Текст книги "Три этажа сверху (СИ)"

Автор книги: Александра Ковалевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Алина знала, где хранятся роликовые коньки. Она открыла склад, подобрала себе коньки и, вспоминая, как лихо мчалась по старым асфальтированным дорожкам по периметру лагеря, за корпусами, решила развеяться немного – на пару-тройку кругов сил у неё, пожалуй, хватит, и проще будет объехать лагерь, чем обойти его просторную территорию.

Пальма бежала рядом, весело лая. Так они промчались половину пути, как вдруг Алина почувствовала что-то инородное; съезжая по пологому спуску, она пересекла струю ледяного воздуха. На Алину ощутимо и резко повеяло холодом. Алина зашла на второй круг. Эффект повторился. Пальма, которой Алина приказала сесть в полосе холода, беспокоилась и выла. Алина отпустила собаку и та с готовностью отбежала подальше. Алина вернулась с компасом в руках, проверила. Да, так и есть: холодная струя шла точно с севера. Алина по траве, через кусты, по специально проложенной для детей туристической тропе, пошла к ограде, в северный её угол. Раньше оттуда была видна река. Она разглядела реку, непривычно широкую, просто необъятную, вздувшуюся, пугающую, стремительную, но находившуюся гораздо дальше от лагеря: река текла в пятистах метрах от холма, деревья её почти не заслоняли, не было между холмом и рекой деревьев. Был мокрый луг с заводью, снова луг; на нём стелилась под резкими порывами ветра трава. Алина изучающе вгляделась в отвесный склон берега, просматривавшегося левее, там, где река делала крутой поворот, – склон был оголённый, почти не покрытый дёрном, значит, весной вода заливает нижнюю террасу поймы, подходит к возвышенности и подмывает берег, на котором стоит лагерь. Она обратила внимание на цвет обнаженных пород склона: в одном месте он был красный. Скорее всего, это глина, так необходимая их племени.

Река уже начала потягиваться льдом. Молодой лёд образовал тонкий мостик от берега до берега в таинственной и необъяснимой полосе холода.

Алина вернулась к корпусам.

Размышляя об увиденном, она осмотрела столовую, вспомнила про погреб овощехранилища, решила заглянуть и туда… Волосы Алины встали дыбом, когда она обнаружила на холодном цементном полу пустого овощехранилища мёртвого истопника. Но Женя сказал, что Павловича похоронили… Что всё это значит?! Теперь ей придётся выйти за ограду и проверить могилу, о которой говорил Бизонич. Или ребята человека живым сюда затащили?

Нет, не может такого быть…

Она ни за что не поверит… Конечно, больной и слабый человек в племени, лишний рот, но… Влад и Женька – они не такие… Нет!

За этим что-то кроется… Зачем, зачем они оставили труп?!

Алина вышла наружу, тщательно прикрыв дверь в подвал. В небе среди привычной плотной облачности наметилась тонкая полоса голубого чистого неба, над «северным температурным следом». Это было необычное и грозное явление.

Алина позвала с собой Пальму и пролезла под воротами, точно так, как вошла на территорию лагеря три дня назад. Выпрямилась, переждала, пока чуть успокоится сильная боль в простуженной и пусто звеневшей голове, чихнула, и осторожно двинулась по едва заметной тропке, оставленной ребятами. Других тропинок здесь не было. Она размышляла, что ребята не стали бы далеко уходить, чтобы выкопать погребальные ямы. Значит, где-то совсем рядом нашли пятачок мягкой земли, там и копали…

Впереди в зарослях завозились, заскулили. Она увидела открытую яму, и волчонка на её дне. Волчонок пытался выбраться, но песчаные края осыпались под его лапами, и у него ничего не выходило. Это был странный альбинос, и он поднял красивую светлую мордочку, смотрел снизу вверх на Алину, на рычащую собаку рядом с ней, вжимаясь в стенки ямы от страха.

Алина разглядывала зверёныша, самочку, и представила упряжку ездовых собак, тянущих сани охотников, и поняла, что волчонка упустить нельзя. Но и брать голыми руками тоже опасно: эта девочка была старше Зуба, к тому же дикарка. Алина оглянулась и подумала, что волки могут наблюдать за ней. На Пальме шерсть стояла дыбом, но волновалась собака только в сторону ямы. Тогда Алина, осмотрев, сколько могла, густые заросли, быстро, пятясь, перебежала в лагерь, а там подготовилась как следует для новой вылазки.

От незалеченной простуды у неё ломило кости и раскалывалась голова, чувствовалось, что снова поднимается температура, и ей бы сейчас отлежаться в тепле, да только, наоборот, пришлось идти на всякие ухищрения, чтобы заманить в пластиковую корзину для белья голодного волчонка, затем спуститься в яму и вытянуть корзину наверх. Она первым делом закрутила крышку корзины куском шпагата, чтобы клетка не открылась, так и волокла скулящую пленницу в котельную. Совсем обессиленная, Алина решила не выпускать волчонка из клетки, пусть сидит, не пропадёт же там? Просунула волчонку обрезок мяса и воду в пенале, для чего ей пришлось расковырять ножом пластиковые дырки в задней стенке корзины. Затем проверила давление в работающем отопительном котле, поставила чайник на оборудованную бывшим истопником прямо здесь, на котле, конфорку. И, перекусив двумя черпаками вчерашнего супа и напившись чаю, проспала, как убитая, до вечера. Ожидать людей из деревни следовало не раньше, чем через сутки, на закате следующего дня.

Глава пятая. Волк

Алина проснулась внезапно, как от толчка, и вскочила на постели. Вокруг, и внутри котельной, и снаружи, сгустилась непроглядная тьма. Выл ветер, дьявольски шумел лес и скрипели старые сосны в лагере, а в чаще кто-то двигался, и басовито взлаяла отважная Пальма, оставленная до ночи в будке под стеной котельной.

Алина загнала страх глубоко внутрь и лихорадочно соображала, что делать; приоткрыла дверь и поманила собаку, предлагая ей укрытие от неведомой лесной опасности. Но Пальма продолжала лаять, стоя на крыльце.

Алина торопливо зажгла от котла самодельный переносной фонарь – ещё одно наследство истопника. Потом она услышала человеческие крики, и кто-то свистом позвал Пальму.

«Алин, открывай калитку!» – кричал Жека Бизон.

Страх отступил; Алина метнулась обратно в котельную. Нашарила ключи от ворот и калитки, объединённые массивной цепочкой, и побежала открывать. Но парни не дождались её, возились у хозяйственных ворот в тридцати метрах правее – разглядеть что-нибудь в здешней чернильно-чёрной ночи было невозможно. Алина подбежала к ним и увидела в неровном свете фонаря Жеку и Диму Сивицкого, помогавших идти Боксёру. Все втроём задыхались от напряжения.

Далеко в лесу, в том направлении, откуда они пришли, раздался волчий вой.

Парни торопливо вошли в котельную и впустили собаку. Пальма метнулась в угол, где была корзина с отловленным волчонком, рычала там, принюхивалась, и волчонок шевелился и беспокойно скулил и тявкал в своей тесной тюрьме.

Жека Бизон отчитался Алине, склонившейся над раненым Боксёром:

– Мы вернулись.

– Остальные живы?

– Что с ними сделается: переправились и ушли в деревню.

– А вы?

– Мы прошли до Большой реки и обратно, – отозвался Боксёр, стараясь крепиться.

Виду него был ужасный. Кровоточили длинные и глубокие царапины на горле и левой щеке, левая рука искусана, и сейчас он с помощью Алины осторожно освобождал эту руку от одежды, а Жека Бизон стоял над ними с фонарём, изучающе разглядывал раны на теле друга и хмурился.

Сивицкий в дальнем углу сидел на корточках над корзиной с волчонком.

Оттуда донёсся его удивлённый голос:

– Ну вы даёте! Как вы волчишку поймали?!

– Действительно, как? – озадачились Жека и Влад, глядя на Алину.

Алина обмакивала лоскут в воду и проигнорировала их вопрос. Вместо этого категорично потребовала выдать ей спирт: водку, коньяк. Что припрятали, то и выдать.

Десятники слабо поупирались, но сдались под напором обстоятельств, и Жеке пришлось вскрыть тайник.

Алина обмыла и обработала спиртом раны Боксёру.

Оглянулась – не видят ли их Жека и Дима, – мягко поцеловала Влада в лоб, пригладила спутанные тёмные волосы и поправила на нём одеяло.

– Спасибо! – сказал Боксёр. – Вообще-то положено награждать за каждую боевую рану по отдельности. Но так тоже хорошо.

Алина спросила:

– Волки?

Влад закрыл и открыл глаза.

– По-моему, у меня ребро сломано. И это… Жеку мне позови, а сама уйди, не подсматривай.

Алина повиновалась.

Жека возился с больным. Волк цапнул когтем задней ноги Боксёра пониже спины, справа и ниже крестца. И эту рану Боксёр показывать не хотел.

Дима Сивицкий рассказал, что случилось на обратном пути в лагерь.

Карнадут, шедший последним, делал зарубки на деревьях острым ножом. Внезапно он насторожился и потрусил догонять друзей, и вот в этот момент Карнадуту на спину прыгнул волк. Спасла парня лодка в заплечном мешке, закрывавшем шею.

Запрыгнув ему на спину, волк клацнул челюстями над ухом, когтями порвал щеку и кожу на горле, задней лапой вспорол ткань штанов. Падая, Боксёр успел выставить левую руку локтем вперёд между собой и зверем, и его предплечье оказалось в захвате волчьих челюстей.

Хладнокровие парня не подвело, или везение – Боксёр блокировал напавшего самца, даже не пытаясь вытянуть руку из его пасти, а у гривастого белого волка не хватало мощи перекусить человеку предплечье под слоями стёганой тёплой куртки, шитой из лоскутов, скреплённых друг с другом частыми машинными швами, толстыми и грубыми, как коллагеновые рубцы. Правой рукой Влад оттягивал верхнюю челюсть зверя назад.

Рядом посуетился и упал на землю Дима, а Жека встретил второго хищника ударом в брюхо длинной острой заточкой; заточками в деревне орудовали ловко, управляться с этим подобием шпаг парней быстро научила суровая жизнь. Заточка пронзила зверя насквозь и вышла из-под ребра волчицы, и белая зверюга, облившись кровью, свалилась на землю рядом с Димой. Оказывается, Сивицкий тряс перед носом волка, навалившегося на Боксёра, своим шарфом – «проверял на флажок», как пояснил он Алине, сидя в безопасной котельной. Но про то, что растянулся на земле и верещал от страха, Сивицкий умолчал. Жека метнулся к Карнадуту и вонзил заточку в белого самца. Одновременно Карнадут свернул пасть зверю. Он выкатился из-под умирающего волка и первое время в пути не чувствовал боли, только лихорадка боя не покидала его. Они продолжали идти в лагерь. Впереди ждала самая трудная половина пути, но возвращаться к реке удобной тропой – значило рисковать. Они не были уверены, что волк в прыжке не повредил когтем оболочку лодки, тогда о переправе и думать нечего. К тому же, обстановка в деревне была непонятная. Владу становилось хуже, его начало лихорадить. Последние пару километров им пришлось идти в быстро сгущавшихся сумерках, и когда они решили, что сбились с тропы в темноте, Жека свистом и криком позвал Пальму, собака услышала, отозвалась, и путники двинули на собачий брех.

Алина выслушала рассказ парней. Спросила:

– Почему вы не пошли в деревню?

Но Жека сбежал к конфорке, где закипела вода в большой кастрюле, и надо было зачерпнуть кипятка и наполнить им чашки для вечернего чая, а затем побросать в кастрюлю мелко наструганное мясо, которое Жека рассчётливо отрезал от последнего куска холодной лосятины.

Влад не расположен был говорить. Он нуждался в покое, отбив три перехода туда и обратно по дикому лесу за два дня. К тому же, Алина чувствовала, глядя, как прикрыл веки Боксёр – он не готов делать выводы, а без выводов будет молчать. И всё это свидетельствовало об одном: на трёх этажах что-то произошло. И только юный Сивицкий, счастливый тем, что жив и сидит в тепле и безопасности, с готовностью принялся пересказывать Алине последние новости. Но он знал немного, так как оставался с Жекой на левом берегу Большой реки, когда десятники Краснокутский, Понятовский и Карнадут переправились на правую сторону и встретили Лёху.

Дима зачастил обычной своей скороговоркой:

– Алин Анатольевн, в деревне власть сменилась. Елик объявил себя мужем Светки Конторович и отцом её ребёнка…

– Какого ребёнка?! – простонала Алина, – Ещё же ничего не родилось, всё только в проекте… А что Света?

– Конторовичиха заседает рядом с ним, раздувшись от гордости. Елик объявил себя главным, типа, правителем.

– А остальные?

– Лёха ничего не сказал про остальных. Мы так прикинули, что Елик объявил себя императором Поднебесной утром, когда ушли охотники. Сегодня очередь охотников из десятка Боксёра, значит, всё делалось без них. Ребята Дениса Головы должны отдыхать после вчерашнего рейда. Наверное, они отсыпаются и, пока их не разбудили, не в курсе всех этих государственных переворотов.

Тогда, получается, бунт Елика – это бунт Елика, и поддержали его только ребята Вована Краснокутского, и только потому, что Вована рядом нет. Сегодня и завтра их очередь дежурить на трёх этажах.

И что сделает Большой Вован – непонятно. Может, возьмёт инициативу в свои лапы, может, надаёт всем оплеух и вернёт всё на место… Никто точно не может сказать. Но под Елисеем Вован, ясное дело, ходить не будет.

Алина отозвалась эхом:

– Не будет, это точно.

– Лёха бродил как потерянный вдоль Большой реки, он ждал нашего возвращения, а сам ничего не соображает от переживаний, потому что девушки непонятным образом оказались на территории десятка Краснокутского, и Лёха подсмотрел, как шептались его Танюшка и Макс. Шептались и улыбались. Лёха думает, что Танюшка к Максу переметнулась, типа, продинамила его девушка.

– Бред! – отрезала Алина.

– Лёха бросился к Понятовскому, как к отцу родному. Похоже, он того, от горя спятил.

– Вован и Денис, надеюсь, не спятили от таких новостей? А то для одного дня слишком много в нашей деревне чудесатостей.

– Не знаю, вряд ли. Вован Краснокутский, как услышал про Елика и Свету, двинул в деревню, не оглядываясь. Понятовский с Лёхой бросились догонять Краснокутского, мы с Жекой удивлялись, глядя с другого берега, как они маршируют вверх по склону от реки, а Влад Боксёр садится в лодку и рулит обратно, к нам.

Влад слушал Сивицкого, ждал, пока тот выскажется, а потом открыл глаза и, морщась от раны на щеке, подытожил:

– Было так. Лёха нас встретил. И он действительно расстроен из-за Тани. Что в деревне – непонятно. О чём шептались Таня с Максом – тоже неясно.

Мы обсудили, что всем в деревню возвращаться не стоит, имеет смысл кому-то вернуться в лагерь, а дальше – видно будет.

Как только решили, Вован ушёл, ни слова не сказав. Мы с Понятовским тянули жребий, кому гнать лодку обратно. Выпало – Денису. Но он, конечно, думал только о Насте, на всё махнул рукой, и я только спину Понятовского увидел: он попёр как скорый поезд вслед за Вованом, в школу. И Лёха при нём.

В общем, надо решать, как быть дальше. Ночь переночуем спокойно, а завтра после обеда могут нагрянуть гости, и кто именно придёт – неизвестно. И кто их выведет на тропу в лагерь – неясно.

Жека пояснил:

– Вдоль реки мы метки не делали… Так, на всякий случай… Метки начинаются за буреломом. Влад волнуется, что тропа стала опасной, раз на ней появились волки, и сообщить об этом ребятам нет никакой возможности. Если дело совсем плохо, то Адамчика с нашими ребятами могут не пустить в деревню, когда они явятся с охоты. Вот что фигово. И через реку им не перебраться, единственная лодка у нас…

Алина осторожно проверила, как держится повязка на раненой щеке беспокойного Боксёра.

Успокоила:

– Это у вас от усталости воображение разыгралось. У Елисея руки коротки. Я доверяю Лёхе, Денису и его ребятам и своим девочкам, а потом в деревню вернётся Адамчик с парнями, или уже вернулись, если уходили недалеко… Подождём до утра. Завтра я осмотрю вашу рану, Владислав Олегович, и пойду в деревню. Женя и Дима, я попрошу вас идти со мной.

Ребята молча переглянулись.

Жека Бизон отозвался от конфорки с кипящим в кастрюле бульоном:

– Здесь волки, Алина!

– Вы убили их, – загадочно изрекла Алина.

– Мы убили одну пару белых волков, – заметил Влад.

– В этих краях не живут белые волки. С человеком местные волки вряд ли встречались, поэтому людей не трогают, и так будет, пока волкам будет хватать другой добычи. А те, которых вы убили, – чужаки, они вынуждены были отвоёвывать себе территорию и напали на первых, кто попался: на вас. И я догадываюсь, откуда они взялись.

– Откуда?

– Я наткнулась на северный тепловой след. Поток направлен точно с севера на юг. Только тепловой он в противоположном значении: он гонит сюда жутко холодный воздух.

– Заметно холоднее?

– Градусов на десять холоднее здешнего, – вздохнула Алина.

– Ёлки! Но это же меняет наши планы! Подсесть на холодную иглу, оказавшись в лагере, это не лучший вариант!

– Павлович что-нибудь говорил о струе морозного воздуха?

– Нет.

– Думаю, это свежая аномалия. И она нестабильная. Как было у нас с западным воздушным коридором. И мы не можем быть уверенными, что завтра холодный поток не задует на школу. И ещё есть одно дело. Дима Сивицкий, можно тебя?

Дима подошёл к Алине, Владу и Жене.

Алина спросила:

– Ты доверяешь Владиславу Карнадуту по прозвищу Боксёр и Евгению Бизоничу…

– …Бизону! – закончил за неё Сивицкий. – Доверяю, конечно!

– Подожди, не торопись. Ты не наблюдал у этих двоих приступов необъяснимой жестокости?

– Нет, конечно!

– Ты уверен? И на охоте тоже?

– Вам что, волков жалко, которых они сегодня убили? Алин Анатольевн, мы выживаем в диком лесу! Нам эти звери во где сидят! Конечно, мы бы с радостью пошли в магазин и купили поесть, чем ловить и резать всё, что шевелится! – воскликнул ничего не понимающий Дима.

– Тогда спроси этих двоих, – как себя спроси, по-совести, что они сотворили с умирающим человеком?

– С каким человеком?! – воскликнули все трое.

– С Павловичем! – отрезала Алина.

Она отвернулась, сжимая сплетённые пальцы, и чувствуя, что всё в ней напряглось, и не зная, какой ответ её бы устроил.

– Ну и ну! – за её спиной то ли восхищённо, то ли возмущаясь, произнесли Влад и Жека.

– Я тобой любуюсь! – заметил Влад. – Ловко припёрла нас к стенке. Алина Анатольевна! Ты что, нашла тело?

– Конечно! Зачем бы я ходила смотреть яму в лесу?

– Да, об этом мы не подумали. Скажем ей, Жека?

– Все равно она нас раскусила, – ответил Жека, подозрительно гнусавя. – С некоторых пор мы вампиры и некроманты…

– Этого добра я не боюсь, но и шутить бы не советовала, – сказала Алина и обвела взором стены котельной, по которым двигались и ломались жутковатые тени, отбрасываемые светом сработанного покойником фонаря.

– Ну?!

– Паша Стопнога заказал нам труп, – ответил Влад, заинтересованно наблюдая за меняющимся выражением глаз Алины.

– Не верю! – на всякий случай воскликнула Алина, вдруг осознав, что уже не имеет власти над парнями; они живут своим умом и лишь позволяют ей играть в учительницу-распорядительницу.

Она испугалась этого прозрения, испугалась нового статуса и, наверное, болезнь истощила её силы, потому что к ней вернулся детский кошмар: она смотрела перед собой, но ничего не видела, кроме стремительно вращающихся огромных, с полмира, обручей, и обручи грозили налететь на неё, беспомощную, испуганную, безвольную, заключить в свой бешеный вращающийся круг, пленить навсегда. И выхода не было, как не было избавления: не было, не было, не было – потому что имя этому кругу – Безысходность.

Это был её персональный ад, мучивший в возрасте девяти лет после перенесённого тяжёлого гриппа, когда она едва не сгорела от высокой температуры. И теперь кошмар повторился.

Алина, стуча зубами от страха и заливаясь слезами, снова переживала чувство беспомощности, загораживаясь подушкой, голося, как по покойнику, и вцепившись левой рукой в ближайшую трубу, словно её уносило ветром. В миг просветления она попросила валерьянки, помня, как один только запах, стойко державшийся на полке аптечки, прогонял ночной кошмар – стоило лишь втянуть ноздрями специфический и отвратительный в любом другом состоянии валерьяновый дух.

Жека торопливо откупорил припрятанную шикарную бутылку и налил для истерившей Алины в ложку крепчайшего египетского бальзама.

Алина глотнула бальзама, стуча зубами о металл ложки, отняла и облизала ложку. Под языком её медленно таял вкус настойки на травах. Не валерьянка, но всё же…

Она всхлипнула в последний раз, свалилась, как подкошенная, и уснула.

Влад сам проверил её:

– Да, спит. Дышит ровно. Сломалась малышка…

Жека сказал:

– Не думал, что железная Алина способна прослезиться. А чтоб истерить…

– Это от переутомления, – Влад зыркнул на Жеку. – Фиговые всё-таки мы мужики, довели девушку до истощения.

Жека кивнул:

– Пальцы тонкие, но в трубу вцепилась так, что, я думал, вырвет, разворотит всю отопительную систему.

Влад приподнялся на постели, глядя на друга горячечным взором:

– Если хоть одну девчонку потеряем, не будет нам прощения. Если не для них – для кого тогда жить, Бизон? Для чего всё это? Мы здесь зачем, скажи? Нас, мужиков, в четыре раза больше, – разве это случайность? Мы должны сдохнуть первыми, вот что это значит. Но их сохранить. А Елика удавлю собственными руками. Не о том думает… – процедил Карнадут.

Дима Сивицкий в их разговоре не участвовал. Он был занят приручением юной волчицы и успокаивал Пальму, реагировавшую на нового зверя.

Жека прошёлся от спящей Алины и обратно, к матрасу, на котором лежал Карнадут:

– Вы оба горячие. Поздравляю. А ну-ка, душитель революции, показывай раны, надо снова обработать. Фиговые у тебя, брат, раны. Будем отрезать конечности по одной. Иначе я не могу дать гарантию, что завтра ты дойдёшь до деревни.

– Начнёшь сверху или снизу?

– Голову и шею отрежу первыми, исключительно чтобы сохранить всё остальное.

– А задний бампер?

– Его отрежу вторым – его хотели отодрать и маленько продырявили. Так что пойдёшь налегке.

Жека промыл раны, как это делала Алина. Влад кряхтел, переворачиваясь с боку на бок – болело ребро.

«Как бы у Стопноги не собралось слишком много трупов…» – обеспокоенно размышлял Жека, просыпаясь среди ночи и вслушиваясь в дыхание спящих.

Утром Алина проснулась легко.

– Здоровый воздух, все болезни проходят быстро! – заметила она, совершенно не помня вчерашнюю истерику. Так у неё было и в детстве: ночной испуг она забывала к утру и, если бы не рассказы матери, не догадывалась бы о своём лунатизме во время кошмаров.

– Если наши вирусы здесь не приживутся, мы будем иметь самую завидную экологическую среду, – сказала она.

– А если наши вирусы приживутся? – поинтересовался Дима.

– Мы загадим этот мир, как загадили тот, – ответила Алина. – Знаете анекдот про планету? «Кажется, у меня завелись люди!» – сказала планета. И ей ответили: «Принимай по крупному метеориту в день».

Влад в конце концов согласился, что вставать ему ещё нельзя. Он беспокоился, но тщательно скрывал это. Идти с Алиной должен был Жека, как и задумывали стразу.

– Нужна хоть какая связь между деревней и лагерем! – прошипел Карнадут Бизону. – Вы ещё не ушли, а я уже жалею, что отпускаю вас!

Жека отмахнулся:

– Без новостей вы будете только до вечера. Если у них там реально не случился серьёзный беспредел, Денис сегодня отправит к переправе мастеров. Кроме притырка-Елика, конечно. Я поставлю ребят на тропу, а дальше они по меткам доберутся сами, и вечером ждите пополнение. Зимовать надо в лагере, тут Алина права, мы в деревне поставим этот вопрос. Диме я сказал проверять силки на зайцев. Если повезет, побалуетесь свежим мясцом. Эх, лагерь-санаторий! Лечи свою шкуру, Боксёр!

Алина уломала десятников выделить для своей миссии часть продуктов. Дары, так сказать. Уложила в рюкзак шоколад, чай, немного печенья и пакеты с орешками и семечками.

Жека с Димой тщательно проверили лодку в свете хмурого рассвета, расстелив её на траве возле крыльца. На чехле их единственного плавсредства был рваный след волчьего когтя, но вроде бы, до порчи самой лодки дело не дошло. Жека поставил на сомнительное место быстросохнущую заплату и заявил, что Диму не берёт, пойдёт вдвоём с Алиной – плыть втроём он не рискует. Решили взять ещё и спасательные жилеты. Влад подсказал не тащить их, сразу надеть на себя, так и идти. Пожелал удачи и в досаде отвернулся на своей постели.

Над Большой рекой, за поворотом береговой линии, укрываясь под выворотнем от ветра и очередного моросящего дождя, сидели вокруг костерка Слава Левант, Игорь Ковалёнок, Паша Стопнога и Витёк Чаплинский. Чаплинского ни Жека, ни Алина не ожидали увидеть в составе мастеров и немного удивились. Но быстро сообразили, что с каждого десятка в лагерь отпустили по одному человеку, чтобы не терять людей. В команде Вована не было технарей, но этот Витёк был безотказным исполнителем. Он и хворост собирал сноровистее всех, и за рыбой лез в воду первым, и к голодной жизни был приспособлен лучше других – у его матери-одиночки было семеро детей, и Витёк был старший.

Парням предстояло гонять лодку через Большую реку туда и обратно, но парни проверенные, справятся.

– Значит, так, – распоряжался Жека Бизон. – Пока все будут возиться через реку, ты, Славка, высаживайся первый и отыщи тропу. Наводку я тебе дам, а дальше – по меткам. Через десять километров начнётся сплошной бурелом и густой подлесок, но мы прошли, значит, и вы пройдёте.

– Как там в лагере? – спросили ребята.

– В лагере! – восхищённо протянул Бизон. – В лагере цивилизация! Вы, главное, в лесу не щёлкайте клювами, ножи и заточки держите наготове: вчера мы столкнулись с волками

Алина подумала, что 'вчера' было как будто много дней назад, так плотно нанизывались здесь события.

Стопнога отозвался:

– Ничего! Волки мною перекусят!

Пашка был счастлив. Его наконец-то заметили и отправили для выполнения настоящей мужской работы. Он ещё не догадывался, какой трудной будет дорога в лагерь, он опирался на свежий костыль из кленовой рогатины и улыбался. Жека Бизон, критически оглядев Пашку, отозвал в сторону Славу Леванта. Сказал:

– Пашку не бросайте, ладно? Он единственный на охоту не ходит, будет печки мастерить, нужный человек. Не представляю, как он будет прыгать по бурелому, но там до лагеря уже немного останется – километра два. Если волков не встретите, сделайте так: разделитесь, пара человек пусть шустро бегут в лагерь, там возьмут собаку и Димку Бровь, и бегом назад – забирайте Стопногу и тащитесь с ним через бурелом. Если задержитесь, не страшно, с собакой дойдёте даже в сумерках. И Пальма она грозная зверюга.

Славка пообещал так и сделать.

Хроники Насты Дашкевич. Политические интриги на трёх этажах

С Алиной революция проходит, как насморк. Это не я придумала, это сказала Таня. Таня пробовала вытапливать гусиный жир в кособоком пузатом тандыре, чтобы потом делать из жира лекарственные мази, и наблюдала, как встречают Алину Анатольевну ребята, занятые под стеной школы починкой сетей, и ощипыванием гусиных тушек, и сооружением навеса для копчения, и другими повседневными делами. Воцарение Елисея Прокопенко привело к тому, что ни один десяток не ушёл на охоту и лов рыбы, боясь пропустить самое интересное – пытки, казни и расстрелы, – и все сновали поблизости, придумывая себе работы. Мы все пошли навстречу Алине, и Алина протянула к нам руки, и радовалась, это было видно по её глазам, по счастливой улыбке, и все вежливо пожимали её маленькие ладони, и тоже радовались. Вероника удивилась: «Она что, одна вернулась?» Но никто не разделил недоумение Вероники, наоборот, почему-то на Зборовскую было похоже, что она в одиночку и лесом пройдёт, и через реку переправится. Её засыпали вопросами про лагерь. Она обещала рассказать вечером, когда темнота загонит всех на спальный этаж, и семья соберётся вокруг очага в центре коридора: открытого жаркого очага, с трубой, выведенной в окно. Мы уже наладили кое-какой уют, но подождём вечера, что расскажет Алина. Говорят, в лагере нам будет лучше.

Алина разыскала Елисея, от которого самым некрасивым образом, при всех, переметнулась Светка, лишь только Большой Вован показался на пороге. Света картинно ахнула, упала на грудь Вовану, расплакалась, блестя большущими всегда влажными глазами, жаловалась, что он её не любит, что он её забыл – в общем, это была бы трогательная романтическая сцена, если бы мы не знали Конторович. А она самым откровенным образом сползла Вовану в ноги, вцепилась в него, и Вован поднял Свету, и они исчезли до следующего утра, оставив злого и оскорблённого императора Елика с носом, без супруги и будущего наследника.

Алина говорила с Елисеем, называя его по имени-отчеству, что-то ему втолковывала, Елисей краснел и бледнел, картинно принимал разные позы и вскрикивал: «Я не откажусь!» и «Поймите!» Алина кивала. И так – полчаса, и всё – ровным утешающим тоном.

Потом пришла очередь Макса Греки и Толяна отвечать за беспредел. Вот кому попало! Анёлка жёстко, до крика, разругалась с Толяном, сказала, что никогда не простит, как он её вскинул на плечо и тащил, как мешок, по лестнице у всех на виду, и было больно лежать перекинутой через плечо, и унизительно, и страшно было видеть ступеньки, глядя на них из перевёрнутого положения, и вообще, она не вещь, и как он посмел?!

Таня Гонисевская, наоборот, сохраняла спокойствие, как и Лиля, от которой эмоций не добьёшься. Но в присутствии Алины Лиля подошла и ударила Макса Грека, подлого шакала Греку, по лицу. Сказала – за детей. Он не ожидал от тихони Лили такого, и вдруг сжался весь и вечная улыбка сползла с его рожи.

Алина настояла, чтобы Макс был осуждён и отсидел в карцере за испуг нашей Ксюши. Макс схватил проходившую мимо Ксюшу и заявил, что она – его будущая невеста. Ксюша кричала: «Не хочу-не буду жениться, дурак!» Матвей Мурашко, наш младшенький мужичок, стал колотить Греку. Макс его жестко оттолкнул. Матвей объявил Макса Греку своим личным врагом и чуть не разбил дверь в спальню десятка Краснокутского, саданув её об косяк. Разбираться пришли Таня, я, Иванка и Лиля. Мы расселись в спальне этих бандитов, сказали, что Елисей нам не указ и начали самосуд. Почему-то без Вована эти ребята были не страшны, как будто без Вована его банда – просто сборище нелепых. Один Толян устроен сложнее, но его занимала рассерженная Ангелина.

Макс стал юлить перед Таней, они сидели за столом друг напротив друга и вели дипломатические переговоры. Макс пытался понравиться и даже сыпал анекдотами, а Таня шептала ему почти нежно, что отравит в ближайшее время, вот только нацедит змеиного яду. Она, мол, займётся отловом змей в ближайшее время. А Грека, он же дурак, он решил, что Танюшке нравится, и даже разгорячился. Когда Тане надоело над ним издеваться, мы ушли.

На следующий день, когда Таня и Пашка Стопнога серьёзно занялись очередной медицинской проблемой, обсуждая анатомический атлас и справочник медицинской сестры, в кабинет биологии вошёл Лёша. Молча сел и, набычившись, смотрел в глаза Танюшке. Гонисевская разозлилась и накричала на Лёшку. Она не знала, что Лёша видел её переговоры с Грекой и взревновал – страшно, до умопомрачения. Лёха побежал на реку то ли топиться, то ли встречать десятников, возвращавшихся из лагеря. Теперь мы замиряем Лёху и Таню. Но странно, Таня как будто не заинтересована в продолжении отношений с влюблённым в неё Лёшкой. И она только вздыхает и молчит. А Лёха с ума сходит.