Текст книги "Три этажа сверху (СИ)"

Автор книги: Александра Ковалевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Чьих потомков? – резковато бросил ей Жека Бизон. И Таня, почувствовав его тоску, решила не бередить парню душу. Ей давно казалось, что Жека… Ладно. Она решила молчать.

…Впервые на новом месте девушки развели большую стирку, получая тёплую воду из огромной кастрюли в полевой кухне. Подсчитали количество постельного белья и штор в лагере. Получился солидный запас добротной ткани. Алина назначила кастеляншей Иоанну, умевшую постоять за общинное имущество и ловко бившую парней по рукам по малейшему поводу, и всегда неожиданно. За это Иванку редко звали по имени, чаще по фамилии: Метлушка.

Алина была уверена: никто из ребят не знал, что метлушками в древности называли вертлявых крылатых женских духов размером с комара, а позже так дразнили шустрых и суетливых женщин. Это знала только она, потому что страстно любила историю и этнографию. Но она никому не говорила, откуда произошла фамилия Иванки. И надо же!..

… Паша ходил за Алиной, пытаясь обмозговать с ней, нельзя ли вкатить полевую кухню в вестибюль административного корпуса и вывести трубу наружу? Алина выслушала его и коротко ответила: 'Нужно! Зима на носу! Срочно решайте с ребятами, как это сделать'. Паша озадачился. Он словил себя на мысли, что ждал её практического совета… В корпус заходили через стеклянную группу, это значит, там был внешний ряд евро остекления, потом промежуток метра два шириной и снова евро двери, только уже внутренние. Парадных входов было два: с северной и южной стороны, один напротив другого. Но что толку? Паша не знал, как поступить. Вернее (он опять задумался над этим фактом), он не знал, какой способ раскурочивания стекла удовлетворит Алину? А попадать ей на язык Стопноге не хотелось.

Он поковылял к десятнику Димке, по привычке стараясь не пересекаться больше необходимого с Краснокутским.

Света Конторович упросила Лёшку вынести хромоногую косулю на участок с травой, отгороженный от остальной лагерной территории сеткой-рабицей. Отгорожен он был, потому что там находился вход в загадочный подвал, на железной двери которого белел выразительный знак с молнией. Света попросила у Алины, дежурившей по кухне, насыпать щепотку соли на зелёный лист. Света хотела побаловать свою косулю.

И вот тут-то Алина крепко задумалась.

Алина тоже сходила покормить Мемеку ветками, а после обеда посмотрела, как осмелевшее животное обглодало кору и остатки листьев.

Мысль о козе и соли созрела, и Алина изложила свой план девятиклассникам. Козьей тропой вдоль бурелома животные ходили совсем недавно: Алине там попался на глаза свежий помёт и, значит, если соорудить кое-что…

И ещё до заката солнца в лесу, в километре или чуть дальше от лагеря, на месте поимки захромавшей косули, появилась ловушка на коз. Ловушку обложили слева и справа свежесрубленными ветками, и отдельные ветки чуть мазнули солёной водой. Потом приходили проверять ловушку, но добыча не попадалась. Через день парни сказали, что на тропе видели свежий помёт. Приближаться к ловушке не стали, чтобы не оставлять 'дух человечий'. Ночью ловушка зажала молодую косулю. Олениху освободили, и Лёха снова вынужден был нести животное на своих плечах в лагерь. На третью ночь самец, встретивший свою первую зиму, зашёл в ловушку и тоже был связан и переправлен в лагерь. Теперь в выгородке за сеткой паслись Мемека, Бебека и Бяшка, грозя выесть и вытоптать всю траву и нагрузить девушек новыми заботами. Но пустить добычу под нож девушки, разумеется, не позволили.

Утки и жирные гуси, лёгкая добыча, давно отлетели. В лесных тысячелетних буреломах парни Сивицкого не могли добыть ничего. Они ушли далеко вниз по течению реки на заболоченную старицу, за рыбой. Вернулись грязные и мокрые. Рыбы принесли, но немного – на два дня не растянуть. Обещали, что завтра улов будет больше: они понаставили в здешней протоке ез, как делали в ручьях вокруг школы

По качелям запрыгали синицы и снегири, красуясь нарядным оперением. Было ясно, что погода поменяется и станет не просто холодно, а очень холодно.

Краснокутский разглядывал косуль, пока Лёха Стрельченя перебрасывал животным связки свежих веток. Козы стояли смирно в дальнем углу загородки, подальше от Зуба и Маски, и чутко прядали ушами.

Краснокутский стукнул ладонью по заиндевевшей сетке и пробурчал:

– Я фигею, Алина снова нас обскакала! Что нам пацаны скажут, когда придут?

– Чего? – не понял Лёха, счастливый и преданный своей Танюшке.

– Мы, мужики, что сделали?

– Бровь сказал, завтра идём в деревню за швейными машинками. Девушки просили принести. Там сырость, а им машинки позарез здесь нужны. Притащим.

– Если переправа цела, – заметил Вован.

– Так морозчик уже третий день! – отмахнулся Лёшка. – И небо прояснилось, ночью станет ещё холоднее. Димону целый список дали, что надо забрать из деревни.

Вован промолчал. Он пытался определиться в своём новом статусе.

Жизнь в окружении хозяйничавших девушек сказалась на нём наилучшим образом, куда подевалась его неукротимая воинственность. Со Светкой под боком Вован успокоился, стал благодушный, шутил с девушками. Его использовали в работах, и он откликался с показной ленцой, но охотно. На девятиклассников смотрел покровительственно. Но перспектива скорого возвращения остальных добытчиков взводила Краснокутского.

Он сказал:

– Я найду новую тропу, ещё одни 'ворота' поставлю. Это верняк.

Лёха кивнул:

– Кабаны ходят под горой за дубами. У них, видно, водопой здесь. На грязи следы свежие, я сегодня видел.

– Думаешь, реально заманить в ворота кабана?

Лёха подхватил:

– Попробовать можно. Только дерево побольше найти, чтобы прижало крепко. Но в дубах нет подходящей пары деревьев для 'ворот', надо другое место поискать.

– Кабана бить сразу надо, – заметил Вован.

– Это точно. А чем бить?

– А хр… его знает… Топором, больше нечем. В лобешник. Лёха, ты со мной!

– Я с Сивицким! – напомнил Краснокутскому Лёшка. – Он мой десятник.

Краснокутский впервые за пять дней почувствовал, что сейчас он не только без одной руки, ещё и без своих людей…

Хроники Насты Дашкевич. Охотники не возвращаются

В Хроники добавилась ещё одна записка, Алина передала её мне на хранение.

–*-*– Ловушка-давилка на копытного зверя. Поперёк свежей козьей тропы меж двух деревьев делают неширокие воротца и порожек – хорошо закреплённые перекладины из стволов молодых деревьев. Пониже воротец устанавливается ещё одна перекладина из связанных вместе двух нетолстых стволов. Это давилка. Давилку кладут на слабые опоры: на шаткие колышки, и слегка фиксируют, чтобы не упала раньше времени, но чтобы точно упала, когда в ворота войдёт косуля и протрётся боком хотя бы мимо одного колышка. Сверху на перекладину-давилку кладут длинный ствол дерева с обрубленными ветками, комлем вверх, тонким концом вниз. Тонкий конец этого рычага крепко привязывают у самой земли к стволу дерева, которое служит воротами. Тяжёлый толстый конец этого ствола поднят и выступает далеко, чтобы плечо рычага было подлиннее. Нужно натянуть тонкие, но крепкие верёвочки, можно лозовые жгуты, так, чтобы входящее в ворота животное переступило порог – нижнюю перекладину, и задело крепления и колышки. Колышки падают, роняют перекладину-давилку. Вес длинного ствола-рычага прижмёт животное и не даст вырваться из-под давилки. В такой ловушке коза останется живой. Воротца полезно окружить наломанными ветками. Косули любят объедать почки и кору и придут в это место, когда выветрится запах человека, хозяйничавшего на тропе' – *-*-

Димка и его кузнечики сделали по Алиному рисунку 'ворота' для лова.

Кузнечиками мы за глаза зовём девятиклассников. У них ноги длинные и худые, – кажется, переломятся, а плечи острые.

Мы тоже отощали, но наше эльфийское телосложение ещё куда ни шло, мы же девушки… хоть колотить бельё во время стирки и таскать тяжести, ох, нелегко. Очень много тяжёлой работы. А парень должен быть покрепче, от него же помощи ждёшь, как от Вована и Лёши, когда словили Мемеку – чтобы взял и понёс…

Но кузнечики справились с заданием.

Перекладины они отсекли топорами, дерево для ловушки подпилили лагерной пилой-ножовкой, потом подрубили и повалили. И умудрились никого не задавить, шутливо заметила Алина. Димка очень волновался, и орал бы на всю округу, распоряжаясь своими людьми, но Алина была с ними, и запретила шуметь, чтобы не распугать животных. И он пинался ногой и тихо ругался на ребят. Резкий мальчишка. Алина сказала, что теперь поняла, почему он для нас просто Димка, а для парней – Брови, или Бровь. Он свои широкие брови сводит вместе и тогда выглядит очень грозным.

Мы не знаем, что мемеки едят зимой. Две девушки заготавливают для них траву на берегу реки, чтобы выяснить, будут ли козы есть осот? Но другую траву уже не найти, землю заметает снегом. Решили, что будем скармливать им ветки, а если не получится прокормить – придётся зарезать.

Кузнечиков и Лёшку отправили в деревню и дали им синюю краску эмаль – метить деревья вдоль тропы, дорога через лес должна быть видна.

Вован с Зубом на поводке целый день бродил по лесу и Светка пилит его за одинокие блуждания, потому что перелом руки будет заживать месяц и больше, а в зимнем лесу с человеком может случиться всё, что угодно.

Зайцев нам освежевал единственный оставшийся в лагере парень – Стопнога. В отсутствие ребят зайчатины нам достаётся больше, не только супчик, но и кусочки мясца. Но очень жутко ночами, слишком дремучий лес вокруг, а лагерь вдруг стал таким огромным и безлюдным… Хорошо, что нам оставили Пальму и Зуба, одна надежда на собак.

Волки могут заинтересоваться нашей ловушкой, к ней надо ходить, проверять, а мы вдруг стали трусить. Алина и так удивляется, что волков не слышно, и они не съели Бяшку, попавшегося в ловушку последним.

Мы с Рыбкой Лилёк бегаем смотреть за реку, ждём моего Дениса и её Адамчика. Лилёк сама не своя. Три дня она не беспокоилась, но уже заканчивается шестой день, а добытчиков нет. Никогда ещё ребята не уходили на шесть дней, и все сразу. Могли бы гонцов отправить домой с вестями…

Сейчас и Алина стоит рядом. Мы втроём долго вглядывались вдаль, пытаясь различить сквозь падающие снежинки, сквозь серую холодную взвесь в воздухе низину левого берега, и Алина сказала: пора жечь костёр и подавать сигнал. У нас есть горн, но всех охватил какой-то мистический страх, как будто, если затрубим в горн, нас найдут чужие. Не знаем, кто именно, но это будут Чужие. Здесь звук очень далеко разносится. И кто-то из девочек спрятал горн и не признаётся.

Но Алина всё-таки полезла на вышку.

Не знаю, для чего служила эта высокая, высотой в четыре этажа, железная вышка с маленькой площадкой наверху, прожектором и громоотводами. Она стоит за амфитеатром, где проходили концерты, на краю лагеря, там, откуда уже видна река, и эту вышку поддерживают четыре троса-растяжки.

Алина полезла наверх с зеркалами, снятыми со стены, с лампой, полной солярки, с парой тротуарных плиток в рюкзаке, которые сильно оттягивают ей плечи. Она хотела установить зеркала, чтобы в хорошую погоду они отбрасывали солнечные зайчики за реку. Она сказала, что солнечные зайчики замечали даже с самолёта и отправляли помощь терпящим бедствие. Зборовская взбиралась наверх по прутьям-ступенькам вертикальной лестницы, потом долго возилась, стоя на верхней ступеньке: установила зеркала в сторону реки и немного развернула друг к другу. Привязала зеркала к перилам площадки, подпёрла плитками, чтобы не сдвинулись с места, и зажгла фонарь, потому что уже начало темнеть – чтобы он послужил маяком. Она оценила свою работу и начала спускаться. Мы не знали, получилось ли у неё направить луч света за реку? Хватит ли слабого огонька? Но любая надежда всё же лучше, чем ничего.

Мы стояли и молчали. Смотрели, как подоткнутая под пояс юбка на Зборовской на ветру то надувается пузырём, то прилипает. Под юбкой узкие брючки, под коленками подвязаны и спускаются на голенища ботинок гетры, сшитые из полосок разноцветного искусственного меха, – все девушки носят такие гетры, сапогов-то у нас нет, – да светятся в сумраке мыски и пятки белых танцевальных ботиночек. С гладкой подошвой ботиночек, – чтобы на сцене кружиться и скользить…

Порыв ветра сорвал зеркало, оно звякнуло, кувыркнулось вниз, ударилось о страховочное ограждение вертикальной лестницы – это такие полукруги из прутьев, – и на Алину посыпались осколки. Кирпич плитки догнал её, она на каких-то рефлексах отшатнулась в сторону, сорвалась с лестницы, а на руках долго не повисишь…

(ненавижу голливудские выдумки, где люди на пальцах висят на карнизе сто первого этажа – в жизни всё не так!!!)

Алина нашарила ногой ступеньку, снова сорвалась, проскользила вниз, цепляясь за железные вертикальные боковины, перехватывая их и ойкая, и упала с высоты четырёх метров. Она лежала неподвижно, а мы пережили вечность в одном мгновении, прежде чем все бросились к ней и перевернули её лицом вверх. А по лестнице потекла горящая солярка из опрокинувшегося фонаря, и сам фонарь ярким болидом, глухо бомкнув, полетел вниз, свалился рядом с Алиной на снег, присыпавший землю.

Алина дышала.

Она с трудом села. Подобрала осколок разбитого вдребезги зеркала, глянула на него, заплакала, закусила костяшки пальцев, словно рот себе заткнула. Выронила осколок и потеряла сознание.

Мы все разревелись. Зеркало разбилось. Словно знак беды упал с неба.

Вован прибежал, ругался и обзывал нас дурами.

Пашка приковылял, стоял и кусал губы.

Мы завели Алину в спальню и помогли снять одежду. Её тошнило. Она содрала в кровь обе ладони и набила огромную шишку на затылке – ударилась, когда падала. И ей было больно лежать на спине.

– Я посплю немного, – сказала она. – Хорошо, что я сама… а не кого-то из вас послала… Никогда бы себе не простила… Девочки, держитесь вместе, обещаете?..

Проклятые скользкие танцевальные ботинки! Я впервые видела вездесущую Алину разбитой. Я не могла вспомнить, заставала ли её спящей? Зборовская всегда вставала раньше всех и ложилась позже, когда мы сваливались без сил на свои постели. Гасила светильню на ночь тоже всегда она.

Гонисевская склонилась над Алиной и стала спрашивать, тряся нам указательным пальцем:

– А что с парнями делать? С теми, ну, ты знаешь…

Алина открыла глаза и прошептала:

– Парней возвращайте в человеческий облик… они вернутся другими. У них ножи уже в крови… И в этой глуши всегда так будет…

– У тебя видения? – пискнула испуганная Оля.

– Мужчины быстро ожесточаются без женщин…

– Ой, ты как Елисей – тот задолбал своими моралями! – вставила Светка.

– Нормально, Света. Родишь детей и научишь уважать его… Заповеди ещё никто не отменял… не убий… не укради…..дальше что, всё забыли?

– Не лжесвидетельствуй, – ответили мы хором, – не пожелай жены ближнего своего, не прелюбодействуй и почитай родителей!

Алина удовлетворённо повела ресницами и как-то по особенному затихла, и даже не дышала.

Я испугалась. Но Танюшка Польза вращала пальцем себе у рта, делая нам знак: "Говорите! Говорите с ней!"

Мы переглянулись.

Анёлка брякнула:

– Кузнечики матерятся не по-детски.

Алина прошептала:

– Постановите, что в стенах дома ругаться нельзя. Не давайте им бездельничать. Викинги только пировали, а женщины, дети и старики вели всё хозяйство. Нельзя скатиться до такого состояния… равноправие должно быть… ох… и помощь…

Иоанна Метлушко:

– Когда-нибудь нитки кончатся, и чем мы будем шить?

Алина открыла глаза и в её бесцветный голос вернулось выражение:

– Точно! Распускайте бельевые верёвки. Уже начинайте. Присматривайте всё, что реально разделить на нитки.

Света:

– Козы замёрзнут в загоне.

– Скажите, чтобы раскатали по брёвнышку навесы за турполосой и собрали их в загоне в виде домика. Ох… Да вы сговорились, что ли?!

– Алиночка, мы пристаём, чтобы ты оставалась в сознании! Ты уже два раза отключалась! – извинилась Таня, склонив голову на постель рядом с Алиной и разглаживая её подушку.

– Да не умру я, не бойтесь. Дайте поспать. Нет, воды не хочу. Уйдите все.

Таня с Пашкой шептались по поводу её падения. Пашка простучал Алинины рёбра длиннющими тонкими, но сильными, пальцами, но что с этого? Что он мог сказать?

Вован скрылся в котельной, за агрегатом надо было следить.

Я не могу уснуть. Думаю, что будет, если не станет Зборовской? Мы все на ней висим, вцепившись, маленькие и испуганные, а она держится над бездной на своих слабых руках. И каково ей приходится? Она да Таня – самые выносливые из девушек. Или самые терпеливые?

Вован среди ночи взял собак, факел, и потащился проверять ловушку. Снова попалась косуля, лакомившаяся подсоленными ветками. Но перекладина-давилка переломила ей шею. Пусть бы где-то переломила, но нет – именно у основания черепа ударила! Как у Алины! Вован развёл костёр, покромсал козью тушу одной рукой, помогая себе ногой: наступал на козьи бока и резал, и понёс мясо, сколько смог взять с собой. Вернулся он со Светой, которую разбудил, с Таней, с Пашкой, и выспавшимися Матвеем и Ксюшей. Остальных решили не расталкивать. Я помню, ночью кто-то тихо одевался и выходил, слышались шаги за корпусом, но я не могла проснуться.

Они перенесли в лагерь всё, что вчера ещё бегало оленем, – и рожки, и ножки. Младшие замели ветками кровавый снег. Закончили они перед рассветом, когда небо уже светлело.

Светка сказала, что её Вованчик успокоился, потому что теперь в лагере есть мясо. Своё мясо, добытое здесь.

Не дожидаясь обеда, я сказала Лиле:

– Ты на лыжах можешь ходить?

Лиля призналась:

– Я не пробовала.

Конечно, где нам было пробовать. В школе, оказывается, хранились старые-престарые лыжи, но на уроках мы их за десять лет ни разу не видели. А родители не каждому купят… И зимы у нас случаются без мороза и без снега.

Я размышляла вслух:

– Я тоже не пробовала бегать на лыжах, но это нетрудно. По ровному месту мы сумеем. Здесь лыжи есть. А без лыж нас не отпустит Таня. Без лыж опасно идти на другой берег.

– Пойдём за реку? – спросила Лиля. – К ним навстречу? – она даже зарделась. Влюблена в Адамчика по уши, сразу видно.

Я сказала:

– Рыбка, не будем мы бегать за мужиками! Но река за ночь стала, и снег всё вокруг заносит. А если охотники пойдут через реку не в полосе холода, где лёд уже давно, а по молодому льду? Надо им путь обозначить. Поставим вешки и вернёмся.

И мы взяли у Иванки Метлушко две пары лыж. Она важно записала нас в тетрадь.

Глава одиннадцатая. Младшие

Большой Вован и Света Конторович ушли в домик бывшей постирочной, стоявший на отшибе, возле бассейна. Им нужно было убедиться, что контузия Большого Вована благополучно проходит.

…В первый же день в лагере Денис Понятовский и Вован, заинтересованные лица, навели свой порядок внутри этого деревянного дома, обложенного кирпичом. Оттащили стиральные машины в угол, соорудили на плиточном полу каменный очаг с примитивной вытяжкой в форточку, заготовили дрова. К стене поставили матрасы…

Вован уставился на дверь.

Навесной замок был снят. Кто-то вошёл в бывшую постирочную. А между тем, Понятовский забрал у Алины ключ исключительно для себя и для Вована, договорившись не мешать друг другу.

Кто-то воспользовался припрятанным ключом. А в лагере сейчас из парней только Стопнога…

Дела!..

Света подошла из-за спины Вована и, не зная, что он не открывал замок, просто толкнула дверь внутрь. Внутри в темноте двое заполошно дёрнулись и забились в разные углы. Вован поднял руку, нашарил драгоценные спички за косяком двери, там же – свёрток берёзовой коры и поджег кору, держа её, как факел.

– Опаньки!!! – возмутился он, потому что из углов выскочили Матвей и Ксюша и попытались прошмыгнуть мимо Вована. Но Света быстро захлопнула дверь и клацнула защёлкой. И на пару с Вованом живо принялась раскручивать младших:

– Ты, Мелкая Польза, бегаешь с мальчиком в тёмные углы?!

– Ты, малой, водишь сюда свою девушку?!

– Пустите! – зло шептала Ксюша. – Не ваше дело!

Но Вован уже опрокинул матрас на пол, и, заграбастав лапой куртку Матвея, отправил мальчишку на матрас, следом – Ксению. Приказал:

– А ну, сидеть!

– Рассказывайте! – потребовала Света. – Что делали?! Целоваться учились, да?

– Сама ты! – крикнул оскорблённый Матвей.

– Тогда что? Сказать Тане, как ты залетела, Ксения?

Ксения не знала, что такое залёт, но поняла, – что-то чудовищное. Упоминание о любимой Тане привело её в ужас, Ксюша расплакалась.

Матвей обречённо вздохнул. Похлопал Ксюшу по содрогающейся от плача спине:

– Это она придумала. Я был не согласен, но потом подумал…

– И что вы тут соображали на двоих?

– Ксюша сказала, что, когда люди голодают, они сначала терпят, а потом решают, кого съесть первым. Когда все не смогут терпеть голод, они посмотрят на нас. И Алину никто слушать не станет. А если она будет нас защищать, её тоже съедят вместе с нами.

– Ооо! – простонала Света. – И ты в это поверил?

– Ну, кое в чём Ксюша права, – рассудительно заметил Матвей. – Она внимательно слушала, когда читали книжки про путешественников. Поэтому я не стал с ней спорить. Нужно быть готовыми ко всему. И пока мужиков в лагере нет, мы стали собирать нужные для выживания вещи.

– Ага! – заявил Вован, выволакивая из угла пластиковую корзину и заглядывая в неё. – Голодным людям нужны кружки, миски, ложки и кастрюля.

Внутрь кастрюли заговорщики сложили бересту, немного бумаги, спички без коробка и самодельную 'вечную спичку' – Матвей умел её делать с первого класса. Видимо, спичечный коробок пока не добыли: спичечные коробки в племени ещё не все израсходовали, но они были большой ценностью.

Света порылась в припрятанных одеялах, доставая из узла двумя пальцами содержимое:

– И одеяла приготовили. И сухой шиповник. Что я вижу? Пропавший горн! Вот, значит, кто трубу стащил и не признаётся! И ранцы у них тут с вещичками, и верёвка… И, глянь, – костюмы жёлтых зайчиков на синтепоне! – с издевкой пропела она.

Дети перебили её:

– Они тёплые и на куртку надеваются!

– Не считай нас дураками! – воскликнул Матвей.

Краснокутский хмыкнул:

– Нет, что ты, пацан. Я пытаюсь определить, что вы забыли взять из нужного.

– Топор. Топор нужный, но они под счёт. Нож мы стянули, и то сколько было разговоров.

– Ты реально собирался рубить топором?

– Честно, не хотелось никуда уходить. Но ради Ксюши, если бы пришлось бежать из лагеря, я бы ушёл. Одну же её не брошу. Мы решили, если станет опасно, мы не будем дожидаться, когда нас схватят, и сбежим в этот домик. Ненадолго, только время выберем, когда незаметно уйти, и уйдём в школу. И спрячемся там на этажах.

– А потом?

– Потом все или вымрут от голода, или словят какую-нибудь дичь, или ещё что случится, и можно будет вернуться.

– Добрые детки! – кивнула головой Света, и потёрла лицо, чтобы спрятать рвущуюся наружу улыбку. – Но горн вам зачем?

– Если мы заблудимся в лесу, придётся звать на помощь. И ещё медведи боятся шума.

Краснокутский восхитился этим ответом:

– Пацан, дай пять: дуешь музыку медведю в морду, от страха он отбросит копыта и ты танцуешь на его костях. Мне нравится твоя идея!

Надувшийся Матвей поднял внимательные глаза на Вована, но тот сидел невозмутимый.

– Идея как идея, – скромно заметил Матвей. – Не хуже ваших. В костюмах зайцев не сильно в ладоши похлопаешь – там рукавицы пришиты. А медведей отпугивают хлопаньем, шумом и криками, это все знают.

Конторович бросила взгляд на чёрный квадрат окна, выходившего в сторону леса, представила двух жёлтых меховых зайцев с горном в лапах-варежках, одиноко бредущих по бурелому в школу…

Ей расхотелось смеяться, хоть секунду назад она готова была заржать в полный голос.

Она присела к детям на матрас:

– Я офигела от ваших фантазий. Танька Гонисевская со своим Лёшкой к вам никого не подпустит, это стопудово. И это ещё не всё. Алина будет защищать вас с Боксёром. – Она показала на Матвее, как бьёт кулаком Карнадут.

– Наста вообще при власти, она будет с Понятовским, а Понятовский всё-таки главный начальник. А Стопнога – вы верите, что он способен кого-нибудь съесть?

– Ну, как бы нет.

– А Жека Бизон?

– Нет, Жека точно не такой.

– А Сашка гитарист? А Славка Левант и Игорёк Ковалёнок?

– Нет, они нормальные. Хорошие.

Матвей с Ксюшей слушали лицедействующую Свету, забывая дышать. Внутри них зрела надежда на благополучное будущее.

Света разошлась, всё больше вдохновляясь, и перечислила всех:

– Может быть, Вероника вас напугала? Или Иванка Метлушко? Знаете что: назовитесь полотенцами и запишитесь в тетрадь к Иванке, и она к вам не то, что голодных людоедов, она к вам никого не подпустит!

Дети засмеялись:

– Она так ударит по рукам, что мало не покажется!

– Кстати, Лиля Рыбка будет защищать вас, знаете с кем?

– С Адамчиком! – выдохнули дети.

– Они уже целовались! – заявила Ксюша.

– По типу ты с Матвейчиком не целовалась?

– Я?! – задохнулась Ксюша. – Пусть сначала женится! И то, я ещё посмотрю, жениться мне с ним, или нет…

Матвей проглотил обиду.

Пристал к Светке:

– А чем докажешь, что вы не захотите нас съесть? Все от голода сходят с ума, даже самые нормальные.

– Чем докажу? Что-то меня не прёт оттого, что я рожу ребёнка, а его кто-нибудь может съесть. Поэтому я буду защищать закон, по которому детей есть нельзя. Уфф… вы мне вынесли мозг… Я не так сказала. Вообще никого есть нельзя. Людей есть нельзя! Поняли? Повторите! Вованчик, ты тоже за этот закон?

– Стопудово! Вдруг кому-нибудь приглянется Светкина ляжка. Это, Матвей, не твоя костлявая Ксюша, в одной Светкиной ляжке мяса будет побольше! Я бы сам укусил, но скоро примем закон не жрать своих ближних, так что я, пожалуй, откажусь от этой идеи!

Они развеселились и вчетвером повалялись, дрыгая ногами, на холодном матрасе, пока Вован без церемоний приказал младшим валить отсюда.

– А вы что будете делать? – поинтересовался Матвей без задней мысли. Просто качественное веселье слишком быстро кончилось.

Краснокутский возмутился:

– Нет, Светлана Владимировна, ты это слышала?!

Света отмахнулась. Сказала:

– Мне нужно полечить Вованчика, он сломался, что непонятного?

– Помощь нужна? – деловито откликнулась Ксюша, вспомнив, что она начинающий доктор.

– Обойдёмся! – ответила им взрослая парочка.

Обратно в жилой корпус дети пошли, крепко держа за руки новую подружку Свету.

На востоке серебрилось очистившееся от туч небо – это за лесом восходила пока не видная из лагеря полная луна. Снег скрипел под ногами, и было светло, только за оградой сплошной стеной чернели непролазные заросли. Зуб и Пальма потрусили вдоль забора в ту сторону, где скоро должна была показаться луна: ну чисто волки. Впереди тускло желтели окна, и маленький огонёк лампы дрожал на скамейке у двери в котельную, и Алина стояла на крыльце в накинутом на плечи платке; она искала младших детей.

Ксюша попросила:

– Света, расскажи перед сном всё, что сейчас рассказывала, ещё разочек! И точно такими словами! Смешно! Из меня быстро весь страх убежал! Матвей, а из тебя?

– Из меня тоже. Мне не хотелось идти в лес. Я точно знаю, ты бы там устанавливала свои порядки.

Они с Ксюшей поссорились, не дойдя до административного корпуса, в котором мягко светились шесть окон, по два в каждой комнате, где хозяйничали люди. Сквозь целлофан на окнах виден был квадрат света в спальне: это в печи горели дрова. Лампы с соляркой горели в рабочем кабинете, и оттуда доносились голоса девушек. Мелькал огонёк и разговаривали на втором этаже в холодном пока ещё врачебном кабинете. Там Стопнога складывал ещё одну печку.

Света увидела, что Вован уходит из домика прачечной в котельную, на свой пост. И пошла к нему. Они обнялись, ища тепла друг у друга.

– Чего-то пузко не вспухает, – ощупывая её, поинтересовался Вован.

– А ты мне сделал пузко? – огрызнулась Света, сузив глаза.

– Чего?! – растерялся Вован, но, зная свою подружку, скривил рот и тоже прищурился:

– Забрехалась, значит? Цену себе набивала?

– А что, нельзя? Ну, я серьёзно предполагала сначала. Танька Гонисевская тоже предполагала… а потом уже и не предполагала… Тоже мне, великая докторша Танька. Может, у меня тогда ритмы сбились от голода. Но я всё равно всем говорю, что беременная. Мне так нравится.

Краснокутский громко расхохотался:

– А Елик думает, у него есть шанс получить свой, как он выразился, генетический экземпляр!

Вован крепко выругался в непроглядную темноту котельной, в которой только ближайшие трубы были освещены жалким огнём, трепетавшим в стеклянной банке, подвешенной за проволочный крючок на вентиль.

С выбрыками Конторович он с недавнего времени смирился. Теперь, оказывается, надо заделать этой козе собственный генетический экземпляр.

Он сказал:

– Как тебе Алинины любимчики? Хитромелкое ворьё! Ключ утянули, ничего оставить нельзя. Наш тоже такой вредный будет?

– Если в тебя удастся. Здесь крыша поедет у кого хочешь. Они сироты, телепаются между нами, как неприкаянные. Попробуй только сдохни раньше времени и оставь моих детей беззащитными. Сначала вырасти наследников, а потом помирай!

– Это ты мне говоришь, нежная подруга? Елик вырастит!

– Опять пристал с Еликом! Чего ты заводишься?

– Того, что на всех вас очередь уже расписана наперёд.

Светка приподняла голову:

– Животные!

– Не мы такие, жизнь такая… – философски вздохнул Краснокутский.

– Ладно, – миролюбиво произнесла Светка, расположившись поудобнее у него на здоровом плече. – А на Алину кто второй? И третий? – хихикнула она.

– Сейчас, рот открыл и сказал! Обойдёшься! – грубо оборвал её Краснокутский. – Наши мужские дела.

Он лежал и пытался разобраться, когда и как девушки вдруг оказались на постаменте? Вокруг каждой сложился неназванный, но чётко ощущаемый круг из нескольких парней, и ребятам уже в некоторых случаях приходится действовать с учётом этих обстоятельств. Вован замечал, как задумывался иногда Денис Голова, распределяя ребят, и понимал, что руководило им. Влад Боксёр – тот может не трепетать. Алина стерва ещё та, к ней просто так никто не рискнёт…

Лёха… Лёха – счастливый идиот…

Вован искоса глянул на сопевшую Светку. Подумал, за что ему такая дура досталась? Ну пусть бы подняла Толяна, Макса, или Славку с Жекой, или Адамчика. Их бы Вован с удовольствием отмесил. Отличный повод выяснить отношения с десятком Карнадута.

Макс с Толяном и раньше получали от Краснокутского, и мирились с этим – знали, за что получают. Толяну пора бы заново подправить рыло, потому что зарываться стал, борзой совсем. Но Светка задурила голову ещё и Елисею, а вот драться из-за бабы с хнычущим Еликом – себя не уважать.

Света повернулась, уткнувшись носом в ухо Вовану, накрыла его рукой. Мягкая и тёплая, разоспалась, доверчиво прильнув к нему.

«Дура не дура, а сиськи – лучше не бывает, завидуйте. И вообще: моя!»