Текст книги "Три этажа сверху (СИ)"

Автор книги: Александра Ковалевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Мы, девочки, заняли комнату с печью. Печь хорошая, тёплая. Внутри неё топка из кирпича, снаружи печь сложена из тротуарной плитки, с аккуратно затёртыми глиной швами. Таня оставила возле себя Димку Сивицкого и стала требовать принести нам вёдра, воду, кровати, постели, вынести прочь столы и диванчики… Мальчики-девятиклассники наконец, организовались, оборудовали нам спальню, в соседней комнате расставили столы, стулья и собрали единственную швейную машинку, которую перенесли из лагеря по частям: разобранную тумбочку отдельно, корпус отдельно. Парни не хотели брать тумбочку, обещали сообразить подставку для машинки в лагере, но Алина настояла, чтобы тумбочка по частям, но ехала на их горбах. И правильно. Когда бы мы ещё увидели машинку в сборе? А так Вероника стала кроить рубашки из простыней, Лиля села строчить, я её сменила, и за два часа мы обеспечили всех девочек нижними рубашками с длинными рукавами, шитыми просто, но пахнущими свежестью и крепкими. В лагерной костюмерной приодеться не получилось, здесь были только летние костюмы из шёлка, органзы и сатина.

Алина предупредила, что завтра всем надо отправляться на поиски еды. Девушки обследуют заросли и луг вдоль реки, парни пусть ищут любую добычу. Лагерных запасов съестного хватит едва на пять-шесть дней, и только если будет прибывать понемногу свежая дичь или рыба. Если здешний лес прокормит нас, растянем запасы продуктов дней на десять.

А сегодня – праздник!

Мы думали, праздник в честь новоселья, но парни объявили, что это праздник они организуют в честь нас, девушек. И собрались приготавливать кашу на кострах за котельной. Где готовить еду на пятьдесят четыре человека, они, видите ли, ещё не думали.

Мы вымылись в душевой.

Славка Левант и Игорь Шабетник разрешили плескать и лить воду на пол, мол, утечёт в сливные отверстия. Правда, они что-то недоговаривали, и Таня переспросила: 'Точно утечёт? Не придётся потом вымакивать её тряпками?' Славка заверил. Мы вымылись: ох, хорошо! Как будто в прежней жизни, только горячая вода из больших кастрюль, снятых с костров, а не из душа, но парни сказали, они над этим работают. Душевых здесь две. Не нужно никуда далеко ходить, наша спальня с печью через коридор от душевых. Следующая комната будет рабочая. С другой стороны временно пустующая комната, дальше административный кабинет и маленькие комнаты сторожа, пультовая, комната электрика и чулан для швабр. На втором этаже кабинеты медиков, изолятор, и Таня и Пашка ждут не дождутся, когда начнут в них хозяйничать. Сейчас Чаплинский носит в изолятор исписанные листы из тумбочек и шкафчиков. Алина когда-то постановила, что бумага для гигиены будет у Тани, и Таня выдаёт её лично в руки каждому, по требованию. Это сделано для того, чтобы к Танюшке подходили и показывали ладони. Случалось, она разворачивала просителей бумаги остричь ногти и хорошенько вымыть руки. Иногда она осматривает всем живот. На первом же осмотре начались злоупотребления: отдельные парни сами заголяют перед Танюшкой пуп а, если Ксюши нет рядом и Пашка отвернулся, то и ниже. Таня вздыхает, говорит, что такова мужская природа. Парням она бурчит что-то типа: "Вижу, вижу, ребёнок развивается нормально, пора брить!"

Димкиным девятиклассникам отвели для спальни административную комнату в нашем корпусе. Старшие пока ещё не определились, и решили первое время угнездиться в котельной: тепло, тесно, вместе. Они туда натаскали матрасов. Таня предупредила, что будет приходить и проверять чистоту в их логове. У Тани специальные полномочия главврача, она может приказывать, если дело касается гигиены и здоровья. Она громким голосом напомнила 'Правило правой руки':

– Все помнят, какая рука у вас правая?!

Парни вскинули правую руку, а кое-кто, шутя, поднял левую, и нарвался на Танюшкино неодобрение:

– Правой рукой здороваемся, берём еду, чистим зубы, а левую суём в куда хотим. Но чтобы и в куда хотим было чисто!

Дружный гогот был ей ответом.

Кто-то крикнул, что готов даже на обрезание в гигиенических целях, если его проведёт Танюшка.

– К Паше! Все к Паше! – отмахнулась Таня.

Лёшка чуть не воет, когда к Тане идут с заботами типа осмотреть голову на педикулёз. Он уверен, что парням лишь бы приложиться к Таниной груди. Тогда Таня, тоже заподозрившая тайные умыслы, стала просить девочек помогать ей в деле осмотра голов: пусть ко всем по очереди подходят, она устала от такой бешеной популярности.

Мы пируем в кинозале. Он просторный, находится через волейбольную площадку от котельной, и в одном корпусе с кинозалом находится кухня и буфет с припасами.

Парни придвинули к высокой сцене стулья для девушек, край сцены застелили плотными лощёными ведомственными газетами, и сцена стала столом. Сами свободно расположились вокруг угощения – полулёжа и сидя на сцене. Славка Левант произнёс тост, в котором пафосно восхвалил женщину, мудрую хозяйку, хранительницу очага. Парням без нас – ну никак, всё не клеится и идёт наперекосяк. Славка признался, опустившись на колено и положа руку на сердце, что сегодня он это прочувствовал всем своим нутром. В общем, ура, девушки, спасибо, что вы у нас есть! Алина Анатольевна, вам наш респект и уважуха! Любим, преклоняемся!

Выпили вина из бокальчиков – культура… Вкусно поели из банкетных лагерных запасов, и почувствовали, что смертельно устали. Парни обещали концертные номера, но отделались парой песен Саши Реута. Игорь Шабетник готовился показать фокусы, но кое-кто сладко всхрапнул прямо на сцене, не дождавшись зрелища. Решили закруглиться с концертом, и все ушли спать.

За пьянку ребята Вована будут всю ночь по очереди нести караул, обходить лагерь.

– Проспят же! – сказал Денис Алине.

– Собаки зашумят, разбудят, – ответила Алина. – Повесьте эту заботу на них. Пока всё спокойно.

Дневник Алины. Оружие

Мастера так и не продумали то, что я просила – возможность по-человечески смыть грязь.

Я ткнула их носом в военно-полевую кухню, стоявшую в трёх шагах от крыльца корпуса, который мы собираемся сделать жилым. Это такая цистерна на автомобильных колёсах, и она в отличном состоянии; прицепом к грузовой машине её доставляли к реке, когда лагерь выходил в поход.

Под ней снизу жгут дрова, а внутри в объёмных кастрюлях варится походная каша на пятьсот человек и сверху из-под крышки-люка поварихи черпают готовую кашу длинными черпаками.

Я сказала, что нетрудно согреть в этой полевой кухне воду для помывки всех людей, но девочек – в первую очередь. Мастера выпали в осадок, потом запрыгали вокруг цистерны, разглядывая её так, как будто эта штука секунду назад приземлилась с Луны.

Впечатление, что только у меня глаза видят вещи, способные послужить нам немного в другом качестве.

Пока снаружи происходила неразбериха с расселением, в которой я отказалась участвовать (пусть отдуваются Левант, Шабетник и Чаплинский, их для того сюда и отправили), я быстро опрокинула на себя два ведра холодной воды, растёрлась докрасна полотенцем и переоделась.

Ко мне притащили пьяного и в кровище Толяна Филоненко. Кровища оказалась вином, расплескавшимся из бутылки, которую Толян прятал за поясом. Но вид у Филоненко был, как будто его пытали и делали харакири.

Денис Понятовский развернул меня обратно в душевую, из которой я вышла.

Десятники шмякнули Толяна на деревянную скамейку под вешалками.

Карнадут поглядывал на меня исподлобья и выглядел обиженным. Остальные смотрели с величайшей заинтересованностью.

Понятовский спросил:

– Про какой пистолет толкуют люди Краснокутского?

Я не стала темнить. Рассказала:

– Первого сентября ночью в компании кто-то подложил Толяну в рюкзак оружие. Граница от нас недалеко, вы не забыли? И с той стороны неспокойно. Толян знает почти наверняка, кто подкинул. Он испугался…

– Я перебздел! – икая, вставил Толян.

– Да, он хочет сказать – сильно испугался. Завернул пистолет в спортивную майку, положил на дно рюкзака. Утром зашёл в класс младшего брата, в начальную школу. Оставил рюкзак в шкафчике, в котором складывают забытые вещи, и пошёл на уроки. Он знал, что никто в начале учебного года не будет туда заглядывать. Он там не в первый раз припрятывал своё… В общем, в начальной школе я нашла чью-то торбу, а в ней лежал настоящий пистолет. Кто хозяин, я не знала, и не была уверена, что этот человек среди нас. Толян тоже долго не решался спросить. Потом понял, что мы здесь застряли, милиция осталась далеко, и вызвал меня на разговор. Я сказала, что пистолет не отдам.

– Да! – болтнул головой Толян. – Она никому не даёт!

– Ты удивлён?! – съязвил Жека.

Я давно перестала обращать внимание на постоянные приколы, этот фонтан красноречия не заткнуть ничем.

Филоненко ненадолго ожил:

– Она не даёт, (ик!) как будто мы все друг друга пере-ссреляем. А это моя пушка! Вован жениться хотел на пушке… на Алине ссс… пуш-кой… (он снова икнул). Боксёр, никогда, слышишь, никогда не бей в грудь, даже легонько… ты мне накостылял, я точно блевану… говно пойло, пацаны…

Толян широко развёл колени, согнулся, и его вырвало на плитки пола кислятиной и вином.

– Алина Анатольевна, не перестаю удивляться! – выдал мне Денис.

– Я должна была отдать пистолет Толяну? Нет? Тогда кому?

Я почувствовала по их взглядам, уловила, как задержали дыхание на вдохе, и уверилась: владеть боевым оружием – заветная мечта каждого. И это у них генетическое.

– Как я должна была поступить? Тем более, Толя Филоненко просил сохранить всё в тайне. Было такое?

– Да, – подтвердил Толян, валяясь навзничь на скамейке. – Не говорить.

– А сам рассказал всё Вовану?

– Рассказал.

Его опять стошнило, но хмель стал проходить и мысли – проясняться.

– Что ж ты так?

– Я не крыса, я долго молчал. Но потом накопилось. Вован запомнил, как я Пашку Стоп-ногу по твоему слову выдал. И меня подкалывал, типа, мы с тобой… это… кувыркаемся… А мне что, а я говорю – ага.

– Но-но, – раздражённо прервала я его, – к вашим влажным фантазиям я не имею никакого отношения!

– Вован допытывался. Однажды мне это надоело. Я подумал, кто я после этого?.. Я сказал, что, мол, всё наврал, у нас другое. Что ты хранишь одну мою вещь. Он ржал: типа, я тебе яйцо с иголкой, свою смерть, доверил. Я взъелся на него и ляпнул, что не яйцо, а кое-что покруче. Он чуть не обос…ся от зависти.

– А почему ты уверен, что пистолет у меня?

– Хе! Был бы не у тебя – тот, кто с пистолетом, уже давно бы выстрелил! Хоть раз, но пальнул бы! Только ты можешь прятать его так, что никто не узнает.

Я снова заглянула в лица десятников, взвесила всё и заявила:

– И не мечтайте. Пистолет не дам, потому что я ваша учительница! Я несу профессиональную и прочую ответственность за ваши жизни!

Они ухмыльнулись, каждый на свой лад, но расслабились.

Люблю, когда меня считают маленько с приветом. Как ни странно, это снимает многие проблемы.

Младший десятник, Димка Сивицкий, взмолился:

– Алин Анатолевн, вы точно не стрельнули ни разу?

– Сейчас же! Я патроны берегу, других нет!

– Покажете пушку? Вы же её где-то близко держите?

– Ещё как близко. Не вздумайте втихаря шарить по моим вещам! Отойдите подальше! – приказала я и вздохнула.

Они отступили на пару шагов, в душевой некуда особо отходить.

Я аккуратно, чтобы не сверкнуть перед ребятами, приподняла широкую танцевальную юбку с левой стороны, ковырнула резинку штоников и достала из-под них пистолет. Я давно привыкла к нему, таская в удобном подвесном кошеле высоко на бедре, о чём и заявила.

– Я дурею!!! – выдохнул кто-то, а кое-кто хмыкнул, и сильно покраснел Влад.

Вот оно что – уважаемый Боксёр тоже не прочь сделать вид, что он мачо-мачо?!

Такие, значит, пацанские игры? Всем будет о чём посплетничать на досуге: как это Карнадут не нащупал до сих пор пистолет…

Потом я подумала, что ставлю его в двусмысленное положение. У парней жёсткая субординация, Карнадут вторая фигура после Дениса Головы, и тот факт, что он не знал об огнестрельном оружии… да… В общем, я невольно выставила его в дурацком свете.

Тогда я стала плечом к его плечу, переплела пальцы с его пальцами, и сказала:

– Пока я жива, пистолет будет у меня. Забудьте.

Они ещё подумали и пришли к выводу, что лучше оставить всё как есть.

И вымелись наружу, выпихнув перед собой Филоненко.

Влад не расплёл рук. Он был такой горячий посреди холодной комнаты, не прижаться к нему было бы преступлением против собственного тела, нуждавшегося в тепле. Но в душевой воняло блевотиной и это было оскорбительно неподходящее место. И я буркнула это вслух, а он расслышал и зашептал: 'Уйдём, уйдём куда хочешь!'

– В тепло хочу!

Мы с оглядкой перетекли в узкий закуток электрика рядом с душевой.

– Выгоню всех из котельной! Хочешь?

– Какой махровый эгоизм! Даже не думай! Я подожду. Я буду любоваться тобой со стороны, люблю смотреть, как ты распоряжаешься, как движется дело и в нашей ничтожной жизни по капле добавляется человеческого.

– И я люблю наблюдать за тобой! Ты такая маленькая пружинка, от которой всё начинает крутиться, вертеться, дёргаться…

– 'Они были странной парой…' – сказала я фразой из анекдота.

Влад, оказывается, знал этот анекдот:

– 'Она любила мужчин, а он женщин'. Нет, у нас должно быть не так. Мы будем любить только друг друга. Если ты согласна…

– Только так! – мурлыкнула я ему в воротник. Я предчувствовала, что скоро отдам этому человеку всё с пистолетом в придачу… И хлопнула его по руке.

Нет, пистолет не отдам.

Я за всех в ответе!

Он заметил:

– Ты в курсе, что оружие иногда самопроизвольно стреляет?

– Это будет метка судьбы. Мы оба пойдём с дырявыми левыми половинками. Не волнуйся, я приняла меры.

Карнадут был занят оформлением очередного поцелуя и дальше тему не развивал.

А меня вдруг взволновала пронзительная догадка:

– Подумай, как бы ты разыскивал людей в диком безлюдном месте?

– В смысле?

– Как бы ты разыскивал разумных существ с большого расстояния? Может, даже из другого времени, или из другого измерения, и на огромной территории? Или, может, наблюдал за людьми?

– Разрешаю тебе придумать, как сделать это.

– Спасибо, мой генерал! – ответила я. – Я бы рассеяла очень простые и безотказные датчики, реагирующие на металл!

– И надеть один на рог зубра – это верняк! – подхватил Карнадут.

Я волновалась:

– Железо не ходит по земле, носителем железа может быть только разумное существо, достигшее стадии обработки металлов! Узнай у Краснокутского, сколько металлических предметов было у его ребят.

– Зачем мне Краснокутский? Я знаю всё оружие в племени, оно под счёт. У Вована был топорик. Я его принёс в деревню и выдал Вовану, когда собрались идти сюда. У Толяна собственный самострел с пружинами, у Макса самострел Вована – он ему отдал, а сам вёл собаку. Ножи и заточки у всех ребят, и остальное – кастеты, стрелки, но это мелочи.

– На мне из железа – только пистолет. Я забыла, а теперь припоминаю, что один голубой огонёк был в мою сторону, и очередь мелких искр – в сторону нашего логова, может, потому что там было сложено всё железо, которое несли! Конечно, неожиданно было увидеть искры на чёрном колпачке, но я на втором курсе подрабатывала в цехе при киностудии, ещё и не такие нано-технологии собирала из всякого бросового хлама. Например, я смастерила протез для пирата из 'Космической гавани', видел бы ты, получилась совершенно неземная штука. И мне неплохо заплатили, хоть стрелялку в него монтировал другой специалист. Я сначала решила, что нарог у зубрихи – случайная вещь. А теперь не знаю, что и думать. Надо дождаться, когда Вован протрезвеет. Расспросите у него подробности. У меня других забот полно.

Мы чмокнулись в последний раз, мне досталась забытая в кармане шоколадная медаль – как же, из буфетных запасов стырил. Я позволила Боксёру откусить кусочек.

'День – супер!' – улыбнулся он и выскользнул первым.

В административном корпусе двигались, мягко хлопали многочисленными евро дверями и переставляли мебель.

Расспросить Вована нам удалось не сразу.

Вован нацелился заслужить титул неудачника, и повесился на ограде.

На рассвете следующего дня залаяли собаки и заверещала дурным голосом Света Конторович. Все ещё сладко спали после трудного похода, но десятники свистнули подъём, все вскочили, кое-как оделись и побежали.

Я недосчиталась на месте двух девушек: Светы и Насты. А ведь должна, обязана знать, где находятся мои люди.

Денис позже всех явился к ребятам. Десятник Димка Сивицкий, нагловатый по причине своих зелёных пятнадцати лет, уже руководил и своими людьми, и ребятами Понятовского, так как являлся командиром звена, входившего в большой комендантский отряд.

Конечно, я догадалась, с кем был комендант, хоть Денис что-то буркнул насчёт несварения желудка.

С этим нужно что-то делать. Не со слабым желудком Понятовского, а вообще.

Или не предпринимать ничего? Не составлять же мне график для милующихся голубков, украшенный розовыми сердечками?

Краснокутский, одетый для охоты, с рюкзаком и при оружии, умудрился провалиться под ограду. Это случилось как раз в том месте, где упала, разворотив землю корнем, располовиненная по всей высоте осина, и Вован собирался воспользоваться деревом как мостом через овраг и уйти в лес один. Видимо, он обиделся за вчерашние разборки.

Но земля осыпалась под ним, Краснокутский, осоловевший после вчерашней пьянки, как стоял, так и съехал вниз, туристический рюкзак застрял под оградой и Краснокутский повис на крепких шлейках. Он оказался спеленатый подмышками, и не мог нащупать опору для ног; лёгкий песчаный грунт крошился и сыпался, а внизу прямо под ним топорщилось острыми щепами съехавшее вниз дерево.

Над его головой суетились и выясняли отношения Света и Елисей. Света звала на помощь, плакала над своим Вованчиком и обвиняла Елисея во всех смертных грехах, будто он столкнул Краснокутского.

Когда все сбежались, Карнадут оставил сильных парней, остальных распустил. Велел только принести на всякий случай носилки. Носилки в лагере были.

Под ступни Краснокутского пропустили верёвку, на которую он смог встать. Второй верёвкой прихватили Вована поперёк груди, рюкзак с него срезали, ножами раскопали пошире дыру, через которую он провалился под ограду, и парни потянули Вована наверх, подстраховывая со всех сторон. Для этого Адамчик и Лёха перелезли через прутья и поднимали Краснокутского, ухватив его за ремень. Сверху его взяли подмышки, и он заорал благим матом от боли. По лагерю пронесли на носилках, уложили на матрас и позвали в котельную медиков.

Таня растерялась, расплакалась.

Зато Паша приказал разрезать одежду на Воване, ощупал плечо и предплечье, уверенно определил растяжение и закрытый перелом и посетовал лишь на то, что нет гипса.

– Есть гипс! – сказала Иванка. – В кружковой комнате есть гипс в пакетах, я сама его перекладывала в другой шкаф. Из гипса делали зверюшек и раскрашивали их. Я принесу!

Слава Левант спросил:

– Алина Анатольевна, случайно никто из педагогов не мастерил на кружке электрогенераторы? Или солнечные батареи? Я офигеваю, сколько нужного добра скопилось у них! Как вспомню ваши стеариновые свечи, тысячи новеньких спичек, склеенных в домики, фольгу, клей 'Титан' и кучу ножиков, проволоки и лески в вашем кабинете, и это всё – рисование?!

– А ты что думал? С детьми, пока они растут, учителя только пальцы в фигуры складывают?

– Как-то поверхностно я всё это представлял. Типа, книжки-тетрадки, ручки-карандашики… Знаете, День Учителя должен остаться праздничным днём. Мы тут выживаем только потому, что нас учили, и запасли для нас дофига ништяков! До сих пор удивляюсь, откуда всё необходимое находится. Ну, или почти всё. Для ремесла только инструментов мало.

– Это потому что в школе мужчин почти не осталось. Но спасибо тебе, Слава, за всех учителей! – искренне поблагодарила я.

Комендант Понятовский собрал парней Краснокутского и предложил назначить десятником Толяна Филоненко. Простое решение, в других десятках на три шага вперёд известно, к кому переходит право вести людей в случае потери командира. Но это был десяток Большого Вована, державшийся только на воле Краснокутского. Его ребята неожиданно возмутились. Толян был жёсткий.

Дело усложнилось.

Разбивать десяток Краснокутского было несправедливо, назначить им чужого десятника – несправедливо по отношению к десятнику, вынужденному потом делить опасности, оружие, котёл и кров с этими ребятами.

Посовещались, и Денис присоединил команду Краснокутского к старшим ребятам своей команды, перевёл неконфликтного Лёху к Димке Бровь, укрепив тем самым группу младших парней, а Чаплинского и Елисея отправил под начало Карнадута. Десятки укрупнились. В группе коменданта Понятовского теперь шестнадцать человек, у Карнадута – четырнадцать, у Димки Бровь десять. Два парня, Краснокутский и Стопнога, остались в лагере.

Люди спокойно приняли смену командиров и новым составом отправились разведывать местность.

Назад вернутся только младшие, уходившие в ближний рейд без ночёвки. Мы не увидим тридцать добытчиков долгие восемь дней, показавшиеся нам вечностью. Они ушли под началом двоих, а вернутся, ведомые одним командиром

Глава десятая. Девушки и мемека

…Пашка уверенно наложил Краснокутскому гипс, закрепил больную руку в лубках.

Таня смотрела на Пашку с благоговением, подошла и обняла его при всех. Пашка зарделся от ушей и до кончика носа.

Вован спросил, какой для него прогноз?

– Будешь жить до самой смерти! – уверил его окрылённый Таниным поцелуем Стопнога.

– Рука не отсохнет?

– Наоборот, – это же твоя левая рука. Как сказала бы доктор Таня, она не будет лазать в куда хочется, и отдохнёт. Только не дёргайся, а то рука заживёт в другую сторону, локтем вперёд, – предупредил Паша. – Но ведь так даже веселей: будешь уток стрелять как бог – на все стороны сразу!

– Ну ты и клоун! Но спасибо тебе, Стоп-Нога! Знаешь что, выгони народ, потолковать надо наедине.

Когда все вышли, Пашка выжидающе посмотрел на Вована.

Краснокутский признался:

– Мне больно звездануло промеж ног – я на осину налетел сначала… Только не говори, что у меня там яйца всмятку, я этого не вынесу, уж лучше безруким буду ходить…

Пашка осмотрел больного, нахмурил брови.

– Горло не болит?

– Не-ет, – ответил встревоженный Вован, нервно дёргаясь на постели и, вытягивая шею, пытался рассмотреть собственный нижний фасад.

– Если горло болит, значит, ангина. Ангина для пацанов опасна: может привести к бесплодию. У тебя горло не болит, значит, всё в порядке.

– Лять… Ты этот, как его…

– Шарлатан, – подсказал Стопнога. – Но другого мужского врача у тебя нет, поэтому ты должен мне верить. Первое время не закручивай ножка на ножку, когда сидишь. Просторнее их раскладывай, Владимир Юрьевич.

Паша, привычно раскачиваясь и опираясь на кленовую рогульку, ушёл к печам, к рубке дров, к ручному насосу артезианской скважины, в лазарет – дел было по горло.

Охотники оставили лагерь на его и Большого Вована.

Девушки под руководством неугомонной Алины распределили работы на день и ушли до обеда: обследовать лес, луг, и собирать всё, что может оказаться полезным.

Матвей и Ксюша не слезали с качелей и горок на площадке для младших отрядов и Пашка должен был хоть в полглаза, но присматривать за детьми.

Пальма и Маска рычали и колошматили молодого Зуба, заигрывающего с ними.

Кошка Машка пряталась с единственным выжившим котёнком и не показывалась; она подходила только к дежурным поварам и с оглядкой на собак.

В целом, всё шло нормально.

Территория лагеря с дорожками, площадками, скамейками и беседками выглядела уютно и отлично просматривалась. Не хотелось думать, что это всего лишь осколок прежней цивилизации. Крепкая высокая ограда окружала лагерь, ворота на замках, под воротами начали укладывать тугие вязанки хвороста – чтобы собаки не бежали в лес, а из лесу не проникало зверьё. В лагере было четверо ворот: главные, ведущие на центральную аллею, южные для въезда продуктовых автомобилей, и плюс двое хозяйственных и работу эту нужно было поскорее закончить.

Пашка занялся растопкой новой печи, просушивая кладку, одновременно развёл огонь в полевой кухне – грел воду для всяких нужд, как договорились. Насчёт этой полевой кухни у него возникла идея, но нужно было посоветоваться с Алиной…

Девушки вернулись после обеда продрогшие, исцарапанные, голодные, но довольные. В ранцах и вёдрах несли много мелких сморщенных плодов диких груш. Собрали весь шиповник в округе, нашли заросли орешника, уже ободранные, но всё же немного хватило и обитателям лагеря. С растущего по склону малинника нарезали верхушек с иссохшими ягодами и пожухлыми, но ещё зелёными, листьями: для чая. Надрали мха, коры осины для врачебных отваров. Нашли крапиву. Крапивой Таня всю осень кормит деревню в обязательном порядке: она запаривает эту редкую в лесу траву, и даёт пить от малокровия. Все привыкли забегать к врачам вечерком, чтобы опрокинуть в себя треть стаканчика тёплого отвара. Некоторым Ксюша по указке Тани давала проглотить из большой ложки зелья, укрепляющие кишечник.

В низине у реки в заболоченной старице порылись лопатками, прихваченными с пожарных щитов, и насобирали плотно закрытых речных мидий, целое ведро. Выкопали корни капелюшника – так назвала это растение Настасея. Корни капелюшника партизаны вываривали, сушили и растирали в муку: это рассказывала белорусскоязычная экскурсовод в столичном Музее Великой Отечественной войны, и Наста хорошо запомнила этот факт, но ботаническое название капелюшника Наста не помнила. Тане Гонисевской предстояло покопаться в книгах, чтобы выяснить это.

Девушки выгрузили свою добычу, пообедали овсянкой и ушли снова.

Северный температурный след сегодня не чувствовался, но зима вступала в свои права. С низкого неба начал сыпаться первый снег. Снег полосой лёг там, где замёрзла земля в потоке холодного воздуха, но таял, попав на неостывшую почву, травы и кусты. Алина торопила: скоро вылазки придётся делать по снегу, а её такая перспектива пугала. Да и растения и корни под снегом им ни за что не найти.

Кончался день, когда в лагерь прибежали запыхавшиеся Иванка и Лиля, и суматошно стали искать садовую тележку и верёвки; спрашивать, как себя чувствует Вован…

Пашка, ничего не понимая, скакал за ними.

Девушкам нужна была помощь, которую они не решались попросить. Оказывается, они нашли молодую косулю, застрявшую в буреломе, и теперь соображали, как доставить её в лагерь. В лесу олениху караулили остальные и ждали тележку. Девушки решили, что все вместе смогут протянуть тележку по лесу.

Вован, отлежавшийся за полдня, услышал их метания и, кряхтя, поднялся с постели. 'Какая тележка?! – загремел он. – Понесём вашу козу!' Он не понял, что девушкам нужна была живая косуля. Но Иванка и Лиля именно это имели в виду, вспомнили про носилки, как на них несли Вована, и выволокли их из угла. Брать садовую тележку они передумали. Вован даже оскорбился немного: на этих носилках утром несли его самого. Но девчонок было не переспорить, к тому же, они торопились обратно. И Краснокутский поспешил за ними в лес. Пашка хотел двинуться с ними, но Лиля сказала, что нельзя оставлять лагерь, печки и детей – Матвей и Ксюша спали. И Пашка остался.

В лесу Светка Конторович разговаривала с оленихой и ни за что не хотела с ней расстаться. У Конторович случился прилив нежности, она требовала сохранить 'мемеку', доставить её в лагерь, и сказала, что с места не двинется без козы. Всем пришлось бродить по лесу вокруг Светы с козой, ждать возвращения отправленных в лагерь девчонок. Девочки с носилками вернулись нескоро. Вован вёл на поводке Пальму, так как уже вечерело, в лесу сгущались сумерки, и он подумал про себя, что девчонки совсем страх потеряли.

Косуля обезумела от ужаса при виде собаки.

Вован навалился здоровым плечом на козу, одной рукой ловко скрутил ноги животному, не переставая бурчать недовольно. Потом с помощью девчонок перевалил козу на носилки. Нести носилки, имея в напарницах девушек, было тяжело: по росту Вовану мало-мальски подходили только Таня и Вероника, остальные были слишком низкие, и Краснокутскому казалось, что он вместе с козой тянет здоровой правой рукой ещё и вцепившихся в носилки девчонок.

Вован взмок. Он успел тысячу раз обругать их за эту затею, и предлагал зарезать козу и нести мясо. Света вопила в ответ, девушки тоже. Собака взлаивала, мемека испуганно блеяла и временами сильно дёргалась, – шуму было на весь лес, но они всё-таки двигались в лагерь.

На шум из лагеря пришли девятиклассники Влад и Стас во главе с Лёхой: они только-только вернулись с охоты. Здоровяк Лёха взвалил козу на плечи и донёс до лагеря.

По дружному требованию женской половины Пашке пришлось обследовать ногу мемеки в свете трёх фонарей. Нога была действительно сломана, а животное находилось на грани безумия. Пашка старательно перевязал ногу козе, пока девушки, совершенно вымотавшиеся за день, следили за манипуляциями своего костоправа. Куда поместить козу, ещё не решили. Света гладила мемеку и слышать не хотела оставить её на газоне. Она придумала и сама себе поверила, что ночью козу съедят волки.

Тогда решили запереть косулю в чулане, где когда-то стояли швабры. Свету это устроило.

Когда поужинали синим бульоном с зайчатиной и отдельно – кашей, по которой за месяцы дикой жизни истосковались и потому проглотили на 'раз', Димка Сивицкий сказал:

– Эх, представляю: однажды мы вернёмся с охоты, а здесь стада животных ходят, птица кудахчет и яйца несёт, собаки с котами плодятся, грядки с репками-морковками зеленеют, грибы прямо под скамейками растут, в бассейне рыба косяками плавает!.. Хорошо у вас, девушки, получается!

Все согрелись мечтой о мясных и молочных стадах.

Тем более, рейд девятиклассников по окрестностям выдался неудачным: им удалось подбить только двух куропаток и выловить немного мелкой рыбы. И это на двадцать четыре человека.

На следующий день Алина 'сделала воскресенье'.

Это выражение принадлежало младшим детям. Давным-давно, словно в другой жизни, ещё на трёх этажах, когда измученное голодное племя и думать забыло считать первые беспросветные дни, – однажды серым промозглым утром Алина послала Ксюшу и Матвея обежать спальни и объявить, что сегодня воскресенье, и никто не пойдёт на работы. И младшие понеслись с криком: 'Алина Анатольевна сделала воскресенье! Выходной день для всех!' И кто-то из ребят в тот первый выходной подкинул в ведро, которое Алина несколько дней подряд очищала от краски в любую свободную минуту, сложенный вчетверо лист, а на листе было написано 'Только настоящая ведьма может сделать воскресенье. Я люблю ведьмочку Алишку!'

Воскресенье в деревне всегда проходило своеобразно: одни работы менялись на другие. Не ходили на промысел, но мастерили что-нибудь для себя. А после захода солнца ничего не делали, сидели у огня, читали по очереди книжки вслух и уже перечитали немало и учебников, и книг, которые собрали в классах. В старшеклассниках проснулся интерес к любой литературе, но задержались на той, которая описывала жизнь, полную преодолений. Хорошо пошёл Паустовский и Пришвин, "Охотничьи рассказы" Тургенева, весь Янка Мавр и 'Люди на болоте' Мележа. Но ещё лучше слушали рассказы Джека Лондона и романы старика Жюля Верна, которого оказалось до обидного мало – всего пара томов. Алина настаивала на воскресных уроках и напирала на грамотность. Елисей согласился вести историю и обществоведение. Алине не нравилось, как он трактует учебники, и часто урок срывался, потому что эти двое начинали спорить, причём Алина вспыхивала и изобретательно язвила, а Елик высокопарно настаивал на своём и циклился. Все остальные следили за их перепалкой с большим интересом, считая это представление самой интересной частью вечера. Зато Елисею никто не мешал в его нравоучениях, и ещё он почему-то охотно читал вслух сказки, любые, даже из азбуки, выводя из них мораль и усматривая эзотерические намёки и естественнонаучные наблюдения. Так, Колобок, оказывается, символизировал смену лунных фаз. В общем, по воскресеньям интеллектуальная пирушка растягивалась до полуночи. Однажды попробовали читать стихи – не пошло, но Настасея возмутилась, обозвала всех дикарями, и настаивала на повторении поэтических вечеров. Успевали вволю попеть под гитару, – всё больше ребята, для них, оказывается, подходили все Сашкины песенные запасы. Для девушек песен, которые им хотелось бы петь, было мало. Всё, что девушки помнили, теперь казалось глупым, или ничтожным, или дурацким. Жека Бизонич заявил, что если потеряют основные принципы программирования – им не будет прощенья. Таня сказала, что Жеке нужно продумать и записать всё в понятной форме для потомков.