Текст книги "Три этажа сверху (СИ)"

Автор книги: Александра Ковалевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Сивицкий решительно развернул своих спутников и повёл, не останавливаясь, вниз по течению реки. Он делал вид, что не замечает состояние Иванки. Он действительно не знал, что будет делать, если Иванка не сможет идти. Наверное, он под страхом смерти погонит Матвея одного к ребятам за помощью. Вот такая, как говорят старшие парни, ситуёвина…

***

Через три часа ходьбы на лыжах отряд Карнадута остановился. Стали разбивать стоянку.

Нужно было отдохнуть, и до ночи, заметно отодвинувшейся с приближением весны, успеть сделать ещё один марш-бросок.

Охотники нашли отдушины во льду у берега; непонятно, отчего проломился лёд, но льдины топорщились, а под ними были затянувшиеся ледком полыньи. Охотники опустили в полыньи сачок и вскоре к ним пошла рыбья мелочь. Во время четвёртого зачерпывания подняли больше десяти килограммов рыбы. «Косяк зацепили!» – объяснил Игорь Шабетник, рыбачивший когда-то с отцом. На морозе трепещущие караси быстро покрывались инеем и затихали, переставая прыгать на снегу. Попались и несколько маленьких щучек. Вскоре наловили достаточно, чтобы тридцать парней смогли поесть. Правда, всем пришлось повозиться, чистя рыбу и бросая её в общие котлы.

В затягивавшиеся ледком полыньи по приказу Карнадута опустили сети, привязанные к срубленным тонким стволам молодых деревьев. И оставили эти палки торчать над поверхностью льда. К полыньям можно будет вернуться, когда пойдут назад, и проверить сети. Обложили полыньи по краю пучками камыша, сгоняв за ним в ближайшую речную заводь. Через камыш кислород попадёт в воду, приманивая рыбу. Вскрыть такую полынью будет несложно, ударяя по льду топором, а потом останется вытянуть «крышку» и, уходя, вставить её снова, обложив свежим камышом. Так они делали на реке возле «Солнечного»: сначала здорово попотели, вырубая топорами лунки в толстом слое льда, вытапливая их кострами и прожигая раскалёнными копьями, – и поняли, что ни за что не дадут отдушинам затянуться: хоть караулить будут, но снова на такую каторгу не согласны.

Когда после отдыха встали на лыжи, чувствуя боль в усталых ногах и в плечах, далеко позади раздался крик и свист. Карнадут, приказав ребятам не останавливаться, вместе с Адамчиком вернулись за поворот реки, заслонивший видимость, и пустили вперёд собак.

Вскоре Владислав разглядел Сивицкого. Сивицкий махнул рукой и помчался в обратную сторону, откуда пришёл.

Они вынуждены были ехать за Сивицким; заметили капли свежей мочи, прожёгшей снег рядом с лыжнёй, и поняли, что Дима пометил след для своей Маски. Маска, почуявшая запах, рванулась догонять хозяина. Адамчик ускорил ход, спеша за собакой. Владислав прокричал ему в спину: «Остановлю отряд!» – и бросился назад, за охотниками. Те не спеша, но верно уходили всё дальше по снежной целине

Иванку принесли к охотникам на жердях, как когда-то вынесли из болот деда Фа Земина.

– Кто? – спрашивали Диму Сивицкого, не разглядев человека на носилках.

– Ванятка заболела! – сурово отвечал Сивицкий и слышал в ответ удивлённое: «Что за Ванятка? Аааа… Метлушка, что ли?»

Он старался не замечать пренебрежительных интонаций в голосе парней. Они его Иванку не любили, за девушку не признавали, – так, вреднючка с чёлкой и короткими косичками… А он, Дима, на всё был готов ради Иоанны, и шёл рядом с её носилками.

Иоанна уже не страдала от неудобных поначалу носилок из жердей и рыболовной сети. Она впала в забытье, попросив только перед тем, когда ещё могла говорить и соображать, закутать ей голову потеплее: у неё страшно разболелось правое ухо. Ухо, правый бок, бедро, колено, ступня – вся правая сторона была одна сплошная полоса боли, от которой у Иоанны дыхание сбивалось с ритма и казалось, сердце бьётся с перебоями во время очередного острого приступа. Она крепко сцепила зубы, чтобы не кричать и не стонать, не пугать ребят, которые ничем ей не помогут, и должны идти дальше, чтобы успеть за два дня дойти до школы и отогреться там.

Матвей стал ниже ростом, когда комендант Карнадут сурово глянул на него и бросил короткое:

– Будешь наказан!

Комендант снова вынужден был принимать непростое решение. Охотники двигались к устью Большой реки, но завтра пройденные сейчас километры станут лишними для тех, кто вернётся в лагерь. Опасно оставлять девушек одних, слишком много случайностей вмешивается в размеренный, казалось бы, ход жизни. Уйдут на этот раз двое охотников – одного человека отпускать опасно, отряд отмахал немалое расстояние. Отправлять в лагерь придётся сильных ребят, и горячий жребий завтра вытянут только старшие парни.

Обдумав это, Владислав посчитал правильным остановиться и не идти дальше, хоть до ночи оставалось ещё время. Выбрали подветренную сторону берега, свернули с русла Днепра на лёд безымянного притока, и в глубоком лесном овраге, промытом этим самым ручьём, принялись устраиваться на ночёвку. В лесном болотце подняли затаившихся в снегу олених. Ребята не были готовы к охоте и упустили стадо, и по этой причине переругались. Но одну олениху Шуханку и рванувшему за ним быстроногому Максу Греке удалось настичь. Парни вернулись героями: они добыли мясо на ужин.

Дима Сивицкий ходил вокруг коменданта, руководившего разбивкой лагеря и, наплевав на негласные правила, прямо спрашивал Карнадута: что он планирует дальше?

Карнадут терпеливо ответил:

– До школы ещё день пути, не меньше. Иоанну понесут шесть человек. Завтра. Ты пойдёшь с ней. Дальше думай сам.

Дима сказал:

– Только бы ковчег оказался на месте, и только бы мне в него попасть!

– Подозреваю, что мало попасть в хронокапсулу, нужно разобраться с ништяками – управлением, и прочим. И деда туда не поволокёшь… Возьми с собой Елисея и Игоря, они шарят в программах, может, разберутся…

– Жека Бизонич был бы лучше Прокопенко… – протянул Дима, зная, как сложно находить общий язык с Еликом.

– Ладно, бери Жеку и Елика. Жека сильнее в компьютерах, чем Игорь. Был. Игорь хорошо разбирается в машинерии в котельной, пусть возвращается в лагерь, если жребий ему выпадет, конечно.

– Жребий, жребий! – пробурчал Сивицкий. – Та не мог бы решать сам, без жребия?

– Ещё не время, – заметил Карнадут. – Я не спешу кормить маленького Чингисхана у себя внутри. Не так уж важно, кто вернётся в лагерь. Нет, – он покрутил головой, – вообще-то важно, ёлы! Я на три части разбиваю отряд, и всё из-за избалованного мелкого жучары и его капризов! Больше это не должно повториться!

Комендант выругался. Сивицкий ещё не видел Карнадута таким злым.

В этой местности жили волки и с наступлением ночи звери дали о себе знать. В лесу раздался волчий вой. Парни разложили хворост кольцом вокруг лагеря и, сменяя друг друга, рубили и рубили ветки, запасая топливо для долгой ночи. Волки выли, но не приближались.

Иоанна стонала от боли сквозь стиснутые зубы, не открывая рта. Что у неё болело, узнать было невозможно. Ночью ей скормили последние таблетки, это был анальгин. Иоанна забылась сном.

Влад приставил к Метлушко Матвея, велев смотреть за состоянием больной и следить, чтобы огонь горел ровно с двух сторон от её постели, устроенной на высоком настиле из хвойных лап. Матвей влажно кашлял и хлюпал носом. Он притих и думал, что дома в лагере было отлично, и с Иванкой в подлёдной норе было хорошо, а в походе оказалось совсем не весело.

Иоанна умирала. Это было видно по тому, как легли у переносицы синие тени, и карие глаза, ещё недавно быстрые, весёлые, ввалились в глазницы, нос заострился, скулы обтянула кожа. Однажды она открыла глаза, хрипло произнесла, так, что не разобрать: «Зима… Пить». Возможно, она сказала: «Дима, пить».

Ей поднесли воды, она проглотила пару ложек жидкости и закрыла глаза.

Елисей перекрестил Иоанну и истово прочитал над ней единственную молитву, которую знал. Сивицкий был готов упасть на колени перед Елисеем, чтобы он отмолил у смерти несчастную Ванятку. Он шёл рядом с носилками, и его широкие брови сошлись в одну черту, лицо осунулось. Он уже решил, как поступит, если Иоанна умрёт.

Шесть человек сопровождали больную. По очереди, вчетвером, несли носилки Иванки Метлушко, следуя изгибам береговой линии Большой реки и время от времени выходя на лёд, чтобы спрямить себе дорогу. Эта река после раздольного необъятного Днепра, русло которого сугробы сровняли с болотистым левым берегом, уже не казалась большой. Наоборот, она теперь выглядела всего-то широким безопасным ручьём, чётко очерченным правым высоким склоном и левым берегом, под которым они когда-то пережидали бурю.

Им стали попадаться следы больших травоядных, и вскоре они догнали стадо зубров. Скорее всего, это были те же зубры, помешавшие им подойти к переправе осенью. Но страха от вида огромных быков уже не было, и Сивицкий, ни секунды не колеблясь, распорядился двигаться в хвосте стада.

Зубры сначала косились на людей, но потом перестали беспокоиться.

Увидев, что животные привыкли к их присутствию, лыжники прижали палки, чтобы не махать ими, молча заскользили в стороне от быков, а потом обогнали главную самку, шедшую впереди. Осторожно, с оглядкой, поспешили уйти от животных подальше, чтобы не раздражать их.

Эта гонка совершенно вымотала парней, они задыхались, но благодаря зубрам они быстро прошли путь по Большой реке. Чуть передохнули на берегу, с трудом узнав место, где когда-то кончалась натоптанная тропа, ведущая из деревни к реке и, в конце концов, оказались в школе задолго до заката.

Они не разглядели куб, как ни всматривались в небо.

Сивицкий совсем поник.

Он всё-таки поднялся на крышу по закопченным лестницам трёх этажей, с неудовольствием замечая, что свежая нарядная школа стала напоминать бомжатник, несмотря на все усилия Алины сберечь чистоту этих стен.

«Что ж, – мрачно думал Дима, чем хуже – тем лучше…»

Он вышел на крышу и встал в центр, как рассказывал Лёша.

Ковчега не было.

В отчаянии Сивицкий повторил небу то, что однажды сказал комендант Карнадут:

– Ты!!! Слышишь?! Одна девушка стоит четырёх парней! Да!

Он выкрикнул это сквозь зубы. Снял рукавицы, заткнул их за пояс, слепил снежок и швырнул его вверх, в безжалостное и равнодушное небо. И вдруг заметил, как снежок мелькнул на лету, словно, падая, прошёл сквозь яркие лучи.

Сивицкий послал вверх ещё снежок.

Тёмный квадрат вышел из облаков и стал двигаться к земле, увеличиваясь в размерах. Дима успел крикнуть в дверь, ведущую внутрь школы, и вскоре ребята подали Иоанну по вертикальной лестнице, а другие приняли её и втащили на крышу, над которой зависла платформа. Запеленатую, как мумия, девушку положили в ноги Диме, все встали рядом на платформе и потянули перила ограждения вверх.

Подъём вызвал у них спазм в животе и ощущение, что подошвы влипли в пол. Платформа от усилий шести пар рук неслась вверх, школа уходила вниз, становясь маленькой, даль открывалась до горизонта, тоже разъезжавшегося вширь, – и всё это быстро, быстро, быстро. Перила по периметру площадки представляли собой поручень на четырёх вертикальных опорах, расположенных по углам. Соскользнуть вниз под такое совершенно открытое заграждение не составляло труда, но поверхность площадки не была скользкой. Она была чистой, чуть тёплой, как и поручень, это чувствовалось на морозе, и подошвы парней уверенно сцеплялись с покрытием подъёмной платформы.

Глава девятнадцатая. Вне времени

Они влетели в прямоугольную шахту, платформа замедлила ход и вынесла их на площадку, которую они ожидали увидеть – окруженную лесом белых колонн. Мелкие молнии сновали вокруг шахты лифта, но Дима отчаянно шагнул под молнии, и разряды самоликвидировались.

Иванку отнесли в помещение, которое показалось им медицинским: там было бело и матово, стерильно под светоносным потолком, заливавшим бокс ровным светом, а посередине стоял необъятный стол, отдалённо напоминающий ложа с низко нависавшими над ними колпаками. Как только они уложили Иоанну, и Дима собрался снять с неё жалкие тряпки, в которые он закутал девушку в школе поверх одежды, в бело-матовой комнате взвыл звуковой сигнал и голос стал повторять фразу на чужом языке, слышанном от Фа Земина. Парни догадались, что их просят выйти. Они вышли сквозь диафрагму входа. Сивицкий намеревался остаться, но сигнал не прекращался до тех пор, пока не вышел и он. Тогда Сивицкий нырнул сквозь стягивавшуюся диафрагму обратно, и под зумм возобновившегося сигнала прыгнул на просторный стол, улёгся лицом вверх рядом с Иоанной и замер.

Сигнал прекратился.

Диафрагма входа стянула лепестки, комната наполнилась туманом, глушившим все звуки, матовая стена стала совершенно непроницаемой. Парни недолгое время оставались за стеной с внешней стороны, но потом разошлись по хронокапсуле, пытаясь понять её секреты.

Через два часа из медбокса к ним вышел смущённый Дима.

Он был до блеска вымыт и весь перетянут красной сетью. Кроме сетки, плотно облегавшей его тело, на нём не было ничего. Такую штуковину Таня и Паша сняли со старика, а ребята с трудом, но располовинили её, сделав превосходные сачки для ловли рыбы. Но то, что на нём сейчас собственная жизнесеть, не радовало Диму: Иоанна осталась на медицинском столе и так и не пришла в сознание.

Дима помнил начало медицинских манипуляций. Красная сеть опустилась из колпака, накрыла Иоанну и его, и словно расплавила нижнюю одежду, остававшуюся на нём и на девушке. Тряпки отвалились клочьями, их убрала ползающая штуковина, тихо втянув в себя и просачиваясь даже под спины лежащих. При этом покрытие ложа прогибалось, пропуская аппарат-уборщик.

Сивицкий держал голову приподнятой, чтобы контролировать ситуацию, и ужаснулся, когда увидел освобождённую от одежды правую ногу Иванки: её ступня распухла, над средним пальцем гноилась ранка, плюсна представляла сплошной синяк, и чернота поползла выше щиколотки.

А сеть вжималась в тело всё ощутимее. Она была приятно тёплой, но чувствительно врезалась в плоть. Сивицкий испугался, что его и девушку перережет эта сеть, как перерезала одежду, но быстро понял, что сеть врезается в разные места поочерёдно, и когда дискомфорт проходит, всё возвращается в норму. Дима не заметил, как отключился. Проснулся он с ощущением давно забытой абсолютной чистоты и свежести. Он слез с высокого стола. Сеть на нём и Иванке образовала рисунок и была изящно красива, как замысловатая татуировка. У Иоанны сеть переходила в сплошное густое полотно на ступне и голени правой больной ноги. Следующая заплата покрывала бедренный сустав. В отличие от Сивицкого, у Иванки был ещё и капюшон с густым переплетением красных волокон на правом ухе и шейных лимфоузлах. На правом лёгком спереди и сзади сеть тоже была густой. Девичье место закрывалось подобием трусиков танго, как у Димы его пацанские приметы.

Дима оторвал взгляд от небольших кружков, прячущих соски Иванки, и внимательно осмотрел собственную сеть. В целом, она была равномернее и «дырявее», чем на Иванке, густела лишь над свежим пустяковым порезом повыше запястья, в области селезёнки и над левым коленным суставом, который временами действительно хрустел и беспокоил его. Но сзади серьёзная заплатка закрывала поясницу. Отощавшие, но тугие ягодицы сквозили из-под узоров паутины.

«Офигеть, мужик в гламурных кружевцах…»

Сивицкий вздохнул, ещё раз бросил взгляд на лежавшую неподвижно Иванку и стал изучать показания монитора, повторившего в 3D узоры их жизнесетей. Над его изображением всё было спокойно, но проблемные места на теле синели кляксами, показан процент повреждений и общий, как он понял, ресурс организма. Над иванкиной жизнесетью тревожно мигали надписи и менялись столбики цифр, едва понимаясь к тридцати пяти процентам, иногда дотягиваясь до пятидесяти, и снова падая вниз.

Сивицкий думал о том, что нужно немедленно доставить сюда деда Фа или Насту Дашкевич, а лучше обоих – срочно прочитать символы на пульте ковчега и перевести эту махину к лагерю. Здоровье у всех, как видно невооруженным глазом, здорово пошатнулось. Вован страдает от болей в недолеченной руке… У Макса на холоде гноится глаз… То ли ещё будет. Разобравшись в системах, они первым делом спасут Иванку.

Парни встретили Сивицкого тоже свежие, вымытые электроникой ковчега в тесных пеналах-душевых. Одеты они были в просторные штаны длиной до середины голени и белые рубахи длиной почти до колена из синтетического, но приятного на ощупь материала. Они показали Диме, где он может взять одежду, и Дима тоже оделся и, наконец, почувствовал себя человеком, прикрыв кружевной срам.

Жека Бизонич осмотрел младшего десятника и задумчиво произнёс:

– Я предвижу проблемы. Дед сказал, что ковчеги рассчитаны на группу не больше двадцати хронологов. Следовательно, здесь может оказаться лишь двадцать жизнесетей. Может, эти штуковины даются из расчёта одна жизнь – одна жизнесеть. А теперь прикиньте: нас пятьдесят один человек. Чувствуете разницу?

– Наши сейчас на охоте… – заметил Станислав, красноречиво оборвав фразу на полуслове. Все понимали, что любая охота может стать для кого-то последней.

Сидящие кружком на полу ребята невольно вздрогнули. Всё, что пришлось перетерпеть в суровых условиях здешней земли, свежо в памяти, в мышцах, во всём теле – свежее некуда. Ноги до сих пор болят от гонки по льду реки…

Жека продолжал:

– Я под сеть не лягу. Подожду до выяснения всех обстоятельств. Точно скажу, Влад Карнадут откажется надевать сеть, пока не убедится, что этих штуковин хватит на всех. Алину нужно будет скрутить по рукам и ногам и силой уложить на стол. Адамчик тоже откажется от этой привилегии. Я своих ребят знаю.

Елисей заметил:

– А ты не спеши рисовать всех белыми и пушистыми. Обычно вожди поступали по-другому. Сколько случаев в истории…

– Пошёл ты со своей историей! – беззлобно отмахнулся Бизонич. – Слушайте сюда. Девушек надо пропустить вперёд. Детей – не знаю. Хронологи отправляли в прошлое детей? Вряд ли. Вот и соображайте, можно ли упаковать растущих детей в эту шутку?

Дима виновато пробурчал:

– Пацаны, вы не думайте… я ж не знал… Если понадобится для кого-то, я сниму эту фигню.

Жека вздохнул:

– Это не фигня, Димон, далеко не фигня. Это, как сказал дед, вторая кожа. Дополнительный ресурс. И успокойся, тебя никто не винит. Наоборот. Ты мужик, ты нас сюда привёл, девушку свою спас – оживёт твоя царевна, видно же, какая у них диагностика клёвая. Технологии будущего, ёлки!

Елисей Прокопенко, что-то колдующий с настройками своих часов – единственных в их группе часов, сказал:

– Надо послушать, что скажет Фа Земин. Может, рано испугались. Может, у них жизнесети обновляются, и ковчег создаёт их с запасом.

– Возможно, – кивнул Жека. – Давайте спать, что ли. Сигнатуры мы не трогали, хоть кое-какие мысли у нас с Елисеем были. Но у меня на полную катушку включилось чувство самосохранения, и ничего не могу с этим поделать. Что, если одним щелчком вылетим куда-нибудь, в параллельную реальность? Нет, без деда или хотя бы без Настасеиного перевода всех надписей я здесь пальцем ничего не трону и вам не советую. Разобраться надо сначала. Вон – душ, вон – поилка-кормилка с дерьмовой бурдой, нужники и спортивные тренажеры – и это наше всё. И больше никуда не лезьте, пацаны. Особенно в центральный пульт.

Они улеглись спать, причём Дима Сивицкий ушёл под дверь медбокса, лёг прямо на полу, подложив под голову рюкзак, и скрутился калачиком; в капсуле везде была комфортная температура.

В середине ночи он услышал всхлипнувший зуммер, но звук быстро прекратился и Дима, смертельно уставший, отключился снова, не успев проснуться.

Утром парни увидели жизнесеть на Елисее. Елисей не зря установил будильник в своих часах на самую глухую часть ночи.

***

Иванка проснулась. Она не могла покинуть стол в медицинском боксе: её сеть на спине множеством свободно тянувшихся волокон была соединена с лечебным блоком, а правая нога Иванки оказалась упакована до середины голени в белый пластиковый футляр.

Дима снаружи открыл мембрану входа и в два прыжка запрыгнул к Иванке на стол, так ловко, что сигнализация успела только по-птичьи пискнуть одной нотой.

Электронный диагност показал, что все системы второго организма, появившегося на столе, близки к норме. Сивицкий проследил за данными их двоих на мониторе, хмыкнул удовлетворённо и протянул Иванке рубаху:

– Смотри, классный прикид!

Он своим охотничьим ножом разрезал рубаху на спине, сунул руки девушки в рукава и расправил одежду на ней. Иванка разулыбалась, скосила глаза на свои ноги, выглядывавшие из-под длинной рубахи, потрогала капюшон на голове:

– Уже не болит. И не холодно. У меня костяная нога, я Баба Яга.

– Поздравляю! – рассмеялся Димка, потрепал Иванку за плечо и приобнял:

– Костяная нога – это крутяк! Я знаю, как ты умеешь брыкаться, это твоё смертельное оружие. Вот тебе еда. Если доктор разрешит, поешь. Или ты теперь от сети подзаряжаешься?

– От сети, – вздохнула Иванка и поёрзала, устраиваясь поудобнее. – Есть совсем не хочется. Ты где будешь?

– Я буду рядом с тобой.

– И не уйдёшь?

– Только поищу, как отключить сирену, чтобы доктор не верещал каждый раз, когда я к тебе вхожу.

– Хорошо, займись, – сказала Иоанна. – Я немного посплю. Приходи.

Она была ещё под действием лекарств.

Ребята совещались, что делать дальше. Жека места себе не находил. Он думал об оставшейся в снегах команде. После того, как отоспались, сидение в капсуле не радовало парней. Когда их отряд поднимался в хронокапсулу, с высоты они разглядели устье Большой реки и крупных животных. Слишком крупных, чтобы это были зубры. Похоже, что животные лежали в снегу. Видели и охотников, букашками ползущих по реке в ту сторону, где отдыхали звери.

Елисей молчал. Впрочем, его тоже окружили стеной молчания.

Дима заявил, что Иванку одну не оставит. Все отнеслись к этому с пониманием и засобирались в обратный путь, быстро пресытившись стерильностью белых стен, дармовым теплом и праздностью. Неожиданно Елисей опустился на пол, сел, скрестив ноги, и заявил, что он будет полезнее здесь, чем на земле. Он согласен питаться отвратительными на вкус синтетической пастой и картонными хлебцами. Он клялся, что разберётся в управлении ковчегом и тем самым принесёт пользу всему племени.

Жека Бизонич оказался в двусмысленном положении. Руководство группой перешло к нему, но командовать Еликом невозможно. Елика можно только силой вытолкать из ковчега в лифт. Но безопаснее для всех будет добровольно попадать на открытую площадку подъёмника.

Парни посовещались за спиной Елисея, и пришли к выводу, что этот чел не слишком-то им нужен. Пусть остаётся. Они планировали вернуться в отряд охотников и доложить о хронокапсуле. Они натянули поверх чистого исподнего свои прокопченные в дыму походных костров шмотки и погрузились на платформу. Сивицкий ходил к шахте лифта провожать их, и обнялся с каждым, ещё не зная, что видит их в последний раз. На сердце у всех было тоскливо.

Потом Сивицкий навестил Елика.

«Божий велик» Прокопенко обосновался в центральном зале без стен. Высокие колонны плотно обступили это помещение, и лес колонн был тем гуще, чем ближе к Овальному залу. В центре Овального зала находилась единственная колонна, и вокруг неё раскинулась овальная голографическая столешница – по всем приметам, электронный пульт. Здесь можно было работать стоя, можно было сидеть – голографическое изображение следовало за руками.

По мнению Елисея, ковчег был не больше, чем летающая больничка с синтезатором еды и питья и с наблюдательным пунктом, собиравшим информацию о внешней среде. Здесь было несколько изолированных помещений, но парни свободно вошли лишь в одно – в медицинскую комнату, где на столе под колпаками сейчас оставалась Иванка. Второй медблок был указан на плане ковчега, но был недоступен. Ковчег открыл им свои пищевые автоматы, душевые, туалеты, тренажерный зал – и это всё. Для чего предназначены остальные боксы, они могли только догадываться.

Внутри хронокапсулы не было ярусов или этажей: узкие коридоры без какой бы то ни было системы разбегались от просторного зала с пультом в центре, плавно поднимались всё выше, соединяя три десятка редко расположенных входов. Покружив по капсуле, коридоры стекали вниз и вели обратно: в Овальный зал и к шахте лифта. Много коридоров и закрытых входов, и больше ничего, кроме леса колонн вокруг шахты и вокруг Овального зала.

Иоанна Метлушко постепенно возвращалась к жизни, и они с Димой разговаривали и смеялись, подначивая друг друга, и невинно играли, показывая из-под сетки своё тело, лукавя и дразнясь. Попутно несли несусветную чушь.

Дима выпотрошил из автомата с едой тридцать шесть твёрдых хлебцов, нацарапал на них ножом масти, и они с Иванкой принялись играть в подкидного, пригласив в свою компанию и Елисея. Елик отказался. Он с головой ушёл в общение с компьютером, бегая только к автоматам за синтетической едой и питьём.

Дима уходил на тренажеры, когда Иванка чувствовала потребность в отдыхе. Потом они веселили себя, пытаясь заглушить загнанную глубоко внутрь тревогу. Их угнетала неизвестность и оторванность от семьи.

Дима вспомнил про шахматы. Они разжевали в кашицу хлебцы, послужившие картами, и лепили фигуры, съедая неудачные и потешаясь над своей работой. Дима нашёл в Овальном зале палочки, пачкающие чёрным наподобие фломастеров, и начертил клетки прямо на медицинском столе. Они начали партию, но стол извлёк из себя робота-уборщика, и электронный чистоплюй принялся ползать по нарисованным клеткам, тщательно стирая их и покушаясь на шахматы. Сивицкий хотел унести уборщика за дверь бокса. Иванка смеялась и защищала робота. Они вместе отбирали шахматные фигуры у уборщика и складывали их Димке в рубаху, завязанную в узел на животе. Потом Дима остался ночевать рядом с Ваняткой и поцелуй в губы перед сном открыл в их полудетских отношениях новую страницу.

…Через несколько часов непрерывного сидения за пультом Елисей Прокопенко, несмотря на предупреждение Жеки, включит двойное внешнее поле, решив, что обеспечил то, что принял за усиленную защиту хронокапсулы. Он не узнает, что отрезал хронокапсулу от местного временного потока. С той самой минуты часы внутри ковчега пойдут почти в семь раз медленнее, чем на планете, одновременно пожирая ресурс хронокапсулы.

Именно по энергетической воронке их легко обнаружили те, кто охотился за ковчегом. И они не были заинтересованы, чтобы свежая хронокапсула растратила свой ресурс. Они накрыли ковчег сверху, как до них делали команды рейнджеров-захватчиков. Они синхронизировались в пространстве и затем – во времени. Они не спешили, но и не медлили. Чего-чего, а времени у них могло быть столько, сколько им было нужно. Единственное, что их ограничивало – это энергетический голод. Их ковчег истощился, и уже не мог быть таким универсальным, как раньше. Но они ожидали получить всё и сразу, сделав небольшую работёнку, и принялись делать её.

Они вошли в контакт с электронными системами свежего ковчега и получили сведения, которые не были тайной и потому были доступны. Им попался экипаж всего из трёх человек. Рейнджеры узнали, что хозяева молоды, неправдоподобно молоды, но во внешнем мире многое могло измениться за те девять лет, которые они провели в замкнутом безопасном модуле. Мир в это время ушёл на тридцать семь лет вперёд. Рейнджеры привыкли жить внутри хронокапсулы и могли менять ход времени для себя. Внешние события их не интересовали. Вернее, интересовали, когда наступало время менять ковчег или женщин, которых они держали в ковчеге.

В найденной хронокапсуле оказалась одна лейла. Она была повреждённая и не покидала реабилитационный блок. Пять нитей сети связывали её с медицинским оборудованием и, следовательно, она оттягивала непозволительно много энергии на своё восстановление.

Жертвы, влетевшие во временной туннель, почти всегда рано или поздно обнаруживали свой ковчег по аварийной платформе, свободно курсировавший в авторежиме между поверхностью и хронолифтом. Движение лифта подъёмника становилось возможным после того, как капсула восстанавливала свой ресурс. Но жертвы не знали возможностей ковчега и не умели им управлять. И это было на руку рейнджерам.

Дисп, Вейник и другие – всего семь человек, включая толстого Чана, которого пока терпели в команде, сидели вокруг пульта, обеспечивавшего панорамное изображение чужого Овального зала и главных отсеков чужой капсулы. В основном, поступала информация о системах ковчега и длинные подробные отчёты исследования периода, в который занесло хронокапсулу. Последнее и было главной целью давнего эксперимента, внезапно породившего временные туннели и парадоксы.

Перед рейнджерами на голографических кубо-кубо маячили схемы помещений, переходов и условное изображение людей: электронные датчики, сетью обтянувшие тела, посылали сигналы о физическом состоянии своих владельцев.

Один силуэт находился рядом с больной лейлой. Второй силуэт оторвался от главного пульта, заметался по ковчегу и бросился бежать к шахте лифта.

– Этот абориген обнаружил наш приход, – сказал Кань.

– И не синхронизировал потоки V, – заметил Вейник.

Дисп лениво откинулся в кресле:

– Он понятия не имеет, что нужно делать. Они даже не следят за вращением хрономассы: все функции можно было оптимизировать. У них расход энергии, как во время взрыва. Впрочем, потому мы их так легко нашли. Подождём. Ковчег скоро будет наш. – Он улыбался краем рта.

– Что там с их лейлой? – поинтересовался Чан.

– Тебя ещё волнуют лейлы? – иронично дёрнул бровью Дисп. – Эта – не то, что надо. Её долго восстанавливать. Наши ещё послужат, недавно приручили.

Дисп в несколько переключений заблокировал распределитель энергии в чужом ковчеге. Удалёнка сработает не сразу, надо подождать. Недолго.

Он слегка поморщился от необходимости оборвать чужую жизнь.

Дисп не был жесток. Он просто занял место по другую сторону реальности, сорок лет назад радикально поменяв свою судьбу. Благородная миссия поисковика, вытягивавшего дубли «Хроноса-1» из временных потоков, перестала его устраивать. Однажды стареющий Дисп испугался неумолимого хода времени, предпочёл оставить хронокапсулу лично для себя и своей команды и удалился от дел. С тех пор он и его люди поставили себя вне закона.

***

Второе утро в ковчеге застало Диму и Иванку лежащими рядом.

Иванка открыла глаза: Дима смотрел на неё, устроившись на боку и опёршись на локоть. Она, смеясь, легонько поколотила его по голени своей ногой, закованной в пластик, и почувствовала, что к ней возвращаются силы и хочется двигаться. Иванка подумала: как там девочки? Она-то отоспалась здесь, как хорошо! Она потянулась, дразня Диму, и села на ложе. Сивицкий тоже чувствовал себя оторванным от семьи и от большого дела, которое они делали с ребятами вместе, выходя на охоту и рыбалку, и начал маяться в плену белых стен. Хронокапсула, которую он успел исходить вдоль и поперёк, сделалась тесна.