Текст книги "Авантюрист и любовник Сидней Рейли"

Автор книги: Александра Юнко

Соавторы: Юлия Семенова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Глава 3
ЗОЛОТО ПОД НОГАМИ

Екатеринославская губерния, 1919 год

– Кто таков? – спросил небольшого роста человек с длинными волосами. – Куда направляешься?

И хотя он был худ и мал, как подросток, Массино испугался.

– Я по торговой части, – пролепетал в ответ. – Езжу туда-сюда, предлагаю товар, сам кое-что покупаю…

– Не врешь? – серые глаза сверлили. – Не обманываешь батьку Махно?

– Вот как на духу! – Винченцо размашисто перекрестился. – Святой истинный…

– Это ты брось, – Махно поморщился. – Не пытайся казаться глупее, чем ты есть… Документов у тебя на целый полк. Какой паспорт настоящий? И кто ты на самом деле? Массино или Беренс? Итальянец, француз, швейцарец? Отвечай.

«Турецких и восточных стран негоциант» не знал, что сказать. Разве что начать с самого начала…

Отца своего он никогда не видел. Да и был ли в природе человек, которого он мог бы назвать папой? Мать сходилась то с одним, то с другим мужчиной, но ненадолго, и маленький Думитру не успевал ни к кому из них привязаться. Думитру было румынское имя, а дед-болгарин в пику бабке называл внука Димой. Они-то, старики, и увезли мальчика в далекую Бразилию. Что они там искали, какое счастье? Дед, крепкий средних лет человек, благодаря своему техническому образованию устроился инженером на серебряном руднике, и вскоре его внук уже свободно болтал по-испански. Накопив кое-какие сбережения, старики собрались домой, в родную Буджак-скую степь, на юг Бессарабии. Но Дима-Думитру заартачился. Ему хотелось повидать свет. Дед в сердцах пригрозил оставить внука без гроша. Тогда подросток сбежал ночью, прихватив с собой львиную долю заработанных дедом денег…

– Не желаешь отвечать? – неожиданно истерично выкрикнул Махно. – У нас с молчунами разговор короткий – к стенке!

– Да что вы, Нестор Иванович! – взмолился Массино. – Просто не знаю, с чего начать. Жизнь у меня так богата приключениями…

Долго ли, коротко ли скитался Дмитрий по свету, но в конце концов судьба забросила его в Италию. Здесь ему понравилось, и он надолго задержался во Флоренции. Смышленый юноша пришелся по нраву хозяину магазина, в котором работал, а пуще того – дочке хозяина. Когда выяснилось, что у этой обоюдной симпатии есть последствия, молодому авантюристу пришлось спешно сказать «арриведерчи» и прекрасному городу цветов, и беременной Клаудии. От благодатного итальянского периода у него остался только звучный псевдоним, которым Дмитрий пользовался и много лет спустя. Потом была Франция… Англия… Россия… Массино научился сносно разговаривать на разных языках. Вот только немецкий недолюбливал, избалованный благозвучием славянских и романских наречий. Впрочем, коммерческим успехам это не мешало… Но жизнь торговца полна неожиданностей. Когда его захватили махновцы, то сперва приняли за еврея.

– Хлопци! – тщетно взывал к ним Винченцо. – Та який же я жид? Свий я, с-под Одэссы!

Он не мог допустить, чтобы из-за глупой ошибки, сгоряча его расстреляли. Подозрительного типа доставили в штаб. И вот теперь его допрашивал сам батько.

Пришлось вкратце рассказать свою биографию. Естественно, опуская многие подробности, известные только Мандроховичу и Пепите. В своей исповеди Массино в основном упирал на присущую ему любовь к анархистам. Вот когда пригодилась история с «Кавказом и Меркурием»! Махно слушал внимательно, не перебивая. Но ни разу не засмеялся и не улыбнулся, хотя Винченцо старался расцветить рассказ шутками и анекдотами.

Об афере с опиумом Нестор Иванович был наслышан. Но не поверил, будто Массино каким-то образом к ней причастен:

– Чем докажешь?

Пришлось назвать имя знакомого петроградского анархиста. И тут Винченцо несказанно повезло. Выяснилось, что Петька Аршинов, заплативший за наводку сорок тысяч, находится здесь, в Гуляй поле. Батько распорядился вызвать его для очной ставки. И вскоре Аршинов прибыл. Войдя в штаб, поздоровался:

– Здорово, Нестор Иванович! Привет, месье Массино! Ты как сюда попал?

Петька подтвердил правдивость показаний Массино и даже предложил ему написать статейку для газеты «Путь к свободе», которую выпускал у Махно. Но Винченцо сослался на отсутствие литературных способностей и отказался. Он предпочитал настоящую свободу…

– Жаль, – покачал головой Аршинов. – Вот Нестор Иванович никогда не пренебрегает печатным словом. Что, батько, написал заметку, как мы с тобой сидели в Бутырке?

Атаман, неожиданно сконфузясь, протянул Петьке сдвоенный листок бумаги и искательно заглянул ему в глаза. Аршинов по-редакторски бесцеремонно что-то почеркал в заметке и снисходительно бросил:

– Что ж, довольно недурно…

И странно было видеть, как расцвел от этой похвалы страшный для многих Махно.

А у Массино в дополнение ко всем его документам прибавился еще один – пропуск на юг, подписанный Нестором Ивановичем.

Там, на юге, Винченцо должен был встретиться с Иштваном Мандроховичем. События в России приобретали слишком непредсказуемый характер. Пора было покидать эти бурлящие пространства.

Из «БЛОКЪ-НОТА» неизвестного

«Мандро, как всегда, прав – давно надо было отсюда уехать. Сейчас, когда все бегут из России, как крысы с тонущего корабля, это не организованный, цивилизованный отъезд, а исход. В людской мешанине и неразберихе я больше всего боюсь потерять моего друга. Сколько глупостей я делаю, когда его нет рядом и некому удержать меня от безрассудных поступков!..

Сейчас самое главное – уехать. Хоть куца. Турция? Пусть будет Турция! В Константинополе у меня остались кое-какие связи по старым делам. Да и где их нет? Выброси меня волна на необитаемый остров – и там найдется туземец, которому я когда-то сплавил винтовку, или девочку, или, на худой конец, дешевые бусы. Нет, меня не съедят аборигены, как Магеллана – или кого они там у себя съели.

Иштван настроен менее оптимистично. Бедняга, он столько вложил в недвижимость, а теперь его собственность топчут хамы, господа большевики имеют своих блядей в нумерах его гостиниц… Мне, разумеется, проще. Да и Мандро не стоит прибедняться – за границей у него остается достаточно, чтобы безбедно прожить самому, да еще хватит на детей, внуков и правнуков.

С грехом пополам нам удалось пристроиться на какой-то обшарпанный пароходишко, который грозил развалиться надвое от перегрузивших его толп… Публика весьма пестрая, видел несколько приличных лиц, а в основном всякая шушера без гроша в кармане. Что они собираются делать за морем? Барышни помоложе и посвежее пойдут на панель… А остальные?

Наш Ноев ковчег причалил… Давненько не бывал я в Константинополе! Пыльный, шумный город быстро поглотил разношерстных русских беглецов. Белые солдаты и офицеры отбыли в специальные лагеря… Вот идиоты! Не надоело им еще воевать? Четыре года кормили вшей на германской войне, потом – гражданская бойня… Меня никакими коврижками не заманишь, никакими мундирами и чинами не соблазнишь зачем-то бежать в атаку, разевая рот в бессмысленном крике «Ура!». Но попробуй сказать это кому-нибудь из них – пристрелят! Только и слышно:

– Ах, Россия! Ах, мы потеряли родину!

А для большинства эта родина – либо нищий клоповник, либо папенькина усадьба, где сынок впервые пощупал девку… Другое дело те, кто владел землями, фабриками, магазинами или, как Мандро-хович, гостиницами. Это, я понимаю, большая потеря, есть о чем жалеть. А убиваться просто так, ради красного словца…

Ясно, что этот кусок жизни навсегда отрезан. Значит, надо просто забыть, как будто его не было в помине. И начинать все с начала. Мне не привыкать! Чем хуже другие? Допустим, Россия – страна неплохая (была), но не век же сидеть на месте. Есть и другие государства, ничем не хуже, а многие – так вовсе обустроенней и удобней для современного человека. Вот, к примеру, Соединенные Штаты. Кстати, не забыть! Макдауэлл все еще не расплатился со мной по старым, довоенным комиссионным. Сколько же лет прошло? Ага, почти пять. Можно попробовать отсудить. Все по закону, как полагается в цивилизованной стране. Это вам не Россия, господа крикуны. Слава Богу, что я не какой-то там славянофил, я деловой человек. И моя родина – банковский счет».

Стамбул, конец 1920 года

Массино шел по узким восточным улицам, отталкивая назойливых продавцов, выбегавших из лавок в надежде заманить к прилавку такого солидного на вид и, вероятно, богатого господина.

– Иди, иди, чорбаджи, – приговаривал Винченцо, – такое барахло мне и даром не надо.

Кое-кого из старых знакомых ему уже удалось отыскать. Но после поражения генерала Врангеля поставлять оружие было некому, по крайней мере вблизи от этих мест. Да и вообще… Слишком много в Константинополе русских беженцев, к тому же без гроша. Нет, надо отсюда уезжать. И климат здешний в его возрасте трудно переносить. Декабрь, а солнце палит нещадно. Почему-то вспомнились снежные петербургские зимы…

Массино утер носовым платком вспотевший лоб. Очень хотелось пить, но покупать воду у водоноса он брезговал. Да и опасно: можно подхватить любую заразу, вплоть до холеры. Оставалось только найти какое-нибудь кафе почище. Но вокруг, кроме лавок, ничего подходящего.

Вдруг в глаза бросилась вывеска крупными буквами по-русски: «Театр миниатюр. Подаются напитки».

– Забавное сочетание, – усмехнулся Винченцо. – Так и быть, придется потратиться.

Он купил у пожилой, интеллигентного вида кассирши входной билет и откинул полог. Народу в крохотном зальчике было немного. На наспех сколоченной сцене уныло вскидывали ноги в выцветших трико четыре девицы.

– Эй, – окликнул коммерсант барышню в аляповатом кокошнике и с подносом, – подай, милейшая, водицы.

Девушка подошла.

– Ой! – она чуть не выронила поднос. – Месье Массино, это вы?

Под кокошником с трудом угадывалась старая знакомая – Сашенька Петровская, актрисулька из театра миниатюр на Троицкой. Но белокурые кудряшки жалко свисали вдоль щек. И куда только подевалась прежняя миловидность?

– Сколько зим, сколько лет! – с наигранной бодростью произнес Винченцо. – Налей, золотко, воды, умираю от жажды… А помнишь розовое шампанское? Какими судьбами ты здесь?

– Как все, – всхлипнула Сашенька. – Села на пароход – и вот…

– Но в последний раз мы виделись в столице…

– Два года назад, – заплакала Петровская. – Тогда ты меня и бросил… И началось! Арестовали,  держали три месяца на Гороховой, потом в Бутырской… Страшно вспоминать! Допрашивали, мучили… А все из-за тебя!

– Ну-ну, не преувеличивай, – досадливо поморщился Массино. – Тогда всех брали.

– Всех твоих знакомых! – девушка сжала кулачок. – Всех твоих любовниц! Следователь смеялся мне в лицо… Ты пользовался мною, как и другими…

– Разве нам было плохо вдвоем? – пожал плечами Винченцо. – Я тебя вроде бы ничем не обидел. – Он уже сожалел, что зашел в этот шатер. Черт дернул!

– Все мои несчастья из-за тебя, – Сашенька рыдала в три ручья. Зрители, отвернувшись от жалкого зрелища на сцене, с любопытством поглядывали на нее. – Я здесь одна-одинешенька, сбежала от большевиков в чем была…

– Тебе нужны деньги, золотко? – Массино полез за бумажником. – Столько тебя устроит?

– Негодяй! – Петровская бросила ему в лицо скомканные купюры. – Дешево хочешь отделаться! После всех моих несчастий… Забери меня отсюда, увези в Европу…

– Это невозможно, детка. Я и сам пока не знаю, куда направлюсь. И потом… Что ты будешь там делать – подавать воду?

– Он еще издевается?! – Сашенька истерически закричала, зрители повскакивали с мест. – Посмотрите на этого изверга, моего погубителя!

– Тише, дура! – Винченцо бросил на поднос полсотни фунтов стерлингов и торопливо, почти бегом кинулся вон из шатра. Вслед ему неслись рыдания.

На следующий день он выехал из Константинополя Восточным экспрессом.

Из «БЛОКЪ-НОТА» неизвестного

«Я сделал ошибку, расставшись с Мандро из-за пустяковой размолвки. Удача отвернулась от меня, и я снова превратился в мелкого афериста, с чего когда-то начинал. А таким типам, как известно, бьют морду, их преследуют обманутые граждане, на них косо поглядывает полиция… В Софии меня едва не застрелил давно забытый мною человек, которому когда-то я всучил недоброкачественную кожу… В Праге Леночка Отгон слово в слово повторила обвинения Сашеньки Петровской… В Берлине мне удалось было стать на ноги. Эмиграция ничему не научила моих сограждан. Они доверчиво несли мне в клюве все, что им удалось спасти, убегая из разоренной России… Только идиот мог рассчитывать на пятнадцать процентов в месяц с выгодно помещенного капитала! Когда глаза у них открылись, мне пришлось бежать… В Париже Пепита (даже она!) наорала на меня за разрыв с Иштваном и за то, что я дурно распорядился ее деньгами, которые она просила поместить в надежное дело… А уж ее-то я никогда не дурачил: знал, что себе обойдется дороже… Я плюнул на все, сел на океанский пароход и причалил в Соединенных Штатах. Ведь я не забывал все эти годы, что с Макдауэлла причитается некий должок… Американский суд разочаровал меня. Сколько денег я насовал господам присяжным, как подмазывал!.. Мои претензии сочли необоснованными. Закон, видите ли, есть закон! Сволочи сытые, последнюю рубашку готовы снять с ближнего, а тем более с дальнего…

Пришлось выложить последний козырь – алмазы. Мандрохович, естественно, и не подозревал, что они благополучно пережили мюнхенскую мою эпопею пятнадцатого года. Он до сих пор уверен, что камушки были отобраны у меня при аресте. Сколько раз с тех пор я благословлял надежные стельки моих ботинок! Иштван, как всегда, прав, когда говорит, как важны для делового человека добротная обувь и приличный костюм.

Итак, месье Массино, так сильно наследивший в России, Турции и Европе, мирно почил в бозе. По-еле проигранного процесса ему нечего делать и в Штатах. Теперь на свет извлекаем немного обветшалого, но все еще жизнеспособного Франца Беренса, бывшего гражданина Швейцарии. На английский лад мое новое имя звучит как Френсис Барнс. Фирма моя так и называется: «Френсис Барнс. Индийский хлопок». Я существую вполне легально и делаю, как здесь принято говорить, свой маленький бизнес. Маленький, потому что хлопком (разумеется, не из Индии, а из южных штатов) я занимаюсь постольку-поскольку, а основной оборот составляет старый добрый марафет. В Новом Свете люди травят себя этой дрянью точно так же, как и повсюду в мире. Что ж, это их личное дело, заботиться об их здоровье я не намерен…

…Взял отпуск, посетил Лондон и вместе с Пепитой смотался в Париж. Она рада была встряхнуться. К тому же во Франции к нам присоединился Мандро. Слава Богу, наши отношения с ним потихоньку налаживаются. Мне хотелось по-настоящему погудеть, но Пепита предпочитала благопристойные светские вечера (сменила статус и стала замужней дамой, потому и ведет себя так), а Иштван зачем-то потащил нас любоваться всякой рухлядью в Лувр. Я зевал, расхаживая по залам… И был потрясен, узнав, сколько стоят на международных аукционах все эти глупые портреты и пейзажи… Ничего себе! Первая мысль была – организовать похищение… Но я сказал себе: стоп, не увлекайся! Где ты продашь холст, растиражированный по всему свету в тысячах репродукций? Вторая идея: нанять бригаду безработных художников и заставить их малевать картины в стиле благородной старины… По размышлении отказался от нее – эти мазилы придерживаются безумных новейших течений и попросту не сумеют работать в добротной реалистической манере. Да-а, захирело нынче искусство… Жаль, а ведь можно было сбывать подделки под видом вывезенных из России оригиналов…

И тут меня по-настоящему осенило!

Зачем заниматься подделками, если достаточно нагнуться и подобрать золото, валяющееся под ногами?! Ведь где-то в России остались сокровища, вывезенные Романовыми из Царского Села! Сначала в Тобольск, потом в Екатеринбург… Часть, конечно, присвоили большевики. Но не все, далеко не все! Император, его семья и приближенные добирались до Тобольска на трех пароходах! Кто-то мне говорил об этом, не помню… Везли все, вплоть до дворцовой мебели. Так неужели же не позаботились о настоящих ценностях? В корсеты великих княжон Александра Федоровна чуть ли не собственноручно зашивала бриллианты и жемчуга – это тоже общеизвестно… Из Тобольска Романовы выезжали на 19 упряжках! Ну допустим, в нескольких тарантасах сидели они сами, их приближенные и охрана. Но на всех остальных везли багаж! Именно тогда липовый большевик Василий Яковлев пытался спасти царскую семью вместе с сокровищами… Даже следователь Николай Соколов, уже после расстрела, сумел вывезти из дома Ипатьева не только грошовые романовские реликвии, но и разрозненные бриллианты, сапфиры, жемчужины… Если такой «мусор» валялся повсюду в доме после отступления красных, то сколько всего было ценностей? А главное – где они?

На какое-то время мне пришлось стать ярым монархистом. Первым делом разыскал «Иллюстрасион» за двадцатый год с воспоминаниями Пьера Жиль-яра – он обучал французскому языку наследника Алексея… Воспользовался тем, что нахожусь в Париже, и нанес визиты – великому князю Николаю Николаевичу и Феликсу Юсупову – он женат на племяннице царя и держит ателье мод… Сведений собрал крайне мало, все очень скудное и недостоверное…»

Глава 4
КРУШЕНИЕ ИЛЛЮЗИЙ

1979 год Москва, ст. м. «Преображенская площадь», ул. Просторная, 63

Вика мыла посуду. В прихожей хлопнула дверь: вернулся Эдик с продуктами.

– Вот, – сказал он, взгромождая на стол болоньевую сумку и авоську. – Отчитываюсь по списку: капуста – есть, картошка, два кэгэ, – есть, свекла – имеется, сметану купил, также десяток яиц, хлеб, лук в наличии, килька в томате – две банки… А, черт, майонез забыл…

– Как? – расстроилась Вика. – Ты же знаешь, оливье без майонеза…

– Да ладно, – беспечно отмахнулся Бодягин. – Сделай винегрет. Я его даже больше люблю.

– Слушаюсь, товарищ командир, – шутливо откозыряла девушка.

– К пустой голове руку не прикладывают, – начальственным тоном напомнил ей Эдик. – Вольно!

Комнату нельзя было узнать. Переселившись в холостяцкую берлогу, Вика не просто навела здесь порядок: квартира Бодягина сияла теперь чистотой и манила уютом.

Эдик с удовольствием растянулся на диване, закинув руки за голову.

– Столица нашей Родины Москва готовится к Олимпиаде, – восторженно провещала радиоточка. – На строительстве олимпийского комплекса сданы в эксплуатацию последние спортивные объекты. Все готово к приему советских и зарубежных рекордсменов. По заявкам радиослушателей передаем песни, посвященные спорту и его героям… – после короткой паузы женский голос сменился мужским:

– «Суровый бой ведет ледовая дружина, мы верим в мужество отчаянных парней…»

– Трус не играет в хоккей! – блаженно промурлыкал Эдик и выключил радиоточку, над которой красовался собственноручно исполненный им плакат: «Пункт первый. Командир всегда прав! Пункт второй. Если командир не прав, см. пункт первый!»

– Викуля! – позвал он. – В паспортном была?

– Была! – откликнулась из кухни хозяйка. – Через три дня будет готово. И сразу подадим заявление.

– Подадим, подадим, куда теперь деваться… – проворчал себе под нос Бодягин. И громко спросил: – А предкам своим звонила?

В дверях комнаты показалась Вика в переднике и с красными, словно обагренными кровью ладонями.

– У-у-у! Я страшный и ужасный Бармалей! – она зловеще нависла над диваном.

– Бр-р! – поежился Эдик. – Ты что, уже убила кого-нибудь?

– Зарезала! Свеклу зарезала!

– Уберите от меня эту кровожадную женщину! Эту леди Макбет! Уберите, ибо я за себя не отвечаю!

– Слушаюсь, командир! – Вика поспешно спрятала руки за спину.

– Рядовой Лютикова! Отвечайте по уставу: вступали ли вы в телефонный контакт с вышестоящими товарищами Лютиковыми?

Вика нахмурилась:

– Не звонила и не буду.

– Викуль, это ты зря, – вздохнул Бодягин. – Не стоит обострять отношения. Все равно рано или поздно нужно будет поладить с предками. Хотя бы для того, чтобы подать документы в ОВИР. Тебе понадобится их письменное разрешение.

– К тому времени они сами придут сюда с извинениями, – упорствовала Вика. – Ты же знаешь, я пыталась… Объяснила им все по-человечески. И мама была не против… Но вот папа… Я от него этого не ожидала. Ничего-ничего, я его прекрасно знаю. Сперва он всегда говорит «нет». А потом сам же начинает подлизываться. Погоди, накупит подарков, возьмет бутылку «Столичной» и придет знакомиться с будущим зятем…

В дверь позвонили.

– Ну вот! А я что говорила! Недолго же они выдержали!

Девушка бросилась на кухню мыть руки. Эдик торопливо поднялся, поправил покрывало на диване и пригладил волосы. Вика с полотенцем в руках уже мчалась в прихожую.

На пороге стояли двое незнакомых мужчин, а из-за их спин выглядывали соседи снизу – муж и жена.

Не дав им и рта раскрыть, Вика затараторила:

– Это не у нас течет… У нас у самих на кухне стена мокрая. Это, наверное, выше прорвало…

– Гражданин Бодягин здесь проживает? – строго спросил один из незнакомцев.

– Да… – Вика растерянно отступила в сторону. И вся четверка незваных гостей гуськом проследовала в комнату.

– Ваши документы, – потребовал у Эдика тот же человек в штатском.

– А в чем дело? – Бодягин старался не терять самообладания.

– Документы! – не терпящим возражения тоном повторил незнакомец.

– Это у вас самих надо проверить документы! – вспыхнула Вика. – Кто вы такие? И по какому праву врываетесь в чужую квартиру?

– Помолчи! – остановил ее Эдик, доставая паспорт из кармана куртки.

Человек в штатском внимательно изучил все записи.

– Та-ак… Кооперативная, 3, корпус 10… Почему проживаете не по месту прописки?

– Товарищ уехал в командировку, попросил посторожить квартиру, – невозмутимо ответил Эдик.

– Лжете, молодой человек, – немедленно встряла соседка. – Сергей Архипович второй год за границей работает. Он вам квартиру сдает. За сорок рублей в месяц.

Она искательно посмотрела на штатского.

– Да, он уехал в заграничную командировку, – спокойно подтвердил Бодягин. – И мы договорились, что я буду следить за порядком и оплачивать коммунальные услуги.

– Разберемся, – сказал человек в штатском, передавая товарищу паспорт Эдика. – Ваши документы, гражданка, – обратился он к Вике.

– Это моя знакомая, она здесь в гостях, – торопливо опередил девушку Бодягин.

– Знакомая! – издевательски передразнила соседка. – Сожительница она его. Две недели как переехала. С чемоданом, – она презрительно оглядела Вику. – Есть некоторые бессовестные, которые мужчинам на шею сами вешаются, без расписки.

– Не ваше дело, – огрызнулась Вика.

Соседка открыла было рот, чтобы еще раз осудить безнравственность нынешней молодежи, но штатский отодвинул ее.

– Документы, – повторил он.

– У меня только служебный пропуск, – Вика протянула ему синюю книжечку. – Паспорт был мною утерян, о чем сделано соответствующее заявление в Краснопресненский РОВД, – как по писаному, отчеканила она.

Эдик сжал ей локоть.

Штатский внимательно изучал удостоверение. Потом пристально стал разглядывать девушку.

– Чья это фотография? – вдруг спросил он.

– Моя, – удивилась Вика. – Что, разве непохожа?

– Комаров, взгляни-ка, – мужчина передал напарнику синюю книжечку. – Она?

– Липа, – бросив беглый взгляд на документ, заключил тот. – Еще и криво приклеено.

– Да вы что? – возмутилась Вика. – Это мой пропуск. Мне выдали его в отделе кадров!

Комаров уже накручивал диск телефона.

– Алло? Архив? Мне нужен отдел кадров… – помолчав немного, он сказал: – Отдел кадров? Вас беспокоят из комитета госбезопасности, лейтенант Комаров. Нас интересует, числится ли у вас в штате гражданка, – он заглянул в удостоверение, – Лютикова Виктория Валентиновна, архивариус… Что? Когда? С понедельника? Ага… Ну, спасибо… спасибо, – повесил трубку.

– Гражданка Лютикова, Виктория Валентиновна, – глядя на девушку, сообщил он, – три дня назад, 28 ноября, уволена по статье за прогулы…

– Как уволена?! – обомлела Вика. – Какие прогулы? Да у меня отгулов за выходные накопилось пол месяца. Я только три дня и использовала, Галина Алексеевна сама разрешила…

– Разберемся, – Комаров сунул синюю книжечку в папку, где уже лежал паспорт Бодягина.

В прихожей хлопнула дверь.

– Не опоздал? – и в комнате появился Юрий Владимирович Дрига собственной персоной. – О, Виктория Валентиновна, и вы здесь! – разулыбался он Вике, как старой знакомой. – Вот видите, как нехорошо получилось, я же вас предупреждал… Ну что, Эдуард Самуилович, впутали-таки милую девушку в неприятную историю?

Эдик и Вика молчали. Соседи торжествующе поглядывали на них.

– А мы, собственно говоря, к вам по делу, – продолжал Дрига.

Он вынул из кармана сложенную вчетверо бумажку и помахал ею в воздухе:

– Вот ордер на обыск.

– А на каком основании? – хмуро спросил Эдик.

– Вообще-то я не обязан перед вами отчитываться, – Юрий Владимирович фамильярно похлопал его по плечу. – К тому же, мой юный друг, основания всегда найдутся. Но так и быть, имея в виду нашу старую дружбу с Викторией Валентиновной и вами… Накануне Олимпиады решением Моссовета проводится чистка образцового коммунистического города от тунеядцев, спекулянтов, проституток и прочих антисоциальных элементов. Насколько мне известно, Виктория Валентиновна нигде не работает и неразборчива в связях… Вас устраивает такое объяснение?

Вика беспомощно взглянула на Эдика.

– Подонки, – процедил он сквозь зубы.

– А вот оскорбления при исполнении… – Юрий Владимирович значительно побарабанил пальцами по столу. – Надеюсь, до открытого сопротивления дело не дойдет? Начинайте обыск, распорядился он. – Граждане Лютикова и Бодягин, пройдите сюда, – Дрига указал на диван. – Понятые – вон на те стулья.

Вика сидела, как оглушенная. Она едва воспринимала все, что происходит вокруг. Безымянный в штатском за столом заполнял какие-то бумаги. Комаров вываливал на пол содержимое шкафа. В воздух летели платья, рубашки, нижнее белье, простыни и пододеяльники. Дрига собственноручно перетряхивал книги. Некоторые он откладывал в сторону и диктовал безымянному их названия:

– Лев Троцкий, «Моя жизнь»… Записал? Леонид Андреев, «Рассказ о семи повешенных»… Сартр, Жан-Поль, «Слова»… «Вопросы философии», журнал, номера два, пять, девять за 1966 год… Вернадский В. И. «Философские мысли натуралиста»… успеваешь?..

Понятые о чем-то тихо переговаривались между собой.

– Антисоветчик! – донеслось до Вики. – Ишь какие книжки держит…

Эдик, который до сих пор сидел с каменным лицом, презрительно бросил:

– Для вас любая книга – антисоветчина…

– Молчать! – рявкнул на него Юрий Владимирович. И вновь обернулся к безымянному: – Бахтин Михаил, «Проблемы поэтики Достоевского»…

– Чего-чего там по этике? – переспросил тот, почесывая ручкой за ухом.

– Не по этике, а поэтики, в одно слово, – поправил его Дрига. – Комаров, тайники какие-нибудь обнаружены?

– Пока нет, – басом отозвался тот, закончив простукивать плинтусы. – Ну-ка, поднимитесь!

Вика и Эдик встали с дивана.

Комаров, крякнув, рывком поднял сиденье – и тут же уронил его.

– Блядь! – выругался он.

– Что такое? – немедленно подскочил к нему Юрий Владимирович.

– Р-р-рука, – заикаясь, выговорил лейтенант.

Соседка побледнела. Ее муж напрягся.

– Чья? – в абсолютной тишине прозвучал голос Дриги.

– Ч-человечья… – доложил Комаров.

Юрий Владимирович медленно и осторожно приподнял сиденье.

– Ф-фу, – он утер пот со лба. – Ну, Комаров, ты даешь… – Дрига извлек из дивана ручной протез с гипсовой кистью телесного цвета.

– Твою мать! – сплюнул безымянный. – Я уж думал, расчлененка.

– Это чье? – Юрий Владимирович брезгливо, на отлете, держал неожиданную находку.

Эдик поднял руки вверх:

– Как видите, не мое. – Он не скрывал иронии.

– Приобщить к делу? – деловито поинтересовался безымянный.

– Да хрен с ней! – Дрига швырнул протез на пол. Гипсовая кисть раскололась на части. – Жуть какая-то.

– Это соседских детишек пугать, – ухмыльнулся Эдик. – Вы же знаете, товарищ капитан, я ненормальный, у меня и справка есть.

– Но-но! – погрозил пальцем Юрий Владимирович. – Ты мне эти шуточки брось, Бодягин. Прибереги их для психиатров… Так, с жилым помещением покончено… Перейдем к остальной площади.

Безымянный, примостившись за кухонным столом, снова что-то строчил.

– В бачке ничего подозрительного не обнаружено, – гулко донесся из туалета бас Комарова.

– Под ванной проверь, – крикнул Дрига, изучая содержимое холодильника.

– Зря ищете, компромат мы уже весь съели, – бессильно бросил Эдик.

– Поговори у меня! – цыкнул на него Юрий Владимирович. – Я тебе, сволочь…

– Тут кафель… Что делать? – Комаров ждал новых распоряжений. – Отбивать?

– Оставить! Сюда иди.

Кухня малометражки с трудом вмещала такое количество людей, и рассыпать крупы и макароны Комарову пришлось в коридоре.

– Бриллианты ищут, – отчетливо шепнула сметливая соседка своему супругу.

Юрий Владимирович гремел посудой. С полки упала на пол и, жалобно звякнув, разбилась новенькая красная в белый горошек чашка.

– Извиняюсь, – пробормотал Дрига, наступая на осколки.

– Вы за все заплатите! – внезапно закричала Вика. – Варвары! Для вас нет ничего святого!

– Успокойтесь, Виктория Валентиновна, – ласково улыбнулся капитан. – Стоит ли так расстраиваться из-за копеечной чашки? Мы возместим ущерб.

Вика заплакала. Эдик обнял ее за плечи.

– А там что такое? – Дрига встрепенулся, придвинул табуретку к буфету и залез на нее. – Это уже любопытно… – он спрыгнул на пол, держа в руках пожелтевшие от времени тетрадки, исписанные мелким неровным почерком. – Ну что ж, недаром поработали… Пиши, – велел он безымянному, – рукописных документов шесть единиц, неизвестного содержания, старого вида.

Вика сквозь слезы смотрела, как Дрига поочередно вытряхивал над столом письма, записки и открытки, адресованные автору «Блокъ-нотов».

– Кому это принадлежит? – Юрий Владимирович спрашивал отрывисто, резко. – Вам, Бодягин? Ей? Третьим лицам?

– Третьим лицам, – в тон ему отвечал Эдик.

– Фамилия владельца?

– Неизвестна…

– Как документы попали к вам?

– Нашел среди макулатуры.

– С какой целью принесли в квартиру?

– С целью прочитать…

– Интересно, – вкрадчиво протянул капитан. – Значит, злоупотребляя служебным положением, роетесь во вторсырье, сданном населением… И вместо того, чтобы передать государству положенные килограммы бумажного утиля, вы расхищаете народное добро… Приносите на чужую жилплощадь антисоветские из мышления…

– С чего вы взяли, что антисоветские? – перебил его Бодягин.

– А советскими вы не интересуетесь, Эдуард Самуилович. Итак, вы приносите на чужую жилплощадь антисоветские измышления для того, чтобы передать их на Запад? Или снять копию и размножить?

– А это уж ваши измышления…

– Предположения, Эдуард Самуилович, только лишь предположения. Вы же отказываетесь назвать владельца этих э-э… материалов и фамилию автора. Таким образом, отвечать за все написанное здесь придется лично вам. Приобщите к делу, – Дрига аккуратно сложил тетрадки стопочкой и пододвинул их к безымянному.