Текст книги "Авантюрист и любовник Сидней Рейли"

Автор книги: Александра Юнко

Соавторы: Юлия Семенова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

– Впрочем, это не имеет ровно никакого значения, – вполголоса произнесла женщина.

Теперь-то тридцатвдвухлетней Пепите не нужно будет намеками подталкивать Джорджа к мысли о необходимости узаконить их отношения. Она просто сообщит ему о своей беременности, и капитан Рейли, как благородный человек, обязан будет жениться.

Хосефа вернулась домой в самом радужном настроении.

– Джордж! – позвала она, открыв дверь. – Джордж!

Никто не отзывался. Странно, в это время Рейли обычно дома.

Пепита прошла в гостиную и зажгла свет. На большом круглом столе, покрытом бархатной скатертью, лежала внушительная пачка немецких марок и английских фунтов стерлингов, а рядом записка от Джорджа:

«Я должен срочно уехать, дорогая. Ищи меня в Лондоне. Не скучай. Целую, твой Дж.».

«Определив меня в частный пансион, мать продолжала вести бурную, полную приключений жизнь. В поисках моего отца она объездила полсвета, попадая в самые невероятные ситуации и заводя знакомства с самыми разными людьми. Бывала в Нью-Йорке, Париже, Берлине… Дружила со знаменитым авантюристом месье Массино, несколько раз встречалась с одним из руководителей ВЧК Я. Петерсом… У нее был кратковременный роман с русским чекистом Реллинским. Общалась с известным производителем и поставщиком оружия Мандроховичем… По ее рассказам, находясь в Сорренто, неоднократно бывала в доме русского писателя Горького. Попав в Москву вскоре после революции, она под именем Иустиньи Кругловой работала сестрой милосердия в Покровской общине, где лечился в то время один из активистов антисоветской организации «Союз защиты родины и свободы» Иванов… В начале двадцатых мать узнала, что русские чекисты заподозрили ее в связях с английской разведкой, и ей пришлось бежать из страны. Она потом со смехом рассказывала о том, как ее приняли за агента «Интеллидженс Сервис».

(Из воспоминаний Сэмьюэла Бобадилья.)

Лондон, 1920 год

Несмотря на то, что Пепита Бобадилья никогда не была ограничена в средствах и обделена мужским вниманием, ей многого в жизни недоставало. Например, славы. Не той дешевой популярности, о которой очень быстро забывают, едва женщина стареет и перестает блистать в обществе, а настоящей мировой славы, которая переживет и ее, и ее сына. Ей не хватало также мужа. Женщина в ее возрасте уже не может порхать бабочкой от одного к другому. Сорок пять лет – не шутка. Старость не за горами. Конечно, Хосефа может выйти замуж за любого из тех кретинов, которые вьются вокруг нее, словно пчелы вокруг пирога. Но ей нужен другой супруг. Который может стать знаменитым. В любой области, хоть в революционной. Ведь сумела же Надя Крупская сделаться известной всему миру. Почему же не воспользоваться удачным замужеством и Пепите Бобадилья?

Хосефа взглянула на себя в зеркало и осталась весьма довольна. Она добьется своего, чего бы это ни стоило!

1979 год Москва, приемный пункт вторсырья № 398/2

– Вот, – сказала интеллектуалка, опуская на пол связки старых газет.

– «Анжелики» кончились, – Эдик бросил макулатуру на весы. – Девять восемьсот… Ну ладно, будем считать, что десять. Берите крышки на двадцать копеек.

– Зачем мне крышки? – девица поправила очки. – Я ничего не собираюсь консервировать…

– На туалетную бумагу не хватит, – Бодягин отсчитал четыре пятака и звякнул ими об стол.

Интеллектуалка с независимым видом взяла деньги и не сдвинулась с места.

– Что-то еще? – удивился приемщик, опускаясь на табурет и снова принимаясь за «БЛОКЪ-НОТЪ».

– Простите, я вчера случайно не сдала вместе с макулатурой трагедии Эсхила? – девушка выразительно покосилась на томик античного классика. Он лежал на столе рядом с квитанциями.

– Вот ваш Эсхил, – Эдик не глядя подвинул ей книгу.

– Благодарю. Вы знаете, я просто обыскалась… А потом вдруг вспомнила, что по ошибке могла принести его сюда…

– Бывает, – бросил Бодягин, демонстративно углубляясь в «БЛОКЪ-НОТЪ».

Девица взяла книгу… И не ушла.

– Большое спасибо. Вы не знаете, как меня выручили… Если бы не вы…

– Что, античностью интересуетесь? – вынужден был откликнуться приемщик, над головой которого красовался плакат: «Ничего не обходится нам так дешево и не ценится так дорого, как вежливость. М. Сервантес».

И чего она прицепилась, как банный лист?

– Конечно! – с энтузиазмом воскликнула интеллектуалка. – Ведь это же моя профессия! Я и «Анжелику» взяла специально, чтобы обменять на томик Плавта.

– Филологический? – с плохо скрытым раздражением осведомился Эдик.

– Нет! Я студентка историко-архивного института, – охотно сообщила клиентка. – Кроме того, я работаю архивариусом… Это так увлекательно! Каждый день открываешь для себя…

Бодягин зевнул. Но девица этого просто не заметила.

– Вероятно, и среди макулатуры встречаются интереснейшие находки… Ведь история – она непрерывна. Она происходит вот сейчас, сию минуту, происходила вчера, позавчера… Даже вот эта ваша квитанция – уже исторический документ. Какая-нибудь открытка может оказаться ценнейшим памятником той или иной эпохи…

Эдик не разделял ее энтузиазма. Интеллектуалка перестала заливаться соловьем и на некоторое время замолчала. У Бодягина появилась слабая надежда, что, если он выдержит паузу, назойливая архивари-усница наконец свалит.

– А, кстати, что это вы так увлеченно читаете? – интеллектуалка склонилась над его коленями, всматриваясь в «БЛОКЪ-НОТЪ». Бодягина обдало мощной волной нелюбимого им запаха дешевых польских духов «Быть может». – О! Бумага пожелтела, чернила выцвели… Это старые записи… Вы их тоже нашли в макулатуре?

– Да, – выдавил приемщик. – В ней.

– Позвольте-ка взглянуть, – и девица бережно, но цепко ухватилась за старую тетрадь. – Что это? Дневник? Двадцать седьмой год, с ума сойти… Вы уже прочитали?

– Только начал…

Интеллектуалка с видом знатока перелистала страницы, повертела в руках открытку с Лениным – Сталиным, поводила пальцем по строчкам.

– Вам это очень нужно? – спросила она.

Эдик пожал плечами:

– Да как сказать? Так, почитываю от нечего делать… У меня этого добра, вон, целая куча…

– Какая удача! – от восторга у девушки даже очки сползли на самый кончик носа. – Редкое везение. Как правило, такие бытовые документы выбрасывают в мусор, а они могут рассказать так много… Отдайте это мне!

Хоть бы кто пришел сдавать чего-нибудь, совсем затосковал Эдик. А вслух сказал:

– Не могу. Я отчитываюсь за каждый грамм.

– Да, конечно, – закручинилась интеллектуалка. – Это ваш профессиональный долг. Простите… – она на мгновение замялась. – Если вас это не стеснит… Можно, я посижу тут в уголке, ознакомлюсь?..

Бодягин с надеждой взглянул на часы. До обеда было еще далеко. А уйти так просто якобы на базу или куда там еще он не мог: вчера за длительные отлучки в течение рабочего дня получил от начальства последнее предупреждение. Чего доброго, выгонят к чертовой матери… Тогда точно статья за тунеядство и «прощай, любимый город»…

Он тяжело вздохнул и кивнул в сторону сброшенного в угол тряпья:

– Там садитесь…

– Спасибо, – интеллектуалка осторожно опустилась на груду вещей. Она брезгливо откинула туфелькой чей-то траченный молью старый свитер и углубилась в чтение.

Эдик уставился в окно. Там по-прежнему моросил дождь.

– Простите, – вдруг сказала клиентка. – Вы не скажете фамилию человека, который это написал?

– Я паспортов не спрашиваю, – угрюмо ответил Бодягин, не оборачиваясь в ее сторону.

2. ДЖОРДЖ РЕЙЛИ, БРИТАНСКИЙ АГЕНТ

«…и о таком-то блестящем лейтенанте Британская энциклопедия

поскупилась дать хоть несколько строк!»

(Из очерка Р. Пименова «Как я искал шпиона Рейли».)

«…он стал доверенным лицом Уинстона Черчилля».

(Из книги Д. Голинкова «Крушение антисоветского подполья в СССР».)

Глава 1. ВСТРЕЧА НА МАЛАКАДАНЕ

Из «БЛОКЪ-НОТА» неизвестного

«Политика – прекраснейшая игра», – как любил говаривать старина Винни.

Азарт – великое дело. Азарт – как талант. Он руководит тобою вопреки твоим желаниям, потребностям и обстоятельствам внешнего бытия. Он – как норовистый конь. Неопытного, безвольного седока сбросит, растопчет своими копытами, и существо, прежде гордо именовавшее себя человеком, превратится в прах, в пыль, в ничто… Лишь сильная воля и трезвый расчетливый ум могут удержать эту непреодолимую страсть к игре, подчинить ее и сделать своим союзником.

Винни умел управлять своими страстями, он умел и побеждать, и проигрывать с честью. О, он был выдающимся игроком!

Какой это был год? Девяносто седьмой или девяносто шестой. Не помню… Впрочем, это не имеет никакого значения. Он был никому не известным начинающим журналистом, к тому же без всякого образования. К слову, в школе Хэрроу, где мы вместе грызли гранит науки, его считали самым тупым учеником. Но однажды Винни поразил всех, прочитав на память и без единой ошибки 1200 строк из книги Маколея о Древнем Риме. Превосходная память сослужила ему в дальнейшем хорошую службу.

Итак, то ли в девяносто шестом, то ли в девяносто седьмом мы с Винни и еще двумя приятелями, одного из которых звали, кажется, Сэм, а другого Майкл, изрядно подвыпив, отправились в бордель. Были мы все молоды и бедны, и денег у нас хватало лишь на самый дешевый притон в Ист-Энде. Поблуждав по отвратительным лондонским трущобам, мы наконец нашли то, что искали – грязный публичный дом, где было устроено также некое подобие казино.

Боже! Что за публика собралась вокруг карточного стола! Бездомные бродяги с лицами профессиональных убийц, шулеры самого низкого пошиба, из тех, что облапошивают доверчивых селян на рынках, безногие матросы, некогда добывавшие славу британскому флоту, а нынче выброшенные на обочину… Но более всего меня поразили не они, а мой товарищ Винни. Я никогда не видел его таким. Глаза его загорелись фанатичным огнем, лицо покраснело, даже голос осип. Черт возьми, как мне самому знакомо это состояние!

Но играть я все же не сел. Следом за Сэмом и Майклом выбрал себе шлюху помоложе и почище и поднялся с ней в помещения, которые здесь именовались «нумерами».

Никакого удовольствия я, разумеется, не получил.

Рассчитавшись с проституткой, я спустился вниз и увидел следующую картину.

– Все, – твердо сказал Винни, подымаясь из-за стола и сгребая к себе несколько бумажных банкнот и горстку пенсовиков. – На сегодня, пожалуй, хватит.

Бедняга наступал на горло собственной песне. Он готов был играть до утра, до завтрашнего вечера, неделю напролет. Я видел, я чувствовал это.

– Э-э, – остановил его рыжий ирландский матрос с деревяшкой вместо правой ноги. – Так дело не пойдет. Я хочу отыграться.

– В другой раз, приятель, – коротко бросил мой товарищ. И обратился к нам (Сэм и Майкл тоже уже освободились и стояли теперь рядом со мной): – Ну что, друзья, пойдем дальше?

И первым направился к двери.

Но путь ему перегородил один из завсегдатаев притона – здоровенный, заросший щетиной детина с косым шрамом через все лицо.

– Сэр, – прорычал он, – это не в наших правилах. Здесь принято быть вежливым и обходительным. Вы должны дать партнеру возможность отыграться.

– Уйди с дороги, дружище, – спокойно посоветовал ему Винни. – К сожалению, сегодня, именно сегодня, я не хочу и не буду больше играть. Примите мои извинения, господа.

И он попытался обойти бродягу.

Но тот не дал Винни и шагу ступить.

– Ах вот как, сэр! – он схватил моего приятеля за грудки. – Вы будете играть, сэр, до тех пор, пока мы сами не решим, что хватит!

Мы не успели даже ничего предпринять, как Винни ловким приемом высвободился из цепких пальцев здоровяка и так ударил его по челюсти, что послышался хруст.

Тот, правда, тоже в долгу не остался, и из носа Уинстона двумя ручьями потекла кровь.

– Ну, ты, – не стерпел я, обращаясь к бродяге, – немедленно выпусти нас! – и, сжав кулаки, шагнул к дерущимся.

– Что?! – взревел за моей спиной ирландец, подымаясь и опрокидывая карточный стол. – Ах, мерзкие твари! Пришли устанавливать свои порядки?!

Так началось побоище.

Я вошел во вкус и совершенно не чувствовал боли. Лупил руками и ногами, направо и налево, – по чьим-то рукам, ногам, спинам и головам. Сэм отбивался своей тростью, словно мушкетер шпагой. Майкл взял на себя изувеченного ирландца. А Винни дрался, как лев. О, сколько раз я вспоминал этот день, наблюдая впоследствии, как он сражается со своими политическими противниками!

Мне кажется, все продолжалось долго, очень долго. Хрустели под ногами обломки карточного столика, летали над головами пивные кружки, метался между потными телами беспомощный хозяин – кривой и плешивый старикашка, дурными голосами визжали перепуганные шлюхи. И вдруг я почувствовал, как что-то острое и горячее вошло в мое левое плечо и тут же услышал пронзительный свист, доносившийся снаружи, из-за закрытой двери.

– Полиция! – обрадовался хозяин, продираясь к выходу. – Полиция!

Толпа вынесла нас на улицу одновременно с ним. И все тотчас же бросились врассыпную. Мало что соображая, я бежал за кем-то по темным переулкам, слыша за собой топот десятков ног. Я совершенно не понимал, где нахожусь, когда вдруг увидел впереди тусклый фонарь и мелькнувшее в его луче лицо Майкла.

Он обернулся и крикнул мне на бегу:

– Тут экипаж! Скорее!

Я запрыгнул в кеб следом за Майклом, а за мною влезли еще люди. Кони зацокали копытами по черной мостовой.

Немного привыкнув к темноте и отдышавшись, я различил подле себя три силуэта.

– Все здесь? – спросил я, обращаясь к Майклу, который был тут наверняка.

– Все, – послышался голос Винни. – С тобой все в порядке?

– Кажется, – ответил я и едва не потерял сознание от боли в плече.

– Да уж, попали в историю… – усмехнулся Сэм, сидевший, оказывается, напротив меня.

– Это я виноват, – вздохнул Винни. – И надо было садиться играть!

– Да брось ты, – успокоил его Майкл. – Зато приключение. А здорово мы все-таки их!

– Или они нас, – мрачно заметил Сэм. – Еще неизвестно, чем бы все закончилось, если б не этот полицейский свисток.

– Будем считать, что сыграли вничью, – собравшись с силами, выдавил я, и все расхохотались.

– Но я, друзья, обещаю вам больше никогда не садиться за карточный стол, – отсмеявшись, сказал Винни самым серьезным тоном.

Потом, помнится, он играл только в поло.

А рана от ножа в моем плече оказалась неглубокой. Она быстро зажила, и только в старости начинает ныть к плохой погоде».

Немного истории

В 1880 году площадь Британской империи (вместе с колониальными землями) составляла около 20 миллионов квадратных километров с населением 200 миллионов человек. На каждого жителя метрополии приходилось в среднем 10 рабов в колониальных землях. Агрессивная политика правящих кругов вызывала ожесточенное сопротивление на захваченных территориях. Нарастала напряженность в самой старой колонии – Ирландии. Началось национально-освободительное движение в Индии.

Индия, Бангалор, ноябрь 1896 года

– Винни? – Джордж Рейли не мог прийти в себя от изумления. – Какими судьбами?

Двадцатидвухлетний лейтенант британской королевской гвардии Уинстон Черчилль удивился не меньше:

– Господи, Джордж! Я служу здесь, но ты-то как сюда попал?

– Откомандирован начальством в Индию, в Бангалорский гарнизон.

– Не может быть! Наш батальон тоже в составе этого гарнизона! Джордж, дружище, как я рад!

От избытка чувств приятели обнялись.

– Черт! – внезапно Винни передернуло, словно от сильной боли. – Плечо!

– Да я о нем и думать забыл, – поспешил уверить его Рейли. – Вот, смотри, – он сделал несколько энергичных взмахов левой рукой. – Рана зажила буквально за неделю…

– Я о твоем плече тоже думать забыл, – усмехнулся Черчилль. – У меня тут своя история. Когда высаживались в Бомбее, штормило. Я стоял в лодке и сдуру схватился за кольцо, вделанное в пирс. Лодка – из-под ног, я повис и вывихнул плечо. Уже месяц прошел, а болит… К тому же полковой врач, безмозглая тупица, уверял меня несколько дней, что это растяжение связок. И только потом начал вправлять… Да Бог с ним, с плечом, оставим эту грустную тему. Ты надолго?

Рейли неопределенно развел руками.

– Значит, надолго, – констатировал Винни. – Успеешь познакомиться со всеми прелестями здешнего бытия. Должен тебе сообщить, что гарнизонная жизнь глупа, скучна, неинтересна. Свободного времени хоть отбавляй, делать абсолютно нечего.

– Отлично! Ты не представляешь себе, как я мечтал хотя бы о недельке отдыха. Лежать, поплевывая в потолок…

– И на другой же день взвыть от безделья, – подхватил лейтенант. – Оставь, дружище, такой, с позволения сказать, отдых – не для нас с тобой. Мы натуры слишком активные, чтобы смириться с подобным времяпрепровождением.

– Но ведь другие живут как-то…

– Другие! Что ты сравниваешь? Для других здесь – рай. Офицеры неделями напролет играют в поло. Для них это даже не игра, а серьезная жизненная цель. Любое другое занятие раздражает: еще бы, приходится отрываться для докладов начальству, несения караулов и прочих никчемных дел, когда это время можно было бы потратить с пользой для игры.

– Что за ирония, Винни? Ведь ты же сам заядлый игрок, если, конечно, мне не изменила память.

– Игрок, да. Но сколько можно? Ты не представляешь, как я рад, что встретил тебя здесь! Меня угнетает общение с тупыми, невежественными солдафонами. Знаешь что? Пойдем теперь ко мне: мы должны отметить нашу неожиданную встречу.

– С ума сойти! – воскликнул Рейли, увидев бунгало, окруженное большим садом с яркими тропическими растениями. – И ты здесь один?

– О, содержат нас здесь недурно, – Черчилль опустился в бамбуковое кресло-качалку. – Условия, как видишь, далеки от полевых. К тому же прислуга… У каждого из нас свой дворецкий и мальчик для услуг. На трех офицеров – один садовник, три водоноса, четыре прачки и сторож. Видишь ли, иногда я и в самом деле ощущаю себя лордом Мальборо! Грум! – позвал он и хлопнул в ладоши.

Мальчик-индиец в чалме и набедренной повязке вырос словно из-под земли.

– Да, сагиб, – он сложил под подбородком ладони и низко опустил голову.

– Принеси нам коньяк, – распорядился хозяин. Рейли с интересом рассматривал жилище своего лондонского приятеля. Обстановка была добротной, но скромной, ничего лишнего… Зато противоположную от окна стену полностью занимали книжные стеллажи. Полки сгибались под тяжестью томов.

– И все же ты зря времени не теряешь, – одобрительно заметил Джордж, разглядывая надписи на корешках книг.

– Компенсирую нехватку университетского образования, – Винни встал и снял с полки один из томов. – А еще неожиданно для себя увлекся энтомологией. Видишь, – он раскрыл перед Джорджем цветную иллюстрацию, – превосходные типы, не правда ли?

Рейли хмыкнул. На дорогой бумаге красовались разноцветные бабочки. Большие и маленькие, пестрые и гладкокрашеные, со строго симметричным рисунком на крыльях и бесформенными пятнами…

– Махаон, – уважительно произнес Черчилль, ткнув пальцем в один из рисунков. – Уникальная окраска… Впрочем, в отношении махаона я могу дать фору самому Брэму: в моей коллекции есть изумительный экземпляр… Э-э, да тебе это неинтересно, дружище…

– Извини, – чтобы скрыть зевок, Джордж достал платок и сделал вид, будто протирает им лицо. – Но, право же, я никогда не понимал страсти коллекционеров… Тем более если речь идет об аквариумных рыбках или о бабочках. Первые, конечно, доставляют эстетическое наслаждение, но до того тупы и бездушны… А бабочки или, например, жуки – это вообще варварство… Живое существо – и на иголку…

Винни обиженно засопел и захлопнул книгу.

– Я развлечь тебя хотел, – укоризненно сказал он, ставя том Брэма на прежнее место. – Но объяснять страсть к коллекционированию – все равно что объяснять страсть к игре…

Рейли почувствовал себя неловко. Зря обидел такого славного парня. В конце концов мог бы сделать вид, будто крайне заинтересован…

– Коньяк, сагиб, – мальчишка говорил по-английски с сильным акцентом. – Еще чего-то желаете, сэр?

– Иди, – буркнул Уинстон. – Я позову тебя, когда понадобишься…

– Славный мальчуган, – сказал Джордж, чтобы как-то сгладить неловкую паузу. – А что вообще здесь за народ?

– Индусы простодушны, как дети, наивны и доверчивы… Во всяком случае, так мне кажется. Ими очень легко управлять на самом-то деле, но своей агрессивностью англичане восстановили против себя всех здешних жителей. Кнут должен чередоваться с пряником, а так как мы этого не делали, то, в конце концов, добились того, что имеем. Здесь нас все ненавидят… Ты не представляешь себе, что делается на севере и северо-востоке! Позавчера там восстало одно из племен патанов. Этих полудиких аборигенов держали в совершенно нечеловеческих условиях. За любую провинность – побои до полусмерти. Никакой социальной помощи, никаких врачей… В периоды эпидемий несчастные гибнут десятками, сотнями… Конечно же, в один прекрасный день чаша терпения оказалась переполненной. Причина-то в том и заключалась, что какой-то чиновник распорядился – с самыми благими намерениями, кстати, – во время очередной эпидемии лихорадки отобрать младенцев у матерей и содержать их отдельно. Но как это делалось! Патанам ничего не объяснили, и они решили, что детенышей собираются убить. Из искры разгорелось пламя – так, кажется, сказал кто-то из русских… Патаны восстали, убили троих англичан, сожгли несколько домов, захватили небольшой гарнизон, расположенный в той местности, вблизи Ма-лакаданского перевала… Самое поганое, что с повстанцами очень трудно бороться: чуть что – они сразу в горы. Знают там каждую тропку, могут пройти по ней с завязанными глазами… Две бригады гвардейцев уже отправлены на Малакадан, формируется третья. Я обратился к генералу Баду с просьбой включить меня в состав экспедиции, но так как штаты уже укомплектованы, меня берут лишь в качестве военного корреспондента. Я договорился с газетой «Пионер» в Аллахабаде, а матушка – с лондонской «Дейли телеграф», где обещали печатать мои корреспонденции. Мне уже оформили отпуск из полка и завтра я отправляюсь в экспедицию…

– Едем вместе, – ухмыльнулся Рейли.

– То есть? – не понял Винни.

– Я откомандирован на Малакаданский перевал военной разведкой, – объяснил Джордж.