Текст книги "Авантюрист и любовник Сидней Рейли"

Автор книги: Александра Юнко

Соавторы: Юлия Семенова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

– Когда их куры не клюют, – хмыкнул Шелушен ко. – Так дашь вдвое, не зажмешь?

– Вот тебе святой истинный крест, – побожился Массино. Сейчас он готов был заложить душу дьяволу, только бы три заветных мешка прибыли в Одессу, к этому обрывистому, подмытому прибоем берегу. – Клянусь матерью.

– Ладно, пора… Подтолкни-ка, – распорядился контрабандист, впрыгивая в шаланду.

Массино изо всех сил оттолкнул лодку. Архип взялся за весла, под белой драной сорочкой забугрились мощные мускулы.

– Ни пуха! – вполголоса напутствовал его Винченцо.

– Ага! – Шелушенко снова сплюнул. Отгребя от берега, он поставил небольшой заплатанный парус, и шаланда быстро заскользила по волнам.

Винченцо поплотнее укутался в предусмотрительно захваченное с собой одеяло. Костер разводить он боялся, хотя было ветрено и сыро. Так и просидел, скорчившись, изредка задремывая, почти до рассвета, пока вдали не показался еле различимый силуэт паруса.

Как было условлено, зажег фонарь и трижды помахал им из стороны в сторону. Контрабандист направил шаланду к этому импровизированному маяку. И вскоре причалил к берегу.

– Быстрей давай! – командовал он, когда они вдвоем перетаскивали на берег мешки с марафетом. – Скоро совсем засветлеет, могут засечь…

Массино перегрузил товар в тюки, перекинутые через спину смирного ослика.

– А расчет? – окликнул его Шелушенко. – Уговаривались вдвое.

Он бережно разгладил и спрятал в кожаный пояс сто рублей. Для него это была огромная сумма. Винченцо же прикидывал, сколько тысяч он получит за всю партию…

Из «БЛОКЪ-НОТА» неизвестного

«Хорошая девочка стоит хороших денег, как любит повторять Иштван. И это правда. Самые захватывающие амурные истории мне довелось пережить с тех пор, как завелся кой-какой капитал. А раньше? И вспомнить особенно нечего… Позже, когда я уже научился разбираться, что к чему в этой жизни, понял простую истину: чем больше платишь, тем больше получаешь. Все бабы шлюхи, и разница только в цене…

Мы ехали в авто по ночному Парижу, вокруг дефилировали роскошные дамы, и Мандро посвящал меня в то, какая сколько стоит.

– А порядочные женщины в этом городишке есть? – наконец не выдержал я.

– Ты еще не настолько богат, – заржал Иштван. – Погоди, всему свое время…

И объяснил, что порядочная женщина – это не та идиотка, которая хранит верность мужу или любовнику! Нет! Порядочная – это очень дорогая шлюха, умеющая себя вести, с которой не стыдно показаться в обществе… И чем лучше ты ее одеваешь, чем роскошней для нее особняк, тем выше твой престиж среди чистой публики.

– Так что скупиться на баб не стоит, – заключил мой многоопытный друг. – Это, братец, всегда окупается.

Примерно тогда же я впервые увидел Пепиту. Да, это был высокий класс, не толстозадая бакинская Зулейка. Даже голос у нее звенел, как золотая монета, брошенная на серебряный поднос. Грудь – высокая, как курс доллара на международных торгах. А держалась она с такой гордостью, будто родилась принцессой или дочерью банкира.

– Какая фемина! – я не мог не выдать своего восхищения. – Господи, я бы отдал половину всего, что имею, только бы приблизиться к ней!

– Маловато, – усмехнулся Мандро. – Обычно сеньорита Бобадилья вытряхивает из своих избранников не половину, а все до последнего сантима…

Его реплика отдавала чудовищным цинизмом. Меня покоробило. Такая женщина, как она, не просит, не требует денег – ей отдают добровольно… Впрочем, Иштван, как всегда, прав, – Пепиточка обходится втридорога: она не признает ни дешевых квартир, ни дешевых вещей, ни дешевых развлечений. Зато и обладать ею – умной, красивой, дорогостоящей шлюхой – высший шик.

– До чего ты мне надоел! – подзадоривает она меня, когда я лезу к ней под юбку. И слова у нее такие тягучие, как мед. – Винтик, ну невозможно же все время заниматься только любовью. Мне хочется куда-нибудь выйти, встретиться с друзьями, посетить Опера…

На ее языке это все означает деньги, много денег. Она блистает и развлекается, а я плачу – и плачу горькими слезами. Вот что такое большая, настоящая любовь…

…Соседка по коммуналке Светлана Кирилловна еще очень бодрая для своих лет и день-деньской хлопочет по хозяйству. Она печет такие пирожки, что просто пальчики оближешь. Хорошо бы провести остаток наших дней, наслаждаясь совместной жизнью…»

Глава 2
ВСЕ ПРОДАЕТСЯ И ПОКУПАЕТСЯ

Мюнхен, 1915 год

Поезд дернулся и остановился.

– Приехали, что ли? – Массино выглянул в окно вагона. В лицо ударили огни перронных фонарей. – Где это мы?

По коридору затопали сапоги, в дверь купе застучали прикладами. Послышалась грубая, тяжелая немецкая речь.

– Сейчас, сейчас, господа, – засуетился Винченцо, поспешно перепрятывая алмазы из дорожного баула под стельки ботинок. – Сию минуту! Момент!

Он открыл дверь, деланно зевая и завязывая шелковые шнурки ночного халата. И отлетел в сторону, отброшенный весомой солдатской рукой. Кто-то поднял его за шиворот и здорово тряхнул.

– Витте… – Массино втянул голову в плечи. – Я есть друг германского рейха… Занимаюсь коммерцией… Вот мои бумаги… – Он протянул офицеру паспорт на имя Франца Беренса, гражданина Швейцарии. – Их бин… нейтральная страна… герр лейтенант…

Немец просмотрел документы и сунул их себе в карман. Сказал что-то солдатам. Те принялись рыться в багаже.

– Я не понимайт, – Винченцо перешел на ломаный язык, как будто так проверяющие разобрали бы хоть слово. – Комерц… Германия – великий страна…

Вещи из баула разлетались в разные стороны. Массино обрадовался, что вовремя перепрятал камушки. Но его схватили и стали выводить из купе.

– Э-э! Куда? – закричал торговец, отчаянно вырываясь к выглядывающим из-под спальной полки ботинкам. – Дайте, сволочи, одеться. Их бин больной! Мне нельзя простужаться!

Солдат ткнул его в спину прикладом. Почему-то боль от удара воскресила в Винченцо некоторые познания в языке Гете и Шиллера.

– Дойчен швайне! – яростно отбивался он. – Вас ист дас? Их бин иностранец! Эй, кто-нибудь! Хельфен зим мир, битте!

Но его призывы остались без ответа. Массино выволокли из вагона, офицер ударил его по голове рукояткой пистолета, и гражданин Швейцарии Франц Беренс потерял сознание.

Очнулся он от чьих-то громких голосов. Опасливо приоткрыл глаза и заметил, что над ним склонился человек в белом халате.

– Доктор! – прошептал Винченцо. – Я вас озолочу, только помогите!

– Отшень карашо, галюптшик, – кивнул доктор. – Вы мошете кафарит. Отфетшайт на фапросы.

Другой голос что-то пролаял по-немецки. И, скосив глаза, Массино узнал офицера, руководившего его арестом.

– Господин лейтенант спрашивает, – перевел доктор, – кто вы такой и с каким заданием проникли на территорию Германии.

– Я швейцарский подданный… Моя фамилия – Беренс, занимаюсь коммерцией…

– У нас другие сведения. Вы – русский разведчик и преследуете шпионские цели. Кто ваш связной? Где назначена встреча?

– Помилуйте, – озадаченно спросил Винченцо, – какой связной? Я занимаюсь куплей и продажей, а к политике не имею никакой причастности…

– Ваши документы – фальшивка. На самом деле вы гражданин воюющей с нами России. Говорите правду, иначе к вам применят пытки, – монотонно переводил доктор.

– Ладно, хрен с вами! – отчаялся Массино. – Я действительно не швейцарец, а итальянец. Ита-лиа-но… Парларе италиано? Нет! Так какого черта морочите мне голову? Я буду жаловаться, учтите! У меня связи в самых высоких финансово-промышленных сферах. Круппа знаете? Ну, так я пожалуюсь самому Круппу!

Немцы о чем-то посовещались между собой.

– Немедленно развяжите мне руки! – потребовал вошедший в раж Винченцо. – Иначе я за себя не ручаюсь!

Офицер подошел к стоящему в углу телефонному аппарату и принялся накручивать ручку. «Вдруг и в самом деле позвонит Круппу?» – струхнул было Массино. Но терять ему было нечего. Мошенников обирают, а шпионов расстреливают.

– Яволь! – немец вытянулся в струнку с телефонной трубкой у уха. Наверно, получил выволочку от начальства. – Яволь, герр генерал!

Он сделал знак, и задержанному развязали руки.

– Что, распекли тебя, лейтенант? – развязно спросил Винченцо, растирая затекшие запястья. – То-то же! Не будешь в следующий раз трогать невинного коммерсанта.

– Энтшульдигунг, господин Беренс, – доктор протянул Массино его паспорт. – Примите наши извинения. Нас неверно информировали. Вы можете быть свободны и еще успеете на поезд.

…Оказавшись снова в своем купе, «честный коммерсант» первым делом запер дверь и вытащил из-под полки ботинки. Дрожащей рукой прощупал их внутри… Слава Богу, алмазы были на месте! Винченцо переобулся и вздохнул с облегчением. Если бы камушки пропали, он во век бы не рассчитался с Мандроховичем. Все обошлось лучше, чем можно было надеяться. Даже взятку глупым геррам не пришлось давать. Сами отпустили.

Из «БЛОКЬ-НОТА» неизвестного

«Не люблю я эти общественные потрясения. Об исторических событиях приятно прочитать в книжке на сон грядущий. А жить, когда вокруг стреляют, мне не очень нравится. Вот, пожалуйста, из-за Февральской революции не успел получить комиссионные от мистера Макдауэлла! За последнюю партию снаряжения для флота, самую крупную. Утешает только то, что все прежние суммы он выплачивал с американской аккуратностью. Если удастся вырваться в Соединенные Штаты, потребую свое. Не отвертится! А пока половлю рыбку в мутной воде родной сторонушки… Пусть белые и красные бьют друг другу морды. Оружие малыми и большими транспортами пригодится всем. Итак, снова берусь за старый промысел…

…С ними можно иметь дело. Культурная нация. Один недостаток – свысока глядят на всех остальных. Оно и понятно – мировая держава, колонии по всему земному шару. Удивительно, как они держатся за всю эту обветшалую рухлядь – королева, лорды, сэры и пэры… И, однако, великую Британию создали не они, а глазговские да ливерпульские купчины, на своих допотопных парусниках ввозя в старушку Европу перец, корицу, имбирь… А что, это отличная идея! Пряности! Решено – занимаюсь пряностями и немножко кокаином… Это прекрасное прикрытие для винтовок и пушек…»

Петроград, конец 1917 года

– Еленочка Шарлевна, радость моя! – Массино игриво пощекотал женщину за ушком, где трогательно завивались колечки волос.

– Отстань, – лениво отмахнулась она. – Ты платишь мне деньги за комнату, а этих глупостей мне и даром не надо.

– Ну почему же? – удивился Винченцо. – Я высоко оценю твою благосклонность. Хочешь бриллиантовое колье?

– На кой ляд мне твое колье? – огрызнулась Елена. – Раздобудь лучше хлеба, пшена и картошки, иначе загнемся с голоду. За твое колье на базаре ржавой селедки не дадут!

– Со мной ты не пропадешь, золотко, – Массино поймал и на лету чмокнул хорошенькую ручку. – Перебои с продуктами – не беда… Я знаю еще несколько мест, где всегда можно разжиться кое-чем повкуснее селедки. Ты сможешь питаться, как королева, если не будешь мне отказывать в маленьких радостях жизни…

Елена Шарлевна презрительно фыркнула:

– Пока я от тебя ничего не видела, кроме пустых обещаний… Дай мне наесться и выпить хорошего вина, а уж потом заводи разговоры о постели…

– Твое желание для меня – закон! Бегу, лечу его исполнять! – Винченцо сделал пируэт на «счастливых» довоенных ботинках, спасших ему два года назад мандроховические алмазы. – Доставай пока скатерть, тарелки и рюмки, радость моя!

От еды Елена отяжелела, смотрела сонно и вяло реагировала на ласки своего квартиранта. Но он все равно был доволен – здесь по крайней мере была гарантия, что не подхватишь триппер или, хуже того, льюэс. Ищи потом венеролога!

– Ну, проснись же, детка, – жарко дышал в ухо женщине коммерсант, – обними своего зайчика… В двери забарабанили.

– А, черт! – Массино слез с кровати и принялся одеваться. – Кто это в такой час?

– Наверно, с обыском, – зевая, предположила Елена Шарлевна. – Все ходят, ходят, а чего ищут? Неизвестно…

…Когда постояльца увели, хозяйка достала из-за божницы толстый бумажник и пересчитала купюры. На месяц хватит, а там видно будет. Колье она тоже припрятала заранее, перед тем как донести на Винченцо в ЧК, и на селедку менять его не собиралась.

– Слава Богу, – сказала она себе, – что обыскивали только комнату моего зайчика и не обшарили всю квартиру…

К немалому изумлению Елены Шарлевны, под утро Массино уже вернулся и стал лихорадочно собирать вещички.

– Вот радость-то! – растерянно повторяла женщина, проклиная про себя гуманность чекистов. – Могли ведь и расстрелять…

– Типун тебе на язык! – коммерсант бросал в баул все подряд. – Черт возьми, куда подевался бумажник?

– Может, останешься? – торопливо спросила хозяйка. – Столько еще не съедено, не выпито…

Но Винченцо не так легко было обвести вокруг пальца.

– Где мой бумажник, сука? – прорычал он, схватив Елену за горло. – При обыске его не нашли… Это твоих рук дело!

– Я… ничего… не знаю… – полузадушенно хрипела женщина. – Пусти! Отдам!

– Вот тварь! – квартирант отшвырнул ее в угол. – Воспользовалась арестом… Думала небось, что я больше не вернусь? А я – вот он! Гони деньги!

– Подавись, скотина! – Елена Шарлевна швырнула бумажник в обросшее щетиной лицо «турецких и восточных стран негоцианта». – Глаза бы мои тебя не видели! Убирайся!

– Жаль, нет времени, не то я бы тебя проучил. – Массино застегнул баул. – Продажная сука, ты еще легко отделалась!

– Проваливай! – крикнула она ему вслед. Входная дверь хлопнула. – Спекулянт паршивый! Хорошо, что про колье не вспомнил…

Из «БЛОКЪ-НОТА» неизвестного

«Господа большевики так же продаются и покупаются, как и все прочие. Единственное различие – в идейной подкладке. Для немцев, допустим, я был русским шпионом, для чекистов – буржуем. Ну и так далее. Как меня только схватили, я сразу заприметил этого парня и сделал ставку на него, как на фаворита на бегах. В глазах у него была ненасытная алчность. Я невольно представил, как после моего расстрела этот вчерашний крестьянин жадно обшаривает мой труп, и мне остро не захотелось расставаться с жизнью и становиться добычей мародера.

– Хочешь денег? – шепнул я ему, когда меня выводили по черной лестнице.

– Сколько дашь? – почти неслышно отозвался мерзкий стервятник.

Это был вопрос вопросов. Сколько раз я слышал его за те годы, что живу на свете. Недоплатить – это еще полбеды. Гораздо опасней переплачивать. Этот красный еще не знает своего аппетита. Посулить ему слишком много – и он захочет отнять у меня все.

– Тысяча, – сказал я. И не ошибся. Это было ни много, ни мало – в самый раз. Недобор и перебор караются расстрелом.

Когда меня заперли, он первым попросился в охрану. И стоило только остальным большевикам удалиться, стукнул в дверь:

– Давай деньги.

У меня всегда есть при себе некоторая сумма. В искусстве обыска чекисты еще не слишком поднаторели, под заветные стельки заглянуть не догадались. Но с этим парнем надо было беречься.

– Нужно отпороть подкладку, – схитрил я. – У тебя ножницы найдутся?

После некоторых колебаний он просунул мне в полуоткрытую дверь перочинный ножичек. Я прикинулся, будто извлекаю обещанную взятку из указанного места. Дверь открылась шире. В глазах моего охранника горел алчный интерес. Винтовку он, конечно же, оставил снаружи.

– Держи, – я протянул ему приготовленные заранее купюры. Он жадно схватил их и вырвал у меня из рук пиджак: надеялся поживиться. Я только того и ждал! И в мгновение ока очутился за пределами своего узилища… Под сорочкой на мне была поддета теплая фуфайка наподобие морской – еще одна мера предосторожности, которой я обучился за время своих странствий по свету. Я резво бежал по улицам, опасаясь только наткнуться на случайный патруль. Выстрелов сзади я не боялся: этот дурак продолжал рьяно потрошить мой пиджак…»

Петроград, 1918 год

– Барышня! Алле, барышня! – Массино подул в трубку. – Опять треск… Наладьте связь, золотко! Плохо слышно…

– Делаю, что могу, – сварливо отзывалась телефонистка. – Скажите спасибо, что вообще соединяю…

– Спасибо, детка, большое спасибо! Без вас, дорогуша, вообще как без рук…

Но телефонная барышня куда-то исчезла, а сквозь треск прорвался знакомый и такой родной голос Мандроховича:

– …Бросай все к чертовой матери и приезжай! Что ты там потерял, в этом дохлом городе?..

– Не могу, Иштван, дорогой! – надрывался Винченцо. – Передал родственникам посылку, а они не вернули ящик…

– Какие, твою мать, родственники? – удивился Мандро на другом конце провода. – Что за ящики, братец? Ты уже начал заговариваться?

– Потом все объясню, – приходилось изъясняться обиняками, чтобы не поняла телефонистка. Под родственниками коммерсант подразумевал англичан-союзников. Посылка означала партию оружия, а ящик – соответствующую оплату за него. – Короче, меня держат тут дела. Скажи лучше, к кому обратиться в случае необходимости?

Иштван принялся перечислять имена, а Массино только головой качал: тот выслан, этот арестован, третий подался на юг…

– …Зайди в Английский клуб, там собираются деловые люди… – пробилось сквозь шум и треск.

Это было важное напоминание. Даже издалека Мандрохович ухитрялся помогать добрым советом.

Наведя справки, «турецких и восточных стран негоциант» узнал, что вышеупомянутый клуб носит ныне имя Латышского. Но там по-прежнему бывает избранная публика.

В этой атмосфере Массино чувствовал себя, как рыба в воде. Людей в форме – этих новых «красных» командиров и комиссаров – он обходил за версту, зато господам в приличных костюмах делал различные предложения, и не всегда безуспешно. Например, знакомому анархисту, Петьке Аршинову, за пустяковую сумму в десять тысяч он подсказал:

– Есть опиум. Двести пакетов по десять фунтов каждый.

– Где? – Петькины ноздри хищно затрепетали.

Винченцо загадочно молчал. Он знал эту публику. Среди них каждый третий – наркоман или алкоголик.

– Где? – Аршинов выложил на столик еще тридцать тысяч. Это уже была стоящая цена.

– Товарищество «Кавказ и Меркурий», – понизив голос, сообщил Массино. – Не здесь… В Москве.

Через несколько дней по Петрограду поползли слухи: группа так называемых анархистов-коммунистов заявилась в частную московскую контору «Кавказа и Меркурия» и, предъявив мандат, потребовала выдачи хранившегося на складе наркотика, для того якобы, чтобы уничтожить этот опасный для общества продукт… Дело расследовала ЧК и лично Дзержинский. В гостинице «Метрополь» арестовали нескольких участников операции, изъяли бомбы, револьверы и крупную сумму денег. А опий как в воду канул. Винченцо узнал по своим каналам: всю партию оптом сдали перекупщику за сто тысяч, деньги получил известный артист-анархист Мамонт Дальский. С этой сделки Массино имел сорок процентов…

Но не все проходило гладко. Однажды коммерсант предложил свои услуги прилично одетому господину с холеным лицом. Тот отказался, не захотел с ним связываться. Присмотревшись к господину внимательней, Винченцо похолодел. Он вспомнил, где раньше видел этот волевой подбородок, эти проницательные глаза. Господином вырядился чекист, который арестовал его, Массино, в прошлом году в квартире продажной суки Еленочки… Наверняка она негласная осведомительница ЧК, эта стерва, в трудную минуту укравшая у него бумажник и бриллиантовое колье…

Винченцо видел, как переодетый чекист подсел к человеку в английской морской форме. Послышались радостные восклицания.

– Надо предупредить моряка! – пробормотал Массино себе под нос. – Ему наверняка расставляют ловушку…

Он решил дождаться минуты, когда англичанин останется один. Сколько фунтов стерлингов запросить за столь важное сообщение? Сто много, двадцать пять мало… Тридцать? Сорок? Пятьдесят? Судя по нашивкам, моряк в звании капитана… Семьдесят пять? По некотором размышлении коммерсант остановился на шестидесяти.

Но время шло, а чекист и не думал уходить. Наоборот, они с англичанином пили и закусывали, словно никуда не торопились. И вообще выглядели старинными приятелями.

У Винченцо засосало под ложечкой. Но он боялся отвлечься. И сидел в дальнем уголке зала, чтобы не вызвать подозрении переодетого господина: чекист тоже мог узнать его.

– Чертов англичанин! – пробормотал он, теряя терпение. – Хоть бы в уборную вышел!

Но мочевой пузырь у моряка был, видно, крепким: сколько он ни пил, опорожняться не собирался. Зато засвербило в паху у Массино, да так, что он еще раз недобрым словом помянул Елену Шарлевну. Не дай Бог, наградила его триппером! Потом он понял – ничего страшного, просто захотелось пи-пи.

– Фрэнк! – чекист хлопал англичанина по плечу. – Дружище!

Мелко семеня, Винченцо вышел в туалет и долго стоял над писсуаром. Когда ему полегчало, вернулся в зал. Но интересующих его людей и след простыл. Скорее всего, они ушли вместе.

Плакали шестьдесят фунтов стерлингов!