355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Пыжиков » Питер - Москва. Схватка за Россию » Текст книги (страница 1)
Питер - Москва. Схватка за Россию
  • Текст добавлен: 21 апреля 2017, 01:30

Текст книги "Питер - Москва. Схватка за Россию"


Автор книги: Александр Пыжиков


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Пыжиков А. В.
Питер – Москва.
Схватка за Россию

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

Идея данной книги родилась во время подготовки монографии «Грани русского раскола: заметки о нашей истории» (М., 2013). Знакомство с материалами имперского периода показало, что эпизодами противостояния Петербурга и Москвы неизменно переполнено историческое полотно нашего дореволюционного прошлого. Поэтому мысль выделить их в самостоятельный сюжет выглядела весьма интересной и привлекательной. Очевидно, что такая исследовательская «оптика» дает возможность по-новому взглянуть на многие узловые точки имперской России, лучше осознать значимые вехи российской истории.

Конечно, борьба двух столиц в историографии никогда не оставалась без внимания, ее перипетии всегда вызывали интерес. Однако, как правило, это противоборство, происходившее на различных этапах, рассматривалось исследователями или с экономической, или с политической точки зрения. Между тем именно комплексный взгляд на данный процесс представляется наиболее плодотворным. Важное значение имеет исследование происхождения обеих крупнейших группировок российской буржуазии петербургской и московской, а также рассмотрение их соперничества в пореформенный период, не выходившего тогда за рамки коммерческой сферы.

Но рубеж XIX-XX веков стал переломным этапом в российской истории, когда противоречия питерских и московских интересов сыграли судьбоносную роль. Именно с этого времени борьба двух буржуазных кланов выходит на новый – политический уровень. Объяснение этого, а точнее, политической оппозиционности Первопрестольной является одной из главных задач данной работы. Тем самым в ней делается попытка уйти от того пресловутого классового подхода, который долгие десятилетия оставался краеугольным камнем советской исторической науки. Науки, целью которой было не выяснение истины с опорой на исторические источники, а иллюстрация ленинских выводов и замечаний, высказанных преимущественно в публицистическом ключе и обслуживавших сугубо конкретные задачи.

Особенно интересно противостояние питерского и московского предпринимательских кланов после крушения царизма в феврале-октябре 1917 года. Эта, казалось бы, хорошо известная страница российской истории при рассмотрении ее с точки зрения, предложенной в книге, становится более проработанной и понятной. Несостоявшийся триумф московского купечества и его политических союзников, попытки питерцев восстановить свои позиции в новых условиях, выступление генерала Корнилова рассматриваются как проявления извечного противоборства двух столиц.

Выделение двух буржуазных групп в качестве объекта исследовательского интереса представляется оправданным еще и потому, что другие региональные группировки капиталистов занимали подчиненное положение по отношению к Петербургу или Москве. К примеру, достаточно мощное волжское купечество издавна ориентировалось на Московский биржевой комитет, видя в нем главного представителя своих интересов на всероссийском уровне. Или южная индустрия, которая была создана на иностранные инвестиции, с момента своего возникновения функционировала в тесном сотрудничестве с бюрократическими верхами. Финансовое обслуживание и кредитование горных и металлургических предприятий осуществляли питерские банки или их филиалы, расположенные на юге страны.

Фактический материал, собранный в книге, подводит к пониманию того, как формировались представления о модернизации России. Петербург выработал свой путь, который и реализовывался столичной предпринимательской группой. Роль оппонента играло московское купечество, руководствовавшееся совсем иными идеологическими приоритетами. О том, как это происходило и какую роль сыграло в отечественной истории, рассказывает данная книга.


Глава 1.
ПРАВЯЩИЙ КЛАСС
И КУПЕЧЕСКО-КРЕСТЬЯНСКИЙ КАПИТАЛИЗМ

Капиталистические отношения в России, как известно, формировались по-разному, а точнее, двумя путями: сверху и снизу В первом случае речь идет о реализации государством своих потребностей, главным образом фискального и военного характера. Для этого правительства насаждали промышленное производство и торговлю, способные на должном уровне выполнять разнообразные заказы казны. Во втором случае опорой для развития экономики становилась частная инициатива, стимулируемая непосредственно свободным рынком. По большей части российские деловые традиции восходят к начинаниям властей, заинтересованных в становлении торгово-мануфактурного сектора. Самые значительные из этих начинаний с XVII века осуществлялись приближенными царя, которые ориентировались на зарубежных коммерсантов. Причем предпринимательство как таковое не пользовалось расположением широких народных масс, живущих ремесленным трудом в условиях полунатурального хозяйства.

Экономический переворот в России начала XVIII столетия, разумеется, связан с Петром I. Его масштабные деяния, направленные на то, чтобы реформировать страну и сравнять её по уровню развития с ведущими державами, потребовали мобилизации всех ресурсов. Новые подходы к руководству экономикой зафиксированы в законодательных актах того времени. Так, в 1711 году власти провозгласили право заниматься торговлей и ремеслами «людям всякого звания... ежели не будет какого препятствия»[1]1
  См.: Указ «О предоставлении права заниматься торговлей людям всякого звания». 2 марта 1711 года // ПСЗ. №2327. Т. 4. СПб, 1830. С. 634.


[Закрыть]
. Цель обозначалась четко и откровенно:

«Денег как возможно сбирать, понеже деньги суть артерия войны».

Неудивительно, что в этом документе говорится и об улучшении персидского торга, и о приезде армян, которых «надо приласкать и облегчить в чем пристойно»[2]2
  См.: Сенатский указ «Подробные распоряжения в исполнение Высочайших пунктов, состоявших 2 марта 1711 года». 13 апреля 1711 года // ПСЗ. №2349. Т. 4. С. 663-664.


[Закрыть]
. Большие ставки правительство делало, конечно, на европейских мастеров, располагавших нужным опытом и знаниями в организации производств и мануфактур. К примеру, в указе от 5 ноября 1723 года отмечено, что в России (в отличие от западных стран) мало желающих заводить фабрики, поскольку:

 «наш народ, яко дети... которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолены бывают, которым сперва досадно кажется, но когда выучатся, потом благодарят»[3]3
  См.: Сенатский указ «О заведении в России фабрик, об освидетельствовании мастеров, вызванных из других государств, об отпуске их в отечество по миновении сроков по контрактам и др.». 5 ноября 1723 года // ПСЗ. №4345. Т. 7. С. 150-151.


[Закрыть]
.

И действительно, попытки властей стимулировать предприимчивость и деловую инициативу находили слабый отклик у тех, кому, собственно, адресовались, – у дворян. Интересы нового правящего сословия концентрировались вокруг землевладения; к различным торговым и ремесленно-мануфактурным делам оно проявляло безразличие, по сути просто брезгуя ими заниматься. Вспомним пушкинского «Арапа Петра Великого». Дворянин Корсаков, вернувшись из-за границы, был глубоко потрясен тем, что на аудиенции российский самодержец принял его в холстяной фуфайке на мачте строящегося корабля. В свою очередь, Петр изумился бархатным штанам молодого человека, которые годились лишь для развлечений, но никак не для работы[4]4
  См.: Пушкин А.С. Арап Петра Великого. Т. 5. М., 1960. С. 21, 25 // Собр. соч.: В 10 т. М., 1959-1962.


[Закрыть]
.

Нежелание служивого дворянства самостоятельно приобщаться к ремеслам и промышленности привело к тому, что организация фабрик и заводов происходила преимущественно сверху. В Российской империи, неумолимо выстраиваемой Петром I на западный манер, занятие промышленностью было в основном уделом непривилегированных сословий; знатные люди не считали для себя возможной стезю предпринимателя. В этом состоит сущностная черта высшего российского общества, в корне отличавшая его от европейских элит, давно оценивших преимущества торговли и производства. На Западе промышленное становление происходило благодаря предпринимательским инициативам различных слоев населения, а в России – благодаря усилиям государства, понимающего, что иначе занять достойное место среди европейских стран будет сложно. Вспомнили даже о тех, кто был вытеснен из управленческой вертикали, отстранен от собственности (земельного фонда страны), – о старообрядцах. Правительство, серьезно заинтересованное в развитии торговли и промышленности, быстро ощутило созидательный настрой этой категории населения, а потому уже Петр I религиозные проблемы отодвинул на второй план, хотя, разумеется, и не снял окончательно. Главным критерием стала полезность в хозяйственном строительстве, а не активность в вероисповедных дискуссиях. Собственно, сама легализация раскола, предпринятая Петром I, была продиктована прежде всего экономическими мотивами. Отсюда хорошо известные свидетельства терпимости и поощрения им тех представителей раскола, кто демонстрировал готовность проявить себя не на идеологическом, а на хозяйственном поприще. Так, император не брезговал контактами с Андреем Денисовым – легендарной фигурой староверческого мира, основателем Выгорецкой общины, развернувшей обширную экономическую деятельность и снабжавшей стройматериалами и продовольствием быстро растущий Петербург. Прикрепление этого общежительства к Олонецким петровским заводам коренным образом изменило его правовое положение. Выговцы обязывались разрабатывать месторождения руды, взамен же получали возможность вести богослужение по старопечатным книгам. Их община признавалась самостоятельной хозяйственной единицей с выборным старостой, что подтверждалось специальными указами, ограждающими его от обид и притеснений со стороны светских и духовных лиц[5]5
  О взаимоотношениях выговцев и властей в петровскую эпоху см.: Юхименко Е.М. Выговская старообрядческая пустынь. Т. 1. М., 2002. С. 39-44.


[Закрыть]
. Эксплуатацию горных заводов Урала Петр I поручил тульскому кузнецу раскольнику Никите Демидову, который вошел в историю как один из организаторов российской металлургии. Очевидно, что и здесь главным критерием были деловые качества, а не конфессиональная принадлежность.

Привлекая в торгово-мануфактурную сферу свежие силы, правительство пыталось перегруппировать ее и внедрить в отечественную практику цеховую производственную систему. В 1721 году был введен «Регламент Городского Магистрата», которым посадское население городов делилось на две гильдии по цеховому принципу. В первую были включены банкиры (ростовщики), лекари, аптекари, живописцы, шкиперы кораблей, крупные купцы, имеющие отъезжие торги; во вторую – резчики, токари, слесари, столяры, портные, сапожники и т.д. Все прочие, «обретающиеся в наймах и черных работах», числились «подлыми людьми»[6]6
  См.: «Регламент, или Устав Главного Магистрата». 16 января 1721 года // ПСЗ. №3708. Т. 6. С. 295.


[Закрыть]
. К тому же представители каждого ремесла образовывали «свои особливые цехи» со своими уставами и правилами, определяющими права ремесленных людей. Формуляр к «Регламенту», подразделяющий жителей городов в соответствии с их профессиональной принадлежностью, содержит около шестидесяти наименований специальностей[7]7
  См.: Там же. С. 306-307.


[Закрыть]
. Такой подход был призван переформатировать торгово-промышленное население городов по западному образцу, однако дальше заимствования внешней стороны европейской организации дело не пошло. Спущенная сверху новая предпринимательская структура довольно быстро начала растворяться в прежней купеческой градации московского царства, которая базировалась исключительно на финансовой и имущественной состоятельности. В результате распределение городского населения согласно переделанной на европейский манер торгово-ремесленной системе снова происходило не по профессиональному, а по хорошо знакомому принципу тяглоспособности[8]8
  См.: Кизеветтер А.А. Посадская община в России в XVIII в. М., 1903. С. 4, 130 и др.


[Закрыть]
. Эта практика полностью соответствовала менталитету предпринимательских слоев той поры. Так, идеолог российского купечества первой половины XVIII века Иван Посошков в своем известном труде «О скудности и богатстве» предлагал даже одевать торговых и посадских людей, исходя из их благосостояния:

«У кого сколько капитала, в зависимости от этого и одевать»[9]9
  См.: Посошков И.Т. О скудности и богатстве. М., 2003. С. 115.


[Закрыть]
.

И далее следовало подробное описание гардероба для обладателей определенных денежных сумм, а тех, «кто оденется не своего чина одеждою, то наказание чинить ему жестокое»[10]10
  См.: Там же. С. 116-117.


[Закрыть]
. Неудивительно, что возврат к старой структуре, подразделявшей предпринимателей не по профессии, а по объявленному капиталу, государство окончательно совершило уже в начале сороковых годов XVIII столетия. Оставив затеи с цеховой системой, Елизавета I специальным указом разделила все купечество на три гильдии. Собственно, этот документ адресовался купеческим старшинам и старостам, обязанным учитывать входящих и выходящих из гильдий, записывать их перемещения, а главное – строго контролировать сборы податей, «которые неотложно по указам собираемы быть имеют»[11]11
  См.: «Инструкция Московского купечества первой, второй и третьей гильдии Старшинам и Старостам с товарищи». 19 января 1742 года // ПСЗ. №8504. Т. 11. С. 560-565.


[Закрыть]
. О какой-либо градации по профессиональному принципу здесь речь уже не шла.

Неудача этой реформы весьма показательна: усилия Петра I в промышленной сфере не получили того развития, на которое рассчитывал их начинатель. Приходится констатировать, что в последующие годы его многообразные инициативы не привели к формированию рыночных условий хозяйствования. Немногочисленные акты по регулированию промышленной сферы в первой половине XVIII века свидетельствовали, что правительство заботилось не столько о формировании рынка, сколько об обеспечении российской армии необходимой продукцией. Например, при Анне Иоанновне в указе от 7 января 1736 года говорилось о необходимости «размножения фабрик, а особливо суконных и прочих надлежащих к мундиру и амуниции» – именно таким производствам обещалась казенная поддержка[12]12
  См.: Указ «Об укреплении за фабриками оказавшихся у них на мануфактурах разного ведомства людей и крестьян». 7 января 1736 года // ПСЗ. №6858. Т. 9. С. 708.


[Закрыть]
. Или указ от 18 ноября 1732 года: он ставил задачу снабжения сукнами (без закупки иностранных) не населения империи в целом, а именно российских войск[13]13
  См.: Указ «О способах к размножению фабрик суконных, для удовлетворения сукнами войск, без покупки чужестранных». 18 ноября 1732 года // ПСЗ. №6262. Т. 8. С. 976-977.


[Закрыть]
. Индустриализация, инициированная сверху, предусматривала привилегии производствам в сочетании с плотной опекой государства, ждущего безусловного удовлетворения своих запросов. В результате участники создаваемого таким путем мануфактурного мира воспринимали себя не свободными предпринимателями западного типа, а своего рода правительственными агентами, хорошо осознающими, что без поддержки власти затевать какие-либо дела бессмысленно. Предприниматели той поры безоговорочно признавали экономическую власть правительства, которое может командовать частным хозяйством, как своими вооруженными силами.[14]14
  Мысль о всевластии правительства в промышленных и финансовых делах хорошо прослеживается в творчестве идеолога купечества И.Т. Посошкова. Примечательно, что он усматривал в этом обстоятельстве не минус, а крупное преимущество отечественного предпринимательства перед иноземным.
  См.: Посошков И.Т. О скудности и богатстве. С. 110, 209.


[Закрыть]
Государство выступало главным потребителем продукции промышленного сектора, помогало в условиях дефицита рабочими, а потому жестко регламентировало производственные процессы, устанавливало штрафы за плохое качество. Понятно, что в подобной обстановке охотников открывать фабрики находилось весьма немного[15]15
  См.: Нисселович Л.Н. История фабрично-заводского законодательства российской империи. Ч. 1. СПб., 1883. С. 54, 60.


[Закрыть]
. К тому же законы той поры запрещали заведение фабрик и мануфактур крестьянам[16]16
  См.: Указ «О способах к размножению фабрик суконных, для удовлетворения сукнами войск, без покупки чужестранных». 18 ноября 1736 года // ПСЗ. №6262. Т. 9. С. 976.


[Закрыть]
, что, с учетом нежелания дворянства погружаться в хозяйственные дела, являлось серьезным сдерживающим фактором в развитии производств.

Тем не менее подходы, намеченные Петром Великим, получили с пятидесятых годов XVIII века всестороннее развитие. К этому времени правящий класс все больше осознавал Российскую империю подлинно европейской державой, чье место среди ведущих государств не должно вызывать сомнений. Однако амбициям такого уровня требовался прочный финансовый фундамент, позволяющий претворять их в реальную политику. С необходимостью финансовой поддержки возрастающих международных претензий при остром дефиците казны столкнулось правительство дочери царя-преобразователя – Елизаветы Петровны. Военно-экономическими вопросами ведал в ту пору ближайший соратник императрицы граф П.И. Шувалов[17]17
  П.И. Шувалов (1711-1762) – один из активных участников возведения на трон Елизаветы I, с 1746 года граф. Его жена М.Е. Шепелева являлась наперсницей императрицы, а двоюродный брат И. И. Шувалов с 1749 года был ее фаворитом. П.И. Шуваловым разрабатывались и вносились в Сенат многие значимые проекты законов и указов по экономическим вопросам. Свою деятельность по развитию капиталистических отношений в России он определял как продолжение преобразований Петра Великого. П.И. Шувалов также являлся крупным предпринимателем, владея различными предприятиями и развивая их, участвуя в обширной экспортной торговле. Вел роскошный образ жизни, оставив после себя около одного миллиона рублей долгов, из-за чего многие его заводы были конфискованы казной. Подробнее о нем см.: Корякина Е.П. Программа социально-экономических преобразований П.И. Шувалова. Автореферат дисс. на соискание уч. ст. канд. ист. наук. М., 1992.


[Закрыть]
.

Он выступил с цельной программой экономического развития страны. Речь в ней шла, во-первых, о «сбережении» русского народа, или, говоря иначе, о кардинальном расширении круга налогоплательщиков, а во-вторых – о максимальном вовлечении «сберегаемого» народа в торгово-мануфактурные и ремесленные дела. Программа презентовалась как непосредственное продолжение традиций великого преобразователя. К утверждению курса на развитие торгово-промышленного сектора власти подходили опять-таки с фискальных позиций, видя здесь серьезный источник бюджетных поступлений. Поэтому в повестку дня включалось создание условий для торгово-мануфактурной деятельности (по сути со времен Петра I в этом направлении делалось крайне мало). Но главное было в другом: теперь акцент делался не на поддержке конкретных лиц, а на формировании рыночной среды. Отсюда возник вопрос о расчистке внутреннего рынка страны, опутанного всевозможными региональными пошлинами. В таких условиях ни о какой полноценной рыночной торговле говорить не приходилось: таможенные барьеры вели к неоправданному удорожанию продукции и затрудняли товарооборот в целом. Конечно, власти знали об этом и раньше, но только елизаветинское правительство проявило политическую волю, решив кардинально изменить существующее положение. 20 декабря 1753 года был обнародован указ, уничтожающий на территории России многочисленные внутренние пошлины[18]18
  См.: Указ «Об уничтожении внутренних таможенных и мелочных сборов». 20 декабря 1753 года // ПСЗ. №10164. Т. 13. С. 947-953. Идеи данного указа закреплялись в «Таможенном Уставе», принятом 1 декабря 1755 года. Его преамбула гласила: «К облегчению всенародному надлежит все внутренние пошлины уничтожить и разного звания пошлинные и прочие изнутри Нашего Государства собираемые сборы, от которых всегдашнее Нашим подданным происходило отягощение и немалое разорение» // ПСЗ. №10486. Т. 14. С. 462.


[Закрыть]
. Эта мера способствовала активизации внутрироссийской торговли, и с принятия данного акта, собственно, и началось реальное структурирование торгового ландшафта империи. Как заметил С.М. Соловьев:

«русская земля была давно собрана, но внутренние таможни разрывали ее на множество отдельных стран, уничтожением внутренних таможен Елизаветою заканчивалось дело, начатое Иваном Калитой»[19]19
  См.: Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Т. 13. М., 1964. С. 179.


[Закрыть]
.

Но для нас наиболее важен другой аспект. Создание внутреннего российского рынка требовало определить движущую силу, которая бы наполнила это экономическое пространство реальным содержанием. Неповоротливое дворянство, далекое от торгово-мануфактурных дел, и пока еще малочисленное купечество были не в состоянии освоить открывавшиеся возможности. К тому же они традиционно были завязаны на внешнюю торговлю и на выполнение государственных заказов, а потому с опаской относились к рыночной среде, считая ее недостаточно надежной. Все это хорошо понимал архитектор нового экономического курса П.И. Шувалов. И потому сделал ставку на самое многочисленное сословие – крепостное крестьянство (другого просто не было). Это выглядело новаторски. Напомним: людям из крестьянского сословия всегда запрещалось заведение фабрик и мануфактур, а организация так называемых «безуказных» производств, т.е. начатых без разрешения властей, жестко каралась конфискационными мерами[20]20
  См.: Указ «О запрещении заводить фабрики без дозволения Мануфактур-Коллегии». 15 октября 1751 года // ПСЗ. №9889. Т. 13. С. 507.


[Закрыть]
. Мелкая крестьянская торговля представляла собой по большому счету обычный натуральный обмен, лишенный каких-либо фискальных перспектив. Только вовлечение как можно большего количества людей в товарно-денежную сферу могло преобразить экономику, став надежным источником налоговых поступлений в казну. Поэтому П.И. Шувалов предусматривал создание условий для обширной крестьянской торговли. Собственно, на решение этой задачи нацеливалась и денежная реформа, проведенная в стране по его инициативе. В обращение вводились более мелкие денежные единицы, что позволило осуществлять в первую очередь незначительные и массовые торговые расчеты. Осознавая дефицит таких денег, правительство выпустило значительное количество медных и серебряных разменных монет[21]21
  См.: Указ «О делании новых медных копеек для лучшего распространения и умножения коммерций». 7 марта 1755 года // ПСЗ. №10370. Т. 14. С. 323; «О делании новых серебреных пятикопеечников». 25 мая 1755 года // ПСЗ. №10415. Т. 14. С. 369.


[Закрыть]
.

Стремление дать крестьянству предпринимательскую свободу вызывало немалые опасения со стороны старого купечества, привыкшего к системе опеки. Поэтому в процессе обсуждений проекты по поддержке крестьянской торговли смягчались с учетом требований крупных купцов[22]22
  См.: Волков М.Я. Отмена внутренних пошлин в России // История СССР. 1957. №2.


[Закрыть]
. Но главное было достигнуто: торгово-ремесленная сфера повсюду стала наполняться крестьянским людом. Важно подчеркнуть, что это стало возможным благодаря стремлению создать условия не для избранных сверху, а для всех желающих заняться торговлей, ремеслами и промыслами; задать параметры той хозяйственной среды, в которой можно самостоятельно проявить себя. Очевидно, что этот подход заметно отличался от порывов Петра I, который выхватывал годных для строительства мануфактур и фабрик людей в ходе случайных встреч.

Реализация шуваловских идей явилась главным делом продолжительного царствования Екатерины II – ключевого периода для формирования российского капитализма. Императрица твердо следовала курсу, намеченному ее предшественниками. В частности, она продолжила политику по возвращению в страну бывших подданных, тем более что негативные последствия миграции предыдущих десятилетий ни у кого не вызывали сомнений. (По полученным правительством данным, к началу шестидесятых годов XVIII века в Польше и Турции, например, проживало не менее 1,5 млн бывших российских подданных и их потомков – это только мужского пола[23]23
  См.: Челобитная, поданная в Правительствующий Сенат, вышедшего из Польши доропецкого купца Мирона Плотникова. Март 1762 года // РГАДА. Ф. 248. Он. 113. Д. 1491. С. 138-139.


[Закрыть]
.) Наиболее ранним и значимым на этом пути законодательным актом можно считать Манифест от 4 декабря 1762 года – о позволении всем иностранцам (кроме евреев) селиться в России. Особенно же он был обращен к бывшим подданным – к ним помимо прочего адресовалось материнское увещевание[24]24
  См.: Манифест «О позволении иностранцам, кроме жидов, выходить и селиться в России и о свободном возвращении в свое отечество русских людей, бежавших за границу». 4 декабря 1762 года // ПСЗ. №11720. Т. 16. С. 126-127.


[Закрыть]
. О том, что авторы манифеста рассчитывали на возвращение прежде всего беглых россиян, красноречиво свидетельствует изданный спустя десять дней специальный указ – о позволении старообрядцам прибывать в отечество и селиться не только в «порожних отдаленных местах», но и в губерниях Центра и Поволжья, перечисленных в реестре. Причем текст указа был практически идентичен формулировкам манифеста[25]25
  См.: Указ «О позволении раскольникам выходить и селиться в России на местах, означенных в прилагаемом реестре». 14 декабря 1762 года // ПСЗ. №11725. Т. 16. С. 129.


[Закрыть]
. А через месяц с небольшим это приглашение продублировал еще один указ, но уже с существенным дополнением: раскольники могут поселяться вообще где угодно, обид им чинить никто не посмеет[26]26
  См.: Указ «О распоряжениях по поселению выходящих из Польши беглых раскольников и об отпуске их без обид и удержания в те места, кто куда для поселения идти пожелает». 20 января 1763 года // ПСЗ. №11758. Т. 16.С. 140-142.


[Закрыть]
. Все эти призывы сопровождались обещаниями различных льгот, освобождением от податей и работ в течение шести лет. Вместе с тем власть показала, что ее благорасположение имеет четкие пределы: оно распространялось исключительно на тех, кто самовольно покинул страну до опубликования Манифеста; если же это произошло после 4 декабря 1762 года, беглецов ожидало суровое наказание[27]27
  См., напр.: Указ «О вызове из Польши и Литвы беглых российских помещичьих и всякого звания людей, о дозволении им селиться в казенных волостях, где кто пожелает, и о даче им льготы от податей и работ на 6 лет». 13 мая 1763 года // ПСЗ. №11815. Т. 16. С. 247-248; «О распространении силы Манифеста от 4 декабря 1762 года на тех только, кто до состояния оного Манифеста из отечества своего самовольно отлучились». 5 марта 1764 года // ПСЗ. №12074. Т. 16. С. 600-601.


[Закрыть]
.

О конкретных целях, которые преследовало правительство, проводя такую политику, можно судить по программе освоения Новороссийской губернии, подготовленной в 1764 году. В соответствии с этим документом всем иностранным и российским подданным, прибывавшим из Польши и других мест, позволялось не только заниматься обработкой земли, но и записываться в купечество. Любой желающий мог основать фабрику или завод, а губернские власти обязывались предоставлять для этого наиболее удобные места. Кроме того, создание пока еще недостаточно распространенных в стране производств давало право беспошлинно продавать их продукцию как внутри империи, так и за ее пределами в течение десяти лет. Поощрялось распространение коммерции в Новороссийском крае и приграничных турецких владениях[28]28
  См.: «О плане раздачи в Новороссийской губернии казенных земель к их заселению». 22 марта 1764 года // ПСЗ. №12099. Т. 16. С. 666-667.


[Закрыть]
. Нетрудно заметить, что торгово-промышленная направленность составляет сердцевину представленной программы. И в дальнейшем все правление Екатерины II характеризуется уверенным продвижением к свободе предпринимательства в имперских масштабах. Каждому, независимо от звания и положения, разрешалось проявлять коммерческую инициативу – насколько позволят финансовые возможности. Уже в 1769 году правительство даровало право всем, кто захочет, заводить ткацкие станы. Здесь действовал все тот же фискальный принцип: «сколь размножение всякого рукоделия служит к обогащению государства». Поэтому в указе четко прописывались параметры этого «обогащения»: с каждого стана по одному рублю или по одному проценту с капитала ежегодно. Причем квитанция по уплате налога заменяла какие-либо разрешительные документы[29]29
  См.: Указ «О дозволении всем желающим заводить ткацкие станы, с объявлением о том в Мануфактур-Коллегию и с платежом положенным на них». 30 октября 1769 года// ПСЗ. №13374. Т. 18. С. 1007-1008.


[Закрыть]
. Еще одним важным шагом в поощрении предприимчивости стало позволение крестьянам принимать участие в откупах, чем те не замедлили воспользоваться[30]30
  См.: Высочайше утвержденный доклад Сената «О допущении к откупам не только Дворян и разночинцев, но и крепостных людей и крестьян». 13 февраля 1774 года // ПСЗ. №14123. Т. 19. С. 914-915. Правда, надо заметить, что указ допускал к участию в откупах только тех крестьян, за кого «надежные помещики в исправном платеже откупной суммы обяжутся» // Там же.


[Закрыть]
. Взятый курс закреплял Манифест от 17 марта 1775 года «О Высочайшем даровании разным сословиям милостей, по случаю мира с Портой Оттоманской». Этот примечательный документ – сплав амнистии и льгот. Прощение и прекращение следственных действий для участников Пугачевского бунта объявлялись на фоне дарования экономических свобод. Узаконивалась конкуренция, подтверждался уведомительный порядок устройства любых производств, отменялись специальные сборы с фабрик и заводов[31]31
  См.: Указ «О Высочайше дарованных разным сословиям милостях, по случаю мира с Портой Оттоманской». 17 марта 1775 года // ПСЗ. №14275. Т. 20 С. 82-86.


[Закрыть]
.

Эти меры привели к демонтажу прежней неповоротливой системы доступа к предпринимательской деятельности и к появлению на российском внутреннем рынке большего количества субъектов товарно-денежных отношений, иными словами – тех, кто способен вести торговлю, развивать ремесла, заводить мануфактуры. А наиболее массовым участником всего этого являлось крепостное крестьянство, и без него оживление экономики едва ли было возможно. О том, насколько стремительно вживалось крестьянство в новые рыночные реалии, свидетельствуют дебаты о крестьянской торговле в ходе работы Уложенной комиссии 1767-1768 годов. Крупные купцы требовали ограничения растущей крестьянской торговли (вплоть до запрещения розничной), видя в ней подрыв своих коммерческих позиций[32]32
  См.: Исторические сведения о Екатерининской комиссии // Сборник Русского исторического общества. Т. 8. СПб., 1871. С. 42-43.


[Закрыть]
. Дворянство же, напротив, поощряло участие крестьян в торгах и мануфактурах, усматривая здесь дополнительный источник дохода: по существу, в этом и состояла главная причина интереса правящего сословия к внутренней торговле. Однако у властей планы были гораздо шире, чем просто увеличение прибылей. Летом 1777 года вышел специальный указ, разрешающий крестьянам записываться в купечество. В этом документе, который декларировал развитие идей Манифеста от 17 марта 1775 года, упоминались просьбы крестьянин с разных мест о вхождении в гильдии. Дозволение на это давалось любому крестьянину, обязавшемуся уплачивать гильдейский сбор, а также обыкновенные подати[33]33
  См.: Сенатский указ «О записывании крестьян в купечество». 25 июля 1777 года // ПСЗ. №14632. Т. 20. С. 339.


[Закрыть]
. Для социальных реалий страны этот шаг властей имел значение, которое трудно переоценить. Приток сельских коммерсантов преобразил российское купечество. Чтобы упорядочить формирующуюся предпринимательскую среду, государство утвердило единую для всей империи градацию из трех купеческих гильдий. Ранее величина сборов зависела от региона; теперь же вхождение в ту или иную гильдию стали определять по единственному строгому критерию: по величине объявляемого капитала (третья от 500 рублей до 1 тысячи рублей, вторая – от 1 до 10 тысяч, первая гильдия – от 10 до 50 тысяч рублей). При этом объявление средств для зачисления в гильдии было:

«оставлено на совесть каждому... и никаким об утайке капитала доносам и следствиям, нигде ни под каким видом места иметь не должно».[34]34
  См.: Указ «О сборе с купцов вместо подушных, по одному проценту с объявленного капитала, и о разделении их на гильдии». 25 мая 1775 года // ПСЗ. №14327. Т. 20. С. 145-146. Напомним, что в ноябре 1779 года Мануфактур-Коллегия, надзиравшая за промышленностью, была упразднена. Правительство перестало видеть в ней какую-либо надобность, поскольку всем предоставлялась свобода коммерческой инициативы. Правда, почти двадцатилетие спустя Павел I снова восстановил ее. См.: Указ «Об уничтожении Ману-фактур-Коллегии и ее конторы». 22 ноября 1779 года // ПСЗ. №14947. Т. 20. С. 882.


[Закрыть]

Крестьяне быстро адаптировались в стремительно расширяющейся рыночной среде, чего нельзя сказать о дворянстве и старом крупном купечестве. Уже к концу XVIII века купеческий состав претерпел невиданные изменения. Например, в Москве из действовавших в середине столетия 382 первостатейных купцов в 1790-х годах лишь 26 смогли сохранить свое положение. Такое резкое обновление объясняется массовым вытеснением прежних купеческих родов, главным образом безвестными предпринимателями из низов[35]35
  См.: Аксенов А.И. Генеалогия московского купечества XVIII века. Из истории формирования русской буржуазии. М., 1988. С. 61.


[Закрыть]
. В России этот процесс был интенсивным и протекал повсеместно, не случайно во многих серьезных исследованиях давно отмечено, что отечественный капитализм рос из крестьянского корня[36]36
  См, напр., работу советского периода И.В. Мешалина и монографию российского ученого А.В. Ковальчука: Мешалин И.В. Текстильная промышленность крестьян Московской губернии в XVIII и первой половине XIX века. М., 1950. С. 240-245; Ковальчук А.В. Мануфактурная промышленность Москвы во второй половине XVIII века. М., 1999. С. 81.


[Закрыть]
. Это подтверждают и такие данные: при Александре I на волю выкупилось около 30 тысяч душ мужского пола, причем за выход из крепостного состояния разбогатевшие крестьяне выплачивали помещикам весьма значительные суммы[37]37
  См.: Берлин П.А. Русская буржуазия в старое и новое время. М., 1922. С. 89.


[Закрыть]
. В начале XIX века хозяевами 77% мануфактур различных отраслей являлись крестьяне и вышедшие из крестьянской среды купцы, и только 16% российских промышленных заведений принадлежали дворянам[38]38
  См.: Предтеченский А.В. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX века. М., 1957. С. 33. Таких же оценок придерживалась известный советский историк А.М. Панкратова. По ее утверждению, в первой половине XIX века в руках дворян находилось всего лишь 15% действующих мануфактур. См.: Рабочее движение в России в XIX веке. Т. 1. М., 1951. С. 24 (вступ. ст.).


[Закрыть]
. О сохранении этой тенденции и в дальнейшем свидетельствуют такие данные: известно около 900 имен владельцев промышленных предприятий в Москве первой половины столетия. Историкам удалось выяснить происхождение 400 из них: 58 были выходцами из торгового купечества, 138 – из крестьян, 157 – из мещан и ремесленников, а только 20 являлись дворянами и 35 – иностранцами[39]39
  См.: Куйбышева К.С. Крупная московская буржуазия в период революционной ситуации в 1859-1861 годах // Революционная ситуация в России в 1859-1861 годах. Сб. ст. М., 1965. С. 318.


[Закрыть]
. Приобщению крестьян к коммерческим делам способствовало также законодательное ограничение барщины тремя днями в неделю[40]40
  См.: Манифест «О трехдневной работе помещичьих крестьян в пользу помещика и о непринуждении к работе в дни воскресные». 5 апреля 1797 года // ПСЗ.№ 17909. Т. 24. С. 577.


[Закрыть]
в сочетании с распространением оброка в денежной форме. И если в 1766 году крестьяне составляли только 2,6% от всего количества торгующих в Москве, то в сороковых годах XIX века их доля превысила 42%[41]41
  См.: Яковцевский В.Н. Купеческий капитализм в феодально-крепостнической России. М., 1957. С. 149.


[Закрыть]
.

Бурный рост крестьянской торговли делал необходимой ее регламентацию. Так, в указе от 29 декабря 1812 года подчеркивалось, что данный акт направлен против «стеснения свободной промышленности крестьян». Их торги делились на четыре категории в зависимости от оборотов с выдачей соответствующих свидетельств, которые разрешали крестьянам вести такие же дела, что и купцам, но только без распространения на них купеческих сословных прав[42]42
  См.: Указ «О дополнительных правилах для дозволения крестьянам производить разными товарами торговлю с получением на сие право свидетельств и с платежом определенных пошлин». 29 декабря 1812 года // ПСЗ. №25302. Т. 32. С. 491-492.


[Закрыть]
. В 1824 году торгующие крестьяне делились уже на шесть категорий – эта мера преследовала цель обложить налогом даже мелких торговцев[43]43
  См.: Манифест «Об устройстве гильдий и о торговле прочих состояний». 14 ноября 1824 года // ПСЗ. №30115. Т. 39. С. 601.


[Закрыть]
. Вообще фискальные цели оставались у государства определяющими в отношении всего предпринимательства. Раздражение правительства вызывали любые задержки по платежам в казну. Так, с купцов, допустивших недоимки по уплате гильдейского сбора (1% с капитала ежегодно), взыскивались пени в размере того же самого процента за каждый месяц задержки[44]44
  См.: Указ «О записке крестьян в купеческое звание; о переписке купцов из города в город; о даче купцам паспортов на случай отлучек их по коммерции и о взыскивании недоимок». 19 августа 1820 года // ПСЗ. №28389. Т. 37. С. 420-421.


[Закрыть]
.

Важно подчеркнуть, что на фоне широкого купеческо-крестьянского предпринимательства участие дворян в торговле и промышленности продолжало оставаться крайне слабым. Правящее сословие не реагировало на упреки отдельных энтузиастов, ратовавших за торговлю и промышленность:

«Дворянство английское, тамошние лорды, меньше ли вас благородны? Но они торгуют, они развели в своем государстве овец испанских, они завели отличные фабрики и мануфактуры... Не заслуживает ли это подражания?»[45]45
  См.: Левшин В. Русский полный фабрикант и мануфактурист. Т. 1. М., 1812. С. 8.


[Закрыть]

Но интересы отечественного дворянства традиционно продолжали вращаться вокруг сельского хозяйства. Оно неизменно выступало за земледельческий статус России и развитие главным образом сельской экономики. Дворянская печать доказывала преимущества земледельческого труда перед фабричным, прямо противопоставляя эти сферы деятельности[46]46
  Особенно преуспел в этом «Дух журналов», выходивший с 1815 по 1820 год. Издание пропагандировало земледельческий труд (мол, сельский народ – самый здоровый телом и духом, а фабричные люди по большей части хворые и больные), неизменно ратовало за вложение капиталов прежде всего в сельское хозяйство и выступало за прекращение покровительственной политики по отношению к промышленности. См.: Туган-Барановский М.И. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М., 1991. С. 292-295.


[Закрыть]
. Видя это, правительство тем не менее не оставляло попыток вовлечь дворян в торговлю и промышленность – при Екатерине II не особенно активно, но с начала XIX века все более настойчиво. В 1802 году помещикам специально было дозволено самостоятельно вести оптовые торги с зарубежными партнерами – коммерческие возможности правящего сословия расширялись[47]47
  См.: Указ «О дозволении помещикам производить заграничную оптовую торговлю». 4 ноября 1802 года // ПСЗ. №20493. Т. 27. С. 340.


[Закрыть]
. А Манифестом от 1 января 1807 года дворянам-помещикам вообще предоставлялось право (которым они, надо заметить, пользовались крайне неохотно) записываться в первую и вторую купеческие гильдии[48]48
  См.: Манифест «О дарованных купечеству новых выгодах, отличиях, преимуществах и новых способах к распространению и усилению торговых предприятий». 1 января 1807 года // ПСЗ. №22418. Т. 29. С. 973.


[Закрыть]
.

Затем правительство решило освоить и новые для России формы приобщения к торгово-мануфактурным делам: первое положение об учреждении акционерных компаний появилось в 1836 году[49]49
  См.: «Высочайше утвержденное положение о компаниях на акциях». 6 декабря 1836 года // ПСЗ (2). №9763. Т. 11. Отд. 2. С. 257-266.


[Закрыть]
. Вне всякого сомнения, данный шаг был рассчитан прежде всего на европеизированное дворянство, для которого просто вложение денег в предприятие выглядело более привлекательным, нежели непосредственное участие в производственных хлопотах. Однако усилия властей не достигали поставленной цели: дворянство продолжало рассматривать торгово-промышленную деятельность как недостойную своего высокого статуса. Это хорошо передал И.А. Гончаров в знаменитом романе «Обломов»: его главный герой – дворянин-помещик до мозга костей – был возмущен предложением начать какое-нибудь предприятие, так как считал недопустимым делать из дворянина мастерового. Его коммерческое мышление не шло дальше оформления имения под залог в банке и существования на положенные проценты[50]50
  См.: Гончаров И.А. Обломов. Т. 4. М., 1979. С. 179 // Собр. соч.: в 8 т. М., 1977-1980.


[Закрыть]
.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю