Текст книги "Гибель Византии (СИ)"

Автор книги: Александр Артищев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 39 страниц)

Священник вздрогнул, утер лицо ладонями, стряхнул с них кровяные брызги и желто-серые маслянистые сгустки. Как подрубленный он рухнул на колени и обратил к небесам лицо в полосках налипшего мозгового студня.

– Боже, всемилостивейший Боже, – шептал он в полузабытьи. – Как можешь Т ы допускать т а к о е?

Чья-то мускулистая рука схватила его за ворот сутаны и рывком поставила на ноги.

– Что, поп, тебе это в диковинку? – орал в самое ухо латник с багровым перекошенным лицом.

– Не узнаёшь? Ха! Да ведь это тот самый ад, которым ты нас давеча стращал. Погляди, как бесы пытают грешников, жарят их в огне, шпарят кипятком, отсекают им руки и ноги. Погляди!

Он густо захохотал и ткнул рукой прямо напротив себя.

– А вот и новоявленный Спаситель!

В двух десятках шагах от них громадного роста инок отбивался от обступивших его турок. Истошно вопя, монах молотил врагов по головам тяжелой палицей, отбрасывал их прочь, как малых детей.

– Вот она, доблесть во Христе! Держись, долгорясый, я спешу к тебе!

Латник обоими глазами сумасшедше подмигнул Филофею, оттолкнул его в сторону и вобрав голову в плечи, быстро побежал вперед.

Филофей всхлипнул и попятился к стене. Внезапно сзади цепкие руки схватили его, в нос ударила струя чесночной вони. Священник рванулся, но турок держал крепко, и не устояв на ногах, они оба покатились по земле. Оставив в чужих пальцах добрый клок сутаны, Филофей высвободился и не помня себя от ярости и отвращения, вцепился ногтями в лицо врага. Тот завопил, завертелся ужом, пытаясь увернуться, но было поздно. Пальцы Филофея, как когти хищной птицы, жадно шарили по лицу чужака и наткнувшись на глазницы, глубоко погрузились в них.

Отчаянный предсмертный крик оглушил его. Священник стряхнул с себя разом ослабевшие руки и поднялся во весь рост.

– Ты видишь, Господи…., – бормотал он, шатаясь и жестикулируя, как пьяный.

– Ты видишь всё…. Ты жаждешь крови, жаждешь жертв…..Я понял, я иду к тебе. Прими душу раба твоего…..

Он споткнулся о тяжелый двухлезвийный топор, нагнулся, с неожиданной легкостью поднял его и держа топорище обеими руками, как рукоять креста, высоко воздел его над головой.

– Умрем за веру Христову!

Он побежал в самую гущу схватки, готовый обрушить оружие на голову первому встречному.

– Вперед, к царствию Небесному!

ГЛАВА XXX

Расположение фигур на шахматной доске не было благоприятным для Караджа-бея. Это угнетало пашу, хотя прибыл он к визирю для того, чтобы скоротать время. Подобно многим прочим, бей не любил проигрывать; неудача, пусть только за игорным столом приводила его в дурное расположение духа. В глубине души он уже примирился с разгромом и сейчас подыскивал лишь удобный предлог, чтобы отложив до середины уже сыгранную партию, приступить к истинной цели своего визита.

– Паша сегодня не в духе? – осведомился визирь, убирая с доски еще одну фигуру противника.

Тот покривился с досады, невольно провожая взглядом поверженного всадника, затем принял невозмутимый вид и медленно кивнул головой.

– Мы можем продолжить игру в более подходящее время, – предложил советник султана.

Караджа-бей жестом выразил согласие.

– Я не отказался бы узнать причину твоей задумчивости, паша.

– Я смущен выбором, стоящим передо мной.

– Выбором? Не понимаю. Поясни твои слова.

– В то время, когда наш повелитель принял окончательное решение перенести свою столицу из Эдирне в Константинополь, мне пришла в голову некая мысль.

Визирь неопределенно хмыкнул. Тогда многим царедворцам приходили в головы самые разные мысли, что легко читалось в их словах и поступках. Некоторые даже серьёзно хворали от них. Однако, нелишне будет выслушать пашу, откровениями такого рода пренебрегать не следует.

– Я слушаю тебя.

– Нам хорошо знакомо коварство византийцев и потому нетрудно было бы предположить, что враги непременно воспользуются заложником, в течении ряда лет бережно охраняемого ими.

– Ты говоришь о принце Орхане?

– Да, мудрейший. Используя тайные лазейки, они наверняка попытаются вывезти его за пределы города и перебросить к берегам Леванта. Там он, пользуясь именем и славой своих предков, заручится поддержкой эмира Карамана, нашего исконного недруга. Во владениях Ибрагим-бея, еще не так давно за непокорство разоренных повелителем нашим, султаном, он быстро наберёт себе войско…..

Визирь прервал его.

– Сказанное тобой не новость ни для меня, ни для кого-либо ещё, посвящённого в тайны верховной власти. Подобные намерения вынашиваются неприятелем давно и мы по мере наших сил препятствуем их осуществлению.

– Это так, мудрейший. Но не лучше ли от защиты перейти к наступлению?

– Мне казалось, паша, что мы отложили недоигранную партию, – с иронией в голосе произнёс визирь. – Или я ошибаюсь?

– Наверное, я неудачно выразился, – смешался бей. – Просто шахматное поле всегда напоминало мне поле битвы.

– Не тебе одному, друг мой, – визирь начал терять терпение. – Отнюдь. Но неужели это всё, что ты желал сказать мне?

– Нет. Пребывая в беспокойстве, я решился на рискованный шаг.

Визирь слегка повел головой.

– Какой же?

– Мною было отправлено послание к эмиру Египта…..

– Только как от частного лица к частному лицу, – поторопился он продолжить, заметив выражение лица собеседника.

– Что было в том послании?

– Просьба о дружеском совете.

Халиль-паша молча выжидал.

– Я интересовался, как в государстве эмира мамлюков Сайф ад-дин Ахмеда устраняют опасность в лице незаконных претендентов на престол.

Визирь мгновенно утратил интерес к разговору. Он даже деланно зевнул и отвернулся в сторону.

– Мои слова разочаровали мудрейшего?

– Да. Возможно ты запамятовал, паша, но нами, верными слугами султана, не раз предпринимались попытки заполучить в свои руки Орхана. Или, хотя бы, только его голову. Не было никакой необходимости демонстрировать перед эмиром наши неудачи. Он ревнует к военной мощи нашего государства и будет рад в невыгодном свете представить эту ситуацию.

Некоторое время они молчали.

– Помнит ли визирь о некоторых людях, именующих себя хассисинами? – вновь заговорил Караджа-бей.

Визирь недоуменно взглянул на него.

– Что-то припоминаю. Какая-то секта?

– Некогда весьма могущественная. Более столетия назад она пришла в упадок и с тех пор влачит жалкое существование. Остатки ее приверженцев перебрались в Каир, где и находятся сейчас при дворе эмира Египта.

Халиль-паша пренебрежительно махнул рукой.

– Забудь о них. Хассисины пережили свой век.

Он сухо рассмеялся.

– Я вспомнил: они вдыхают дым гашиша, когда совершают намаз. Глупцы убеждены, что это приближает их к Аллаху. Этак, пожалуй, каждый пастух, наглотавшись дыма, может возомнить себя Пророком!

– Оставим на время их ложное понимание ислама. Хочу напомнить тебе о другом. Многие поколения этих людей воспитывались в предельной преданности воле своих духовных наставников, в ненависти к любому другому вероучению. В своём фанатизме они доходили до крайности: по первому знаку муфтия бросались в костер или в пропасть вниз головой. Но не это нас интересует….

– Да, да, паша. Это нас совершенно не интересует.

– Часть этих людей совершенствовалась в устранении из жизни неугодных их братству вождей.

Лицо верховного министра посуровело.

– Опасная секта. Мне остаётся только дивиться недальновидности эмира, пригревшего у себя под боком фанатиков-цареубийц. Венценосные головы неприкосновенны для простых смертных, пусть даже это головы врагов.

– Я полностью согласен с тобой, мудрейший. На совести хассисинов немало темных дел. Они осмеливались посягать даже на прославленного предводителя правоверных, сокрушителя христиан, Салах ад-дина Юсефа, прозванного своими врагами Саладином. Лишь случай, отвага сатрапов и крепкие доспехи спасли жизнь человеку, возродившего угасающий было боевой дух ислама!

Визирь нетерпеливо повёл плечом и паша поторопился продолжить.

– В своем послании я посетовал на вероломство христиан, готовых на любую подлость чтобы ограничить распространение заветов Пророка. Обрисовал все тяготы братоубийственной смуты, в которую ввергнет Анатолию, и не только ее, появление самозванца. Вскользь упомянул о некогда прославленном…. кхм…. мастерстве хассисинов. И в заключении пожелал эмиру долгих лет царствования.

– Вероятно, ответ на столь учтивое письмо не заставил себя долго ждать?

– Некоторое время спустя гонец Сайф ад-дин Ахмеда вручил мне письмо от своего господина. Гонца сопровождали семеро воинов.

– И эти семеро – члены секты?

– Да, мудрейший.

– Ты умеешь выжидать и хранить молчание.

Бей не ответил.

– Где сейчас хассисины?

– Здесь, за порогом твоего шатра.

Визирь хлопнул в ладоши.

– Найди семерых воинов, прибывших с пашой и приведи их сюда, – приказал он явившемуся на зов начальнику охраны.

Вскоре дверь шатра распахнулась и в помещение, сопровождаемые стражей, вошли семеро. Приблизившись на десять шагов, они разом преклонили колени и прижавшись лбами и ладонями к ковру, замерли так в долгом поклоне. Визирь жестом отпустил стражу и перевел взгляд на чужеземцев. Сизые, свежевыбритые затылки хассисинов плавно переходили в мощные, кажущиеся короткими из-за обилия мышц шеи и далее – в широкие и покатые, как у ярмарочных борцов плечи.

– Они согласны служить нам? – тихо спросил визирь.

– Почему бы нет? – пожал плечами бейлер-бей. – Деньги нужны их секте. Да и потом, я думаю, они не прочь возродить свою почти уже похороненную славу.

– Встаньте! – приказал Халиль-паша.

Хассисины поднялись с колен и сложили руки на груди.

Что-то неуловимо общее роднило их, как братьев. Вызывалось ли сходство одинаковым выражением лиц, как бы вытесанных из грубого камня, или причиной тому была непреклонная решимость, сквозившая в каждом их нарочито медленном движении, а может бесстрастный, покрытый ледяной поволокой взгляд делал их похожими на близнецов – этого визирь определить не мог.

– Вы и есть те самые знаменитые борцы за веру?

В глубине души визирь уже сожалел, что отпустил стражу. Хотя ирония свободно звучала в его словах, вид этой молчаливой семерки вызвал у него чувство тревоги и смутное беспокойство.

– Да, господин, – отвечал тот, чьё поведение выдавало в нем вожака, а цвет кожи и своеобразный выговор – уроженца Сирии.

– Мы есть те, кому предназначено убирать препятствия на пути несущих знамя истинной веры.

Халиль-паша усмехнулся.

– Сильно сказано. Но я не уверен, в состоянии ли вы устранить некую помеху с пути владыки нашего, султана Мехмеда.

– Не много в мире найдется задач, которые были бы нам не по плечу, – возразил сириец.

– Если ты держишь ответ за свои слова, мы прямо сейчас отправимся просить приёма у султана.

– Мы готовы, – ответил за всех вожак.

Нетрудно было предположить, какое впечатление произвела на Мехмеда весть о нахождении в лагере наёмных убийц.

Убранный золотыми лентами шатер окружило плотное кольцо янычар; два десятка испытанных на верность стражей с саблями наголо расположились возле трона султана; у входа в шатер стояли с луками наизготовку самые искусные стрелки.

Вся охрана не спускала глаз с хассисинов, стоящих перед троном и хладнокровно игнорирующих почести, оказываемые их ремеслу.

– Я ни о чем не просил своего царственного собрата, – высокомерно заявил Мехмед Халиль-паше. – Все должны знать, что хассисины находятся здесь по приглашению одного из моих сатрапов. И хотя переговоры бейлер-бея с эмиром Египта я считаю дерзостными по отношению к моим семейным делам, я прощаю ему эту ошибку.

Караджа-бей низко поклонился.

– Хассисинам же, – громко повторял Саруджа-паша слова султана, – мы повелеваем: проникнуть в осажденный город, выследить укрывшегося там сводного брата повелителя нашего, изменника веры и престола принца Орхана, уговорами или силой принудить его явиться в лагерь и припасть к стопам всемилостивейшего султана. Если же принц заупрямится, или сатрапы ромейского царя попытаются воспрепятствовать воле султана, хассисинам надлежит доставить к ногам повелителя корзину с головой мятежного принца.

– Ясна ли вам речь султана? – спросил визирь.

– Да, господин, – в один голос ответили семеро.

– За мертвого принца султан платит столько же, как и за живого, – предупредил Шахаббедин.

– Мы просим пять дней на выполнение приказа, – произнес сириец.

– Повелитель даёт вам три дня, – отрезал визирь. – Если к этому сроку задание окажется невыполненным, к эмиру с выражениями признательности доставят ваши головы.

– В корзине, – непонятно к чему уточнил Караджа-бей.

– На всё воля Аллаха! – вожак не повел и бровью. – Мы находим эти условия справедливыми. Однако отпущенный срок невелик и потому мы покорнейше просим соизволения султана удалиться. Нам необходимо как можно лучше подготовиться к выполнению поручения, чтобы вызвать не гнев, а милость султана.

Мехмед кивнул. Хассисины низко поклонились и пятясь назад, покинули шатер. Вслед за ними гуськом потянулись лучники и янычары.

Султан благосклонно взглянул на советников.

– Не сомневаюсь, вами двигали добрые намерения. Но впредь любой важный шаг, предпринятый без моего ведома, я сочту за проявление своеволия. Ступайте!

Советники отвесили поклоны и удалились.

Оставшись один, Мехмед вскочил с трона и забегал по зале, возбужденно приплясывая и потирая руки.

– Эти семеро просто находка! Кому как не им отыскать отщепенца? Молись своим новым богам, Орхан! Хассисины непременно разыщут тебя, распластают на земле и выпустят кровь, как из жертвенного барана!

В ночь того же дня сириец проник за стены Константинополя. Переодетый в платье горожанина, он беспрепятственно миновал турецкие заставы и приблизился к кромке рва.

Там, на дне, уже вовсю кипела работа. Жители города, вооруженные мотыгами, лопатами и баграми, спешно очищали углубление от сброшенных осаждающими накануне бревен, связок хвороста, корзин с землей и прочего мусора. Лазутчик выбрал место, еще не охваченное работами и с помощью веревки бесшумно спустился на дно. Взвалив на плечо одну из корзин, он поспешил, спотыкаясь о кочки, к подъемной платформе и сбросил на нее свой груз. Спустя некоторое время доверху полный поддон задрожал и чуть накренясь, поплыл вверх, шурша канатами на густо смазанных жиром вращательных барабанах. На крепостном валу другая часть рабочих быстро опорожнила его и, вновь опустив платформу в ров, принялась сооружать из поднятых со дна рва материалов заграждение возле пробитой пушками бреши.

Чтобы не привлекать внимания, сириец, подобно прочим, работал не покладая рук. На исходе ночи, когда серповидный диск луны поблек и начал угасать, он зашвырнул мотыгу на одну из платформ, перескочил через борт и присел на корзину с землей, широко улыбаясь ничего не подозревающим горожанам. Платформа начала медленно подниматься, люди в ней смолкли и затаились. Однако ожидаемого обстрела не последовало: турецкий лагерь крепко спал.

Горожане возвращались в Константинополь через несколько незамурованных калиток. Эти узкие проходы в толще стен, защищенные дверцами из дубового тёса в вершок толщиной, обшитых к тому же с внешней стороны железным листом, способны были выдержать даже удар пушечного ядра. Они служили для сообщения между оборонительными ярусами укреплений и были незаменимы при неожиданных вылазках в тыл врага. В перерывах между штурмами калитки использовались, как и в данном случае, для очистки рва от сброшенных в него засыпных материалов.

Пригибая головы, городские жители поочередно входили в узкий, похожий на тоннель, проём калитки. Приглушенные разговоры и смешки эхом отражались от стен, порой лопаты и мотыги звонко стукались о камни, толкали впереди идущих под руку или в спину. Сириец был общителен и многословен. Его греческая речь, хотя и испорченная чужеземным выговором, не привлекала внимания – люди слишком устали для подозрений. Да и потом, редкий город в то время мог сравниться с Константинополем пестротой и разноязычием населения.

Когда последний из рабочих миновал проход, один из двух стражников аккуратно запер дверцу на тяжелый засов и для верности укрепил ее подпоркой.

– Пошли и мы, Николай, – проговорил он, не в силах сдержать раздирающей рот зевоты. – Честно отстояли всю ночь на ногах, не грех теперь и вздремнуть до полудня.

– Погоди, – его напарник кончил подсчитывать черточки на навощенной дощечке и озадаченно сморщил лоб.

– Что-то тут не сходится. Получается так, что вошло в город на одного человека больше, чем вышло. Как это понимать, Захарий?

Первый стражник развеселился.

– Говорил же тебе, дуралею, что премудрости счета не для твоей головы. Так нет же, ты торопился выставить себя грамотным перед бригадиром. Пошли-ка лучше в корчму, смочим глотки перед сном.

– Нет, – заупрямился Николай, – я уверен, что не ошибся. Вот смотри: сорок три черточки отмечено при входе. Так? А на выходе было на одну меньше.

Захарий демонстративно пожал плечами.

– Ну и что? Какой-нибудь работяга вышел из одной калитки, вернулся через другую. Может так ему к дому ближе. А ты забиваешь себе голову разной ерундой, носишься со своими табличками, как примерный школяр.

Он от души, с хрустом, потянулся.

– Ну беги, докладывай бригадиру. Эта партия землекопов еще не успела уйти далеко. А я пошел отдыхать. Вся спина свербит от железа. Жду не дождусь, когда скину с себя эту кольчугу.

Он положил копье на плечо и беззаботно насвистывая, отправился в город. Второй стражник, немного поколебавшись, махнул рукой и поспешил вслед за напарником.

Оказавшись в центре города, хассисин ни на мгновение не оставался бездеятельным. Он заговаривал с мастеровыми и солдатами, заводил мимолетную дружбу с уличными торговцами и коробейниками, щедро раздавал медную мелочь бродягам и попрошайкам. К концу дня, выведав почти всё, он уже крутился возле ограды Вуколеонского дворца. Стараясь не привлекать внимания, он часами наблюдал за перемещениями дворцового караула, за сменой стражи у въездных ворот и боковых калиток.

С наступлением темноты улицы быстро пустели. Спешащие по домам горожане не удостаивали взглядом загулявшего и явно нетрезвого мастерового, который что-то бормоча себе под нос, брёл вдоль ограды заплетающейся походкой. Дождавшись ночи, лазутчик перемахнул через изгородь парка и прячась за деревьями и кустами, быстрыми перебежками направился к одному из входов во дворец. Там он, укрывшись под специально припасенным куском серой ткани, полностью смазавшим в темноте очертания его фигуры, еще раз тщательно отмерил промежутки времени между сменами караула, проследил маршрут движения патрулей. И возблагодарив Аллаха за отсутствие в парке сторожевых собак, обмануть которых было бы несравненно сложнее, чем людей, покинул пределы Вуколеона.

Уйти из Константинополя в ту же ночь он не решился: на улицах патрулировала конная стража, да и риск попасться на глаза крепостному дозору был велик. Поэтому, проведя остаток ночи и часть следующего дня в бодрящем сне, он с наступлением сумерек влился в группу горожан, направляющихся на еженощную расчистку рва. Никем не примеченный, он был вместе с остальными выпущен за крепостную стену. Помахав для вида лопатой, он через некоторое время, якобы по нужде, удалился в сторону. Бегло осмотрелся вокруг, затем, используя два кинжала для опоры рук, принялся быстро карабкаться вверх на противоположную от крепости стену рва. И тут удача впервые изменила хассисину: из-под его ноги вырвался и покатился вниз большой ком сухой земли.

Среди горожан послышались встревоженные голоса:

– Слышали шум?

– Где? В какой стороне?

– Смотрите! Вон там, там!

Землекопы бросились на крик.

– Кто-то сбежал?

– Вот он, я его вижу!

Град камней полетел в сторону беглеца.

– Смерть дезертиру!

Хассисин уже добрался до кромки рва.

– Презренные гяуры! – он звучно сплюнул вниз.

Но тут же охнул, присел на корточки и схватился за правую ногу. Через мгновение он уже мчался вперед, пытаясь бросками из стороны в сторону уклониться от стрел городской стражи. Отбежав на безопасное расстояние, лазутчик сел на землю и скрипя от боли зубами, обломил зазубренный кончик стрелы. Осторожно извлёк древко из голени, оторвал рукав куртки и сильно перетянул рану. Кровотечение, несмотря на перевязку, не останавливалось, и он, хромая на каждом шаге, чувствуя, что силы быстро покидают его, поспешил по направлению к лагерю.

– Я был везде и выведал всё, что нужно было знать.

Хассисин был горд собой и не считал нужным скрывать это. Широкое лицо наёмного убийцы светилось довольством, обнажая в улыбке два ряда крупных желтых зубов.

– Видел ли ты Орхана? – допытывался Караджа-бей.

– Да, светлейший. Принц со своей свитой прошествовал в двух десятках шагов от меня и скрылся за оградой замка, именуемого греками Вуколеоном.

– Почему же ты сразу не убил его? Побоялся смерти?

Хассисин презрительно усмехнулся и покачал головой. В знак особой милости он сидел перед османскими сановниками на маленькой скамеечке, поврежденная нога с повязкой ниже колена была заботливо уложена на подушку. Остальные члены секты молча стояли у него за спиной.

– В одиночку я даже не смог бы приблизиться к принцу. Убить же наверняка мешала кольчуга на его груди.

Он вновь усмехнулся.

– Но если я и сделал бы это, то кто бы сообщил радостную весть султану? Кто свидетельствовал бы за меня?

Бей открыл было рот для следующего вопроса, но тут же передумал. Неожиданная мысль настолько потрясла его, что некоторое время он молча не сводил широко раскрытых глаз с визиря.

– Что стряслось, бейлер-бей? – недовольно осведомился тот. – Ты смотришь на меня, как на дух давно почившего предка.

– Мне только что пришло в голову…, – медленно произнес паша и не окончив фразы, обратился к хассисину. – Ответь, могли бы вы вместо Орхана подобраться к греческому царю?

Сириец поклонился.

– Для нас невозможного мало.

Караджа-бей перевёл взгляд на визиря.

– Нет, – Халиль-паша отрицательно качнул головой. – Константин дважды бросил открытый вызов могуществу султанов. Он должен умереть, сломленный силой, а не от ножа наёмного убийцы. Это послужит хорошим уроком для всех строптивых.

Караджа-бей пожал плечами.

– Ты прав как всегда, мудрейший, – разочарованно протянул он. – Но как много вопросов можно было разрешить одним ударом кинжала! Пусть даже то будет кинжал наёмника.

– Ступайте, – приказал он хассисинам. – Договор остаётся в силе: через день, к закату солнца, голова Орхана должна лежать у ног султана.

Воины поклонились и направились к выходу.

– Запомните, храбрецы, – голос визиря остановил их, – ошибки быть не должно. Отличительный знак принца – родимое пятно величиной с акчу[11]11
  мелкая медная монетка.


[Закрыть] на левой щеке у мочки уха.

– Мы будем помнить это, господин, – ответил сириец.

– И еще: один из вас останется в лагере и будет дожидаться возвращения остальных.

Вожак покачнулся на костыле и удивленно взглянул на пашу.

– Это ослабит нашу силу! – возразил он.

Визирь нахмурился.

– Приказы султана не обсуждаются! Имей это ввиду, прежде чем в следующий раз откроешь рот. Ступайте!

Когда двери закрылись за хассисинами, визирь обратился к Караджа-бею и Исхак-паше, за всю беседу так и не оборонившему ни одного слова:

– Пока что всё складывается достаточно удачно. Заполучив голову Орхана, султан может отказаться от дальнейшей осады Константинополя. Придворная клика во главе с Шахаббедином потерпит поражение и будет отстранена от ведения государственных дел. Мы же получим возможность без помех заняться обустройством и наведением порядка в нашей разоряемой бесконечными войнами стране.

– Когда я смотрел на этих удальцов, – нарушил свое молчание восточный бейлер-бей, – я думал вот о чем. Мне не хотелось бы, чтобы кто-либо заказал мою голову хассисинам. Я не могу пожаловаться на надежность своей охраны. И многие, очень многие из моих ратников телосложением покрепче этих семерых, да и клинками наверняка владеют лучше. Но их решимость, этот тусклый блеск в глазах, как у оживших мертвецов……

– Они фанатики, им неведом страх смерти, – хмуро согласился визирь. – Таких можно убить, но остановить – никогда.

– Однако…., – начал было Исхак-паша.

– Я знаю, что ты скажешь, – перебил его первый советник. – Что немалое число твоих воинов жаждет сложить головы в бою, чтобы доказать тем самым свое право вечно пировать за столами героев. Но это самообман: они лгут сами себе и даже под пытками не признаются в том, что смерть страшит их, как и каждого прочего человека. И мне более понятны те, в ком желание победить и уцелеть при этом заглушает тягу к посмертной славе. Нет, истинных фанатиков наберется немного и оттого они в стократ ценнее и опаснее.

– Армия из хассисинов не многим будет отличаться от армии из простых, хорошо обученных солдат, – высказал свое мнение Караджа-бей. – Ну разве что чуть больше горячности в бою….

– ….. и больше бестолковости из-за презрения к врагу, – добавил Исхак-паша.

– И потому, – заключил визирь, поднимаясь на ноги и тем самым давая понять, что разговор исчерпан, – они, хассисины, посвятившие жизнь воспеванию смерти, более всего подходят для засылки их в тыл врага, для тайных убийств и покушений. То есть именно для того, для чего испокон веков их и использовали.