Текст книги "Гибель Византии (СИ)"

Автор книги: Александр Артищев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)

ГЛАВА XX

Карета медленно пересекала площадь. С любопытством отвыкшего от новых впечатлений человека, Ефросиния рассматривала через открытое окно скопление людей неподалёку от стен монастыря Святых Апостолов.

– Что происходит, Эпифаний? – окликнула она возницу. – Никогда прежде здесь не бывало ярмарок.

– Ну нет, это не ярмарка, – усмехнулся тот и подстегнул лошадей.

– Тогда что? Для чего собрались все эти люди?

– Это резервные отряды, госпожа. Когда турки вновь пойдут на приступ, димархи решат, где именно возникнет наибольшая необходимость и перебросят туда этих воинов.

– А те всадники чуть поодаль?

– Они из конного полка Кантакузина, – словоохотливо пояснял Эпифаний, перегибаясь с облучка и указывая кнутовищем.

– Многие командиры недовольны, что стратег собрал под своим началом лучших воинов из числа ромеев. «Сейчас каждый меч на счету», говорят они. Как будто им невдомёк, что мастер Димитрий не из тех, кто дает своим людям сидеть без работы.

– Значит, здесь собраны все воины императора?

– Да нет же, только их малая часть. Другие несут дозор на стенах, многие отдыхают по домам.

Ефросиния перевела взгляд на площадь. В центре обширного пространства возвышалось несколько шатров, предназначенных, по-видимому для военачальников. Вокруг и чуть поодаль стояли многочисленные группы вооруженных людей. Среди живописных, почти праздничных нарядов серым цветом отливали на солнце стальные шлемы с изображением креста, а также панцири и кольчуги; от многоцветия плащей и накидок, от ярко раскрашенных деревянных щитов рябило в глазах. В руках или у пояса каждого ополченца имелось какое-либо оружие – мечи, топоры, устрашающе-шипастые булавы и дубины, деревянные молоты на длинных рукоятях, луки, пращи, арбалеты. Над головами возвышался лес копий и алебард, полоскались на ветру узкие длинные вымпелы и широкие полотнища знамён.

Другая часть горожан сидела или дремала в тени на соломенных тюфяках; большинство же, среди которых не менее трети составляли женщины, бурно жестикулируя, вело между собой ожесточённые споры.

Гетера чуть поморщилась: этот многоголосый гомон, топот, крики, бряцание оружия раздражали её привычный к тишине слух.

– И сколько же их здесь собралось? – спросила она.

– Да где-то с десяток сотен будет, – откликнулся Эпифаний.

– А шуму как от целой армии.

Только она собралась отдать распоряжение вознице уехать поскорее от этого неспокойного места, как тут её внимание привлекло странное зрелище: из ворот монастыря вышла длинная колонна монахов и под дробный перестук деревянных подошв сандалий направилась в сторону Золотого Рога. Необычным же в этой процессии было то, что почти каждый инок держал в руках копье или нес у пояса булаву или меч. Впереди колонны и чуть сбоку от неё, прихрамывая на левую ногу, шел немолодой сотник с усталым, помятым лицом. Время от времени он поворачивал голову к монахам и что-то негромко говорил, то ли спрашивал о чём-то, то ли отдавал указания. Возница приостановил карету, уступая дорогу служителям церкви. Ефросиния во все глаза смотрела на вооружённых монахов.

– Кто эти люди, Эпифаний? – заикаясь от изумления, спросила она.

– Кто? – в свою очередь удивился тот. – Ясное дело, монахи. Идут к Морским стенам сменить своих братьев в дозоре. Вот только сегодня что-то припозднились. Видать, дослуживали утренний молебен.

– Но ведь они же вооружены?

– Как же иначе? С турком голыми руками много не навоюешь.

Но Ефросиния всё равно не могла понять и засыпала возницу новыми вопросами. Тому уже начала прискучивать бестолковость знатной девицы, к которой он был нанят на этот день кучером. И чтобы положить конец этой, по его мнению, пустой болтовне, грубо бросил:

– Возможно это тебе в новость, женщина, но у нас, ромеев, каждый, от седого деда до безусого отрока, днём и ночью не расстаётся с оружием. Ты всё интересуешься, зачем и почему? Да для того, чтобы дать достойный отпор врагу. А как иначе? Даже слуги Божии отошли на время от своих молитв и храбро сражаются наравне с мирянами.

– А ты? Ты тоже поднимаешься на стены?

На этот раз Эпифаний оскорбился по-настоящему. Вскочив на ноги, он всем телом повернулся к Ефросинии и заорал, потрясая кулаками:

– Да как твой язык, женщина, повернулся сказать такое? Ты что же думаешь, мой удел возиться с лошадьми, пока мои братья гибнут на Стенах? То, что я ради заработка нанялся к латинянам, к этим еретикам безбожным, ещё никому не даёт права называть меня трусом!

Откинувшись на спинку сидения, Ефросиния терпеливо пережидала эту вспышку гнева. Она уже жалела, что начала разговор. Но кто бы мог подумать, что ещё не так давно дружелюбные и общительные соотечественники в столь короткий срок станут злыми и подозрительными к каждому слову?

Со стороны послышался цокот копыт и гневный оклик:

– Эй, мужлан! Прекрати орать и берись за вожжи. Не то я мигом укорочу твой неотесанный язык!

Крысуля, один из двух сопровождающих Ефросинию, приблизился к карете настолько, что в окошке был виден лишь конский круп и нога в сапоге с щегольски изогнутой шпорой. Возница поначалу смолк, затем заговорил вновь. Теперь в его голосе вместо возмущения звучала неприкрытая угроза.

– Не хватайся за меч, латинянин. Я своей рукой раскроил с десяток мусульманских черепов. Не заставляй же меня теперь брать грех на душу – убивать христианина. Пусть даже такого еретика, как ты!

– Что-о? – Крысуля растерялся от неожиданного отпора.

– Что ты сказал, холоп?

– Довольно! – Ефросиния распахнула дверцу кареты. – Прекратите спор! Синьор Лоренцо, дайте мне руку и проводите к торговым рядам. Я хочу присмотреть себе пару безделиц.

Кипя от ярости, Крысуля повиновался. Соскочив с коня, он помог красавице выйти из кареты и последовал за ней, бросая время от времени уничтожающие взгляды на возницу. Но тот был занят тем, что перебирал в пальцах вожжи и даже не смотрел в сторону молодого генуэзца.

– Если бы не ваша воля, госпожа, я бы проучил этого грубияна. Надолго бы заставил его заткнуться!

– Конечно, конечно, – успокоила его гетера. – Впрочем, вы уже сделали это.

Придерживая левой рукой край накидки, чтобы не запачкать дорогую ткань, она медленно прошла вдоль рядов и так ничего и не выбрав, повернула обратно. Перед тем, как поставить ногу на ступеньку кареты, Ефросиния неожиданно для себя обернулась. В десятке шагов от неё бодро ковылял полусгорбленный, одетый в лохмотья старик. Почувствовав на себе взгляд, он поднял голову, встретился глазами с гетерой, насмешливо ухмыльнулся и подмигнул. Ефросиния вздрогнула и похолодела. Она не могла не узнать лица, из ночи в ночь являющегося к ней в кошмарах, этих глаз, пустых и страшных, этой недоброй усмешки. Женщина забилась вглубь кареты, сжалась в комок и мелко задрожала.

Увидев ее бледное, искаженное от страха, без единой кровинки лицо, Лоренцо сам не на шутку перепугался.

– Что с вами, госпожа?

Гетера медленно приходила в себя.

– Ничего. Нет-нет, ничего.

Она подалась вперёд и взяла юношу за руку.

– Крысуля….,– насмешливо-снисходительное прозвище, которым окрестили Лоренцо его товарищи, звучало на ее губах ласково и нежно.

– Могу ли я просить вас об одной небольшой услуге?

– Услуге? – сердце молодого итальянца радостно забилось.

– Вы – моя повелительница! Я весь мир готов положить к вашим ногам!

– Ах, зачем мне весь мир? Вы лучше….

Её глаза сузились и зло блеснули.

– Догоните и убейте этого негодяя!

– Кого убить? – Лоренцо удивленно закрутил головой.

– Побирушку, который только что прошел мимо нас.

– Побирушку? Я не ослышался?

– Да, да. Вот он, ещё не успел скрыться в толпе.

– Нищего? Но за что?

– Он только рядится в лохмотья нищего. На самом деле это очень опасный человек, он преследует меня долгое время….

– Ни слова больше! Куда побежал этот мерзавец?

Крысуля спешно отвязывал коня. Когда он сел в седло, Ефросиния рукой указала ему направление.

– Вон за тем домом из красного кирпича. Он свернул на маленькую улицу за ним.

Лоренцо кивнул и пришпорил коня.

Ефросиния откинулась на спинку сидения. Огромная тяжесть свалилась с её души. Всё! С кошмарами покончено! Не будет впредь пугающих сновидений, забудутся страхи и переживания.

Повеселевшим голосом она окликнула возницу.

– Поворачивай обратно, Эпифаний. На сегодня прогулка окончена.

Вскоре к ним присоединился второй провожатый. Он оправдывался, что-то невнятно бормотал о встреченном им старом приятеле, но нетвердая посадка в седле и красная кожа лица свидетельствовали о несколько иной причине его отлучки.

Старый попрошайка, рукавом утирая слезящиеся глаза, опрокинул себе на колени глиняную чашку. Две-три медных монетки, глухо звякнувших при падении, да ещё с десяток, надёжно припрятанных в складках лохмотьев – вот и вся его добыча. Но до конца дня еще далеко, на улицах немало народу и, как знать, может к вечеру наберётся достаточная сумма, чтобы уплатить хозяину за ночлег, а лавочнику – за кувшин вина.

Звуки шагов заставили старика очнуться. Он приподнял голову и машинально вытянул руку вперед. Открыл было рот, чтобы затянуть привычные просьбы, но задохнувшись от возмущения, так и не вымолвил ни слова. Какой-то оборванец, в котором намётанный взгляд попрошайки сразу же распознал юнца, с помощью несложных ухищрений пытающегося придать себе вид немощного старца, быстрым шагом прошел мимо и присел на корточки на противоположной стороне улицы, в десятке метров от него.

При виде конкурента кровь вскипела в жилах старого солдата. Он с трудом поднялся на ноги и хромая на каждом шаге, двинулся к противнику. Он кричал, сыпал проклятиями, размахивал палкой, стремясь во что бы то ни стало изгнать пришельца с улицы, которую по праву постоянного обитателя считал своей. И не колеблясь был готов вступить в бой, если чужак не уберется восвояси.

Всадник, в это мгновение вынырнувший из-за угла, внимательно наблюдал за этой сценой. Он то и дело переводил взгляд с одного оборванца на другого, как бы не решаясь сделать одному ему ведомый выбор.

Старик вплотную приблизился к пришельцу и видя, что тот не собирается уходить, занёс палку. Чужак, осознав наконец, что отсидеться не удастся, ловко уклонился и вскочил на ноги. Ответный удар кулаком в горло швырнул нищего в канаву. Хрипя и задыхаясь, не в силах сделать ни одного вздоха, бывший солдат медленно умирал в нечистотах, ловя угасающим взглядом детали разворачивающейся перед ним драмы.

Всадник, как бы желая заступиться за старика, пришпорил коня и помчался с обнажённым мечом на обидчика. Но тот и не думал бежать. Широко расставив ноги и сунув руку за пазуху, он не двигался с места, спокойно ожидая приближения врага. Всадник подскакал к нему, приставил острие меча к его груди и что-то коротко произнёс. Оборванец издевательски поклонился, внезапно левой рукой ухватил сжимающую меч кисть противника, резко отвёл в сторону, рванул ее на себя и, взмахнув правой рукой, прыгнул навстречу падающему телу.

Лоренцо, по прозвищу Крысуля, с легкостью пушинки выдернутый из седла, полетел на землю вниз головой. Последнее, что он успел почувствовать – это обжигающий холод металла у себя в груди.

Дознание по убийству одного из адъютантов Лонга проводилось впопыхах и быстро зашло в тупик: ни один из опрошенных не смог дать вразумительного ответа на вопрос, кому и зачем понадобилась смерть юноши. Сама Ефросиния наотрез отказалась давать показания. Более того, сразу после известия о гибели Лоренцо, она заперлась в своих покоях и несмотря на все уговоры, не покидала их, истерично требуя выставить караул подле ее дверей. Невзирая на недовольство и ропот своих и без того перегруженных службой солдат, Джустиниани выполнил ее просьбу, хотя не мог взять в толк, какие счеты могут быть у неведомых убийц к женщине, живущей на его содержании. После того, как с ней дважды случился нервный припадок, Лонг всерьез начал подумывать о переправке Ефросинии в Галату, но благоприятный для этого случай пока не представлялся. Довольно быстро, обремененный заботами, кондотьер выкинул из головы этот прискорбный случай, предоставив константинопольским властям самим распутывать нити, ведущие к убийству. Но и у полицейских приставов дел было невпроворот. И вскоре о смерти Лоренцо забыли все. Почти все.

Однако другой адъютант Джустиниани, Доменик, тот, с кем за последние дни наиболее близко сдружился Лоренцо, еще долго не мог успокоиться. По общему мнению, молодой и вспыльчивый итальянец поплатился ударом кинжала за некогда брошенные им обидные или заносчивые слова. Но кто мог за этим стоять?

Доменик не находил себе места. Это был не поединок, нет! Хладнокровное убийство, иного слова и не подберешь! Иначе зачем потребовалось лишать жизни жалкого бродяжку, невольного свидетеля этого подлого преступления? Нет, все не так просто, отнюдь. Ромейская полиция покрывает виновных, вот главная и основная причина ее медлительности! Поощряя тем самым убийство тех, кто наперекор всем тяжестям и невзгодам пересекал моря, чтобы грудью своей прикрывать отщепенцев, умеющих лишь прятаться от беды за чужими спинами. А может то были не греки, а венецианцы? Ведь всем и каждому известна душевная низость этих подонков, взращенных на гнилой почве своих топких лагун. Но утомленные службой ландскнехты неохотно слушали страстные речи оратора. Устало позевывая, потягивая крепкое пиво из кружек, они советовали Доменику успокоится или изливать свой гнев где-нибудь в другом, более подходящем для этого месте. Не желая перегибать палку, адъютант удалялся из казарм, проклиная своих соотечественников за их безмозглость и равнодушие, за нежелание мстить, отплатить кровью за кровь.

На протяжении нескольких дней, используя любой удобный случай увильнуть от службы, Доменик обходил все известные ему питейные и увеселительные заведения и донимал расспросами хозяев и посетителей. При первой же возможности, он, полагаясь на свои навыки и опыт неплохого фехтовальщика, затевал ссору и обнажал клинок. Злость кипела в нем. Лоренцо, при жизни бывший ему всего лишь товарищем по приятному времяпровождению, после своей смерти вдруг вырос в его глазах до уровня младшего брата, родича, чья пролитая кровь вопиет о возмездии.

Угомонился он лишь тогда, когда потерявший терпение Лонг, после очередной стычки извлекший его из каталажки, не поклялся самолично приковать задиру к сидению гребца на одной из галер, если он, Доменик, не прекратит своего буйства. Адъютант смирился, потому что знал – кондотьер свою угрозу выполнит. Но ненависть, переполнявшая его, продолжала находить выход в словах и поступках.

Едва ли кому в голову могла бы прийти столь невероятная мысль, что этот малозначительный и ничем не особо выделяющийся среди прочей солдатской массы человек, впоследствии оказался способен своими поступками дважды пошатнуть боевое содружество осажденных, а затем и косвенно способствовать гибели одной из величайших цивилизаций человечества.

ГЛАВА XXI

– Вон там, – Алексий указал рукой. – Под той башней.

Он усмехнулся и добавил:

– Те две осадные башни, что напротив ворот Романа, полностью завершены и скоро будут придвинуты к стенам. Сооружение же этого уродства затянулось настолько, что вызывает подозрения в истинных намерениях турок. Лазутчики в один голос утверждают – постройка затеяна для отвода глаз. На самом деле под той башней замаскирован вход в подкоп.

Стоящий рядом с ним человек согласно кивнул головой. Он был невысок ростом и сухопарен; светлые волосы, редкие у макушки, на солнце выгорели почти до соломенного цвета и длинными прядями спускались на плечи. Правая часть его костистого лица была обезображена давним, плохо зарубцевавшимся шрамом и время от времени подергивалась в нервном тике. Он перевёл взгляд с недостроенной осадной башни на две другие, находящиеся в полутора милях от первой, затем повернулся к приближенному Феофана.

– Похоже, так и есть, – задумчиво проговорил он. – Турки даже не потрудились убрать подальше вырытую ими землю.

Он помедлил и задал вопрос:

– Правильно ли я понял, что работы ведутся третью неделю?

– По меньшей мере, они начались две недели назад.

Человек с изуродованным лицом хмыкнул и пожал плечами.

– Судя по количеству выброшенной земли, мусульмане не могли продвинуться далеко. В лучшем для них случае, они преодолели лишь треть необходимого пути.

Алексий чуть качнул бровями.

– Пусть так. Но мы должны заблаговременно подготовиться и принять меры. Поэтому совет димархов счел нужным воспользоваться услугами опытного человека. Таким, каким по общему мнению, являешься ты, мастер Иоанн.

Его собеседник признательно наклонил голову.

Иоганн Немецкий, которого одни считали выходцем из саксонских земель, а другие – уроженцем ещё более отдаленной Шотландии, долгое время работал инженером на медных рудниках и по праву слыл знатоком устройств земляных сооружений. Ещё до подхода османских войск он принимал участие в реставрации полуразрушенных стен Константинополя и разработал эффективный метод очистки крепостного рва с помощью подъёмных платформ. То, что византийцы, обнаружив подкоп, обратились именно к нему, мало удивило инженера. Напротив, он был бы глубоко уязвлен, если бы ликвидацию подкопа поручили кому-нибудь другому.

Не сводя прищуренных глаз с одинокой осадной башни, он беззвучно шевелил губами, как бы складывая или вычитая в уме невидимые столбцы цифр.

Молчание затягивалось. Алексий начал терять терпение.

– Что надо предпринять, чтобы предупредить врага? – резко спросил он.

Инженер взглянул на него с плохо скрытым удивлением.

– Что предпринять? – переспросил он. – Конечно же, рыть встречный подкоп.

– С какой целью?

– Обнаружив приближение врага, мы заложим в подкоп пороховую мину и взорвём её.

Настал черёд Алексия недоумённо смотреть на инженера.

– Каким же образом можно обнаружить врага под землей?

– Это не сложно. С помощью слуховых трубок, – Иоганн изобразил руками некое подобие большой воронки.

– Приложив слуховую трубку широким концом к земле, мы будем прослушивать шумы в почве и по постепенному нарастанию звуков, определим близость неприятеля.

– Подобным же образом, прижав ухо к земле, дозорные следят за перемещением вражеской конницы, – согласно кивнул византиец.

– Мастер понял мою мысль. Правда, поначалу нелегко будет определить точное направление подкопа. Из-за неопытности турок линия подземного хода может сильно отклониться от прямой.

– И тогда тоннели далеко разойдутся в толще земли?

– Чтобы этого не произошло, под прямым углом к подкопу роется длинный коридор, обойти который осаждающие едва ли сумеют.

– Но разница в глубине подкопов может быть весьма велика.

– Я уверен в обратном, – отвечал Иоганн. – Вражеские инженеры наверняка измерили глубину рва, ведь именно на этом участке она меньше, чем в других местах, и рассчитали приблизительные размеры фундамента стен и башен.

– Следовательно….

– Поэтому они будут двигаться на минимально допустимой глубине. Так, чтобы только не задеть дна рва.

– Это мы можем лишь предполагать, – возразил ромей.

Инженер отрицательно покачал головой.

– Мастер забывает, что неподалёку протекает река Ликос, а меньше чем в миле находится заболоченная часть залива Золотой Рог.

– И о чем это говорит?

– Это означает, что земля под городом насыщена грунтовыми водами. Попытки вырыть более глубокую шахту обречены на провал – её очень скоро затопит водой, откачать которую невозможно будет даже корабельными помпами.

– Но если тоннели все же разойдутся, – продолжал настаивать Алексий, – Какую пользу принесёт взрыв пороха?

– Сотрясение будет настолько велико, что крепёжные балки и перекрытия…..

– Балки? – перебил приближенный Феофана.

– Да, балки, – терпеливо пояснял Иоганн. – Когда роется тоннель, потолок его укрепляется специальными стояками, которые поддерживают свод наподобие колонн и предотвращают осыпание земли.

– Значит, если взрывом те балки будут выбиты с мест…..

– Потолок обрушится на головы вражеским землекопам, – докончил инженер.

– И заживо погребёт их, – удовлетворение Алексия выразилось в слабой как тень улыбке.

Инженер кивнул и повернулся к недостроенной башне. Достав из напоясной сумы измерительный инструмент, он нацелил его на вход в подкоп и по шкале принялся определять расстояние от стен.

– Но ведь может быть и так, что тоннели сойдутся точка в точку? – вслух продолжал рассуждать Алексий.

Иоганн подтвердил это.

– В таком случае, не будет ли наша часть подкопа служить продолжением вражеской?

– Может быть. Если враг, к несчастью, сумеет овладеть нашим подкопом. Очень редко, но такое случается при нерасторопности осажденных.

– Риск велик, – нахмурился Алексий. – Мне трудно вообразить схватку между землекопами в глубине земли. Но еще более чудовищна для меня мысль своими руками прорыть врагу проход в город.

Инженер оторвался от шкалы дальномера и сделал пометку на навощенной табличке.

– Этого не произойдет, – уверенно заявил он. – Вырыв лаз на определенную глубину, мы проделаем вдоль него уже упомянутый мною коридор и забьём его бочками с порохом. Днём и ночью в камере будут дежурить подготовленные люди со слуховыми трубками. Заметив приближение неприятеля, они подожгут фитиль и покинут подкоп. После того, как последний «слухач», как мы зовём этих людей, выйдет из лаза, в нашем распоряжении останется не менее нескольких часов, чтобы завалить выход из тоннеля камнями и землей и уложить поверху массивную плиту. Этим мы увеличим мощь взрыва.

– Не пострадают ли от пороха стены и башни?

– Могут пострадать, если подкоп вести от внутренней черты города. И совершенно безопасно, если начало будет взято на крепостном валу.

Он усмехнулся.

– Чтобы замаскироваться, мы должны будем, подобно неверным, соорудить нечто похожее на это непотребство.

Иоганн кивнул в сторону деревянной башни.

– Это твоя забота, мастер, – в тон ему отвечал византиец. – Но можно постараться и придумать нечто более целесообразное.

Дальний грохот сотряс воздух. Они одновременно повернули головы: со стороны ворот святого Романа, возле самой черты укреплений вырастал столб земли и щебня.

– Орудие венгра? – спросил инженер.

– Да, – глухо отозвался Алексий.

Иоганн сокрушенно покачал головой.

– Где только раздобыл султан этого христопродавца? Его пушка одним выстрелом вреда приносит больше, чем вся остальная батарея мусульман.

Как бы желая опровергнуть его слова, тут же зарявкали другие орудия.

– Пороху им не занимать, – продолжал говорить инженер, – Вся Анатолия роет для них селитряные ямы.

– Не беда, – непонятно отозвался Алексий. – «День гнева» близок. Он разом лишит нехристей и пороха, и пушки, и самого иуды.

Он сделал несколько шагов к выходу из башни. У самых ступеней приближённый Феофана повернулся к инженеру.

– Наши люди во вражеском лагере могут сообщaть достоверные сведения о глубине и направлении подкопа.

– Это сильно облегчит мне задачу. Равно как и знание длины уже пройденного турками пути.

Алексий кивнул и стал спускаться по ступеням.

Двое горожан, мужчина и женщина, шли вдоль темных улиц города. В руках женщина несла масляный фонарь и время от времени приподнимала его, освещая своему спутнику неровные участки дороги.

– Я все-таки не понимаю, – недовольно произнес Роман, в очередной раз споткнувшись о выпирающий из кладки булыжник, – Зачем надо было оставлять лошадь так далеко, за несколько кварталов от этого места. Калечить ноги об эти камни – удовольствие небольшое.

– Ах, – вздохнула его провожатая, Дария, служанка из дома Димитрия Кантакузина, – Это все из-за того, что мастер так мало проводит времени пешим. Все лошади да лошади, так недолго вскоре и вообще разучиться ходить на своих ногах.

– Отмахала бы ты за день столько, сколько я, по-другому бы заговорила, – отозвался молодой человек.

– Ой, да куда уж нам! Мы же все больше с тряпками, да с щелоком дружим, – согласилась служанка. – Где уж там на лошадях-то разъезжать!

– Так значит, ты говоришь, госпожа Алевтина ожидает меня этой ночью, – спросил Роман, меняя тему.

– Да уж доверься мне, господин, – хмыкнула Дария, искоса взглянув на него. – Не ты ли сам своими глазами читал ту записку, которую я давеча передала тебе из рук в руки? Что было в ней, что не было – мне не ведомо, грамоте-то я не обучена. А уговор на словах я передала точно. В каком часу, у какого места и где оставить лошадь, чтобы не привлекать лишнего внимания – все, как велел доложить Фома.

– Фома? Это еще кто?

– А это конюх нашей госпожи. Очень большой проныра.

– Надеюсь, не такой болтливый, как ты.

– Это уж не изволь беспокоиться, мастер. Молчун, каких и не сыщешь.

– Что ж, уже неплохо. А то с тобой не соскучишься – трещишь как сорока. Даже уши начало закладывать. Хорошо еще, что всех обывателей по пути не перебудила.

– А чего бояться-то? Мастер весь из себя такой видный рыцарь. И меч у него на поясе длинный-предлинный! Сам любого напугать может. Только кто высунется из окошка полюбопытствовать, он его – ба-ацц! – железякой своей по макушке – и запихнет обратно!

– Поменьше мели языком, – с досадой проговорил Роман. – Если я чего и опасаюсь, то только за честь Алевтины. И меч за поясом лишь потому, что враг под стенами города и меня в любой момент могут вызвать на мой участок.

– Ах, да! Я и позабыла! Мастер-то у нас начальник не из мелких! – служанка невинно захлопала глазами. – А мастер Димитрий, начальник нашего мастера, знает, где этой ночью будет один из его командиров?

– Ну, для того, чтобы вовремя призвать его на службу, – быстро добавила она, почувствовав, что гнев начинает закипать в Романе.

– На этот случай я известил своего оруженосца. Того самого, которому передал коня. И довольно болтать глупости, прикидываясь дурочкой. Если у меня лопнет терпение, я прикажу завтра утром высечь тебя на конюшне.

– Но для этого мастеру поначалу придется раздеть меня, – хихикнула девушка. – Или уж по-меньшей мере задрать на мне юбку. Интересно-то как! А на чьей конюшне он будет сечь меня? Если у мастера Феофила, так у меня там есть знакомый конюх. Вот кому в радость-то будет эта порка!

– Не сомневаюсь, найдется достаточно мужчин, для которых высечь тебя – большое удовольствие, – холодно произнес Роман. – Мало того, что у тебя язык без костей, ты еще и развращена сверх всякой меры. Но довольно болтовни, мы уже почти пришли.

– Сейчас, сейчас, мастер, – она быстро прошла вперед и подойдя к воротам, тихо постучала по ним.

Из-за боковой колонны ограды отделилась темная приземистая фигура и обменявшись с Дарией несколькими словами, слуга принялся возиться с запором.

– Добро пожаловать, мастер, – привратник чуть отступил в сторону и согнулся в полупоклоне. – Моя госпожа ждет тебя.

– Как твое имя? – спросил Роман, пока они шли по направлению к входным дверям в особняк Палеологов.

– Зови меня Фомой. Я главный конюх при дворе мастера Феофила, – отвечал тот. – Только сегодня, по уговору со сторожем, я заменил его на воротах.

– А еще он молочный брат своей госпожи, – лукаво ввернула Дария, семеня чуть сбоку от них. – Но надо сказать, что молоко кормилицы, сделав из госпожи красавицу, совсем не пошло на пользу ее сотрапезнику. Разница между ними видна даже слепому: если госпожа благоухает заморскими эссенциями, то тот, кто взрастился с ней вместе на одном молоке, весь до костей пропах лошадиным навозом.

Мужчины остановились так резко, что болтушка едва не наскочила на них.

– Попридержи язык, женщина, – грозно произнес Роман.

– Ты и впрямь испытываешь мое терпение.

Конюх тоже открыл было рот, но передумал, хотя суставы его сжатых в кулаки пальцев захрустели весьма отчетливо.

– Прости меня, мастер, – подобрав юбки, Дария присела в полупоклоне, сообразив, что на этот раз она действительно едва не переступила опасную черту. – Я не хотела злословить. Прости меня и ты, любезный Фома. Я никого не хотела обидеть. Я разболталась, это правда, но причиной тому – мое волнение: ведь не каждый же день случается сопровождать влюбленного на первое свидание.

– Фома, – после короткой паузы произнес Роман. – Похоже, ты с этой женщиной в близких отношениях. Почему бы тебе не приказать своей подружке заткнуться?

– Заткнись! – рявкнул ей Фома.

– Уже! – покорно согласилась служанка.

Проведя гостя по широкой, устланной коврами лестнице на второй этаж, конюх указал ему на чуть приоткрытую дверь в конце освещенного коридора.

– Там покои моей госпожи.

– Хорошо, ступай, – Роман сунул ему в руку несколько серебряных монет.

– Когда господин захочет покинуть нас, пусть он дернет пару раз за розовый шелковый шнурок, что протянут в покоях госпожи. Я приду и выведу его за ворота.

– А за воротами господина буду поджидать я, – подхватила Дария. – Я доведу мастера до самого его дома.

– Благодарю, – сдержанно произнес Роман. – Обратную дорогу я как-нибудь и сам найду.

Слегка кивнув им головой, он поправил меч на поясе, а точнее задвинул его поглубже за спину и решительно вздохнув, направился вдоль коридора к двери, откуда еле слышно доносился мелодичное пение струн.

Алевтина сидела на небольшом стульчике перед золоченной рамой арфы и, чтобы скрыть волнение, перебирала пальцами туго натянутые струны. Услышав шорох открывающейся двери, она вскочила и непроизвольно отступила на шаг.

– Добрый вечер, прекрасная Алевтина, – Роман согнулся в глубоком поклоне.

Девушка почувствовала, как краска заливает ей лицо и шею.

– Приветствую тебя, мастер, – еле произнесла она в ответ.

– Я не могу выразить свое счастье, видя тебя вновь…., – начал Роман.

– Я уступила твоим просьбам…., – перебила Алевтина и не решаясь взглянуть на него, отвела взгляд к окну. – Я не знаю, правильно ли поступила я, позволив тебе прийти сюда в этот час….

– Я настаивал на встрече потому, что давно и сильно люблю тебя, – энергично тряхнул головой Роман. – Дня не проходило, чтобы я не думал о тебе, не вспоминал твои глаза, твои губы, твою улыбку…. Твой голос в моих ушах, все сны мои полны тобой!

Она сжала руки и полуобернувшись, сделала два шага в сторону окна.

– Твои слова переходят грань приличия.

– Пусть так! Я молю о снисхождении за то, что не в силах сдержать себя в рамках условностей.

Он быстро пересек разделяющее их пространство и опустившись на одно колено, взял ее руки в свои.

– Мне трудно говорить – чувства переполняют меня. Много раз в своем воображении я представлял себе нашу встречу. Но вот этот час настал, а я не могу найти даже простых слов….

– Встань, – прошептала она, полуприкрыв веки.

Роман поднялся с колена, не выпуская ее рук.

– Ангел мой! – он наклонил к ней лицо. – Не прогоняй меня сегодня!

Она обхватила его голову руками и несмело прижалась губами к его лбу.