Текст книги "Гибель Византии (СИ)"

Автор книги: Александр Артищев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц)

Помочь удержаться в седле ему могла лишь отмена штурма Константинополя, но визирь понимал, что частые предупреждения о ненужности этого шага только питают подозрения султана. Объявление джихада и, как следствие, разрастание единичной военной акции в глобальную войну с европейскими странами отчасти снимало ответственность с визиря, но Халиль-паша, как урецкий сановник и истовый патриот и мысли не мог допустить о разгроме своего государства. Человек с обостренным чувством самосохранения, он не собирался отстраненно наблюдать, как горстка воинственно настроенных придворных толкает его ученика на опрометчивый и гибельный для многих поступок. А пока что он, щекоча страусиным пером смуглую шейку наложницы, шутливо допытывался у неё имя особы, сообщившей ей о джихаде. Занятый этим приятным делом, он не сразу услышал у себя за спиной шаги начальника дворцовой стражи.

Склонившись к самому плечу визиря, Улуг-бей что-то быстро зашептал ему на ухо.

– Благодарю тебя, – кивнул Халиль-паша. – Ступай, выполняй приказ нашего господина.

И только тогда, когда дверь закрылась за начальником охраны, проворно вскочил на ноги.

– Вставай, бейлер-бей, – произнес он, поправляя сбившуюся на бок чалму, в то время как наложница оглаживала руками складки на его халате.

– Время не терпит. Вставай и приводи свою одежду в порядок.

– Что случилось? – удивленно поднял голову Караджа-бей.

Но взглянув в серьёзное лицо визиря, понял, что вопросы излишни. Тяжело вздохнув, опираясь на услужливо подставленные плечи слуг, он приподнялся с подушек и приблизился к Халиль-паше. Тот знаком приказал всем убираться прочь и в упор взглянул в глаза бею.

– Наш повелитель только что послал за верховным муфтием, шейх-уль-исламом.

Караджа-бей отступил на шаг.

– Значит, всё-таки джихад? – вполголоса спросил он.

– Нет. У нас есть еще время, чтобы попытаться отговорить султана.

– Но это может стоить нам головы.

– Если позволить Шахабеддину и Саган-паше хозяйничать при дворе, мы потеряем головы еще скорее. Султан был моим воспитанником и я научил его прислушиваться к голосу рассудка.

Давая на ходу последние наставления, визирь быстрым шагом направился в покои султана.

В тот день Мехмед был в хорошем настроении и сразу дал согласие на аудиенцию сановников.

– С чем вы явились ко мне? – спросил он, сидя на возвышении, устроенном таким образом, что каждый вошедший, какого бы высокого роста он ни был, вынужден был смотреть на султана снизу вверх.

– Прежде чем повелитель примет шейх-уль-ислама, мы, твои верные слуги, покорно просим выслушать нас.

– Говори!

– Повелитель, до нас доходят непонятные слухи. В верном и послушном тебе народе все чаще слышны разговоры о скором провозглашении джихада.

Скуластое лицо Мехмеда излучало довольство.

– А если бы и так, визирь? Что удивляет тебя в священной войне против неверных?

Халиль-паша скрестил на груди руки и покорно поклонился. Бейлер-бей, наоборот, невнятно замычал, стал бить себя кулаками в грудь и раскачиваться на месте. Затем поднял голову и смиренно попросил прислать ему шелковый шнурок.

– Я прогневал своего господина и нет мне прощения, – стеная, объявил он. – Пусть свет померкнет в моих глазах, если я недостоин милостей султана.

Визирь присоединился к его просьбе. Мехмед в гневе подскочил на подушках.

– Что здесь происходит?! – заорал он. – Я ничего не понимаю. Вы что, сговорились дурачить меня?

– Если повелитель пренебрегает армией, равной которой нет во Вселенной и объявляет джихад, то это означает одно – в нем исчезло доверие к армии и к опыту своих военачальников.

– А-а, так вот что вас тревожит, – отмахнулся Мехмед. – Нет, бейлер-бей, я не утратил к вам доверия, иначе тлеть бы вашим головам на кольях.

– Вы хотите знать причину? Я отвечу вам, – вновь принялся кричать он. – Если в Риме глава всех христиан во весь голос трубит о крестовом походе, я должен, просто обязан принять ответные меры. И этой мерой будет джихад. Я не желаю испытывать превратности военного счастья. Чем больше армия, тем меньше нежелательных случайностей!

– Мой повелитель, – визирь умело изобразил на лице удивление. – Означает ли это изменение первоначального плана и вместо взятия Константинополя, твои полки двинутся на покорение Европы?

– Учитель, ты хорошо осведомлен о моих намерениях. В Европу я пойду только тогда, когда византийцы, преклонив колени, поднесут мне ключи от своей столицы.

– Тогда я осмелюсь заметить, господин, что чрезмерно большая армия – палка о двух концах. К штурму хорошо укрепленного города она не пригодна – двинувшись на приступ разом, воины в толчее затрут, передавят друг друга. Ей нужен простор, как птице. Она не может остановиться в своем движении: немного найдется земель, способных прокормить такое количество солдат.

– В окрестностях Эдирне твоего приказа ждут сто тысяч храбрецов, – вставил Караджа-бей, – еще не менее двух с половиной сотен тысяч придут к тебе из Анатолии. Аккынджи приведут с собой свои стада, обозы, слуг, женщин. Ты поведёшь за собой поистине огромную армию!

– Я во всем превзойду своих предков, – мечтательно прикрыв глаза, прошептал Мехмед.

Бей сделал украдкой знак визирю и продолжал:

– А если ты бросишь призыв к джихаду, число твоих воинов может увеличиться вдвое, втрое…..

На губах молодого владыки блуждала дремотная улыбка.

– И вот здесь тебя подстережет главная опасность, – обрушил на него Халиль-паша ушат холодной воды.

Султан пошевелился и вперил взгляд в визиря.

– Я не понимаю, Учитель, – медленно произнес он.

– Пригодная для покорения обширных пространств, но вынужденная бездействовать на небольшом участке земли возле города, пока отборные отряды штурмуют стены, армия начнет чахнуть и разлагаться. И вскоре, подобно змее, пожирающей свой хвост, сгубит саму себя.

– Более того, мой повелитель, – подхватил бейлер-бей, – приведя столь большое войско, мы станем посмешищем в глазах всего мира.

– А после падения Константинополя, – продолжил визирь, – эта изголодавшаяся по грабежам толпа зальёт всю столицу, оставив на ее месте лишь камни и пепелища. Что же потом? Чем нам занять такую массу вооруженных людей? Искать новых битв, пусть даже абсолютно бессмысленных и вредных, лишь бы утолить зуд в руках новоиспеченных удальцов? Ведь зачастую даже весьма именитые полководцы были вынуждены следовать на поводу у взбунтовавшейся солдатской массы. И тогда почти всегда их ожидал разгром, поражение от врага, сумевшего воспользоваться слабостью более сильного противника.

Наступило долгое молчание. Мехмед погрузился в раздумье, поводя кончиком языка по губам. Сановники, сидя перед ним на маленьких ковриках, терпеливо ожидали решения.

Наконец Мехмед очнулся.

– Что вы предлагаете?

Бейлер-бей взглянул на визиря и потупился. Халиль-паша провел рукой по бороде.

– Мой повелитель, объявлять сейчас войну всем неверным преждевременно. И в то же время распустить уже собранную армию нельзя. Так пусть же она углубится в сопредельные земли и под предводительством Караджа-бея покорит твоей власти еще несколько христианских областей. Лучшие же части войск останутся осаждать Константинополь до тех пор, пока не принудят его к сдаче.

В это мгновение в зале показался начальник охраны и объявил о прибытии шейх-уль-ислама. Мехмед жестом отослал его прочь, затем пристально взглянул в лицо визирю и перевел взгляд на Караджа-бея.

– Ступайте и вы оба. Я сам приму решение и извещу вас о нем.

Советники поднялись на ноги, склонились перед султаном и пятясь задом, удалились из залы. Мехмед молча смотрел им вслед и когда двери закрылись за пашами, его губы скривились в недоверчивой усмешке.

– Вы оба хитры, но я вижу вас насквозь. Тебе, визирь, близки к сердцу греки и потому ты стремишься отвести от них беду. А ты, бейлер-бей, жаждешь с помощью моих войск присоединить еще два-три жирных куска к своим владениям.

Он вскочил и возбужденно забегал по зале.

– Пожалуй, эти двое правы: джихад сейчас не нужен. Но и уже собранную армию в Европу вести рано.

ГЛАВА XIII

Долговязый человек в черном, прожженном в нескольких местах кафтане плохо вписывался в пёстрое, брызжущее яркими красками убранство дворцовых палат. Все в его облике выдавало чужака – и его внешний вид, и неуклюжая, растерянно-напряженная походка. Он и сам понимал это и потому, понурив голову, старался не смотреть о сторонам, чтобы не привлекать к себе дополнительного внимания. Несмотря на щедро разбрызганные благовония, от его одежды исходил едкий запах гари и жженого металла, в медно-красную кожу лица прочно въелась серая копоть.

Он молча следовал за пожилым пашой, чей надменный вид и уверенная походка говорили о том, что в этом дворце, в этом мире богатства, роскоши и власти он, придворный, – свой человек. Пришелец то и дело сбивался с шага: его размашистая поступь почти в два раза опережала семенящие шажки царедворца.

У самых покоев султана их остановил начальник стражи. Задав короткий лающий вопрос, он встал перед ними, меряя взглядом прибывших с ног до головы. Паша отрицательно покачал головой и провел руками по полам халата. Затем повернулся к спутнику и произнес:

– Есть ли у тебя при себе оружие, венгр Урбан?

Человек растерянно мотнул головой и развел в стороны большие, грубые как у мастерового руки.

– Вход с оружием к повелителю, да продлит Аллах его годы, карается немедленной смертью, – предупредил царедворец.

– У меня нет ничего, – ответил Урбан.

Дежурный офицер приблизился к нему вплотную и ощупывая руками каждую складку на одежде, тщательно осмотрел его с ног до головы. Затем удовлетворенно кивнул и сделал шаг в сторону. Улуг-бей дал знак страже посторониться. Огромные, за два метра ростом, янычары расступились и по пояс склонившись в поклоне, паша и его спутник проникли в покои.

Не пройдя и половины пути до тронного возвышения, они пали ниц, прижавшись лбами к ворсистой поверхности ковра.

– Ты, ничтожный, разучился поторапливаться на службе у царя Константина? – донесся с трона громкий, полный недовольства голос Мехмеда.

– Прости меня, о всемогущий, – пробормотал венгр, не отрывая головы от пола, – я даже платье не успел сменить, так спешил предстать перед твоим величием.

– Слуги султана всегда должны быть наготове, чтобы по первому зову явиться к очам своего повелителя, – наставительно произнес визирь.

– Мне нет дела до твоей одежды, – продолжал кричать Мехмед. – Мы желаем знать, как долго ты собираешься кормить нас своими сказками. Который месяц ты клянешься закончить работу, а результатов нет и в помине. Где пушка, подлый раб?

– Орудие отлито, – венгр поднялся с колен. – Сегодня утром мастера закончили шлифовку и погрузили его на телегу.

– Где оно? – мгновенно успокоился Мехмед.

– В мастерских, в двух милях от твоего дворца, всемогущий. Прикажи, и к вечеру завтрашнего дня орудие будет доставленно в Эдирне.

Мехмед задумался, затем решительно соскочил с дивана.

– Нет. Мы сами поедем туда. А заодно испытаем ее на месте.

Он стукнул кулаком в серебрянный гонг.

– Прикажи седлать лошадей, – небрежно бросил он выросшему в дверях Улуг-бею. – Учитель, ты едешь со мной.

В середине дня улицы Эдирне всегда были полны народа. Заслышав звуки медных труб, возвещающих о появлении правителя, прохожие торопливо падали на колени и не отрывали голов от земли, пока султанский кортеж не скрывался из виду.

Мехмед держал Урбана при себе, хотя венгр не раз порывался поехать вперед, чтобы должным образом обустроить встречу – Мехмед любил заставать людей врасплох. При приближении сиятельного владыки в мастерских поднялось смятение, но султан не обращал внимания на суетливо снующих поодаль людей. Не поднимая надменно полуприкрытых век, он позволил подвести своего жеребца к громоздкому сооружению в два человеческих роста высотой. По знаку пушкаря слуги принялись сдергивать покрывающие его воловьи шкуры и вскоре вздох ужаса и изумления пронесся над толпой придворных. На уродливой, сколоченной из толстых брусьев повозке лежало орудие, равного которому не еще видел мир.

Пятнадцатифутовый пушечный ствол плавно расширялся к казеннику и был украшен затейливым орнаментом; толстые железные обручи обхватывали орудие по бокам, как бы стремясь сдержать распирающую его мощь; начищенный, отливающий багрово-красным цветом металл казалось еще хранил в себе жар плавильных печей.

Некоторое время Мехмед заворожено созерцал это чудовищное порождение человеческого гения, затем тронул коня плетью и медленно объехал повозку кругом. Млея от восторга, приподнялся на стременах и заглянул в огромное жерло, в котором легко мог поместиться сидя человек невысокого роста. Приблизившись, потрогал её рукой, как бы желая убедиться, что это не обман глаз, не сон и не сладостная грёза. Холод металла обжег ему пальцы и отдёрнув руку, он радостно, по-ребячьи, захлопал в ладоши. Пришпорив коня, он одним махом подлетел к Халиль-паше.

– Визирь, ты видишь это чудо? Оно моё! Моё!!

– Повелитель…, – визирь делал предостерегающие знаки.

Но Мехмеда уже невозможно было удержать. Полный восторга, он то и дело приближался к орудию, гладил его руками и радовался, как радуются дети новой игрушке.

– Это чудо! Чудо!!

Угомонившись, Мехмед повернулся к Урбану, который стоял чуть поодаль и с напускным безразличием выслушивал похвалы.

– Когда ты отлил для меня первые два не имеющих себе равных орудия, я понял, что не ошибся в тебе. Но то, что предстало передо мной сейчас….. Я знаю, это творение – лишь отчасти дело твоих рук.

Лицо Урбана начало вытягиваться.

– Но, господин…..

– Сам Аллах вдохновлял тебя в твоей работе!

Среди придворных послышался одобрительный шепот: оказывается, руками чужеземца двигали высшие силы! Ведь и впрямь, не мог же этот презренный иноверец сам сотворить нечто, способное привести в восторг великого государя.

– Начиная с этого дня, ты приступишь к работе над новым орудием, еще более мощным, чем это!

– Мой повелитель, – осмелился возразить венгр, – я безмерно счастлив оказанной мне милостью, но….

– Продолжай, – нахмурился Мехмед.

– Для отливки новой пушки понадобится не менее трех месяцев. И это самый крайний срок, который я могу сейчас назвать.

Мехмед еще более помрачнел.

– У меня в апасе нет ни одного лишнего дня, – пробормотал он. – Армия ждать не может.

Он задумчиво провел рукой по округлому боку пушки. Внезапно его пальцы нащупали вроде бы заглаженную, но еще вполне ощутимую поперечную вмятину, опоясывающую ствол.

– Что это? – он указал на извилистый шов, недостаточно хорошо запрятанный под железный обруч.

– Это…? – венгр вдруг сильно побледнел. – Это так….недостаток шлифовальщиков. Такие полосы всегда образуются при отливке в больших формах.

Смятение литейщика не укрылось от султана. Мехмеда охватило недоверие.

– Орудие стреляло? – отрывисто спросил он.

– Нет, повелитель. Без твоего приказа я не решался на испытание.

– Хорошо. Пусть пушку развернут в поле, – он указал рукой направление.

Урбан закричал, отдавая приказы. Мастеровые засуетились и облепили повозку, как муравьи: одни ухватились за огромные, в полтора человеческих роста колеса, другие дружно впряглись в канаты. Повозка с ужасным скрежетом стала разворачиваться вокруг своей оси. Урбан метался, подгоняя работников хлыстом. Страх по-прежнему сдавливал ему сердце. Мимолетный взгляд султана обнаружил то, что никоим образом не должно было открыться: этот шов был грубым дефектом, способным погубить многомесячный труд.

Во время процесса отливки сразу четыре из двенадцати печей, несмотря на тщательный предварительный осмотр, непостижимым образом засорились почти одновременно. Поток расплавленного металла на какое-то время резко сократился, а потом и вовсе прервался. Шлаковые пробки в печах были быстро пробиты железными стержнями, жидкая медь вновь заструилась по желобам, но и этих нескольких мгновений было достаточно, чтобы ухудшить литье, резко снизить прочность ствола к разрыву. Венгр даже нашел в себе силы не расправиться немедленно с виновником: малейшая огласка могла вызвать кривотолки и стоить ему головы. Но, как выяснилось впоследствии, наказывать уже было некого – мастер, ответственный за работу неисправных печей, угрюмый грек-киприот, как бы предвидя свою судьбу, бесследно исчез во время сумятицы. Специально это было подстроено или нет, оставалось лишь гадать, но в любом случае, грек мог бы стать опасным свидетелем. Устранить его так и не удалось и теперь Урбан с ужасом думал о последствиях, к которым может привести то роковое происшествие.

Одна из колесных осей внезапно подломилась и телега с громким треском завалилась набок. Раздались крики ужаса и боли: одно из колес подмяло под себя двух подмастерьев.

Мехмед подпрыгнул в седле.

– Что такое? – визгливо закричал он. – Вы, грязные людишки, не можете выполнить даже работу ишака? Подвести ко мне виновных!

Трясущихся от страха плотника и его подручного, вытёсывавших ту злополучную ось, подтащили и швырнули на колени перед султаном.

– Сорвать с них одежду и сечь, пока не испустят дух!

Не слушая мольб о пощаде, солдаты повалили несчастных на землю и принялись осыпать их ударами палок.

Мехмед, полуприкрыв глаза, слушал вопли истязаемых, и выражение гнева постепенно покидало скуластое лицо: к недавнему всплеску приятных эмоций при виде медного колосса прибавилось другое острое ощущение – наслаждение чужой болью и страданием. Чувственное довольство распространилось по телу и он хищно повел глазами вокруг. Приметив молодого подмастерья, почти своего ровесника, он соскочил с коня и, подбежав к нему, цепко ухватил его за локоть.

– Пойдешь со мной, – задыхаясь от вожделения, проговорил он и направился к наспех установленному шатру.

Когда, спустя некоторое время, султан с удовлетворенной улыбкой на лице вышел из шатра, пушка уже была установлена. Царедворцы, воспользовавшись отлучкой господина, подкрепляли силы заранее припасенной снедью, которую прислуга торопливо выставляла на расстеленные прямо на земле ковры. При виде султана сановники заученным движением меняли сидячую позу со скрещенными ногами на коленопреклоненную, падали ниц, чтобы потом, за его спиной, разогнувшись, спокойно продолжить трапезу.

Не обращая внимания на окружающих, Мехмед приблизился к Халиль-паше, наблюдающему за работниками, которые выстроившись в длинную вереницу, перебрасывали друг другу в руки плотно набитые холщовые мешочки.

– Чем они заняты, Учитель?

– Закладывают порох в пушку, мой господин.

– Много ли его нужно? – вопрос был обращен к Урбану.

– Двести фунтов, повелитель.

– А ядро вытесано из мрамора и весит тысячу триста фунтов. Сейчас его закатят в жерло, – добавил венгр и отправился отдавать указания.

Перекладина подъемного механизма, напоминающего колодзенный журавль, заскрипела, изогнулась дугой и веревочная корзина с огромным камнем сферической формы медленно взмыла вверх. Подмастерье, проворно вскарабкавшийся на ствол, стал осторожно подрезать веревки и вскоре высвобожденный снаряд с тихим рокотом покатился в глубину жерла. Это был жуткий момент – под тяжестью каменной глыбы порох мог самовоспламениться. Великий визирь, несмотря на услужливо подставленные зонтик и опахало, прикрыл рукой лицо, якобы от солнца: он не желал, чтобы его испуг видели остальные.

– Стреляйте! – рявкнул султан.

К нему поспешил Урбан, широко расставив в стороны свои руки.

– Пусть не гневается повелитель и не сочтет за дерзость мою тревогу, но я вынужден просить его отъехать подальше, на сотню шагов от этого места.

– Зачем? – высокомерно спросил султан. – Ты что же, не уверен в надежности своего изделия?

– Нет, о великий, уверен. Но первый выстрел всегда очень опасен.

Великий визирь поддержал пушкаря, в толпе царедворцев также раздались возгласы одобрения. Мехмед, подумав, милостиво кивнул и удалился на требуемое расстояние. Свита, как всегда, расположилась за его спиной.

Венгр выхватил из жаровни пылающую головню и вопросительно повернулся к султану: по неписанным цеховым законам первый выстрел из свежеотлитого орудия всегда производил сам мастер и если изделие не отличалось надёжностью – увечьем или жизнью расплачивался при взрыве ствола. Ответом ему послужил взмах руки. Урбан приблизился к казеннику, поджег запал, после чего швырнул факел на землю, быстро отошел на десяток шагов и крепко зажал уши руками. Некоторое время ничего ни происходило, лишь из запального желобка тонкой струйкой вился белый дымок.

Затем орудие ожило. Ствол подпрыгнул, из дула вылетел длинный язык огня. От страшного удара дрогнула земля, чудовищный грохот затопил всю округу. Горячая волна пригнула людей к земле, посбивала с голов тюрбаны и шапки. Дико заржав, кони понеслись вскачь, сбрасывая с себя вопящих седоков. Мехмеду удалось удержаться в седле, уцепившись обеими руками в гриву, хотя взбесившаяся лошадь, закусив удила, мчалась, не разбирая дороги.

Огромный клуб белого, пахнущего серой дыма медленно расползался вширь; вдоль направления полета ядра тлела сухая прошлогодняя трава. Сильная отдача вконец разломала телегу, и теперь пушка, дымясь боками, беспомощно лежала на земле, напоминая очищенный от сучьев ствол столетнего дуба. Люди бессмысленно ходили, ошалело поглядывая по сторонам и прикладывая ладони к ушам – многим казалось, что глухота навсегда овладела ими.

Лишь спустя некоторое время султан, а вслед за ним и его свита осмелились приблизиться к поверженному орудию.

– Что это было? – заикаясь от пережитого, спросил визирь. – Злые джинны вырвались на свободу?

– Этот нечестивый готовил на нас покушение! – завопил Саган-паша, выхватывая саблю из ножен.

– О, мудрейший, – венгр даже не повернулся в сторону зятя султана, обращаясь исключительно к Халиль-паше.

И хотя голос его звучал удрученно, с лица пушкаря не сходила торжествующая улыбка.

– Я каюсь, виновен в недосмотре: похоже, мои слуги заложили в орудие двойной заряд пороха.

– Пушка испорчена? – закричал Мехмед.

– Нет, повелитель. Я проверил: в стволе нет ни единой трещинки.

– Тогда ты прав. Больше пороха – дальше полёт.

– Улуг-бей, – султан повернулся к начальнику стражи. – Возьми с собой двух воинов и отправляйся туда, – он махнул рукой в сторону поля, где на удалении более мили висело желтое пылевое облако.

– Найдешь ядро и измеришь расстояние.

Он перевел дух и с восхищением уставился на все еще дымящееся жерло пушки.

– Уж если мои храбрые воины так перепугались при выстреле, то я предвкушаю ужас, в который она подвергнет моих недругов.

– Это творение мастера, – подтвердил визирь. – Оно разнесет в пыль любую стену.

– И стены Константинополя? – живо обернулся к нему Мехмед.

– Не желаю своей самонадеянностью гневить Аллаха, но я думаю, что так должно быть.

– Твой гений ниспослан тебе свыше, христианин, – уже не сдерживая своих чувств, закричал Мехмед. – С сегодняшнего дня ты будешь обедать за моим столом!

Венгр вздрогнул, но поклонился. Меньше всего ему хотелось быть заколотым или отравленным ревнивыми к милостям султана придворными. Помимо этого, хотя и не искушенный в дворцовых интригах, он знал, как легко переходит благоволение азиатских владык в безудержный гнев и потому предпочитал держаться вдали от превратностей судьбы.

– Мой повелитель, – он склонился в глубоком поклоне. – Не лишай меня радости трудиться на благо твоего величия. Ведь если я буду присутствовать на твоих трапезах, кто будет лить для тебя новые пушки?

Мехмед было нахмурился, но затем его лицо прояснилось.

– Ты прав, христианин. Мне нужно будет много пушек, очень много.

Он пришпорил коня, но тут же натянул поводья.

– Мне странно, что царь Константин оказался столь недальновиден, что не только пренебрег твоими услугами, но и позволил тебе беспрепятственно покинуть свои владения.

Венгр вновь поклонился.

– Он был безденежен и плохо ценил мое умение. Я же работаю хорошо только тогда, когда кошель на боку тянет мой пояс к земле.

– Казначей позаботится, чтобы тяжесть твоего кошеля не давала тебе забывать о нем, – пообещал султан.

В это время вернулись посланные в поле воины. На лице Улуг-бея читалось изумление, смешанное с изрядной долей почтительного страха.

– Ты можешь поступить со мной как с лжецом, повелитель…..

– Ну? – нетерпеливо спросил Мехмед.

– Ядро опустилось более чем в тысяче шагов отсюда и вырыло яму, в которой легко может поместиться целая сакля. Мы поначалу не поверили своим глазам….

Мехмед сделал ему знак умолкнуть и вновь повернулся к визирю.

– Я не ошибся в этом гяуре. Я молод, но вижу людей насквозь: еще тогда, когда он стоял передо мной в поношенной одежде и драной обуви и смиренно просил покровительства, мои глаза разглядели в нем великого умельца. Греки падут на колени, когда перед ними предстанет эта пушка.

Он мелко засмеялся и хлестнул коня плетью.

Когда султан и его свита скрылись вдали, венгр приблизился к своему детищу и ласково погладил его горячий бок.

– Ты не подвела меня, моя крошка. Если бы твоя утроба бы лопнула…..

Он замолчал, так как даже думать о последствиях возможной неудачи было страшно. Про себя же он поклялся незамедлительно послать верных людей на розыски беглеца – грека-киприота. И поймав, вырвать ему язык, удушить, зарыть поглубже в землю, чтобы никто, ни одна живая душа не узнала об ущербности орудия.