Текст книги "Гибель Византии (СИ)"

Автор книги: Александр Артищев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 39 страниц)

– Что-о?! – завопил он, вскакивая с табурета. – Что ты сказал? Повтори!

– Пусти, хозяин! – Мартин хрипел и брыкался, пытаясь высвободиться от вцепившихся ему в горло жилистых рук.

– Ты меня задушишь!

– Какой склад? Говори! Какой склад взорвали византийцы?

– Склад на правом крыле. Основной…. Ой, пусти, хозяин!

Венгр разжал руки, схватился за голову и несколько мгновений стоял, раскачиваясь на месте и бормоча себе под нос, как невменяемый.

– Весь порох…. Всё, что завезли накануне из Тырново – всё погибло?

– А мои орудия? – вновь заорал он. – Что случилось с ними?

Урбан повернулся в сторону Мартина, который, стоя возле двери, одним глазом косил наружу, другим – опасливо посматривал на хозяина.

– Пушки целы и невредимы, – последовал ответ.

– Ты это…. Может что-то напутал? – в голосе венгра звучали просительные нотки.

Подмастерье покачал головой и выскочил за дверь.

Урбан пошатнулся, еле удержал равновесие, плеснул в кружку воды из кувшина и жадно, так, что зубы лязгнули о край, припал к ней губами.

"Почему я не слышал взрыва?» – мысли в голове ворочались медленно, как мельничные жернова. – «Ведь если это правда, то подобный грохот мог поднять на ноги даже мертвеца».

"Меня опоили!» – молнией блеснула догадка.

"Но кому и зачем это могло понадобиться?»

Перед мутным взором медленно всплыло румяное вислощёкое лицо торговца-грека. Вчера вечером, после захода солнца, он зашел в шатёр к Урбану и, пересыпая свою речь цветистой восточной лестью, повёл разговор….. О чём? Урбан потёр пылающий жаром лоб. Ах, да! Грек желал сбыть ему пятнадцать тысяч фунтов очищенной меди для отливки новых пушек. Цену он заломил несусветную и не был особенно огорчен последовавшим отказом. Уходить торговец однако не торопился и неустанно нахваливая дивный вкус, то и дело подливал в чашу собеседника вино из своей объёмистой фляги. В то время как сам едва прикасался губами к напитку. Прошлым вечером венгр был убеждён, что купец всего лишь прибегает к старому как мир способу улещивания несговорчивых покупателей. Но почему тогда так зло и мстительно блестели его глаза? Сомнения все больше охватывали Урбана.

«Если в вино был подсыпан яд, я бы не проснулся никогда. Сонный порошок? Или медленная отрава?»

Венгр терялся в догадках. Хотя он и не отличался особой сообразительностью, но всё же постепенно начинал понимать, что его заблаговременно вывели из какой-то непростой игры, в которой не последнюю роль играл взрыв пороховых складов. Дальше этой мысли он пойти не сумел.

Дверь распахнулась от сильного удара ногой. В шатер быстрым шагом вошел плечистый сотник в одеждах янычара с двумя лучниками по бокам.

– Кто здесь венгр Урбан? Ты? – отрывисто спросил он.

Мастер медленно вернул кружку на стол и распрямился.

– Я. Что тебе надо?

– Паша желает знать, почему молчат пушки.

– Как же они могут стрелять, если ваша охрана проспала вражеских поджигателей?

Юзбаши перекосился от злости и сделал шаг вперёд.

– Ни слова больше, гяурская свинья! Ты слышишь? Ни слова больше, не то я зарублю тебя.

Его рука легла на эфес сабли.

Венгр пожал плечами, оторвал утиную ногу и стал хладнокровно грызть её.

– Ты сейчас же пойдёшь на батарею и начнёшь обстрел пролома. Это приказ султана!

Урбан швырнул на стол обглоданную кость.

– Я во всём покорен воле своего господина. Однако пороху в моем личном орудийном погребе хватит лишь на три дня обстрела.

– Не твоего ума дело, гяур! Через три дня мы подвезём столько пороха, что поднимем на воздух стены этого подлого города!

Юзбаши повернулся к выходу.

– Поторапливайся, – прошипел он напоследок и так пнул распахнутую дверь, что она слетела с петель.

Пушкарь сплюнул, сорвал с крюка кожаный шлем и вышел наружу. Почти сразу же к нему подбежал молодой турок из числа орудийной прислуги и стараясь попасть хозяину в шаг, быстро затараторил, захлебываясь в словах. Урбан не останавливался, вполуха слушая сбивчивый рассказ. Поначалу турок, проклиная коварство греков, красочно описывал панику, поднявшуюся после взрыва среди войск Исхак-паши, затем перешел к основному. И только тут Урбан остановился, впившись глазами в чумазое лицо прислужника.

– …..а когда мы прибежали на крик, то увидели на земле, возле главной пушки, два бездыханных тела. Всемогущий Аллах, там была целая лужа крови! Горло одного из стражников было перерезано так глубоко, что голова почти отделилась от тела. Но второй показал себя настоящим воином: сабля в его руке была запачкана в крови нападавшего, хотя тот и успел не менее трех раз ударить храбреца кинжалом в грудь. И если не предательский удар от подкравшегося сзади сообщника убийцы, который и разрубил мечом затылок воина-героя, им бы никогда не уйти из наших рук!

– Так значит вы их упустили! – заорал Урбан, замахиваясь кулаком.

– Хозяин, я же говорю, – юноша привычно увернулся от удара, – сразу после этого был взрыв, все страшно перепугались, бегали и кричали полночи. Трудно было разобрать, где свой, а где враг.

Вспышка бешенства сменилась глубоким безразличием.

– Вы видели их? – устало спросил он. – Лазутчиков было двое?

– Да, господин, до того, как взорвались склады, бегущих было двое. Потом все вскочили на ноги, бегали, кричали, махали руками….

– До пушек они не дотронулись?

– Нет, не успели. Мы пришли слишком быстро.

– Слишком быстро…, – усмехнулся венгр. – Что ж, и на том спасибо.

Он медленно обошел бруствер, на глаз отметил расстояние от кровяной лужи до ствола орудия, затем поднялся на лафет и беглым взглядом осмотрел запальник. Порох в канавке уже успели заменить на сухой, оставалось только поднести фитиль. На всякий случай венгр проверил прицел и правильность наклона заранее наведённой пушки. Ограничившись этим, он соскочил на землю и отряхнул руки.

– Запаливай! – крикнул он прислуге.

Мускулистый турок с пятнами копоти на теле извлёк из жаровни пылающую головню, вскарабкался на лафет и вопросительно взглянул на Урбана. Венгр неторопливо завязывал на подбородке тесемки кожаного шлема, предохраняющего слух от оглушительного грохота при стрельбе. Невзирая на сильную головную боль, он с усмешкой рассматривал натянутые воловьи шкуры вдоль бреши в крепостной стене.

– Глупцы, – пробормотал он. – Надеются лоскутками кожи остановить полёт моего ядра!

Он пренебрежительно хмыкнул и дал отмашку рукой.

"Хорошо еще, что лазутчики не успели испортить орудие», – подумал он, возясь с непослушным узлом.

Тут венгр вздрогнул и опустил руки.

"Испортить…?!»

Страшная догадка мелькнула у него в голове.

– Остановитесь!! – во всю мочь закричал он.

Но было поздно. Огонь стремительно бежал по затравочной бороздке. С пронзительной ясностью Урбан вдруг осознал, что именно должно произойти через мгновение.

– А – а…., – простонал он и рухнул на колени, обхватив голову руками.

Полные жажды мщения за ночную сумятицу, султанские воины столпились у переднего края лагеря в ожидании утренней потехи. Раздавшийся грохот был встречен громкими приветственными криками. Десятки тысяч горящих злорадством глаз устремились в сторону бреши, ожидая нового сокрушительного удара ядра. Но жалкие заслоны греков не спешили разлетаться в клочья. Тогда воины повернули головы к батарее и увидели, что бронзовый колосс исчез в облаке дыма и пыли.

«Праща Аллаха» прекратила существование. Расчет византийцев оказался верен: ствол пушки, дефектный со дня своей отливки, закупоренный к тому же на пути продвижения ядра небольшим куском железа, не смог выдержать чудовищного напора раскаленных газов и разлетелся далеко по сторонам смертоносным градом металлических осколков.

Ничем не примечательный сербский ополченец в высокой меховой шапке вздрогнул при виде взрыва на батарее, побледнел, перекрестился и заплетающимися шагами пошел прочь от возбуждённо гомонящей толпы. Оказавшись в стороне от случайных взглядов, он ощупал на поясе тяжелый, глухо звякнувший от прикосновения кошелек, затем извлёк из ножен меч и в десятый раз принялся тщательно обтирать тряпкой клинок.

ГЛАВА XXIV

– Ого! Шумно гуляют! – прислушавшись, произнёс один из горожан.

Двое ополченцев, только что сменившись в дозоре, устало волоча ноги, шли по направлению к своим жилищам. Из корчмы, мимо которой они как раз проходили, неслись крики, хохот, отдельные возгласы.

– Наши или латиняне? – второй, помоложе, вопросительно взглянул на товарища.

– Сейчас проверим.

Первый ополченец приблизился к низкой дубовой двери и тычком распахнул её. Гвалт хмельных голосов поначалу оглушил их. Горожанин ободрительно кивнул своему более робкому напарнику и приставив копьё к стене, направился вглубь помещения.

Из десятка грубо сколоченных столов, более похожих на козлы для распилки дров с дощатым настилом поверху, пустовало лишь два. За остальными, сдвинутыми в ряд, сидела уже изрядно подвыпившая ватага пёстро одетых воинов. Одни без устали опрокидывали себе в рты полные чаши вина; другие взахлёб, стараясь перекричать друг друга, рассказывали что-то; некоторых разморило так, что они, опустив головы на плохо струганные доски столов, мирно подрёмывали, не реагируя на случайные тычки от соседей.

Навстречу новоприбывшим, из-за стойки с медной и глиняной посудой, поднялся приземистый человек, узловатым ручищам которого позавидовал бы любой молотобоец.

– Желаете выпить? – утробно пророкотал он.

Но не успели горожане открыть рты для ответа, как от столов донёсся радостный окрик:

– Ефремий!

Ополченец быстро оглянулся в сторону возгласа.

– Ты ли это, старина? Хорошо, что встретились!

Ефремий всмотрелся в лица сидящих и в свою очередь издал радостное вопль.

– Мануил, старый черт! Где ты пропадал?

Он направился к столу, приветственно потрясая рукой.

– Как это где? Кости дробил язычникам, пока ты дрых у женушки под боком.

– Вот и врёшь! Весь день сегодня простоял в дозоре. Да только неверные не очень-то жаловали нас своим вниманием.

– Видать, далеко от нас стояли. На нашем участке было жарковато. Ну о том разговор впереди. Бери табурет, зови своего приятеля и присоединяйся к нам.

– Мы празднуем победу, – пояснил один из пирующих и столкнув с колен женщину в нечистом переднике, по-виду – служанку, отвесил ей шлепка по мягкому месту.

– Ну-ка, красотка, неси ещё вина для гостей!

– Потише, ты, мужлан! Ишь, размахался ручищами. Жене своей давай под зад!

– А ты не ругайся. Не то как встану….

– Это ты-то встанешь? Как бы не так! Нагрузился не хуже бочки, вот-вот фонтаны из ушей забьют.

– Твоё имя Ефремий? – деловито осведомился щуплый горожанин, сидящий у дальнего края стола.

– Да, – кивнул головой ополченец.

– Будь здоров, Ефремий! – дружно гаркнула вся компания.

Раздался стук сдвигаемых кубков.

– А тебя как звать? – спросили его более робкого товарища.

– Марком.

– Твоё здоровье, Марк!

Стук повторился вновь.

– Хозяин, вина!

– Так ты говоришь, участвовал в вылазке? – почти в самое ухо прокричал Ефремий изрядно захмелевшему Мануилу.

– Я ж говорю…!

– Ты, навроде, был пешим? Где лошадь раздобыл?

– Купил. Намедни у стены подколол янычара, стал шарить у него по карманам, а там аж целая пригоршня золотых. Не вру, клянусь Богородицей! И ещё какие-то цепочки, браслеты….

– Эх, везёт же недоумкам! – шумно вздохнул один из бражников. – А у моих мертвецов – всё медь да серебро. Не больно-то и поживишься.

– Ой, не могу! – взвыл его сосед, одной рукой придерживающий сидящую рядом с ним девицу.

– Друзья мои, вы только послушайте, что несет эта дура!

– Сам ты дурак!

– Нет, ты скажи, скажи! – подталкивал он в бок обиженно хмурящуюся женщину.

Но та, сжав губы, отворачивалась в сторону.

– Что, что она сказала? – заинтересовались прочие.

– Говорит, толчок подземный был сегодня утром. Они с подружками перепугались, думали – Господь на небе сердится.

От дружного хохота дрогнули стёкла в окнах корчмы.

– Ха-ха! Она думала – землетрясение!

– Ага! Турки землю трясли. Вцепились в нее все разом – и давай дергать из стороны в сторону!

– Перестаньте смешить! Вино обратно польётся….

– Э-э, не сюда, а на пол. Пригнись пониже, вот тогда и смейся.

– Дура – она и есть дура. Землетрясение выдумала. Это же наши умельцы подкоп турецкий взорвали.

– Говорят, тыща нечестивых под землей заживо осталась.

– Какое там «заживо»? Это же все равно, что зарядить человеком пушку и вытрелить из нее. Много ли потом насобираешь?

– Да-а, не позавидуешь нехристям! Рыли подкоп, рыли, а он возьми да лопни!

– …а-ха-ха!

– И это всего лишь два дня спустя после того, как взорвали их пороховые погреба, пушку венгра-христопродавца, да и его вместе с ней!

– То-то султан взбеленился!

– Да только ли султан? Магометане лезли через ров, как оглашенные. Не успевали им головы сносить.

– Наших тоже немало погибло, – рассудительно произнёс кто-то.

– Это ещё как посмотреть, – возразили ему. – Один за десяток неверных – правильный счет.

– А потом, когда мастер Димитрий приказал распахнуть ворота, вот мы задали перцу тому, кто не успел вовремя сбежать!

– Хозяин, вино высохло! – орал какой-то верзила, тряся над своей чашей пустым кувшином.

– Я слышал, стратег зарубил какого-то важного бея, – стараясь перекричать шум, спрашивал Марк.

– А вот и нет! Не стратег это был, а наш, из простых.

– Как так? Ведь говорили….

– Ты меня слушай, я все видел. Своими глазами….

– Звать тебя как?

– Игнатий.

– И что же ты видел, Игнатий?

– Наш это был, не из знатных. По имени Раккавей….

– Рангевис, а не Раккавей!

– Один бес! Сказывают, из Афин он, доброволец. Зарезал по пути какого-то пузатого бея, отобрал его деньги и сбежал за море. Купил себе богатые доспехи, лошадь и примчался к нам на подмогу.

– Почему же тогда…? – настаивал Марк.

– Ты не галди, меня слушай. Шлем-то у него с рогами был! А на макушке пук павлиньих перьев торчал. Броня тоже знатная, вот османский паша и решил, что это мастер Димитрий. И пожелал потягаться с ним силами.

– Бей-то был не из простых, – вставил кто-то. – Пленные говорили – личный знаменоносец самого султана! Омар-паша по имени. Широкоплечий такой, крепкий, как дуб.

– Да нет, то переводчик напутал. Не знаменоносцем он был, паша этот, а единоборцем. Ну тем, кого цари выставляют в именитых поединках….

– А я что говорю? – Игнатий застучал кулаком по столу, не желая никому уступать право рассказчика.

– Этот бей кричал что-то по-своему и рвался к Рахкавею. Но и тот храбрец не из последних. Вот и сцепились они, как два петуха. Видел, небось, бои петушиные? Мы уж решили было – конец афинянину пришел.

– Да что ты всё врёшь? Не афинянин он вовсе. Наш, из ромеев!

– Молчи! Не мешай…… Ну значит, дерутся они, дерутся, а щепки из щитов летят, как перья….

– Да, да, уже слышали. Как перья на петушиных боях….

– Помолчите же наконец! Дайте дослушать!

– Крепко дрался Рахкавей и вскоре бею пришлось несладко……

– Ещё бы! У Рахкавея секира была, а у бея – сабля тоненькая.

– Жидки они против нас, хотя и славятся, как добрые рубаки…….

– Дальше, дальше, – до предела заинтригованный Марк локтями толкал соседей, чтобы добиться желаемой тишины.

– Ну так вот, рубились они, рубились. Оба в кровище, а отступать не хотят. Бей тоже упорный попался: видит – дело плохо, но сдаваться и не думает. Кричит что-то по своему и снова саблю заносит. Размахнулся и – р-раз – по голове афинянину. А клинок-то, глянь, и застрял между шлемом и рогом. Только хотел выдернуть обратно, да уже поздно было: промеж глаз на вершок железо сидело!

– Не успел бей свалиться с седла, как Рахкавей поудобнее хватает секиру и….

– Бац!! И разваливает бея пополам, от плеча и до пояса!

– Эх, добрый парень был, этот Рангевис. Жаль только, убили его.

– Убили?! Как?

– Он-то на радостях вопить начал, затем ухватил застрявшего в седле бея за бороду и принялся голову ему срубать. Трофей, значит, хотел заиметь. А какой-то янычар возьми да и пусти в него стрелу. Прямо в шею попал, под забрало шлема.

– Мы было бросились его отбивать, да не успели. Сбоку налетела тьма нехристей и начала теснить нас обратно к пролому. Если бы протостратор не двинул нам на помощь гвардейцев, мусульмане могли бы прорваться в город.

– Брешешь! – возразил другой заплетающимся языком. – Они уже проникли за стены и только потом отступили обратно.

– Ну, брат, ты уж совсем заболтался. Больше ему не наливайте, а то ещё начнёт уверять, что он в одиночку отогнал турок от города.

– Почему в одиночку? Вместе с остальными. И еще генуэзцы помогли: забросали врага бочками с порохом и горючей смолой.

– Генуэзцы – бравые ребята. Но и мы им ни в чём не уступим, – один из воинов ущипнул проходящую мимо служанку в бок.

Та коротко взвизгнула.

– Ты согласна, малышка?

– Руки прочь, грубиян!

– Друзья! – Мануил застучал кубком об стол. – Выпьем за упокой души раба Божьего Рангевиса-Рахкавея!

– Вечная память герою!

– Сказывают ещё, – молвил один из пирующих, – что султан до того осерчал на своих солдат, что приказал им рубить головы и камнемётами метать в город.

– Я видел это! – Ефремий сморщился, как-будто хлебнул уксуса, затем поднес к губам кубок и залпом опорожнил его.

– Преотвратное зрелище, скажу я вам. И если бы только головы! А то и руки, и ноги.

– Тьфу! – громко плюнула одна из гетер. – Мерзость!

Она соскочила с колен Мануила и одёрнула юбку.

– Пошли отсюда, Феодора, – позвала она подругу. – Не место нам здесь. Уж если мужики заговорили о мертвецах, то это на всю ночь.

– Ты и впрямь так думаешь? – возразил один из воинов.

Он обхватил её сзади руками, перебросил через колено и задрав на ней юбку, сильно ущипнул за розовую округлость.

– Не знаю кто как, но моё место здесь! – во всеуслышание заявил он.

Дружный гогот перекрыл визг вырывающейся женщины.

– А теперь, девки, танцуйте и пойте!

– Хозяин, музыку давай!

– Где я вам её добуду среди ночи, неугомонные? Тем более что и за выпивку вы ещё не заплатили.

– Заплатим за всё! Только не ной.

– А будешь надоедать – все горшки об твою голову переколотим.

– Тан-нцуем! – массивный, почти квадратный ополченец попытался было вскочить на стол, но не удержался и звучно шлепнулся на кирпичный пол.

Это еще более развеселило публику.

– Видали, как Прокопий сверзился?

– Не поднимайте его, пусть лежа попляшет.

– Девки, кому сказано? Скидывайте одежду и лезьте на столы.

– Пр-равильно! Гулять так гулять!

– Евстигней, ты спишь? Продери глаза, дурень. Смотри, что делается!

– Да оставь ты его. Спихни под стол, авось до утра проспится.

– Марк, ты куда? – Ефремий поймал за руку поднявшегося из-за стола товарища.

– Пойду я, – ответил тот, неодобрительно поглядывая на начинающийся разгул. – Жена дома ждет, дети.

– Успеешь! Оставайся…. Может в последний раз душу отводим.

– Не хочу я. Устал. Пусти, Ефремий.

– Как хочешь, – пожал плечами тот. – Вольному воля.

Марк подхватил стоящее у входа своё копьё и вышел наружу. Густая тьма на мгновение ослепила его. Он потянулся, вдохнул полной грудью свежий, пахнущий морем воздух и медленно переставляя гудящие от усталости ноги, побрёл в сторону своего дома.

– Значит, сын мой, взрыв подкопа прошёл удачно?

– Да, мастер, – Алексий поудобнее устроился в кресле. – Иоанн Немецкий оправдал свою репутацию. Благодаря нашим указаниям он точно вывел встречный подкоп к вражескому и произвёл взрыв пороховой мины именно в тот момент, когда кирки турецких землекопов уже долбили разделяющую проход перегородку.

– Сколько человек погибло при этом?

– Трудно определить. Вероятно, несколько десятков. Но народная молва уже успела многократно увеличить число погибших.

– И взрыв спровоцировал новую атаку со стороны осаждавших. Хотя это нетрудно было предвидеть.

– Да, мастер. Штурм был ожесточённый. Враг едва не прорвался через брешь, но общими усилиями его удалось отогнать обратно.

Феофан удовлетворённо кивал головой.

– Скажи мне, Алексий, что это за история с расчленёнными трупами османских солдат?

– Я был сам поражён, мастер. Осатанев от преследующих его неудач, султан повелел забросать Константинополь трупами своих же воинов, погибших в этом бою. А так как человеческое тело громоздко для метательных механизмов, тела разрубали на куски и лишь затем швыряли катапультами за стену.

Даже немало повидавший на своём веку советник императора не сразу пришёл в себя от изумления.

– Да-а, – протянул он после долгого молчания. – В истории не раз бывали случаи, когда для устрашения враг метал в крепость к осаждённым отсечённые головы захваченных в плен солдат. Но такое….

Он развёл плечами.

– Это едва не вызвало бунт в войсках, – заметил Алексий. – Даже самые преданные сатрапы возмутились против такого решения. Особенно негодовали шейхи и дервиши: ведь по обрядам исламитян не дозволяется даже засыпать тело единоверца землей, а расчленять останки и разбрасывать их на поругание врагу и вовсе кощунство.

– И что же султан?

– Он упорствовал, пока недовольство не перекинулось на корпус янычар. Лишь после начавшейся резни между ними и занятыми выполнением приказа оглан-лары, он пошел на попятную.

– Но для чего понадобилось Мехмеду оскверять тела погибших?

– К сожалению, мастер, это не было импульсивным решением. Он желал вызвать в городе эпидемию от гниющих тел. Мне это доподлинно известно. Один из наших осведомителей в ставке султана донёс, что сатрапы пытались переубедить своего владыку, мотивируя под конец даже не религиозными и моральными соображениями, а тем, что город слишком велик и опасность заражения ничтожна.

– Да, сын мой, ты прав! – Феофан скрестил руки на животе. – Мехмед уже пытался вынудить нас к сдаче, отравив нечистотами воду в реке Ликос. Он не знал, что в городе созданы значительные запасы воды в хранилищах.

– В ответ на это нами были отравлены все колодцы внутри и вокруг лагеря, – ответил Алексий. – Два дня подряд турецкие войска усиленно выкапывали новые.

– Теперь же султан вознамерился с помощью трупного яда устроить мор среди горожан! – брови старика гневно двинулись к переносице.

Некоторое время он молчал, как бы не в силах принять нелегкое решение. Затем заговорил вновь.

– Сын мой, подойди к книжному шкафу.

Алексий повиновался.

– Нажми на тайную пружину, сдвинь его в сторону и извлеки из углубления ключи.

Массивный шкаф, полки которого до потолка были уставлены рукописными фолиантами, повернулся вдоль боковой оси плавно, без единого скрипа шарниров.

– Выбери из связки тот, к которому прикреплена бирка VI.

– Этот, мастер?

– Да. Слушай внимательно. Возьмёшь с собой двух слуг, спустишься в подвал и отомкнешь ключом дверь под тем же номером. В том маленьком помещении хранятся два обшитых свинцовым листом ящика. Они не тяжелы. Эти короба должны быть погружены на вёсельную лодку и тайно вывезены за пределы Константинополя.

– В какую сторону, мастер?

– Их необходимо выгрузить в двух милях от правого фланга османского лагеря. Доверенный человек, сопровождающий ящики, должен на выделенные ему деньги купить подводу с лошадью. Затем, с помощью зубила и молотка, он вскроет короба. Но перед тем он обязан плотно обвязать нижнюю часть лица двумя полосками материи, смоченной уксусом.

– Я перестаю понимать, мастер.

– Вскоре поймешь. Но пока что слушай и запоминай. Вскрыв эти ящики, он обнаружит в них аккуратно сложенные отрезы тканей, покрывала, богатые одеяния, обувь, керамические чаши и кувшины. Не прикасаясь к ним иначе как железными щипцами или кожаными рукавицами, он погрузит эти вещи на повозку и под видом бродячего торговца направится в турецкий лагерь. Там он постарается тем или иным способом сбыть товар османским воинам.

– Эти вещи отравлены? – высказал догадку Алексий.

– И да, и нет. Специально их никто не отравлял. Они были взяты в домах, где доживали свои последние дни больные моровой язвой, чумой, посетившей Константинополь три с лишним десятилетия назад.

Старик взглянул на своего приближенного.

– В то страшное время смерть тысячами косила ни в чём не повинных людей. Меня она обошла стороной и по какому-то наитию свыше я решил подчинить ее себе, запрятать в обшитые металлом короба, чтобы бубонная погибель не вырвалась случайно наружу. Но, похоже, настал срок, когда необходимо вызволить дракона из его темницы, чтобы не дать свершиться злодеяниям похуже этого.

– Да поможет нам в этом Бог! – твердо произнёс Алексий.

– Поначалу ящиков было три, – не слыша его, продолжал Феофан, – Но вскоре их число уменьшилось. Ровно тридцать один год назад армия Мурада II, отца нынешнего султана, осадила нашу столицу. Осада эта не была продолжительной. Помимо нехватки у мусульман приспособлений для штурма, над войсками внезапно пронеслось поветрие чумы. В ужасе от расползающейся заразы, султан приказал спешно снять лагерь и переправить армию за Босфор.

– Надеюсь, сын не окажется глупее отца.

– Я тоже надеюсь на это. Ступай, Алексий!

Оставшись один, старик повернулся в кресле и еще долго смотрел на подрагивающие огоньки свечей. Нет, он не испытывал угрызений совести. В схватке со смертельным врагом хороши все средства, способные хоть немного поколебать мощь противника. И молодой султан уже понял это. Но ему не хватило выдержки и жизненного опыта действовать исподволь, чтобы не вызывать людского гнева и осуждения. Ведь стоило только ему объявить трупы расчленённых – телами христиан и тогда вместо бунта он получил бы полное одобрение от своего окружения.

Феофан шевельнулся в кресле.

Даже если признаки начинающегося мора будут выявлены достаточно быстро, у османских воевод не окажется иного выбора, как снять с позиций охваченные недугом полки и под тем или иным предлогом убрать их прочь от основного лагеря. Это частично ослабит вражескую армию, а неизбежные слухи и пересуды посеют страх и смятение среди оставшихся.

– Мудрейший! – управитель склонился в глубоком поклоне. – Восточный бейлер-бей Исхак-паша просит твоего позволения принять его немедленно.

Визирь отложил в сторону увесистую книгу и недовольно нахмурился.

– Нехорошо, Селим, заставлять таких гостей ждать у порога. Проси его ко мне.

– Слушаюсь, мудрейший.

Селим исчез за полотняной дверью. Через мгновение в шатёр быстрым шагом вошел Исхак-паша.

– Прости за беспокойство, мудрейший…., – начал он, убедившись, что кроме них в помещении нет никого.

– Мне странно слышать такие слова, – возразил визирь, поднимаясь навстречу бейлер-бею. – Твой приход всегда в радость для меня. Садись, паша. Не желаешь ли освежиться с дороги?

– Нет, благодарю, мудрейший. Дело, приведшее меня к тебе, не терпит отлагательств.

– Я слушаю тебя.

– Это нужно видеть, а не слышать. Не откажи в милости сесть на коня и последовать за мной.

Халиль-паша удивленно поднял брови. Но повнимательней взглянув в глаза бейлер-бею, понял, что произошло нечто серьёзное и без лишних слов вышел из шатра.

– Не плохо бы прихватить с собой твоего личного лекаря, – шепнул Исхак-паша на ухо визирю, пока слуги подводили к ним лошадей. – Его присутствие может оказаться нелишним.

Визирь вновь удивился, но возражать не стал. Спустя некоторое время немногочисленная кавалькада прибыла в ставку Исхак-паши.

– Тысяцкий! – распорядился бейлер-бей. – Приведи сюда одного из тех, кто был сегодня утром заключен под стражу.

– Чауши паши выявили измену среди его солдат? – высказал предположение визирь.

– Хуже, мудрейший, гораздо хуже, – мрачно отвечал тот.

– Хуже измены? – визирь недоумевающе покрутил головой.

Невдалеке показалась группа вооруженных людей. Визирь чуть сощурил глаза: между стражами, спотыкаясь на каждом шаге, понуро брёл человек в одеждах пехотинца – яя. Когда они приблизились, Исхак-паша приказал конвою расступиться и отойти на двадцать шагов. После чего вопросительно взглянул на визиря. Тот всё еще терялся в догадках.

– Его лицо, мудрейший. Присмотрись внимательнее.

– Как видно, этот воин слаб и истощён, – задумчиво произнёс Халиль-паша. – И язвы на его лице – следствие плохой пищи.

Он повернулся к своему лекарю.

– Что скажешь ты, аль-Асир?

– Мне кажется, у него горячка, – араб в сомнении качал головой. – Дозволит ли мудрейший более тщательно осмотреть этого человека?

– Я думаю, бейлер-бей именно поэтому и настоял на твоем присутствии, – усмехнулся Халиль-паша.

Лекарь спешился, приблизился к больному, пощупал пульс, разорвал на нем рубаху, заставил поднять руки, всмотрелся в струпья на коже. После чего поспешно отступил назад.

– Ты уже закончил осмотр? – осведомился визирь.

– Да, господин, – лекарь извлёк муслиновый платок и промокнул блестящий от проступившего пота лоб.

Затем, откупорив маленькую флягу на поясе, он обильно смочил руки едко пахнущей жидкостью и принялся тщательно обтирать их.

– Я покорнейше прошу обоих пашей не приближаться к этому человеку. Даже дышать с ним одним воздухом очень опасно.

– Договаривай до конца, аль-Асир.

– Этот воин смертельно болен, – араб подошел к Халиль-паша вплотную и тихо, так, что даже бейлер-бею пришлось напрягать слух, произнёс несколько слов.

– Бубонная чума? – визирь резко выпрямился в седле. – Черная погибель?

Лицо верховного советника сильно побледнело.

– Ты не ошибся?

– Господин, я головой ручаюсь за свои слова. К вечеру следующего дня этот человек умрет.

– Он прав, – мрачно подтвердил бейлер-бей. – Мой личный лекарь утверждает то же самое.

Некоторое время Халиль-паша молчал.

– Возвращайся к себе, аль-Асир, – наконец вымолвил он. – И не забудь покрепче держать язык за зубами.

– Нет такой тайны, которая не умерла бы во мне по воле моего господина, – с поклоном ответил араб и сев на коня, направился в центральную часть лагеря.

– Поедем и мы, паша. К тебе, в твоё гостеприимное жилище. Нам нужно о многом переговорить.

Визирь тронул плетью коня.

– Как быть с этим человеком?

– С этим человеком? – переспросил Халиль-паша.

– Стража! – громко окликнул он.

Воины гурьбой ринулись на зов.

– Этот солдат – страшный преступник, лазутчик гяуров. Посадите его в мешок, привяжите камень и утопите в море. В самом глубоком месте.

Приговорённый дёрнул головой, поднял мутные глаза на пашу, как бы силясь осознать смысл слов визиря. Когда его схватили и заломили руки за спину, воин хрипло вскрикнул и слабо, насколько хватало его быстро гаснущих сил, стал вырываться из железной хватки стражей.

– Мой господин! – стонал он. – Я ни в чем не повинен. За что же ты караешь меня?

Визирь поворотил коня. Исхак-паша, недовольно хмурясь, последовал за ним.

– Что нам делать с остальными? С теми, кто уже заболел и кто мог заразиться, – произнёс он, не скрывая раздражения. – Всех же не перетопишь.

– Ты так думаешь? – бросил визирь через плечо. – Напрасно.

Он натянул поводья.

– Мне расхотелось ехать в твой шатёр. Разговор предстоит серьёзный, а у стен могут оказаться уши. Побеседуем-ка лучше на открытом воздухе.

Исхак-паша согласно кивнул головой.