Текст книги "По следу Саламандры"

Автор книги: Александр Бирюков

Соавторы: Глеб Сердитый
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Вывеска над входом (в этот раз он внимательно ее рассмотрел) была будто бы старой и слегка облупившейся. Это придавало заведению некоторую основательность и уют. Но в действительности она была совсем свеженькой, просто стилизованной под ветхую.

В последнее время он не бывал в таких тавернах, посещая исключительно те яркие места, где все сверкает начищенной медью и выкрашено белой и зеленой краской. Где новенькая мебель и нет темного угла. Где зеркала и многослойные скатерти. Где подойдет распорядитель зала и ненавязчиво поможет сформировать меню трапезы.

Таверна была из тех, где на жилистых истертых столах нельзя поставить кружку прямо… Это соответствовало вывеске, где красовалась кривая аляповатая кружка.

Газовые рожки в закопченных плафонах цветного стекла. Стойка бара сделана в виде стены – «гуляй–города» – передвижной деревянной крепости, какие были популярны в стародавние времена.

Присесть возле нее предлагалось на корзины, применявшиеся для переноски ядер. Корзины стояли на ножках стилизованных под старинные ружья. Впрочем, сиденья эти выглядели достаточно комфортабельными.

Здесь никогда не будет полно народу, но любой матрос или рыбак найдет здесь то, что ищет.

У дверей таких таверн обычно стоит грубо вытесанный деревянный привратник, и посетитель сам качает посох, чтобы открылась раздвижная дверь.

Хайд вновь осмотрелся.

Хозяин заведения, а это, вернее всего, был именно он, подремывал за стойкой в плетеном кресле. Он явно был не из тех, кто бросается к посетителям с притворным радушием.

Очевидно, его историк не настаивал на активном образе жизни и не подталкивал его к самоотверженному труду, довольствуясь минимальными рисковыми выплатами.

Фейери, еще вчера бывший Хайдом, прошел между столиками и обогнул огороженный разлохмаченными канатами шестиугольник утрамбованной глины – площадку для поединков по беску.

Он занял свободный столик.

На столе стояла плошка с каштанами на тарелке для шелухи, и шелухи было больше, чем каштанов.

Маленький шоу–фон–проектор стоял в уголке.

Собственно экран был маленьким. Механизм располагался за чем–то вроде ширмы, неказисто расписанной фигурами на тему легенды о деве Дехат, дочери лендлорда Градлона и Лэре – владыке северных вод. Странно было видеть эти картинки вдали от моря Арморик. Но, возможно, ширма была привезена из тех краев – с родины этой легенды…

Шоу–фон–проектор тихонько бубнил… Маленький экран показывал Мориса Тейта – знаменитого комментатора новостей. Его традиционно короткий сюртук в тонкую белую полоску, застегнутый на все пуговицы, мерцал на экране аппарата низкого качества.

Хайд (мы будем его называть, как привыкли) знавал этого Мориса Тейта, хоть и не близко. Тейт был знаменит не только тем, что носил несколько вычурный, завязанный сложными пышными бантами галстук, придававший ему сходство с птицей, прохаживающейся грудью вперед. Тейт обладал хорошей памятью, приятным голосом, четкой дикцией и тяжеловатым юмором. Ничем другим он не был интересен.

Но то, что он говорил с экрана, могло оказаться для Хайда важным, и тот пересел поближе. Никто больше новостями вроде бы не интересовался.

Прохаживаясь в узком пространстве экрана и заглядывая в блокнот, бледный маленький призрак Тейта продолжал что–то рассказывать.

Говорил Тейт, словно безучастный сторонний свидетель людской суеты:

– …Мулера подтвердил информацию о прекращении эмиссии кредитных билетов. Мулер, таким образом, рассчитывал спровоцировать рост обеспечения кредитных обязательств в золотых аникорнах. И, кажется, расчет оправдался. Прокатились слухи о том, что синдикат ориентируется на получение крупного заказа. И обеспечение начало расти.

Хайд покачал головой, словно вытряхивая из висков ненужную ему информацию.

Но что–то привлекло его в этой новости. Что–то касалось и его жизни. Что ему с того, что синдикат Мулера разбогатеет, не сделав ничего и не затратив никаких ресурсов? Но была в этом известии неприятная будоражащая новизна. Мулер опустился до спекуляции финансовыми обязательствами путем распускания слухов?

Тейт продолжал рассказывать о том, что Грея Дориана выступает в «Ленд–Пэлас» с огромным успехом.

– Жители северо–западного берега канала имеют шанс попытаться посетить дворец до начала заседаний палаты землевладельцев. – Тейт принял свою фирменную драматическую паузу и продолжил, напустив на лицо тень озабоченности: – Хикс Хайд, сделавшийся в короткий срок кумиром молодого поколения, убит. После того как поэт и музыкант внезапно исчез, общественность была взбудоражена. Полиция прилагает усилия к розыску преступника. Мы будем своевременно информировать вас о ходе расследования, как только поступит новая информация.

Искренняя скорбь звучала в голосе Тейта. Он замолчал и опустил голову.

Хайд, зараженный его эмоциями, пожалел этого убитого кем–то Хайда.

Тейт поднял голову и расплылся в улыбке, давая сигнал, что пора уже перейти к новостям и повеселее. Хайд в унисон ему мысленно махнул рукой на убитого Хайда и приготовился слушать повеселее.

Нет таких вещей, как отвага и смелость. Есть только страх. Страх боли и смерти. Поэтому фейери живут так долго. И, может быть, именно поэтому люди, придумавшие такую противную природе вещь, как путь доблести, живут мало…

– Происшествие на гонках в Нэнте, таинственный герой–злодей, сыщик из столицы… – объявил Тейт и начал рассказ.

Он увлекательно, подробно, живописно и зримо, с неподражаемым грубоватым юмором, который был доступен и интеллектуалу лендлорду, и простолюдину недалекого ума, рассказывал историю об ужасной катастрофе на гонках паротягачей в вольном городе Нэнте.

Если бы Хайд услышал это от кого–то другого, то не поверил бы. Но убедительность Тейта была вне сомнений и вне конкуренции.

С покровительственной иронией Тейт прокатился по нравам южан и способности жандармерии вольного города контролировать ситуацию. Какой конфуз для шефа жандармов: некий неизвестный, личность которого даже не удалось установить, сначала оказывается на месте происшествия раньше блюстителей закона и оказывает помощь пострадавшим, спасая несколько человек, а потом, когда ему собирались вынести официальную благодарность, он повел себя противоестественно и странно. Он буквально разгромил жандармерию, помял полтора десятка дюжих блюстителей порядка и эффектно скрылся, были даже погоня по крышам и прыжки с одного здания на другое. Закончив эскападу угоном брички извозчика возле биржи, неизвестный, зловеще улыбаясь, исчез в лабиринте улиц вольного города Нэнт!

Хайд рассмеялся, и это разбудило дремавшего хозяина трактира. Тот удивленно посмотрел на посетителя, перевел I взгляд на экран и, кивнув своим мыслям, задремал снова.

А Тейт продолжал, воодушевляясь.

вот ведь незадача! Именно в этот момент в жандармерию явился сыщик из столицы, расследующий дело о беглом преступнике…

– Вероятно, известный сыщик из Лонг–Степ искал помощи у жандармов, – заливался Тейт, – но, увидев, какие дела творятся в вольном, очень вольном… городе Нэнт… решил справиться собственными силами.

Тейт не поленился пошутить над положением дел на юге! Преступники бегут из самых охраняемых тюрем, безопасность в местах большого скопления обывателей не обеспечивается должным образом, а жандармы не могут в собственном управлении задержать человека с единственной целью: поблагодарить за то, что он сделал их работу.

Дальше Хайд не слушал. Кто–то вошел в таверну и впустил холод и сырость с улицы. Или его охватил холод другого рода? I Хлопнула дверь, свет померк, ибо сквозняк, пронесшийся, как демон, качнул газовое пламя в настенных рожках. Пахнуло водорослями и мертвечиной. В баре сделалось тихо, словно какое–то произнесенное слово пресекло все разговоры и звуки. И весь ужас, отступивший было, набросился на Хайда с новой силой.

Флай покинул твердыню Намхас.

Он сделал это теперь, хотя мог бы сделать это, очевидно, гораздо раньше. Кантор идет по его следу. Кто этот неизвестный, разгромивший жандармерию? Уж не Флай ли? Хайд не знал никого, кроме Флая, кто был бы способен на подобное.

Однако как же не похоже это на Флая! Да и какой ему резон привлекать к себе внимание и общаться с жандармами?

Что все это значит? Неужели месть убитого двойника? Но откуда Флай мог узнать о сценарии?

Хайд понял, каким будет смысл его жизни на ближайшее время. Нужно предупредить всех! Он должен немедленно прибыть в столицу и повидаться с каждым. С каждым, кого Флай намеревается убить.

Но кое–что не давало покоя.

Хайд слишком хорошо ориентировался в хитросплетениях тайных струн, которыми управляют главы синдикатов и лендлорды. Если Оран Ортодокс Мулер решился на финансовую спекуляцию накануне начала работы Совета землевладельцев, то он действительно рассчитывает на большой заказ. А такой заказ может дать ему только война. А откуда он знает о предстоящей войне? Вероятно, от племянника – Остина Ортодокса.

Вопрос: что из этого следует?

Вдруг неожиданно для себя Хайд обратил внимание на двух вошедших: великан в мешковатом костюме, по виду бывший моряк, а теперь, возможно, сыщик, и второй, в котором по манере держаться и костюму нетрудно было признать лендлорда.

На шейном банте сверкала украшенная драгоценными камнями розетка главного библиотекаря библиотеки Общества естествоиспытателей города Уле у Северных врат.

Хайд постарался сделаться меньше и незаметнее, но передумал покидать заведение.

Что такой странной паре понадобилось здесь?

* * *

Лена поморгала и подняла кверху лицо, потому что на глаза навернулись слезы, а все знают: чтобы не заплакать, нужно посмотреть вверх. Откуда взялись эти слезы, она понятия не имела.

Ослабевший, будто в растерянности, дождь уронил ей на лицо несколько капель.

При ближайшем рассмотрении отвесная скала оказалась только частично естественной. Примерно наполовину она была подкреплена кладкой из исполинских каменных блоков.

А выше кладка переходила в сложное сплетение архитектурных форм – фронтоны, балконы, пилястры, колонны. Лестницы уступчатыми зигзагами карабкались по этой стене. Город брал скалу приступом, вгрызался в нее рукотворными пещерами, оформлял ее и облагораживал, подстраивая под свои человеческие цели…

Человеческие ли?

Вон у них какие еще крылья бывают, у местных жителей! Лена вновь взглянула на незнакомца, но тот уже сложил крылья и вновь закутался в плащ.

– Я вынужден был позаимствовать у вас одежду, ибо нехорошо мне пугать обывателей своим видом, не так ли? – сказал он низким с хрипотцой голосом.

Лена согласно кивнула и сдула дождевую капельку с кончика носа.

На заднем плане, за головой незнакомца, исполинский воздушный корабль, часто–часто сопя моторами, словно встревоженная стая ежиков, причаливал к одному из балконов на скале.

– А так не у всех?.. – начала она, но осеклась, потому что ей почудился под плащом еще и… хвост?

И ей это тут же что–то напомнило. Ей стало совсем неуютно. Чем дальше, тем страньше!

– Таких, как я, немного, – поспешно заверил Флай, – нас вообще почти что нет.

– ?!

– Если от этого легче, о нашем существовании только догадываются.

Флай рассматривал ее и думал о своем. Юная леди весьма странно восприняла и крылья, и все сопутствующие события. Чутье фейери подсказывало ему – она тоже не такая, как все. Она иная.

– Вообще–то я сама позаимствовала этот плащ, – непонятно зачем призналась Лена, – но я собиралась его вернуть. Только я теперь совсем, совсем не знаю, как мне вернуться домой. То есть мой дом не там… Про дом – это совсем другая история. А место, где я нечаянно гостила, я потеряла.

лай немедленно вспомнил человека из леса. Этот, назвавшийся Рейвеном, изъяснялся похоже. Не так, как эта юная леди, но чем–то похоже. Так же неправильно, больше сознанием, нежели голосом. Но столь же неоднозначен был строй его речи.

– Я хотела погулять, – продолжала она, собираясь с духом и с мыслями, – пройтись, посмотреть… Но доехала на поезде до такого места… из черепков, знаете? Жуткое место! И там был один такой человек… Он рассказывал, то есть показывал, страшные истории… Это такой аттракцион, да? А потом я совсем заблудилась. Он сказал, что я найду дорогу, но, наверное, пошутил… Потому что я не только не нашла, но, кажется, теперь совсем не знаю, где нахожусь…

– Для того чтобы знать, где вы находитесь, нужно знать, откуда вы шли и куда направлялись. – Флай чуть улыбнулся. – Необходимо, но не достаточно. Нужно непременно знать, кто вы.

Лена не вникала в подтекст. Она просто представилась.

– Я Лена Белозерова из Москвы, только здесь это, похоже, никого не колышет. Попросила подвезти одного тут… Ну он и привез меня в большой дом, со слугами и всякими чудесами… А я…

– А как называется большой дом? – как–то вкрадчиво поинтересовался Флай.

Лена сосредоточилась. Ведь что–то такое было… Кто–то говорил…

– Зула Пэлес Плейс, – вспомнила она, – вот как! Там на заборе было написано. Я понимаю, что на заборе всякое может быть написано, но там такая табличка была красивая, вроде как название улицы, или что–то такое…

«Что же я это растараторилась–то, как сорока!» – попыталась она одернуть себя, но вместо этого продолжала:

– А вы знаете, где это? А то я прям, ну не знаю, ешки–матрешки… Как мне быть–то теперь?

Ей показалось, что незнакомец вздрогнул, когда она произнесла название. Она не ошиблась. Флай действительно вздрогнул.

– Я знаю, где находится это место, – сказал он, – весьма уважаемый главный дом.

– И вы мне можете помочь?

– Да. Но для этого вам придется меня подождать. Я ненадолго отлучусь. Подождите меня… Ну хотя бы вот здесь…

Он протянул свою длинную руку и, не прикасаясь, эдаким мановением предложил Лене развернуться.

Она увидела волшебный домик, в котором светились три больших окна на первом этаже. И в окнах плавали рыбы…

– Войдите в этот магазин, – сказал крылатый, – и посмотрите товар. Я не заставлю себя долго ждать. Потом мы вернем плащ владельцу и решим, как поступить и что предпринять, чтобы вы могли вернуться домой. В свой настоящий дом.

– Х… хорошо, сказала Лена и, не оглядываясь, двинулась к завораживающим витринам магазина золотых рыбок.

В какой–то момент ей показалось, что она услышала звук распахивающихся крыльев, но она вошла в магазин, так и не оглянувшись.

«Он фей!» – подумала Лена о крылатом.

Магазин с золотыми рыбками уже с улицы походил на волшебную шкатулку.

Его окна, огромные, забранные витиеватыми, сплетающимися переплетами из тонких стеблей и листьев, были превращены в аквариумы.

Прихотливо подсвеченные электрическим светом, наполненные водорослями, декорациями, изображающими затонувшие корабли и морских чудовищ, они были исполнены жизни.

Рыбы, сверкающие и тусклые, многоцветные и золотые, небывалые, поражающие воображение, плавали и замирали, уставясь в окно, прятались в гротах и совершали исследовательские экспедиции в заросли. Поднимались к небу пузырьки, и по дну меж камешков и драгоценностей, монет и обломков судов струились окрашенные каким–то неведомым образом течения, которые не смешивались с водой, не замутняли ее, только украшали – и жили своей жизнью.

Это были самые всамделишные вселенные, приковывавшие взгляд, заманивающие в свои волшебные, иные, небывалые миры.

И они были вправлены, как самоцветы в шкатулку, в подобающий дом. Первый этаж из морского камня с барельефами, не то киль судна, обросший ракушками или водорослями, не то основание маяка, выдающегося в море на долгом мысе. А второй этаж, с балкончиками и тусклыми фонарями, перильцами по карнизу, высокими арочными окнами – деревянный, ладный, мастерски сработанный – легок был и воздушен, устремлен к небу и ветру, словно кормовая надстройка славного фрегата.

Немного странно было в ночи видеть это. Да и как заплыл этот кораблик с рыбками и чудесами в чреве своем в переулок темный, глухой, подпирающий основание обрыва, будто полмира отгораживающего? Каким ветром прибило его сюда, каким житейским прибоем вынесло?

Над дверью, как водится, в форме замочной скважины нависал массивный кованый двускатный козырек, в треугольник которого была вправлена вывеска. Здесь изображался спрут или кальмар – некое морское чудище о многих щупальцах. Но это было исключительно жизнерадостное чудище: при щегольской трости и широкополой шляпе спрут–кальмар подмигивал и отплясывал, занимая виньетками своих конечностей весь широкий треугольник от угла до угла [15]15
  Лене, разумеется, неоткуда было знать, что на вывеске был карикатурно изображен нашлемный знак (кокарда) офицера. Флота. Один из распространенных знаков изображает спрута, держащего обнаженный меч клинком вверх, на фоне поднятых веерных парусов, что делает его похожим на неведомое чудо морское.


[Закрыть].

Перед входом стоял деревянный истукан, опирающийся на палку, сработанный нарочито грубо, что не скрывало большого искусства мастера. Истукан в натуральный человеческий рост (Лена окрестила его Боцман Бом), стоял справа от двери и протягивал входящему руку. Проходу он, естественно, не мешал, но жест был какой–то осмысленный. Заметив шарнир в его плече, Лена, руководствуясь чутьем, которое выручало ее уже несчетное количество раз, нажала на эту протянутую руку.

И в ужасе отпрянула!

Ай!

Истукан скрипнул, щелкнул, чуть поворотил свою бессмысленную голову, а другой рукой качнул палку, на которую опирался, и дверь откатилась в сторону.

– Батюшки! – молвила Лена и с опаской вошла.

* * *

Карло Умник следовал термопланом в город Нэнт.

Это был совершенно изумительный личный термоплан господина Мулера, предоставленный господину Бенелли в безраздельное распоряжение.

В отличие от большинства термопланов Мира, имеющих форму тора или подковы, этот представлял собой сильно вытянуто сигаровидное тело с гондолой, частично интегрированной в корпус. Но не только это отличало его. Жесткие конструкции. удерживающие форму оболочки, находились не внутри сигары, а снаружи.

Ажурные фермы, легкие и прочные, состоящие из перфорированных колец, штанг, упоров и растяжек, оплетали сигару коконом. К ним крепились двигатель и трансмиссия, приводившие в движение шесть пропеллеров: два толкающих и четыре горизонтальных.

Открытые прогулочные палубы спереди и сзади давали путешественнику возможность наслаждаться видами… Транспортные кабины, перемещавшиеся по конструкциям внешнего каркаса вдоль и поперек корпуса, соединяли рубку, гондолу и прогулочные палубы между собой.

Рубка термоплана находилась в передней части корпуса – на оси сигары – и представляла собой великолепный стеклянный шар, в гранях которого отражались облака и преломлялись солнечные лучи днем, а ночью блуждали звезды и отблески фонарей, расставленных далеко по сторонам, словно исполинские глаза летящего жука.

Причальная рубка помещалась в нижней части гондолы и находилась в ведении первого помощника капитана.

Летательный аппарат аттестовали как исключительно ходкий, маневренный, устойчивый на курсе даже при значительных ветрах, но на фоне грузопассажирских исполинов он был сравнительно невелик.

Однако вся его обитаемая часть была исключительно удобна и комфортна для немногочисленных обычно пассажиров.

Карло, в обычной жизни своей склонный к сибаритству, нынче плевал на всякий комфорт. Его интересовал темп движения…

Оран Ортодокс Мулер исключительно точно чуял своим обостренным чутьем, когда следует соблюсти условности и не отступать от них ни на шаг. а когда следует отринуть их бесстыдно и безжалостно.

Если дело требовало пренебречь принятыми в обществе неписаными постановлениями и уложениями относительно того, с кем полагается водить дела главе синдиката, а с кем нет, то он пренебрегал ими.

То, что Карло Бенелли распоряжался на его термоплане, как у себя дома, не шло на пользу репутации самого Мулера и репутации синдиката. Но это не смущало никого, кроме членов экипажа воздушного судна. Впрочем, команда была достаточно вышколена, чтобы не показывать вида.

Карло слишком волновался, чтобы в полной мере получать удовольствие от путешествия. Но ясность цели греет душу, а выбор без вариантов исключает сам выбор. Утром он возьмет паромотор и отправится в Порт Нэвер. Ему нужно поговорить с владельцем одного заведения… Алексом Ивом.

Этот ушлый пройдоха был кое–чем обязан Умнику. Раньше был обязан. Но должок не оплатил и наверняка не забыл. Ив всегда был непрост. А нынче, как был уверен Карло, должен был знать о всяком происшествии в тех краях. И по части информированности с ним рядом некого было поставить.

Вот, правда, заладится ли разговор? Наверняка будет трудно.

Однако Бенелли, человек неопределенного положения в обществе, но твердых принципов во всех своих действиях и устремлениях, был слишком самоуверен, чтобы дать волю сомнениям.

Что ж! Если Ив не захочет говорить добром, так можно и вспомнить лихую пору молодости.

Терзаемый волнением Карло стоял на передней прогулочной палубе, вцепившись в туго натянутый леер. Ветер трепал его плащ и хлопал полами фроккота, под которыми поблескивали рукоятки двух маленьких драммеров. Термоплан стремился на юго–юго–запад.

Под ногами мерцал россыпью огней Эйхил, а вскоре уже должен был показаться и Рэн – чуть правее, Карло забыл, как у моряков и воздухоплавателей называется это направление по курсу и борту, и не хотел вспоминать. Он хотел побыстрее понять, что за игра затевается в Мире и в какую заваруху она выльется.

Таким, как он, всегда нужно заранее думать о том, чью сторону принять в ключевой момент. Иначе не выжить. Трудно и опасно маленькому человеку подле сильных мира сего.

* * *

Лена, очутившись в магазине с волшебными окнами, обомлела пуще прежнего. Бог весть, что она ожидала, но такого уж точно не чаяла увидеть.

Магазинчик оказался изнутри куда больше, чем снаружи… Отчасти потому, что помещение, уходящее в глубь здания, действительно занимало значительную площадь, отчасти потому, что кроме аквариумов здесь было множество зеркал, создававших иллюзию многочисленных перспектив. Зеркальными были пол и потолок, в нишах стен помещались зеркала, многократно отражавшие аквариумы, колонны, детали интерьера.

Причем, задрав голову к зеркальному потолку, Лена подивилась тому, что там были воспроизведены перевернутые детали интерьера, уменьшенные стульчики, столики, макеты аквариумов и прилавка. Искажение перспективы и многократные отражения морочили голову и дезориентировали.

Так, колонны на две трети длины от пола были обычными, а выше встречались со своими истончающимися к потолку перевернутыми копиями, будто зеркальный, или даже невидимый, потолок находился над головой на расстоянии вытянутой руки, а не значительно выше, как это было на самом деле.

Лена моментально почувствовала головокружение, дезориентацию и пошатнулась. Ей даже почудилось, будто двигаться стало трудно, словно она находится в толще воды. Тем более что со всех сторон струились, колыхались, шныряли и плыли на одном месте рыбы и водоросли. Прошло время, прежде чем Лена смогла двинуться с места, начала разбирать, где подлинные, а где мнимые детали интерьера.

Все было вычурно, избыточно, великолепно и немного пугающе, но, по здравому размышлению, очевидно, достигало той цели, для которой создавалось.

Какой?

Бог весть.

Храм черепов по сравнению с этой «аквалавкой» теперь казался аскетичным и строгим, как пингвин супротив павлина. Никак не верилось, что здесь продают золотых рыбок и корм для них. Даже если очень дорогих рыбок и очень дорогой корм! Нет. Что–то здесь было еще.

И когда чувство пространства, изменившее Лене в этом диком интерьере, вернулось, она убедилась, что и здесь есть что–то от храма.

Три четверти периметра стен огибал прилавок, отгораживая сумрачные скульптурные изображения морских чудовищ от ярко освещенного празднично–аквариумно–зеркального зала.

Центром композиции – главой пантеона бестий пучины – была самая массивная фигура, сплетенная из щупальцев и клювов и усыпанная разнокалиберными глазами.

Зеркально–аквариумная же часть была неявно разделена на зоны: центральную – условно храмовую, и две собственно торговые. Слева от входа превалировали аквариумы всех мыслимых форм и размеров, а справа стояло несколько столиков, и многочисленные полки меж зеркалами были загромождены всевозможными сувенирами от чучела рыб, ракушек до изумительных, невиданных по конструкции моделей кораблей.

После первого шока Лена захлопала глазищами, завертела головой… Какое–то тревожное ощущение поднималось в ней, будто рокот далекого цунами. Непонятное чувство, словно нервы, уставшие от всех и всяческих приключений, обрели второе дыхание, восприятие обострилось, и Лена ощутила отголосок пока еще дальней, но неминуемой бури.

И что–то важное, нехорошее, опасное, чреватое самыми непредсказуемыми последствиями должно было случиться с ней в этом «храме торговли дарами моря»!

Должно сотвориться что–то такое, о чем никому и ни за что потом не расскажешь… но и забыть не получится.

Ей бы уйти, от греха. Но бесенок противоречия не только заставил ее остаться и осмотреться, но и заглушил дурные предчувствия.

Сколько раз с ней так уже бывало! И сколько еще будет…

На задней стене, над прихотливо, эдакой волной изогнутым прилавком, возвышалась грандиозная карта полушарий. Вернее – одного полушария; другое представляло собой две дольки по бокам.

Проекция показалась Лене настолько непривычной, что поначалу она подумала было, что это вообще другая планета.

Но, приглядевшись, девушка распознала в центральном круге очертания Европы. Обе Америки местных жителей, похоже, интересовали далеко не в первую очередь.

На карте не было знакомых по школьным атласам условных обозначений высот и глубин, названия которых Лена напрочь забыла.

И города вовсе не обозначались кружочками. Следы деятельности человека были прорисованы не менее детально, чем рельеф. Расчерченные сеточкой улиц поселения соединялись невиданной густоты сетью дорог.

Глаз автоматически заскользил по карте в поисках стран, имевших для Лены первостепенное значение: СССР и Англия.

И тут ее ждали два сюрприза, которые ее поразили.

Во–первых, СССР на карте не было. Эта территория для картографа оставалась неизвестной. Очень бедно прорисован рельеф. Вот разве что реки узнавались. Никаких городов. И еще – если не пресловутый Железный Занавес, то какая–то важная для обитателей этого мира разделительная линия прихотливо и жирно струилась по Восточной Европе с севера на юг от «белых вод до черных».

Нельзя не признать, что и в этом мире европейцы недолюбливали все, что находится за Карпатами. Недолюбливали и побаивались.

С Британскими островами было проще. Но тоже: так, да не так! Лена без труда распознала силуэт «старушенции в капоре» – Английский остров с «котомкой» Ирландского острова у ног, но южнее – напротив полуострова Бретань – находился еще какой–то совершенно неизвестный остров, едва не с Англию по площади и густо населенный, судя по сетке дорог и городов.

Она подошла к огромному стеклянному глобусу на каменном, отделанном деревом с инкрустацией постаменте.

Большая рыба с оттопыренной нижней губой смотрела изнутри на Лену, шевеля плавниками, похожими на восточные расписные веера или крылья тропической бабочки.

На поверхности глобуса змеились рельефные континенты цветного стекла, с горами и реками, городами… Хрустальные кораблики пересекали моря и океаны.

«Значит…» – начала думать Лена, еще понятия не имея, что же это все значит, как ее окликнули.

Лена вздрогнула. Ей показалось, что была произнесена какая–то очень длинная фраза скороговоркой на непонятном языке, похожем на птичий щебет.

Оглядываясь на голос, Лена ответила машинально, но, что удивительно, на том же языке… Через какие–то секунды она поняла, что это был все тот же странный английский, разве что с необычным акцентом.

Голос сказал что–то в духе: «Добро пожаловать… Я рад приветствовать прекрасную юную леди в этот час»… и все такое прочее…

Там было что–то про место – магазин имел непроизносимое название, что–то про час, который тоже как–то эдак назывался, и про то, как именно – эдак и вот эдак – неизвестный рад.

А Лена выдала в ответ что–то из глубин подсознания в тон и в лад, дескать, уж она–то как рада очутиться в такое время в таком чудесном месте…

Ну просто ритуальный разговор Красной Шапочки с Серым Волком.

«Я здорово осваиваю язык!» – подумала она с гордостью.

И впервые закралось подозрение, что язык–то на самом деле только слегка напоминает английский, а она тем не менее как–то чудесным образом понимает, что говорят ей, и сама ухитряется говорить.

Из–за прилавка выходил к ней крупный, какой–то округло–уютный человек в бархатных горчичных панталонах с бантами у колен, с широкими помочами поверх кружевной сорочки, в белых толстых чулках, обтягивающих могучие икры и в исполинских туфлях с пряжками и широкими носами.

Он натягивал длинный жилет светло–коричневой кожи улыбался, вдевал в отверстия частые пуговички из треугольных акульих зубов, шевелил тонкими вразлет бровями, пышными вислыми усами на круглом лице и говорил, говорил, говорил высоким мелодичным голосом.

На расстоянии трех–четырех шагов человек–глобус встал в третью позицию и, всплеснув пухлыми ручками, поклонился. Ну натурально актер на авансцене, вышедший искупаться в овациях по окончании спектакля.

Он был огромен, многократно отражен зеркалами и как–то исключительно, располагающе, трогательно мил.

Вот только речь его, журчащая и всплескивающая, как хрустальный ручеек, резала слух и трудно поддавалась пониманию.

Спич, произнесенный хозяином магазина, был витиеват и прихотлив, быстр и многословен.

Звали его, как ни странно, Джейми Ксантон Гунн из древнего рода Гуннов Вэнексов, который восходит к древним Кэфтам, когда–то построившим древний прообраз Мира на архипелаге Среднего (Промежуточного? Средиземного?) моря.

Как его отец Брэм Холбрук Гунн, дед (череда имен) и все предки, он хранит ту ветвь Традиции, которая… и бла–бла–бла…

– Если выбор между правдой и красивой легендой, то выбирать следует легенду, – сказал Джейми Ксантон Гунн, – так учит Традиция. Именно легенда ведет к истине.

И он, конечно, не сомневался, что юная леди придерживается именно того же мнения.

Лена хотела было из вредности вставить, что ни фига он не угадал, и она вообще атеистка и придерживается марксистско–ленинского учения, но сдержалась, да и едва ли смогла бы вот так запросто перекрыть русло этого бурного, незамутненного смыслом потока слов.

Одиноко ему было, видимо, здесь. Ночь по–ночному мыслит. Психика меняется, восприимчивость становится другой, тонкие нити тянутся от каждой поры кожи в бездны неведомого, и чудовища крадутся во мраке. А ему, в привычном окружении бестий пучин, видимо, совсем не с кем было поговорить. И непременно делалось жутковато в такой–то обстановке. Вот он и вывалил на ни в чем неповинную Ленку все свое радушие.

Но все проходит, и этот поток словес иссяк.

Джейми стал говорить более медленно и внятно, а потом вдруг замолчал.