Текст книги "Поединок. Выпуск 7"

Автор книги: Александр Беляев

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Леонид Словин,Владимир Рыбин,Геннадий Головин,Иван Макаров,Артур Макаров,Эдуард Хлысталов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Туляк шел в толпе за грузовиком.

В нем не было скорби. Напротив – и звуки траурной музыки, так терзающей душу, и этот странный, страшный город вокруг, одичалый, безлюдный, весь в дремучих завалах закаменелого снега, и этот мрачный огромный мороз – все это непонятным образом претворялось в нем в торжественную нервную дрожь.

Восторженная погибельная отвага билась в нем, и – звонкое, отчетливое чувство непобедимости!

АРТУР МАКАРОВ
БУДЬ ГОТОВ К НЕОЖИДАННОСТЯМ

Этот новый район, или «жилмассив», как принято ныне иногда называть, был близнецом таких же районов в иных городах, отличаясь пока лишь незаселенностью. Коробки почти готовых домов с частично застекленными окнами расступились, образовав короткую и широкую улицу, и в глубине ее, там, где ночные смены возводили новые здания, тяжело и неспешно двигались краны с габаритными огнями на стрелах.

Короткая летняя тьма заметно сменялась спешащим рассветом, и фары бульдозера, показавшегося в глубине улицы, светились уже неяркой желтизной. Погромыхивая скребком на выбоинах, бульдозер приблизился, обогнул оставленный на обочине прицеп и, гудя мотором, замер напротив продовольственной палатки.

Нехитрое деревянное сооружение было единственным, что придавало некоторое одушевление пустынному хаосу воздвигнутых бетонных сооружений и строительного хлама, и даже железная полоса с висячим замком, пересекающая фасад палатки, выглядела по–житейски буднично.

Категоричность этого запора нимало не смутила парня, сползшего наземь с сиденья рядом с водителем. Он рывком вытянул из кабины туго пружинящий трос, привычно сладил из него петлю и с третьей попытки набросил через крышу на палатку. Потом так же споро закрепил конец троса на передке как бы в нетерпении подрагивающей машины и махнул рукой.

Лязгнув гусеницами, бульдозер попятился, стальная петля, неумолимо сжимаясь, туго стянула стены палатки, и они протестующе заскрипели. Затем ветхое строеньице легло набок, сиротливо обнажив ящики, кули, бочки и россыпь консервных банок.

Теперь работали оба: водитель освободил и водворил на место трос, его товарищ торопливо совал в карманы брезентовой робы бутылки и банки…

И вот уже снова взревел мотор, постепенно отдалился лязг гусениц, и белая пыль колеблющимся облаком заволокла и машину, и следы быстротечного набега.

…В милиции, как и везде, на работу приходят утром.

Как и везде, стараются прийти на пять – десять минут раньше, без спешки покурить в коридоре с товарищами, перекинуться несколькими неслужебными фразами, не вдруг окунуться в ворох дел.

Так было и в это утро, но, проходя по коридору мимо человека, сидящего на деревянном диване, почти все смолкали, гасили улыбки, коротко и неловко здоровались. Он тоже отвечал коротко и серьезно. Иногда просто кивал.

А сидел против двери, обитой черной клеенкой, на которой белела табличка с надписью: «ТАЛГАТОВ А.Р.»… Талгатов Абид Рахимович, майор по званию, заместитель начальника уголовного розыска по должности, старейший работник и ныне – пенсионер. Сейчас вся кажущаяся несправедливость происшедшего особенно осознавалась им, было обидно и горько, и эта горечь накапливалась, накопилась и стала готова захватить его целиком.

И тогда к нему быстро подошел и сел рядом Бакрадзе.

– Ты чего пришел? Здравствуй… Ты чего пришел, я тебя спрашиваю? – накинулся он, и глаза его жарко вспыхивали. – Сидишь, как памятник самому себе, людям сердца рвешь. Проводили тебя с честью? Проводили. Хорошие слова говорили? Говорили…

– Даже подарки дарили, – саркастически вставил Талгатов.

– Вот видишь – подарки дарили! – не обращая внимания на сарказм, обрадовался подсказке Бакрадзе. – Теперь тебе что надо делать? Отдыхать тебе надо, товарищ дорогой.

– Был, видно, я товарищ, – отвернулся Талгатов.

Бакрадзе отодвинулся и внимательно всмотрелся в него. Потом спросил:

– Слушай, Абид, ты почему на пенсию пошел, скажи мне?

Талгатов молчал.

– Нет, ты скажи, не молчи! – настаивал Бакрадзе, вновь постепенно распаляясь. – Я тебя гнал? Оттуда, – он показал подбородком на потолок, – оттуда тебя попросили? А? Не слышу. То–то… Машинка, – его палец ткнул в сердце Талгатова, – тебя попросила. Так на кого же тогда обида, друг ты мой дорогой?

Вздохнув, Талгатов повернулся к нему, и лицо его, оставаясь печальным, стало мягче.

– Ладно, Василий; пришел и пришел… Ну, еще раз проститься хотел. Хотел посмотреть, кто здесь, – он кивнул на дверь, – сидеть будет… Вот и пришел. А что, – снова подобрался он, – или не надо было?

Бакрадзе расхохотался от души. И опять стал серьезен.

– Надо, надо, уймись… Ты что думаешь? Худо нам без тебя будет. Полагаю, еще не раз за советом придем… – Задумавшись, Бакрадзе помолчал и повторил: – Худо… А сидеть здесь будет новенький. Родионов его фамилия. После института два года в Калуге отработал, теперь домой вернулся. Вот он, кстати, идет… Ты бы ввел его в курс дела, а?

Талгатов не ответил, теперь оба смотрели на появившегося в конце коридора Родионова. И два этик грузных, пожилых человека, в опрятных., но уже не слишком новых и далеко не модных костюмах, инстинктивно придвинулись один к одному и даже стали похожими, несмотря на всю разницу между ними. Они наблюдали, как подходил высокий, кажущийся в этом коридоре даже изящным, молодой человек.

– Здравствуйте, – сказал Родионов остановившись. – Мне сюда, товарищ подполковник? Я не ошибся?

– Не ошиблись, – подтвердил Бакрадзе поднимаясь. – Здравствуйте, и мне пора, пошел я, нету меня… Вы уж здесь сами знакомьтесь.

А когда он ушел, Талгатов тоже встал и протянул руку Родионову:

– И верно, надо познакомиться, раз мой кабинет наследуете… Талгатов, Абид Рахимович.

– Родионов, Игорь Николаевич, – улыбка сделала лицо нового сотрудника и проще и еще моложе. – Я вчера одно ваше дело смотрел, мне подполковник давал. Это то, с железнодорожными складами… Здорово! Сидел, читал, и все–таки не взял в толк, как вы на кладовщика вышли?

– Значит, не хватило усидчивости, – усмехнулся Талгатов и распахнул дверь кабинета: – Прошу! А мне усидчивость не один раз хорошую службу сослужила… Ведь наша работа в основном довольно прозаична: то сосчитай, это прикинь, там учти. Хотя – всегда будь готов к неожиданностям! Это следует помнить… А кладовщик оказался занятный: мы у него одних золотых червонцев числом сто двадцать изъяли.

– Да, интересно, – не без зависти вздохнул Родионов. – А мне, знаете, пока не везло: все больше мелочами приходилось заниматься…

– Вы извините, конечно, но, когда я был молодой, меня учили, что в нашем деле мелочей нет, – в голосе Талгатова явно прозвучали нотки назидания.

– Ну да, это так, – поспешно согласился Родионов и, подойдя к окну, скомкал разговор: – Смотрите, солнце вовсю, а в комнате темень из–за него… Ветки прямо в окно лезут, обрезать бы надо.

– Вот и распорядитесь.

Что–то в голосе прежнего хозяина кабинета заставило молодого человека обернуться.

Талгатов грустно усмехнулся:

– Это мы тополя сажали… Лет тридцать назад. Озеленяли! Оттого и жалко после резать было. Но раз мешает…

Тут очень кстати зазвонил телефон. Талгатов привычно снял трубку и, уже почти поднеся ее к уху, спохватился, протянул Родионову.

– Спасибо… Да, Родионов слушает! Да, товарищ майор… Хорошо, хорошо… Да, конечно. Ничего, займусь сам. Понял, товарищ майор.

Положив трубку на рычаг, Родионов посмотрел на нее, затем на Талгатова:

– Вот и первое дело… Роскошное! Майор Катин звонил, направил ко мне двух граждан, по поводу кражи из продуктового ларька. – Он сразу же спохватился и заверил: – Я шучу, конечно… И разумеется, отнесусь со всей серьезностью!

Но Талгатов уже поднялся из кресла и кивнул без радушия:

– Желаю успеха, до свидания. При случае зайду, если не против, – добавил от двери, а открыв ее, обернулся: – К вам уже пришли. – И сказал в коридор: – Проходите, пожалуйста.

С тем и вышел.

А первым появился довольно плотный мужчина в солнцезащитных очках, и следом робко, даже слишком, робко для женщины столь бедового вида, – особа с роскошной светлой челкой над рисованными бровями.

– Тихомолов, работник торга, – представился мужчина. – А это, можно сказать, потерпевшая, Федулова ее фамилия.

– Федякина… – тихо поправила женщина, и из глаз ее обильно покатились слезы.

– Да, Федякина. Что же это, товарищ Родионов? Можно сказать, совершенно нахально преступления совершаются! И прошу обратить внимание: объект охраняемый… То есть должен был приглядывать милиционер. И нате! Такой разбой… А она, как назло, особое ротозейство проявила и двести пятьдесят лотерейных билетов там оставила.

Федякина шумно всхлипнула, испуганно прикрыла рот ладонью и села.

Родионов потянулся к графину и опустил руку: воды не было.

– Та–ак, – тогда он тоже сел за стол и придвинул стопку чистой бумаги. – Обратимся к фактам… Какова же общая сумма хищения, по вашим подсчетам?

Тихомолов посмотрел на женщину, та на него, потом Федякина быстро достала из объемистой сумки платочек, промакнула глаза и подвинула стул ближе к Родионову.

– Девятьсот шестьдесят, – произнесла доверительно, причем глаза снова набухли влагой. – И билеты–ыы…

Вот так и начался его первый рабочий день на новом месте.

В южном городе хорошо отдыхать, работать в нем много хуже.

Родионов понял это давно, в родные края отнюдь не стремился, но раз уж этак распорядилась судьба, то и не противился, будучи фаталистом по душевному складу, хотя о своих склонностях редко когда задумывался всерьез.

Сейчас жарко припекало сентябрьское солнце, узкая улочка вела в гору, и он взмок, поднимаясь, а поэтому удовлетворенно вздохнул, увидев, что двор дома номер пять тенист и прохладен. Три терраски выходили сюда одинаковыми приступками, и, оглядевшись и отерев пот со лба, он открыл книгу, которую держал в руках: У.Коллинз «Женщина в белом». На титульном листе сверху было написано: «Барышева Тина», а на письме, лежащем между шестнадцатой и семнадцатой страницами, фамилия значилась другая – «Салахова Е.В.». Но адрес был этот, а письмо пришло из Риги.

Из адреса на конверте явствовало, что Салахова жила в третьей квартире, этой квартире принадлежала крайняя слева терраска, однако и на повторный стук никто не отозвался, дверь не подалась, и вообще кругом никого не было видно. Он сел на ступеньку, размял и бросил в рот сигарету, затем открыл книгу. И зачитался.

Как ни увлекся, но шорох за кустами привлек внимание… В заборе, отделяющем этот дом от соседнего, сначала отодвинулась доска, потом в образовавшемся проеме показалась босая нога, и почти.сразу же очутилась по эту сторону и водворила доску на место невысокая девушка со свободно болтающейся косой.

Не замечая чужого, она длинно и с удовольствием потянулась, пальцами ноги захватила и отбросила в кусты камешек и, лишь направившись к дому, увидела Родионова, остановилась, оглядела – сначала изумленно, потом надменно.

Он встал:

– Здравствуйте. Вы всегда так к соседям ходите?

– А вы, собственно, к кому? Ой, моя книга у вас!

– Ну вот, значит, я и к вам тоже… Тина, кажется, так?

– Валентина, положим. Тина в школу ходила.

– И далеко ушла?

– Это ей лучше знать, а другим совсем необязательно.

Фигура у нее была очень даже сформировавшаяся, лицо совсем юное, но глаза выдавали некоторый жизненный опыт. Она и дальше спокойно и иронично пресекла все его попытки говорить панибратски, теперь он бы дал ей никак не меньше девятнадцати и решил держаться еще официальнее.

– Моя фамилия – Родионов. Я из милиции…

– Ох и ну! – не сдержала удивления Валентина.

– Сегодня у меня была некая Федякина, забыла вашу книгу, а в ней вот нераспечатанное письмо Салаховой. Я решил, что письмо может быть важным, и по пути занес.

– Оч–чень благородно с вашей стороны… Салахова – это соседка наша. Она, змея, мою книжку, значит, Райке и отдала! – И не сдержала любопытства, даже глаза стали круглыми: – А что же Раиска–то натворила?

– Ничего не натворила, – невольно улыбнулся Родионов. – Это ее обидели.

– Ее обидишь, как же! – с сомнением произнесла девушка и, взглянув мимо собеседника, опять стала серьезной.

Родионов оглянулся: от калитки по дорожке шел высокий мужчина в наброшенном на плечи пиджаке.

– К нам из милиции, Сергей Корнеевич, – сообщила Валентина. – Достукались.

– Тогда это, видно, к тебе, – усмехнулся, подходя, высокий. – Здравствуйте, Малюгин я. И впрямь к нам?

– Родионов. Шутит она, оказалось, что я к соседке вашей.

– Или провинилась в чем? – прищурился Малюгин. – По близкому знакомству – женщина тихая.

– Не–ет… Просто кое–что надо отдать. Вот Валя и отдаст, я уж не буду задерживаться. Держите, Валя.

– Тогда, может, по случаю жары чаю изопьем? – предложил Малюгин.

Родионов покосился на девушку, та отчужденно молчала

– Нет, спасибо, – он вздохнул, отказываясь, ибо чай был бы как нельзя кстати. – Мне… Ждут меня.

– Ну, как знаете… Счастливо.

До калитки шел не оглядываясь, от калитки до угла тоже и все думал, кем бы ей мог приходиться этот Малюгин. Но на углу все же обернулся.

Девушка тоже отошла от дома, стояла, опершись о калитку, но куда она глядела, он не понял.

То, что темный костюм явно не подходил для визита, который он предпринял сегодня, Родионов понял вскоре же, но было поздно… Белая цементная пыль так и льнула к нагревшейся на солнце ткани, и, в который раз попытавшись отряхнуться, он наконец махнул на эти затеи рукой и зашагал Дальше.

Бригадир, нетерпеливо переминавшийся впереди, дождался, пока он подошел, и смущенно откашлялся:

– Мне еще в третий блок зайти надо… Вы дальше и без меня не потеряетесь, верно?

– Постараюсь, – согласился Родионов, понимая, что тому не хочется расхаживать по стройке с представителем органов. – Значит – Дзасохов и Коробов? Ну а как все–таки стало известно обо всем…

– Очень просто стало известно: они сразу пьянку затеяли, с раннего–то утра, и пьянку, знаете, широкую… Ну а где взяли? Палатка ведь недалеко, как узнали мы, что ее ограбили, то и связали одно с другим.

– Понятно. Наказали вы их?

– За что? – съежил лоб бригадир.

– Как – за что? За пьянку в рабочее время!

– Ну, это обязательно! По выговору влепили, и это… беседу я с ними провел, – при последних словах бригадир отвел глаза. И с надеждой добавил на прощание: – Может, еще и обойдется для них, а?

– Посмотрим, сейчас трудно сказать.

Расставшись с бригадиром, он опять–таки поздно, но понял, насколько неосмотрительно поступил.

Лабиринт стройки был мало–мальски понятен лишь человеку привычному, и, лавируя меж штабелей досок, громадами бетонных блоков и кучами песка, Родионов сначала едва не заблудился, потом еле успел выпрыгнуть из–под радиатора самосвала, и шофер, неслышно обматерив его, погрозил из–за стекла кулаком.

Возле импровизированной ремонтной станции стояли бульдозер и два автопогрузчика. Чуть поодаль, под навесом, Родионов увидел группу рабочих, и интуиция подсказала, что вроде бы нашел, кого искал.

Четверо парней в замасленных комбинезонах, усевшись, кто на чем, невинно закусывали кефир пирожками, хотя выражение их лиц указывало, что пирожками они с большим удовольствием закусили бы нечто более существенное. И все выжидательно посмотрели на Родионова, когда тот подошел.

– Приятного аппетита… Мне нужен Коробов, – без околичностей сказал Родионов.

– Нету его, за куревом пошел, – не сразу ответил кто–то.

– А Дзасохова тоже нет?

– Я Дзасохов, – поднялся коренастый крепыш. – А что?

Смотрел он не слишком настороженно, скорее с любопытством.

– Вы поели уже? Можно вас отвлечь?..

– Давайте.

Они отошли за навес. Осмотревшись, Родионов сел на ящик, а парень переминался с ноги на ногу.

– Догадываетесь, о чем пойдет речь? – спросил Родионов.

– А то! Вы же, верно, из конторы, насчет той пьянки… Так нас уже взгрели. Мы повинились и обещание дали – больше не будем, – парень коротко хихикнул. – Видите – кефир теперь пьем… А за ту смену с нас удержали по семь тридцать, копейка в копейку. И осознали все…

Родионов достал и полистал записную книжку.

– По семь тридцать, говорите? Это правильно с вас удержали. Но в палатке вы похитили на девятьсот шестьдесят два рубля продуктов и, кроме того, лотерейных билетов на сумму в семьдесят пять рублей. Итого убытка – тысяча тридцать семь рублей. Как с этим быть, Дзасохов?

У Дзасохова задрожала челюсть, он отшатнулся и привалился к дощатой стене навеса.

– Ка–акая тыща? – пролепетал, стараясь удержать губы в повиновении. – Мы же только выпить… Какие билеты?!

Прикидывался Дзасохов довольно искусно. Просто здорово разыгрывал Но прикидываясь – проговорился? Ну–ка, ну–ка…

– Значит, не было билетов? – быстро и резко бросил Родионов.

– Н–нет… То есть… – Краска густо залила лицо парня, но тотчас схлынула. – Не было, – обреченно докончил он.

– Что же вы взяли? Быстро, Дзасохов, выкладывайте!

– Водку. Три… Не – четыре банки… Пива – десять. Консервов всяких, не помню сколько.

– Вспомните точнее. Ну? Ящик? Два? – Что вы?! Штук восемь…

Из–за навеса донесся шорох торопливых шагов. Смолк. Раздался снова и опять стих поблизости.

– Сослан! – позвал кто–то. – Эй, Сослан!

Дзасохов затравленно крутил головой.

– Идите сюда, Коробов, – предложил Родионов.

Они были чем–то похожи, эти два незадачливых грабителя. Только разнились цветом глаз: узкие, черные у Дзасохова, и такие же узкие у Коробова, но – серые.

– Чего это вы здесь? – переводя дыхание, подозрительно спросил Коробов. – Никак мужской разговор?

– Вполне мужской, – подтвердил Родионов. При появлении Коробова он на всякий случай поднялся и, помня, что сзади ящик, теперь осторожно отодвигался в сторону. – Выясняем, что вы взяли в продуктовой па…

Как ни был он готов к прыжку и как ни стремительно прыгнул сам вперед и влево – прыжок запоздал. Если бы не дощатая стенка сзади, Дзасохов мог отлететь далеко после такого удара, а сейчас он только сполз по стенке наземь.

– Продал, гад! Успел продать, да? – пытаясь одновременно вырвать руки и ударить Родионова головой, рычал Коробов. – Ах вы, гады!

Неудобно вцепившись в него, Родионов пытался, но так и не смог вспомнить нужный захват из приемов самбо.

– Тихо, Коробов, тихо… Себе хуже делаете…

– Я тебе щас сделаю, мусор… Шавка легавая!

Дергаясь, они топтались на месте, а Дзасохов, не вставая с земли, подполз к их ногам.

Закричи он – это, может быть, только еще больше накалило бы атмосферу, но он сказал шепотом и, перестав выламывать друг другу руки, оба невольно прислушались.

– Володя… – Дзасохов слизнул кровь с губы. – Слышишь, что он говорит… Говорит, на тыщу мы там взяли, и еще билеты… На тыщу, Володя!

Коробов дернулся и высвободился одним рывком.

– Какие билеты… – тоже прошептал он сдавленно и тут же взорвался, но руки его не поднялись больше. – Что ты нам шьешь? Какие билеты?

– Значит, попробуем без эмоций, – предложил Родионов и, сняв пиджак, повесил его на гвоздь, торчавший из досок. – Уф–ф, до чего жарко борьбой на таком припеке заниматься… Садитесь–ка лучше сюда, на ящик. Садитесь, садитесь! Вот так… Пока дело обстоит следующим образом: в ночь с шестого на седьмое сентября вы, Дзасохов и Коробов, совершили ограбление продуктовой палатки. Будем считать это установленным? Или как?

Коробов молчал, гоняя желваки в углах сцепленных челюстей, а Дзасохов трудно проглотил нечто мешающее и разлепил вспухшие губы:

– Будем…

Мушка, поднимаясь, дошла до границы черного кружка, и тогда Родионов нажал курок.

Нажал резковато, и дуло подпрыгнуло при выстреле.

– Сорвал, – заметил стрелявший рядом Катин. – Ты гляди, как надо: плавно–пла–ав–но… Пеньк! Вот эта наверняка в точке.

Уставшая рука слегка дрожала, и, уняв дрожь, Родионов выстрелил снова.

– Эта тоже в молоко, – хмыкнул майор. – А мы свою – р–раз! – и куда целили. Стрелять–то надо уметь, надо, надо, дорогуша. Иной раз, глядишь, и пригодится… Отстрелялся?

– Да, все. Посмотрим?

– Постой… Сегодня утром Талгатов заходил. Сказал, что к концу дня опять будет. Да–а–тошный он старик, я тебе доложу! И ходит, и ходит, нет чтобы отдыхать… Да. Так вот он интересовался: как, мол, у тебя с этим делом, ну, с палаткой этой… А я и говорю, что сам ничего не знаю. Так как же у тебя с этим делом, а?

Родионов вложил пистолет в кобуру, застегнул ремешок.

– Нашел я этих ребят, Петр Захарович.

– Ребят, говоришь? – с любопытством вскинул брови майор. – Ну–ну… Признались?

– Да. Только…

– Арестовал?

– Нет.

Катин широко улыбнулся, и, не зная его еще как следует, Родионов сразу понял, что ласковая эта улыбка не сулит добра.

– Пожалел, стало быть? Я так понимаю.

– Не пожалел, а никуда они не денутся.

– Ага, обещали, что ли?

– И обещали, – Родионов ощутил, как начинает горячиться. – А кроме того, они утверждают, что пришли на работу после выпивки, завелись, так сказать, и сдуру решили раздобыть на похмелье…

Катин опять улыбнулся:

– Хочешь сказать, что по–человечески ты их понимаешь?

– Дело не в этом… И, кстати, я непьющий. Главное–то в том, что взяли они – по их словам – от силы на двадцать, двадцать пять рублей. А запись продавщицы – на тысячу с лишним! И я считаю…

Майор успокаивающе похлопал его по плечу:

– Постой, не гони программу… Ты послушай сперва, что я – он особенно выделил это «я» – считаю. Я уже наслышан о твоих выездах на место и на стройку, так, говорил кто–то… Так вот, ты уж таким сыском не занимайся, сделай одолжение! Поскольку это, знаешь, в кино ловко выходит, а у нас следует обстоятельно работать и выработку давать… Признались они? Признались. И хорошо, прекрасно! Надо их теперь брать, кончать дело и передавать в суд…

– Но…

– И все! И без никаких. Это вот и есть наша работа: ловить, изобличать и передавать в суд преступников. За это мы, между прочим, деньги получаем.

– Я хочу сказать…

– Все, – выставил вперед ладони майор. – Можешь рассматривать состоявшиеся высказывания как руководство к действию. Теперь пошли мишени глядеть.

К чести Катина, все признавали за ним такое качество, как способность соглашаться с очевидным. И, когда он увидел, что четыре пули Родионова легли возле яблока против его одной, то расхохотался громко и добродушно:

– Ну, гляди, а? А ведь казалось, одну в одну сажаю, одну в одну… Ладно, поехали, подброшу тебя, беднягу: там наверняка Талгатов ждет.

Как ни надеялся Родионов на обратное, Катин оказался прав: Талгатов ждал, пристал с расспросами, потом напросился пройтись вместе дорогой.

Когда они выходили из подъезда, Родионов заметил два–три сочувствующих взгляда, а Еленин из ОБХСС даже почмокал брезгливо изогнутыми губами, очень похоже на Талгатова.

Сам Родионов настроился на нудную беседу с тоскующим старцем, но, против ожидания, Талгатов долго молчал, и они успели выйти из переулка к скверу. Здесь Талгатов остановился:

– Знаете, со мной по–разному случалось – кто за чудака иногда принимал, а кто даже за хама какого… И все потому, что считаю я вранье делом неудобным. Не то чтобы плохо врать, что нельзя этого и надо обязательно правду говорить, – это тоже верно, а еще для простого удобства лучше не изворачиваться: ну, хотя бы не надо после в памяти держать где, когда, кому и что врал…

– Любопытно, – рассмеялся Родионов. – И есть толковое зерно.

– Значит, принимаете? – обрадовался Талгатов.

– Что – принимаю?

– Чтобы не врать нам друг другу… Ведь если вам не хочется со мной разговоры вести, так проще сказать, верно? И вам лучше, и мне спокойнее. А то, может быть, торопитесь вы…

– Никуда я не тороплюсь, – взял его под руку Родионов. – А вот есть хочу очень, и, если вы не против, давайте ударим по шашлыку.

– Давайте. Но одна шашлычная здесь, в сквере, и другая – у торгового центра, в какую бы? Хотя, – Талгатов безнадежно отмахнулся, – все равно нам неведомы жизненные планы и того и другого шашлычника.

– Вы о каких планах? – приноравливаясь к его шагу, спросил Родионов с некоторым недоумением. – При чем они?

– А при том, что если наш будущий кормилец приступил к должности недавно, то у него еще может не быть ни машины, ни дачи, ни солидных сбережений… И тогда наше с вами дело плохо, потому что волей–неволей, а он обязан поступать с потребителем жестоко… А если уже кое–чем обзавелся, то вдруг и окажет снисхождение, заботясь попутно о репутации заведения. Правда, опыт учит, что имущие еще больше стремятся к накоплению… Так что судьба жаждущих шашлыка вполне загадочна.

– Страшную картину вы нарисовали, – поежился Родионов. – Но есть все же хочется, несмотря ни на что. Вот натура проклятая!

– Выходит, прекрасная у вас натура… Молодая потому что, – печально подытожил Талгатов.

За дюралевым столиком с пластмассовой столешницей было не слишком удобно сидеть, но столики стояли и в стороне от прохожих, и в тени. Шашлык оказался предельно жестким, а порции предельно мизерными.

– Я все о делах, а вот где вы живете, так и не знаю, – Талгатов отложил вилку.

– У брата, – тоже положил свою вилку Родионов. – Только брат у меня и остался из родни… Не очень там удобно, но Бакрадзе обещал квартиру месяца через два. Отдельную и однокомнатную, не верится даже!

– Раз обещал – сделает. Это не Катин… Так. Значит, вы тем двоим склонны верить?

Лицо Талгатова опять приобрело выражение спокойного упрямства, и стало ясно, что новой деловой беседы не избежать. Впрочем, утолив голод, Родионов был готов к ней.

– Не то чтобы верить… Хотя и верить тоже склонен. Но доверяя – проверяй, и смотрите что получается: милиционер, обходя участок, обнаружил разгром в три сорок пять и даже успел увидеть, как бульдозер на стройку заворачивал. Правда, не связал одно с другим…

– Толковый служака!

– Толковей некуда… Уже в четыре тридцать их накрыли за распитием похищенных бутылок, причем водки было действительно четыре бутылки – есть подтверждение собутыльников и бригадира, их застукавшего… Что же они, со всем похищенным на такую сумму пьянствовать начали? Добытое решили спрятать на стройке, где люди кругом? Нелогично. Да и вся эта авантюра явно затевалась спьяну. Тут хулиганства больше, чем всего остального…

– Катин категорически настаивает на аресте? – продолжая манипулировать спичкой, задумчиво спросил Талгатов.

– Да. Категорически.

– Ну, что же… Во–первых, от факта кражи – пусть и мелкой, но дерзкой – никуда не денешься. Во–вторых, освободить их можно вскоре же, если что. А в–третьих, раз уж подозреваете в чем–то Федякину, то надо учесть, что палатка и стройка рядом. И лучше, чтобы она узнала об их аресте. Согласны?

Родионов поморщился, но не мог не признать, что совет дельный.

– Согласен. Не хотелось бы, правда…

– От вас все и будет зависеть. Вот зачем только Федякиной это все понадобилось? Сумма–то уж не ахти какая.

– Мне кажется, она еще и на билеты позарилась. Вдруг она решила их не сдавать в надежде на выигрыши?

– Так! Я тоже о них все время думаю, – обрадовался Талгатов. – Но что–то здесь еще не очень вяжется… Вы завтра занялись бы ей, никому не говоря пока, а?

– Я же сам уже решил это сделать, Абид Рахимович, – обиделся Родионов.

– Да, да, я к тому, чтобы вы серьезно занялись… Стар я стал, что ли? Все мне кажется, будто другие что–то упустят, не так сделают! И вот сейчас жалко, что вы к нам раньше не попали.

– Пока вы еще работали?

– Вот–вот… Все–таки поделился бы кое–каким опытом, он ведь есть, е–есть, никуда не денешь его! А книжки писать не обучен.

– Говорят, этому научить нельзя… А еще я слышал, что каждый человек может написать одну хорошую книгу. О себе. Если станет писать честно… Нет, не честно, а откровенно, ничего про себя не утаивая.

– На такое никто не решится, – покачал головой Абид Рахимович. – Верно, поэтому и мало их, хороших–то книг! Ладно, ваш рабочий день кончен, а я тут собой занимаю… Смотрите, как им весело, и проблем никаких.

Чтобы проследить направление его взглядов, Родионову пришлось обернуться.

Чуть поодаль, на большой садовой скамье с гнутой спинкой, затеяла возню компания рабочей молодежи. То, что они прямо с работы, было очевидно по брюкам и косынкам девчат, спецовкам и грубой обуви парней, белой пыли на одежде. Одна из девушек вырывала полуспортивную сумку у соседа, а он, отбиваясь, грубовато старался схватить ее за плечи и за грудь… Родионов уже отводил взгляд, когда девушка все же отбила свое, встала – и он узнал Валю Барышеву.

В брюках, в стянутой узлом на поясе мужской ковбойке и по–деревенски, козырьком, повязанной косынке, она совсем не походила на ту, что лезла в пролом забора. Но это была Валя, она тоже увидела его и, не то едва кивнув, не то просто помедлив, повернулась и пошла, независимо размахивая сумкой.

Заметив этот обмен взглядами и поймав невольное движение Родионова, поднялся и Талгатов:

– Ну, пора мне… Я зайду, при случае.

– Да, обязательно! – обрадовался Родионов, с не слишком вежливой поспешностью протягивая руку. – Спасибо… То есть, до свидания!

Посмотрев ему вслед и словно бы что–то утверждая, покивав головой, Абид Рахимович заложил руки за спину и, ступив на дорожку, затерялся в толпе.

Родионов едва не потерял девушку из виду.

Он было и потерял, но, пометавшись, опять увидел ее ковбойку у киоска с газированной водой. А увидев, подошел и встал рядом.

– Добрый день.

Она полуобернулась, не отрывая губ от стакана, так со стаканом в руке и кивнула и, уже поставив его и отерев рот рукавом, поделилась:

– Я сперва подумала – ошиблась… А это и верно вы. Очень грозный дядечка с вами сидел, куда вы его спровадили?

– Почему же грозный? – контрвопросом замял вопрос Родионов.

– Ну такой… В общем, грозный. И смотрел на меня осуждающе. Ой, а это не отец вам? – спохватилась она запоздало.

– Нет, не отец. Просто знакомый.

– Ну и ладно… Вы как – сами собой теперь пойдете или меня проводить решили?

– Решил вас проводить, если можно.

– А чего нельзя? Рядом идти каждый может.

То время, за которое Родионов переживал это «каждый может» и удивлялся, что переживает, шли молча. Затем ему показалось, будто в этом молчании возникает и растет неловкость и, разбивая ее, он спросил:

– Вы где работаете, Валя?

– Не люблю, когда меня Валей зовут. Тина я.

– Тина в школу ходила.

Она усмехнулась непонятно:

– Запомнили… Вот теперь на работу ходит. Работа есть работа, работа есть всегда, хватило б только пота на все мои года! – вдруг пропела, кружась на ходу. – Окуджаву любите?

– Н–не знаю… Как–то не задумывался. Да и слышал мало.

– А я люблю. Сейчас больше Высоцким увлекаются, а по мне Окуджава лучше. На домостроительном я работаю. Крановщицей. Подходит?

Ну что с ней было делать? Он не сразу нашелся:

– Ничего. Непыльной вашу работу не назовешь.

– Я наверху. А внизу, верно, грязи хватает. Так ведь и у вас, поди… не чище. Хотя, – повернувшись и пятясь спиной чуть впереди, она критически оглядела его: – Вон вы какой на вид…