Текст книги "Поединок. Выпуск 7"
Автор книги: Александр Беляев
Соавторы: Эдуард Хруцкий,Леонид Словин,Владимир Рыбин,Геннадий Головин,Иван Макаров,Артур Макаров,Эдуард Хлысталов
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)
– Будем брать «языка».
– Когда? – сразу спросил Зубков.
– Сейчас.
– Где?
– Здесь, на берегу. Веревка у кого–нибудь есть?
– У меня, – ответил Гусейнов и достал из вещмешка моток веревки.
Закурдаев, справедливо решив, что, поскольку он уже был на берегу, видел немца и знает обстановку, то выполнение этой задачи поручат именно ему, протянул за веревкой руку. Но Зубков остановил его:
– Ты уже только что отличился, – назидательно сказал он. – Я думаю, товарищ старший лейтенант поручит это дело мне.
– Мы все вместе решим эту задачу. И не мы пойдем за «языком», а он сам к нам придет, – сказал Сорокин. – Главным действующим лицом у нас опять будет Борис. А в целом план довольно простой. Берите на плечи командира и марш к берегу. По дороге все обсудим.
У реки группу, как и было ему приказано, встретил Сапожников.
– Полный порядок. Начался клев, немец не успевает таскать плотву, – доложил он.
– Новых «рыбаков» не появилось? – спросил Сорокин.
– Никого. По всему видно, он тут один, – доложил Сапожников.
– Очень хорошо. Продолжайте наблюдать, – приказал Сорокин. – А ты, Борис, вытаскивай приманку.
Сапожников, пригнувшись, поспешил обратно на берег. А Борька снял из–за спины мешок, развязал и вытряхнул из него поросенка. Обвязал его за шею и вокруг спины веревкой и развязал ему рыло. Поросенок тотчас же бодро вскочил на ноги, радостно захрюкал и, совсем как собачонка, потащил Борьку за собой к берегу.
Сорокин, Зубков и Закурдаев, немного поотстав, пошли за ним. Гусейнов, Елкин и Бугров остались возле раненого командира.
Как потом рассказывал Сапожников, все произошло «ну, просто как в кино».
Поросенок захрюкал. Немец сейчас же завертел головой. Потом быстро вытащил из воды удочки, бросил их на палубу, выбрал якорь и схватил шест. Отталкиваясь от дна, он погнал катер к берегу. Он так спешил не упустить трофей, что даже не дал катеру хорошенько пристать к берегу, а спрыгнул прямо в воду. Но потом одумался, снова залез на катер, захватил автомат и спрыгнул на берег.
Поросенок довольно похрюкивал, а немец, ломая кусты, напролом лез к тому месту, откуда доносились эти звуки. Автомат, чтобы не мешал, он закинул за спину. Немец очень спешил. И очень удивился, когда вдруг в живот ему буквально уперлись два ствола. И кто–то сдернул с плеча у него автомат. Он хотел закричать, но высокий красноармеец в зеленой фуражке очень выразительным жестом показал, что рот надо держать закрытым. Потом сзади подошел еще один красноармеец и негромко, но требовательно скомандовал на немецком языке: «Молчать! Руки вверх! Отвечай, кто тут есть еще?»
Немец понял, что попал в плен, что пощады ему не будет, и страшно перепугался.
– Я тут один. Ловлю рыбу для господина майора фон Хебста, – сообщил он.
– Спроси его, катер исправен? – приказал Сорокин.
Сапожников быстро перевел.
– Конечно, конечно. Это очень хороший катер. Его сделали в Польше. Но уже год на нем плавает господин майор, – лепетал немец.
– Ограбили Польшу, теперь нашим добром решили поживиться. Дорого вам это обойдется, – заметил Сорокин. – Как он сюда попал, этот катер?
– Его сначала везли на машинах, потом спустили на воду, – сообщил немец.
– Узнай, где стоят их гарнизоны, – продолжал допрос Сорокин.
Немец с готовностью раскрыл рот, чтобы ответить и на этот вопрос. Но в это время из кустов выбежал поросенок, а за ним, держа его на веревке, появился Борька. Увидев поросенка и поняв, как его одурачили, немей так и застыл.
– Животинку можно обратно в мешок, – сказал Зубков.
Борька ловко проделал эту операцию.
– Так где ваши гарнизоны? – повторил вопрос Сапожников.
– Вниз по течению не знаю, – завертел головой немец. – Вверх – знаю, стоят до самой железной дороги. Там у моста расположен наш саперный батальон.
– Черт с ним, с этим батальоном, незачем нам вверх плыть, – решил Сорокин. – Несите командира в катер. А ему передайте: если что–нибудь наврал – первым пойдет кормить раков.
Сапожников справился с этой задачей. И, очевидно, еще что–то весомое и доходчивое добавил от себя, потому что немец, не переставая, начал повторять «Майн гот! Майн гот!» и колотить себя в грудь кулаками.
***
Через несколько минут вся группа была уже на катере. Капитана Колодяжного занесли в каюту и положили на стол. По приказу Сапожникова немец запустил двигатель и осторожно вывел катер на середину реки.
– Все, что найдете дельное, брать с собой! – приказал бойцам Зубков.
«Дельное» нашлось. С носа катера сняли пулемет. Гусейнов сразу же принялся его осваивать и очень скоро доложил Сорокину, что в любую минуту готов открыть огонь, тем более что при пулемете были две снаряженные патронами ленты. В каюте нашли еще один автомат, ракетницу с ракетами, кожаную офицерскую сумку с картой района и компасом, аптечку и еще немало всякой всячины. В шкафу обнаружили майорский плащ с погонами и фуражку с серебряным плетением на козырьке.
Сорокин сразу решил, что форма может послужить неплохой маскировкой, и приказал Сапожникову:
– Попробуйте надеть на себя.
Сапожников примерил фуражку. Она явно была мала. А плащ велик.
– За своего не признают, – решил Зубков.
– Пожалуй, – с сожалением согласился Сорокин. – А ну–ка, Закурдаев.
Закурдаев дурашливо надулся и напялил на голову майорскую фуражку. Потом накинул на плечи плащ. Ему и та и другая вещь оказались удивительно впору.
– Как будто специально на тебя шили, – с любопытством разглядывая товарища, заметил Елкин.
– Вот и прекрасно, – одобрил Сорокин. – Отправляйтесь к мотористу, и на средник вперед! Наблюдайте за ним и за берегами. Бугрова возвращайте сюда, и больше никому из каюты не высовываться.
– Хорошенько поглядывай, – хлопнул Закурдаева по плечу Зубков. – Теперь и наши по тебе чесануть могут.
– Не пужай, старшина, – хмыкнул Закурдаев и отправился на бак к мотористу.
Двигатель заработал сильнее. Катер двинулся вниз по реке.
– А вот еще, – послышался вдруг голос Елкина. Все оглянулись. Елкин открыл в шкафу какой–то ящик и извлек из него две бутылки вина, копченую колбасу, масло, печенье и хлеб. Сорокин очень обрадовался этой находке.
– Очень кстати для нашего командира, – сказал он. – Старшина, дока тихо, хоть как–нибудь, хоть насильно покормите капитана. Дайте ему полстакана вина.
Старшина вместе с Бугровым склонились над капитаном. А Сорокин развернул карту и начал детально изучать район. Карта была очень подробной. А главное, на ней были нанесены позиции немецких и наших войск. Сразу стало ясно, что основные силы врага продвигаются вдоль шоссейных дорог и нацелены на города Слоним, Барановичи, Минск, Слуцк. Гродно, Лида, Воложин и ряд других крупных населенных пунктов, если верить карте, были уже взяты немцами и находились теперь у них в тылу. Там, где двигались пограничники, в общем направлении на Пинск, немецких войск было значительно меньше. К тому же именно в этом направлении были четко обозначены позиции советских войск. Острый клин нашей обороны, как ножом, рассек наступающие части противника. Сорокин измерил расстояние до этого клина и сказал:
– Если обстановка стабилизировалась, до наших осталось километров сорок–сорок пять. Километров пятнадцать можно проплыть. Нам бы только ближайший болотистый участок миновать. А в сухом и густом лесу – мы снова как дома.
Катер шел мимо пустынных берегов. Только в одном месте на лугу увидели ограду и торчащие жерди. Очевидно, зимой тут стояли стога. За зиму их скормили скоту. А ограду оставили до будущего сенокоса.
День начал клониться к вечеру. Было тихо.
Басовито гудел двигатель, да плескалась за бортом прозрачная речная вода. Пограничников от усталости начало клонить ко сну. В это время река круто повернула влево. И с бака тотчас же донесся приглушенный голос Закурдаева:
– Товарищ старший лейтенант, немцы! Пост на берегу. Три солдата и пулемет. – Сон мгновенно со всех как рукой сняло.
– Сапожников, – приказал Сорокин, – предупредите моториста: один неверный звук, одно неправильное движение, и ему первому будет конец.
Сапожников перевел. Немец что–то ответил.
– Он говорит, что ему положено подать знак сигнальным флажком.
– Пусть подает! – приказал Сорокин. – Всем остальным лечь на пол.
Пограничники легли. Сорокин остался наблюдать за берегом. Подплыли ближе. Один из трех немцев на берегу взмахнул флажком. Моторист сделал то же самое. Немец на берегу что–то крикнул. «Гут, гут!» – ответил моторист. На берегу махнули флажком несколько раз и скомандовали: «Шнель! Шнель!» – явно подгоняя суденышко.
Пограничники облегченно вздохнули.
– Вот вам и тишина, – оглядев бойцов, сказал Сорокин. – О чем они разговаривали?
– Спрашивали, как там вверху, все ли в порядке, – объяснил моторист.
– Прикажи, чтобы, не согласовав с тобой, не смел отвечать, – сказал Сорокин. – И пусть держится ближе к левому берегу.
Сапожников дословно перевел это мотористу. И заметил Закурдаеву:
– А ты следи хорошенько…
– Как еще? У меня и так уж глаза на лоб повылазили, – огрызнулся Закурдаев и сунул мотористу под нос ствол своего автомата: – Левее давай, левее! Понял?
Моторист побледнел и взял еще ближе к берегу.
Проплыли еще с полчаса. Река поворачивала то вправо, то влево. Солнце опустилось над самыми деревьями. Неожиданно ровно работающий двигатель катера фыркнул и заглох.
– Что случилось? – сразу спросил Сорокин. Немец что–то ответил.
– Говорит, что, вероятно, неполадка с подачей топлива, – перевел Сапожников.
– Пусть быстро чинит!
Немец закивал и полез за инструментом в какой–то ящик. Он что–то там искал, чем–то гремел. И вдруг Закурдаев увидел у него в руке гранату. Не вынимая гранату из ящика немец свинтил у нее с ручки крышку и выдернул запальный шнур. Но в тот же момент Закурдаев дал ему что было сил пинка сапогом в живот и громко крикнул:
– Ложись, ребята!
Немец, перегнувшись пополам, рухнул за борт. Пограничники, кто где сидел, повалились на пол каюты. А Закурдаев ухватил ящик с инструментом и столкнул его в воду следом за немцем.
Взрыв поднял над рекой серебристый сноп воды. Отбросил, в сторону барахтавшегося возле борта моториста, проломил борт, развернул катер к восточному берегу и прибавил ему инерции хода. Когда на бак из каюты выскочили пограничники, сверху на них обрушился каскад брызг.
Катер еще немного продвинулся по инерции вперед, и неожиданно на правом берегу открылась небольшая заводь. У воды, на подставках висели два больших деревянных барабана со свинцовым кабелем, возле которых, с любопытством глядя на появившийся катер стояли с засученными рукавами и инструментом в руках солдаты. На взгорке над заводью такие же солдаты строили мачту для подвески кабеля. На воде плавали надувные лодки.
– Быстро в каюту, забирайте капитана и на берег! – не теряя ни секунды, принял решение и скомандовал Сорокин.
Пограничники вернулись в каюту за капитаном. Пол ее уже был залит водой. Носилки с капитаном подняли. В этот момент катер ткнулся в дно. Бойцы еле удержались на ногах. Колодяжного вынесли из каюты и сняли с катера. До берега было метров пять и совсем не глубоко. Сорокин сказал Закурдаеву:
– Там, на палубе, бак с бензином. Подожги–ка эту баржу, чтоб больше им не досталась.
Едва пограничники ступили на бугор песчаной косы, как «Белая роза» превратилась в пылающий костер. И тотчас же с противоположного правого берега ударил пулемет. К счастью, пулеметчик, очевидно, поспешил, побоялся упустить цель и завысил очередь над косой. Так или иначе, но пограничников это спасло. Бойцы буквально перелетели через косу и залегли. В следующий момент пулеметчик взял ниже. Пули подняли над косой фонтанчики песка. Но бойцы были уже в укрытии. Скоро они увидели три надувные лодки с солдатами, быстро отвалившие от противоположного берега. Они плыли на расстоянии метров ста друг от друга. Одна из них держала курс прямо на косу. Две другие двигались с таким расчетом, чтобы, высадившись на, берег, можно было обойти бойцов на косе справа и слева.
Сорокин быстро оценил обстановку. У пограничников была хорошая позиция, и они находились в гораздо более выгодном положении, чем противник. Но силы были неравны. Длительного боя бойцы не выдержали бы. Но длительный бой им был и не нужен. Сорокин принял решение отбить эту атаку врага. Потом быстро отойти в глубь леса.
– Гусейнов, – подозвал он пулеметчика. – Над косой не высовывайся. Как только лодки доплывут до середины, их можно будет бить прямо из–за косы. Ударишь сначала по левой, а потом по правой. Остальным – сосредоточенным огнем уничтожить десант на средней лодке.
Бойцы приготовились. Немецкий пулемет, не переставая, поливал косу огнем. Но пограничники безмолвствовали. Немцам это прибавляло нахальства. Они гребли веслами, подгребали руками, торопились скорей, скорей… Трофейный пулемет Гусейнова заговорил совершенно неожиданно для них. Цель была близка и открыта как на ладони. Гусейнов хорошо прицелился, и первой же короткой очередью буквально распорол надувную лодку пополам. Немцы посыпались в воду. Кто–то поплыл вперед. Кто–то повернул назад. Но ни одному из них не удалось достичь берега. Пулемет стрелял до тех пор, пока слева от косы на воде не исчезли все до одного человека. То же самое Гусейнов сделал и с десантом второй лодки. Третья лодка, едва за косой заработал пулемет, повернула вспять. Прицельно стрелять по ней мешал горящий катер.
– Отлично, Гусейнов, – похвалил бойца Сорокин. – Теперь можно и отходить.
Однако сделать это оказалось не так–то просто. Немецкий пулеметчик хорошо пристрелялся к–косе, и пограничники не могли даже высунуться из–за укрытия. План предложил Зубков.
– Пока мы не заставим замолчать этот пулемет, живыми нам отсюда не уйти никому, – -почти прокричал он на ухо Сорокину.
– А как заставить?
– Вот я и думаю: назад хода нет. А вперед, под борт катера выползти можно. Да оттуда и садануть по нему. На минуту замолчит. А нам только это и нужно.
Зубков рассчитал правильно. И группа, наверно, отошла бы. Но кто потом прикрыл бы Гусейнова?
Впрочем, раздумывать долго Сорокину не пришлось. Подполз Зубков и доложил, что уже четыре лодки с солдатами движутся с противоположного берега в направлении горящего катера. Немцы быстро сообразили, что охватить русских с флангов в данном случае не удастся. И двинулись к косе, прикрываясь «Белой розой», как щитом.
Гусейнов тоже понял, что спасение всей группы сейчас в первую очередь зависит от меткости огня его пулемета, и попросил старшего лейтенанта:
– Разрешите, товарищ старший лейтенант, выдвинуться вперед?
Сорокину ничего не оставалось, как разрешить. Но прежде чем сказать это, он снял с пояса гранату и протянул ее Гусейнову. Тот понял все значение этого подарка.
– Отходи, как только мы скроемся в лесу! – приказал Сорокин. – Уже темно, и преследовать нас они не будут.
Гусейнов ничего не ответил, схватил гранату, свой пулемет и, воспользовавшись минутной паузой в стрельбе вражеского пулемета, перемахнул через косу. То ли сумерки скрыли от гитлеровцев его бросок, то ли прикрыл его черный дым пожарища, но враг прозевал, и Гусейнов незамеченным подполз к носу катера. Там он поставил пулемет на сошки и залег прямо в воду. Гитлеровец бил теперь длинными очередями, словно старался наверстать упущенное во время паузы время. Он так был увлечен стрельбой, что даже не заметил, как над самой водой под носом у катера забился живой огонь пулемета Гусейнова. Не заметил и ткнулся носом в песок. А Гусейнов, видя, что гитлеровский пулемет замолчал, перенес огонь на лодки.
Всего несколько минут молчал пулемет на берегу. Но и этого времени вполне хватило на то, чтобы пограничники выбрались на берег сами и вынесли раненого командира.
– Теперь как можно скорее в лес, – подставляя плечо под носилки, сказал Сорокин и почти бегом двинулся от берега.
Стрельба сзади стала еще интенсивней. Потом послышалось несколько сильных взрывов, что означало, что в ход пошли гранаты, и все стихло.
– Похоже, конец, – переводя дыхание, заметил Зубков.
– Необязательно, – мрачно отозвался Сорокин. И добавил: – А дело он свое сделал!
В лесу стемнело быстро. У саперов, работавших на берегу не было собак, и они, сунувшись в лес, не нашли следов пограничников. Постреляли, что называется, наобум и вернулись на противоположный берег. А пограничники без отдыха шли почти всю ночь. И только перед рассветом остановились на островке посреди небольшого, но глубокого болота.
***
Колодяжный очнулся от очередного забытья, все вспомнил и слабым голосом позвал Сорокина:
– Где мы, Николай?
– Сейчас доложу, – ответил Сорокин и дал команду: – Привал!
Едва поставили носилки на землю, к Колодяжному обратился Зубков:
– Поешьте, товарищ капитан, хоть маленько.
– Не хочу, – наотрез отказался Колодяжный.
– А я от вас не отстану, – настаивал Зубков. – Несу специально для вас весь провиант.
– Есть надо, Антон Семеныч, – поддержал старшину Сорокин. – Пока не поедите, мы с места не стронемся.
Но капитан вместо ответа снова закрыл глаза.
– Сил у него совсем нет, – вздохнул Зубков.
– Кормите через силу, – приказал Сорокин и подозвал Борьку: – Ну как, Борис?
– Нормально, – хмуро ответил Борька. – А Гусейнов нас догонит?
– Не знаю, Боря, – ответил Сорокин. – Но скорее всего, нет.
Пограничники лежали под кустами. Никто ни о чем не говорил. Тишину нарушил Закурдаев.
– Старшина, ну, я соображаю: завтракать было нечего. Обедать некогда, – довольно бодро заговорил он. – Но поужинать–то? Вроде распорядок никто не отменял.
– Никто, – согласился Зубков и взглянул на Сорокина. Ему куда важней было знать, что думает по этому поводу старший лейтенант. А Сорокину понравилась эта мысль. Он увидел возможность побеседовать с бойцами и взбодрить их.
– Надо поужинать, старшина. А может, заодно и позавтракать, – сказал он.
– В таком случае давайте ваш вещмешок, товарищ Бугров, – распорядился Зубков.
Из мешка извлекли хлеб, лук и вареную картошку, которую бабка Ульяна высыпала Закурдаеву в мешок прямо из чугуна. Посмотрев на все это, Зубков махнул рукой, что, очевидно, означало: гулять так гулять. Потом вздохнул и из собственного вещмешка достал замотанное в тряпицу сало. Нарезал его тоненькими, почти прозрачными ломтиками по одному на брата, положил на куски хлеба, один протянул Сорокину, прочим скомандовал:
– Налетай!
– Откуда это, старшина? – беря в руки драгоценное яство, удивленно спросил Сорокин.
– Известно откуда, из дома, – ответил Зубков. – Аккурат за неделю до войны жинка прислала. Она у меня хохлушка и солить его умеет, ну прямо мастерица высшего класса. Да вы ешьте, ешьте.
– А ты же еще вчера говорил, что у нас уже больше ничего не осталось…
– Мало чего я говорил, – скривился Зубков. – Смолоть в один присест все можно. А идти–то еще сколько? Кто знает…
– Да я тебя не упрекаю, – поспешил оговориться Сорокин. – Очень даже все правильно. И спасибо тебе. Ото всех от нас спасибо.
Ели молча. И хотя все были голодны, ели как–то вяло. Потому что сильнее голода людей мучила усталость. Нестерпимо хотелось свалиться под куст и уснуть. Сорокин это понимал и обдумывал, как поступить. До своих, если верить немецкой карте и если не изменилась обстановка, осталось километров двадцать. И хотя все действительно порядком устали, это расстояние, напрягая последние силы, преодолеть было можно. Но это было рискованно: уж после этого, последнего броска, никто из них не сделал бы и шага. А встретили бы они своих или нет – это вовсе было не ясно. И Сорокин решил не рисковать, а дать лучше, людям несколько часов отдохнуть. Он объявил им об этом.
– Мы должны прийти к своим, как и подобает защитникам Родины, – в полной боевой готовности. Подтянутыми. Собранными. Чтоб всем было ясно, что мы не бежали без оглядки от самой границы, а продолжали выполнять боевую задачу каждый день, каждый час. Поэтому сейчас отбой. А потом всем привести себя в полный порядок. Побриться. Где что надо – заштопать… Одним словом, подготовиться к встрече достойно.
Пограничники слушали старшего лейтенанта молча. И также молча каждый облюбовал для себя место на островке. Закурдаев, прежде чем улечься, взял за руку Борьку.
– Устраивайся, крестник, под боком, – сказал он.
А к Сорокину подсел Зубков.
– И вы, товарищ старший лейтенант, тоже отдохните. А я посижу, послушаю тишину, – сказал он.
– Хорошо, – не стал возражать Сорокин и взглянул на часы. – Через два часа поменяемся ролями.
Зубков кивнул. Но дал поспать Сорокину ровно на час больше. А когда тот, проснувшись и снова сверив время, недовольно покачал головой, объяснил:
– Общий подъем во сколько намечали, во столько и сделаем. А мне и часа подремать хватит.
– Командир не просыпался? – спросил Сорокин.
– Было. Пить просил, – ответил Зубков и, подложив под голову вещмешок, сразу же уснул, как сраженный наповал.
А Сорокин окунул голову в воду, освежился, достал карту. И чем больше и пристальней он изучал обстановку, тем тверже приходил к убеждению, что идти к своим без предварительной разведки слишком рискованно. Островок в болотистом лесу, так гостеприимно приютивший их, был поистине последним спокойным пристанищем на их пути к фронту.
Когда бойцы проснулись, Сорокин посадил группу и объяснил очередную боевую задачу:
– Дальше без разведки нам не пройти. И, уж во всяком случае, командира не вынести. Действовать будем в широкой полосе. Сразу по трем направлениям. Пойдем на Трехозерск, на Силино и на Дубняки. Самое ответственное направление – Трехозерск.
Сразу встали Зубков и Закурдаев. Сорокин посмотрел на них и сказал:
– Хорошо, старшина. На Трехозерск пойдете вы. Впереди у вас железная дорога, это очень серьезный объект. Вполне возможно, что немцы его охраняют. Поэтому постарайтесь узнать все: где посты, когда меняются. Ваше направление будет обходным справа.
– Понял, – повторил Зубков.
– Самое прямое направление на Силино, – продолжал Сорокин. – Может, нам и повезет. Вы, товарищ Бугров, пойдете в этом направлении.
Бугров, услышав приказ старшего лейтенанта, буквально вскочил на ноги.
– Есть идти в направлении Силино, – отчеканил он.
– Заходить в село совершенно необязательно, – уточнил Сорокин. – Но именно в этом направлении лежит прямой путь к фронту. Уверен, что на сей раз у вас все будет в порядке.
Видя, что Сорокин до сих пор не назначил в разведку Закурдаева, поднялись и встали рядом с ним Сапожников и Елкин. Но Сорокин жестом дал им понять, что они останутся возле капитана.
– Третье направление – на Дубняки – разведаешь ты, Григорий, – продолжал Сорокин, обращаясь к Закурдаеву. – Маршрут трудный, по открытой местности, через поля. Поэтому пойдешь снова вместе с Борисом. На открытом месте он тебе поможет, Борис пойдет без оружия. И на сей раз уж никаких сюрпризов. Впрочем, это касается всех. Оружие применять только в самых крайних случаях. При обнаружении и вынужденном отходе сюда не возвращаться. Нам с раненым командиром, в прифронтовой полосе, не уйти. Задача ясна?
– Ясна! – ответили все четверо.
– В таком случае, выступайте немедленно. В нашем распоряжении остаток дня и ночь. Вас ждем до девяти утра. В девять понесем командира без разведки. Другого выхода у нас нет.
Закурдаев проверил содержимое Борькиных карманов и дружелюбно кивнул ему:
– Пошли, крестник.
Следом за ними ушли Зубков и Бугров. На островке стало тихо. И тогда вдруг раздался слабый голос капитана Колодяжного:
– Сколько отсюда до фронта, Николай?
Сорокин обернулся к капитану:
– Как вы себя чувствуете, Антон Семеныч?
– Еще не умер, – спокойно ответил Колодяжный. – Так где мы? Где фронт?
– До фронта осталось два–три перехода, – доложил Сорокин. – Я послал разведку…
– Я знаю, слышал, – сказал Колодяжный. – Правильно сделал.
– Утром двинемся. За день до фронта доберемся. А ночью через фронт махнем.
– Не это наша главная задача, Николай, – снова сказал Колодяжный, и голос его с каждым словом звучал все тверже и тверже.
Сорокин насторожился.
– Мы не просто должны идти. Мы обязаны по пути нанести врагу максимальный урон, – продолжал капитан. – Бить его, где только можно и как можно. Уничтожать его технику. Рвать его связь. И если даже при этом всем нам придется погибнуть, никого из нас это не должно останавливать. Максимальный урон фашистам!
– Понял, Антон Семеныч! – отчеканил Сорокин и привстал на колени.
– А если понял, то так и действуйте. А меня оставьте здесь, – почти приказал Колодяжный.
– Что вы, Антон Семеныч! – опешил Сорокин.
– Так надо, Николай. Так будет лучше и для дела, и для меня, – тише, но твердо сказал Колодяжный.
– Не можем мы вас оставить, Антон Семеныч! – взмолился Сорокин. – Я первый не смогу. Да и бойцы меня не послушают. Сами вы нас учили товарища в беде не оставлять. А вы наш командир…
– Я тебя как друга прошу: если хочешь, чтоб я остался живым, – не дал договорить ему Колодяжный, – оставь меня. А потом вернетесь за мной. Здесь тихо. Немцы сюда не полезут. Я вас дождусь…
– Не просите, Антон Семеныч, и не уговаривайте, – -решительно ответил Сорокин. И добавил: – А прикажете – ни я, ни бойцы наши этот ваш приказ не выполним.
– Зря упрямишься, – сказал Колодяжный. – Меня все равнение донесете. А из–за меня и дела не сделаете, и сами погибнете…
***
Пройдя с километр, Зубков остановился. Прямо перед ним рос могучий, обхвата в полтора, дуб. Старшина послушал доносившиеся с разных сторон звуки, осмотрелся и полез на дуб. Местность перед ним открылась как учебная панорама. Далекие и близкие дымы, зеленое марево леса., с большими и малыми впадинами на месте болот, две прерывающиеся нитки дорог слева по ходу его движения и аккуратная насыпь железнодорожного полотна справа. До железной дороги было километров пять, и еще километра два до полустанка, на котором стояли составы. Он видел зеленоватые и кирпичные вагоны, выглядевшие не больше спичечных коробков, и черные, попыхивающие дымом и паром паровозы. На полустанок ему идти было ни к чему. Он наметил путь правее, выбрал ориентиры и слез с дерева. Там, наверху, он совершенно четко слышал гул и отдельные выстрелы артиллерии. Они доносились и справа и слева. Видны были по черным дымам и места разрывов снарядов. Здесь же, под густыми кронами деревьев, все. звуки сливались в один шум, очень похожий на раскаты далекого грома. Зубков прислушивался к этим раскатам, и душа его радовалась. Старший лейтенант Сорокин был прав: фронт дышал где–то уже недалеко. А то, что гремело не по всему горизонту, а лишь на отдельных участках, это можно было объяснить просто: в сильно заболоченном районе войска ни наступать, ни обороняться иначе как на определенных направлениях и не могли. Впрочем, их группе это сейчас было только на руку.
Зубков двигался по лесу бесшумно и быстро. И уже не доходя до железной дороги километров двух, услыхал шум поезда. Он надвигался с запада и катился на восток. На какое–то время затих. А потом вдруг послышался уже с востока. Но еще раньше, там же на востоке, в направлении полустанка раздалось несколько мощных глухих взрывов. Было похоже, что полустанок бомбят. А невидимый Зубкову поезд, только что спешивший туда с запада, теперь пятился назад…
Так все оказалось и на самом деле. Зубков еще издали через просветы деревьев увидел стоявшие на пути платформы, на них машины, орудия и что–то старательно укрытое зеленым брезентом. Зубков пополз дальше. Нашел на опушке густой куст и затаился в нем.
В голове состава, как змея, шипел паровоз. Завыл мотор машины. И вдруг раздалась громкая и четкая команда на немецком языке. Зубков мгновенно сориентировался. В конце состава солдаты стаскивали с платформы полуобуглившуюся машину. Их было шестеро, и седьмой старшим. Солдаты старались. Старший кричал. В конце концов им удалось столкнуть машину на землю. И опять старший что–то скомандовал. Солдаты тоже спрыгнули с платформы на насыпь и парами – один справа, другой слева – пошли вдоль состава. По некоторым едва заметным признакам Зубков определил, что состав, хотя его успели быстро вывезти с полустанка, все же попал под бомбежку. А точнее – под обстрел наших самолетов. В стеклах кабин тут и там виднелись белые пулевые пробоины, борта машин и платформ расщеплены пулями.
Зубков смотрел на эшелон с техникой, на немцев, деловито прохаживающихся вдоль пути, и в сердце у него закипала лютая злоба. Конечно, старший лейтенант разрешил применять оружие только в крайних случаях. Но разве это не тот случай, когда без особого труда и риска он мог бы одной очередью уложить их всех семерых? Тут и думать нечего. Да момент, к сожалению, был уже упущен… Слезли оии уже с платформы…
Зубков сжал зубы и продолжал наблюдать. Было похоже, что эти семеро – все с эшелона. С ним прибыли, с ним и уедут. А путь–то кто–нибудь охраняет? Он всматривался, пытался найти какой–нибудь пост. Но никого и ничего не мог заметить. И уже готов был решить, что немцы, пожалуй, еще не успели выставить на путях охрану, как вдруг увидел выше платформы вышку и установленный на ней пулемет. «Быстро, однако, работают, – невольно подумал он о немцах. – Командира здесь нести нечего и думать. Срежут всех, и глазом моргнуть не успеешь. А что же еще они тут подготовили?» Он лежал часа два. Дождался, когда на вышке сменились часовые. Их было двое. Они приехали с полустанка на ручной дрезине. А те, которые сменились, на ней же уехали на полустанок. Начало смеркаться. Ему можно было уже возвращаться. Он свою задачу выполнил. Но чем дольше он лежал и чем больше смотрел на немцев, тем сильнее крепло в нем желание насолить им так, чтобы они знали, что здесь, на советской земле, им на каждом шагу грозит смерть.
Зубков был человеком рассудительным. Решения принимал не вдруг. А приняв, не спешил сломя голову их выполнять. Любил все обстоятельно взвесить и продумать. Но однажды приняв решение, он уже никогда от него не отступал. И сейчас тоже ни капельки не сомневался в том, что выполнит его. Но что конкретно он мог сделать? В его распоряжении был автомат, две гранаты, нож и коробка спичек. Он мог автоматной очередью из. кустов уложить двух часовых, поскольку они ходили парами. Мог, бросив две гранаты, при удачном попадании, подорвать на платформе две машины. Мог, наконец, сделать и то и другое. Времени это заняло бы считанные секунды. Две другие пары часовых не успели бы и сообразить, откуда и кто ударил по эшелону, как он уже успел бы скрыться в лесу. Но ему казалось, что всего этого будет маловато, и он не спешил брать немцев на мушку. А что же он мог еще? Хорошо бы захватить паровоз. Часовых – прикончить гранатой. Тех двух, что высовываются из будки, – очередью. Ну а дальше? Залезет он в будку сам. А что там крутить, на что нажимать, чтобы двинуть состав вперед и хорошенько его разогнать? Этого Зубков не знал. Управлять паровозом его на заставе не учили. Надо было придумывать что–то еще. Внимание его привлек брезент, которым были укрыты платформы. А точнее, заинтересовало его то, что было укрыто брезентом. Похоже, что это бочки. Но с чем? Если бы они оказались с бензином, то тогда можно было бы нанести очень существенный урон врагу!