Текст книги "Поединок. Выпуск 7"

Автор книги: Александр Беляев

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Леонид Словин,Владимир Рыбин,Геннадий Головин,Иван Макаров,Артур Макаров,Эдуард Хлысталов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

– Да, дело совсем не в нас, – продолжал Сорокин. – На наших руках командир. С нами Борис. И чем скорее мы переправим их через линию фронта, тем лучше выполним свой воинский долг. Надо думать, немцы со стороны болота нападения не ждут. Заняты сейчас своим делом. А мы воспользуемся и постараемся проскочить у них под носом. Поэтому мы всей группой возьмем правее и пойдем вперед, прижимаясь к самому болоту. А ты, старшина, прикрой нас слева. И если завяжется перестрелка, постарайся задержать их подольше. Мы или проскочим, или уйдем в болото. Немцы за нами туда не полезут. Конечно, и нам там будет не сладко. Но другого выхода у нас просто нет. Пошли.

– Понял, – коротко, как обычно, ответил Зубков и пошел в том направлении, где скрежетала лебедка.

А пограничники подняли на плечи носилки и пошли вправо, туда, где лежало болото.

Зубков прошел по лесу метров триста и неожиданно вышел на дорогу. Она тянулась откуда–то слева. Пока Зубков раздумывал, для чего она здесь да кому она была нужна, со стороны стоянки аэростата послышался шум идущей машины. Зубков мигом нырнул в кусты. А на дороге показался грузовик и, подпрыгивая на ухабах и корнях деревьев, проехал мимо него. Кроме водителя, в кабине никого не было.

«Как дома разъезжают», – зло подумал Зубков и попытался представить себе, куда и откуда ехал немец. Ответ поразил его своей простотой. «Да куда, куда? С НП на батарею! Вот куда! Пока я бежал и обогнал своих товарищей, наверняка, немного сэкономил времени. И за счет его, пожалуй, стоит подождать: не пойдет–ли такая же машина обратно. И если пойдет, то, может, к лебедке лучше не идти, а подъехать?»

Он прождал не более десяти минут, а может быть, и того меньше. Заунывный звук мотора послышался уже со стороны батареи. Но у Зубкова уже созрел план. И он, пригибаясь за кустами, побежал к глубокой выемке, возле которой, по его расчету, грузовик непременно должен был сбавить ход. Весь вопрос состоял теперь только в том, сколько будет в этой машине немцев.

Но в машине, как и в предыдущей, был только один немец. Он был поглощен дорогой и даже ни разу не обернулся, чтобы оглядеться по сторонам. Зубкова это взбесило еще больше: «Да чего же в вас больше: глупости или наглости? Или еще в толк не взяли, что гореть будет под вами эта земля? Ну, так я вам все как есть объясню!» Он дождался, когда машина, подъезжая к выемке, притормозила, и, выскочив из кустов, догнал ее. Кузов машины неожиданно подбросило вверх. Но Зубков уже уцепился за задний борт. Подтянулся на руках и одним махом перевалился в кузов. Немец, целиком занятый дорогой, не заметил его. Зубков ползком подобрался к кабине и вытащил из ножен свой уже проверенный в деле трофейный штык. В следующий момент он перегнулся через борт и, наклонившись над левым открытым окном кабины, ударил немца штыком в шею. Немец вскрикнул и повалился на руль. Но Зубков был готов к этому. Он проворно спрыгнул из кузова на подножку и вовремя ухватился за руль. Машина лишь слегка вильнула на дороге и покатила дальше. Зубков сел в кабину и столкнул немца на пол. Управлять он умел и не боялся, что мотор заглохнет.

Метров сто он проехал, освоился с педалями и рычагом переключения передач. Потом снял с немца каску и надел ее на себя. Маскировка, конечно, получилась весьма убогой. Но на нее и не надеялся. А каску надел больше для собственной безопасности. Больше всего он рассчитывал на внезапность и свое оружие, потому поставил на боевой взвод автомат и приготовил гранаты. Потом включил третью передачу и погнал машину вперед. Еще метров двести – и перед ним открылась поляна. Там стояла палатка, в которой сидел телефонист. Неподалеку, у лебедки стояли четыре солдата. Один в стороне возился возле костра. Двое в противоположной стороне свежевали барана. Зубков разглядел все это буквально в считанные секунды. Но другого времени в его распоряжении и не было. Он только подумал, пересчитав немцев: «А ведь прав был старшой. Восемь их, как одна копейка! Ну, держитесь!»

Немцы так были заняты своим делом, что не обратили на грузовик никакого внимания. Только тот, который разводил костер, что–то крикнул ему вслед. Наверное, обругал за то, что водитель на скорости поднял большую пыль. И когда машина, заскрипев тормозами, остановилась на краю поляны, немцы тоже никак не отреагировали. А Зубкову только это и было надо. Он выскочил из кабины и полоснул длинной очередью из автомата по тем четырем, которые стояли у лебедки. А потом для верности еще швырнул в них гранату. Взрывом перебило трос аэростата, и он стремительно взвился в небо. Сверху из гондолы раздались неистовые вопли. Из палатки выскочил телефонист и, взмахнув на бегу руками, рухнул на землю.

Надо было, не теряя ни секунды, уничтожить еще троих гитлеровцев. Но тут Зубков понял, что впопыхах он случайно закрыл их от себя машиной. Он выбежал из–за машины, окинул взглядом поляну, но немцев на ней уже не было. И тотчас же из кустов по нему ударили ответным огнем. Первая короткая очередь прошла мимо него. Но он увидел, откуда стреляют, и бросил туда вторую гранату. Взрыв ее оборвал последующую очередь. Но две пули попали старшине в живот. Он упал от удара на землю, продолжая тем не менее высматривать, где же последний немец, тот, который разводил костер. Немца не было видно. А Зубков уже начал от боли терять сознание. Он чувствовал, что силы уходят, но все–таки сумел перевалиться на бок и подтянуть к себе автомат так, чтобы можно было выстрелить в любую минуту. Теперь он видел всю поляну и опушку, примыкавшую к ней. Но немца на ней не было, хотя кто–то стрелял в него из кустов и ранил еще два раза. Зубков уже не чувствовал боли. И почти перестал слышать. Но видел он еще хорошо. И думал только о том, прошли или нет его товарищи. Он знал, что ему никто об этом не сообщит. Что никто из них за ним не придет. И не ждал от них помощи. Но прошли они к болоту или нет, для него это было очень важно. Ведь если нет, то, значит, он, Зубков, не сумел обеспечить им проход, не выполнил своей задачи. А он обязан был ее выполнить и поэтому, напрягая последние силы, ждал немца. И неожиданно увидел его. Немец вылезал из кустов, держа винтовку наизготове. Зубков не шевелился. И немец посчитал, что он уже убит. Он вышел на поляну и огляделся. Ему не верилось, что русский был один. Но вокруг не было видно ни души. Тогда немец побежал к валявшимся у лебедки солдатам. Нагнулся над ними, прислушиваясь, не дышит ли кто из них. Нет, они не дышали. Тогда он побежал к телефонисту. Но тоже скоро встал, отряхивая свой мундир. Теперь он бежал к кустам, где должны были быть еще двое его напарников. И вот тогда–то он снова оказался в направлении стрельбы автомата Зубкова. Именно этого и ждал старшина. Поворачиваться, развертывать автомат он уже не мог. А нажать спусковой крючок сил у него еще хватило. И он нажал его. И увидел, как немец, почти добежав до кустов, рухнул навзничь. Только тогда Зубков разжал уже плохо слушавшиеся его пальцы руки и закрыл глаза. Над ним сразу опустилась ночь. Последняя мысль была спокойной: «Теперь обязательно пройдут. Теперь никто не помешает…»

***

Если бы Зубков мог слышать, он бы непременно услыхал раздавшийся в этот момент у него за спиной, в стороне болота, одинокий, гулкий винтовочный выстрел. Но он уже не слыхал его. И не знал, что его товарищи подошли к болоту почти в то же время, когда он сел за руль захваченного им на дороге немецкого грузовика. Подошли и… остановились метрах в ста, потому что неожиданно увидели впереди немецкого солдата. Сразу же залегли. Надо было как можно быстрей определить: один он тут или нет? И что делает? Понаблюдали. Немец спокойно расхаживал по краю опушки перед самым болотом.

– Похоже, что часовой, – прошептал Закурдаеву Сорокин.

– А что караулит?

– А черт его знает. Может, просто смотрит, чтобы со стороны болота кто–нибудь не подошел незамеченным.

– Что будем делать? – Снимать.

Закурдаев кивнул и пополз вперед. В этот момент за спиной у пограничников и началась стрельба. Сначала автоматная, а потом, одна за другой, ухнули две гранаты.

Немец, на опушке заметался от куста к кусту, а потом забежал за развесистый дуб и замер за ним, не высовываясь.

Сорокин остановил Закурдаева:

– Подожди. Теперь не подберешься.

– А может, теперь просто из винтовки его шлепнуть? – предложил Закурдаев.

Сорокин не стал возражать:

– Давай. Все равно, если они Зубкова сломят, они сюда прибегут. Нам время сейчас дороже.

Закурдаев взял у Елкина единственную сохранившуюся у них в группе винтовку и стал выжидать. Немец не показывался долго. Но когда с неба послышались крики и он увидел улетающих ввысь наблюдателей, он выскочил из–за дуба и, защищая от солнца глаза рукой, пытался разглядеть, что же творится в гондоле.

Закурдаев только того и ждал. Он выстрелил. Часовой свалился в траву. Пограничники, не теряя ни минуты, подхватили носилки с командиром и поспешили к болоту. Только тут они поняли, что охранял часовой: уткнувшись носами в осоку, на воде плавали четыре надувные лодки, возле них на берегу в кустах стояла палатка.

Сорокин заглянул в нее. В палатке стоял бензиновый движок, штабелем были сложены катушки телефонного провода.

– Это все сжечь! – приказал Сорокин. – Маленькую лодку оставим старшине. Возможно, догонит. Одну изрежьте на куски. На двух других будем переправляться.

В самую большую лодку погрузили Колодяжного. Вместе с ним сели Сапожников, Елкин. Закурдаев и Борька задержались, чтобы выполнить приказ Сорокина.

Лодка с капитаном не отплыла и на пятьдесят метров, а палатка со всем ее имуществом уже пылала как костер. Бензиновый движок был полностью заправлен горючим. И это оказалось кстати. Этим занимался Сорокин. Борька тем временем кромсал ножом надувную лодку. Взглянув на его работу, Закурдаев оттолкнул его.

– Да что там ее резать, тащи ее на костер! – скомандовал он, и вместе с Борькой они вытащили лодку на берег и взвалили на горящую палатку.

– А старшина нас догонит? – спросил Борька.

– Раз дело дошло до гранат, не знаю, – хмуро ответил Закурдаев.

– Может, подождем его? – снова спросил Борька.

Закурдаев вздохнул:

– Приказа не было. Пошли.

Они сели в свою лодку и, навалившись на весла, поспешили следом за товарищами. Их никто не преследовал. И как только лодки скрылись в зарослях камыша, поплыли медленнее.

– Может, тут его подождем? – снова спросил Борька своего старшого.

Закурдаев в ответ только взглянул на него и отвернулся. Потом сказал:

– За одно ручаюсь: так просто старшина себя не отдаст, не на того напали.

Борьке стало сразу не по себе. Никто еще их не догнал: ни Гусейнов, ни Бугров, ни теперь, наверное, старшина. Проклятая война, только началась, а уже скольких хороших людей они потеряли. А еще мать, отца, Гошку… Борька и не заметил, как из глаз у него выкатились слезы. Но их заметил Закурдаев. И сказал негромко, но так, чтобы Борька слышал каждое его слово:

– Держись, крестник. За всех отомстим. А нас не будет – и за нас отомстят.

Борька растер слезы кулаком, а потом зачерпнул ладонью болотной воды и омыл лицо. Неожиданно передняя лодка остановилась. Закурдаев поднавалился на весла и подплыл к ней вплотную. Люди в лодке сидели, отрешенно глядя по сторонам.

– Что случилось? – спросил Закурдаев.

– Командир умер, – ответил Сорокин.

– Когда?

– Не знаем, когда. Не заметили. Вон Сапожников хотел поудобней его положить, наклонился. А он уже скончался.

– Крови наш капитан много потерял, – вспомнил Закурдаев.

– Одним словом, не донесли, – сказал Сорокин.

– Будем хоронить? – спросил Закурдаев.

– Непременно. Ищите сухое место. Пограничники начали осматриваться по сторонам.

Сапожников увидел над камышом ветки деревьев и предположил, что там островок. Подплыли туда. Действительно, лодки уткнулись в сухой берег: остров не остров, так, большая поросшая кустами кочка среди болота.

– Берите ножи, весла, ложки, у кого что есть, – сказал Сорокин и первым ступил из лодки на эту кочку. За ним высадились все остальные. Выломали и вырезали ножами часть кустов и начали рыть землю. Она была мягкой. Но не мокрой. Ее легко можно было выгребать и выбрасывать на поверхность просто руками. Мешали только корни кустов. Работали молча.

– У него жена осталась, – нарушил молчание Сапожников.

– И дочка, – добавил Сорокин.

– А вы адрес их знаете? – спросил Сапожников. – Вся местность уже под немцами, куда писать? Да и там ли они? Может, успели уехать.

Могилу вырыли всего по пояс. Опустили в нее капитана Колодяжного, накрыли его собственной шинелью и засыпали землей.

– Надписей никаких делать не будем. Да и нечем, – сказал Сорокин. – Каждый пусть так запомнит это место. Время придет – поставим обелиск. И давайте поклянемся, что отомстим проклятому врагу за смерть командира и наших товарищей!

– Клянусь! Клянусь! – послышалось в ответ.

Стрельба теперь слышалась со всех сторон. Но сильнее всего впереди. Била по ту сторону линии фронта чужая и наша артиллерия. То и дело лесной покой вспарывали автоматные и пулеметные очереди, рвал треск сухих винтовочных выстрелов.

– До фронта осталось километра два. Но пройти их будет труднее всего, – предупредил Сорокин.

– Может, ночи подождем? – спросил Елкин. И добавил, словно опасаясь, что его неправильно поймут: – Теперь спешить куда?

– Спешить нам всегда есть куда, – ответил Сорокин. – Вы думаете, что немцы не догадаются и простят нам баню, катер, эшелон с горючим, и, в конце концов, эти лодки? Так или иначе, в руки им мог попасть Гусейнов или Бугров. Я уверен, они оба не скажут ни слова. Но разве их форма – это не доказательство того же? Нас или уже ищут, или вот–вот пойдут по нашим следам. Поэтому двинемся сейчас же. Не доходя до берега, лодки затопим. А на берегу видно будет, что делать.

Снова сели в лодки и поплыли, лавируя между камышами.

Черный столб дыма на месте, где горела палатка, уже почти растаял. Вдруг сзади один за другим прозвучали три выстрела: не орудийных, но и не винтовочных. В воздухе что–то просвистело, и слева от лодок взметнулись три фонтана.

– Что я вам говорил? – воскликнул Сорокин. – Видите мыс справа? Быстрее туда!

Лодки развернулись и двинулись по направлению к мысу, точнее, к гряде леса, острой косой вдающейся в болото. Плыли под непрерывным минометным обстрелом. Немцы били неприцельно. Но решили прощупать огнем всю заросшую камышом часть болота. И били, били, не переставая, наугад, быстро перенося огонь с одного места на другое.

Метрах в ста от мыска Сорокин распорол ножом лодку. Из разреза с шипение, вырвался воздух, лодка обмякла и медленно начала тонуть. Пограничники помогли ей уйти под воду и затоптали в илистое дно. Точно так же поступили со второй лодкой Закурдаев и Борька. Потом все пятеро, прячась в воде по шею, пошли к мыску. Он был невелик. На нем стоял стог сена. И валялись остатки старого вентеря [5]5
  Рыболовная снасть.


[Закрыть]. Немецкие минометчики били теперь по камышам левее, там, где они вплотную подходили к лесу. На мысу было относительно спокойно, и Сорокин, первым ступив на мыс, сразу же лег под стог. За ним из воды вышли Закурдаев с Борькой и Сапожников. Елкин немного отстал от них, попал на топкое место и обходил его стороной. Он и на мыс вышел не как все, а сбоку. И к стогу пошел по старой, кем–то пробитой тропке. Сделал по ней несколько шагов, вдруг коротко вскрикнул и рухнул на землю. А со стороны леса до стога долетел короткий и глуховатый хлопок. Если бы Елкин не вскрикнул, наверное, никто из пограничников не обратил бы внимания ни на то, что он упал, ни на этот хлопок. Но на крик все обернулись. И поняли, что Елкин убит. Сапожников бросился было ему на помощь. Но Сорокин схватил его за руку.

– Назад! Это снайпер! – остановил он его и снова прижал к траве.

И в тот же момент, сквозь уханье мин, справа по краю болота до пограничников донеслись визгливые голоса собак. Группу брали в клещи.

***

– Почему вы думаете, что это снайпер? – не поднимая головы, спросил Сапожников.

– Чей же еще может быть такой прицельный выстрел? – ответил Сорокин.

– Сейчас проверим, – сказал Закурдаев и, нацепив на палку фуражку, осторожно высунул ее из–за стога. Тотчас же в козырек фуражки ударила пуля, а из леса снова донесся глуховатый хлопок.

– И бьет он, гад, откуда–то с просеки, – определил Закурдаев. – Я заметил, где пуля в болото упала. Вон круги пошли…

– Понятно. Нас ему за стогом не видно. А Елкин открыл себя, – сказал Сорокин.

– А собаки через полчаса будут здесь, – сказал Сапожников.

– А мы шо, не слышим? – оборвал его Закурдаев. – Ты лучше скажи, как отсюда уползти!

– Надо точно определить, где он засел, – сказал Сорокин. – Пока мы его не уберем, нам из–за стога носа не высунуть.

– Надо кому–то наблюдать. А я его вызову. Он еще стрельнет, – ответил Закурдаев.

– Я полезу в стог, – решил Сорокин.

Орудуя втроем с Сапожниковым и Борькой, они быстро сделали в стоге лаз. И Сорокин пролез по нему сквозь стог. Сделал небольшое оконце и увидел перед стогом широкую просеку, ведущую в глубь леса. Снайпер, конечно, прятался сейчас где–то на этой просеке.

Закурдаев тем временем снова высунул из–за стога фуражку. Но на сей раз выстрела не последовало.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросил Сорокин.

– Молчит гад, – ответил Закурдаев.

– Делай что хочешь, но он должен обозначить себя! – приказал Сорокин.

«Лоб ему, гаду, наверное, надо подставить!» – сердито подумал Закурдаев, и вдруг его осенило.

– У кого есть носовой платок? – спросил он Сапожникова и Борьку.

– У меня, – с готовностью отозвался Сапожников и добавил: – Только не очень чистый.

– Перед невестой будешь оправдываться. Давай сюда! – быстро потребовал Закурдаев.

Сапожников протянул ему скорее серую, чем белую, тряпку. Закурдаев схватил ее, ловко расправил на своем вещмешке, а сверху на все это напялил свою уже простреленную фуражку. Потом поддел вещмешок на палку и крикнул Сорокину:

– Следите, товарищ старший лейтенант!

Он приподнял вещмешок с фуражкой над стогом, потом быстро опустил его, потом приподнял снова.

– Эй! – позвал он Сапожникова.

– Ну, – отозвался тот.

– Как только немец выстрелит, в одну секунду подбери елкинскую винтовку. Понял?

– Понял.

– Зачухаешься – на себя пеняй!

– Поднимай!

Закурдаев снова поднял вещмешок над стогом. И задержал в таком положении всего на несколько секунд. Но и их хватило, чтобы пуля немецкого снайпера проделала в его фуражке, платке и мешке дырку. Закурдаев мгновенно спрятал свою приманку. И обернулся. Сапожников саженными прыжками махал через мыс к Елкину. Подпрыгнул, схватил винтовку и распластался на траве. В тот же момент над мысом просвистела очередная пуля, а из леса донесся очередной хлопок выстрела. Сапожников ждал этого. Он вскочил и уже вместе с винтовкой вернулся за стог.

– А ты соображаешь! – похвалил его Закурдаев.

Сапожников молча показал ему свое плечо. Пуля снайпера порвала гимнастерку и оставила заметный след на коже.

– На пару сантиметров взял бы пониже – и руки нет, – сказал он.

– А она тебе сейчас не шибко и нужна. Два километра и без руки проскочишь, – усмехнулся Закурдаев и показал ему фуражку и платок. – Наверное, думает, что между глаз попал.

– А старший лейтенант увидел? – спросил Сапожников.

Закурдаев в ответ пожал плечами. Взял винтовку и открыл затвор. В винтовке было всего два патрона. «А ведь он где–то не очень высоко сидит, – подумал он о немецком снайпере. – Иначе не то что на два, а на все шесть сантиметров ниже мог бы целить». И поделился этой мыслью с Сорокиным.

– Вымани его еще хоть на один выстрел, – попросил в ответ старший лейтенант. – Я вроде что–то заметил. Но убедиться надо.

Закурдаев передал винтовку Сорокину и снова поднял над стогом мешок с фуражкой. Но немец больше не стрелял. Стало ясно, что он распознал трюк пограничников и больше на приманку не поддался. Надо было срочно придумывать что–то другое. Срочно, потому что лай собак слышался уже совершенно отчетливо. А это означало, что, если через четверть часа пограничники не уйдут в лес, им придется принять свой последний бой на мысу, прикрываясь от врагов единственным стогом. Мысль у Закурдаева работала быстро. Но надо было еще быстрей, потому что Сорокин сердито окликнул его:

– Ну что ты там?

– А, была не была, – махнул рукой Закурдаев и быстро раскатал скатку своей шинели. Потом набил ее сеном и приладил фуражку.

– Если ударит, ко мне не подходите. Ранит – сам уползу. Убьют – все равно не поможете, – сказал он Сапожникову и Борьке и, пятясь, полез от стога обратно в болото.

Снайпер не стрелял. Вероятно, стог мешал ему видеть то, что делалось на мысу у самой воды. И Закурдаев невредимым сполз в болото. Там он насадил чучело на шест и положил на воду. Шест ушел под воду. А чучело поплыло. И сразу же в него стукнула пуля. Послышался уже всем знакомый хлопок. А за ним два выстрела из стога. Потом из стога вылез Сорокин к коротка приказал:

– За мной!

Пограничники бегом бросились в лес. Борьке очень хотелось узнать, как обнаружил старший лейтенант немецкого снайпера. Но обстановка не позволяла заниматься разговором, и он молчал, бежал, чувствуя, что едва успевает за пограничниками. Лес был густой, высокий и сухой. Под ногами мялась трава, ломались ветки. Просека осталась далеко позади. А вместе с ней и повизгивание рвущихся с поводков собак. Но все–таки они еще были слышны. Ветер доносил до пограничников их визгливые голоса. Причем теперь они слышались не столько сзади, сколько справа на уровне группы и даже немного впереди ее. Было похоже, что немцы стараются опередить неизвестных им диверсантов и отрезать им путь к советским войскам. Да, собак пограничники еще слышали. А стрельба на фронте, который был уже совсем рядом, вдруг затихла совсем. Словно и не было ни справа, ни слева, ни сзади, ни впереди никакой войны. Впрочем, объяснить это было можно. В районе больших болот сплошной линии фронта не было. Оборона советских войск носила очаговый характер, к тому же довольно маневренный. И немцы тоже здесь наступали далеко не по всем направлениям равномерно: где–то выдвинулись вперед, где–то заметно отставали. И вполне возможно, случилось именно так, что пограничники попали в коридор, свободный как от немецких, так и от наших войск.

Так, по крайней мере, представлялось Сорокину. И он вел бойцов вперед левее с тем, чтобы опередить погоню и не дать ей возможность оказаться у них на пути.

Неожиданно лес впереди начал редеть. Сорокин остановился. Закурдаев, обменявшись с ним взглядом, побежал к опушке. Вернулся он через несколько минут.

– То ли там пойма, то ли луга, одним словом, километра на два ни одного кустика. И не видно никого.

– Вот они нас туда и заворачивают, – разгадал план немцев Сорокин. – Хотят переловить, как перепелов. Не получится.

– А правее, примерно за километр, мелколесье и кусты пойдут, – продолжал Закурдаев.

– Это то, что нам надо, – сказал Сорокин. – Туда и пойдем.

Он сделал знак рукой и пошел вдоль опушки. Закурдаев, Сапожников и Борька двинулись за ним. Теперь они чутко прислушивались к каждому звуку, доносившемуся из леса справа. И скоро поняли, что им удалось опередить немцев. Что погоня запоздала и уже, как бы ни спешила, все равно захватит лишь след пограничников.

Увидев на опушке кусты, остановились снова. Надо было хоть на минуту перевести дух. Закурдаев воспользовался этим, сел на траву и снял сапоги, чтобы вылить из них воду. Он как вылез из болота, так и бежал по лесу в сапогах, полных воды.

Борька, увидев на опушке бочажину, поплелся к ней, чтобы хлебнуть глоток. А Сапожников приложил к ушам ладони и прислушался.

– Идут по нашему следу, – доложил он Сорокину.

– Теперь не догонят, – махнул рукой Сорокин. – Особо зарываться не станут. На рожон из–за нас не полезут.

– Я пойду посмотрю, что там на опушке, – предложил Сапожников.

– Только на чистое не выходи, – предупредил Сорокин.

– Понял, – ответил Сапожников.

Он обошел развесистый клен, раздвинул перед собой густой куст орешника, и вдруг на том месте, где он только что стоял, вверх взметнулась земля, и страшный грохот потряс лес. В воздухе засвистели осколки. Сорокина сшибло с ног воздушной волной. Он упал. Но тотчас вскочил. Сапожникова нигде не было видно.

Из бочажины, весь перемазанный в грязи, вылезал Борька. Закурдаев сидел на траве и ошалело моргал. Прошла минута. Но никто из троих не шевелился. Ибо никто не мог понять, что же случилось…

***

Первым пришел в себя Сорокин. Он огляделся по сторонам и увидел то, чего совершенно не замечал до этого момента. Тут и там из травы торчали металлические усики. И от них к веткам кустов и деревьев тянулась тонкая проволока. Там, где стоял сейчас он и сидел Закурдаев, этих усиков не было видно. Но вокруг бочажины, у которой на четвереньках стоял Борька, они зловеще поблескивали со всех сторон. Наши это были мины или немецкие, Сорокин не знал. Да сейчас и не имело значения, кто их тут расставил. Важно было другое, что Борька пока еще совершенно чудом не подорвался на них так же, как Сапожников. Но мог в любую секунду задеть смертоносную оттяжку, и тогда…

– Не шевелись, Борис! Мы на минном поле! – крикнул Сорокин.

Их разделяла всего лишь пятиметровая полоса заминированного участка. Но чудо, которое уберегло Борьку при подходе к бочажине, второй раз могло не повториться.

– Я на цыпочках проскочу, Николай Михайлович, – взмолился Борька.

– Не смей! Тебе сказано не шевелиться! – грозно повторил Сорокин.

К старшему лейтенанту подошел Закурдаев.

– Что же будем делать? – спросил он. – Вас–то не зацепило?

– В уши ударило, – признался Сорокин. – Говори громче.

– Делать что будем? – снова спросил Закурдаев и показал рукой в ту сторону леса, откуда еще только что слышались голоса собак.

Сорокин все понял.

– В первую очередь надо спасать мальца, – сказал он.

– Как?

– Думай!

– Давайте, я прощупаю каждый сантиметр и пролезу к нему, – предложил Закурдаев.

Сорокин мотнул головой. И сдавил виски руками.

– Обоих разнесет, – сказал он.

– Тогда не знаю, – ответил Закурдаев, вытащил из своего трофейного автомата магазин с патронами, сунул его за голенище, а в автомат вставил новый, полностью снаряженный.

– Я знаю, – сказал Сорокин. – У тебя, кажется, была, веревка?

Закурдаев достал из вещмешка моток веревки.

– А ты, Борис, осторожно оглядись и залезай на березу! – уже командовал Сорокин.

Береза стояла у самого края бочажины, и Борьке не составляло особого труда забраться на нее.

– Выше лезь! Выше! – командовал Сорокин. – До макушки!

Борька старался. Береза была еще молодая, тонкая и скоро начала гнуться под тяжестью Борьки.

– Стой! – приказал Сорокин. – Бросай, Григорий, ему конец.

Закурдаев понял, что требуется. Он привязал веревку к палке и бросил ее Борьке. Но только на третий раз Борька сумел схватить ее.

– Обвяжи вокруг себя! – крикнул Сорокин.

Борька быстро обвязался.

– А теперь крепче держись за березу! – снова скомандовал Сорокин. И как только увидел, что Борька обвил руками и ногами ствол дерева, сказал Закурдаеву: – Потянули!

Береза изогнулась, как дуга. Но она была невысока и Борька повис над опасной зоной.

– Тяни сильней! А ты держись крепче! – командовал Сорокин Закурдаеву и Борьке и сам напрягал все силы, чтобы ниже склонить дерево к земле. Им удалось выиграть еще с метр.

– Еще! – старался Сорокин.

Береза неожиданно треснула, ее верхушка резко накренилась, Борька полетел вниз. Но Сорокин и Закурдаев успели поддернуть веревку еще немного, и Борька шлепнулся в безопасное место. Закурдаев помог ему подняться на ноги и сунул в руки автомат.

– Держи, крестник. И бей короткими, – сказал он.

– Здесь, Григорий и Борис, мы примем наш последний бой, – сказал Сорокин. – Я думал, уже вышли. Да не получилось…

– Кто ж знал, – ответил Закурдаев. – Давайте хоть выберем позиции.

– Да! – сразу взял себя в руки Сорокин. – Ложись, Борис, вот за тот дуб. Ты, Григорий, иди за камни. Я лягу за валежину. Бейте только наверняка!

Они спешно заняли свои последние позиции. И пока у них оставались еще свободные несколько минут, каждый подумал о том, что судьба довольно зло посмеялась над ними. И их товарищи, которые остались в лесу еще на подходе к линии фронта, и их командир, которого они не донесли, казалось, самую малость, и сами они трое, последние из группы, – все они еще многое могли сделать для победы над вероломным врагом. И не их вина была в том, что они не сделали этого. Но ведь так близко подошли они к своим. И тут судьба подсунула им это минное поле, ставшее последним рубежом для одного из них, и в общем–то, очевидно, и для них троих. Приходили короткие, как вспышки молний, мысли о чем–то очень личном. Но они не задерживались в сознании. Мгновенные воспоминания, образы близких людей – все это почти беспрепятственно уступило место непременному, прямо–таки злому желанию заставить преследователей подороже заплатить за его жизнь, а также и за жизнь товарищей. Эта мысль была настолько властной, что Сорокину захотелось крикнуть своим друзьям, что их позиция. – это тоже рубеж, через который, пока они живы, враг не пройдет. Что так было всегда, пока они служили на границе. И если сейчас за спиной у них нет фашистов, а там только свои, то эта их позиция – та же граница. И еще ему хотелось крикнуть им: держитесь, друзья, будем достойны наших товарищей! Но он не крикнул, потому что его услыхали бы не только Закурдаев и Борька, но могли услышать и немцы. И сразу же определили бы место их расположения. А это уж было бы совсем некстати. И еще он не крикнул из–за того, что увидел на опушке немцев. Сначала он заметил рослого немца, который держал на поводке овчарку. Потом увидел еще двух поводырей. Собаки, натянув поводки, с лаем рвались вперед. За поводырями, немного отстав от них, быстрым шагом шли солдаты. Он насчитал их десятка полтора. Но, наверное, их было больше. Просто их скрывали деревья. Они двигались цепью прямо к опушке, на которой залегли пограничники и Борька. Собаки чуяли свежие следы и неистовствовали в злобе.

Сорокин подпустил рослого поводыря метров на пятьдесят и выпустил по нему короткую очередь. Немец рухнул. Но собака продолжала тащить его вперед. Тогда второй очередью, такой же короткой, он уложил собаку и перенес огонь на солдат. Справа от него по немцам открыли огонь Закурдаев и Борька. Немцы залегли и открыли ответный огонь…

***

Стрелковый полк, занимавший оборону на широком участке фронта по восточному краю болота, не давал врагу возможности продвинуться вперед. Немцы неоднократно пытались сбить подразделения полка с занимаемых ими позиций. Но всякий раз, наткнувшись на плотный огонь нашей пехоты, заранее и прочно закрепившейся на этом рубеже, вынуждены были отступать, оставляя на поле боя немало убитых и раненых. Болота не позволяли врагу активно использовать на этом участке бронетехнику. А без ее прикрытия и поддержки вражеская пехота быстро выдыхалась.