Текст книги "Поединок. Выпуск 7"

Автор книги: Александр Беляев

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Леонид Словин,Владимир Рыбин,Геннадий Головин,Иван Макаров,Артур Макаров,Эдуард Хлысталов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

– Фу, какой сразу стал солидный – «в ваши годы!». Терпеть не могу солидных. И слово–то какое – «солидный»!

Потом без всякого перехода спросила:

– А вам стрелять приходилось? Ну, когда ловили каких–нибудь бандитиков… Или я про служебную тайну спрашиваю?

– И не про тайну и не приходилось. Это больше в книгах пишут про погони, выстрелы, схватки… В действительности все попроще. И посложнее.

– Ну и не надо, а то опять о чем–нибудь грустном заговорим… Давайте лучше уйдем отсюда. Душно тут и громко очень… И чтобы дорогой не торопиться.

А дорогой разговор не вязался.

То ли приучила работа, то ли вообще был таков по складу, но Родионов умел разговаривать только, когда видел лицо собеседника, и совсем не мог вести легких, необязательных бесед.

Тина тоже оживала, если только касались чего–то близкого ей, и один раз удивила ответом… Он спросил, случается ли мечтать. И о чем тогда думается.

– Теперь уже нет… Не помню, во всяком случае, когда в последний раз было. А раньше хотела, чтобы был рядом хороший человек, стоял дом у тихой воды, лес, огород и корову по утрам доить обязательно…

На ее улицу так молча и вошли.

Остановившись возле калитки, гадали, о чем думает каждый, потом Тина спросила:

– А завтра…..увидимся?

– Работаю я завтра.

– Суббота ведь, – удивилась она. – Выходной.

– У нас выходные другие…

– Понимаю. Только я все равно весь день буду дома. И буду ждать. Когда сможете – зайдете. Хорошо?

Он кивнул.

Вздохнув, Тина приподнялась на носках, осторожно поцеловала его и вошла в палисадник.

Она не остановилась, не оглянулась, пока он медленно шел вдоль забора, следя за белым пятном кофточки. Скрылась.

Оглянулась Тина лишь на ступенях террасы.

Родионова уже не было видно, но на другой стороне улицы бесшумно промелькнули две тени. И оттого, что промелькнули они неслышно и скоро, у нее тревожно сжалось сердце.

Бегать она умела, но на выбоинке у калитки слетела туфля, тогда сбросила вторую, выскочила на улицу и, чуть пробежав еще, крикнула:

– Игорь!

Он уже спускался к перекрестку, услышал и, обернувшись, увидел перед собой человека с поднятой рукой…

Машинально нырнул под эту руку, ушел от удара и так же машинально встретил ударом вынырнувшего сбоку второго нападавшего. Тот сел, и, снова чувствуя опасность, уже понимая, что опоздал, Родионов все же попытался отскочить, не успел и после тупого толчка в голову полетел в темную тишину, звенящую криком «И–го–о–орь!».

…Лицо Тины с неподвижными огромными глазами было рядом, но держала его не она, а кто–то очень сильный, грубо встряхивающий за плечи.

Его прислонили к стене, и все в нем совместилось, перестало дрожать.

– Счастлив ваш бог, что я домой запоздал, – слова Малюгина доносились еще как бы издалека. – Ребята крепкие, понесли бы за милую душу.

Тина молча, безостановочно гладила руку Родионова.

– Где… они?

– Может, еще бегут, а может, и так пошли, – засмеялся Малюгин. – Я ее крик услыхал – и к дому. На горку поднялся, гляжу – возитесь… Как, обошлось?

Родионов осторожно ощупал шишку с ссадиной правее затылка.

– Да заживет.

– Ну и ладно… Твои, видать, ухажеры подстерегли? Девушка отчаянно замотала головой, губы ее прыгали.

– Не ночевать же здесь, – проворчал Малюгин. – Ишь, даже обувки потеряла, как торопилась… Иди домой, провожу я его.

Тина снова затрясла головой, и, взяв Родионова под руку, Малюгин потянул его к перекрестку.

– Не надо… Я сам.

– Чего сам! Уж посадим от греха… Вон какая–то катит, тормозни ее, Тинка!

Она метнулась на проезжую часть, в свете фар вытянулась с поднятой рукой, раздался взвизг тормозов. Невидный за светом водитель такси распахнул дверцу, закричал возмущенно:

– Кто же так останавливает, дура? Самой жить надоело, так людей пожалей!

– Вот мы как раз и жалеем, не ори, – отозвался Малюгин. – Тут человек повредился, доставь его к месту, а он твои переживания учтет по–хорошему… Садитесь, – подтолкнул он Родионова. – Базарить некогда.

Из всех работников горотдела наиболее начальственный вид был у Катина. Ему и поручили с извинениями освободить Тихомолова. Тихомолов принял все достойно, ответив, что понимает специфику службы органов, распрощался вежливо.

А теперь, не торопясь, шел по улице, с сумрачным удовольствием наблюдая субботнюю сутолоку. На углу подле универмага пристроился возле короткой очереди к шашлычнику, раздумал и, выпив газированной воды, направился далее.

И на площади у сквера зашел в парикмахерскую.

Одно кресло пустовало, во втором полулежал клиент, вокруг ходила веснушчатая девица с ножницами… Он хотел уйти, но из–за занавески вышел еще один мастер, что–то дожевывая на ходу.

Дожевал, проглотил и сделал приглашающий жест рукою:

– Прошу садиться. Что мы желаем?

– Мы желаем побриться. И затем – компресс.

Тихомолов опустился в кресло, устроился поудобнее и закрыл глаза.

Родионова все не покидало ощущение совершенного промаха, и наконец, не выдержав, он сказал Талгатову:

– А если потеряем из виду Тихомолова? Чем дольше думаю, тем больше уверяюсь, что он много значит в этом деле.

– Уверенность без доказательств – ничего не значит, – хмуро отреагировал Талгатов. – И потом, как это – потеряем?

– А так: исчезнет он из города, и ищи его потом.

– Не исчезнет. Перед ним так извинялись, что он уже все на свете забыл! – рассмеялся Гундарев. – Я думал, Катин вот–вот на колени встанет!.. А может, никакого Карыма не существует? Может, зря мы о нем думаем?

– Все может быть, кроме того, чего быть не может, – задумчиво отозвался Родионов.

И на этом глубокомысленном замечании их беседа пока закончилась.

Но Карым существовал.

Как раз в это время он прошел мимо нужного дома на окраине, резко развернулся, прошагал обратно и юркнул в калиточку.

Миновав тесный дворик, вошел в тамбур неказистого домика и оттуда попал в маленькую, скудно обставленную комнатку. Усевшись на табурет, взял со стола «Огонек», полистав, отбросил, нагнувшись, глянул в оконце…

Из соседней комнаты высунулась молодая женщина с дочерна насурмленными бровями, сразу скрылась, и почти тут же, выйдя из глубины домика, сел напротив гостя неприметный внешне человечек в теплом халате и шлепанцах.

– Неси припасы. Понадобились, – коротко предложил Карым.

Человечек прикрыл глаза, покачался и, просидев так с минуту, вышел, откуда пришел.

Вернулся он скоро, с дешевым, под кожу, чемоданчиком, поставил его на стол.

Вынув из чемоданчика пистолет, Карым пристроил его под пиджаком, опустил в карман обойму.

– Уже жарко? – спросил хозяин, показав сплошное золото во рту.

– Еще не очень. Но завтра все равно уйдем.

– Во–о–от… – опять прикрыл глаза хозяин. Стало видно, что он очень не молод, но это казалось до тех пор, пока не блеснули маленькие глазки. – А почему не теперь?

– Дела есть. – Карым посмотрел на него с ироническим прищуром. – Что, Фатек, неохота с места взлетать? Гузка тяжелая стала…

– У меня новая жена, молодая, я только жить начал… Большие дети – чужие совсем, я еще сына хотел. Теперь опять один буду, – очень равнодушно поведал человечек в халате.

– Так оставайся, – зевнул Карым. – Разводи курятник.

– Ты оставишь! – сверкнула золотая улыбка напротив.

Помолчали.

– Хвоста не приделали еще? – поинтересовался хозяин негромко.

– Не заметил пока.

– Домой не ходи.

– Учишь? – с интересом взглянул на него Карым, и хозяин потупился. – Мне там делать нечего… Что надо – вынесут. Я тебя завтра в девять жду. На базаре, где всегда.

– Ладно. Кто еще будет?

– Ты да я, да мы с тобой. Грей жену напоследок, пошел я…

Уйдя от Фатека, Карым сменил три автобуса на двух маршрутных линиях, когда шел парком – выбирал окраинные и пустые аллеи.

Из парка выбрался через пролом в ограде, пересек широко обозримый пустырь с лоскутами обобранных огородов, через неглубокую балочку снова вышел к жилым массивам.

И, решив еще раз поменять автобусы, встал на остановке.

В присутствии Талгатова Катин не брюзжал и не поучал, побаивался по старой памяти.

– И я не с пустыми руками: помнишь, про данные говорил? Вот список выигравших лотерейных билетов… Видишь, около десяти. Холодильники, два мотоцикла, ковры. Скупившего условно окрестили «золотым», золота во рту много… Устанавливают его, обещали сегодня сообщить. Ты что кривишься, перебрал вчера? А прикидывался, что не пьешь!

Талгатов тоже заметил бледность Родионова.

– Плохо себя чувствуешь? – спросил, когда Катин вышел. – Или волнуешься?

– Вчера какие–то чудаки привязались, – неловко улыбнулся Родионов. – Один по голове съездил… Чепуха, пройдет.

– Чудаки, говоришь? – озабоченно нахмурился Талгатов. – Не нравятся мне эти чудаки.

– И я от них не в восторге, – уверил Родионов.

Катин вошел, хмыкая в задумчивости, и вдруг сказал:

– Кстати, есть еще кое–что любопытное: с этим «золотым» видели мужчину, по словесному портрету очень похожего на Тихомолова. И между прочим, не один раз видели! И еще: я, по распоряжению Бакрадзе, фотографию Илясова тихомоловским соседям предъявил… Так двое узнали, говорят, что захаживал в их дом этот симпатичный молодой человек.

– Ну что ж! – оживился Талгатов. – Это нас сдвинет с мертвой точки… Теперь, правда, и я считаю, что у Тихомолова есть основания лечь на дно, укрыться от нас. Что же предпримем, как вы считаете?

Родионов молчал. Он не то чтобы уже не верил в успешный исход задуманного предприятия, но ясно понимал, насколько все осложнилось, запуталось, стало проблематичным. И, все прикинув, решился:

– Надо двоих на квартиру Тихомолова послать… Еще раз допросить Илясова. И обязательно найти человека, скупавшего лотерейные билеты, – это может подвести нас к цели с другой стороны…

– Пожалуй, – согласился Талгатов. – Только к нему на квартиру давай уж сами заедем. А после займемся Илясовым. Поехали!

Как ни слаба была надежда, что Тихомолов окажется дома, его отсутствие в квартире подействовало на всех угнетающе.

Пока решали, кого там оставить, пока выбрались из лабиринта закоулков – уже начали сгущаться быстрые осенние сумерки.

Так же сумрачны были лица едущих в машине, притих даже неунывающий Гундарев. Талгатов сидел впереди, и Родионов видел его шею, иссеченную глубокими морщинами.

Свернув, машина неожиданно оказалась на знакомом перекрестке. Родионов удивился, вгляделся еще и тронул водителя за плечо:

– Сверни–ка направо…

Талгатов повертел головой, спросил, оборачиваясь:

– Это куда же?

– Я на минутку… Вот здесь остановите!

Вылезая, старался не встретиться глазами с товарищами, а после калитки побежал, торопясь.

Входная дверь, ведущая с террасы в квартиру, была распахнута, он вошел не стуча и сразу увидел спешащую навстречу Тину.

– Вы? А я и ждать перестала, чуть не заснула с книгой… Как себя чувствуете? Ой, не причесана я, Садитесь, я сейчас!

– Тина, – остановил он. – Я сразу уйду. Она погасла.

– Дела, да? – Обида и огорчение на ее лице сразу сменились тревогой. – Что с вами? Просто лица нет… Голова болит?

– Голова нормально. А дела плохие. Очень!

– Ну–у, – ласково улыбнулась она. – Это обойдется, не мучайте себя…

– Надеюсь, – ему вдруг очень не захотелось уходить. – Только зло берет: ведь ходит сейчас где–то этот гад, а из–за него столько людей маются!

– По долгу службы маются, – лукаво напомнила девушка.

– По долгу, – согласился он. – Ну, надо идти. Просто и не знаю, когда мы теперь встретимся. Я зайду. Как только…

– Своего воришку поймаете, – докончила она понимающе.

– Воришку? Он не воришка, Тихомолов–то, – задумчиво проговорил Родионов. – Он хуже.

– Как вы сказали: Тихомолов? Валерий Кузьмич?

Этот странный шепот развернул его от двери.

– Да, – Родионов удивленно смотрел на нее. – Вы его знаете?

У него было такое лицо, что Тина, сгорбившись, отошла к окну.

Оттуда, из–за кустов, длинно просигналила машина.

– Вот как врать–то нехорошо, – не то всхлипнула, не то усмехнулась она, не оборачиваясь. – Соврала всего один раз и так неудачно… Это все его подношения, – обвела она рукой коробки и флаконы на подоконнике. – Знаки внимания!

Родионов молчал, и она повернулась к нему. Теперь у обоих были одинаково холодные, бесстрастные лица.

– Что он способен… на всякое, в это я верю. Больше вроде ничем помочь не могу. Адрес разве… Ну что вы так смотрите? Была, была я у него в гостях! Пожалуйста, адрес…

– Я знаю, не надо.

– …Чехова, шесть, – договорила Тина. Родионов нагнулся к самому ее лицу:

– Как? Что вы сказали?

– Чехова, шесть, квартира, кажется, двадцать, – отстранилась она. – А, да, он хвастался еще, что жильем богат. Две квартиры у него… Не знали?

Выбегая, Родионов задел плечом шкафчик в проходной комнате, жалобно зазвенело в нем стеклянное.

На улице за заборчиком взревел и стих, удаляясь, мотор.

Опускаясь на стул у окна, Тина нажала клавишу магнитофона.

– «…Хватило б только пота, на все мои года,

Расплата за ошибки, ведь это тоже труд!

Хватило бы улыбки, когда под ребра бьют».

Замок охотно и мягко щелкнул, впуская хозяина.

Где–то перед приходом сюда Валерий Кузьмич Тихомолов успел обзавестись светлым костюмом и легкой шляпой в дырочку, но зато потерял усики.

Он зажег свет в передней, набросил шляпу на рог вешалки из головы косули и, пройдя в кухню, открыл холодильник. Минеральную воду пил из горлышка, с жадным постаныванием.

Все главное хранилось в кабинете.

Оставив дверь открытой, Тихомолов прошел к письменному столу, включил настольную лампу и, выдвинув средний ящик, выгреб бумаги. Затем приподнял тонкое верхнее дно, извлек и рассовал нужное по карманам. Можно было уходить.

– Ничего не забыл? – спросили насмешливо. Карым сидел в углу справа, за дверью, зубы его белели в знакомой усмешке.

Задохнувшись, Тихомолов отвел руку от кармана.

– Фф–у, ну и шутишь… Давно тут?

– Давненько. Оголодать успел.

– Так это я сейчас…

– Погоди. После. Разговор есть.

– Есть, точно… Выпьешь?

– Ну, разве портвешку самую малость. Перешли в комнату.

Зная слабость Карыма, Тихомолов поставил на крытый тяжелой скатертью большой стол бутылку марочного портвейна, лущеный миндаль.

Теперь сидели напротив.

Подняли высокие бокалы, переглянулись и молча выпили.

– Как ушел? – спросил Карым.

– Сами пустили. Хвост привязали и пустили с присказками. За мальчика держали!

– А ты, значит, был таков? Молодец. Ты вообще у нас большой молодец, Валерий Кузьмич.

Нет, вроде бы Карым говорил искренне, без подковырки… Хозяин квартиры отошел от мгновенно накатившего страха и налил снова.

– Ну что же, – спросил понимающе. – За дорогу?

– Дорога наша длинная.

Выпили.

– А с Валентиной как же? – еще глядя в хрусталь бокала, спросил Тихомолов.

– Еще не знаю… Да все равно она не про тебя теперь.

– Чего же это так сразу и не про меня? Где–то устроимся… Или для себя бережешь? – нехорошо улыбнулся Тихомолов.

– Дурак ты, – беззлобно отозвался Карым. – Обмануть ты умеешь, это так, а понять… У нее своя жизнь началась. И не надо бы ее портить, ох, не надо бы… И так без счастья живет, а девка – золотая, – он задумчиво повторил, глядя в стол: – Золотая. – И вскинул глаза. – А вот ты жил паскудой и паскудой кончишь. Придется тебе помереть!

Тихомолов увидел в его глазах страшное и побелел.

– Ты… Ты что?

– А ты как думал? – подался вперед Карым. – Ты как думал, гнида, Карыма обмануть и потом ногами ходить? Я вроде не пойму ничего… Не дрожи, шкура! Ты, значит, наши общие билеты у Фатека взял, сделал вид, что спрятал их у Райки, а ее уговорил показать, будто она их в палатке оставила, так? Хи–те–ер… Главное, чтоб я услыхал, будто они в палатке пропали, а какие билеты, это мы с тобой знаем. Дай–ка их сюда…

Карым не шелохнулся, но внимательно следил, из какого кармана Тихомолов их начнет доставать.

Тот достал конверт из внутреннего кармана пиджака, протянул через стол. Рука с конвертом дрожала.

– Брось сюда, из руки не возьму.

Холодные пальцы выронили конверт на скатерть, потом Тихомолов осторожно убрал руку.

– И Райку загубил… Зачем? Боялся, что про билеты мне скажет?

– Родионов… Мусор этот на нее вышел.

– Родионов, – повторил Карым. – Видно, судьба им с Валюхой… Ты ведь и не знаешь, что он с ней ходит.

– Это ж они под тебя! – крикнул Тихомолов.

– Не–ет, я бы понял. И ее знаю. Увидит его – светится вся, – печально вспомнил Карым. – Вчера его у нас из зубов вынула… Я же и в спасители попал, – он резко оборвал невеселый смешок. – Райку – кто? Иляс?

Тихомолов кивнул и разъяснил подобострастно:

– Он у них сначала колоться начал… При мне тебя назвал, так я криком ему рот зажал.

– Зажал! Ты же нас всех жадностью и заложил через палатку эту… Умен Валькин опер, ох, умен, хоть и молод! А ты – сука. Прощай.

Стрелял он, не меняя позы, под столом.

Дважды дернувшись, Тихомолов, кренясь, сползал со стула, стекленея глазами.

Больше не взглянув на него, Карым пошел из комнаты, хлопнула дверь в прихожей.

Когда уже отошел от дома, сзади в конце улицы засветились фары.

Прыгнув за дерево на газон, он осторожно выглянул…

Машина остановилась, от нее к дому спешили трое.

За окном серел рассвет.

Сержант Комраков вынул кипятильник из большой кружки, захрустел оберткой пачки.

– Чай обратно дочерна заваривать?

– Да, покрепче, – попросил Родионов. – И ложись ты вон к Гундареву… Он маленький, и тебе места хватит.

– Скажете тоже! – обиделся Комраков. – Что же я, спать сюда прислан?

Гундарев с открытым ртом спал на диване, спрятав руки под мышками.

Талгатов загасил сигарету.

– И закурил из–за тебя, и накурился так, даже язык шершавый стал… А мне нельзя!

Стакан был горячий, не беря его руками, Родионов нагнулся, осторожно отхлебнул, все равно обжег губы и скривился:

– Ч–черт…

– Черт не черт, и как хочешь, конечно, а вызывать ее все равно придется, – глядя на него с сожалением, сказал Талгатов.

– Может, прямо сейчас?

– Я бы и сейчас не постеснялся, а ты сам смотри… Можешь передоверить кому–либо, не волки, не обидят зря.

– Не за что ее обижать, – поднял тяжелый взгляд Родионов. – А надо будет – сам опрошу.

– Так надо же, надо! – страдальчески вскрикнул Талгатов. – Эх, доверчив ты, Игорь Николаевич.

– Дело не в доверчивости, а в том, что не такой ока человек…

– А какой она человек? – раздался жесткий вопрос. – Что мы, и ты в том числе, о ней знаем? Вспомни, болтливая твоя голова… Сказал ей о Федякиной – Фе–дякиной нет. Илясов с ней на одном комбинате состоит… Возле чьего дома на тебя напали? А? И теперь с Тихомоловым этим… Адрес – пожалуйста, а хозяина уже теплым застали! А вдруг она знала, что мы его живым не увидим? Э–эх, что же ты мне раньше ничего не говорил!

Родионов раскрыл рот, но так ничего и не сказал. Только рукой махнул.

– Не маши! – сурово нахмурился Талгатов, вставая. – На службе ты, а не я… Поступай как знаешь. Но если завтра и ее не окажется – ответишь по всей строгости.

Возле двери он обернулся:

– Я возьму машину на полчаса? Только домой и обратно: рубашку переодену и своим скажусь…

– Возьмите, конечно.

Родионов подошел к окну, лбом прислонился к стеклу, замер.

– Чай еще будете? – жалобно спросил Комраков. Чтобы не заснуть, он стоял спиной к стене, но его все равно качало.

– Да, покрепче, пожалуйста, – попросил Родионов.

Внизу удалялись два красных огонька, это уехал Талгатов.

– Уточните дом, – попросил Родионов. Гундарев взял микрофон.

– «Волга», я – «Двина», уточняю адрес, прием.

– «Двина», я – «Волга», – ответил искаженный голос Катина. – Седьмой тупик, три… Обращаю ваше внимание, что, согласно сведениям, объект может быть особо опасен. Как поняли? Прием.

– «Волга», вас поняли хорошо. Седьмой – три… Конец.

Когда вошли в тесный дворик, Комраков быстро зашептал:

– Я вперед пойду, можно? Ну, пожалуйста!

«Это он испытать себя рвется…» – подумал Родионов.

А вслух ответил:

– Налево к окнам. Живо!

Затем подождал, пока Гундарев зайдет за дом, войдя в тамбур, постучал в дверь.

Как ни вслушивался, почти ничего не услышал, только звук отодвигаемого засова… И отпрянул.

Открыла старуха в длинной, до пят, рубахе.

– Алимов Фатек здесь живет?

– Нету… Хозяин дома нету, хозяйка тоже далеко к родным ехал… Я живу.

– Разрешите войти, мы из милиции.

От проходной толпа рабочих растекалась неравными потоками.

– Барышева! – окликнул бригадир. – В обед зайди в дежурку.

– А обедать когда?

– Успеешь… Вам сегодня все равно загорать, машин опять не будет.

– Ладно, зайду.

Возле поворота к ее яблоку сзади набежала и с разгона повисла на плечах Зойка Малышева.

– Ты что, непутевая? Сломаешь…

– Ой, Тинка! До чего работать неохота, верно?

– Не знаю… Все равно.

– А я так еле встала. Уже без пяти было, даже не завтракала. У тебя, наверное, пожевать найдется? Вон сумка какая.

– Отчим просил захватить зачем–то… Сказал – зайдет. Тоже вроде тебя стал – сегодня ночевать не явился… Тебе сейчас бутерброд дать? Только они сухие, с субботы лежат, так прямо и сунула.

– Чего на дороге? Пошли к тебе, – предложила Малышева и рассмеялась. – А зачем ему дома ночевать? Он у тебя еще ухажер будь–будь, хотя и инвалид войны!

– У тебя одни ухажеры на уме.

– У самой, скажешь, нет… Я не про тебя именно, да знаю: пусть девчонка и задумчивая, и научную из себя строит или идейную, а все про то же, про личное мечтает… Когда ее необыкновенный появится!

Барышева промолчала, они подошли к блоку, поднялись по лесенке и перешли в кабину крана.

Окинув взглядом рабочее место, Тина увидела тонкий слой пыли, покрывающий приборный щиток и рычаги, взяв тряпку, принялась наводить порядок.

– Кормить–то будешь? – Обиделась Зойка. – Давай хоть черствые.

– Сама в сумке возьми. В газету завернуты.

Подружка торопливо схватила сумку, расстегнула застежку «молнию», дурачась, вытряхнула из сумки газетный пакетик. Следом выполз объемистый сверток в белой бумаге. Подхватывая его, Малышева уронила на пол и ахнула.

Тина обернулась, услышав ее восклицание, взглянула на пол кабины…

Из надорванной обертки высыпались и лежали на грязном полу аккуратные пачки денег.

– Ох и ну! Это все ваши, да? – изумилась Зойка и, посмотрев на белое лицо Тины, закричала испуганно: – Да что это с тобой, что?

Тина беззвучно шевелила губами.

– Двадцать пять – девяносто три… Двадцать пять – девяносто три… Родионова попроси, – расслышала наконец Малышева. – Запомнила?

– Чего – запомнила? Какого Родионова?

– Двадцать пять – девяносто три, Родионов. Беги скорее звонить, скажешь, пусть едет сюда… Пусть скорее едет сюда!

– Сама… Сама ты что же? – пятясь к выходу из кабины, бормотала Зойка.

– Беги же ты, дура! Я… Беги, Зоечка, скажи, чтобы сразу торопился, что прийти за ними должны!

Обычно майор Катин изъяснялся прямолинейно и категорично, а когда спорил, происходила странная метаморфоза: он начинал говорить с деликатными оборотами.

– При всем уважении, никак не соглашусь с вами, Абид Рахимович, извините, но не соглашусь! Наша работа требует жесткости, разные экивоки тут вредны, я случись ошибиться, так извиниться никогда не поздно. А Родионов многое на веру берет, хотя хватка у него есть, это я признаю и доволен, что он у нас появился…

– Жесткость и жестокость – разные понятия. Он старается уяснить, с кем имеет дело, и уважение оказать, поскольку до суда задержанный невиновен, как известно, – напомнил Талгатов. – Душевная мягкость не минус, плохо то, что Родионов способен думать, будто и другие все, как один, ею должны быть непременно наделены…

Зазвонил телефон, и майор поднял трубку.

– Катин слушает. Кого? Нет его, милая девушка… Что? Какой комбинат, я не понимаю… Зачем, приехать? Ах, Тина просила! А она подумала, что он, может быть, занят и времени у него нет?..

Сидевший у рации Талгатов насторожился и привстал.

– Подождите, откуда это, с домостроительного?

– Ну, не знаю… Если увижу – передам! Все! Тут, между прочим, работают!

Катин повесил трубку.

– Это Родионова, да? С домостроительного звонили? Да скажите же! – взволновался Талгатов.

– Оттуда, оттуда… Представьте – с утра пораньше на рандеву приглашают! Срочно причем, какие–то деньги отдать, не понял я ничего… Да что вы так всполошились?

– Туда немедля надо поехать! Готовьте группу к выезду, я с Родионовым свяжусь…

И Талгатов подсел к рации.

– «Двина» слушает, – ответил шофер в оперативной машине.

– Я – «Волга». Родионова срочно к аппарату, прием.

– Вас понял, Родионова на связь, сейчас вызову. Конец.

Родионов, Комраков и Гундарев заканчивали обыск. Посреди комнаты сидели понятые, с кровати у стены безучастно смотрела старуха.

– Товарищ Родионов! – позвал от дверей вбежавший шофер. – Вас к рации, срочно… «Волга» требует.

Два человека, высокий и маленький, проникли на территорию домостроительного комбината через один из многочисленных проломов в дощатом заборе.

Тина увидела их сверху, когда оба подошли совсем близко. Малюгин помахал ей и что–то сказал маленькому своему спутнику. Потом начал взбираться по лесенке.

Она все время неотрывно следила за ним: вот он добрался до конца поручней, ступил на ферму и стал подходить…

Кран загудел мотором, отполз и стал.

– Куда ты?

Напряженно улыбаясь, Малюгин сделал еще три шага, и кран отодвинулся снова. Их разделяло всего несколько метров, и он ясно увидел лицо девушки. И все понял.

– Слушай… – у него перехватило горло. – Брось сумку и больше ты меня не увидишь.

Она молча смотрела на него.

Кривясь, Малюгин сунул руку под пиджак, а кран слегка дернулся вперед и опять замер.

Ей достаточно было нажать рычаг, и опорная тележка крана сбросила бы его вниз, где на всем пространстве цеха громоздились бетонные блоки.

Малюгин отдернул руку, хотел что–то сказать, но снизу донесся резкий свист. Это свистел Фатек.

Осторожно переступив на узкой полосе фермы, Малюгин посмотрел на Фатека, затем туда, куда тот указывал…

От проходной, впереди шлейфа из белой пыли, мчалась машина.

Обнажив зубы в невеселой усмешке, Малюгин глянул через плечо на белевшее за стеклом будки крана и быстро шагнул к лесенке.

…Родионов издалека увидел длинную фигуру, торопливо спускавшуюся от застывшего крана, крикнул водителю:

– Стой!

И выскочил.

Гундарев выскочил следом и бежал рядом, Комраков слегка приотстал.

Посмотрев, где он, Родионов заметил бегущих от отдела кадров людей, впереди которых неслась девчонка в комбинезоне.

– Комраков, задержи их! – крикнул, убыстряя бег.

Гундарев уже обогнал его и вдруг запнулся, подломившись в коленях, укусил воздух и упал.

Впереди, между блоками, мелькнула чья–то голова, оттуда дважды щелкнуло, нежный посвист обласкал слух.

Прыгнув вправо–влево, Родионов пригнулся и броском оказался под защитой шероховатой стенки с оконным проемом. Передвинув предохранитель, осторожно разогнулся…

…И Фатек разогнулся, высматривая его.

Они прицелились одновременно, но из двоих кто–то всегда стреляет раньше… После выстрела Фатек мотнул пробитой головой и исчез, как будто его сдернули за ноги.

Сверху все наблюдалось до тошнотворности отчетливо. Тина видела, что Малюгин уже пропетлял между блоками половину длинного цеха, а Родионов еще только добежал до его начала и остановился в растерянности.

Она еще раз внимательно осмотрела все находившееся внизу.

За цехом тянулся не очень большой противопожарный бассейн, дальше, метрах в пятнадцати от него, высился дощатый, в прорехах, забор.

Тина положила руки на рычаги, и кран дернулся.

Услышав над собой гудение, Родионов поднял лицо: с двигавшегося крана спускался на тросах массивный крюк. Он понял, для чего его опускают. Малюгин тоже понял, оглянувшись в очередной раз. Ну что же, быть его падчерице без кавалера… На нее он не злился. Даже сам не смог бы объяснить, почему. А до забора оставалось совсем немного.

Стоя на крюке, держась одной рукой за трос, Родионов плыл над бетонными конструкциями. Он увидел, как человек внизу, впереди, обернулся и поднял руку с пистолетом.

Одна пуля звонко шмякнулась в крюк под ногами, он тоже выстрелил раз и другой, а крюк начал опускаться, и в это время горячо обожгло плечо. Сейчас Тина несла его между блоками, скрывая от пуль, но близился конец цеха, и кран замер.

Спрыгнув, Родионов опять потерял из виду человека впереди. Теперь между ними было три глыбы бетона на расстоянии метров в двадцать. За какой скрылся преследуемый, он не заметил,

А Малюгин только–только увидел водоем, и ему предстояло либо обежать, либо переплыть его. Он решил, что успеет сделать то или другое, если не промахнется отсюда, из–за последнего укрытия.

Тина видела, как Родионов, решившись, выбежал на открытое место и бросился вперед, к блоку. Но не к левому, а правее!

– Игорь! Игорь, налево! – прошептала в отчаянии. Она крикнула так, что услышали оба, и, приостановившись, Родионов невольно оглянулся.

Это мгновение и поймал Малюгин: преследователь стоял почти спиной, и промахнуться было трудно. Он прищурился, двумя руками поднял оружие, осторожно, чтобы не дернулся ствол, начал нажимать курок… и, со стоном изогнувшись, выронил пистолет.

Катин стрелял едва не на ходу, выскочив из машины, на спуске дорожки к водоему. Его, растерявшегося or удачи, оттолкнул в сторону инспектор Гладышев, за инспектором торопился Талгатов.

Увидев своих и по направлению их движения определив, где преследуемый, Родионов взял влево и тоже спешил наперерез.

А Малюгин – Карым полз. Вместе с ним ползли Боря Длинный, Боря Нахал, Чалый, Курлюк – все его удачливые варианты из прошлого, помогая превозмочь и эту рвущую тело боль, и эти оставшиеся метры.

И помогли–таки!

Когда его преследователи соединились и вместе бежали к нему, почти добежали, думали, что взяли и уже почти брали – он приподнялся на руках, в последний раз оскалил на них очень белые зубы на изодранном о камни лице и тяжело ушел в зацветшую воду бассейна.

– Ты же ранен! – испуганно сказал Талгатов. – Давай в машину скорее.

Родионов сразу ощутил пульсирующую резь в плече, мокрое тепло, сползающее по ребрам.

– Сейчас… Подождите…

– Что – сейчас? – крикнул Катин начальственно. – Все. Без тебя выловим. Иди в машину, я тебе приказываю, наконец!

– Сейчас, сейчас… – уже отходя, пообещал Родионов.

Со всех сторон сбегались рабочие, расступились уважительно и испуганно, пропуская его.

Талгатов придержал рванувшегося следом Катина, попросил:

– Дай папиросу, мочи нет, как курить хочется…

Родионов, неровно шагая между блоками, поднимался туда, где под арочной крышей цеха застыл кран.