Текст книги "Первый великоросс (Роман)"

Автор книги: Александр Кутыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

– Один раз за три ночи, – ответил Щек, и начал с братом выискивать большие куски старых шкур.

Испекли вкусных лепешек, поели, запили горячим ягодным взваром и легли спать.

А в Поречном всю ночь гудела веселая забава. Вскользь вспоминали назначение одного из них большим человеком, но «большой человек» этим вечером был, как все. Пили меда, громогласно пели спьяну друг другу в уши, тормошили баб. Хорсушку забрала Хижа рано, и они пошли искать ночлег в соседнем теремке.

Утром собрались на вече. Козича звать не стали. Как обычно. Он их не очень любил и чувствовал себя тут, как у медведя в берлоге: так же стремно, и так же никто не сунется.

Остен усмирял людей. Кроме него имелись и другие крепкие, в возрасте мужчины, но он был самым ярким, и роль вожа ему явно шла.

– Други, – начал он, – предстоит нам служба за князя. Всех, кто носы воротит в округе от подмоги владетелю нашему – великому князю…

– Повел сказку! Короче заходи!

– Короче токмо от ока до ока – все равно туда себе не смотреть… Надобно нам дань собирать с люда в округе! – Выступивший на середину Остен намеревался сам быть середкой беседы-веча.

– А много ль наберем? С кого?

– Что ж ты молчал? По дороге ехали – набрали бы, ха-ха-ха! Пока народец встречался!..

– А что с того заимеем? Какая нам-то корысть?..

– Татьствовать нас, что ль, княже заставляет?..

– Мы и так татьствуем, ха-ха-ха!..

– А, сейчас будем брать и отдавать, на доброе словцо обменяв, ха-ха!..

Остен ответил:

– Отказаться нам нельзя – уж дохода от нас ждут к осени.

– До осени соберем да и прогуляем, ха!

– Прогулять успеем, друга, а ране надо бы собрать. С того нам прокорм и власть на предках. Видали колечко как робит? Отряд в два боле нашего – не пикнули ни единым словом! Перевезли и доброго пути пожелали. Кому не любо?

– Дельно можно распорядиться! – поддерживал Хорсушка. – А с кого начнем? С Козича никак?

– Ха-ха-ха! – прогремело будто гром.

Козич уже стоял и слушал. Подошел незаметно и встрял:

– Вы, мужи, теперь большие, молодцы! Рад за вас. Это Остен вам эдак обернул? Молодец!

Остену всегда было немного жаль Козича, хотя бы потому, что тот не злил горячего мужика. Весь он не таковский какой-то – с печалью, с душой. Закрытой намертво, но хоть с такой…

– Ты иди, не слушай, друже, нашу болтовню пустую, пока до сути догутаримся! – проговорил досмотрщик. Не находя продолжения, коряво махнул рукой. Нашедши слова, продолжил:

– Сбирался в Грецию за веру их молиться? Езжай на здравие.

– Пусть мошну оставит и едет хоть в Черный Булгар! – засмеялись мужи.

Печальными глазами блеснул Козич.

– Иди, иди! – прошипел добродушно Остен, стукая его по спине.

– В Булгаре молятся еще мудреней, и много жен сразу покупать надо…

– Козич купит, он – человече щедрый!..

– Без мошны все щедроты зараз поиссякнут…

Козич осторожно прошел меж кметей, улыбчиво заглядывая им в глаза, а перед высоким порогом сказал:

– Если далече поедете, меня прихватите, пожалуйте.

– Прихватим… Че в Киев не поехал, звали ж? Ха-ха!

Вои любили сего странного человека и старались, по обыкновению, не досаждать ему колкими фразами, не следить за его словами, ничего не требовать с него – сам умник давал-ссужал, а с недавних пор стали поречные воители каменья и серебро отдавали ему на сохранение. По настоянию Козича отстроили одрину и развесили в ней тулупы, ослопы, шапки – для общего пользования. Лишок добычи всякой раздавали в поселок.

Остен рад был, что причастен к такому хорошему делу, и люди Поречного благодарил судьбу, что проживает здесь Козич, верша странные добрые дела.

…А на вече, недолго думая, порешили теперь разъезжать пошире и осмотреть то, что еще не видели.

– Хорсушка, не пора ли нам проведать соседей? И Щеку сообщить о постанове нашей?

– А чего его трогать? У него жена молодая.

– Дельце у меня, кроме того.

– Я не поеду. Возьми Чубка, Синюшку…

– Во как, рыжий, уже замудрил. Жинка научает?

– Пошел ты к лешему.

– О-о-о-о, гляди, далеко не отходи от меня – ведь я власть держу! – Он высоким взмахом руки показал белчуг.

– Плевал я! И так небедно живем, а боле тут не набрать – все собрано и без колечка, – не нравилось Хорсушке бахвальсиво.

– Будь со мной, пантуй, не то подошлю мужичков к твоей зазнобе, чтоб тебя освободили для дела, ха!

– Повякай – язык отрежу!

– Ой-ой-ой!..

…Длеся все утро занималась тем, что прособирала белье, порты, рубы, замочила в воде, разогретой на дворовой тепленке. Щек ей помогал – выносил на колья зимние одежки, перины. Ребята спросились купаться. Светояр, взяв ножи, лук со стелами, пошел на ту сторону охотиться.

К дому подъехали Остен, Чубок, Синюшка, отворили незапертые ворота, и Остен собственными ногами впервой за долгие годы ступил на Ходунин двор.

– Чего ты явился? – встретила Гульна, как раз глядя злодею под ноги.

– Отстань, тетка, я не к тебе, а хошь – и к тебе! – И прошел, щерясь, со своими кметями к Щеку в дом.

– Ну как, обжились?

Щек молчал, а Длеся ответила, выходя из-за спины мужа:

– Пока нет многого, но потихоньку обживемся.

– Хорошая у тебя жена, а вот ты вспомни, как старшого привечают: целуй в плечо, кметек.

– Ты что, родной мне, или слишком большой?

– Посадник я княжий – тебе мало? По правде, все я блюсти должен, на том и стоять буду: младший уважит старшего, богатый поделится с миром, каждый пусть имеет токмо свое. Коника мне верни, иль запряг уже?

– На кой ляд? Нам чужого не надь.

– Не кипятись, ведь я тебя люблю, а ты ежишься. Коня возьми себе, а этому выреху отдай. Где он?

– В лесу.

– Во-от… – Остен смолк и отвернулся от всех. – Коника забери. Тебе семью устроить надо. Правильно, голуба?

– Устроимся, отче, не спеша. Кланяемся за коня.

– Вот это жена – думает. Будешь ерепениться – могу и забрать что-то.

Замолчали. С подворья к реке ушли все, кто не желал объявившегося общества. Длеся вышла в опустелый двор, взялась за шубки, но увидев выходящих мужчин, отправилась на берег к Стреше с Гульной.

Щек стоял возле сходней один. Остен расхаживался по двору. С ним – сопровождавшие его парни: ходили, рыскали… Синюшка пнул ногой козлы, осмотрелся, пнул еще что-то. Чубок наткнулся за корчийницей на Сыза и вздрогнул от неожиданности:

– Ты чего очи лупишь?

– Пш-шел к псу под хвост! – прошамкал дед. Чубок сразу же и ушел от неприятной встречи, натужно сглатывая слюну… Ходили, ждали, что скажет Остен.

– Сбирайся, кметек, дела не ждут! Надо много мест объехать. За тобой с умыслом и приехали. Ты округу за рекой знаешь – вот и поплыли ноне.

Светояр видел, скрытый деревами, как шесть комонных поднялись из реки на берег и вдоль опушки направились по левой стороне Десны. Последним проследовал Щек, внимательно вглядываясь в заросли. Светояр стоял, опершись на дубовый лук. Черно-белые патлы Остена тоже были недалеко. «За лук я еще успею взяться… Наперво поглядим на досмотрщика!..»

Охотник спустился к реке, взял в потае лодку и, думая о брате в компании Остена, повез пару подстреленных зайцев к обеду.

…Всадники направились к небольшому хуторку, указанному Щеком.

– Далече, што ль, еще? – обернулся Синюшка к замыкавшему Щеку.

– Скачи вон туда!

Въехав на пригорок, в балке усмотрели деревушку из четырех дворов. Из порослей ивняка на бережку ручья едва выглядывали соломенные крыши низеньких строений.

– Кто там есть-то? – снова вопросил Синюшка.

– Вроде, наши, северские… – предположил проводник.

– А ты их видал? Сколь их есть там? – уточнил Остен.

– Токмо издали. Тут поля ихние. Как-то наблюдал однова раза до десятка мужиков.

– Ну, нам без разницы – что на поле орачи, что охотники… Все, поди, с копейками да луками?

– В лесу как иначе? – удивился Синюшка.

– Ну-тка не робей, соколы!

Остен почал спускаться к деревне. За ним – двое. Чубок остался наверху.

Залаяли и побежали к коням несколько выжловок.

Подъехали к первой избе, копьями отгоняя псов, норовивших куснуть коней за хвосты и ноги. Копьем же, отклонившись в седле, Синюшка толкнул и дверь.

– Кто вы? – спросила женщина изнутри.

– Мужики в доме есть?

– В поле все, в лесу.

– А в тех хатах? – не отставал Остен.

– Да, поди, тоже никого.

– Позови кого-то с поля, и побыстрей.

– Не могу, на сносях я.

– Иди покличь, дура! – заорал Синюшка.

Баба вышла из хаты и поковыляла наверх. Пока она ходила, проверили все дома. Старик, три старухи, совсем малые дети.

– Мамок нету даже! – удивлялся Синюшка.

– За сморчками могли пойти – самая пора! – определил ситуацию Щек. С горки прискакал Чубок.

– Там бабы с ребятами идут из леса.

– Много? – занервничал Остен.

– Дополна! Хватает народу тут…

Беременная возвратилась:

– Покликала. Еземец щас придет.

– Старшой?

– Голова он у нас.

– А где твой мужик? – спросил Щек. – Покажешь?

Баба не ответила. Не поняв, что Щек спрашивает о происхождении племени, Синюшка засмеялся:

– Думаешь, она знает, который ее? На всю тутошнюю землю токмо у вас с Хорсушкой по единой бабехе означилось.

– А у тебя, голова еловая, хоть одна есть?

– Пошли вечером к нам, бабу свою не бери – и поглазеешь наперед, чем спрашивать! – радостно предложил молодой парень.

Остен был впервые сегодня доволен подельниками:

– Ну что, проснулись, сычи? Добро, щас разговор надо вести, а вы как валявы!..

Подошел Еземец. Бабы, ребята, что из леса тянулись, попрятались в ивняке и наблюдали – опасались подходить. Остен зычно гаркнул:

– Эй, людины, подгребай сюда! Дело княжье у меня до вас!

– Какое дело? Сказывай! – подал голос Еземец – остеновых лет сердитый мужик.

– Княжий человек я, видишь белчуг с очертами? – Остен выкинул сжатую куку на прямой руке. – Ну-ка, Чубок, фьють на гору и гляди!

Чубок умчался.

– Казна скудеет княжева. Боронит он землю окрест, гонит вражин от вас подале! Да ветшает одежа на плечах воев. Железа мало, а купить не на что – никто дань не шлет.

– А от татей лесных – таких, как ты, – князь боронит?

– Умом-то возьмись! Княжим людинам поверь! – вмешался Щек, и Остен, начинавший было бушевать, поостыл:

– Ты в толк взять не хочешь, что мы не воры и что за татями гоняться князь не должен по лесам?

– Вражины – через год, худые люди – через день! – не верил староста.

– К поселку за рекой подбирайтесь – тамо вам и щит будет, и покой. Лишки продадите киевлянам аль нам.

– Я вас знаю! С того берега вы, и никакие не княжьи люди – воровать дюже горазды!.. Вот мой толк об вас. А вон наши мужички идут!..

С пригорка махал мечом Чубок.

– …Ступайте с миром и не вертайтесь. Не ровен час – покормим вами волков!

– Ну, как знаешь, Еземок… – удивительно спокойно ответил Остен.

Комонные поднялись к Чубку. Тот стоял в окружении деревенских мужиков и парней, приготовивших луки, а кто и ножи.

– Что, лесные люди, как жизнь? – будто порадел за них душой Остен.

Те молчали. Снизу показывал какие-то знаки Еземец.

– Разогнать бы их по полю, бесов, да колонтарей не маем ноне! – объяснил свое настроение Остен, когда чуть отъехали. – Ладушки были – ждите в гости вскоре и мужов свирепых, и дюже страшных, ха!..

Проехали звериными тропами к реке. Второй раз залезли в воду. Кони плыли, люди держались за хвосты. Река здесь была немного уже, чем у Ходуниного дома. Вода дыбилась, плелась-выплеталась из большого донного желоба косицей. Люди крепко держались за животинушек, но холод отрывал руки, заносил и тянул пловцов в зыбь. Кони дергались, одолевая стихию, что утяжеляло положение дружинников.

Пожилой Остен, скрипя зубами, старался работать ногами, но тело плохо слушалось его. Сердце сбивалось и отказывалось держать дыхание. Щек заметил это и крикнул:

– Подтянись по хвосту, а то захлебнешься!

Остен от обуявшего его ужаса мало что соображал и не мог, бессильный, ни перебирать руками, ни поднять голову, ни держаться. Тугая и вертлявая косица воды вплела его в себя с головой. В пяти шагах от берега, на самой большой глубине, в самом ледяном месте изнуренное последними невзгодами тело огнищанина оторвалось от лошади. Река глушила, топила его крик.

Щек, не раздумывая, бросил хвост и, выпрямившись рыбкой, устремился за Остеном. Поймав его за холку широкой лапой, откинул голову командира из воды, дав дыхнуть, но тот уже хлебнул мутной холодной жижи и клокотал полуживой, хватаясь бессознательно цепкими руками за одежу Щека. И утонуть бы им вместе, но тут молодой, не прекращая барахтать ногами, шаркнул оными по дну.

Вместе вывалились из пучины. Щек искал ногами твердыню, вставал, утопая в будто двигавшемся навстречу дне, но держал пускавшего пузыри Остена. Старый погружался с головой. Молодой постоянно подтягивал оного к себе. Вдруг поток сбил его и перекинул через мельтешившего руками Остена. После кувырка оба встали по пояс в воде, хрипели, глазами ловя свет. Щек, рыча, и Остен, стоная, из последних сил бросились на берег и рухнули на твердь плашмя. Остен булькал глоткой и натужно дышал. Щек крикнул спешившим к ним вдоль берега переправившимся парням:

– Прыгай, Чубок, ногами ему на живот! Еще, еще!.. Будя, будя!..

…Когда Остен смог выпрямиться в седле, доплелись до Поречного. Старый испытывал странное чувство: «Коль бы утонул – уж не мучился б… Нет ни единого людина, который мог бы со мной, а я с ним поговорить просто-запросто. И раньше-то редко встречались, а щас… Может, Чубок или Синюшка?.. Нет, возгряки совсем… А Щек? Этому выблудку я еще и должен быть благодарен!.. Занятно, взаправду был по киевским законам у него батя отряженный, или Ростанка и тамо нагуляла?..»

– Сыне, друже, я тебе жизнью обязан! Настоящий мужчина! Дети возгордятся тобой! А твоему тяте, кем бы он ни был, щас бы я в ножки челом бил!.. Спаси боги.

– У князя Игоря в дружине сгинул он… Штой-то ты вспомнил мою кровь?

– Когда шел на тло, не токмо это вспомнил. Берегися, сыне. Завтра поедем разбираться с мутарями. Ночуй здесь, забавляйся!.. Ан, нет– ты с жинкой связан купно! Отдыхай лучше, стерегись…

Но кара заречным отложилась. Остена вечером залихорадило, он метался в жару, бредил последним происшествием.

Щек остался – домой ехать взаправду было уже поздно. Подходили молодые бабы, вздыхали на ухо, перекатывали истомленные телеса, жалились, просили очами…

Щек пробыл в Поречном и весь следующий день, опасаясь попасться на глаза сестре жены Хиже. Но ни ее, ни Хорсушки видно не было.

Не дожидаясь выздоровления Остена, пробыв в гостях два дня, вернулся домой, объяснив отсутствие болезнью Остена и сборами в поход. Длеся была бледна из-за неведения и плохого ощущения. Но никто и не подумал наведаться в Поречный за вестями: Гульна не отпустила никого. Впрочем, все верили в удачу щекастого востроглазого мужика. Росший без излишков заботы и опеки, приучил он свою голову работать за три.

Через время Остен выздоровел и поднялся. Высох, потемнел глазницами. В голове было нехорошо от бредовых видений. Торопился развеяться. Крикнул сбираться в поход и попросил найти Хорсушку.

– Его нет в тереме уже давно… – ответил Чубок.

– А где же он?

– Перебежали в тот теремок, и давеча был там.

– Все с женой своей ненаглядной…

– Да не только, – встрял Синюшка. – С женой и с Козичем сидят сиднем.

– Поди, рыжий сказал бабе своей о мошне оборотня! – зло вскрикнул Остен. – Я их мякинные сути наскрозь вижу! Эта гадюка киевская теперь от Козича не отстанет! – Остен осклабился. – Чубок, Синюшка, будьте готовы наведаться к ней с дружками! Я Хорсушке сделаю!..

Он спустился с полатей и в нижней светлице крикнул:

– Браты, слухай тут! За Козичем, за бабой киевской зыркать в оба ока! А наперво – за тем, чтоб они никуда не делись! Нутром чую – что-то есть!

Вдруг вошел Хорсушка, видимо, кем-то предупрежденный о пробуждении болевшего главы и деловито уселся.

– Хорсуша, поедешь с нами? – въедливо спросил Синюшка.

– Уйди, возгря! – спокойно ответил Хорсушка.

– Грозен. Ты чего, не належался со своей или нанюхался с Козичем? – У Остена исчезало ощущение досмотрщика.

– А то ль обоими не удоволен? – съязвил Чубок. Засмеялись даже бабы у пристеночной печи.

Рыжий тоже улыбнулся, но и улыбка отделяла его от остальных. Он как-то изменился: усох, что-то стало ему здесь не мило.

– Хорсуша, – широкой улыбкой радовался Остен, – я приболел. Езжай за меня. Разберись с людишками за рекой, а я останусь с Хиженушкой твоей.

Хорсушка улыбался, выдавая недовольство всей шайкой. Пожилые ратники выговаривали ему:

– Что ж ты, Хорсуша, стал нас забывать, совсем к нам не идешь? – говорил Пир.

– Вот же я – здесь сижу.

– Такой хороший воин был. Губит тебя твоя девка! – всматривался в рыжего Усь.

– Да че губит? Куда вы – туда и я.

– Ну, наконец, – проговорил Остен. – На кони садимся и едем. Будем пировать сегодня за рекой! Полным отрядом сбираемся! – крикнул он, чтоб дошло до всех.

Оседлали коней. Когда первые вершники уже умчались вперед, Остен шепнул заговорщицки:

– Синюшка, ты не ехай. Возьми двоих – токмо Чубка не замай – и наведайтесь к киевлянке. Потешьтесь всласть, как мы умеем. А?

– Ух, лебедушкой запоет!

– Дурень, лебедушки гогочут.

– Запоет и загогочет! – ответствовал подонок.

Поречные мчали к дому Ходуни, а Хижу трое мужиков таскали по двору меж теремов, затыкали рот соломой, били, и на глазах у разбежавшихся по углам оставшихся обитателей тешились ее телом…

Щек попался навстречу большому поречному отряду, поприветствовал.

– Снарядим твоего братца на битву? – спросил его Остен.

– Какая там битва? Потеха одна.

– Вот и пущай начнет с малого! – не глядя на Щека, предложил Остен.

– Остен, рыбье сердце, я тебя из реки выволок! Дай роздых мужику – брату моему! – прошипел Щек.

– Что ж, сучий сын, мне у тебя до скончания века в ножках лежать, да непорядок терпеть из-за случая?

– Не замай моих никого – убью!

– Не убьешь! Бежать придется, я – княжий человек. Куда побежишь, к печенежкам? Часом, не от печенега рожден? Харя у тебя больно туземная!

Ничего не ответил ему Щек. Молчал, вспоминал выпущенного зимой волка (никто дома толком не понял, зачем он это сделал), а когда схлынула из головы злобная кровь и улеглось негодование, спокойно спросил:

– Семью мою ты можешь не трогать?

– Да не буду. На кой ляд?.. Где Синюшка? От бисяка, уже завеялся куда-то!.. Кто видал Синюшку?!

Встав у Ходуниного дома, дружина в неведении топталась на берегу, ожидая команды Остена. Он смотрел на вязкое течение Десны и решал. Некоторые дружинники уже процокали по мосткам вниз и разъезжали по речному песку.

– Поехали, Остен. Его, небось, и дома нету.

Злодей посмотрел на говорившего Щека. Широкое лицо спокойно, очи в мясистых, веселых, с рисками в уголках глазницах безмятежны.

– Куда прете все на мост?! Проломите, бисовы олухи! Куда вы, стой! Голова тут, а ноги пошли! – ругал скопившихся на качавшемся настиле щекастый хозяин, потом обратился к голове. – Ну, что встал? Или тут, или поплыли – я буду рядом!

Остен походил на шкодливого мальчика, у которого голова еще плохо думает. Вот он и вслушивался, кто, чего и как скажет. «В дружине единодушие… Щек бросился меня спасать, а мог бы и не помочь…» – рассуждал он.

– Пугачек, братца своего приобщи к делу когда-нибудь. Кому жену-то привез? Не ему ли? Отрывай, приобщай!

Щек, насторожившись, задумался, и Остен, бликая крепкими, хищными зубами, посмеялся и пустил коника на настил.

Здесь река среди лета образовала брод – в месте довольно широком, но мелком. Течение было спокойное, и переправа отряду не стала препятствием. Вода стекала с засаленных рубищ воинов. На некоторых блестели колонтари. Бойцов набралось вдвое больше, нежели в киевском походе. Взяли сегодня всех. Четыре десятка вершников скакали, поднимая с дерев ворон и галок, а с полян воробьев и журавлей. Над головами кружил соколятник. Отряд ждала нелегкая сеча.

Всполошенный заречный род, не мешкая после наезда поречных, удалился на восток, в леса. Были посланы гонцы за сородичами по всей округе. Собравшись через три дня боевым составом в лесу, решили вернуться в опустелый хутор и принять вызов наглецов.

Окрест рассыпались дозоры, забросив тяпки и сохи: ждали врага, надеясь, все же, на короткую его память. Но настал час, когда воины запружили сельцо, получив недобрую весть от глазастого парня. Собрались вокруг Еземца для решения.

Неприятель двигался слаженно вне леса, потому засада была ни к чему. Зная, сколько татей выступило, выстроились хуторские в поле всем числом, вдвое большим, чем у выходивших уже на поле гостей. Увидели друг друга. Оценили немигающими взорами: одни – блеск металла добротной дружины, другие – число бойцов, будто выросших грибами после дождя.

– Чубок, с тремя молодцами по лесу пробегись: нет ли кого? А мы потопчемся пока.

Четыре конника стрелками-змейками ползучими юркнули в лес и захрустели ветками.

– Смотри, Остен: у них коней мало. Верно, будут луками да рогатинами борониться. Стоять будут – хода у них нема! – подмечал и советовал пожилой Кучарук.

– Да и нам лететь виром на них нельзя, – согласился Остен. – Будем кружить, штоб стрела не долетела. Смотри, когда начнем: я знак подам, и попрем их вниз. Пущай катятся домой.

– Нарубим рогатин иль веток: выставим вперед – пики ихние мять! – предложил Щек. Достав из-за кушака топорик, воткнул в землю мешавшееся копье и поехал в лес за корявыми жердями.

– Были б у них кони, уже напали бы, – раздумывал Остен, – а то стоят… Может, съездить, за мир погутарить?

Услышавшие его, приняв сие за шутку, открыто засмеялись. Не слышавшие тоже приободрились.

Приехал Щек. За его конем волочились три рогатины, зеленых от листвы. Он топориком отсекал ненужные ветки на рукоятях, меч не трогал – берег для сечи.

– Щас будут полегче, во! – Выставив длиннющий кол вперед, потряс мочкой оставшихся на конце ветвей. – Ими в сысалы – хоп-хоп!

– Добро.

– Ладно, – соглашались пожилые.

На сколько видел глаз – выскочил Чубок со товарищи, и поречные наблюдали, как они, оказавшись вблизи спин хуторян, попытались проскочить обратно к своим меж лесом и неприятелем. Хуторяне заметили, и немногие комонные из их числа бросились наперерез, надеясь поймать чересчур шустрых гостей. Разведчики, не раздумывая, бросились наутек в лес. Поречные смеялись:

– Выторопни!..

– Чубок, вернись!.. Лес чужой – заплутаешь!..

– А он домой – напредь нас…

– Ха-ха-ха!..

Погоня, недовольная преследованием, возвратилась. Через время выскочил к своим и улыбавшийся Чубок, за ним – остальные молодцы. Стряхнули с себя ветки, а с лиц – прилипшую густую паутину.

– Мы разумели, что вы до дома подались…

– Уже побывали – вернулись. Приветы вам есть!..

– Всех лесников напугали, выторопни!.. Аж ворона – и та не каркнет!

– Это те нагнали страху! Верно – оборотни: шкуры клоками, аки у лешаков! Точно наш Щек! – утверждал Чубок.

– А мы его и выпятим: пусть, как стрепет, бежит вперед и крылами хлопает! – пошутил Кучарук.

– Можно нам домой вертаться. Щек заборонит! – проговорил Остен и добавил: – Гля-ко, едут вершнички! Мы-то стоим… Все! Готовсь!..

Хуторские конники остановились и стали кричать какие-то слова. Поречные, их не понимая, молчали, изготовив малость луков, которые не были обузой движению. С той стороны кричали, с этой – пускали им на головы свистящие стрелы. Попасть не попали, но комонные вскоре отъехали.

– Слава нам! – гаркнул Остен, и ратники, сознавая праведность своего дела, от щек до хвостцов покрылись мурашками.

Разнобойный клич взмыл над ринувшейся вперед дружиной. Кучарук с половиной галопили прямо к краю балки. Половина Остена с жутким свистом летела по дуге вдоль леса– там в основном собрались молодые ребята. Мечи сверкали молниями над головами лошадей. Уставшие ребячьи руки опускали клинцы до земли и по кругу возвращали холодную сталь в защитное положение. Топот коней смутил оборонявшихся, и они сбили порядок: развернулись фронтом к окружающим. Но выпустили первые стрелы. Кто-то из нападавших схватился за руку, кто-то обламывал стрелу, воткнувшуюся в ногу, но все остались в строю готовыми к бою.

Остен гнал своих ребят до края балочки с другой стороны от Кучарука. Защищаясь от этого маневра, хуторяне образовали коло, в котором их конники и застряли, не зная, что делать дальше. Лучники укрылись за конями, выпустив тучу стрел. Поречные кружились на расстоянии излета и, сохранив всех своих в седлах, готовились к броску.

Остен взял копье с цветистым знаменем у острия и метнул его ввысь. Кучарук следил за всем внимательно и, увидев сигнал, напропалую врубился в строй в основном пешего войска. Остеновская сторона сделала то же самое. Полукружье сомкнулось.

Вершники обороняющихся бросились встречь с копьями наперевес. Вооруженные мечами поречные изворачивались на телах мощных лошадей и как могли отмахивались от пик. Копейщики хуторян, влекомые прыткими четвероногими, проскакивали, оказывались за спинами врага и атаковали оттуда. Не желая иметь за спинами неприятеля, поречные разворачивались, бросались обратно, оставляя битву с пешими на потом. Бой сдвинулся в поле. Круговерть атаки Кучарука выдернула из рядов защитников всех всадников, что у них были.

Возле обрыва, где оставались пешие, в основном паробки, шел бой с половиной Остена. Хуторяне выставляли перед давившими их конями рогатины. Со стороны поречных имелись почти такие же. Ими нападавшие тыкали в лица и в грудь пеших, те крутили головами и пропускали удары мечей. От пущенных в упор стрел падали и поречные. Превосходя числом, пешие хуторцы устояли. Они чуть-чуть отступили, потеряв бойцов, но сохранили удачную позицию.

А в середине поля копейщики гонялись за всадниками с мечами. Последние – в надежде, что это будет замечено, носились по полю, уклоняясь от длинных пик. Поречные из отряда Остена по команде оставили пеших томиться у края балки и бросились в поле окружать наглецов. Их супротивники, оставшись не у дел, побежали с помощью к новому месту битвы. Но где там – сородичей уже посекли соединившиеся половины гостей… Поняв, что в открытом поле им конец, так и не остановившись, бросились бедолаги в сторону леса. В наскакивающих лошадей пуляли стрелами, тыкали пиками. Упертые рогатины помогали мало – умелые вершники проходили те преграды с ловкостью рысей. Тогда ненужные палки побросали в морды вставших перед лесом лошадей.

Пеший люд обреченно заорал. Всадники, играясь, пятились, давая проход. Хуторяне, как ни старались изначально держаться гурьбой, расползлись: кто сломленно встал на колени, кто, увязая в отмашках, пал замертво ниц. Поречные почти никого не теряли и с умыслом уплотнялись к лесу. Побежденные воины плакали и просили пощады. Один из них не сдавался и крутил навязнем по чужим и своим. Свои же свалили его и задавили телами, не прекращая выпрашивать жизнь.

– Что, змеюки, докрутились? – Остен бросился на побросавших оружие людей и принялся сечь им головы, плечи, руки, становища. Они падали, вились змеями по земле, уворачиваясь от смерти. – Не признали, выблудки, княжьего человека?! На! На!

Чубок, Щек бросились сзади на него, вышибли из седла и в куче израненных пленников крепко держали. Уцелевшие парнишки и мужички были им благодарны, плача от страха. Поднявшийся Остен зыркнул волком на Чубка и побежал к балке. Щек отошел, унося оружие главаря.

В победившем войске порешили, что Остен обезумел, и поскакали за ним, не обращая внимания на пленных. Бедолаги же. осмотревшись, уволокли в лес раненых и затаились, высматривая, что сотворят победители с поселком. Многие продолжали лить слезы, иные стонали от ран.

Остен бежал по обрыву к хатам. Поодаль, не торопясь, скакали поречные, всматриваясь в опустевшее от живых душ поле и в ивняк над крышами домов в низине. Несколько человек объехали балку, дабы удостовериться в том, что никто уже не сможет помешать срамному пиру с бабами, по большей части – вдовами.

Щек чувствовал дурь Остена и отряда, и тоже спешил, спускаясь с обрыва верхом. Его конек на крутизне вставал боком, норовя упереться коленом, и немало мотал нетерпеливого наездника. Щек, не в силах удержаться, соскочил с седла и побежал за одержимым главарем, не обращая внимания на брошенного четвероного дружка. Конь развернулся задом наперед, цеплялся и бороздил передними копытами песчаную землю, юзил на брюхе, выпячивая блестящие ягодицы вперед.

Некоторые дружинники, заметившие озабоченность Щека и зная Остена, направились за ними. Со склона было видно, как Остен подобрал увесистую палку и, пошатываясь и озираясь волком, ворвался в первую хату.

Никого там не было. Конники пошныряли по другим домам и криками доложили – никого!..

Остен, долго ожидавший минуты, когда сообщит побежденным, преданным безраздельно его воле, что он, княжий правдолюб, победил, и все станется по его хотению, проверял очередную хату. Палкой отворил скрипучую, низенькую дверцу, той же палкой ткнул в неразведанную тьму, вошел сам. В углу сидела старуха и смотрела на него большими белыми глазами. Остен аж вздрогнул и подсел. Быстро собравшись, зашипел:

– А-а, сидишь, гадюка! – Он за пук волос бросил ее к ногам. – Где ж вы все попрятались, карга, гадюка, поганка?!

На все то бабка мычала, лежа на боку и глазея на татя. Он вспомнил о палке в руке и ударил ее по голове. Щек неуверенно взял Остена за плечи сзади, но был нервно отпихнут.

– Остен, да брось, не надо! – убеждал прибежавший Чубок. Хорсушка был ранен и, заглянув, удалился, но пришли другие. Остен бил старую женщину, она лежала и таращилась уходящим взглядом ему под ноги. Выхватив у Щека меч, он покончил с бабкой и пошел к печи, где кто-то мычал.

– A-а, старый сморчок, тоже мычишь? Вы тут что, все немые? – Схватив дедушку за ногу, потянул на себя. – Легкий, совсем высох!

Тут Щек подошел и ширнул засапожник Остену в спину. Тот, вроде как от неудобства, обернулся и глянул в глаза на широком лице. Взгляд получился насквозь. Оба стояли. Возле дверей молчали все.

– Выблудок! – Остен протянул руки к Щеку, но остановился – жизнь его гасла. – Ростанку я порешил, в поле, ха!

Щек еще раз ударил его ножом. Остен схватился за пронзенный живот и закатил глаза. Медленно валясь, прохрипел:

– Все-о-о…

Немного погодя, вошел Кучарук.

– Тебе, сопляк, жизнь надоела? – Он испытующе пялился на убийцу.

Щек смотрел через его плечо под ноги поречным.

– Он мать мою зарезал.

– А отца не зарезал? – Кучарук достал меч.

Щек заглянул в его глаза безразличным взглядом. Думал, соображая наскоро, что, заколов этого дружинника, неминуемо падет и сам от рук других. Ждал, тупил храбрый взор. Кучарук тоже почему-то судить не решался. Сзади подошел Хорсушка с окровавленным боком, осторожно охватив сзади уважаемого воина, развернул к двери. Все, посматривая на Щека, вышли.

Щек постоял, отер нож, снял колечко с Остена и сунул в карман. Вышел на улицу. Кмети рыскали по хутору в поисках железа.

– Обратно вертайтесь там же, я лодку для добра приведу! – крикнул щекастый везунчик Чубку и другим молодым парням. На пожилых, стоявших тихо тесным кружком, глаз не подымал. Найдя своего коня, выбрался наверх. По полю тоже бродили парни и собирали колонтарь. Проезжая мимо осчастливленного чем-то кметя, увидел в руках похвалявшегося воина снятую с мертвого конника броню.