Текст книги "Первый великоросс (Роман)"

Автор книги: Александр Кутыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Проснулись от конского фырчания. Вокруг молча шастали волки. Громко и истошно голося, русичи водрузили свои затекшие тела в жиденькие ленчики и выбрались на близкую дорогу.

– Эй, бесы блукастые, аль вам зверья в лесу мало? – громко прокричал начавшим немую погоню волкам Светояр.

– Хоп-хоп! – взнукали русичи испуганных коней. Те рьяно цокали хрусталем льда ночного Ростовского тракта. Вершники изготовили мечи и недовольно плясали на спинах плохо видевших в темени, куда ступать, гривастых животин.

Волчье сопровождение было недолгим: серые вскоре отстали, посчитав добычу недоступной. Может, кони слишком зычно в тихом лесу крошили дорожный лед, может, вершники столь уж неприятно завывали… А скорее всего – просто волков было мало.

Перед рассветом задул влажный, противный ветрило. Невыспавшиеся ночью, прозябшие люди нахлобучили лисьи колпаки до самых переносиц и на восходе невидимого из-за белых туч солнца выехали к озеру Неро.

Здесь, казалось, еще продолжалась зима. Всего два-три дня на север – а сюда вроде как весна и не думала заявляться!.. Ветер, разносивший-разгонявший мелкий снег, вымораживал лица, шорохом колкой крошки струился по железным колонтарям, которые студили и съеживали под собой крепкие тела мужиков.

– Знать бы – надели б тулупы! – синеющими губами выговорил Синюшка. – Хоть слазь да тачай из шкур кожушок!

Светояр не мог ничего сказать – все тело его трясло.

Выехали на лед, но продержаться долго на ветродуе не смогли. По молчаливому согласию вышли на лесистый берег и остановились возле большого сугроба.

– А это не берлога лесника? – пошутил Синюшка.

Молча принялись сечь сухой пористый снег мечами. Выбрали глубокую щербину – почти в рост человека – накидали туда дров, бросили связку шкур. Коней оставили в густом молодом ельнике, подвязали им к мордам обкладки с овсом. Сами наскоро спустились в яму.

От тишины и безветрия заложило уши, защипало в носу и потекли слезы. Развели костерок, поставили в ковшике кипятить из снега воду. Раздербанили тюк, обернулись, будто капустные кочерыги листами, куньими шкурами. Везли-то не только их, но еще и бобровые, лисьи и беличьи. Да бобровые и лисьи пожалели, а беличьи не приспособить было никак… Достали ржаных хлебцев, запили взваром из клюквы, послушали лошадей, бросили снега в тепленку, сомкнулись поближе, уткнулись носами в мягкие шкурки и надолго заснули.

Спали за полдень. Проснулись оттого, что замерзли – онемели ноги. Высунулись, проверили коней. На месте, чехлы на мордах пусты. А хлесткий ветрило еще больше разгулялся, не желая отпускать путников. Ехали встретить тут весну, ан, вот как вышло: зимой не помнится, чтоб так мерзли!..

Простояли до ночи, водили коней по кустам, дабы те выбрали, что пожевать. Остальное время сидели на тле своей берлоги. Собрали, упаковали шкуры. Когда стемнело, а ветер чуть ослаб, выехали на ровный белый простор Неро и двинулись к северному берегу.

Вскоре отчетливо запахло дымом – город был недалече. Всадников охватила волнительная оторопь. Синюшка зорко осматривался окрест. Он всегда жаждал побывать здесь и сейчас стремился запомнить буквально все. Много слыхивал еще паробком о великом залесском граде – о том, что люди тут вольны и смелы, не раз досаждали, по слухам, окаянным в Диком Поле, на реке Итиль и за Хвалынском морем… Скоро уж откроется мир его грез и стремлений!..

Светояр приготовился к тому, чтобы, осмотревшись, решить вопрос возможного переезда сюда – или, на крайность, на берег озера, недалеко отстоявшего от Ростова.

Переходя крутой и скользкий земляной вал, глазели на заснеженные абрисы княжьих теремов. До утра простояли под закрытыми воротами, перекликиваясь с говорливыми, окающими воротчиками. Их речь была еще грубее Лесооковой: мерным твердым рокотом выпячивался стук упористых, хрустящих звуков.

«Не видно личин, которые могут эдак балакать…» – думал Светояр.

«И что же это вершится в конце такого долгого пути? Шел к мечте, а встретил мерзкий язык!.. Русичи ли это?..» – почти насмерть умирала мечта Синюшки.

Когда створы ворот размашисто отворились, русичи молча, не отвечая на наивные вопросы подошедших вплотную стражников, вошли в город. Смотрели в маленькие светлые глазки его обитателей. Люди, говорившие по-русски, ликом оказывались мерью! Невзрачными и чужими лешаками… Вот диво-то! Оно совсем не обрадовало Синюшку. Впору было заплакать, заткнув уши.

Невпопад ответив чегой-то у ворот, мужики повели коней по устланным снегом улицам самого холодного, наверно, в ту годину города Земли Русской.

– Синюшка, видится мне сейчас, будто лешаки с татарчуками обучились нашей молве.

– Погоди, Светояр, поглазеем на дружину – мож, она-то хоть от нас будет.

– Навряд, Синюша, се град самостийный. К чему ему иметь от нас дружину?

– Эх, силы самовластные, каки глазенки у них меркающие – малы для русичей дюже! – говорил, крутя по сторонам головой, Синюшка.

– Тише ж ты! Не надь выкрикивать – сам вижу! – покоил друга Светояр, почти гусаком заглядывая в белые, чистые лица ростовских женщин. – Кожей белы – от мороза, што ль, тутошнего?

– Меня, Светояр, мутит в нутрях… Не опрокинуться бы!

– То с голодухи и дороги.

– Нет, от утраты призрачного блаженства.

– Эва как! – удивился Светояр. – Давай лучше попросимся к кому-то на двор. Не токмо ты – кони тож падают.

* * *

– А откуда будете сами? – спросила пожилая женщина просившихся на постой.

– Да вот из того леса, мать, – ответил Светояр, – средь лешаков живем.

– Каких лешаков? – недопоняла тетка. К ней подошел парень – видимо, сын.

– С мерями обитаем, – пояснял Светояр.

– Сена-то осталось мало, коников ваших чем кормить? – недовольствовал гостями молодец.

– У нас шкурки есть, хоть зараз сквитаемся.

– Этого добра нам самим девать некуда… Пусти их, мать, если ненадолго.

Путники прошли за городьбу. Во дворе остро пахло конским навозом: чистили конюшенку и по последнему снегу свозили на поля.

В избе с лязгом – под пристальными взглядами хозяев – свалили ратное железо на пол. Приютившие их выглядели кислыми и недовольными. Но к обеду матушка поставила на стол корчагу хмельного меда. Не приступив к вкусно пахнущему вареву, начали осушать братину. Матушка разливала ковшичком медовуху в кубки. Два старших сына пользовались емкостями заморской работы. У матери и гостей кубки были деревянные. Младшим сестре с братцем хмеля не наливали, и они молча таращились на приезжих. Заметив, что мать повеселела, мальчонок весь искривлялся за столом. Старшие измучились ругать-поучать его. Когда приступили к густому мясному супу, глаза у гостей уже неволей закрывались.

– Две ночи не спали, – оправдывался Синюшка перед ожившими от питья хозяевами. Женщина с девочкой постелили гостям на печи и пригласили постояльцев ко сну. Разуваясь, Светояр спросил у девчушки, как у взрослой:

– Сколь годов тебе, красна девица?

– Четырнадцать, мил человек. А вам скоко?

– А мне стоко, скоко тебе ноне, токмо вдвое боле, – улыбнулся Светояр, ударяя на «о». А Синюшке шепнул уже на лежанке:

– Ба, чуть моложе моей Стрешки, а дитя дитем – ничего не выросло!

– Ха-ха, – тихо усмехнулся Синюшка. Оба под впечатлением сего дня заснули глубоким сном. Ноги приятно гудели, длани, отогревшись, покрылись липкой испариной, в головах, убаюкивая, шумел медок… Два уроженца Поднепровья дрыхли в лоне главного Залесского города.

* * *

Ростов с близким Суздалем были и всегда оставались тишайшими городами, не кичившимися своими богатствами и особенностями, даже когда пребывали в большом изобилии. Но именно они в скромной состоятельности своей стали колыбелью новой Руси – Руси Залесской. Величаво таясь в лесных недрах между Волгой и Окой, уродили новое племя людей, назвавшихся впоследствии великороссами.

…Ограниченный доступ степных, заброженных, шебутных от раздолья кровей придал обитателям сих мест несгибаемую волю, холодный ум, бережливость и вдумчивость. Это потомки сих наивных и скрытных людей – первых великороссов – приучат себя и весь мир к своим победам. Пусть иной раз и не скорым, но всегда громким и неоспоримым.

Глушь, каких много было до известных времен, с самого рождения независимо ни от кого на свете растила и таила сей народ. По мере сил своих ограждала лесными преградами, хранила целомудренность лиц, характеров, душ… Не имея исторически или утеряв по мере мужания собственные эпос и сказания, здешний народ скоро позаимствовал их на Днепре, на Десне, на Ильмене, срастил обретенное с собою и, любя, обернул нежной протофинской плотью… Если представить себе чай и сахар, отдав чаю роль массы Залесского люда, а сахаром заместить славянских переселенцев из Киевщины, то получим напиток с таким же на вид неизменным цветом, но имеющий уже сладковатый привкус. Тысячу лет насыщается этот чай южнославянским смаком!..

Бывают и есть времена, когда к чаю подмешиваются и другие – совсем не сладкие – приправы, временами до того острые, не подходящие к настаивавшемуся веками напитку, что горкнет он и чернеет, теряя аромат. Потому что нарушаются некие законы «заваривания», и не чай то уже боле, а как бы не отрава.

Вспомним добрую старину, когда ассимиляция текла веками – запутанно и неостановимо. Ни исторические повести, ни народные сказания не сохранили фактов борьбы древних финнов с тогдашними славянами. Ни те, ни другие не славились какой-то исключительной неуживчивостью. Были любознательными и чуткими к ближнему… Больший жизненный тонус и культурный уровень славян (что неподсудно в веках и естественно!) местами составлял помеху сближению. Но ведь смешение шло на бытовом уровне – без княжьей воли – что свидетельствует об обоюдной пользе объединения и выгодных приобретениях. Обоим этносам только и требовалось, что признать природность отличий друг от друга… Божья воля с глубоким умыслом направляла славян в финские леса с большими интервалами…

Ежели сегодня взглянуть на недовольство засилием инородцев, то можно посочувствовать русским по поводу массовой атаки с юга. Ведь не от жиру же великий народ застонал, а где и ощерился?!

Те, кто формирует общественное мнение на Западе, равно как и кое-кто у нас, бездумно называют, например, современных балканских болгар или черногорцев некими братьями русских, втискивая всех скопом под очень общее определение «славяне». До того общее, что напрашивается ироническая аналогия с народами Дальнего Востока. Языки – болгарский и русский – бесспорно, родственны, но генетический фонд жителей, например, болгарского города Кырджали весьма и вовсе отличен от генофонда жителей, скажем, Ростовской области. Ранее, конечно, был единый и многочисленный славянский народ, говоривший, по некоторым данным, чуть ли не на чистом санскрите. Но после великих переселений, спустя века раздельного существования, славяне здорово размежевались и территориально, и генетически, и духовно. На Балканском полуострове долго царили османы. И хотя та же Черногория сохраняла призрачный суверенитет, азиатская плоть все же влилась в нее. А Русь современная возросла на опаре Великого Севера. Многие слова белых наших вотчин рождены тысячи лет назад – они не покинули нас и поныне.

Мало вины на балканских славянах, что их народы напитались тюркской кровью за время многовековой борьбы с Османской империей. Огромная честь им, что остались они славянами, сохранив древнее православие. Мы помним о них всегда… Мы болеем за них… Хотя бы в память о нашем общем начале!..

* * *

…Мужиков уже не раз окрикивал старший сын хозяйки, а они все спали. Наконец Светояр свесился с печки и спросил, где нужник. Получив ответ, побрел на двор, не зная, какое вокруг время суток.

На улице было чуть видно: светало или темнело – понять нельзя. Солнце ниоткуда не пробивалось.

– Верно, утро? – Синюшка вырос за спиной, думая о том же. – Морозно – как будто утром…

– Рань… – сказал возвратившимся в дом гостям хозяйственный ростовец и прошел дальше в светелку. Там было холодно. Синюшка успел заглянуть туда допрежь и поведал о результате одевавшемуся Светояру.

В светелке, где вчера обедали, зашевелилась проснувшаяся семья. Женщина с девочкой, не замечая никого, скользнули на улицу.

– Што так рано поднял, хозяин? – спросил Синюшка, когда за бабами стукнула дверь.

– А вы спать сюда пожаловали, али не выспались?

– Спасибо, хозяин, выспались зело славно! – с выражением и не без игры ответил Синюшка.

– Зачем пожаловали-то, браты, токо для торга? – поинтересовался средний брат.

– Живем в трех днях езды уж три года, а к вам собрались только нынче! – провозгласил громко Светояр. Среднему брату он понравился, старшему – нет.

– Хозяин, как звать-величать тебя? Объяви имя. Вот я – Светояр, это – Синюшка.

– Шкурам вашим сейчас цена малая – срок вышел на шкуру… – будто не слыша вопроса, задумался старший. Средний брат по старшинству представил своих: Еленец, Глобка, Обык, сестрицу звали Травина. Светояр поблагодарил его взглядом. Вошла женщина с Травиной и сразу подметила, что вклинилась в разговор.

– Об чем речете? – Женщина встала к плите, покосившись на среднего, Глобку. Синюшка опередил остальных:

– Отчего ж не срок шкурам-то? – переспросил он у всех. Мать сразу вступила:

– Не в тот край вы приехали. У нас зверья не меньше – и то же самое водится. Тот же лес, ребятки.

– Так и в Булгаре лес. Мы ездили – поменяли на славу! – не понимал Светояр.

– В Булгаре народу тмутаракань. Им всего мало. Да и сидят они лишь по речке… – удивился непонятливости большого мужика Еленец и подметил: – Эва, в Булгаре были, а в своем Ростове – нет.

– Не довел Стрибог наведаться, то верно… – оправдывался Светояр.

– А в Суздале бывали? – поинтересовался нешутейно Глобка.

– Мы тем летом с товарищем были рядом, да потатьствовали крошки – пролетели угом! – Светояр уселся со скрипом на скамью под печкой. – На обратном пути из Булгара убили отважного мужичка нашего – минули и Муром.

– Кто убил – то, булгары, что ль? – присела рядом матушка.

– Вроде, мордва заколола… Еле сами убрались! – волнуясь, поведал гость.

– Да-а… – посочувствовала женщина. Девочка подсела к ней, припала к руке. Парни не отходили от стола.

– Мы тятьку нашего в ушкуй послали и ждем уже шестой годок… – вздохнула матушка. Сели за стол хлебать из мис горячий взварец.

– Соленый, хорошо… – Порадовался мясному бульону Синюшка. – А где мясо берете? Лес – далече. А из живности у вас одна лошадка, и все?

– Зимой в лес выезжаем на лося или оленя, – ответил Глобка, – но зима прошла: мяса много не ухранишь.

Травина понурила очи. Обык не баловался.

– Собираются ребятки этой весной в ушкуйники! – загоревала мать.

– А што дале? – испытал Светояр.

– А дале – к хвалисам или персам… – совсем поникла женщина. Еленец продолжил:

– Налетим, погуляем – и домой!.. Коль удача нам – до следующего лета протянем.

Светояр с Синюшкой по-иному посмотрели на старших ребят.

– А другого прокорма не имеете? – увлекся Светояр.

– Другой прокорм – в дружине, на служилых хлебах… Или выселяться за стены да землю орать, – спокойно пояснил Еленец.

– Больше жития тут нет, – сказала мать, – так стариной заведено.

Вероятно, она имела в виду варяжскую старину – лет сто назад. Правда, о варягах могла она и не знать ничего. Кто бы здесь мог ей о них поведать?

– А у дружины какое кормление? – выведывал Синюшка. – Тоже татьба?

Хозяева замолчали, обиделись. Мать, понимая, что гости из других мест и ничего обидного в виду не имели, погодя, поведала:

– Дружина выход в Киев возит и купцов наших боронит. А про татьбу не след так гуторить, сынок. Вокруг дюжины купцов за куском для детишек весь город не соберется – нам про свой хлебец думать надобно.

– Простите меня, – извинился Синюшка. – А што ж в дружину не поступите, аль не берут? – Любознательный гость повернулся к старшим братьям.

– Броня нужна, меч, шелом, – говорил Еленец, – а мы все добытое съедаем.

– Сдадим товар, я тебе свой колонтарь пожалую, – сказал старшему Светояр. Хозяева переглянулись.

– Полрезаны вам дадут за весь ваш пушной товар, – со знанием дела объявил Глобка. – Дружина летника ждет – пойдет к Киеву со всяким добром.

– Вам бы перед ними пойти, чтоб на торге барыш взять, пока цена с их приходом не упала, – догадалась мать.

– Люди добрые, нам бы пожить, разузнать путь, да цены киевские, а себя и вас это время прокормим – не гоните допрежь! – загорелся обаянием Светояр.

Синюшка с беспредельной благодарностью оглянулся на друга – не ожидал от него такой прыти!.. А матушке сказал:

– У меня есть серебро, мы заплатим и лося добудем – пока ночью морозцы.

– Живите, жалко, что ль? – ответил за мать Еленец.

* * *

– А я думаю: куска нетуть… Ах, разбойник! – выговаривал Синюшке Светояр.

– А ты што, лазил перед самым отъездом, зачем? – Тот лукаво смотрел на товарища.

– Грешен, тож ухватил чутка…

Мужики рассмеялись доверительно и взаимоободрительно, по-дружески переглянулись. Потом уселись на лавку, взвалили колонтари на колени, перебрали колечки, выискивая заржавленные и гнутые. Очищали дубовыми брусочками, выпрямляли зубами, ножами, крепкими пальцами.

– Куяк было бы проще обрядить… – вслух раздумывал Синюшка, деловито расщепеливая на подоле кольчуги комок сгрудившихся и погнутых кол.

– Эта рубаха вечная. Ты носи, опосля сына одаришь – будет его боронить… – тихо, будто себе, сказал Светояр. Вспомнил, что у него самого дочь, задумался о доме.

Мучительно печалился о Стреше. На расстоянии жгуче чувствовал свою вину, свою слабость, корил себя за внезапные, негаданные поступки. Вот и сейчас произошло такое, что предвещало нескорую с ней встречу. Он только что увеличил разлуку с домом, разъялся надолго с женой, своей милой, влюбленной, горячей Стрешей. Захватился давеча корыстью или побуждением ехать куда-то… «А может, мне стало хотеться повидать новое? Где-то через дюжину годов придет возраст, в котором умер мой отец. Он видел Грецию, Киев, а я вот побывал в Булгаре, в Ростове… А что видела Стреша? Что видела мама?.. Как там мама, жива ли?..»

Синюшка не беспокоил, и Светояр перебирал в памяти женщин, которые промелькнули в его жизни. От воспоминаний тех ему стало чуточку жутко – вроде, сделал все не так… И оттого щемило сердце… Память не удержала их голоса, зато ярко впечатала на всю следующую жизнь глаза. Выразительные и разные…

Большие, строгие глаза матери глядели на него с любовью… Стрешины черные очи горели упреком и страстью… Глаза Ростаны вдумчиво оценивали паробка Светю… Глаза Уклис пьянили, топили, путали, владели… Глаза Длеси любовались, порой насмехались…

«Наверно, нет такой женщины, которая не хотела мне помочь, не желала меня… Если есть рядом женщины, то всегда вижу их внимательные, участные глаза… На игрищах за Перуновым лесом поначалу даже было неудобно перед парнями. Раз они меня чуть не убили, хорошо – Щек помог… А Щек запросто с ними разговаривал и дружил. Он – другой, к нему все по-другому… Оттого мне, наверно, было уютней дома, и всегда тянуло домой. А не стало дома– и не стало мне покоя… Хорошо, что я пришел в этот лес. Тут ко мне меньше внимания, здесь не чутко такого гнета от бесконечных ядовитых разговоров. Лешаки, небось, и думают не так, как русичи…»

Ходуня и Гульна прожили жизнь, друг друга искренне любя, и не было у них в мыслях смотреть на сторону. Мать, будто волчица, ухаживала за своим выводком – первенца и вовсе лизала и холила. Это он, Светя, привязанный к теплой спине мамы, хныкал, отзывался, терпел, а конь несся ретиво от Киева по полям и балочкам…

Взрослому Светояру материнское обособленное, хоть и негласное, обхождение не всегда нравилось. До ухода с Десны он попросту чувствовал себя переросшим птенцом, выглядывающим из гнезда и истомно зреющим полеты других. Была сила в давно оперившихся крыльях, но боялся нарушить покой дома, улетев на поиски своего места под солнцем…

«Несколько лет, как я вырвался… Меня несет и тянет все время куда-то: то в дальний путь, то к Уклис, то просто посидеть всю ночь у Лесоокова кострища… Внутри тлеет огонь… Почему бы не сидеть дома, в лесу, и, подобно лешакам, не довольствоваться малым – тем, что есть? Зачем, теряя, переживать?.. О, боги, я понял! Я хочу теперь увидеть себя в той же жизни, какая была на отцовском дворе!.. Я хочу, штоб была та же одежда, немного жита, большой медный чан!.. Я точно не стану лешаком, и Синюшка не станет… Мы слишком многого хотим и долго помним. Память наша – через край плещущий кипяток… Такая в нас кровь… И в Стреше такая же… Уклис – другая. Я ее не хочу, она – чужая… Сейчас у меня много лошадей, есть мельничка, у хорошей Стреши сапожки лучше Длесиных и золотое перо, отданное в последний день Козичем… Он вроде как предчувствовал что – предусмотрел…»

Светояр свалил на пол колонтарь. Избавляясь от обрывков гнетущих мыслей, вышел на улицу. Встал перед забором. Какая-то тягота мешала сделать шаг до калитки и выйти.

Через силу высунувшись за забор, стал глядеть на городец, на нешумливых белоликих горожан. Опять вспоминал Козича, Уклис… Воспоминания грузом влекли к лесному дому, возвращали к Стреше, а через нее снова щемил сердце материнский, напряженный вниманием к нему образ. «Ежели отправлюсь к Киеву, стану ближе к маме, отдалясь от жены… Из Киева обязательно в Поречный, потом к Стреше и Ягодке. И никакой никогда Уклис! Все! Буду сидеть дома и работать – копошиться, как отец!..»

– Я думал, ты куда собрался? – подошел к нему Синюшка.

– Собрался. Пойдешь со мной?

– Чего ж не сходить, мечи-то брать?

– Бери, и мой тож.

– Скажи, Светояр, – когда вышагивали по краю улице, завел разговор молодой, – чем разнятся Булгар и Ростов? – Он внимательно вглядывался в лица прохожих, а кому-то даже и улыбался.

– Ну-у… – хотел было начать долгое перечисление отличий Светояр.

– Постой, изреку самое главное. Здеся запросто можно остановиться и поговорить. Аль не согласный? – Синюшка радовался своему умозаключению и складной речи.

Понимание промелькнуло меж человеками, побежало вперед, рассыпалось по улочкам. Приятно было им идти по городу, слушая понятную молву.

Через время подошли к торжищу. Меж рядков сновали заинтересованные покупатели, праздные дружинники, вездесущие зеваки. Пробираясь к середке городского базара, мужики обратили внимание, что здесь, в общем-то, такой же обычный торг, как и на Итили – только нешумливый, неголосистый. Так же выделялись задорными криками дерзкие завсегдатаи. Люд, пришедший за покупкой, что-то выглядывал, выискивал. И в диалогах между продавцом и покупателем более недовольным выглядел продавец.

Присмотревшись, вникнув, Светояр с Синюшкой подспудно стали подмечать и заметные отличия: тут торговцы назойливо не приставали – держали цену и стояли за нее горой, ревностно храня иконоподобные образы. Еще одна большая разница бросалась в глаза: преобладание женских голосов. После криков ушлых распорядителей, бабьи мелодичные переборы держали законное второе место по громкости…

Оба мужика, пройдясь по ряду-другому, окончательно ощутили полную ростовскую принадлежность этого базара. На прилавках лежало ростовское съестное – чего не встретишь в таком числе нигде. Разнообразные грибочки, навалы раков, россыпи икры, диковинные рыбины вздымались над прилавками грудами. Всякая разная рыбешка пестрела и притягивала к себе серебристыми морожеными хребтами. Видели мельком похожее в Булгаре, но там рыбины одиноко прозябали среди хлебцев, сушеных фруктов, всяческих сластей и мяса. Тут, в Ростове, она была в изобилии. Несколько рядов, занимавших огромную площадь, ошеломляли рыбным выбором: сырая, вяленая, копченая, сушеная, отварная в кружках моркови, жареная в капустных листах, начиненная луком, хреном, ягодами, сыром, протертым мясом, с яйцами… Запах качал, мучительно бил по брюху, валил с ног.

– Сколько стоит, отец? – спросил, глотая слюну, Синюшка.

– А чего есть?

– Все, што на нас, – выбирай! – предложил Светояр.

– Ух, соколик, ты, видно, из мери явился? – прищурил глазки ростовец.

– А из Киева не хошь? – показал на загляденье добротный меч Светояр. Народ обратил внимание на них, подтянулся – дабы поближе быть к диковинному в этих местах бахвальству.

– Так что ж, братец, клинок свой отдашь? – удивился ростовец.

– Ага, сейчас, подожди – и мешочек приготовь! – сорвался на гром Светояр и оглянул зевак – мол, что он тут у вас, замест потешника? – Я если без порток останусь, то этой штукой себе хлебец на дороге добуду!

Мужик сказал сие задорно и опять оглянулся. Подошедшие дружинники и стоявшие тут верхоглазы с интересом смотрели на прищельца, которого раньше не встречали.

– Так что же ты предложишь, пустоплет?

– Злата-серебра не хочешь за рыбку? – громкие слова Светояра слышались через ряды. Люди оттуда гусями тянули шеи и внимали торгу.

– Смотря скоко – а то и все хвосты отдам! – не смущался продавец.

– Губа не дурушка, язык не дуролом, штоб из-за твоей вонючей рыбы без серебра остаться! – Синюшка сел задом на прилавок – спиной к продавцу, лицом к народу.

– Че ж она вонючая-то? – застеснялся ростовец.

– Што ж мы, думаешь, к тебе подошли-то? – рассмеялся Синюшка, а вместе с ним и другие, стоявшие возле рядка, высветили лики. – Дай-ка, думаем, поглазеем на диво: как это возможно – псивую рыбку расторговать?

– За злато-серебро… – дополнил Светояр. Мужики, бабы, дружинники похохатывали от души.

– Ничего у меня не пахнет, баламуты киевские!

– Шуткуем, батя… То меч киевский, а мы – из того леса! – скалился Светояр. – Зашли в гости к вам – погуторить, посмеяться.

– От лесников с волками набегались по заповеднику, – оглядывал народ для поддержки Синюшка, – теперича душа отдыхает. Токмо носы у нас лесные, аки у лисы… – Синюшка картинно поводил носом туда-сюда. – Тухлая рыбка, точно.

– Никак не иначе, – серьезно поддержал Светояр.

– То капуста жареная эдак пахнет! – оправдывался продавец.

– Да ну?

– Да-а, на вот, пробуй! – зловредно давал большой ломоть белорыбицы оскорбленный продавец. Синюшка двумя пальцами взял кусок печеной стерлядки, обернутый вареным в соусе капустным листом, и стал издалека нюхать.

– Жри, черт! Дузыня! Да сказывай всем! – не выдержал выкрутасов молодого торгаш.

– Ну, батя, не ори. Не хватало, штоб я еще подавился!.. На тот случай запить чего-нибудь у тебя нету? – Повеса выискивающе заглянул за прилавок.

Ростовец взъярился, достал откуда-то снизу метлу и с остервенением замахнулся на молодого выкрутня. Синюшка разом отскочил и через миг уже шел средь толпы, вкусно откусывая от сочного куска и давая Светояру. Тот жевал и громко хвалил:

– Славен Ростов, хороша его рыбка!

Народ глаз не сводил с пришельцев: разговоров, смеха и удовольствия им теперь на весь день – и на завтра останется!

– Погоди, шелопуты, постойте ж! – закричали сзади три дружинника.

Синюшка обернулся:

– А все, братки, доели!.. Што ж раньше молчали?

– Да не скалься, пантуй, кутыри у нас полные! – не зло говоря, подошли дружинники.

– Откуда будете такие веселые? – спросил пожилой.

Светояр, утирая сок с бороды, начал объяснять:

– Это озеро Неро, а за ним што за озеро?

– Плещеево…

– От Плещеева день и ночь скакать – там мы и живем.

– Русичи, аль кто? – спросил, улыбаясь, высокий.

– Мы-то русичи. Коль не видать по нам? – удивился Синюшка.

– Говор не тот, говор-то – киевский, – заподозрил ражий, – будто в горле у вас что застряло.

– Это от рыбки! – нашелся Светояр.

– Видно, намолчались вы в лесу! – доброхотствовал пожилой.

Мужики догадывались, что дружинникам что-то надо, решая на ходу, как себя вести. Наконец остановились.

– Што, служба не теплится, братки? – спросил Светояр. – Сели б на коников да в поле на брань.

– Супротив тебя с дружком твоим выехать, что ль? – Пожилой оценивал обоих.

– Съехаться не с кем, а теперь вот с зацепой рыскаете по торжищу? – въедливо угадывал Светояр. – Вам, поди, и выехать не на чем?

– Ха-ха, так можно и выйти! – не злобно, но уверенно предложил ражий, не понимая сам, куда дело клонится.

– А што с боя, какая корысть мне будет? – Синюшка непонимающе слушал сказавшего это Светояра, неясно зачем лезущего в драку: не мог вспомнить и трех случаев, когда дружок махал мечом. А Светояр настойчиво продолжал:

– Коль надумал драться, заберу кольчужку твою, если проиграешь?

– Ты чего ж, муже, на рожон лезешь? – Тоже не понимал прыти гостя пожилой дружинник.

– Я выставлю броню, а ты что, пригласишь к своему смертному одру? – посмеялся ражий и с головы до ног обозрел пришлого.

– Мой колонтарь – в том доме, – был спокоен Светояр. – Синюшка тебе отдаст его, если я на тот одр утрафлю.

– На кулачках побьемся, а боле не стану никак! – сказал ражий, не зная: то ли злиться, то ли смеяться? Гость был кондовый, вел себя смело и спокойно, и по его лицу не понять – то ли взаправду говорит, то ли потешается.

– На кулаках я согласен. Скидывай броню: если одолею тебя – заберу ее.

– Зачем тебе броня, когда у тебя уже есть? – спросил третий – долговязый и улыбастый.

– Нужа уморила, колонтарь треба! – Светояр развязывал у сменный широкий пояс с мечом. Синюшка не знал прямо, что и делать, думал: «Хорошо хоть на кулачках, а не на мечах…»

Ражий с ленцой огляделся вокруг. Подошедший народ гундел: кто – о пришлых забияках, кто – о цеплястых дружинниках. Пожилой дружинник объявил зрителям о бронях, поставленных на кон, крикнул толпе, чтобы близко не сходились. Малое время назад ничто не предвещало драки, но вот бойцы уже стоят друг против друга. Скинуты кожушок и кольчуга, выбраны из сапогов ножи. Светояр посерьезнел, но Синюшке невдомек, на что он надеется. Телом дружок силен, но драка – наука другая. Ражий глядел на Светояра и на толпу. Бабоньки радели за пришлого.

– Откуда будешь, молодеч? – кричал Светояру какой-то шепелявый из толпы.

– Опосля скажу, – откликнулся гость.

– Потом, мож, не ражберу, мож жубов у тебя будет не больше мово! – весело настаивал все тот же шепелявый голос.

– А скоко у тебя? – картинно взволновался Светояр.

– Шкоко? Да нишкоко нет! Не пужайся, шуткую я: меньше мово не бывает!

Толпа засмеялась. Тер глаз от нежданной смешинки и ражий. Баба из толпы заорала:

– Эй, Капь, слушай: зубы ему не лоскани!

– А ты лобзаться с ним заохотилась, што ль? – Ростовский боец, прищурившись, вглядывался в бородатого пришельца.

– Мож, и заохотилась, так что гляди!

– Что еще не лоскануть?

– Покумекай сам! – ответила Капю ушлая баба.

– Пущай уворачивается теми всеми местами – мне и голову не придется ломать!

Бой никак не мог начаться. Светояр одним глазом смотрел на Капя, другим– на толпу, на голосистую бабу. Ражий подпер бока кулаками и заявил Светояру:

– Надо уйтить отсель – у меня задора с охотой нет.

– А мое дело какое? Мне колонтарь нужон! – Стоял на своем Светояр.