Текст книги "Первый великоросс (Роман)"

Автор книги: Александр Кутыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Утром по насту гоняли зайцев, но те были хитры, чутки и шустры… От нерезя бегали сами… Крошили под плетенки семена, шишки. Прилетавших на лакомство синиц, сорок, поползней накрывали, дергая лоскутную ленточку, привязанную к палке под плетеным колпаком. Из этой мелочи варили похлебки, поддерживая слабые организмы. Разгрызали каждую косточку… Жевали еловую смолу, хвою, лыко… И жили! Жили!..

У убежища тощих коней свалили крышу – чтоб днем не текло. Из землянки выкинули затхлые шкуры… И вдруг удача: в потаенную яму свалился медведь!

Робея, обступили западню и со всех сторон, что было мочи, кинули копья. На слабых ногах бежали в укрытие, слушая рев косолапого. Вернулись не сразу… Бездыханный миша лежал пластом.

Отъелись… Лежали и мечтали… Как хорошо! И коника валить не надо!..

С появлением весеннего солнышка звери вовсе покинули изголодавших людей. Волки изредка заходили разнюхать обстановку– так, для порядка. Но переселенцы осторожность не теряли…

Появилась возможность греться на полуденных припеках, глядя на увеличивавшиеся проталины. Опять мысли заколобродили: «Куда теперь?..» Оставаться здесь стало невмоготу. Обдумывали возвращение, но в конце концов сошлись на том, что вся земля, наверно, поделена меж посадниками на вотчины… Двинулись на север – на поиски неведомой свободной земли…

На конях ехали по очереди. Лишь для Сыза сделали исключение, чем недоволен остался Козич. Хотелось увидеть людей – все равно каких.

Семь человек и три коня шли днем по дорогам и тропам. Ночами спали общим клубком на подушке из лапника. Вышли к неведомой реке, искали народ, дабы узнать, что за место… Одели колонтари и ехали не спеша, рассматривая окрестности. Земля была явно не заселена. Больше дня прошло, прежде чем вдалеке замаячил над лесом туманец дыма. Берега оголились от снега, но река синела выпуклостью мягкого льда.

Переночевали и с рассветом на небольшом расстоянии друг от друга двинулись по высушенному утренним заморозком льду. Добрались почти до противоположного берега и увидели, что до тверди прилично воды: полуденное солнце припекало северный бережок.

Пошли по обрезу, удаляясь от дымка. Наконец за поворотом обнаружился через наслуд сход. Осторожно перебрались на берег и отправились к поселку, изготовив копья.

Скитальцев встретили свирепые выжловки, которые и проводили гостей к хозяевам. Люди, говорившие на понятном языке, недовольно рассматривали гостей. Стреша была грязна, изорвана, измучена, что делало ее похожей на низкорослого юношу. Большой, красивый Светояр поздоровался и спросил, что это за река. Ответили – Угра – и поинтересовались в свою очередь, кто такие их гости будут. Светояр показал кольцо княжего слуги и ответил, что с донесением самого князя в Залесье. Синюшка добавил зачем-то: «И в Ростов…» Вятичи переглянулись, сути не уяснили, более гостеприимными не стали. Мужчин среди них было мало. Вели оные себя опасливо – скитальцы даже подумали, что хозяева слегка чумоватые.

Ижна пристыдил владельцев стойбища недобрым приемом, оказываемым путникам. Но те опять ничего, видно, не поняли. Не без нахальства гости подвели своих кощеюшек к сену, решив, однако, надолго не задерживаться. Пир успел расспросить о народе вокруг. Ему смутно отвечали, тыкая в стороны пальцами. Синюшка выпросил щенка. Светояр сменял нож на ухваточку сенца.

Съехали действительно быстро. На спинах лошадок горбатились три связочки сена. Хотели посидеть, поговорить, а пришлось уходить, петляя след. Ижна всем объявил, что этого народца никогда не видел в княжеском войске. Поинтересовался у Сыза, не встречал ли их дед при Игоре Рюриковиче. Тот сначала не понял вопрос, а потом сказал, что впервые о них слышит, что ему и ни к чему знать о них. «Эдак мы не по тому гостинцу идем!» – расстроил всех Пир. Остановились, долго крутили головами на все четыре стороны, выискивая дорогу. Ничего не уразумели и двинулись дальше.

Плеши сменялись лесами, изрезанными речушками и ручьями. В неведомых землях чувствовали себя поначалу неуютно, а затем привыкли. Таиться, правда, не перестали – тоже по привычке…

Вскоре весенние леса стали наполняться гомоном птиц. Под их трели шастали косули, лоси, зайцы. Однажды видели на поляне трех разновозрастных медведей…

Наконец, встретили разговорчивых русичей.

Большой отряд мчался мимо. Кто-то усмотрел людей в броне. Сделали крюк, подъехали.

Обе стороны подозрительно пялились на одежду и в лица друг друга. Ижна спросил у воина в высоком шишаке, далече ли до Ростова. «А на что вам туда?» – был ответ. «Особая весть…» – «От кого?» – «От Стефана…» – «Откуда он вам знаком?» – «Люди мы служилые, он нам голова…»

Светояр показал коло на персте.

По-другому отнеслись к беглецам: пояснили дорогу, предостерегли от воровских ватаг. Не переставая сечь взглядом, пожелали доброго пути.

Светояр с Ижной, участвовавшие в переговорах, указали место, где расположились на Угре людишки неприветливые. Ратники удивились и затаились, не сводя глаз с оборванцев, ко всему еще не в дешевых, а в добротных колонтарях. Ответили, о чем-то размышляя, что через вятичей не ездят, а ездят через кривичей – прямо к Днепру. «Ну, нам некогда петлять! – ответил наивно Ижна. – Мы прямиком с Десны…»

Разъехались. Все были довольны встречей: одни смеялись над незадачливыми врулями до самого Славутича; у других теплее на сердце стало от родной молвы да дельных предостережений…

Раз всадники сказали, что в землю вятичей не ездят, стало быть, она закончилась – началась какая-то другая. У Сыза и Синюшки попытались выяснить, что они слыхивали про сей край. Те туманно поведали, что тут еще какие-то дикари, но вроде смирные…

Разбили стоянку и отдохнули ночь, день и еще одну ночь. Все это время шел снег с дождем: зима напомнила о себе.

Светояр, Синюшка и поселянин из Поречного Дубна покружили рядом в поисках мяса. На мелочь – птицу и белок – не смотрели. Верхом на конях уехали довольно далеко, постоянно оглядываясь назад, дабы не потеряться. Встретили кабанов – отвернули от греха; проскочил через поляну заяц– даже не глянули в его сторону.

Светояр соорудил раньше дубовый лук, натянул тетиву из медвежих жил – как раз выдался случай испробовать силу и точность его боя. С коня стрелял по деревьям, скакал, выдирал стрелу из ствола, а если не попадал, то искал ее на едва муравевшей тверди.

Лес их окружал еловый, темный, старой травы мало попадалось, землю покрывал толстый хвойный и лиственный пожухлый ковер. Кони мягкими губами выдергивали с корешками зеленые букетики сочных подснежников.

Наткнулись на двух лосей, спугнули и принялись их преследовать. Те вскоре привели к стаду – голов с полдюжины. Звери носы раздули, глазищами на охотников зырк-зырк. Решили окружить и забить копейками одного-двух – как получится. Разъехались и с трех сторон кинулись в атаку.

Дубну лоси увидели первого и с хрустом ломанулись на Светояра. Тот метнул копье и попал. Закричал, оглашая удачу. Друзья ринулись к нему, а он после броска еле увернулся от рассвирепевшего быка!.. Ором предупредил остальных не потерять телочку-подранка. Синюшка с Дубной издали пасли животное с копейком в продырявленном брюхе, громко призывая: «Светояр!..»

Скоро телка изнемогла и упала. Лоси во главе с матерым вожаком обнюхали ее. Синюшка с Дубной сняли шлемы, стали стучать ими о мечи и по-петушиному голосить. К ним присоединился Светояр. Невозможный грохот погнал зверей дальше. Сохатый вожак поблестел ненавидящим взглядом, но тоже побег за остальными… Срезали с туши мясо и, долгими кусками свесив поперек холок коняшек, двинулись обратно.

Стоянку найти никак не могли – не так просто в незнакомой чащобе выбраться к временному пристанищу. Пригорков не было. Лазили по очереди на елки, но ровным счетом ничего не углядели… Лишь под вечер Синюшке посчастливилось с дерева рассмотреть огромный столб дыма. Быстро поскакали туда… Ночь еще не наступила, когда охотники, нанизывая на колья парное мясо, слушали рассказ Ижны о том, как, заждавшись, остававшиеся развели на плешке немыслимых размеров кострище… Потом Светояр поведал, что, стреканув от сохатого, выскочил на берег речушки… Единодушно постановили с утра идти по ней от полуденного солнца до первого поселения…

Через день встретили грязных, патлатых дикарей, немало подивившись виду обитателей лесной глубинки… Однако полгода пути истомили всех. Пора было где-то остановиться и обживаться. Почему бы, собственно, и не здесь?..

Привязали к березкам коней, позаимствовали у хозяев огонек и, говоря простые слова («встречайте», «терпите нас», «мы – добрый люд», «будем жить рядом», «пришли с Десны»), развели свою тепленку и стали жарить кусок лосятины. Поели. Копья наготове – хозяева нервничают, толпятся…

Светояр понес копье к ним. Всмотрелся внимательно в лица и подал оружие кряжистому мужичине. Тот по-русски спросил: «Зачем?» Светояр, не моргнув глазом, ответил – мол, дань за вынужденное соседство, потом заверил: мы – люди мирные… Мужчина ломал язык, вопрошая, почему так близко встали, но все равно обнаружил, что совсем неплохо знаком с русской речью. Светояр пообещал: завтра немного отойдем, однако будем рядом, потому как опасаемся худых людей и татей – сил на оборону пока нет… Мужчина взял копье и принялся объяснять услышанное семье – оказалось, по-русски боле никто из них не знал ни слова…

Пришельцы развели костер посильней и ходили, разделившись пополам, по очереди мыться на речку. Стреша свила клубок прошлогодней травы и попросила Светояра помыть ей спину… Замерзнув, чистюли бегом мчались к костру греться…

С утра недалеко от лагеря местных на большой поляне возле лысого взгорья принялись строить дом. Выискивали дубки и из их стволов выкладывали стояло дома. Сыз со Стрешей наскоро мастерили и ставили от дерева к дереву временный плетень…

* * *

Вошедших в одну из калиток Ижну и Синюшку встретила маленькая девочка радостным криком «тятя»:

– Нет, мы не тятя, тятя еще в лесу… – Ижна, сопя и уворачиваясь от двухлетней девчушки, прошел к порогу и, так же сопя и кряхтя, опустился на высушенные солнцем широкие ступеньки. Рядом сидели Козич с Пиром, грелись, заговлялись теплотой лесного Дажьбога. Синюшка высыпал ягоды – и свои, и Ижнины – в широкий, с высокой отбортовкой, желоб, выбранный в рыхлой, треснувшей липе, обрубок которой и служил для сушки ягод.

– Я дойду до лешаков – спрошу, поедут они аль нет? – объявил сильно повзрослевший парень, выходя со двора в другую калитку.

– Иди, – буркнул Ижна не услышавшему ответа Синюшке. Козич с Пиром, не думая выбираться из дремотной, томной неги, не смогли бы выговорить и этого коротенького словца. В сей момент эти двое, «поймавшие» солнышко, верно, в силах были бы произнести разве что «мяу»… Из дома выполз старый Сыз и направился мимо блаженствующих мужичков. Ижна разлепил глаза и пробормотал старику отчет:

– Смотрим, она с нами, здесь.

– Ага. Теперь и с тобой тож, – злючим скрипом ответил Сыз, – добавился еще один смотритель!.. Ляля, Лялечка, где наша лесная ягодка? Бросили, ах, бросили!.. – голоском заботливой мамы пропел Сыз. Достал девочке, жевавшей стебелек травы, горсть подвядших ягод из недоступного дитю желоба. – На, детка, слатенького, счас мамка с тятькой придут, чернички принесут… Да-а, черничка моя маленькая!

На то протяжное старческое словоплетение Козич раздраженно взбрыкнул и выругался, лишаясь покоя, побежал в дом, на ходу бормоча хулу:

– Распелся, пес!.. Ажно тошнит!..

Ижна от смеха колыхнул животом и перебрался на его место. Пир, опершись спиной о стену, спал, подворачивая по привычке нижнюю губу и машинально справляясь с непроизвольной слюной.

Из лесу вернулись заляпанные черникой и раздавленным комарьем Светояр со Стрешей. Улыбнувшись дочке, ссыпали ягоды до кучи. Появился из дома Козич – на лице его сияла неподдельная радость:

– Синюшка побег к братам.

– К Протке, небось? – уточнил Светояр.

– Не. Насчет поездки.

– Тогда я тоже пойду… – Светояр вышел в калитку следом за Синюшкой.

– Ну что, жарко, сони? – строго спросила Стреша.

– Нет, зело хорошо, хозяйка, – медленно ответил Пир, предчувствуя следующий вопрос.

– Сыз, налущили, начесали?

– Нетто с ними сробишь што? – отмахнулся дед. Стреша, подозревавшая такой ответ, вошла в дом и сразу вышла:

– Ну, тетери, в шкурах приятство вам париться?

– Срамны стебельки у здешней конопли, бранец токмо, кудели – на Сызовой маковке боле, – помогал оправдаться Ижна. Козич довольно хихикал:

– Нащиплем как-то, хи-хи!

Стреша серьезно продолжила отчитывать обленившихся мужиков:

– Я ж видала: нитки есть! Мало, а взять надо – хоть што-то.

– Нечего тут брать. Худое место – не растет дельный куст! – Ижна потягивал больную спину, устраиваясь поудобнее.

– Ржавицы почти нетуть, так – крошки, конопля – тьфу! – поддержал друга Пир. – А у нас – во какая: за Десной – железо, за Днепром – туры на лук!

– Захотел бы – и из лося сделал! – завелась Стреша.

Ижна с Пиром ухмылялись на непонимающую молодку, а она не смолкала:

– Чем дуб не хорош? Туточки зверя стоко, что и я палкой набью, токмо собирать у нас некому – разве што Свете!

– Не горячись, дочка, – вяло попросил Ижна.

– Как не горячись? Я прутов приволокла – где они?

– Сожгли, дочка, нет там кудели – одна костра. Надоело пустое теребить, посиди сама… – завершил разговор Пир.

– Щас бы сидел в Поречном и теребил как милок! – злилась хозяйка.

– Вот еще!

– А што, мечом бы все ездил махал? Молчишь? Теребил бы без слов!

– У нас стебель – во! А тут… – В первом случае Пир на больной руке показал запястье, во втором – мизинец.

– А если овечек завести? – вмешался Козич.

– А вот съездь со Светояром и прикупи овечек! – отрезала Стреша.

– Поеду, коль возьмут! – по-мальчишески твердо ответил Козич. – Сыз, поедешь со мной? – Сыз отвернулся: и слушать не хотел. – Трусый! – уколол его Козич.

– Старый он, а не трусый, не приставай!

Сыз пошел в дом, громко завывая непонятное, будто не найдя достойных слов для ответа.

– Не надь овечек! С козочек шерсти хватит… – рассудила молодая женщина.

– Пойду гляну на них… – вызвался молодцевато Козич, вешая меч на пояс и беря сулицу в руку.

* * *

Светояр застал Синюшку за разговором с Проткой. Подошел Лесоок, предложил присесть. Уселись. Долговязые мерянские девки, как по команде, собрались посмотреть на Светояра.

– Взял бы какую-то к себе – у меня приплод дюже лихой! – с улыбкой предложил Лесоок.

– Стрешка не разрешит, – отшутился гость. – Да и есть тут у тебя… Такожде без нашего с тобой хотенья в жинки норовит.

– Змечал иной раз… Потешно мне… А ну кыш! – гаркнул понятным всем тоном главарь на глазеющих красавиц.

– Не пойму я, – проговорил Светояр, – не разберу: какая рожала из них? Ваши все – как девочки! Толстух-то нету… У меня Стрешка с одного дитяти уже не та. Зараз видно, что баба.

– Я за твою Стрешу этих всех отдал бы! Может, сторгуемся? – в который раз предлагал в шутку Лесоок и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Ну, мы тут готовы. Как вы?

– И мы тоже. Дождь закончился. Можно ехать хоть завтра.

– Хорошо, тогда утром на реке встретимся. С тобой сколько людей будет? – спросил вождь.

– Ты же знаешь моих. Все – в своей воле… Думаю, еще двое… А с тобой?

Лесоок прикинул в уме.

– Тоже двое… Мало, конечно. Торг при своих мужиках – ладней. А где взять?

– Этого возьмешь? – Светояр указал на рыжебелесого крепкого мерянского мужичка.

– Вред от него. Он – как враг мне! – расстроился вожак.

– Сколь смотрю на вас – чуть верещите. Настоящей ругани не слышал ни разу!.. Терпеливый у тебя народ.

– Грезится тебе. С чего ты взял?

– Как же? Говоришь: Юсьва – как враг… Ты хоть врагов-то видал?

– Все я видал, – что-то вспомнил Лесоок. – Но согласен с тобой: народ у меня хороший. А Юсьву пошто брать? Управимся как-то.

– А вдруг что с нами по дороге содеется? Вдруг зело с возвращением запоздаем?.. Он туточки главой без тебя станет!

– Верно, лучше возьму… Но вред от него всюду: снюхался опять с чертовкой Милье!

– Присмотрим. У нас – не у вас: рука не дрогнет! – решительно пообещал Светояр.

– У нашего люда руки тоже не дрожат. Просто мы человека бить не привыкшие.

– Мы – привыкшие! – успокоил Лесоока друг, отводя глаза в сторону.

Попрощались до завтра.

– Синюшка, останешься или пойдешь?

– Останусь.

Светояр отправился домой. Ходьбы – десять сороков шагов по широкой тропе через лес. По ходу взирал из темноты лесного днища на сплетенные ветви высокой и сумрачной чащобы, где белым светом мелькало далекое и совсем маленькое небо. Оно в Залесье – будто часть совсем иного мира, будто существует розно с великим лесом и не видит маленьких обитателей нижнего, властного и обстоятельного царства. Люди под ним чувствуют себя детьми тени и братьями-сестрами живого разнообразия вокруг – будь то сильное древо, красивый куст, упорный волчище иль невзрачная, серая, но на редкость плодовитая мышь…

Увязалась за Светояром мерянская баба. В леске перед речкой выбежала наперед, скинула через голову холщевик. Отступала задом, не торопясь, глядя на мужика страстными – будто дурными – просящими глазами. Он, конечно, ее узнал – давно звала уединиться, твердила имя Уклис, угрожая что-то рассказать про нее. Светояру очень это не нравилось – даже просил Лесоока как-то вступиться. Тот смеялся и, приговаривая шуточки, отказывался: мол, тут я тебе не подмога… На деле же – говорил с прокудницей, но без толку. А эта цеплястая молодица уже выучила немало русских слов для приставаний.

Светояр дошел до голых грудей.

– Пусти, дура.

– Я хочу! Бери.

– Уйди, сказал, не то вдарю.

– Скажу жене про Уклис.

Светояр залепил пощечину приставучей бабе. Она упала и заплакала. Мужик подошел и поднял ее. Она тут же бросилась к нему на шею, крепко прижимаясь грудями.

– Уйди ты! – Он снова ее оттолкнул и пошел встревоженный домой.

* * *

– Завтра решили ехать, – объявил Светояр, войдя в хату.

– Осторожно там! – волновалась Стреша. – Впервой так далече.

– Как немочь – так ехать! – сетовал Ижна. – А где Синюшка?

– Синюшка будет завтра от них.

– Я тоже еду, – подошел к Светояру Козич.

– Зачем ты?

– Надо посмотреть вокруг. Мне есть што показать вам.

– Што же? – удивились переселенцы.

Козич пошел в одрину, молча оглядывая всех.

– Может, съездить за Дубной? – предложил Пир.

– Не успеем, – размышлял Светояр, – а надо бы.

– Сколь народу будет? – поинтересовался Ижна.

– От лешаков вроде четыре, да нас трое-четверо. Ты, Ижна, останься со Стрешей: в случае чего – будешь кормить.

Пожилой мужик с понятием согласился.

– Чего он там показать нам хотел? – с нетерпеливым прищуром поглядывал с сторону одрины Ижна. – Идет, мудрец, цветет зоряным пламенем.

Козич принес плоскую дубовую коробочку с резными бронзовыми петельками. Коробочка была темного цвета размером в полторы ладони. Даже ее обечайка вызывала изумление искусной работой. На ней что-то было написано.

– Ну, показывай, кантюжник-коробейник, что там? – торопил отчего-то загоревшийся больше всех Ижна.

– Токмо Синюшке не сказывайте – опасаюсь я… – волновался Козич.

– Брось, чего тебе Синюшка? Открывай же скорей! – не утерпел Светояр.

Козич открыл створку, и все увидели дивное золотое перо.

– Дай подержать… – Стреша дрогнула голосом.

– Конечно, возьми, девочка, – разрешил Козич, и выражение его лица точно соответствовало определению – как пламень.

Женщина взяла смуглыми, крепкими пальцами сияющее яхонтами украшение, сорвала плат и к упавшим на грудь черным, как смоль, длинным волосам приложила золотое диво. Ах!.. Все затаили дыхание и, не шевелясь, смотрели на нее. Да!.. Что со Стрешей? Вот это красавица: нос, губы, рот, глаза, подбородок – ровно гордая молодая княгиня!.. Светояр сбоку смотрел на свою жену мерцающими глазами. Козич любовался ими обоими и был очень рад.

– Дай-ка, хоть издалече… – Не отводя взора от диковины, просовывал руку между тел Ижна. За ним тянулся Пир. Сыз ждал, когда Стреша поднесет и скажет: «Посмотри, Сызушка…»

– Вот, хотел продать, когда поедем… – сказал, насладившись общим восхищением, Козич.

– Ой, ты что! Миленький, дай нарадоваться!.. Сызушка, посмотри, что Козич продать захотел!

Сыз боковым зрением окинул вещицу и произнес:

– Да, не наша работа – тонкая и долгая.

– Как скажет Стреша, так с пером и поступим. Токмо Синюшке не говорите, а то умыкнет и продаст… Ведь дюжину добрых коней за этакую красоту выручить можно!

– Где ж ты его прятал до сих пор, нешто в одрине?..

– Три года?..

– С Десны с ним шел, а нам не сказал?..

– Ну и Козич, ай-да Козич!

– Нет, красу такую – дюже лепую – в торг никак нельзя пустить!..

На ночь покушали овсяной каши, вареной оленины, попили брусничного взвара. Засыпали в раздумьях о завтрашней поездке. Хорошее расположение духа вселяло надежды. И маленькая девчушка, перед сном наглядевшись в глаза склонившихся над нею мамы и папы, тихонько сопела, через короткое время делала глубокий вздох и, не просыпаясь, бесшумно переворачивалась на другой бок. Пес-трехлеток, после драки расставшийся со сворой и среди ночи прибежавший со звериной гулянки в свой двор, принялся, задыхаясь, крошить белыми зубами оленьи кости, потом улегся под дверью одрины, вдыхая успокаивающий козий дух…

Переселенцы обживали новое место, имея из домашней утвари лишь котелок, иглы, два кремневых огнива да в пух рваную одежду. Зато с оружием все обстояло хорошо: железные наконечники для стрел, большие копья и маленькие сулицы, почти у всех – мечи, ножи, броня, шлемы, снятые с павших и убитых лошадей металлические застежки, кольца, пряхи, неиспользованные до сих пор целые серебряные гривны и резаны от них. Малые кусочки серебра променяли недавно на ткацкий стан хорошей работы. Тонкостями обслуживания его овладел Козич: усидчиво поправлял он рядки многочисленных нитей, с радостью обеспечивал семью серо-бурыми полотнищами…

* * *

Эти кромы привезли из Булгара и купили их у булгар – в бытность тех в мерянском лесу. В булгарских краях сами здешние обитатели еще не бывали: туда – из-за расстояния да многочисленных опасностей – нелегко было доехать.

На востоке земель мери худо-бедно теплились торжки, устраиваемые восточными купцами из Итили. В столице Булгарского ханства глубоко обжились арабские и иудейские торговые люди, заправлявшие торговлей Камско-Волжских земель с южным Хвалынским морем и далее с персами. Лесные края Булгара манили поначалу негоциантов разных мастей. Но многовековое торжище вытесняло некачественные изделия, выводя уровень торговли и ремесла на очень высокий по тем временам мировой уровень. Тянувшиеся туда со всего света солидные купцы определяли планку качества, предъявляя к товару весьма и весьма строгие требования.

Пушнина, воск, рабы – превосходные!.. Изделия ремесленников – нужные и долговечные!.. Украшения – по-восточному ослепительные!.. Товар качеством похуже тоже находили сбыт, и незачем было упрашивать иудеев или персов приобретать его за бесценок. Снаряжались караваны в Ростов, Суздаль, муромские, мещерские или мерянские леса – туда, где уже действовали менее прихотливые торжки. Все, что не находило спрос в Булгаре, там шло нарасхват… Справедливости ради следует напомнить: Муром, Ростов, Суздаль больше клонились в торговле к татарам, нежели в сторону далекого Киева. Тем паче, что стольный град русичей сам взорами прикипел к Греции, алкая наживы, а не укрепления связей с утекающими от днепровской власти северными городами. Конечно, предпринимались попытки исправить такое положение, но до того действия Киева были неуклюжими, что только сильнее разобщали родные вотчины. Киев, руководствуясь интересами больших мужей, последовательно выполнял их честолюбивые прихоти и утолял спесь, даже в ничтожной степени не учитывая чаяния смердов. Земля в широте своей платила государству тем же.

Население бродило в поисках лучшей доли. На востоке заходило в Дикое Поле, но стремная и неспокойная жизнь по соседству с кочевниками мало кого прельщала… На юге – военная зона, не позволявшая укорениться основательно… На западе господствовал прокиевский государственный уклад… Лишь на север вели относительно безопасные пути-дорожки, обещавшие труженикам покой. Не боясь сурового климата, славянская молва тонкими струйками сочились в Залесье.

Привычка благородных верхов мыслить в поисках решения общих проблем таким образом, чтобы наперво обеспечить свое, близкое, вела к тому, что в нижних пластах соплеменников царил самотек по принципу: все как-нибудь перемелется… Вот и возникали у смиренных русских кромешные ситуации. В неустойчивом положении, когда бурлит мутная вода, зрячими остаются поначалу лишь те, кто исподволь начал смуту. Но вскоре плотность ото всюду приносимой грязи становится такой, что слепнут и мутари. Тогда судорожно ищут в земле урядника – того, кто успокоит народ, накажет виновных, обеспечит «наряд» – то есть вернет хотя бы туда, откуда с таким трудом ушли…

…История молчит, устно-эпические сказания не доносят до нас обстоятельств того неуклада и кутерьмы, а также причин, из-за коих активизировались у нас варяги, или отчего явилась к нам варяжская опричнина. Куда более вероятным выглядит первое – активизировались, живя до этого где-то рядом и набираясь сил, ратных умений, выжидая счастливый момент для экспансии. Но здесь нас этот вопрос не интересует…

Бесконечное отсутствие славной дружины у стен Киева не могло не привести к соглашательской политике с упорными, дикими печенегами, перекрывшими распространение славянского государства на юг. Предпосылки развития тюркской силы – сиюминутная выгода от торговли и расселение печенегов в русских землях. Так Киевщина делается крайней уже с двух сторон. А Киев – это уста русской земли, питающие все остальное тело. В перспективе замаячил перехват Днепра и выхода к морю, многовековое удержание их в стороне от русской власти. «Днепр – Черное море» – эдакая водная артерия восточного славянства, связывавшая его с большей и умнейшей цивилизацией, коей, без сомнения, была тогда южная Европа.

Менялись форма собственности и налоги. Это вторая причина, по которой растущий русский мир двинулся в Волго-Окское пространство. Плюс еще похабное исполнение дружиной государственной задачи по упорядочению Земли, отсутствие контроля со стороны высокого стола, а также объективная внутренняя нелюбовь низа к властвующим шустрякам… Единичные случаи доброхотства тонули в массе безнаказанной лихости.

А ведь не было еще, прости Господи, крещения Руси! Первый плод сего таинства предстанет из наслоений веков взорам потомков величественным деянием лишь на Куликовом поле. До него была пора мучительного обретения себя новых, иной своей ипостаси. Только после праведного разгрома окаянных полчищ в 1380-м году христианство встанет в полный рост, восхитительным великолепием высветит серую, обыденную жизнь народа. Только тогда частые и яркие вспышки его путеводных огней превратятся в благость, в назидание, в народную религию и в веру каждого. А ведь с 988 до 1380 года четыреста лет! Четыреста лет раздробленности!.. Нет сомнения в том, что до подвигов Донского, Алексия, Сергия Русь не была и вполовину православной… Это не сюжетное отступление – это маленький штрих в судьбы живших тогда, чуть-чуть проясняющий помыслы и устремления наших великих предков…

Основное внимание на западе булгарские купцы уделяли залесским городам – Ростову, Суздалю, Мурому… Что-то перепадало им и в сельской местности. Булгары, аборигены, славяне устраивали обмен товарами в более или менее удобных для этого точках: среди поля, леса, вблизи какой-нибудь речки. Случайные торжки впоследствии иногда превращались в городища. И тогда окрестных жителей за высокими стенами не ожидала опасность вдруг проснуться рабом, всегда существовавшая благодаря соглядатайству булгарских купцов, наводивших кого надо на присмотренный в лесу поселочек…

* * *

Сутра народ потянулся на берег речушки. Мерь женскими голосами посмеивалась, мужскими – бубнила и скромно недовольствовала. Подъехали русские. Меряне уставилась на них – норовистых и красивых, больших и очень не похожих друг на друга.

– Эх, девоньки, сейчас спрыгну с коняшки и никуда не поеду! – дразня, грозил мерянкам сухорукий Пир.

– Тут Синюшка ночевал… Помоложе тебя будет! – стреляя беспокойными глазами, громко прокричал Козич, объятый внутренним порывом, возникшим от смены обстановки. Светояр, видя на себе взгляд дурной мерянской бабы, встреченной накануне, помалкивал. Лишь когда подъехал к Лесооку, опять спросил:

– Нешто, друже, деть ее некуда?

– Дену, дену, – рассмеялся Лесоок, успокаивая друга. – Я ее Кроути отдам-сменяю-подарю: у него на поле ясный пламень ее стухнет! И к Уклис будет поближе – к противнице своей…

Вождь опять засмеялся, косясь на Светояра, а тому совсем не до смеха было. Оглядев народ, он спросил:

– Где наш пропащий?

– Тут где-то. Как вы, все готовы? – твердо нажимая на «г», поинтересовался мерянский вождь.

– Мы готовы… Ну, пошли помаленьку? – отозвался Светояр.

Без долгих проводов втянулись в комариную чащу плотного леса. Путников догнал Синюшка. За ним увязался песик, которому все равно было, где бегать. Звали его Бранец, и слыл он большим другом Синюшки. Потому-то последний и не стал гнать его назад – все равно домой не побежит.

– По полю-то дорога будет? – спросил вошедший в строй Синюшка.

– Не сразу… – ответил кто-то из мерей, идущих впереди.

– Как тут можно чего-то запомнить? – не задал вопрос, а удивился Пир.

– Не будь гнуса, я бы ходил туточки хоть всю жизнь! – Укрыл продырявленной тряпицей лицо и голову Синюшка. Мерь шла молча, зорко вглядываясь в лесные просветы и чутко вслушиваясь в монотонное заунывное жужжание и посвисты ветерка. Рыже-белый Юсьва очень недовольно слушал русичей, перекидываясь фразами с соплеменниками.

– Только и иду, чтоб по полю широкому пройтись! Надоел мне лес – в грудь давит! – жаловался тем часом неспокойный Синюшка Пиру.

– Да, по полям я тож томлюсь… Подохнуть бы на Десне… Ан, вспять грянуть с нашими всеми грехами уж не удастся.

– Летом-то можно через кривичей, прихватив с собой хоть вон того… – Приглядывался молодой к проводникам.

– На Десне тож лес водится, токмо стар я стал… – словно не услышал сказанного Пир. – Все едино к людям придется идти. А кому я там нужен?

– Мне еще без споров невмоготу – не можется во чреве!.. У нас – то с тем поспорил, то с этим. У того взял – этому отдал; с теми водись – тех сторонись… А тут – все одинаково и без исхода.

– Ты – молодой, запросто все поправишь… Три раза успеешь поправить еще.

– Я вот Светояра не пойму: живет тута, как у себя дома.

– Спокойный он и мудрый. Не суется ни во что – все само к нему идет. Учись, сынок.