Текст книги "Первый великоросс (Роман)"

Автор книги: Александр Кутыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

– А што, Протка, ты не речешь о Лесооке? – Женщина молчала. – Эта пташка только сейчас че-то пела – Ле-со-ок!..

Протка досказала:

– Все думают – клад у Лесоока.

– А где Лесоок? – спросил теперь Синюшка у Стреши.

– А што он мне – муж? Не доложился и ушел… А златишко-серебришко Милье уволокла! – Стреша понимала, что ростовцы в тупике, и, улыбаясь, добавила: – Лес – широкий, уйти есть куда, а мне не знамо!

Сыз рядом радовался… Но тут Уклис стала опять что-то говорить.

– Толкуй скорей, не молчи! – поторопил Протку муж. Протка замялась, потом перевела:

– Клад у Лесоока. С собой он его не понесет. Верно, тут заново спрятал.

Синюшка наблюдал, сколько слов говорили обе финки – на сей раз, вроде, одинаково. Стреша со спокойным презрением повернулась к Уклис:

– Че ж я тебя пустила-то, гадюка? Убила б тогда – на одну змеюку было б меньше!

Стреша потерла кулачком ручку меча, потом оглядела, посмеиваясь, Синюшку.

– Вы што, бабы, не разумеете? Возьмем их богатейство и съедем в Ростов все вместях! – начал он было уговаривать своих.

– А эти соколики просто так, што ли, приехали? – язвенно спросил Сыз.

– Ух, молчи, дед, не суйся! – нервно взглянул на мешавшего старика Синюшка.

– Че ж тебя единого слушать, такого голосистого? – заартачился Сыз.

Дружинники посмеивались. Улыбнулся вымученно и Синюшка.

– Если свежая хоронушка, то в лесу ее будет заметно! – предположил захватившийся разбирательством Витей. – Но наперво туточки надо проведать. Мож, кто намекнет, куда лезть? – обратился Витей к хозяевам.

– Ты чужого не ищи! Езжай в свой Ростов! – резко сказал Сыз.

Витей зло посмотрел на деда.

– Ищите, мужички, везде ищите! В конюшенке, в баньке!.. – распорядился пожилой ростовец. – Тут чего есть? – указал Витей на подызбицу. – Ну-ко, Коробец, тут глянь.

Коробец откинул тесаное бревно пола и полез вниз. Там должен был лежать малый остаток серебра русичей – и половины копыта не будет – да Стрешино золотое перо. Хозяева сидели, не шелохнувшись. Синюшка замялся, стоя над лазом.

– Горшки, посуда… Дайте светочь! – попросил снизу Коробец. – Ничего такого нет… – вылез дружинник. Синюшка поглядел на баб – те, вроде, едва заметно удивились. Сыз сидел весьма довольный. Синюшка понял, что старик все перепрятал, но промолчал. С деда спроса нет – все равно ничего не скажет, а виновным в его смерти быть не хотелось… Дальше четверо мужиков облазили все, и все перевернули вверх дном…

* * *

Возвращавшийся Светояр встретил одинокого, измученного Юсьву. Тот загнанно брел по лесу.

– Сгинешь, Юсьва… Не ходил бы никуда… Хошь – прыгай ко мне назад? – Показал на место позади себя.

У Юсьвы особого выбора не было. Он залез на круп безразличной коняги, которая поперла двоих.

Не прошло и получаса, как столкнулись с дюжиной воев, возглавляемых Капем.

– Ну и встреча! Ты же в Ростове? – догадался обо всем Капь.

– Ясно, почему меря сошла! – озвучил догадку Додон и, улыбаясь, глянул на своего друга.

– Теперича куда твой путь лежит? – всматривался во второго седока Капь.

– Домой… – буркнул Светояр.

– А эти далече тяганули? – спросил Капь.

– Не ведомо мне.

– Эй, двое, за ним ехайте! Да смотрите – доставьте непременно!..

За Светояром и Юсьвой увязались сзади двое, остальные полетели собирать дикарей.

* * *

Племя не расходилось. Шли быстро, все время подумывая, не пора ли встать.

– Пошли, пошли!.. – гнал Лесоок.

Тук не отходил от вожака, о чем-то думал и молчал. Молчал и Пир. Лишь слышался глас Лесоока:

– Идем – сколько сможем! Только ночью встанем!..

Сильно устали от быстрой ходьбы старые и бабы с животами. Лесоок попросил Тука отвернуть с ними в сторону и разбить стоянку. Велел через пять дней возвращаться на старое стойбище… Потом приказал Пиру с тремя крепкими мужиками и четырьмя женщинами идти вперед, а сам с тремя соплеменниками решил сделать огромный крюк – дабы завтра-послезавтра вернуться в потай к старикам. Если, конечно, не нападет зверь или не настигнет погоня… Лесоок мыслил: коль за ними уже идут – будут сбиты с толку… Очень переживал за стариков и отяжеленных женщин. Они безоружны, беспомощны, а Тук – хоть велик телом, но слишком молод и мягок…

* * *

Светояр, спустившись возле дома с лошадки, почувствовал себя смертельно обессиленным. Ноги не держали, в глазах плавали точки, тошнило от голода.

– Светя! – подбежала Стреша к порогу. Увидела за спиной мужа ростовцев, шепнула:

– Ты зачем вернулся? Уходил бы…

– Силы нет, птаха моя… Дай воды…

– Может, поешь?

– Взвара испью и чуть хлебца помякаю. Мочи моей конец пришел…

Ягодка попыталась взобраться отцу на колени, когда он макал в мису с кисловатым питьем куски серой лепехи. Посмотрел сверху ласково на дочь, даже не пытаясь привлечь ее к себе из-за усталости. Светлой улыбкой извинился… Стреша зачарованно глядела на него. Он положил ладонь на детскую макушку. Девочка уткнулась носом в стегно. Отцовская длань покрыла всю головенку дитяти. Сыз торился ему и вздыхал, глядя на Ягодку.

Стреша стянула с мужа сапожищи, и уставший большой человек завалился на печке…

В дом зашли дружинники, удерживая перед собой Юсьву. Протка сказала ему, что Уклис в стойбище, он было собрался встать, но дружинники остановили:

– Нет, ты сиди, родной.

– Сейчас приведу нашего голову – дознаемся, кто вы есть.

Никому из хозяев не хотелось с ними переговариваться. Уже устали от них. В глазах лесных жителей они были ворами и разбойниками… Ждали от будущего нехорошего.

Вскоре пришли Витей, Синюшка, кто-то еще. Допрос, устроенный Юсьве, Светояр не слышал: спал тихим и провальным сном…

– Ах, ну вот и сам пожаловал – искать не треба! – приветил финна Синюшка.

Юсьва сидел безразлично, в голове прокручивая разные выходы. Но что-то надоело находить отговорки: только надумал, как обставить дело со Светояром, а тут вот снова тщись, ломай голову заново… Что за година наступила, кто в сем виновен?.. Были ли дни в жизни сложней? – Да вроде и нет…

…Как-то давно с ребятами и девочками устроили тут недалеко спор, какой зверь ловчее перемахивает с ветки одного дуба на ветку другого. Вспомнили белок, куниц, рысей… Вдруг в чьей-то голове родился вопрос об умении самих ребят повторить действия проворных зверушек…

Кикло – заводила и самый отчаянный тогда в их компании – выдал полет с одной ветки на другую через прорешину на верхотуре. Приземлившись на сучище пузом и цепляясь за все, что было под руками, он удержался на большой высоте, повис, не упал… Остальные паробки стояли внизу, смотрели и благоразумно подмечали, что векша имеет коготочки и может, не опасаясь, соскользнуть – в случае чего… Из всех лишь сорванец Кикло решится попробовать…

«Почему Кикло может, а я нет? – думал подросток Юсьва. – Чтобы понять, надо содеять то же самое, а потом глядеть на друзей под углом другого внутреннего знания… Тогда, возможно, и нелюбовь с завистью к шустрому братку пройдут…»

Влез туда, где от дуба отходила уже опробованная ветвь, пополз по ней на заднице, свесив ноги… Хорошо взбираться, охватывая руками толстенный ствол неподвижного дуба. А когда ветка под тобой тоньше тебя, чувствуешь всю беззащитность свою и зависимость от случая…

До места прыжка надо было еще ползти, но изначальный настрой куда-то пропал – сделалось жутко… Вернулся назад, спустился, обхватывая могучую лесину руками и телом, что-то кричал вниз про белок и ловкого Кикло, пытаясь остаться задорным… К братку почувствовал еще большую зависть и тайное недоброжелательство…

А где-то через год смелого Кикло посек кабан… Все бегали смотреть на мальца.

Он лежал еще живой, уставившись в небеса отуманенными глазами. Безумно водил ими иногда по сторонам… Ноги разбиты… порвано тезево…

Юсьва тоже смотрел из-за спин на месиво, испытывая страх за самого себя. Уверен был, что Кикло и смерть, и боль свою ощущает как-то иначе. Ведь он смельчак и храбрец!..

«Никуда, никогда не полезу, если там опасность!..» – решил тогда там Юсьва…

– Очень разуменный человече сидит перед нами! – Синюшка осматривал остекленевшего финна, который понимал лишь некоторые русские словеса.

«Кажется, русские состоят из одних Кикло: такие же смелые и неприятные прытью…». Потом донесся голос Протки:

– Скажи им, Юсьва, где клад.

– Я не знаю… Мы его не нашли… Наверно, Лесоок перепрятал… – произнес он безразлично.

– А куда может пойти Лесоок?

– Не знаю… – честно отвечал финн.

Поднял глаза и смутился от множества взоров, обращенных на него. Среди всех выделил яркие очи Стреши. Собрался с духом. Уже не было так страшно и тускло. Только в груди – холодок безысходности и недостижимости покоя…

– Ведь ты знаешь лес… Они просят поискать место клада.

– Лес – велик… Где ж искать?..

Мельком глянул финн на Стрешу: «Ох, как смотрит русская!.. – Опустил глаза на ее грудь, на руки. – Если бы не этот зряшный кожушок на ней… Как хороша!..»

– Я не видел Лесоока уже два дня… Куда он скрылся – не знаю… Сокровище наше сам никогда не видел… У нас люди недавно ушли – может, они все и забрали…

Протка пересказала услышанное.

Синюшка очень отчетливо почувствовал себя виноватым перед всеми и вознегодовал всей силой на говорившего неутешительное Юсьву… Его слова озвучила Протка. Чувства к ней не было никакого… Резко ощутил никчемную бездну потерянных тут, в лесу, лет… На него прямо давило недовольство обозленных ростовцев. «С такой противной молвой – а на меня недовольствуют!.. Выбраться бы как-то отсюда да и махнуть по-новой на Десну… О, боги, ведь Светояр это недавно и предлагал!.. Где же Пир с Ижной?..»

Синюшка стоял возле Протки, глядел на Витея и Юсьву. Как хотелось ему завыть – даже когда глубину вины своей до конца ощутить не желал. Гнал мысли о том, но они наплывали, и молодец оттого делался злее…

Витей стал рассматривать вещи в доме. Подметил отменный колонтарь и оружие – верно, таких мало в Ростове… Колы мелкие, плотно посаженные… Железо мечей бликающее, добротное – хоть ему, заметно, много летов и зим… «Пустым поход не станет!..»

– Будем ждать Капя – помогите, боги, ему удачей для всех нас!.. Пойдем вечерять, браты! – проговорил, вставая, Витей.

На улице оставил для догляда двоих, пообещав потом сменить. Синюшка вызвал на улицу Протку и заставил говорить все, что знает. Она и сказала, что ведала. То есть ничего…

* * *

– Нету мери, нету ихних баб! – сетовал Коробец братам, собравшимся в доме.

– Эта вот есть – с мечом на пояснице.

– Да, та хороша – ладна и молода! – ейный мужик на печи валялся.

– То верно, что и есть валява, от лешень этих дремы набравшийся.

Синюшка услышал их разговоры и отошел в сторону.

– Там, в леске, есть еще дородная бабища. Словом, старшинская жена.

– Она же на сносях?

– Ну, как-то управимся… Не то погодим годинку – разбременится!

– Да, хороша баба с молоком! Эх!..

Если бы Синюшка не знал тех людей, о которых велась речь, тоже поучаствовал бы в распаляющих беседах. Сейчас же решил, что неможно. «Если б налететь на незнакомцев – лучше иноземцев – победокурил бы и я всласть! Повспоминал, понарассказывал бы!.. А тут – и думать-мыслить не могу… Эти дитки лесные стали, вроде, и не чужими… Ижну убили… Ох, как жалко…Пир помер непонятно как… Потом у них самих раскол был… Эх, мама, научила бы ты меня мыслить в таких неувязках! Все по-мужицки делать могу и разуметь. А когда нутро съежилось – ищу тебя средь бабьих лиц!.. Ведь была же ты когда-то? Кто-то в тереме тебя тешил?.. А мож, кто и терзал тело твое?..»

Синюшке стало плохо. Вроде того случая, когда входили в Ростов-град…

Он вышел на улицу. Сыпал снег с дождиком. Посмотрел в движущееся свинцовое небо. Влажный ветер, несущий мерзкий осадок, трезвил. Мутота в утробах проходила. Ум стал ясен, как божий день… Синюшка ощутил свою крепкую стать, пальцы вцепились за поручень сходней. Мурашки от сердца поскакали к членам… Вот уже и стекающая влага не холодит лицо… Задумок нет, но есть ясность в голове и в душе. Знает точно: никому ныне не хочет беды! Себе не желает грязной выгоды и не алкает объединиться с каркающими молодцами… «Люблю изгиб линии от верхушек этих елей… Люблю Бранца… Люблю своих, а они – смертные… Те, кто сгинули, из-за чура, непременно, смотрят на меня!..»

– Што вы, братки, удумали после такой дороги к бабам лезть? Можно и от позора не опомниться!.. Разумею, что наперво надь с серебришком разобраться, а Капка не сего дня, так другого приведет полк лешачек.

– Че, их там много? – спросил, зевая, Коробец.

– Немало… Кровушка у многих зело густа! – знающе обещал с подлым ликом Синюшка.

Витей словами мужичка остался очень доволен.

– Сломаем Лесоока – пригласим его на наш русский пир! А заплатит он сам, браты!

Валясь на лавки, ростовцы похотливо щерились.

– У меня и намек теплится в головенке: надь пощупать кой-кого! – поманил идеей Синюшка.

– Этого пантуя на печке?

– Его, ха-ха-ха!.. Кто со мной в следующий наряд?

Желающих не было, и Витей отрядил к Синюшке кого-то указом.

Настало время заступать на пост. Синюшка с напарником поменял первую пару, когда над лесом воцарилась тучная мгла.

– Негоже нам мокнуть на улице. Пошли в дом – побалакаем, с кем надо.

– Не велено нам. Стой и ты.

– Дознаться я должон у Светояра чего-то. Хошь – стой. Я выйду скоро.

Синюшка борзо открыл ногой дверь, пяткой затворил.

– Светояр, ты все не проснешься? Вылазь, што-то толковать стану.

– Головенку твою зряшную отшибу, если слезу.

– Тогда слухай тамо.

– Лезь, не дури! – поддержал догадливый Сыз. – Все ж Синюша нам не чужой.

– Тебя чего, дед, бред долит? – изумленно вопросила Стреша. Юсьва привстал на лавке, готовый слушать.

– Реки, Синюша! – утишил обстановку старик.

– Хотел я съехать в Ростов, поступить в дружину, а для того соколиков надь наперво умащить барышом.

– Благодарствуем тебе, милок! – не доверяла Стреша, но все остальные насторожились и молчали.

– С хоронушкой серебра тут, видно, што-то приключилось – мне се не ведомо, ну и ладно! – занервничал Синюшка. – Ведаю суть: бедокур завтра пойдет туточки великий! Не спасемся никто! И бабам сором…

– Ну а ты какого рожна ермолишься с нами?

– Помолчи, Стрешка! – одернул жену Светояр.

– Я только заступил постоять. Надо сейчас – не думая, не гадая– сходить, сходить!

Напарник открыл дверь, поглядел.

– Заходи, брат… Вот тут есть наметка, где богатейство лешаковое имать следует!.. Заходи, не студи, ну?..

Синюшка пошел закрывать дверь, протянул руку к воротине и вдруг ударил дружинника клинцом в грудь. Тот и моргнуть не успел, как ввалился замертво в дом. Синюшка зыркнул на всех:

– Думайте шибче! – И выбежал во двор осмотреться окрест.

– Ждал я, надеял себя умишком его… – заговорил в доме про Синюшку дед, вперед всех сбираясь и от надежды не умолкая. – Ухлиса – брюхатая: премного претерпит от лиходеев, ой!..

Все происходило очень быстро. Брали нужное, одевали колонтари.

Вошел Синюшка и, укладываясь, подбадривал Кона. Светояр руководил сбором.

– Юсьва, беги мышью за Уклис – заберем с собой.

– Куда заберем? Ошалел, што ль? – Стреша встала грудью перед Светояром.

– С собой берем! Не случай это – штоб оставаться ей! – отпихнул жену мужик.

– Как знаете… Себя держать боле не стану! – решила уверенно Стреша.

– Возьмем колонтари, потом в лесу укроем… – Синюшка был ясен.

– Што надо, я взял! – объявил шустро Сыз. Уразумели: дед все сделал с толком.

Закутали детей потеплее. Пузатая Протка связывала узлы. Стреша собрала снедь. Все косились на лужу крови под дружинником – она растеклась прямо возле порога.

Выйдя из дома, увидели ковылявшую Уклис и Юсьву.

– Веди, Синюшка, их к Холодному логу! Я догоню.

– Ты куда, за лошадьми? – спросил тот Светояра.

– Лошадей не берем – след глубокий, да и не время им!..

Светояр тенью юркнул в сторону второго дома. Пробрался к крыльцу, выглядывая сторожу. Предательски позвякивала кольчуга, но ветер гуляньем по верхам дерев глушил все в лесной округе.

Со стороны дома, где сено и часть лошадей, бродил сгорбленный страж. Светояр открыто, раскачиваясь, пошел ему навстречу. Тот порассудил: кто-то из своих, у коих кони с той стороны дома, – полуночник явился за охапкой сенца… Ждал словца от невидимого соратника, но получил нежданный нож под бороду. От эдакого удара и не всхлипнешь!..

На сене кто-то, скорчившись, спал. Светояр молнией припал на колено и повторил удар. Подходя к ростовским лошадям, вздрогнул от тихого лепетания Юсьвы. Финн пришел по зову вдруг полыхнувшего сердца на помощь.

– Вяжи поводья к хвостам!.. – Заметил, что Юсьва в колонтаре и при оружии. – Коли ненароком выбегут тати, руби ноги коням! Себя не жалей – руби до последнего! – Светояр внушительно сопровождал слова движениями рук, но лишь небу ведомо, понял ли что мерянин… Русский оставил подельника и прошел за домом к лошадям, оставленным там.

Работа по упряжи вереницы долгая, но важная и обязательная… Во что бы то ни стало надо увести четвероногих куда-то… Наконец, вскочив в седла, мужики потянули цепь животных. Лошади обнюхали зады друг друга, поплясали, но поверили людям. Мало-помалу пошли, фырча и ухая.

К концу связки заржал ретивый конь, забычал, закрутился. Погодя успокоился… В лесу – ветер. В доме стены толстые. Плотно заклинены ставни. Окно с пузырем – со стороны крыльца, а лошади прошли с другой – в противоположном направлении от уходящих к логу людей – и уже далеко…

Взбрыкнувший конь все же сдернул со своего хвоста повод. Какое-то время лошадка Перевяслы шла за ним, но в темном пространстве засуетилась, стала, придержав и четырех, привязанных сзади.

Светояр ехал впереди. Юсьва не отставал. Миновали Лысую гору, затем столбы пошли дальше, выбирая открытые места… В лесу в такую погоду не промышляет, не гуляет, не шелохнется ни единая животная тварь. Мокрые до нитки Светояр и Юсьва тянули и понукали по таявшему, сильно уплотнившемуся от дождя снегу горемычных животных. Но так надо…

* * *

Ватага Капя достигла первой развилки следов, разделилась надвое и устремилась дальше. Пятеро настигли Тука со стариками и измученными женщинами. Не мешая остальным сооружать вокруг себя завалы, бросили молодого поперек седла и поехали обратно к дому.

Капь с другими дружинниками обнаружили еще виделку. Делиться далее не было возможности – поехали по борозде к северу. Порешили: там места родней, где-то в той стороне и Суздаль-батюшка…

До темноты настичь никого не сумели. Бежавшие от них люди шли ненамного медленнее уставших, полуголодных лошадей… На ночь решили не останавливаться: глазели сверху под копыта коней, едва различая чернеющие лунки от прошедших ног…

Затемно обнаружили Лесоока. Забрали его и двух баб. Старого мужика, бывшего четвертым при вожде, трогать не стали – бросили одного на волю леса.

Утром он слез с дерева, взял в руку палку и побрел назад, сближаясь со своими, ведомыми Туком…

Оставленная без внимания третья часть племени с каждым поприщем ускорялась. Оглядывались и почти бежали… Достигли молодого ельника, плотно переплетшего густые лапы перед измученными людьми. Новый вожак Пир распорядился поджечь его – чтобы большой пожар отсек вероятную погоню, растопив под собой снег со следами, и огнем или пепелищем прервал русское наседание…

Группа молодого Пира все дальше уходила в лес. Сирые и беззащитные люди из народа мерь алкали лишь тишины и покоя. Когда выросло зарево за их спинами, они почувствовали себя вдруг по-настоящему вольными, всеми мыслями избавляясь от прошлой тревоги, от оставшихся позади русских голдовников…

…елки с треском сгорят, оставив выжженное, дымное поле. Пепел густо ляжет на едко пахнущую гарь. По контуру огромного пепелища останутся лишь толстенные деревья. Черное пятно будет копить силу для подъема нового – совсем другого! – леса. На месте бывшего хвойного царствия, так и не успевшего развернуться мощью, взрастут другие лесины – будут обгонять, плодиться и забивать скромные пушистые побеги, корешками цепляющиеся за бывшую вотчину их родителей…

Молодой Пир с молодежью встретил незнакомое племя мери и остановился. Постепенно смешались с хозяевами. Но вожак старался не позабыть место схрона племенного богатства. Только с ним Лесоок перепрятывал сундучок и колоды с ненужными побрякушками, указывавшими на их владетеля, как на вожака. То были памятки многих народов, живших или сквозивших в приокских и приволжских лесах…

* * *

Ростовцы из второго дома поняли свой просак, когда утром, еще затемно, кто-то из них вышел по нужде. Коней возле дома не было, и вышедший поднял тотчас всех. Нашли двух мертвых друзей – засуетились. Побежали: одни – в стойбище, другие – в первый дом, в котором нашли еще одного убиенного товарища. Принесли тело под ноги Витею и сообщили: «Они все ушли!..»

На рассвете обнаружили на опушке лошадей, стоявших возле одинокого дерева. Исступленно ругаясь, рыскали по лесу, пытаясь найти своих животных. Но к пяти хвостам пополнение не прибыло.

Витей взъярился. Сам сел на лошадь, прихватил четверых соратников и бросился по оплывающему снегу в погоню. Касаясь руганью всего, на чем свет стоит, обещался жестоко наказать лихоимцев.

К полудню от бешеной скачки изнемогли. Увидели двух сиротливых коняшек – прихватили. С ними погоня сделалась еще медленнее. Витей ругал уже самого себя – свои годы, усталость, сырой предвешний дух…

Переехав какую-то речушку, взялись преодолевать крутой подъем на вершину обрыва. Лошади вязли в глубоком снегу по брюхо. Сугробы, оставшиеся на склоне, топили людей и лошадей, но те не отступались.

Выбрались, стали смотреть, куда попали… Не в силах больше двигаться, решили бросить погоню, но углядели впереди меж деревьев своих коней! Дрожащими руками вынули из ножен мечи и бросились через широкую поляну к ним…

Когда ростовцы ползли в сугробах наверх по склону обрыва, Светояр и Юсьва, промокшие до последней нитки, холоду отдавали последние силы. Сильный озноб мешал мыслям.

– Надь оставить коней – иначе сгинем… А вроде и не хочется… А, Юсьва? – Светояр уже подумывал и о своем спасении.

Финн держал руки с поводьями возле груди, сохраняя последнее тепло.

– Да… – ответил он. Но только увидев, как спешившийся русич принялся развязывать ремни меж животными, догадался, о чем велась речь.

– Давай пересядем… – сказал Светояр и подвел к Юсьве молодую кобылицу. Тот, не слезая, перекинулся на другую, более крепкую спину. Светояр прыгнул верхом и приказал коням:

– Хоп-хоп! Пошли теперь, мешкотные, шибче!

В тот самый миг оглянувшийся Юсьва увидел ростовцев, выкарабкивавшихся на гору:

– Чу, Светояр!..

Русский кинул взгляд за спину и тоже заметил преследователей. Устремились в чащу, припав к лошадям.

Отпущенные животные чуткими ушами заслышали знакомые голоса и побрели на поляну. Хозяева бросились к ним. Ветер, гулявший на открытом месте, отнял у людей остатки сил. Они, собрав родимых, поняли, что продолжить гонку не могут. Хватило б мочи дотащиться назад и не замерзнуть!..

– Вот незадача, браты: и добычи нам нет, и самим бы не сгинуть туточки! Добраться надо в тепло – допреж смерти… – Витей вид имел очень унылый, понимая предстоящее.

Ростовцы – тоже не из железа. И дождь со снегом также сыплет на их головы. Боясь заболеть и сгинуть, решили поддержать силы проверенным способом: привязали крепко-накрепко к дереву коня, вскрыли ему артерию и напились горячей, живительной крови…

* * *

Когда Лесоока скинули наземь, к приехавшему отряду Капя вышли немногие.

– Точно, это вож.

– Гляди-ко, как зыркает по-хозяйски! – Ростовцы разглядывали человека, о котором в последние дни только и слышали и от которого зависел успех или неуспех татьбы.

– Кто это? – спросили у Тука. Булгарин помотал головой, показывая, что не понимает. Увидев обнаженный меч возле своего лица, побледнел и пустил слезу.

– Что вам надо, лиходеи? – вдруг спокойно и ясно спросил Лесоок. Ему, сильно замерзшему, помогли подняться. Удивились правильной русской речи.

– Не гоже быть в гостях, а стоять на улице! Заходите в дом, приючайтесь… – Лесоок, потешаясь, указал на крыльцо.

– Очень мудро молвишь, хозяин! – После «хозяина» дружинник засмеялся.

Вождь нимало не внял издевке. Проходя мимо Тука, сказал ростовцам:

– Тамо старухи сирые в стане… Отпустили б юнка к ним – для погляду.

– Пущай тоже обогреется… Отпустить успеем. Старухи не сбегут – а парень может! – рассмеялись дружинники.

– Я сейчас понял, братки, почему Игоря березками порвали! – Лесоок неистово осклабился. Что-то сообразивший Капь отвесил ему тяжеленную оплеуху. Лесоок споткнулся и ударился плечом в дверь. Лежал и зло смеялся. Капь с силой ткнул ему ногой в грудь. Закричала навзрыд высокая мерянка, которую привезли с вождем. Капь с горящими глазами распорядился отпустить баб к себе, а Тука тоже ввести в дом.

Пинками и затрещинами Лесоок с булгарчонком были повалены посреди просторной светелки. Ростовцы, схватившись за рукояти своих мечей, обступили их, едва удерживаясь от расправы.

– Была б твоя воля, ты и меня бы к березе привязал? – Капь сверкал очами на жалкого, но острого на язык вождя.

– Нет, не привязал бы: мы – не тати!

Большой ростовец, услышав ответ, опять вскипел, но еще удара не последовало.

– Что ж ты нас за татей лесных держишь?

– Посмотри на своих друзей – на кого они похожи? – поднял голову Лесоок.

Капю было противно на него смотреть. Чтобы не превратить допрос в избиение беззащитного, отошел в сторону и сказал своим:

– Расслабсь, браты. Торопиться некуда. Все одно Витея ждать… Послушай, лесное рыло! – обратился он к Лесооку. – Я с этими татями предел свой бороню, поганых окрест гоняю! Наши воровские лики немало клевцов острых и ненасытных с русской стороны отваживают!

– Что ж ты баб по лесу ловишь? – зло посмотрел на него Лесоок.

– Ах ты дитка смурной! – Капь подбежал к вождю, за шиворот подтянул к себе, уперся глазами в глаза. – Я за золотишком сюда прибыл, которое ты днями и ночами сбираешь у съеденных волками русичей и купцов, ехавших к нам. Сам ты тать, вор, пес!

Он принялся дубасить вождя кулаком в лицо, другой крепко держа, дабы не отпадал.

Ростовцы, видя неладное, подскочили к рассвирепевшему вою, схватили за руки, свалили на пол. Упал с изуродованным лицом и Лесоок. Капь продолжал уличать:

– Если б ты знал, паскудник, скоко мы нерусей приволжских в пучине утопили, чтобы тьму баб – и ваших, и наших – за море не уволокли!.. – Вепрем рвался к обидчику, но на нем висели. – Да коли б не мы, и вашего б брата на нивы Хвалыни и Хозарии переселили. Греб бы сейчас на посудине, узами опутанный!.. Что молчишь, морда деревянная?.. И не знамо, сидел бы ты тута у костерка – под титями своих баб!.. Ах, убью блуду!.. – Он порывался встать, но его успокаивали. – Пустите, пустите! – попросил он поспокойней, но ему все еще не верили, держали, не пуская к лежавшему в луже своей крови Лесооку.

Избитый, оглушенный вождь мало что слышал. Широко открыв рот, он дышал, стараясь держать лицо вниз, чтобы не захлебнуться сгустками багряной жижи. Ответа быть не могло – мешали выбитые и качавшиеся зубы.

– Капь, а он по молве вроде бы как из наших?

– Не может он быть из наших! – немного успокоился дружинник. – Гля-ко – нерусь и есть.

– Точно, точно! – Коробец вполоборота стоял перед остывавшим громилой и поглядывал на поднимавшегося Лесоока. Перевясло помог битому сесть на скамью напротив. Кто-то принес ему ковш воды. Лесоок, наклонившись, замыл лицо. За столом у окна перестали жевать, отложив прочь куски печеного мяса.

– Мы чего сюда приехали? – подошел Коробец к вождю.

Лесоок поднял заплывшие кровоподтеками глаза. Капь посмотрел на него и от греха покинул избу. Коробец уселся рядом. Казалось, был он раза в два больше побитого.

– Ваши людишки заходят к нам в Ростов, – начал по-новому вой, – отдают серебро и яхонты, не зная настоящей цены.

– А мне што? Я в Ростов не хожу! – проговорил твердо Лесоок.

– От нас к тебе дорожка недолга. Помыслим чуток, а там, может, и Торжок какой наладим…

– А кто с вами ноне знаться захочет? Вы, я вижу, не в гости со своим товаром прибыли?

– Лихое начало – завсегда перед большим делом поспевает.

– Опосля вашего начала и дело все сгинуло пропадом.

– Ну, сие урядить как-то можно! – переходя чуть не на дружеский тон, предложил Коробец. Кто-то из соратников дакал и одобрял.

– Желаете уладить дело – я соглашусь. У меня до вас в племени двадцать восемь человек жили. Туточки мое племя самое великое было. Так соберите всех в кучу – тогда будем на скопе решать: годитесь вы в задругу, аль нет.

– Вы же сами сбегли от нас, милок.

– Не тот человек вас привел, и не для того вы за ним шли.

– Ты про Синюшку этого? Дак он и от нас удрал.

Лесоок не стал отвечать. Никак не мог отогреться.

На влажной одежде намокало еще и пятно крови на груди. Человек думал, что жизнь кончается, а все лица, тут присутствующие, – неродные, враждебные… «Где-то сейчас молодежь из племени?..»

Он поднялся, в углу скинул свое мокрое, грязное тряпье. Раздевшись до нага, принялся натягивать оставленную кем-то из своих одежду.

«Мужик как мужик: вроде любого нашего…» – думали, отворачиваясь, ростовцы.

– Ну так как с тобой порешим, Лесоок? – Коробец впервые назвал его по имени.

– Я ничего не решаю. Ноне воля ваша…

Эти слова услышал вернувшийся Капь.

– Ты, браток, дай нам чуток для проживания, а мы тебе, когда возвернемся из Киева, привезем чего-то. Тебе, аль для людишек твоих! – предложил выход тихий Перевясло.

– Мне ничего от вас не надо. Дай я чего-то вашего своим – сразу стану снова чужаком.

– А ты уже им бывал? – въедливо спросил Капь.

– Что ж ты, не видишь: я не этого народца человек…

– А какого ты народца? – взволновался догадкой Капь.

– Долгий сказ! – Лесоок закашлялся. Когда кашель прошел, смаргивая слезы, продолжил: – Богатства племени я не сохранил. Вина моя большая в том. Но не перед вами.

– ???

– Милье забрала с собой. И народ от меня свела. Волите – спросите хоть всякого!

– Не хитри, дитка! – пригрозил Капь.

– Хоронушка была под столбцами. Теперича там – как нерезь порылся! – спокойно, даже с сожалением повествовал Лесоок. Побывавшие ранее в овраге его слова подтвердили.

– Юлишь, некошный! Это что ж, о потае таком многоценном все племя ваше знало? – Капь подозрительно вглядывался в вождя и наблюдал, верят ли остальные.

– Откуда ты знаешь, что он многоценный? Так, крохи непряшных звенелок… – не сменил тона Лесоок. – И у леса зеницы есть – не хуже твоих и моих. Он все видит. Кому надь – тому и говорит-вещает.

– Про свои бы сизые бельмы молчал! – отошел от него Коробец.

– Подождем Витея – пускай он мыслит про все! – заключил беседу Капь и обратился к Лесооку: – А ты сиди тут, не рыпайся! Ждать будем решения… Я бы тебя, нерусь, волкам скормил!..

* * *

Витей со товарищи возвращались понурые. Обратная дорога казалась еще дольше. Не дело в сих местах скакать верхом – гробишь себя и лошадку в усмерть мучаешь… Тут и летом очень не разгонишься. Лес, лес, дорог нет, паутина с ветвей в глаза… Было б ловчей на лошади – мерь, верно, имела бы их давно. Такие же дикари, не говоря о степных, в более открытых местах окружены лошадьми… В Залесье же и среди красного лета иной раз на земле мочижина. Гостинцы клонятся вдоль и бугрятся поперек. Дожди выедают проезды. Нет места, не зияющего рытвиной… Пешком проще тут и быстрей. А зимой – вообще сиди безвылазно в землянках и избушках, никуда не суйся. Право дело – будешь здоровей…