Текст книги "Первый великоросс (Роман)"

Автор книги: Александр Кутыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

На исходе ночи Витей со спутниками ввалились в дом, замерзшие, попросили пить. Ростовцы проклинали тот час, когда решили выступить в эти леса. Вот и Витей не отомстил за павших товарищей… Молчали, сожалели, потом сообщили, что двое из племени находятся здесь. Один из них – тот самый Лесоок. Витей, не дожидаясь утра, приказал позвать его. Озарили лицо пленника светом лучины.

– О, боги, где он так-то?

– Я осудил – за язык его псивый.

– А узнали чего, напреж, для нас?

– Говорил, что кто-то выкопал и утек отсюда… – Коробец глядел на тяжело дышавшего Лесоока. – Верно, лгет, некошный.

– У этого некошного жар… – потрогал за ухом лежачего Витей и, покряхтев, проговорил: – Мож, сгнетет его жар до дня – с легкой совестью и мы будем…

Потом едва слышно поговорили в темноте. Витей жался к большой печи, хотя в светелке и так стояла жара. Перекинулись соображениями, что делать наперед. Решили боле не бедокурить – за бесполезностью, и никого не трогать. Сейчас, главное, отдохнуть, не заболеть да добраться до Ростова на усталых лошадях.

Уходили ни с чем. Двойственное чувство увозили из поселения. Как в болоте, утопли здесь. Предатель Синюшка сотворил главную подлость. Были б их бабы с детьми– сейчас дело б довершилось!.. Витей считал, сколько потерял людей и коней. Надо чего-то раздать семьям убиенных, но пусто у них. Есть конь лишний, а чужие две коняхи не дойдут – нечего и мучить.

– Встретится кто в Ростове – изрублю на мелкие кусочки! – пригрозил твердо Коробец беспутному местечку.

– Через годик-другой кто-то где-то непременно объявится! – загадывал Додон.

Перевясло молчал: кобыла его при нем – окрепла, шла даже резвей других…

– Витей, сиротам надо хоть чтой-то пожаловать на первое время! Будем проезжать Плещеево – может, чего там порыщем?

– Посмотрим, Капь…

Возле Плещеева немного отвернули… Не спешиваясь, вяло посмотрели в серые лица безвинной мери. Плюнули горько и воротились на дорогу…

Чаша неудачи была выпита до самого дна.

* * *

Светояр с Юсьвой упорно пробивались вперед. Юсьву здорово лихорадило. Не мешало бы согреться, но не было кресала. Светояр залез за пазуху, нащупал лишь кусок серебра, взятый им из дому еще в Ростов. Оно сейчас было ни к чему. Даже пуд червонного золота не спас бы их в промозглом за минувший день лесу.

Юсьва в бессилии повалился с лошади. Светояр склонился к нему и увидел, что у мерянина закатываются глаза, а дыхание редкое и тихое. Начал хлопать его по щекам, тер снегом, трепал ноги его и руки. Но Юсьва так и уснул на белом снегу…

Ветер стих. Похолодало еще. Светояр присыпал тело ветками, попрощался, отвел освободившуюся лошадь подальше, убил и напился горячей крови. Залез на испуганного страшной картиной коня и отправился дальше в путь.

Стемнело. Не выходившие на охоту уже две ночи голодные волки быстро почуяли свежий запах конской крови. Потянулись со всей местности разрастающейся тучей. Одна семейка перебежала дорожку другой: самцы, самки, совсем молодые волки посверкали желтыми глазами друг на друга и в темноту. Мягкие лапы легко и бесшумно понесли серых к ночной трапезе.

Первый волк, добравшись до убиенного коня, понюхал добычу, осмотрел собиравшихся собратьев и принялся рвать будто приготовленное кем-то специально мясо.

Тело под ветками тоже было найдено сразу. Добыча лежала, как на блюдечке. Скоп волков кушал, крутился, огрызался, игрался…

Но разве это охота – прибежали и поели? Ко всему прочему, некоторые твари не наелись! А куда-то на юг уходили следочки одинокого крупного животного, и по ним струился захватывающий запашок конины и человечины.

Звери в Залесье в большинстве своем неутомимы. К ненасытным волкам это относится в полной мере. Высунув языки, роняя с острых клыков слюну, оценивая по числу ввязавшихся в погоню свою силу, серые охотники понесли сухопарые тела за измученным человеком…

Места были незнакомые, но Светояр определил направление к Холодному логу и двигался поспешая – насколько это было возможно. Выпитая кровь пополнила силы. Лошадь бежала исправно. Копыта ее проваливались в намерзавший наст, но страх темного леса гнал лучше всадника. «Взойдет солнце – осмотрюсь окрест, а сейчас надо пробираться напропалую!.. Эх, была бы одежда сухая…»

Мысли оборвал треск кустарника сзади. «О, боги лесные! Волки!.. Путь-то заладился, но – волки!.. Куда же тут деться?..»

Вокруг, освещенные мутной луной, высились гладкие стволы елей, сосен, берез… Вот кудрявое дерево!..

Светояр бросил лошадь, слыша за спиной шорох мягких, летучих лап. Белкой влетел на ветвистое дерево. Хрупкие сучья с него крошились наземь. Снизу заклацали зубки. Другие хищники поодаль повисли на обреченной кобыле.

– Не достигнете меня, тати! – позлорадствовал Светояр.

Смотрел на стаю, на звезды, вдаль – куда правился… Кольчуга позвякивала. Под ней – деревенеющая телогрея и холодеющее от неподвижности тело… Но горячо, как и прежде, большое русское сердце.

«Сейчас цепану кого-то мечишком!» – захватила идея.

Один шаг на веточку ниже. Меч над головой взведен.

Два разбойника с охотничьим волнением пялились глазенками на близкие ноги человека, которые совсем-совсем рядом. «Может, ступит еще? Бросимся – и стащим!..»

Светояр держался крепко. Свесил ногу пониже. Волки азартно прыгнули. Рывок руки – плут получил по голове и, умирая, слабо визжал. Помешали ветки – удар немного застрял, а то бы и не пикнул серый!.. Второй волк отбежал, сел наблюдать, подходить охоты больше не проявлял.

От заваленной лошади, чуя смерть своего, подбрели обжоры. Обнюхали родственника. Решили, что и это мясо не пропадет. Вернулись к тучному куску конины.

Туда сбежались и еще волки – чуткие! Ночь – удачная, хищной душе весело – можно немного и поиграть.

Лишь возле зарубленного сидел один. Нюхал, пищал, скулил, виноватил осунувшуюся морду. Взгляд на человека не содержал уже съестного подтекста. Глаза волка были пусты, растеряны и несчастны.

– Ты кто, мужик аль жинка? – спросил Светояр, поднявшись повыше. – Лезь ко мне наверх – обнимемся и будем греться!

Темное пятно не шевелилось. На кого смотрел хищник – сверху не понять.

– А я вот мерзну… Пойди, скажи своим, штоб оставили меня! Пойду пешком. Сила во мне есть – я дойду!.. Надо идти, а то замерзну до смерти… У меня ведь жена и Ягодка. Жена – хорошая. Доча – маленькая, теплая..

Волк заскулил опять. Невдалеке другие оставили один остов от лошади.

– Не пойму, о чем ты скулишь?..

Светояр отклонился спиной на жесткие ветки. «Яблонька, погрей мне спину… Сейчас пожую твоих веточек – может, дотяну до утра?.. Волки когда-то убегут к себе, и я побреду искать свой дом».

Мужик вспомнил, что не отдал плату за постой в Ростове… Но там остались шкуры и Синюшкин жеребец… Вспомнил Крутя – как он всегда молчал… Вспомнил Лесоока, который очень любил сидеть у костра и глядеть на того, кто ему нравился… «Племя у Лесоока большое, но вялое; у Крутя малое, но всегда в заботах… Сыз говорил, что Стреша лешака мечом убила. Вот это да!.. Глаза у Стреши черные… Глядят на меня сквозь лес… Я кладу руки на ее упругий стан… Черные красивые глаза смотрят на меня – не отворачиваются, не моргают, посылают тепло для моего сердца… А под кольчугой на моем сердце лежит холодный кусок серебра, и мне от его холода – не холодно… Што-то я скажу маме?..»

Волки покинули утром лесок – побежали домой. Понуро убрел и одинокий серый волчина. Остался качаться на ветвях лесной яблоньки большой мертвый человек…

* * *

Русичи в Холодном логе палили маленькую тепленку, грели малышей. Стреша стояла наверху ближнего к дому края овражища. Ожидала мужа. Срок вышел, а его нет и нет… Повернулась лицом к противоположному берегу глубоченной впадины, посмотрела вниз. От высоты и крутизны закружилась голова. Жизнь замерла: ничто в ней не движется – в ожидании чего-то… Кто-то должен подойти, и все стронется, и начнется новый путь – от сего назначенного места.

Земля разложилась там – ровно на два предела. На лесистых краях наклонившиеся к обрыву деревья смотрели друг на друга через пропасть. Возможно, еще семенами на ветках родителей-лесин, кустиками у подножий – они мешались в тесном кругу между собой и представить себе не могли, что раздастся когда-то стихия, разнесет их, друзей-подруг, братьев-сестер… Теперь прожили деревья длинные жизни, сами рассыпали вокруг себя семена, наплодили-нарождали по крутым склонам молодой поросли. И если б не холодный ручеек, резавший целое надвое, подмывавший рушившиеся, раздвигающиеся берега, скидывавший деревца в пропасть, – два края леса соединились бы сплошным – пусть и неровным – ковром в единое… Склоняясь ветвями через бездну, верно, просят дерева лесных богов вернуть обратно то благодатное время молодости своей и единства… Но не для того неизвестно откуда и неведомо когда пролегла тут звонкая стежка-дорожка… Что ж гадать и думать теперь? – Ручеек течет, и жизнь его также дорога лесу-батюшке. Он – тоже дитя леса: играющий – как судьба, говорливый – как людин, и холодный – как смерть… Сейчас он под снегом – примерз к тлу оврага. Но он есть, и даст о себе знать чуть позже…

Никто не мог сказать Стреше ничегошеньки. Ни слова о муже, ни о том, что надо двигаться дальше – или возвращаться…

Синюшка, молчавший все эти дни, вызвался сходить к домам. Никто не спорил, и он ушел. Вернувшись через два дня, сообщил, что никому не показывался, что ростовцы ушли, а Лесоока нигде не видно. Стреша одними лишь глазами спросила о главном.

– Светояра там нет…

– Я не пойду назад! – сказала она. – Буду здесь.

Женщина сделалась бледна. Былая смуглость очернила впадины ее лица, придав окаменевшему лику холодную суровость. Никому и в голову не пришло с нею спорить, уговаривать, советовать.

Протка сообщила, что Уклис должна родить не сегодня-завтра.

– Што мне Уклис? Пусть идет, куда пожелает. Она мне никто!

Слова ее подразумевали одно: «Я буду ждать!..»

Прошел день. Стреша предложила всем вернуться. Лишь она останется с Ягодкой тут.

– Светя знает, куда прийти и где нас искать…

Ушел только Синюшка, напоследок отстраненно взглянув на Кона. Бросать никого не хотел, но в глазах окружающих читал, что виновен во всем. Потому и ушел. Куда – ведомо лишь Стрибогу… Протка смолчала, беспокойства не испытала…

Уклис отсылали назад, но она отказывалась, говоря, что останется с ними. Все равнодушно отнеслись к ней.

– Намаемся мы с ней – не иначе! – шептал Стреше Сыз. – Будет опрастываться – сгинут оба: и она, и ребеночек!

– Плевала я!

– Стрешенька, а ребеночек – Светояровый! – Сыз плакал и всхлипывал. Тянул руки к своей девочке, утирал ими старое лицо.

– Догадывалась я… – проговорила наконец Стреша. – А ты молчал… И все молчали!.. Да как ловко: я и нутру своему перестала верить!.. И второй раз, значит, сходил!.. – Стреша угрожающе посмотрела на Сыза, но не успела развить догадку.

– Два раза – не боле!.. Опосля второго блуда мы за ним зорко следили!

Стреша вроде успокоилась. Замолчала, отвернулась от Сыза, от лога, от далекого дома, от всех… Сыз не оставлял ее в раздумьях – обходя, заглядывал в лицо, вновь тянул руки, но трогать не смел… В глазах Стреши блестели слезы. Поглядела сверху вниз на усыхающего старика и сказала:

– Ой, не люблю я его, не люблю за все!

И тут ее душа сорвалась – не захотела держать равновесие… Женщина вышла к обрыву, ногтями скребла еловую кору, припадала челом к большому дереву.

– Светя-а-а! – крикнула надрывно. – Светя-а-а-а!.. Да где же ты?!

Смолкая, ниц упала на снег, в истерике молча комкала руками бурую прошлогоднюю листву в проталине… Сыз подбежал – гладил, говорил успокаивающее… Стреша замерла, потом медленно встала, откидывая волосы назад.

Спустившись по склону в укромное убежище, крикнула громко всем:

– Если придет, надо будет – найдет!.. Нам ждать некогда! Уходим!

Пробравшись в пещерку, объявила женщинам:

– Уходим, ждать не будем!.. Ты – коль не пошла назад с провожатым – пойдешь с нами дальше! У первого поселка и встанем. Не успеешь – будешь рожать на снегу!

Уклис все поняла без перевода… Не теряя времени, выбрались, напряглись и пошли. Спиной к Ростову, к хранящему беду дому – куда-то к югу…

Вечером прибыли к какому-то стойбищу. Испугавшимся жителям Протка довела до сведения, что они остаются тут жить. Так и произошло на деле…

* * *

Родила Уклис, через месяц разрешилась от бремени и Протка.

На растаявшей поляне приготовились строить себе дом. Уклис с Проткой уговаривали племя, разъясняли отдельным, что дом надо поставить. Привлекли в помощники проверенные русские штучки. Ко всему, Протка с Уклис – молодые бабы– все совместили с умыслом. И к зиме дом возрос. Небольшой, но настоящий – какие высятся над Днепром, над Десной, над Росью… Сыз с двумя любознательными паробками долепил печь. Трубу – как в лучших теремах – вывели на крышу. Морозцы встретили в тепле, среди приобретенных новых друзей… Народившиеся дети будут помнить свою жизнь лишь с этого места – с их нового дома…

* * *

Через двадцать лет, повторив путь многих, где-то рядом с дорожкой наших героев с Десны в Залесье двинулись сотни русичей. Видом были похожи на Стрешу, Ижну, Дубну… Селились в лесу или особняком. Наспех выстраивали крепости, или становились тихими соседями людей, похожих на Юсьву, Уклис, Лесоока…

Пришли и в село, что в четырех днях скачки к югу от Ростова. Встретили там русичей с говором киевлян или похожим на оный, с норовом, в коем сокрыто величие и гордость человечья. Имели лесные русичи обычные русские дома, свое небольшое войско, злых серых собак и доброго ручного медведя. Водцея у них – строгая, сильноглазая женщина. Разрешила селиться на краешке, обязала казаться часто пред ясны свои очи. Присмотревшись к переселенцам, коих числом было семь, объявила всем своим преданным односельчанам о принятии новеньких. Дружным миром построили им дом.

Тут не было общих теремков, и жизнь текла вроде сама по себе. Соседей в округе встречалось мало. Может, они боялись вооруженного поселка, может, когда-то все сползлись сюда – под справедливую руку предводительницы – высвободив от себя окрестности и потихоньку в общем стане научившись выговаривать русские слова?..

Отсутствие рядом сносных дорог и судоходных рек обрекало село на тихую, безвылазную жизнь. Воровские шайки, сновавшие по лесу в поисках прокорма, всегда обходили его стороной.

Что там воры? Был случай, когда умелая дружина местного князька наткнулась на сие место. Княжьи посланники, больше походившие на лазутчиков, вели себя нагло. Мудрая предводительница, прекрасно зная, что все то соглядатайство перерастет обязательно в бесчинства, приказала своим помалкивать и неприметно просочиться с оружием в лес. Расставила умело людей и ударила по распоясавшимся дружинникам всем числом своих воинов. Бежали битые ушлецы, а племя завладело оружием, броней, и слава понеслась далеко по округе.

Главное то, что хозяева никуда не собирались отсюда уходить. Жили вольно, набирались храбрости, ощущали себя вокруг женщины-воина нерушимой силой, гордо и счастливо смотрели на мир. Правда и сила светились в их сердцах!..

В ком нет отваги и ярости? Даже лесные смиренные люди ею обладают! Она лишь сокрыта бытом и отсутствием примеров… Появился образчик мужества – и мысли лесовиков заработали иначе, укрепились и распрямились их становища!..

Женщину звали Стреша. Была она бледна и показательно сурова. Морщинки порезали лоб и щеки, но телом и походкой – крепка на загляденье!.. Вновь пришедшие ломали головы над тайной ее здесь пребывания.

Пытались поднепровцы узнать наблюдениями и догадками, кто же может быть ее мужиком? Но на крыльце справного дома любопытные лицезрели лишь двух молодцев – с виду больше похожих на сыновей. Одного из них – шустрого и говорливого – кликали Коном. Другого – огромного, внимательного, на редкость приглядного – называли Светей.

В том же дому жила покладистая грудастая женщина Стрешиных лет. С ней видели приходивших из соседних домов молодых красивых баб. Иногда возле неразлучной подруги молчаливой водцеи собиралось их до полудюжины.

Одна отличалась от всех. Была смугла, глазаста, немного старше остальных, постоянно весела и шумна. В праздники она вплетала в черную косицу мамино золотое перо с каменьями и шла со всеми к капищу. Держала под руку добрую, полногрудую женщину, разговаривала с ней, потом оглядывалась на Стрешу и замолкала. Их любящие взгляды встречались, и суровая водцея пытливо переводила взор на идущего рядом Светю…

Мало кто догадывался, что женщина-воин искала сходство и, находя, любовалась отпрысками своего покойного мужа. Этих двух молодых людей Стреша любила безгранично. Жила ими всю безмужнюю жизнь. Один Бог ведает, как тосковала и сохла она по своем мужике… Как просила сердце забыть его – далекого… Забыть его – самого близкого и дорогого…

Протка все эти годы была рядом со Стрешей. Восхищалась долгой памятью подруги о любимом… Преклонялась перед негаснущей любовью и неукротимой верностью…

…На капище замирали в оцепенелых лепетаниях перед идолами, высказывались и выговаривались… Новички особенно были откровенны в прошениях своих. Шептали, просили, умоляли, желали тайного…

Обратно родные и близкие Стреши шли, увлеченные пересказом житейских ситуаций. Казалось, мало обращали внимания на новоселов, но на самом деле наблюдали, примечали настроения их.

Переселенцы, вслушиваясь в непонятные разговоры о чем-то, пока недоступном, осенялись уверенностью, что встретили какой-то иной, отличный от всех известных им ранее, народ. Добрый, деловитый, но и гордый, властный, даже высокомерный… «Ну что ж, мы тут под защитой их и ихнего леса… Может, и лучше для нас, что глава тут – баба… Будем с ними…» – читалось в их глазах…

Старая Русь потеряла еще семерых, которые навсегда ушли в Залесье…

Семена вброшены. Почва блага и щедра. Из маленьких людей с большими сердцами взойдет великая поросль яркого народа…

Январь – май 2002 года

Словарь

Атата, ататя – клич набега, травли;

ащеулый – насмешливый, ехидный;

бранец– мужская конопля;

бакса – чан;

берендеи – народ, живущий по Днепру;

близна – рубец;

бом – перегораживающее бревно;

белчуг– перстень;

бузун – самосадная соль;

валява – соня;

выреха – кляча;

ведряный – погожий;

вереда – вредина, противник;

вершник – всадник;

выжловка – собака, щенок;

водцея – предводительница;

верея – вал, пригорок;

волоха – шкура, кожа;

вичка – нос судна;

вовкулака – ведун, оборотень;

волоперы – дармоеды;

велетень – силач, богатырь;

вир – вихрь;

воровенные – веревочные;

виделка – вилка;

вой – воин;

голдовник – поселенец на чужой земле;

голомень – плоская сторона меча;

година – время, дни;

гостинец – дорога;

гривна серебряная – 70 граммов;

гридьба – гвардия;

гридень – телохранитель;

дузыня – побирушка;

еленец – можжевельник;

еловец – знак;

ермолить – мять, тереть;

заповедник – нехоженый лес;

зарод – стог;

закусихи – клещи;

зимник – зимняя дорога;

иверень – зацеп, дыра;

индрик– диковинный зверь;

калуга – болото;

кантюжник – мелкий торговец;

капище – храм у язычников;

катух – загон, свинарник;

кичиться – выпячиваться;

клевец – зуб;

клевый – добротный;

кобь – гадание;

кобылка – кузнечик;

ковь, коварный – вредный замысел, двуличный;

котора – ссора;

коло – хоровод, круг, кольцо;

колонтарь – кольчуга, броня;

конак – дворец у славян;

кондовый – крепкий, как ствол дерева;

коновка – застольный ковш;

копыл – лапотная колодка;

корчийница – кузня;

колпак – круглый шлем;

комонь, коник – конь;

комонный-конный;

кошева – огромные сани;

кречел – похоронный возок;

крещатик – перекресток;

кромы – ткацкий станок;

кука – кулак;

кутырь – желудок;

левада – покос на склоне;

ленчик – вместо седла;

Лель – русский бог любви;

лоскануть – ударить, хлестануть;

луканькины – бесовские;

мамоха – любовница;

мизгирь – паук;

мочижина – топь;

муляка – грязь;

мыза – поселение из одного двора;

навис – хвост, грива;

навязень – шар на палке, кистень;

накапки – жен. одежда с широкими рукавами;

наслуд – вода поверх льда;

некошный – черт, бес;

нерезь – кабан;

одрина – сарай;

опакишь – изнанка;

орач – пахарь;

оселедец – хохол на голове;

остожье – место, где можно накосить один стог;

очеп – перевес для подъема воды;

паздерник – октябрь;

папуша, паляница – краюха хлеба;

паробок – подросток;

перевес – рыболовная плетенка;

побережное – дань с причалов;

подволока – чердак;

правило – хвост;

прасол – скупщик от населения;

предки – будущее;

пугач – филин;

пырка – большая курица;

ратай – пахарь;

ратовище – древко;

ржавицы – железная руда в болотах;

робичич – сын раба, рабыни;

рота – клятва;

рус – чудовище с Днепра;

рюха – свинья;

стогна – улицы;

стегно – бедро;

собина – имение;

становище – туловище;

сусляное – сладкое тесто;

Сый – всевышний бог;

тезево – нутро;

тло – дно;

торч – рукоять копья;

требище – жертвенник;

трусый – трепетный;

уг – юг;

узы – путы;

узище, ужище – веревка;

усменный – кожаный;

утрафить метя – случайно;

чечениться – хорохориться;

чур – черта, грань;

шавуй – промах;

шишак – высокий шлем;

шуя – левая;

звец – барсук.

* * *

Составители серии:

Михаил Крупин, Дмитрий Федотов.