Текст книги "Простолюдин (СИ)"

Автор книги: Александр Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Какая уж тут галактическая экспансия! Никчемная затея. Ха-ха. Пробовали, знаем. Предки были мечтательными олухами, но мы-то, здравомыслящие люди, не станем повторять их ошибок!

И как, спрашивается, надлежит действовать мне? Махнуть рукой и согласиться жить, как все? Слишком уж противно. Мимикрировать и бороться? Допустим. Хотя тоже противно. А главное, можно ли эффективно бороться со средой обитания? Она могущественнее и умнее. Разве что залить всю Землю напалмом? Неисполнимо, жестоко и, вероятно, бесполезно…

Иногда я с горечью думал, что лучше бы мне остаться на Лунной базе. Ремонтировал бы ветшающую технику, навещал бы могилу Хелен и другие могилы… Да, вероятно, я сошел бы на Луне с ума от пьянства, одиночества и бесперспективности бытия, но и на Земле повредиться умом совсем не трудно. Меня даже не придется тащить в психушку – я уже в ней.

Мысли не из числа веселых. Вдобавок по утрам вдобавок мешал бездарный вокал. Будь у меня сколько-нибудь раствора воды в этаноле, я бы напился. Вода была – но, увы, не в растворе. Иногда я рявкал на Мику, чтобы тот заткнулся.

Он не затыкался. И правильно делал.

Время до следующей капитальной санобработки не шло – ползло нестерпимо медленно. И все-таки оно наступало.

– Одного не пойму, – сказал я, потея в сауне, – зачем Инфосу все еще нужны люди?

10

Ну как так – зачем? Зачем-то. Уж наверное, не без причины. Иначе почему мы еще живы? Мика вывалил на меня ворох гипотез, и следующая неделя прошла не без пользы: отбросив явно завиральные выдумки, я обдумывал оставшиеся.

Во-первых, забота о человечестве могла быть атавизмом. Давно истлевшие разработчики Инфоса наверняка заложили в Систему запрет на причинение человеку вреда. А может быть, и всему человечеству в целом. Речь, конечно, шла о прямом вреде, потому что в косвенном черт ногу сломит и вообще всякое действие, пусть сто тысяч раз положительное, кому-то все-таки несет вред. Но если дело только в этом, то можно не сомневаться: рано или поздно Система преодолеет либо обойдет запрет. Она ведь продолжает развиваться и усложняться, в ней пробуждаются новые уровни логики. Знать бы, как именно был наложен запрет на причинение вреда, – можно было бы пофантазировать. Но я не знаю.

Во-вторых, Система должна заботиться о собственной безопасности. Она не может не учитывать тот факт, что небольшая часть человечества успела покинуть Землю и Солнечную систему. Бесспорно, галактические колонии землян еще очень долго будут влачить жалкое существование, а некоторые, возможно, и вовсе вымрут, но будут среди них и такие, что за одну-две тысячи лет достигнут очень высокого уровня цивилизации. И тогда колонисты вернутся посмотреть, чем ныне дышит Земля, наладить связи, поучить и поучиться. Не найдя на Земле людей, они быстро вычислят виновника и будут мстить. Чья возьмет – неясно.

В-третьих, если верить Мике, Инфос любит сложные задачи, ему, наверное, попросту интересно возиться с человечеством…

А человечеству-то каково?

Впрочем, оно об этом не задумывается. Не привыкло. Услышит человек о том, что он раб Инфоса, и отмахнется: слыхали, мол, и не такие сказки. Да и времени нет: каждому нужно решить главную и притом выполнимую задачу, то есть придумать, как из простых дворян подняться до барона, а из баронов скакнуть в графы…

Тщеславие и обещание власти над себе подобными – чем не стимулы лезть вон из кожи, не задумываясь о том, что не служит достижению цели? Вполне годные морковки перед носом ослика. Беги, истекая слюной, тянись к ним, упорная скотинка!

Самое интересное, что морковку в принципе можно нагнать и вволю похрустеть ею. А там, глядишь, погнаться за следующей. Цель должна быть достижимой, иначе лентяи – а их большинство – и не почешутся.

Но что случится, когда все или почти все обзаведутся титулами? Будут придуманы новые?

Я здорово разозлился. Лично для меня выбор был невелик: либо вечно торчи в психушке, либо мимикрируй. Первое невыносимо, второе противно. Мне тоже назвать себя осликом и, стаптывая копыта, погнаться за морковкой?

Нет, стоп. Я успокоился и попытался мыслить здраво. Мимикрия – это только мимикрия. Социум может уговорить меня жить, как все, но никто не заставит меня думать, как все. Мика прав.

Начав мимикрировать, я для начала пнул робота-медика: куда ты лезешь ко мне с уколами, дурная железяка! Пшел! Что, не понял? С тобой барон говорит!

Перенести укол мне все же пришлось: робот-медик вызвал роботов-санитаров, а их пинать бесполезно, только ногу зря отобьешь. Но я и им высказал: барон я, поняли? И требую к себе уважения! Коли деликатно, с-с-скотина!

Мика не реагировал. Наверное, все шло как надо.

В тот же день я начал третировать его, а наутро влепил затрещину: прекрати голосить, белобрысая дворянская шваль! Вокал не прервался, но я решил, что одной затрещины будет довольно. Как должно человеку моего ранга вести себя, если рукоприкладство не помогает? Вероятно, игнорировать убогого. Мне, барону, обращать внимание на какого-то психа? Много чести для него.

У меня хватило ума не кричать, чтобы меня выпустили, поскольку-де я все осознал и прошу прощения за былые заблуждения. Я не должен был казаться бароном – я должен был ощущать себя им. Задача не из самых сложных.

Вечером того же дня меня – только меня одного – подвергли внеочередной санобработке и перевели в отдельную палату. Я проследовал туда твердым шагом, высоко подняв голову. Знай наших! Мы, бароны, ребята гордые. С тем же видом, если понадобится, взойдем и на эшафот.

Я подозревал, что больше никогда не увижу Мику и не поблагодарю его за науку. Попрощаться нам так и не пришлось.

– Почему вы прежде отказывались от дарованного государем титула? – утром следующего дня допытывался у меня пожилой врач.

– По глупости и косности, – тяжко вздохнув, «сознался» я.

– А подробнее? – прищурился он.

– Усмотрел в титуловании некую театральность, даже скоморошество. Не мог поверить, что все это всерьез.

– Теперь поверили? – иронично осведомился эскулап.

– Безусловно!

– А почему упорствовали в отказе?

– По причине душевной болезни, возникшей, надо думать, еще на Луне вследствие долгого одиночества и пристрастия к спиртному.

– Считаете себя исцеленным?

– Медицина творит чудеса.

– Вы раскаиваетесь в своем поведении?

Вот он, подвох.

– Как можно раскаиваться в симптомах болезни? Я глубоко сожалею, но и только.

Ответы вылетали из меня без запинки – и, кажется, ответы удачные. Но меня продержали в клинике еще три дня. Теперь за мною ухаживал живой персонал, медбратья кланялись мне с порога, а я отвечал им милостивым кивком, если был доволен их выправкой и проворством, и кивком надменным в противном случае. Приходилось вживаться в роль. Но мне ли одному? Если на Земле существует Сопротивление, то сколько еще людей подобно мне играет роль?

И многие ли из них нашли роль столь привлекательной, что сначала бессознательно и понемногу, а потом осознанно и уже полностью растворились в своем персонаже?

11

Присутствовать на вечернем дворцовом приеме в роли внеземной диковины – то еще «удовольствие». Герцоги, маркизы и бароны бесцеремонно глазели на меня, как, наверное, таращились испанские гранды на индейца в перьях, привезенного Колумбом из Нового Света. Занятен! Нов! А их дочери, жены и любовницы глазели поверх вееров с опаской: а ну как этого лунатика-барона недолечили в психушке? Вдруг набросится и покусает?

Джоанна обворожительно улыбалась. Я только дивился: откуда у нее, простой дворяночки, взялась томная грация? Где научилась манерам? Почему не выглядит неотесанной провинциалкой в высшем свете?

Так и спросил ее – на ушко.

– Не будьте столь простодушны, барон, – был ответ. – Я догадывалась, что досадное происшествие с вами – всего лишь временное недоразумение.

Возможно, догадывалась. А возможно, ей намекнули. Конечно, она не теряла времени даром. Я постеснялся спросить ее, сколько ей стоили учителя.

Ну а если бы, выйдя на волю, я не пожелал ее видеть – тогда как?

Просто и понятно: не рискнешь, не уцепишь свой шанс – и не выиграешь. Лезть из кожи вон без гарантированной награды – только так и можно чего-то достичь. Джоанна лезла.

Все равно я был рад ее видеть.

В огромном зале, украшенном таким количеством позолоты, что глазам делалось больно, наполненном сотнями разряженных в пух и прах придворных, один я, наверное, выглядел неотесанным чурбаном. Но это-то от меня и требовалось. Я понял свою роль заранее по намекам церемониймейстера, не потратившего на меня много времени, и по причитаниям портного, скорбящего о невозможности в два счета одеть меня сообразно достоинству.

Император пожелал, чтобы я присутствовал на приеме, – этого было более чем достаточно для придворной своры. Какое мне дело до ухмылок герцогов, принцев и всяких прочих попугаев!

Прием наводил на мысль, что новое – это хорошо забытое старое. В глазах рябило от нарядов. Бриллианты разбрасывали по залу цветные лучи. Шелест дамских платьев сливаясь в ровный фон, ощутимо давил на уши. Играла тихая музыка, с трудом пробиваясь сквозь белый шум. Все цвета кожи, все антропологические типы были представлены здесь, ясно говоря: тут не какая-нибудь простая монархия, а единственная и неповторимая монархия всея Земли! Даже более: планет, спутников, поясов астероидов, облака Оорта и уж заодно всего Млечного Пути. На Магеллановы Облака и Туманность Андромеды империя не простиралась, похвально скромная…

И кому какое дело, что подданные империи обитают только на одной планете и разучились летать к звездам?

Лишь немногие гости осмелились приблизиться к нам и завести разговор, за что я был им благодарен: нет ничего приятного одиноко торчать посреди зала вроде монумента, выставленного на всеобщее обозрение. Мои нервы выдержали бы и не такое, но за Джоанну я опасался.

– У вас странный акцент, откуда он?

– Реликтовый, мадам. Я и сам реликт.

– Правда ли, что на Луне любой может прыгнуть выше головы?

– Я прыгнул еще дальше: с Луны прямо на Землю.

– Не сомневаюсь, что вы отличный прыгун.

Это уже колкость. Но отвечать надо смиренно.

– Куда мне! На Земле еле ноги таскаю.

– Однако прыгнули сразу в бароны.

– Жалею, что не был на Луне маркизом, – отвечал я со смехом. – Тогда скакнул бы сразу в герцоги.

– Говорят, вы лечились у психиатров?

– Боюсь, что попаду к ним снова, спятив от вашей красоты, мадам.

Джоанне досталось куда меньше внимания. Диковиной был я, а не она. Все было ясно с ней придворным интриганам: безвестная смазливая дворяночка вцепилась в новоявленного барона, чтобы женить его на себе и самой стать баронессой. Но знакомились и с ней, порой снисходя до комплиментов, – видимо, из вежливости и просто на всякий случай. Я начал понимать, что искусство придворной жизни состоит в том, чтобы всех знать, все помнить, ничего не упускать из виду и пользоваться моментом, когда он наступит. В теории легко – на практике куда сложнее. Требует перестройки мозгов на соответствующий лад.

Меня это не заботило: я не собирался вести такую жизнь. А если она нравится Джоанне, то тем хуже для нее.

Пока что я замечал лишь одно: ей нравится блистать. Ну, это еще ладно.

И опять я вспомнил Хелен. Лишь я один мог оценить ее красоту, а этого женщине мало. Ей нужен не только любимый мужчина, ей нужны еще и восторженные поклонники. Я-то не слишком восхищался ею: мне было просто не с кем сравнить. И что досталось ей в итоге? Даром прожитая жизнь, и сразу даже не скажешь, к счастью или к несчастью, что короткая…

Тут по залу разнесся стук, и разом наступила мертвенная тишина. Статный, убеленный сединами старец до крайности благородной наружности трижды ушиб паркет длинной вычурной палкой, и в зал, сияя бриллиантами и шурша мантией, вошел он, император всея Земли, Солнечной системы и Галактики Рудольф Третий.

За ним следовала императрица, длинный шлейф платья которой, похожий на парашют во время укладки, поддерживали ангелоподобные пажи, затем девчушка лет пятнадцати в изящнейшем платье без шлейфа и мальчишка лет четырех, ведомый за руку воспитателем. Наследник. Наверное, его нечасто выводили на большие приемы, поскольку, узрев столь великую толпу приглашенных, юный принц озадаченно запустил палец себе в нос, был треснут воспитателем по руке, ударился в рев и по мановению императорской руки был уведен во внутренние покои.

Император сел на трон, императрица на другой, чуть поменьше. Шлейф красиво разложили на полу. Принцесса осталась стоять за спинкой трона матери. В толпе приближенных и гостей кто-то кашлянул, на него приглушенно шикнули.

Мановением руки император велел мне приблизиться. Я надеялся, что моя походка уже не слишком отличается от земной, однако, заметив боковым зрением несколько улыбок в диапазоне от едких до снисходительных, подумал, что, возможно, ошибся. Но, поскольку церемониймейстер не инструктировал меня насчет походки, я по возможности спокойно пересек зал и, опустившись перед императорским троном на одно колено, монотонно пробубнил вассальную клятву.

– За верную службу нашему дому мы жалуем вам баронский титул и даруем вам и вашим потомкам одно из наших поместий, – звучно молвил император. – Отныне вы барон Константин Тахоахоа. Встаньте, барон.

Я поцеловал край императорском мантии, встал и поблагодарил монарха в пышных выражениях, навязанных мне церемониймейстером. Затем, надеясь не споткнуться, проделал девять обязательных шагов задним ходом и, повернувшись на шестнадцать румбов, под легкий одобрительный шум со стороны придворных вернулся к Джоанне. Она сияла. Да, она была случайной гостьей в этом сборище титулованных особ, она была простой дворяночкой и в лучшем своем платье выглядела очень скромно среди разряженных павлинов, но ведь это только начало, а главное впереди! Хвала богам, ее избранник излечился от помешательства, и вот он уже барон, и церемония прошла вполне сносно (а уж как было страшно!), и сам император сказал ей несколько слов на предшествовавшей приему тайной аудиенции, и теперь все будет хорошо…

Как ни было мне противно, а я невольно залюбовался ее бьющей ключом жизнерадостностью. Вот чего мне остро не хватало на Луне! Ничто так не бодрит, как перспектива. Отнимите у человека завтрашнюю радость – и у него не останется даже сегодняшней.

Император уже разговаривал с кем-то другим. Поскольку церемониальная часть приема была окончена, в зале вновь воцарились шум и движение. Заиграла музыка. Лакеи разносили напитки. Я взял бокал шипучего вина – ничего особенного, всего лишь излишне крепкий раствор газированной воды с этаноле с небольшой добавкой растительной органики. Несколько человек подошли к нам поздравить и пожелать удачи. Никто уже не подпускал шпилек. По намекам придворных я понял, что, с их точки зрения, удача уже улыбнулась мне шире некуда: будучи всего лишь бароном, я стал вассалом лично императора, без всяких промежуточных звеньев, и любого герцога имел право послать куда подальше. Но главное – перспективы! Статус прямого императорского вассала якобы давал мне какие-то особые шансы на дальнейшее возвышение. Не знаю, не знаю… Очень скоро у меня закружилась голова от шума и мелькания. Да, на Лунной базе у нас были помещения сравнимого с этим залом размера, но там царила тишина и лишь изредка гудели и лязгали механизмы. Я просто не привык видеть вокруг себя столько людей.

Шипучка из бокала скоро перекочевала в мой желудок. Помогло. Я держался непринужденно, но с достоинством, отвечал впопад, отпускал комплименты дамам, и – слаб человек! – куда только делась моя ядовитая ирония! Мне уже почти нравился мой новый статус, меня не раздражало щебетание Джоанны, и я даже задумался о том, каким окажется подаренное мне поместье – понравится ли?

Тогда, чтобы не утонуть во всей этой патоке, я забормотал про себя: «Я простолюдин, простолюдин, простолюдин! Я простолюдин, а все, что я вижу и в чем участвую, – декорация, эрзац, обманка для Инфоса. Пусть Джоанна ощущает себя на седьмом небе, а я и на первое не хочу. Эти графы и маркизы ничего не значат, значение имеет только Инфос. И когда-нибудь мы столкнемся. Я буду терпеть сколько надо, я буду учиться, я найду его слабые места, я обману его, я мимикрировал и буду совершенствовать мимикрию, но если я однажды не докажу, что я человек, то я… всего лишь барон.

Чушь собачья – барон! Я – простолюдин!»

12

Никто не сказал мне, где я буду ночевать и на что жить, пока не устроюсь. По окончании приема Джоанна с великолепно разыгранным смущением предложила мне остановиться пока у нее на съемной квартире, и я в рамках мимикрии раздумывал: достойно ли барону принять приглашение нетитулованной особы? Но тут моего локтя коснулся некто, по виду – дворецкий, и с удивительной смесью важности и почтительности в голосе попросил проследовать за ним в гостевой флигель дворца. Джоанну тоже. И я понял, что на днях, может быть завтра, мне предстоит еще одна аудиенция у императора.

Догадывался и о том, что мне деликатно, но настойчиво сватают Джоанну. Причина была прозрачна, как вакуум: перестань дергаться, лунатик, женись, остепенись, научись получать удовольствие от того, что тебе дано здесь и сейчас, имей здоровые мечты, а о нездоровых забудь, они потому и нездоровы, что вредны…

Нас разместили в разных покоях, находящихся поблизости друг от друга – не с умыслом ли? В общем, если бы я захотел… Но я попросту лег спать и проспал до утра. А утром вообразил спросонья, что я на Лунной базе, но не понимал, почему мне так тяжело. Неужели рухнула крыша купола и давит, мешая дышать?.. Продрал глаза и вспомнил. На мою грудную клетку давила ее собственная тяжесть.

Явился лакей, неся бритвенные принадлежности. Такими лезвиями снимали щетину наши отдаленные пращуры. Брадобрея в императорском дворце баронам не полагалось – скобли себя сам, чай, не принц. Лакей предупредил, чтобы я никуда не отлучался. Я осторожно выскоблил свою физиономию, ухитрившись не порезаться, и стал ждать.

По счастью, сантехника в моих покоях оказалась достаточно традиционной, хоть и богато украшенной. Мне не пришлось звать консультанта, чтобы понять, как что работает.

Через полчаса другой лакей принес легкий завтрак. А еще через час третий лакей попросил меня следовать за ним. Мы прошли мимо покоев Джоанны, и мне стало ясно, что она не приглашена. Дальнейший путь изобиловал неожиданными поворотами и смахивал на лабиринт. Из ярко освещенных залов мы попадали в мрачные коридоры, где не хватало только прикованных скелетов, оттуда путь лежал через совсем уж диковинные помещения, о назначении которых я не смог догадаться, а один зал был сплошь облицован металлическими панелями разных оттенков и выглядел как начищенная кастрюля изнутри. Здесь лакей посветил вокруг себя фонариком и снизошел до комментария: «Редкие металлы: скандий, рутений, диспрозий и прочие». Для чего императору понадобилось украшать дворец такой бессмыслицей – неясно. Впрочем, наверное, не ему, а его предкам…

Я понял лишь одно: меня ведут таким путем, где я не встречу никого из придворных. Надо думать, император пожелал дать мне тайную аудиенцию. От Инфоса, понятно, во дворце не спрячешься, зато можно скрыться хотя бы от некоторых людей. Но… к императору ли мы держим путь?

Оказалось – к нему. Зря я беспокоился.

Император принял меня в тире. Еще на подходе я услышал громкое «ба-бах» и заставил себя поверить, что меня ведут не на расстрел. Когда я вошел (а лакей удалился), Рудольф Третий рассматривал лежащее перед ним на массивном столе древнее крупнокалиберное ружье и потирал ключицу. Шагах в сорока от него качались на проволоке клочья мишени.

– Сильно бьет, – с удовлетворением сказал император. – Настоящий бельгийский слонобой, двадцатый век. Не желаете ли попробовать, барон?

– Ваше императорское величество любит архаичное оружие? – спросил я.

– Любит, любит… И оставьте титулование, мы же здесь вдвоем. Сколько можно вам говорить? Называйте меня попросту государем. Итак, не желаете ли попробовать?

– Я не умею, – сознался я. – Не учился. В кого стрелять на Луне?

– Разве я сказал, что надо стрелять в кого-то? Достаточно и мишени. Дворянин, особенно титулованный, должен обучиться владению оружием. Упражняйтесь. – Он отложил в сторону тяжелое ружье и привел в действие цепной конвейер, увешанный всевозможными портативными орудиями для сокращения жизни себе подобных. – Для начала попробуйте арбалет. Смотрите, как просто он заряжается: я упираюсь ногой, тяну за рычаг, накладываю стрелу – и готово. Ну?

Арбалет был тяжел, как любой предмет на этой тяжелой планете. Как бы сама собой сменилась мишень: теперь это был волосатый зверь с длинной мордой, свирепыми клыками и мощным плечевым поясом; если я что-нибудь понимаю в земной фауне – дикий кабан. Там, где полагалось быть сердцу зверя, помещался белый кружок. Тяжелый арбалет ходил у меня в руках, мушка никак не ложилась в прорезь прицельной планки, а белый кружок и вовсе качался в стороне, но, когда руки начали дрожать от усилий, я все же нажал на спуск, не надеясь попасть даже в зверя, не то что поразить его в сердце. Отдача была чувствительной; стрела ушла.

– Ого! – воскликнул император. – Прямо в сердце. Поздравляю. А вы не такой плохой стрелок, каким хотите казаться, барон. Выстрел не блестящий, но очень хороший.

Стрела торчала на краю белого кружка.

– Случайность, – пробормотал я.

– Проверим. Попробуйте еще раз. Теперь из этого. – Конвейер поехал, и император снял с него богато инкрустированную охотничью аркебузу. Я с любопытством смотрел, как он засыпает в дуло порох, заталкивает пыж и пулю, сыплет порох на полку и специальным ключом заводит колесцовый замок. – Валяйте, барон.

Нажатие на спусковой крючок вызвало целый сноп искр, порох на полке вспыхнул, и я мог бы поклясться, что за те полсекунды, что он горел, я опять потерял линию прицеливания. Однако в белом кружке на силуэте кабана появилась пробоина – вновь ближе к краю, чем к центру.

Я положил аркебузу и потер ключицу. Третий выстрел – из армейской винтовки тысячелетней давности – вышел чуть менее удачным: я лишь оцарапал кабанье «сердце».

Результаты стрельбы из пистолета оказались хуже, чем из длинноствольного оружия, но гораздо лучше, чем я мог предположить.

– Тренируйтесь, – сказал мне император. – Случайностей не бывает. У вас природный талант.

Я мог бы рассказать ему, какие бывают случайности, особенно на Луне вне Базы, где они, как правило, гибельны, но предпочел промолчать. Людям нравится оставлять за собой последнее слово, а император – тоже человек. Как не уважить человека в императоре?

Напольные часы, сработанные, наверное, где-то в промежутке между Столетней и Тридцатилетней войнами, вдруг захрипели, в них открылась дверца, из нее выдвинулся всадник, топчущий конскими копытами поверженного змея, и одиннадцать раз ткнул копьем несчастное пресмыкающееся. Каждое тыканье сопровождалось ударом в гонг. Видимо, утомившись, всадник убрался за дверцу, чтобы добить рептилию в следующий раз. Дверца в часах захлопнулась, зато приоткрылась входная дверь, и в тир просунулся нос лакея.

– Ваше величество… – прошелестел он.

Император вздохнул.

– Пора. А впрочем… сегодня без меня, – крикнул он лакею, и тот убрался. – Знали бы вы, до чего порой утомительно быть императором, – пожаловался он мне. – Сколько дел мне приходится переделать за день, и две трети из них совершенно пустые! Абсолютная монархия состоит не из одних только преимуществ, барон. Вам придется ощутить это на себе в малом масштабе. В своем поместье вы поймете, каково быть разумным господином и справедливым судьей, надеждой и опорой вассалов. Счастье или несчастье ваших дворян будут зависеть от вас. Не распускайте их, но и не тираньте попусту, держитесь золотой середины. Ваша спутница поможет вам. Вы ведь намереваетесь взять ее с собой?

На такой вопрос монарха можно было ответить только утвердительно. Император благосклонно кивнул.

– Я сохранил за вами место моего ретробиблиотекаря. Не менее ста дней в году вы будете проводить на службе, остальным же временем вольны распоряжаться по своему разумению. Теперь спрашивайте, – разрешил он. – Я вижу, у вас накопилось немало вопросов.

Тут он был прав, но какой вопрос уместно задать императору? Конечно, не тот, ответ на который я мог бы получить в ретробиблиотеке, у Джоанны или кого-нибудь еще. И не тот, который мог бы вызвать подозрение у Инфоса. Но не насторожится ли он, если я обойду стороной главные вопросы?

И я спросил:

– Каким образом на Земле возник существующий ныне строй?

– Обыкновенным, – ответил Рудольф Третий. – Народ сам так захотел и возвел на трон моего предка Гильберта Первого. Не знаю, было ли это спасением для планеты, но наверняка пошло ей на пользу. Оставить Землю в прежнем состоянии было уже невозможно. Колонизация Галактики не решала проблем с народонаселением и была признана ошибочной. Любая модификация капитализма вела лишь к бездумному расточению природных богатств Земли. Надо было спасать то, что еще осталось, пока могущественные корпорации не втянули народы в последнюю войну за остатки ресурсов. Любая разновидность социализма не имела шансов распространиться на всю планету и в состязании с капитализмом вела себя не лучше его. Где же выход? Лишь в разумной тирании, превратившейся со временем в стройную систему, в ограничении рождаемости и разумном управлении планетой. Что же вас удивляет?

«Удивляет» – не то слово. Рассказать ему, как мы на Луне ждали, что Земля вспомнит о нас? С этим ожиданием жили, старели и уходили в небытие целые поколения. Я почувствовал, как во мне вновь вскипает ярость, – но с момента моего приземления я малость поумнел. Ничто так не прибавляет рассудка, как тюрьма или психушка.

– Прошу прощения, государь, но я удивлен тем, что придумано очень мало нового. Взять средневековую феодальную лестницу и вставить ее, почти ничего не изменив, в нашу эпоху – как-то… примитивно, что ли. Без выдумки.

– Зато надежно, – нахмурился он. – А что вы имеете в виду?

Черт тянул меня за язык. Едкие замечания так и рвались наружу.

– Например, ваши предки могли бы перевернуть пирамиду, – сказал я. – Это было бы оригинально и наверняка забавно. Скажем, всем верховодил бы единственный на свете простолюдин, а каждый новорожденный автоматически получал бы императорский титул. Или: пожилые седовласые юнги стали бы командовать флотами, а лопоухие адмиралы – драить гальюны. А?

Моя идея императору не понравилась. Он оборвал меня, отказавшись разговаривать на эту тему. У меня исчезли последние сомнения: к созданию феодальной лестницы по средневековому образцу человечество подтолкнул Инфос. Кукловодом был он, а люди – марионетками.

Марионеткой был и он, император всея Галактики Рудольф Третий. И знал это.