Текст книги "Имена мертвых"

Автор книги: Александр Белаш

Соавторы: Людмила Белаш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 38 страниц)

Глава 3

Нежно защебетал будильник – короткими трелями, чтобы не раздражать.

Марсель просыпалась медленно, нехотя, переворачиваясь с боку на бок, комкая подушку и плотнее натягивая одеяло на плечи, пока ноги не открылись; тянуло назад, в сон, в изнеможение, где легкое тело приятно ныло и пело, как после танцев до упада, но сон уходил, впитывался в подушку, как в песок, пока голова не стала ясной и осталось лишь открыть глаза.

Она проснулась в небольшой, но удобной палате. Матовая стеклянная дверь, умывальник и все прочее за высокой, до потолка, складной перегородкой, телевизор и видик на элегантной подставке, цветы, зеркало, телефон, электронные часы – все как положено. Марсель сладко потянулась – настроение прекрасное! Хорошо быть здоровой!., только есть очень хочется.

Над дверью мелодично прозвучал сигнал; с улыбкой и подносом вошел плечистый невысокий санитар в бледно-зеленой форме – гладкие черные волосы, темные, чуть узковатые глаза.

– Доброе утро, барышня! пора завтракать. Я – Алард Клейн, из утренней смены.

– Доброе утро, Алард. Я – Марсель.

Как мило, что в больнице все приветливые и предупредительные. Как будто весь мир – один дом.

– Зовите меня просто Клейн. Будете кушать сидя или в постели?

– А можно встать?

– Разумеется, барышня.

«А мне было совсем плохо! – весело думала Марсель, надевая тапочки и халат. – Но все прошло! Наверное, я лежала без сознания… и бредила кажется, – бред вспомнился ей смутно и угрожающе, она дернула плечами от отвращения к своей слабости. – Надо сказать огромное спасибо врачу и всем, кто за мной ухаживал».

Она умылась и потянула шнур, свисавший с кронштейна; васильковые шторы разъехались – увы, окно тоже было матовым, молочным; щелкнув ногтем по стеклу, Марсель удивилась – ого! толстое, как литая стеклянная плита!

– Пожалуйста, Марсель.

Завтрак был чудесный: горячий бульон, телятина с кашей, кофе с молоком, малиновый джем и булочка, все пахучее, дразнящее, аппетитное. Марсель сдерживалась, чтобы не проглатывать куски целиком, и, жуя, прикидывала – сейчас около девяти, па в университете, а ма, должно быть, скоро придет; они знают, что она уже в порядке и звонить им… а! можно позвонить Долорес.

Незаметно появился санитар; утирая губы салфеткой, Марсель дружески ему подмигнула:

– Все очень вкусно, Клейн! Спасибо.

– Очень рад, что вам понравилось, барышня. Позвольте, я заберу… А сейчас послушайте моего совета – ложитесь-ка; придет профессор посмотреть вас, он строгих правил и не одобряет, если больные скачут как козы.

– А мне так хорошо, что я и скакать могу.

– Не сомневаюсь, барышня, но вы лучше примите к сведению мой совет.

– Сейчас лягу, – послушно кивнула Марсель и, только за Клейном закрылась дверь, прыгнула к телефону.

– Да-а? – послышалось в трубке знакомое контральто Долорес.

– Лолита, здравствуй! Это я – Марсель.

– Глупая шутка, – резко ответили на том конце провода и положили трубку.

«Вот это да…» – недоуменно собрав губы трубочкой, Марсель еще раз набрала номер.

– Это опять вы? – Голос Долорес звучал жестко. – Прекратите, или я заявлю в полицию.

Последовал щелчок – и частые гудки. Марсель не успела огорчиться, как зазвучал входной сигнал – и она мгновенно оказалась в постели.

Неторопливо вошел высокий пожилой мужчина, тоже одетый по-больничному, с кожаной папкой; его тяжелое, неподвижное лицо насторожило Марсель, а блекло-синие глаза прижали ее строгим взглядом к подушке. Раньше она никогда его не видела – или не запомнила.

Подвинув к кровати легкий стул, вошедший улыбнулся уголками тонких, резко очерченных губ.

– Здравствуйте, Марсель. Меня зовут профессор Вааль, Герц Вааль.

– Доброе утро, профессор. – Дежурная улыбка профессора не поколебала отчуждения, которое сразу поселилось в душе Марсель. В профессоре чувствовалась несокрушимая сила; он походил на одного из тех великанов, которые… нет, не надо вспоминать. Санитар Клейн – тот хоть и с фигурой вышибалы, не то культуриста, но от его широкого нескладного лица веяло добрым теплом. Профессор был другой.

– Как ваше самочувствие?

– Очень хорошо.

– Вас ничто не беспокоит?

«Телефон, – мысленно ответила Марсель, – меня беспокоит», а вслух сказала коротко и суховато:

– Нет, не беспокоит.

– Я рад за вас, – тем же дежурным голосом отозвался профессор. – Мне надо кое-что сообщить вам – нечто очень важное для вас. Приготовьтесь выслушать меня внимательно и постарайтесь понять.

Марсель с некоторой опаской наблюдала, как он открывает свою толстую папку.

– Это вечерняя газета. Посмотрите.

«Ничего себе – нечто важное! – Марсель пробежала глазами заурядную „Дьенн Вахтин“. – Что здесь такого особенного? – выборы в магистрат, выставка аквариумных рыбок, человек искусан собакой, ограбление на вокзале, террористы…»

– Я посмотрела.

– Вас ничто не удивило?

– Нет, профессор.

– Взгляните на дату выпуска.

Она пошуршала листами, возвращаясь к началу, – и обомлела.

Нет, чушь какая-то…

Марсель еще раз вчиталась в красную рамочку справа от заглавия, внутри у нее стало холодно и пусто, а в голове заметался панический вопрос, который тут же слетел с языка:

– Я… так долго была без сознания?

– Да. Более трех лет.

Это никак не вмещалось в Марсель. Три года! Она жалобно посмотрела на профессора, ожидая поддержки, потом выскользнула из-под одеяла – снова к зеркалу.

На нее глядела прежняя, вчерашняя Марсель, не осунувшаяся, не побледневшая, нисколько не изменившаяся, лишь напуганная, и губы чуть дрожат. С минуту она разглядывала себя, и постепенно страх сошел с лица; она высоко вздернула рукав пижамы – та же тонкая, но сильная рука, та же гладкая кожа с золотящимся пушком. Те же пышные вьющиеся волосы! те же глаза!

– Зачем вы меня разыгрываете? – с гневом повернулась она к профессору и тут сообразила, что стоит босиком, в одной пижаме на голое тело. – Это жестоко! – подхватив халат, она проворно оделась и запоясалась. – Порядочные люди так не поступают. – Она нащупала ногой и надела тапочки.

– Погодите сердиться, Марсель. Я уже стар, чтобы так шутить, и считаю своим долгом предупредить вас – хоть это и будет вам неприятно – о том, чего вы не знаете. Надеюсь, это поможет вам избежать многих ошибок и необдуманных действий. Взгляните на этот документ, – из папки появился листок с сероватым, словно пеплом написанным шрифтом.

Хмурясь, Марсель брезгливо взяла ксерокопию: «Хм! странно – герб, печать… Государственный медицинский документ, форма 84. Свидетельство о смерти… Фальта Марцелла… умерла… сентября… причина смерти – легионеллез…»

Марсель тихо прыснула в ладошку; профессор глядел на нее безразлично и устало.

– А что такое легионеллез?

– Острое инфекционное заболевание. Вызывают его микробы – легионеллы.

Смеясь, Марсель вернула ему бумагу:

– Вот не знала, что я – покойница.

– В данный момент вы живы и здоровы.

– Я не пойму, зачем это представление? – минутное веселье от чтения нелепого документа покинуло Марсель, и вновь вернулось нехорошее чувство к профессору и его дурацкому розыгрышу. – Чего вы от меня хотите?

И жутковатая мысль завладела ею, набросилась, ошарашила, едва не сбила с ног – все подстроено! здесь какая-то гнусность, подлый трюк! такие случаи были, но ей они казались выдумкой, газетной уткой, а на самом деле вот как… Если инфекция, зараза, то родителям показали ее через стекло и отдали для похорон закрытый гроб, а ее, живую, зарегистрировали как мертвую и использовали… какая мерзость! ставили на ней опыты!

«Я жила где-то здесь, – затравленно озиралась Марсель, – в этой тюрьме, в клетке, а они творили со мной что хотели. Я ничего не помню! ничего! а вдруг они сделали мне операцию на мозге?! нет, я ведь думаю, понимаю… превратили меня в зомби, запрограммировали, заставляли что-то делать, и я их слушалась, как собака! что мне могли приказать? убить кого-то?»

Чистенькая палата в одно мгновение сделалась адом, профессор – чудовищем! Все стало невыносимо ясно – толстенное непроглядное окно, дверь с тем же пуленепробиваемым стеклом… на двери нет ручки изнутри!

– Марсель, вам нехорошо? – привстал было профессор, но она отскочила от него, подыскивая, чем бы защититься.

– Не подходите!

– Успокойтесь, Марсель…

Она схватила свободный стул.

– Что вы сделали со мной?! вы! отвечайте!

Герц остановился – миловидная тоненькая девчушка вся кипела, глаза ее зло горели, руки вцепились в спинку стула.

– Зачем вы меня здесь держите?!

– Исключительно для вашего блага.

Пятясь, Марсель искала телефон, он работает, почему работает – думать некогда; сейчас, сейчас я вам устрою…

– Что вы хотите делать?

– Вызвать полицию! Сидите там, а то я вас ударю!

– Напрасный труд, Марсель, – со змеиной вежливостью заметил профессор. – Имейте в виду, что при наборе номера полиции аппарат отключится.

– Тогда… вы один не выйдете отсюда, только со мной!

– И угрожаете вы мне зря. Во-первых, я намного сильнее вас, а стул – не оружие. Во-вторых, дверь не заперта, и я вас не держу. Одежду вы можете взять у Клейна, моего ассистента, он подобрал для вас кое-что подходящее по нынешней погоде. Но если вы не дослушаете меня, то попадете в скверную историю.

С каждым его словом хватка Марсель ослабевала – может, этот ровный глуховатый голос так действовал или почти бездвижный бледно-голубой взгляд; ее охватывало тошнотворное вялое отчаяние, она не понимала еще, что ждет ее за дверью, но рвануться и выскочить уже не могла. Скверная история – да, правда. Скверная история…

Стул опустился, и, держась за него, она сползла на пол, сжалась.

– Не плачьте, Марсель. Все не так плохо, как вы думаете… – Герц замялся. Утешать он никогда не умел, он старался убеждать, но порой его доводы не имели смысла. Он не мог просто выпустить девушку из дома – она сразу же столкнется с такими проблемами, что поневоле хочется посадить ее под замок. Но все собранные документы, даже видеопленка – в ее глазах ложь, подтасовка, мастерская фальсификация, ведь она ЖИВА. Ей пришло в голову самое естественное решение – махинации врачей, хитростью завладевших ею для секретных, запрещенных экспериментов, лишивших ее памяти. Она беззащитна, она в их власти – вот что она думает. И лишь в ночь с воскресенья на понедельник, около 01.55 Марсель поймет, что он ее не обманывал, потому что в это время она начнет умирать.

Марсель рыдала, а Герц ничем не мог помочь ее горю. Он ждал.

– Я вас не держу, – выждав, повторил Герц. – Но вы должны быть готовы к тому, что вам окажут не слишком любезный прием. Бывают случаи необыкновенного сходства и бывает, что люди пользуются этим… не всегда корыстно, а чаще повинуясь болезненному желанию уподобиться до мелочей своему двойнику. Так могут подумать и о вас, но всерьез бояться этого не стоит, ведь вы – Марцелла Фальта и можете это доказать.

Спустя некоторое время Марсель затихла. Она была опустошена, и в душе остался один страх – неотвязный, тикающий, как адская машина. «Я уйду, уйду, – думала она, – уйду немедленно. Да, уйду… а что дальше? они позовут меня, и я вернусь. А если захочу рассказать о них, что будет со мной? упаду в обморок? язык отнимется? наверное, я выполню любой приказ… я даже его не услышу!.. Зомби, я – зомби! па, мне страшно…»

– У меня есть к вам три просьбы, Марсель. Это именно просьбы – я прошу вас никому, кроме вашего отца, не говорить о том, что вы были у меня. Затем – я прошу вас избегать знакомых, кроме тех, с кем вы действительно были близки. И последнее – я прошу вас до понедельника не уезжать из Дьенна. В ваших силах исполнить эти просьбы без вреда для себя. Вы можете ничего мне не обещать, но помните – от этого зависит ваше будущее.

«При чем тут отец? – промелькнуло у Марсель. – Он знает об этом?! я ничего не пойму…»

Она собралась с духом:

– Профессор… сьер Вааль, я хочу спросить…

– Помочь вам?

– Нет, я сама. – Марсель встала, выпрямилась, но боязнь и смятение не отпускали ее, мешали твердо поставить голос. – Я… выполню ваши требования… но с условием.

– Я слушаю.

– Вы мне скажете… должны мне сказать правду. Или я вообще никуда не пойду!

«И это было бы прекрасно, – мрачно подумал Герц. – Лучше не придумаешь».

– Я хочу знать, – чуть не по слогам, но тверже и тверже выговаривала Марсель, – хочу знать, что вы со мной сде-ла-ли. Только правду.

– Боюсь, Марсель, вы мне не поверите.

– Скорее всего не поверю.

– А если я предъявлю доказательства?

– Попробуйте.

– Воля ваша. Включите видеомагнитофон. Вот кассета.

Пока экран мерцал и рябил, Герц счел нужным пояснить:

– Первая запись сделана около девяти часов тому назад на кладбище Новых Самаритян; светочувствительность камеры переменная. Вторая запись – здесь, этажом ниже. Теперь глядите.

Первая часть фильма была очень короткая, вторая – подлиннее. Марсель смотрела молча, едва дыша; фильм кончился, она перемотала пленку обратно и посмотрела еще раз.

Содержание фильма пересказывать излишне.

– Нет, – сказала она. – Нет…

– Побывайте у Новых Самаритян, удостоверьтесь.

Марсель нашла у себя пульс на запястье, хлопнула себя по щеке.

– Не верю. Этого быть не может. Вы это… сами смонтировали.

Герц помолчал, кашлянул и сказал уже не так официально:

– Марсель, я дам вам машину и шофера, так будет удобней…

Марсель сидела на кровати, закрыв глаза, и мяла в ладонях край одеяла. Снова и снова видела она – не на экране, но видела – заоваленный сверху надгробный камень со своим именем, обугленную вспучившуюся землю. Худощавый малый в комбинезоне хирурга колол ей руку блестящим инструментом… эти ранки, вроде мелких подсохших царапин – да, вот они, чешутся немного, отсюда текла и не сворачивалась кровь, а он их заклеивал. И на животе тоже должен быть след укола длинной иглой. Санитар Клейн бил ее током, а она дергалась на высоком узком столе с трубчатыми железными ножками.

– Ног я живая, – неуверенно сказала она.

– Теперь – да.

– Все равно не верю, – прошептала Марсель, упрямо качая головой. – Так не бывает.

Только что окружающее представлялось ей кошмаром, и профессор играл роль хладнокровного ученого-истязателя. Нельзя же быть наивной и воображать, будто яйцеголовые умники не пользуются любой лазейкой, чтобы по заказу, по циркуляру военного ведомства или для проверки своих душегубских замыслов производить опыты, от которых у нормального человека волосы дыбом встают. На то они и ученые, что им никакие законы не писаны. «Но ведь это в кино, – убеждала себя Марсель, – так бывает в кино… а Долорес?! почему она послала меня к черту? три года… – мысли жужжали и бились как мухи о стекло, она сжала пальцами виски, чтоб не сойти с ума. – Я заболела. Инфекция. Было плохо. Я почти ничего не соображала. Мне явился Сатана и стал тащить меня… это был бред, бред. А потом…»

Ветер! вот что было потом!

Ей померещилось – с громовым ревом реактивного истребителя она пронеслась над городом и устремилась в бездонную ночь; далеко внизу вздыхало море, над головой влажно колыхались тучи, ни звезд, ни Луны, только мгла и впереди – зев тоннеля, куда властно влек ее Ветер.

Вздрогнув, она поспешно открыла глаза, и гул надвигающейся смерти оборвался; она находилась в светлой палате, в недоброй тишине, под пристальным взглядом профессора. Здесь все замерло, застыло, лишь мигали зеленые цифры отсчета времени на панели видеомагнитофона.

– Что же – я умерла?

– Да, Марсель.

– И меня…

Сердце Марсель заколотилось, ладони взмокли, и холодные мурашки поползли по коже, взбираясь по ногам, по животу; это проснулось и начало подбираться к сердцу старинное, ребяческое, не раз ею укрощенное, но не сдавшееся видение морга и вскрытия на анатомическом столе. Она видела – и не однажды – фильмы, где показывали морг, мертвецов и равнодушно-спокойных врачей; она до боли явственно представляла, что лежит на гладком зеркальном металле, все видит, все чувствует, но не может шевельнуться; ей зачесывают волосы вперед и коротким ножом рассекают кожу на голове – нож тупо скребет по черепу, – сдирают скальп, пилят голову круглой электрической пилой, и пила с визгом врезается в мозг… нож проходит по груди, оставляя длинную зияющую рану, режет ребра, она кричит, но ее никто не слышит, а резиновые пальцы деловито трогают сердце, лезут под горло, норовя задавить ее крик… дальше было еще хуже. Видение приходило к ней то перед сном, то во сне, она просыпалась, отбиваясь от кого-то, в слезах бежала к близким, пытаясь что-то сказать сбивчивой скороговоркой, и успокаивалась под ласковые утешения, но видение было на редкость устойчиво – стоило расслабиться, как оно невинным шепотком звало к себе – «А что если подумать о том, как лежится в гробу? почему бы не подумать об этом? ты только представь себе…» – и кто-нибудь, па или ма, вели ее к психологу, который на первый взгляд был не лучше видения, потому что, улыбаясь, предлагал поиграть с другими детьми в смерть, в морг и в похороны, ссылаясь на то, что в Мексике есть веселый праздник – День Мертвецов, там запросто беседуют с покойниками, смеются над курносой, и неизбежная в будущем неприятность кажется не такой уж страшной. Этот неотвратимый пустяк сильно не нравился Марсель, хотя, честно сказать, игры стирали осадок видения. Но… как это противно – лежать без движения и видеть, слышать…

– …меня вскрывали?

– Да.

И сразу ей стало легче. Видение не сбылось. «Я последняя дура, – ликуя и стыдясь думала Марсель. – Живой, здоровой – и такое воображать! ну, миленькая, ты даешь…»

Она искоса посмотрела на профессора – тот сидел, немного осунувшись, на удобном стуле, и лицо у него было по-прежнему спокойное; глаза их встретились.

– А почему теперь я жива?

– Потому что я так сделал.

– Вы?

– Да, я.

«А зачем?» – чуть не брякнула Марсель, но сдержалась. Какая разница зачем?

Герц с облегчением наблюдал, как ее лицо разглаживается, как огоньками из глубины загораются остывшие глаза.

– Разве можно оживить мертвого?

– Можно.

– Вы колдун? – уже другим голосом спросила Марсель.

– Нет, я биофизик. Профессор Дьеннского университета.

– А как вы это сделали?

– Марсель, я подозреваю, что у вас очень много вопросов, – Герц скупо улыбнулся, как вначале, – Давайте условимся, что я буду отвечать на них постепенно, по мере нашего знакомства. Для начала я отвечу на тот, который еще не пришел вам в голову. В воскресенье вам надо будет вернуться сюда для контроля; я должен проверить ваше состояние… оживление не настолько просто, как может показаться и… согласитесь, что у меня есть причины беспокоиться о вас.

– Знаете, я все-таки не очень вам верю… – Марсель насупилась, но сердце прыгало и хотелось ходить по палате колесом. Сомнение смешалось в ней с дикой радостью, она едва могла усидеть на месте, но совершенно не знала, куда кинется, если Герц отведет глаза.

– Верите вы или нет – это не важно. Вы живы – вот что главное. И я счастлив, что мне это удалось.

– Я тоже, – силясь удержать самую глупую и счастливую улыбку, Марсель прикусила губу, но помимо ее воли лицо – брови, глаза, щеки, нос – выдавало улыбку и, к великому ее смущению, профессор видел это.

– Не буду больше вас задерживать, Марсель. Клейн довезет вас в любое место, куда вы скажете. И не забудьте, о чем я вас просил.

– Постойте! – встрепенулась Марсель, когда Герц собрался встать. – Погодите… а… что я им скажу?

– Ума не приложу, – Герц пожал плечами, собирая «доказательства» в папку.

– Отец меня ждет?

– Нет. Пока никто не знает, что вы живы.

– Никто?

– Только я и мои ассистенты.

– И вы меня отпускаете?

– Что в этом плохого?

– Извините, я… я поеду.

Сказав это, она очень захотела остаться. Просто не могла решиться выйти отсюда. Куда ехать? разве к… ну и фокус будет!

– Про вас я ни с кем не должна говорить? – Марсель почти овладела собой, лишь нетерпеливо перебирала пальцами.

Герц взвесил в руке видеокассету.

– Я бы этого не хотел… исключая вашего отца, конечно… но связывать вас обещанием я не намерен. Поступайте по своему выбору.

– Я буду молчать, сьер Вааль.

– Не зарекайтесь, Марсель… но если так – я буду вам благодарен.

Он как раз смотрел в сторону окна – пожалуй, пора открыть его, а то комната выглядит слишком герметически замкнутой – и неожиданно получил быстрый поцелуй.

Марсель что-то горячо, торопливо говорила, запиналась, оправдывалась, не то просила о чем-то, а Герц нажал потайную кнопку, и стеклянный щит двинулся вверх, шурша в пазах; за окном был пустой, припорошенный снегом сад, и вдали над крышами голубел узкий просвет в редеющих серых тучах.

«А давно не целовали меня с такой чистой радостью», – подумал Герц.