Текст книги "Имена мертвых"

Автор книги: Александр Белаш

Соавторы: Людмила Белаш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 38 страниц)

Глава 5

Утром Клейн высадил Марсель в «Париже», у перекрестка улиц Ваннат и Вельтрай, известного среди молодежи как «пункт W» – она сама так пожелала.

Марсель направилась к Рестегаль, в сторону Красного моста. Почему? Просто ей показалось, что там лучше. Замковый холм на возвышенном правобережье Рубера еще не был виден за домами, но над крышами выступала сторожевая башня замка герцогов Вендельских. Редеющие облака больше не сдерживали мощь солнца, и башня светилась, резко очерченная на матовом голубовато-сером небе.

Температура упала, и ночной дождь замерз, облив глазурью крыши зданий и превратив дороги в сверкающие реки. Тонкий слой льда покрывал каждую веточку, и деревья казались неестественными, сияющими, как леденцы или блестящий стеклярус. При малейшем ветре ветки стукались друг о друга с тонким затихающим звоном, чтобы, успокоившись, вновь застыть в безмолвии.

То и дело поглядывая на башню, Марсель пару раз чуть не столкнулась с прохожими.

Она бы и вчера сходила в Старый Город, но Долорес и Ана-Мария отвлекли ее идеей побывать в зоопарке. В их обществе было приятно, они завладели ее вниманием, к тому же ее волновала предстоящая встреча с отцом, и притяжение замка стерлось, сгладилось, но сейчас, оставшись одна, без провожатых, она вновь захотела приблизиться к стенам Вендельской цитадели.

Уличный шум и мелькание ушли куда-то, стихли; Марсель нравилось воображать, что она идет по луговому междуречью, а впереди растет могучий холм, поросший лесом, опоясанный излучиной реки. Случайные спутники, идущие в ту же сторону, представлялись ей древними вендами, избравшими наконец место для постройки города… бородатые, в одеждах из шкур мехом наружу, они перекликаются, указывая на холм.

Над холмом, едва заметное, прозрачным облаком висит сияние… Светлое, святое место – тут быть городу!

С поворота замок Андерхольм открылся во всей красе – величественный, стройный и несокрушимый. За зубчатым навершием фланкирующей башни над рекой, за крепостной стеной сурово высилась четырехгранная громадина донжона с турелями на углах.

Бодрящий морозный воздух вливается восторгом в грудь – отрадны чистая речная прохлада, свежий ветер простора и зрелище замка, озаренного солнцем.

Марсель в восторге перебирала пальцами по парапету набережной. Блеск! красотища! стоять так и стоять – не налюбуешься!..

Ей казалось, что она видит свечение, которое определило выбор вендов, – неясная фигура чуть ярче неба, зыблющаяся, невесомая, похожая на круг, словно отражение замка в небесной лазури.

«Хм, а летопись герцогов утверждает, что это был крест небесный».

Стайка японских туристов, высыпавшись из автобуса, щелкала фотокамерами, запечатлевая замок на память.

«Останется ли круг света на пленке?..»

Улыбка на лице Марсель сменилась внимательным, серьезным выражением; она нарочно минуту-две смотрела на дома левого берега, чтобы отвыкнуть от невольно нахлынувшего впечатления, затем вновь осторожно перевела глаза на замок.

Кольцеобразная фигура не исчезла.

Открытие не испугало, а скорее озадачило Марсель.

Японцы, как по команде, погрузились в автобус и отбыли вместе со щебечущим гидом; взамен им – экскурсионные маршруты рассчитаны по минутам – высадилась компания старшеклассников, жующих, разражающихся громким хохотом из-за любого пустяка.

– Андерхольм – замок герцогов… перестроен в конце XV века… Красный мост… получил свое название после ожесточенной и кровопролитной «битвы на мосту» в 1172 году, когда к Дьенну подошли мадьяры, прорвавшиеся в Вендель из герцогства Лоннуа…

«Неужели никто не видит светлого кольца?!.»

Марсель даже глаза протерла – нет, как было, так и есть.

Заинтересовавшись, она перешла Красный мост и поглядела на замок от кармелитского монастыря. Все осталось по-прежнему. Определенно, Замковый холм для нее стал выглядеть иначе. Заодно с новой точки зрения стало заметно и высокое, вроде столба, свечение в стороне резиденции епископа, но не строго над ней, а примерно над башней Милосердия.

Предки знали, в каких местах ставить здания! Геомантика у них была на уровне.

Отсюда же, от Госпитальной церкви, летел и вертолет за Касси…

Стремительно возвращались и таяли образы, явившиеся ей во снах. Белый зал дворца епископа, диковинные гости в нем, ощущение сродства с ними и уверенности в себе, внезапный порыв в ответ на безмолвный скорбный зов, полет…

«Я… летела?»

«Не помню…»

Тьен. Это он звал. Его давило чудовище – мохнатое, горбатое.

«Княжна, позвольте мне. Я справлюсь».

Кто это сказал? Карт – его имя – или фамилия? – Карт. Аник сказал о нем: «Если позвоните – Карт довезет вас от „Развилки“».

В другое время Марсель засомневалась бы в себе, но сейчас она мыслила о небывалом рассудительно и трезво.

«Наверное, я связалась с Тьеном. Намагнитила его или что-то вроде. Он будет рад меня увидеть! А свет над Старым Городом? Хороший, добрый свет. Быть рядом с ним – здорово. Надо присмотреть, где еще есть такой, и ходить туда почаще. Он… на что он похож? На родник или на гейзер, вот на что. Физика! Ага, значит, должны быть и места наоборот, где свет меркнет, не выбрасывается, а поглощается. А как выглядят такие ямы? Надо спросить у Клейна и Аника, они должны знать. Во! а если зарабатывать на этом?! Не может быть, чтоб оно на людей не действовало! Составлю карту и дам объявление в газету: „Опытный экстрасенс определит вам благоприятный участок для застройки“. На плохих местах пусть ставят гаражи и склады, без людей. Они не соображают, где место здоровое, а где больное!..»

«А церкви? – озаботилась она. – Я иду в церковь. Святое и освященное место – различаются они или нет?»

Все складывалось удачно, будущее выглядело очень привлекательным, настроение было приподнятое, и в голову приходили смелые, энергичные, даже дерзкие решения.

Глядя на Марсель, быстрым шагом входящую в Старый Город через ворота Кармелиток, никто бы не сказал, что ей осталось жить чуть больше пятнадцати часов, верней – 912 минут.

10.43.

* * *

– Здравствуйте!

Помощь пришла как раз вовремя.

Принимая утром посетителей, Людвик не вставал с постели и по простоте душевной считал, что неповоротливость языка, сонливость и какая-то неопределенная заторможенность в речах и размышлениях вызваны странным, тяжелым сном, в который он провалился, как в яму, и стоит ему отоспаться положенное время, как тяжесть в голове исчезнет, и он приступит к делам, бодрый и энергичный. Людвик даже торопил с выпиской; врач не настаивал на дальнейшем пребывании его в стационаре, но с очень большим сомнением отнесся к намерению Людвика приступить к работе с понедельника; он тоже рекомендовал отдохнуть с недельку и пройти обследование у семейного доктора. Свои рекомендации он изложит на бумаге.

– Выписка скоро будет готова и распечатана. Вы сможете взять ее на посту. Сейчас вам принесут одежду и помогут собраться. Мы всегда рады оказать вам помощь. Будьте внимательны и бережны к своему здоровью. Это главная ценность в нашей жизни. Вы хотите получить счет прямо сейчас, или его переслать для оплаты в страховую компанию? Боюсь, они потребуют уточнений…

Людвик тоже этого боялся и высказал желание получить счет на руки. Ему совершенно не хотелось афишировать свое приключение.

– Тогда вам придется немного подождать, пока будут улажены формальности.

Разумеется, не в палате. Чересчур роскошно так долго занимать отдельную палату в отделении экстренной терапии. Дьенн – крупный город, и в нем всегда найдутся люди, желающие немедленно воспользоваться гостеприимством клиники неотложных состояний. Опился, обкурился, наелся фальсифицированных продуктов или лекарств, случайно выпил, что-то ввел, принял с суицидальной целью… Многие разными способами спешат влезть на небо, и долг эскулапов в том, чтобы за ноги стаскивать нетерпеливых с лестницы, ведущей в царство небесное.

Вот когда Людвик оделся и проследовал в холл, он понял, что и Стина, и врач были правы и куда больше понимали в делах, связанных со здоровьем. Его словно спеленали невидимые резиновые жгуты, оплели колени, забинтовали пальцы. Он шел, не чувствуя пола, передвигая ноги ощупью, боясь споткнуться или провалиться, зацепиться носком за порог или сверзиться со ступеньки, которой не было. Равновесие приходилось поддерживать ощутимым напряжением сил, как пьяному. Вдобавок начала кружиться голова, и к горлу подкатила волна тошноты.

«И что, – покрываясь мурашками, со страхом подумал Людвик, – меня так и выпишут?., мне же плохо… я не дойду до дома!..»

Хорошо, что в холле есть мягкие кресла, где можно посидеть и отдохнуть.

– Людвик Фальта. Доктор Людвик Фальта, – проговорила стройная медсестра в униформе, быстрая и глазастая. Она перевела взгляд с одного сидящего на другого. – Это вы Людвик Фальта?

– Я… да… кажется, да, – Людвик только теперь понял, что это именно его искали, и сам удивился, что это он – Людвик Фальта.

– Пожалуйста, ваши бумаги.

Людвик взял выписку и счета (палата, гемосорбция, растворы для детоксикации, работа медперсонала – все учитывалось отдельно), встал и шагнул. Куда? тут он понял, что не знает, где выход, куда ведет коридор, где здесь лифт… много чего не знает. Его привезли сюда вчера без сознания, он заснул дома в прихожей, а проснулся в белом чистом здании, в палате, словно неведомая сила перенесла его в одночасье в неизвестное место. Теперь он, потрясенный, потерявший память, как украденный феями или энэлонавтами, должен возвращаться в свой мир, где исчезло время, а он будто постарел на десятки лет и вот-вот рассыплется, едва ступив ногой на землю.

Осознание реальной жизни приходило к нему порывами ветра, вспышками памяти, словно заработал годами бездействовавший механизм, освобождаясь от пыли и ржавчины. Он так легко одет, а на улице – ноябрь, холод и ветер.

– Позвольте, я провожу вас, – медсестра сама предупредительность.

– Спасибо. Но мой плащ… он остался дома.

– Мы можем вызвать такси к подъезду. Назовите ваш адрес.

Людвик хотел сказать, его язык пошевелился – и замер. В голове была идеальная пустота стерильной палаты или белой бумаги, такая же ровная и безмолвная. Ни звука, ни буквы, ни мысли. Тишина нарисованного пейзажа. Людвик с удивлением слушал это безмыслие, понимая, что он, взрослый человек с дипломом, выглядит и ведет себя, как заблудившийся малыш – он забыл свой адрес.

Вот тут и подоспела помощь.

– Здравствуйте! – это уверенно произнесла белокурая полнотелая женщина старше сорока лет в шерстяном платье, с пуговицами величиной с чашку; в ней Людвик с радостью опознал Инге, свою старшую лаборантку. Волосы ее были взбиты, как сливки, и уложены в высокую прическу, густо скрепленную лаком.

– Мы так рады видеть, что вы здоровы, – а это кто? Стройная, почти изящная женщина с нежной кожей и мягким светом глубоких глаз. Робкая улыбка трогает ее губы, и румянец на щеках проступает все ярче, как зимний закат.

– Я уже выписываюсь, – Людвик заговорил домашним тоном. Глупо в холле больницы соблюдать служебную субординацию.

Ингерид перебросилась с медсестрой парой фраз и, удостоверившись, что шефа действительно выписывают, сразу взяла дело в свои руки. Было вызвано такси и продиктован адрес, а у Людвика прямо гора с плеч свалилась, что его избавили и от пустоты в голове, и от мыслей о деньгах, и от объяснений с таксистом. Боже, как хорошо, когда на свете есть люди, готовые прийти на помощь в трудную минуту.

Пока Ингерид решала бытовые вопросы, Людвик, теряясь в догадках, поддерживал светскую беседу с незнакомкой.

– Мы на кафедре ничего не знали…

«Она общается с сотрудниками Университета?»

– …когда вечером мне позвонила Инге…

«Она знакома с нашей дамой…»

– …и говорит: «Я в ужасе, но по радио передали…»

«Весь университет узнает…»

– …утром мне сказали, что вас можно навестить. Мы сразу собрались. Как хорошо, что мы вас застали. Мы легко могли разминуться в холле.

«Мы легко могли разминуться…»

– Такси ждет. Пойдемте, доктор, – доложила Ингерид и, повернувшись к Людвику, заметила: – Адель сегодня, наверное, раза четыре звонила в клинику насчет вас.

Адель, натягивая перчатки, смущенно улыбнулась.

У Людвика будто пелена с глаз спала.

Так это – Адельхейд Ринн, его второй ассистент, по кличке, данной ей беспощадным Паулем – «Мышь лабораторная». Бесформенный халат, как балахон Пьеро, придававший ей бесполый вид, туфли на низких каблуках, волосы, стянутые на затылке в неизменный «хвост», упрямый, вечно озабоченный взгляд. Это она? Она не бывала на вечеринках, она перелопачивала горы литературы и работала, работала, работала. Пауль давал ей задания и присваивал ее результаты и идеи. Кто бы мог подумать, что под рабочим халатом, как под ослиной шкурой, скрывается принцесса. Бирюзовый костюм в талию подчеркивал хрупкость фигурки, освобожденные волосы пышной короной обрамляли голову и падали на плечи.

Потому Людвик и не узнал сразу свою ассистентку, что никогда прежде не видел ее настоящей, женственной.

Он сидел в такси и вдыхал нежный запах, запах хлеба – ее волос и кожи. Они пришли к дому и, войдя (не без сложностей – пришлось искать ключи, – но для Ингерид не существовало преград), посидели в гостиной, выпили кофе, и пока Адельхейд разливала его в чашки, Людвик неотрывно следил за плавными движениями ее рук, изгибом ее грациозного тела, мягкими волнами ее волос, падающих на глаза, тихими звуками голоса и неяркой улыбкой.

«Ты погиб, Пауль.

Ты жалкий рупор чужих открытий, ты плагиатор, ты вор. Наконец-то ты уличен и изобличен. Тема не для тебя. Ты пытался звучать эхом, соблазнять меня сухими и мертвыми формулами и схемами без души и плоти. Ты, как колдун, отводил мне глаза. Но сама жизнь против тебя. Я немолод, утрата за утратой подавляли меня, но не сломили ни мой ум, ни волю. Мужчина – это потенция, возможность, а реализоваться он может только через женщину – науку, музу, жену. Супруги Фальта – союз воли, высокого положения, ума и красоты. Тема наша навсегда. Награды, признание, конгрессы.

Ты погиб, Пауль!»

Уходя, она протянула визитку:

– В случае чего не стесняйтесь, звоните в любое время.

И позвала долгим тягучим взглядом через плечо.

* * *

Прикупив на «Развилке» пакет свежих абрикосов, Аник ехал домой, метко сплевывая косточки в лоток у муфты рычага передач. Если не считать Клейна с его непрошеными пояснениями, ночь и утро на вилле прошли удачно. Марсель приняла новое имя, известно о ее планах на воскресный день, о профессоре ей напомнили… и вообще, все говорит о том, что девушка может и хочет вписаться в их компанию. Кое-какие трудности и огорчения она уже преодолела – причем смело шла им навстречу; это хорошо. Стина ей зла не причинит, а на свидание со школьным знакомым Марсель напросилась сама – значит, таково ее желание, оно должно исполниться.

Удачно ли она сходит в церковь?., как знать. С обрядами (а церковь – настоящий комбинат обрядов) надо быть осторожней.

Он поленился отогнать голубой «марч» обратно в прокат – лучше переплатить семь талеров, чтоб его взяли от подъезда.

Остановка любого авто у его особняка на Леикен-парк, равно как и появление любого человека на дорожке, ведущей к крыльцу, фиксировалась домашней системой слежения, на которую Аник разорился по настоянию страховой компании – иначе та отказывалась страховать его «лендокс». Просмотр записей с шагающими почтальонами, молочниками и агитаторами из секты Свидетелей Иеговы отнимал немного времени, зато Аник всегда знал, кто к нему наведывается в его отсутствие. Заодно приходилось стирать и себя, идущего к дверям, но это неизбежные издержки.

Заперев «марч», Аник двинулся к дому, одной рукой отыскивая ключи, а другой прижимая к боку пакет. Ясный денек был так приятен, что Аник весело подмигнул видеокамере над входом.

И тут его окликнули:

– Аник!

Он замер, повернувшись на голос. Из густо посаженных по краям дорожки кустов к нему лез, раздвигая ветви туловищем и вскинув руки, чтоб не оцарапаться, какой-то прилично одетый дяденька преклонных лет.

– Аник, я так хотел тебя увидеть! – Улыбка старикана была искренней, но при этом неприятной.

– Вы пожилой человек, – возмутился Аник, – что вы себе позволяете?! Это частное владение!

– Я комиссар полиции, – пояснил дедуля, роясь морщинистой рукой под плащом на груди. – Секундочку…

– Тем более! Вы должны знать и соблюдать законы, – Аник несколько опешил от такого признания, но вмиг сообразил, что на арест сцена не тянет. – Немедленно покиньте мою территорию. Пожалуйста, туда, на тротуар!..

«Или это сумасшедший? кем они себя только не воображают! Имя он мог прочесть на табличке у двери».

– Вот мои документы, – наконец протянул старик раскрытую книжицу в кожаной обложке. – Комиссар Виктор Веге.

Если бы с бледного ноябрьского неба сошла дюжина ангелов и заплясала вокруг – и то Аника так бы не ушибло, как при виде этого полицейского удостоверения. Он переводил глаза с маленького фото на лицо и обратно, стараясь придать себе выражение хмурого и неприязненного любопытства, а никак не изумления, которое он испытал.

Боже, что сталось с холеным и бойким инспектором Веге, следователем криминального отдела в Сан-Сильвере! Кожа на лице обвисла, черты оплыли, потерялись в дряблых складках, на скулах малиновой сеткой проступили мелкие сосуды, наружные углы глаз сползли вниз, приоткрывая тусклые, со слабой желтизной белки… Надтреснутый голос, худые плечи, выпуклые извивы вен и сухожилия на высохших кистях.

И этот человек своим дознанием отправил его на расстрел!

«За кого он меня принимает? – мелькали мысли. – Как он вышел на меня?..»

– Ничего не понимаю, – резко ответил Аник. – Как вы здесь оказались? с какой целью? У вас есть ордер или санкция?

– Нет, я пришел неофициально. – Веге, изучавший Аника столь же пристально, убрал удостоверение. – Я хочу сообщить вам нечто очень важное. Вы должны узнать, кто ваш отец.

Аник собрал волю в кулак и сжал покрепче, чтоб не расхохотаться – хотя его нестерпимо подмывало заржать во всю глотку. «А-а-а, вот как! Ну-с, потолкуем, сьер инспектор. Послушаем, как ты мне про меня расскажешь!..»

– Позвольте, но… – дипломированный цветовод выглядел ошеломленно, – он давно умер.

– Я говорю не о Теофиле Дешане, – Веге любовался тем, как недоумение на лице визави сменяется совершеннейшей растерянностью. – Он не был вашим отцом. Вы носите чужую фамилию. Ваш настоящий отец…

– Это… ВЫ?!! – Аник в ужасе всплеснул руками (кулек с абрикосами шмякнулся оземь) и даже попятился, делая пассы, означающие «Спаси и помилуй!..»

– Нет-нет, – с желчной гримасой Веге помотал головой, отметая подозрения. – Но я хорошо знал его.

– В самом деле? – Цветовод взирал на комиссара с почти враждебным недоверием. – Вы точно уверены, что вы не…

– Аник, я был рядом с вашим отцом весь последний год его жизни. Мы с ним почти подружились…

«Ах ты сука легавая! – удивился Аник. – Остыть в морге не успеешь, как всякая погань задним числом в друзья запишется!.. Вот что такое популярность. Еще и в мемуарах обо мне наврет…»

– …и я запомнил его навсегда. Вы – его живая копия…

«Оригинал!» – поправил мысленно Аник.

– Я случайно отыскал вас по документам и решил, что моя обязанность – сообщить вам правду. Может, мы побеседуем в более удобном месте?

«Так вот змеи проникают в дом, пренебрегая неприкосновенностью жилища, – Аник, изображая замешательство, решал, пригласить ли старого врага на чашку кофе. – Не-ет, такой случай упускать нельзя!»

– Это так неожиданно… так необычно! Я, право, смущен, но… Вы действительно знаете о моем настоящем отце? Я… Давайте зайдем ко мне. Как-то неловко говорить об этом на улице…

Пробравшись в особняк без ордера, Веге опытным глазом изучал интерьер, стараясь не упускать никаких деталей. Обставлено со вкусом, мебель не дешевая. Потолок и стены отделаны в светлых, жизнерадостных тонах, с красивыми узорами. Пол паркетный, украшения – неброско, но изящно – эстампы в багетных рамках и всевозможные дипломы с вензелями, подписями и печатями. Повсюду живые цветы – их больше, чем обычно.

– Кофе?

– Да, буду весьма признателен.

– Присаживайтесь, я сейчас.

Надев очки, Веге пригляделся к фотографии цвета сепии – юная дамочка в открытом светлом платье и белых перчатках до локтей, молодой мужчина в чинном темном костюме с «бабочкой», усы блестят, словно нагуталинены. Надо полагать, это сьер и сьорэ Дешан перед отъездом в заокеанский Гоккалин.

– Прошу вас, комиссар. Я слушаю.

– Нас с вашим отцом, Аник, – Веге помешивал кофе ложечкой, чтобы скорей остыл, – свела судьба…

– Вы были сослуживцами? то есть – он работал в полиции?

– О нет. Отнюдь. Скорей наоборот.

– Извините, что я перебиваю, но поймите меня правильно – я не знал родителей, я их совсем не помню и всегда считал, что… – Глаза цветовода остановились на том желтовато-коричневом фото. – Я воспитывался в католическом приюте.

– Надеюсь, и вы простите мне некоторую вольность в обхождении, – сказал комиссар, сочувственно покивав. – Вы так молодо выглядите!..

– Это цветы. Благодаря цветам, – улыбнулся Аник с грустью. – Я делаю маски из лепестков роз. Так продолжайте!

– А знаете, как называли вашего отца? Красавец! Впрочем, что касается достоинств, он был ничем не хуже Теофиля – настоящий удалец. Кстати, чем занимался сьер Дешан-старший?

– Он был чиновником в колониальном департаменте строительства.

– Что ж… Отца вашего звали Аник Бакар.

– Из французских гугенотов?

– Он говорил – из арабских пиратов. Якобы был такой Абу Бакар, попавший в плен и принявший крещение. Не удивлюсь, если все так и было. Наследственность…

Выдержав паузу, Веге отпил кофе.

– Он был гангстером, Аник. На процессе в пятьдесят первом году ему инкриминировали девятнадцать убийств. И приговор… понимаете?

– Я понял, – мрачно промолвил цветовод, прервав нависшее после слов Веге молчание. – Вы раскопали это в архивах и явились меня шантажировать. Разумеется, вам известно, что я неплохо зарабатываю и…

– Нет, Аник, ничего подобного!

– Не надо изворачиваться, я не мальчик! – все сильнее кипятился цветовод. – Вымогаете – так вымогайте! Сколько вам нужно за молчание?! Я не хочу, чтобы это попало в газеты. У меня королевский диплом, я принят при дворе – и вдруг такое… Вам что, не хватает зарплаты на старости лет? Ну, сколько вы хотите?!

Оставив чашку, он от полноты чувств встал и заходил по гостиной.

– Послушайте, это просто свинство! Вам известно, что я сирота, что пробивался своими силами, что… вот! взгляните! – сорвав со стены застекленный диплом, он почти силой вложил его в руки Веге. – И после этого вы меня хотите… смешать с грязью!

– Аник, успокойтесь, – увещевал Веге, не зная, куда положить диплом, – у меня и в мыслях не было разглашать! Вы не в ответе за деяния отца; все останется между нами.

– Девятнадцать убийств! – причитал Аник. – Да стоит лишь назвать это число… А… а где гарантии, что это правда?! ваше удостоверение – не доказательство! Я сейчас же звоню моему адвокату, – Аник решительно направился к телефону. – А затем – в прокуратуру! Вы думали – безродный одиночка за себя постоять не сможет?! Незаконное проникновение в жилище, шантаж, диффамация и клевета. И это делает полицейский! да чем вы лучше гангстера?!..

Веге не испугался угроз, но совсем не хотел дожидаться, пока Дешан осуществит их. В самом деле, пришлось бы объяснять – ему-то, в его возрасте и чине! – под каким предлогом он вошел в дом и насколько обоснованы его предположения насчет родства сьера Дешана с Аником Бакаром.

– Аник, погодите. Вы ошибаетесь. Я никоим образом не намерен вмешиваться в вашу частную жизнь. Если я говорю вам об отце – то исполняя свой долг. Я рад, что вы стали достойным человеком, несмотря на все препятствия. Вам не стоит передавать третьим лицам то, что знаем лишь мы с вами…

Уже набрав номер и приложив трубку' к уху, Аник замешкался, выслушивая гудки, и прижал контакты пальцами.

– Вам нечего стыдиться, – твердил Веге, видя, что порыв угас. – Вы живете честно, у вас успехи… Вы намного превзошли отца!

«Да уж!» – согласился Аник про себя.

– Вы избрали мирное, доброе ремесло, – убаюкивал Веге тревогу цветовода. – У меня нет столько наград, сколько у вас… Скажите, как вы стали заниматься цветами?

– Научился у святых отцов, – вздохнул Аник, положив трубку. – При миссии в Суранге был чудесный сад… Я не могу поверить вам, комиссар.

– Посмотрите сюда, – пристроив-таки диплом на край столика, Веге достал небольшую папку и, вынув оттуда, протянул Анику его собственную фотографию в фас и в профиль. Большеглазый невинный Аник на ней был снабжен номером 4-7114 и регистрационным штемпелем внизу – «Министерство полиции и тюрем. Управление по Юго-Западной провинции. Тюремное учреждение Граудин. П/следств. БАКАР, АНИК. 20.03.1951 г.».

Цветовод, не веря своим глазам, вглядывался в фото, а Веге извлекал на свет новые свидетельства – копии архивных материалов, сделанные им для своих «Записок…»

– Вот он на следственном эксперименте… вот он в зале суда… Да, а справа – я.

– Невероятно… Мы с ним так похожи!

– Вот-вот, и я говорю. В вашем родстве нет никаких сомнений. Но судьбы – такие разные! Как вы вернулись из колоний?

Казалось, Аник очнулся, оторвавшись от фотолетописи «Бакар под следствием».

– А?., я учился в иезуитском коллеже Сан-Иньяс-ин-Партибус. Но шла война, туземцы бунтовали… В колониальные войска меня не взяли по болезни. У меня страхи… я боюсь змей, мелких животных. Здесь я узнал, что могу учиться на стипендию для репатриантов. Пошел на ботанические курсы; я всегда хотел разводить цветы, они прекрасны.

– Да, нелегко вам пришлось. Надеюсь, вы нашли тут родственную душу?

– Не сказал бы, что родные меня тепло приняли.

– Я не о родственниках. Какая-нибудь хорошая девушка…

– А, девушка. Да. Хотя после коллежа Сан-Иньяс в универе мне было непривычно.

– Вы увлекались чем-нибудь? это помогает развеяться.

«Вышивал крестиком салфетки, – хотел ляпнуть Аник, но удержался. – Дядя, а ведь ты меня допрашиваешь, верно?..»

– Вам был бы к лицу мужской вид спорта, – заметил Веге, хотя, на его взгляд, Аник скорей выглядел как музыкант или художник. – Фехтование, верховая езда или стрельба. Не пробовали?

– А вы умеете угадывать. Это профессиональное? В 1978-м я записался в стрелковый клуб «Нот». Там весьма изысканная публика и атмосфера легкая.

Веге провел немалую часть жизни, допрашивая подозреваемых и подследственных, и научился не подавать вида, когда клиент перешагивает ловушку. Клуб «Нот», вот тебе раз. Элитное частное общество любителей пальбы по мишеням. Чтобы вступить туда, готовь рекомендации двух членов клуба и немалый взнос, а затем вноси помесячную плату. Самого Веге туда не приняли бы.

1978 год. Парень без средств, недавно кончил ботанические курсы, и вскоре солидные люди принимают его в «Нот»! За какие такие заслуги? За красоту и изящество? Что у него за связи в верхах? «Принят при дворе» – что это, блеф или намек?

Веге показалось, что он откусил больше, чем может проглотить. Но сдаваться он не собирался:

– О, весьма почетно! Полагаю, вы имели некоторый опыт в этом деле? занимались стрельбой раньше?

– Меня огорчало, что я не могу служить в армии. Я даже хотел стать священником. Но мирское влекло меня больше… особенно когда я покинул отцов-иезуитов. Кстати сказать, они осуждали стрельбу из трубок, а это было неплохое развлечение. Грешен! – смеясь, развел Аник руки. – Видели, должно быть – сасабен, духовое ружье гоккалинцев. Не настоящее, конечно, и заряженное не отравленной стрелкой. Жеваная бумага, бусы, ягоды…

– Все-таки кровь сказалась, – Веге тоже напустил на себя веселость. – Ваш отец – да простит ему Бог! – был превосходным стрелком. И когда вы попробовали себя с огнестрельным оружием? уже в студентах?

– Да… скажу точно – в 1975-м, когда завелись деньги оплатить клубный абонемент. Поначалу это давалось мне с трудом…

– Но результаты, очевидно, улучшались раз от раза?

– Понемногу.

– Не скромничайте, Аник. В «Нот» не берут новичков.

– Я выполнил их норматив.

– Выступали в соревнованиях?

– Нет. У меня нет азарта. Не люблю состязаться, предпочитаю личные достижения.

– Жаль, жаль… клуб был бы доволен, если бы вы добывали для него призы.

– Там с пониманием относятся к причудам.

– И еще жаль, что мы не встретились раньше, Аник. Вы интересный человек, я был бы счастлив пообщаться с вами. Я служу в Дьенне с 1962-го, а вы здесь оказались…

– В 1968-м, – любезно подсказал Аник. – Первое время бездельничал… соблазны большого города… но затем взялся за ум, и осенью 1970-го сел за учебу.

– Значит, вы должны помнить май 71-го.

– Как же!.. Моя первая курсовая «Растения пустырей округа Ландер» – о сорняках, если говорить понятней. Тема досталась мне по жребию, над ней посмеивались… Я обошел все свалки и помойки Дьенна; знаете, как окрестили мой гербарий к курсовой? «Букет неудачника»! Но непрестижные темы чаще всего и выигрывают; я постарался и получил главную премию. Мы с подружкой устроили себе второй медовый месяц летом, ездили на побережье…

– А у нас было трудное время – «Кровавая неделя».

– А, эти убийства крупных деятелей? герцог Вендельский и… – Напряг память цветовод. – Ну да! кругом стояли патрули и проверяли документы, как в Суранге. Это немного раздражало. У нас досматривали багаж, когда мы выезжали на отдых…

Ничего лишнего ни в мимике, ни в голосе. Веге отметил, что цветовод держится свободно и непринужденно. Сорняки ему больше запомнились, чем громкие криминальные новости. Сорные растения, любовь и обыск на вокзале – что, и все? больше никаких воспоминаний?., похоже, никаких. Если и есть – на поведении они не отражаются.

– И что потом было с той девушкой?

– Мы расстались… – Вот сейчас взгляд цветовода стал опасливым. – Простите, но какое значение это имеет?

– Обычная любознательность, не более.

– Не обманывайте меня, комиссар. Она… ваша родственница?

– Нет, вовсе нет. Я встретил ее фамилию в бумагах. Но… похоже, вы не вдовец, а живете один.

– У нас все было благополучно, уверяю. – Голос цветовода смягчился, глаза стали спокойней. – Просто со временем наши интересы разошлись; я получил диплом, а она оставалась портнихой, поймите правильно. Не мог же я привести ее к своим друзьям… Это жизнь! Так бывает между взрослыми людьми.

– Вы были счастливы, – с завистливым вздохом закрыл глаза Веге. Моложавый цветовод обезопасился со всех сторон, даже завел знакомства в высших кругах. Теофиль и Мелита Дешан, сиротство, коллеж Сан-Иньяс-ин-Партибус, стрельба ягодами из трубочки, клуб «Нот», любящая подруга, друзья-студенты – все за него. Против только лицо и маузер. Но этого мало.

Если кто-то в 71-м заказал ему восьмерых видных людей, расплатились с ним сполна.