Текст книги "Имена мертвых"

Автор книги: Александр Белаш

Соавторы: Людмила Белаш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 38 страниц)

Глава 13

Десять лет тому назад.

Чикуаман.

Первая война алуче.

То есть, конечно, не самая первая – первая была в 1534 году, когда в Маноа вторгся генерал-капитан Карлуш Домингу да Силва – португалец на службе испанского Двора.

А эта – первая в XX веке, после долгого затишья, потому так и названа.

Трое боевиков дона Антонио едут на джипе в соседний с Васта Алегре поселок. Ясный день, щебет птиц. На другое утро пустой джип стоит на дороге, жирные мухи копошатся в потеках крови.

Двое терминадос заходят в деревеньку, требуют выпивки. Им подносят хорошую чичу. «Угощайтесь, сеньор». – «Наливай», – «Прими, Господи, их души», – благочестиво крестится в углу старая алуче. Когда терминадос успокаиваются, и на опухших лицах ясно проступают знаки яда, их раздевают догола и отдают сельве; сельва поглощает их тела – ни креста, ни могилы.

Люди дона Антонио начинают бесследно исчезать.

Один, впрочем, находится – он висит в петле, босой, прикусив синий язык. Э-э, да это ж Харамильо! ох бедолага! Друзья-приятели пробуют снять Харамильо с веревки – и отправляются вслед за ним к чертовой матери; три адских яблока взрываются, едва слабеет веревка. А придумали это солдаты-алуче, дезертиры из Пуэрто-Регада, близко знакомые с партизанскими сюрпризами.

Генерал-капитан да Силва – еще когда! – отучил индейцев вступать в открытый бой с регулярной армией, а лучшая в мире кастильская пехота была их наставником в искусстве войны слабых против сильных.

Замешательство терминадос длится недолго.

Они контратакуют.

«Где мужчины? где твой муж? где Алехо, где Санчо, где Хинес? где?! где?!»

«Не знаю! ушли на охоту!»

«Врешь, потаскуха!»

Вездеходы прут колонной сквозь лес, разбрасывая колесами красную грязь, ломая гниющие ветви; за последней машиной на тонком стальном тросе волочится еще шевелящееся тело.

Лес! проклятый лес, полный глаз! пулемет настороженно поворачивается на турели, грозит дулом.

«Ну, старый, говори – где все? куда ушли?»

«Нет никого, сеньор».

«Зажился ты, сволочь. Видишь пушку? убью».

«Воля ваша, сеньор».

Вездеходы идут дальше; хищные самуры летят за ними.

«Я скажу, все скажу, сеньор. Только не мучайте больше».

«Давай говори».

«Их вождь – Хуан Тойя из Монтеассоно. И с ними падре Серафин. И беглые солдаты из Пуэрто-Регада».

«Отвяжи его. Поедешь с нами, гад».

Вездеходы застревают в топких местах, ревут, вытягивают друг друга лебедками.

«Эсекьель Хименес, что гонит текилу, – их пособник, сеньор. Я правду говорю – он укрыватель; поезжайте к нему, сами убедитесь».

«Эй, Эсекьель! водка есть?»

«Всегда рад услужить сеньору. (Чтоб ты околел, чтоб сгнил заживо, как твой дон Антонио.)»

«Угости-ка нас всех».

«Добро пожаловать. (Дьявол вас принес, извергов.)»

«Чьи это дети у тебя?»

«Так… за еду работают».

«Целая команда самогонщиков, ты только глянь! ну а если взаправду – чьи?»

«Из поселка, здешние».

«А видишь пушку? она заряжена».

«Шутите, сеньор…»

«Я не шучу, а ты что виляешь? Так здешние они или пришлые? Приведите того гада!»

Заходит «тот гад», вид у него жалкий.

«Ну-ка, милок, скажи нам – приводили бокаро сюда детей?»

«Да, сеньор».

«И кому они их отдали?»

«Ему, Эсекьелю, – показывает гад, – Не отпирайся, Эсекьель. Это ведь правда. Пожалей свою семью».

«Еще слово соврешь, Эсекьель, – и я из твоих баб великомучениц сделаю, а из тебя евнуха».

«Я врать не стану. А вы, пожалуйста, не трогайте никого, сеньор».

«Пальцем не трону – слово кабальеро! Ну, валяй, выкладывай».

Вездеходы уходят обратно, на базу. Помолчав денек-другой, самогонщик с наступлением темноты запирается в сарае, молится и хмуро возится с ружьем, прилаживая его так, чтобы и ствол был во рту, и можно было дотянуться до спускового крючка. А то спросят его: «Где дети?» – и что отвечать?

«Прости меня, Господи».

* * *

Из мрака на землю падал редкий снег, и хлопья его волшебно искрились в свете уличных фонарей; снег тихо ложился на крыши и мостовые нежно-белой пеленой. Часы на ратушной башне в Старом Городе пробили полночь. Где-то, над плотным ковром снеговых туч, в сине-черной, осыпанной звездами бездне сияла полная луна.

Была пауза в рассказе Аны-Марии.

Щелкнула зажигалка, высунув голубой язычок огня; коснувшись его, жарко заалел кончик сигареты. За компанию закурил и Аник, сидящий в особняке профессора.

– Вот, – выпустив дым, продолжала дочь вождя, – а после ему стало стыдно, что он выдал нас, и он от стыда застрелился.

Голубой дым змеился в полумраке комнаты и тянулся к приоткрытой форточке.

– А вы? – спросила Марсель.

– Нас отвезли на Васта Алегре. Понимаешь? вроде заложников. И били нас – чтобы мы тоже выдали своих. А держали нас в подземном этаже, там у полковника была своя тюрьма. Мы там долго сидели – недели две, может, три, я не помню… Потом о нас забыли. Ни есть, ни пить не давали; вообще никто к нам не входил. Мы думали, что нас так убить хотят. Ведь нельзя долго жить без воды и еды. У нас воды осталось меньше половины ведра. А были мы – одни дети. Сначала мы в дверь стучали, потом сбились в угол и лежали – день, два; кто младше был – уже забываться стал. Вот когда мне страшно стало – я была старшая и их утешала, а они все плачут и плачут… Прямо хоть камень грызи – так плохо было. А после вдруг стали во дворе стрелять.

* * *

Тяжелый сон детишек рушится от гулких ударов – БУХ! БУХ! и потом – ТА-ТА-ТАХ! ТР-Р-Р-Р-Р-Р-Р-ТР-Р-ТАХ-ТАХ!

Через зарешеченное оконце под потолком слышны крики между очередями, беготня, оглушительные удары.

Потом стреляют прямо за дверью.

И дверь распахивается от удара в замок.

В проеме стоит Железный. Таких на Васта Алегре дети не видели.

Низкий, весь – от шеи до пят – в пластинчатых латах, голова – не голова, шлем с прорезью, закрытой темным стеклом. В правой руке – короткое двуствольное ружье, широкий нижний ствол истекает дымом. Грузно шагнув в камеру, он поводит ружьем туда-сюда, что-то ищет.

«Кто вы есть? – глухо говорит он на ломаном испанском. – Почему здесь?»

Невидимые за бронестеклом глаза глядят на сжавшихся полуголых детей.

«Кто?!»

Дети в ужасе молчат.

«Уходить, – показывает он в коридор. – Туда, уходить. Быстро!»

Прытко, как мыши, дети стайкой выскальзывают из подвала и, пометавшись, крадутся вдоль стены – а снаружи стреляют, стреляют! бой идет! настоящий бой!

Железный выбивает другую дверь, из двери – низкий рокот дизельного движка; Железный входит – и ровный звук движка обрывается. В коридоре гаснет свет – еле светит одно дальнее окно.

Какой-то терминадо врывается в коридор, затравленно озираясь, автомат наготове; на детей он не обращает внимания – ждет кого-то.

Появляется Железный.

Терминадо не успевает ничего сделать – Железный длинной очередью с пояса рвет его пополам; потом отбрасывает спаренный магазин и вставляет новый. Осматривается – дети залегли вдоль стены, кто-то всхлипывает – страшно!

«За мной, сзади», – говорит он.

Он идет, словно танк; дети укрываются за его спиной. Свинцовая струя из руки Железного сметает еще двоих, едва появившихся наверху, на площадке у двери.

На выходе он заряжает нижний ствол гранатой.

«Ложиться. Вниз», – командует он.

Ружье его рявкает, джип на другом конце двора взлетает на воздух; кто за ним прятался – тоже.

У залегшей на лестнице Аны-Марии перед глазами стоит увиденный на миг задний двор Васта Алегре – поле боя. Эта картина навсегда въедается в ее память.

И потом ей в кошмарных снах долго является Железный, и Ана-Мария уже не может вспомнить, наяву или во сне видела она, как из щелей между пластинами его брони медленно вытекает алая кровь, шипя и дымясь, будто кислота.

* * *

– Их было двое в защитных костюмах, а терминадос – человек двадцать пять; тех сбило с толку, что противников всего-то два, вот они и подумали, что мигом их сомнут, и все на двор сбежались, а от Железного все отлетало – прямо с искрами от брони отлетало. И он шел вразвалочку, не прячась, прямо на пули, только шатало его, а стрелял он так, что от терминадос – ты не поверишь! – брызги летели. Они, наверное, вышли с крыльца, там кругом мертвые лежали, а другие Попрятались и огрызались из-за углов, а Железный углы сносил гранатами. Гараж уже горел, и баки у машин взрывались; вот где ад был! Представляешь, все горит, дым на полнеба, мне уши заложило, и только вижу – он идет через трупы, берет огонь на себя, и откуда по нему стукнут – он туда гранату. А с другой стороны двора, ближе к дому полковника, ему Второй помогал. Это был уже конец.

* * *

Они сходятся; Железный отдергивает гранатный ствол вперед, стреляная гильза со звоном падает ему под ноги. Второй – он не в серо-чугунных, а в легких, пыльного цвета латах, с ранцем – поправляет на боку лентопровод пулемета.

Они быстро грворят на чужом языке.

Ана-Мария с опаской высовывается из двери – Второй тотчас вскидывает на нее свою страшную четырехстволку, стволы щелкают, поворачиваясь на оси. Железный сдерживает его, говорит что-то.

А вон и Третий! сколько же их налетело на Васта Алегре? Третий, с винтовкой, в каске и жилете из квадратных щитков, выскакивает из-за пылающего гаража и машет им рукой.

«Ну, как?» – спрашивает Второй на испанском.

«О’к! – улыбается Третий. – Еще прочешем вокруг на вездеходе, минируем все и уходим».

«Вертолет в порядке?»

«Готов, ждет. Я заблокировал хвостовой ротор, – Третий подходит. – А это кто?»

«Дети какие-то. Сидели под замком внизу. Спроси – кто они?»

Третий садится у двери на корточки, ставит винтовку к стене, сдвигает каску на затылок. Лицо у него горячее, злое, веселое.

Он разглядывает татуировку на плечах Аны-Марии, обнявшей холодную от голода и страха малявку. «Убьет, зарежет», – думает Ана-Мария.

«Бокаро?»

«Да, сеньор».

На руках у нее синяки. И на ногах…

«Скорей бегите отсюда. Тут все взорвется. Бегите».

«Вставайте, бежим, бежим», тормошит Ана-Мария остальных, и они, боязливо оглядываясь на истребителей, спешат прочь со двора – по стеночке, по стеночке. Через рощи, по кустам, по полям – подальше от Васта Алегре, где сеньор Иисус сводит счеты с доном Антонио.

Они пьют из ручья – и над ними низко проносится вертолет.

Напившись досыта, они лезут на склон холма – и земля чуть вздрагивает у них под ногами; грохот налетает сзади и заполняет небо.

Там, где была асьенда Васта Алегре, встает быстро клубящееся грязное облако, в небо летят мелкие дымящие клочья.

ЧУДОВИЩНОЕ ПОБОИЩЕ В РАДОСТНОЙ ДОЛИНЕ

ВОЙНА НАРКОБАРОНОВ СТАНОВИТСЯ ГОРЯЧЕЙ

?KTO НАСЛЕДУЕТ ДОНУ АНТОНИО?

«ОДНИ ТРУПЫ», – СКАЗАЛ КОМАНДИР ГРУППЫ ЗАХВАТА

ЭТО МАСТЕРСКИ ПРОВЕДЁННАЯ АКЦИЯ УНИЧТОЖЕНИЯ

?ЕСТЬ СВИДЕТЕЛИ?

ПЕДРО МАРАНЬЯН СДАЛСЯ ВЛАСТЯМ

!ОН БУДЕТ ГОВОРИТЬ!

«Я НЕ БОЮСЬ ПОЖИЗНЕННОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ – Я БОЮСЬ ВЕЧНОЙ МУКИ В ПРЕИСПОДНЕЙ»

ОН ПЕРЕПРАВЛЯЛ НАРКОТИКИ, А ТЕПЕРЬ ХОЧЕТ ПРОВЕСТИ ЖИЗНЬ В ПОКАЯНИИ. НАСТОЯТЕЛЬ СОБОРА СВ. ФРАНЦИСКА ОБОДРЯЕТ ЕГО

КОМИССАР ДЕ КОРДОВА УТВЕРЖДАЕТ – ТРУП ХОЛЕРЫ-ПАБЛО (ПАБЛО АЙЕРСЫ), ДОВЕРЕННОГО ЛИЦА ПОЛКОВНИКА ОЛИВЕЙРА, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ИСЧЕЗ ИЗ ХОЛОДИЛЬНИКА ПОЛИЦЕЙСКОГО МОРГА

ПЕДРО МАРАНЬЯН ГОВОРИТ: «ОН ПРИШЕЛ МЕРТВЫЙ, И ЧЕРВИ КОПОШИЛИСЬ НА ЕГО ЛИЦЕ»

ПРОКЛЯТ ДОМ, В КОТОРЫЙ ВОШЕЛ МЕРТВЕЦ?ЧТО ЗА ПИСЬМО ПРИНЕС ХОЛЕРА-ПАБЛО?

* * *

– Газетам спасибо, – сказала Ана-Мария. – Когда я стала жить в городе, я узнала, что в библиотеке собраны газеты за прошлые годы. Там и прочла. Сначала писали, что дело темное – все на асьенде убиты, дом разрушен и другие строения тоже – от взрывов; всего было пять подрывных зарядов. Потом нашелся этот Педро Мараньян… он с асьенды сбежал еще раньше – умный какой! – и прятался; он и рассказал о мертвеце. У дона Антонио ходил в доверенных такой а Холера-Пабло; как-то его накрыли в Сан-Фермине и в перестрелке убили. Он лежал в морге; его никто не рвался хоронить, чтобы не попасть под колпак полиции. Хотели зарыть его за казенный счет, как вдруг он пропал. Решили, что дон Антонио велел его выкрасть, чтоб похоронить с почестями.

Но вот вылез этот Мараньян и стал такое врать, что у всех уши обвисли. Объяснить это было нетрудно – он был наркоман, может, его глюки замучили. А он крестился, и молился, и кивал на других, кто удрал с Васта Алегре, – спросите-де у них. Стали их искать, но мало кого нашли – никто не признавался, что работал на полковника. Но все же похватали кое-кого. И те тоже принялись нести околесицу – что вроде Холера-Пабло, мертвый, чуть не гнилой, весь в червях и жуках, приплелся на асьенду и принес письмо дону Антонио. Понимаешь? ему, лично в руки! кто посмелей, решили отнять письмо, да не тут-то было – покойник стал грозить пистолетом… Пришлось пустить его к полковнику. Я воображаю, что за свидание у них было!.. Тот будто отдал письмо, буркнул: «Дело сделано», вышел на солнышко, свалился и тут же сгнил при свидетелях. Вот какие дела. Ясно, что народ кинулся с асьенды без оглядки, кто куда, и остались самые верные псы полковника. Их всех и нашли в развалинах.

– Кто же явился туда потом?

– Неизвестно – ни кто, ни откуда. Я-то их запомнила такими, как видела, но лицо было открыто у одного, другие двое были в шлемах. Тот, чье лицо я видела, был наш, даже не испанец, с нашим говором. А те – чужаки.

– И ты думаешь…

– Я не думаю, Соль. Я нюхом чую, это одна компания – они и те, что приходили с тобой… Это не просто опыты на мертвых, это синдикат какой-то, организация – вот что мне кажется. Я бы, может, и решила, что твои провожатые тут ни при чем, но откуда им знать о бокаро, а?

– Тебе известно еще что-нибудь?

– Так, кое-что… – нахмурилась Ана-Мария. – Я читала об этом деле дальше. Понимаешь, труп Холеры-Пабло не нашли; остановились на версии, что Мараньян и другие просто сбрендили хором, так бывает. О расследовании еще писали, следствие там путалось, виляло, натыкалось иногда на странные вещи. Скажем, определили, что налетчики применяли подствольные гранаты и авиационный пулемет – ту четырехстволку. И что стреляли из новой в то время винтовки – тогда такие на вооружение не поступали, а сейчас ими снаряжают коммандос трехминутного боя и охотников за террористами. Еще среди всякого лома нашли остатки вездехода – обычного, но у него под обшивкой приварены были к раме стальные листы, и стекло было пулестойкое… такой машины на Васта Алегре не было. И взорвалась она изнутри – пустая, а снаружи обшивка пулями избита. Помнишь? – они на вертолете ушли, не по земле. Это их машина была. И в полиции так решили. И вот я не знаю, зачем они пришли на Васта Алегре, но теперь мне сдается – не за нас мстить… ты не думай, что попала в компанию ангелов господних.

Ана-Мария затянулась, огненное колечко поползло по белому телу сигареты, превращая его в тусклый пепел.

– Тогда Железный нас случайно нашел – это ясно; он искал генератор, чтобы обесточить асьенду. Но как оно ни будь – он меня спас, и вывел из камеры, и прикрыл в коридоре, и Второго сдержал, когда тот поднял ствол. А то бы нас завалило или… Понимаешь? Я верю, что Холера-Пабло приходил к полковнику; это одно дело – и тогда, и сегодня. Я тебя не прошу больше ни о чем, но скажи мне – ты видела этого… Повелителя Мертвых?

– Да, – тихо ответила Марсель.

Мысли шумной, торопливой толпой пронеслись в голове Марсель и схлынули, оставив одну, самую тревожную, самую безысходно тоскливую, которой Марсель всеми силами не давала разгореться, но та неотвратимо пылала в охватившей девушку тьме, как в ночи – безжалостный глаз упыря: «Что меня ждет? я вернулась – зачем? что же будет со мной?.. Не ангелы Господни меня пригрели, нет – это с целью, с умыслом… с каким?..»

– Давай спать, – предложила она. – Я устала думать об этом. Лучше – завтра, на свежую голову.

Ана-Мария согласно кивнула. Она понимала, что как ни скверно обошлась с ней жизнь, но с Марсель – куда хуже. Мало воскреснуть – надо найти себе место в мире, а поди найди, если за тобой по пятам ходят эти двое…

Поделив по-братски валиум, девушки улеглись.

– Тебе не страшно спать со мной? – спросила Марсель. – А то – зажги ночник…

– Сам Христос на стороне бокаро, – отозвалась Ана-Мария, – мне ли бояться мандингу?

В 03.17, когда в комнате осталось одно дыхание спящих, Аник снял наушники и остановил магнитофонную ленту.

* * *

Телохранители Герца – они же шофер и садовник – вернулись в особняк шефа, как нашкодившие коты. Гонки и перестрелки кончились, предстоял доклад и, возможно, раздача взысканий.

Шеф, отужинав в одиночестве, ждал их наверху. Он сидел у камина, одетый по-домашнему, в мягкие туфли, вельветовые брюки и стеганый халат; он читал книгу ин-октаво, тяжелую, как свинцовая отливка, переплетенную в черную шагрень, – чародейскую книгу «О заклинании демонов», изданную в 1512 году в Париже и осужденную святой инквизицией к сожжению вместе с ее автором, издателем, книгопродавцами и читателями; экземпляр в руках Герца был одним из семи уцелевших. Небольшая лампа слева над креслом да камин – свет их терялся в объеме кабинета, бликами обозначалась высокая стена застекленных книжных шкафов и антикварная люстра в кисейном чехле; лепной плафон и вообще весь потолок казались огненно-черными, как чрево тучи над Содомом и Гоморрой, готовой пролиться дождем напалма, и словно злое сердце тучи, дрожала расплывчатая тень люстры.

Герц окинул взглядом помощников – особенно хорош был Клейн в женских брюках и плаще внакидку поверх куртки – вылитый любовник, второпях бежавший от мужа-ревнивца.

– Садитесь. Что случилось?

– Я предложил Марсель отвезти ее к Стефани Ларсен, – сразу выложил Аник, чтобы профессору открылась панорама событий дня и чтобы стало легче на душе. – А Стины не оказалось дома; поэтому мы вернулись сюда – в Мунхит. В подъезд к Долорес прошли свободно, но там возникла неожиданная ситуация. Девушка, что живет с Долорес, услышала крик – та при виде Марсель перепугалась – и решила, что ее хотят убить. И начала обороняться.

– Плечо мне прострелила, – пояснил Клейн. – Хорошо, оружие у нее было бесшумное. Суматоху мы замяли.

– Жертв и разрушений нет, – заверил Аник.

Потолок – огнекипящая туча с сердцем скорпиона – раскачивался над ними, но рухнуть на повинные головы не спешил.

Кивнув – то есть приняв и одобрив доклад, – Герц скусил кончик у сигары и метко сплюнул его в камин; то, что он в своем кругу не пользовался спичками и зажигалкой, никого не удивляло.

– Это было трудно предвидеть, но можно. Теперь подробности, – о намерении передать Марсель в руки Стины Герц словно не слышал. – Удалось узнать что-то новое?

– Да, об этой девушке. Она из племени бокаро. Стращать ее мы не стали, но поставили дублирующего «клопа» в комнату. Запись идет постоянно – на «Коня».

– Датчик у Марсель есть?

– Я дал ей свои часы. Пять минут назад она была на том же месте, отметка на карте не смещается – похоже, она закрепилась в квартире. Пока «Конь» в гараже, я подключился по радио к пеленгаторам дорожной полиции – здесь, в Дьенне.

– Прекрасно. Значит, Аник, поешь – и садись слушать квартиру. Тебе, Клейн, надо до еды подзарядиться, чтобы не выбиться из цикла. Пойдем, я измерю твой заряд. – Герц отложил книгу и встал. – У меня тоже есть новость для вас – появился новый противник, Рихард Мондор, инспектор окружной полиции. Сегодня этот ретивый сыщик отправится к Новым Самаритянам бурить могилу Марсель.

– Он что – уверовал в инкарнацию? – улыбнулся Аник.

– Он хочет избавиться от навязчивого опасения, что последним узнает о выкупе за останки девушки. Утром соберемся и обсудим, как нам обвести его вокруг пальца.

Герц и Клейн сошли в подземный этаж, где находились стационарные инкарнаторы, похожие на турбины тепловой электростанции. Ни слова не говоря, Герц снял с Клейна плащ и распустил узел импровизированной повязки.

– Не больно?

– Сейчас – нет. – Придерживая здоровой рукой поврежденную, Клейн сел на кушетку. – Кожа срослась, а кость – не совсем.

– За час ты потерял четыре сотых остатка сверх нормы, – сверился со счетчиком Герц. – Это поправимо… на твое счастье – вторая ночь полнолуния, самое время заряжаться.

Включив охлаждение и поставив инкарнатор на самозапуск, Герц отошел немного, чтобы не оказаться в зоне рассеивания потока, – при полной луне рассеивание наименьшее, но все же разумней держаться от сиреневого ореола на дистанции – и с запасом.

Клейн словно дремал под гул инкарнатора, впитывая всем телом животворный свет и наливаясь новой силой.

Герц, положив сигару на угол пульта, склонился к окошкам датчиков.

Постепенно подавив в себе краткую вспышку гнева, вызванную признанием Аника, он заговорил обычным холодноватым тоном:

– Мне нравится самодеятельность, но в разумных пределах. В дальнейшем – никаких отступлений от плана.

«Пронесло», – подумал Клейн.

– Вставай, ты заряжен.

– Спасибо, – вздохнул Клейн, поднимаясь и ощупывая руку, теперь уже совсем целую.

Наскоро перекусив и приняв душ, он около 21.13 зашел к Анику в кабину прослушивания.

– Ну, как дела?

– Об инкарнации спорят.

– Проколов нет?

– Никаких конкретных данных она им не передала.

Пока Клейн жег в печи вещи Долорес и делал техосмотр «Коня», профессор успел проголодаться и где-то в 22.30 позвонил вниз Клейну: «Пожалуйста, кофе без кофеина со сливками и вафли в кабинет, приготовить постель»; закусив, хозяин прилег – почитать перед сном из демонологии, – не забыв, однако, напомнить, чтобы при случае ему звонили прямо в спальню.

Клейн, привыкший спать мало и не по-ночному бодрый после подзарядки, спустился к инкарнаторам, где его поджидала развернутая монтажная схема и третий стационарный воплотитель, – пока Аник не явится с новостями, можно было повозиться над аппаратом для Марсель.

Аник прощелкал по ступеням вниз лишь в полчетвертого утра.

– М-м? – Клейн отвел от глаз бинокулярную лупу и отложил пинцет.

– Поздравляю, коллега. – Сев на кожух, Аник ребячески заболтал ногами. – У тебя есть старые друзья?

– Конечно есть.

– Не-е, не те, о ком ты думаешь.

– Да говори, не тяни резину.

– Помнишь, как мы в Маноа умыли дона Антонио?

– Было такое.

– А как из погреба за тобой индейская мелкота полезла?

– И это было. Что темнишь? Говори по делу.

– Я так полагаю, друг мой Алард, тебе б легче жилось, если б одну малявку ты оставил в подвале. А сидела там среди разных прочих, чтоб ты знал, некая Ана-Мария Тойя, – Аник широко улыбнулся.

Клейн сдвинул набекрень обруч бинокуляра и с колен пересел на корточки.

– Вот и помогай после этого людям, – назидательно продолжал Аник, – Может, закаешься? а?

– А это верно она? – сомневаясь, Клейн растерянно потирал лоб, уставший от обруча.

– Наш финальный фейерверк она описала Марсель в точности. Так сказать, детские впечатления со стороны – интересно послушать. А в целом – история ей известна клоками, с почтальоном из морга и разными мелочами. Но мне, – Аник внимательно поглядел на носки своих туфель, – даже не ваша встреча удивительна… Мир тесен, бывают встречи и почудней…

– А что?

– Она попросила Марсель познакомить тебя с ней поближе, хотя куда уж ближе!.. Вроде бы поговорить хочет.

– Что тут странного? она попала в меня и как быть – не знает…

– Нет, я не о том. Кажется, она подозревает, что видела тебя раньше – именно тебя. И именно тебя ТАКОГО, какой ты есть.

– Ну это вряд ли… – усомнился Клейн. – Хотя…

– Первое, о чем я подумал, – Аник загнул большой палец, – это наша кровь. Ты накровил в коридоре Долорес и кровил на асьенде, так ведь?

– Согласен.

– И первое, о чем она заговорила наедине с Марсель, – это тоже кровь. «Огненная кровь», – как она изволила выразиться. Они были на кухне, и Марсель сразу захотела проверить свою кровь, но та ее отговорила… Затем второе: какой-то старикашка-шонко, духовидец или колдун, что ли, напророчил ей явление людей с огненной кровью. Факт – именно это она и сказала, – Аник загнул указательный палец. – А это были мы. По крови нас трудно с кем-то спутать, особенно тому, кто видел, как она кипит.

– Занятно… – прищурился Клейн.

– Еще как. Я только боюсь, что этот мастер предвидения давно околел. Как он нас почуял? издали и заранее – редкий был нюх…

– И что этот дока ей и внешность сообщил?

– Сомневаюсь. Об этом речи не шло… но главное вот в чем, – загнул Аник и средний палец, – она где-то упомянула, что ты ей потом долго снился.

– С этого и надо было начинать. – Клейн поднялся. – Она облучилась зарядом от меня.

– Но извини – чтобы годами тебя во сне видеть и сразу заподозрить при встрече… – пожал плечами Аник. – Может, она родня тому индейцу, и вообще, это у них врожденное – с духами водиться?., как у шефа.

– Нет, по-моему, это самые обычные наведенные сны.

– А тебя кто-нибудь видел во сне дольше, чем месяц подряд? ведь потом это проходит. И учти – ты был в шлеме, в костюме и в вертолет сел – не раздевался; не по росту же она тебя узнала?

– Да обычные это сны, как ты не поймешь?! Поле заряда действует на мозг? Действует. – Клейн загнул мизинец. – А мы тогда были с тройной накачкой, чуть не светились…

– И светились – я ночью в зеркале смотрел, – кивнул Аник.

– Вот! – прижал Клейн к ладони безымянный палец, – значит, и поле было втрое сильней; ребятня эта рядом была, а ближе и дольше всего – ко мне.

– Но лица она не видела!

– Лица, лица… что ты заладил?! лица… Заряд – и есть лицо. Слепок! Вспомни, как по тебе та подружка с ума сходила, все ты ей снился – а почему? да облучил ты ее с пылу с жару. А третье, – загнул он средний палец, – это то, что люди разные бывают – вот даже в смысле выпивки, как на кого подействует. То же самое и с зарядом.

– Может быть, не знаю… – развел руки Аник. – А как насчет знакомства?

Сердито кашлянув, Клейн опять нагнулся над недоделанным блоком.

– Вот подам рапорт по начальству – там видно будет. Субординация должна быть…

– Что, была нахлобучка?..

– Иди ты… – незло отмахнулся Клейн. – Не мешай работать.

– Брось ты все, спать пора.

– Ну, сейчас – вот на место плату поставлю…

Аник ушел и с лестницы еще зазывал Клейна спать, пока не хлопнула дверь. Клейн работал недолго и скоро сложил инструменты.

Поднимаясь, он думал о странных снах, которые бывали у воплощенных и тех, кто близок к ним.