Текст книги "Адмирал Д. Н. Сенявин"

Автор книги: Александр Шапиро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Одним из характерных проявлений буржуазных отношений, рождавшихся в недрах крепостнического строя, было появление и рост в России социальной прослойки разночинной интеллигенции. Обучением кадетов в корпусе были заняты лица недворяиского происхождения, что в какой-то степени сбивало дворянскую спесь у лучших и наиболее чутких учащихся: чувство благодарности и уважения к учителю-разночиицу должно было ослаблять чувство пренебрежения к «черной кости» вообще. По мерс того как разночинная интеллигенция и ее роль в культурной жизни страны возрастали, даже ярые поборники крепостнических устоев вынуждены были менять свое отношение к ней. Так, Сумароков писал, что нелепо относить к черни людей науки и искусства, которые нс являются дворянами. «Истинная чернь суть невежды, хотя бы они и великие чипы имели».

Но среди кадетов было немало оболтусов, третировавших учителей, как мужиков н чуть ли не как своих слуг. В 1764 году главный инспектор Морского корпуса Поле-тика писал, что «молодые дворяне к великому своему вреду не ииако учителей почитают, как за должников и наемников своих и думают, что сие не малым оскорблением дворянства будет, сстьли они в иеприлсжности, в своевольстве и продерзостях своих суду учителя подвержены будут». При таких обстоятельствах учителям очень трудно было заставить всех учеников заниматься. Считая, что такая практика «мешает в успехах и прилежании», Полетика предлагал дать учителям разрешение «штрафовать кадетов» за незнание уроков, «за дерзость» и за* другие проступки, шлепая их линейкой или лозой по рукам ⁴.

Но начальник корпуса Голенищев-Кутузов счел, что нельзя позволять разночинцам прикасаться к благородным рукам дворян-кадетов. Он разрешил учителям только стыдить своих учеников «разными образы». При этом Голенищев-Кутузов не упустил добавить оскорбительное для учителей требование «соблюдать благопристойность и малейшей подлости убегать». Наказывать же кадетов разрешалось только строевым офицерам корпуса.

Для характеристики духа сословной ограниченности и чванства, насаждавшегося в корпусе, следует остановиться на положении учащихся, которые готовились стать учителями. Хотя они были выходцами из нсдворяи-ских сословий, их необходимо было держать в корпусе,

так как иначе некому стало бы обучать кадетов. Кроме того, из них выходили учителя для других учебных заведении, а также геодезисты.

Этих людей – будущих учителей и воспитателей молодежи третировали и унижали па каждом шагу. На уроках они должны были сидеть за отдельными столами позади кадетов; после уроков они должны были прислуживать кадетам за обедом и ужином; питались они остатками от кадетской трапезы. А главный инспектор предлагал в наказание сажать кадетов на уроке за один стол с будущими учителями.

Среди начальства корпуса процветало барское пренебрежение к служебным обязанностям. Голенищев-Кутузов был высокообразованным моряком, но в корпусе он появлялся очень редко, особенно в период пребывания подведомственного ему учебного заведения в Кронштадте. Замещавший начальника полковник проживал в Кронштадте и бывал в корпусе почти ежедневно, но делами, по свидетельству Сеня вина, вовсе не занимался. Фактически корпусом управлял тот самый майор Голостенев, который принимал Дмитрия в 1773 году в кадеты. Это был человек посредственных познаний, весьма крутого нрава и «притом любил хорошо кутить, а больше выпить».

Строевые офицеры корпуса в отличие от учителей были дворянами и пользовались по отношению к кадетам широкими дисциплинарными правами. Но кропотливый труд воспитателей, как и всякий вообще труд, не соответствовал их барским взглядам на жизнь. Об одном из строевых офицеров, капитане Федорове, Сенявии писал, что он был небольшой охотник заниматься с кадетами, «а любил больше сам повеселиться».

О моральном облике некоторых из офицеров можно судить хотя бы по такому факту. Прапорщик Мусин-Пушкин в годы учения Сенявина заколол шпагой корпусного цирюльника. На следствии Мусин-Пушкин утверждал, что безоружный цирюльник сам напал на него и погиб, напоровшись на его шпагу. И хотя подобная версия представлялась совершенно неправдоподобной, Мусин-Пушкин был наказан всего-навсего заключением в тюрьму на два месяца ³. Такое легкое наказание лишний раз доказывало кадетам, что представителю привилегированного, дворянского сословия на Руси все дозволено.

Прогрессивные деятели русского флота решительно осуждали систему воспитания кадетов. Один из первых русских кругосветных мореплавателей И. Ф. Крузенштерн писал по этому поводу в 1815 году: «...Воспитание ныне точно такое, какое было лет тридцать тому назад... точно такая же необузданность, такия же мерзости делаются ныне, как прежде». Собираясь на квартирах сторожен, указывает Крузенштерн, кадеты часто пьянствуют, играют в карты. Конечно, кадетов часто ловят и наказывают розгами, но телесные наказания редко их исправляют. Кто один или два раза был наказан розгами, «тот после и не считает уже оное наказанием, .и теряет стыд, ибо телесная боль скоро забывается». Между тем розги да еще «ставление па коленки» являлись в корпусе единственными мерами воздействия. Из страха телесных наказаний развивалась лживость, которая получила, по словам Крузенштерна, широкое распространение в кадетской среде^с. Вспоминая о годах, проведенных в корпусе, Сенявин также отмечает, что «нравственности и присмотра за детьми не было никаких». Поэтому десятки кадетов ежегодно отчислялись за леность и дурное поведение.

Пользуясь бесконтрольностью, кадет Сенявин тоже забросил учебу и «сделался ленивец и резвец чрезвычайный». Его неоднократно секли, но, привыкнув к этим экзекуциям, он назавтра после порки принимался за старое. В течение трех лет Сенявин оставался в одних и тех же классах, не продвигаясь вперед. Наконец, ему и вовсе надоело учение, и он решил «выбраться на свою волю». Для этого он притворился непонятливым и едва не был исключен из корпуса. Однако Дмитрий вовремя спохватился. Этому в немалой степени способствовали отеческие внушения находившегося в Кронштадте дяди – капитана 1 ранга Сенявина. Дядя сопроводил свои наставления «препорядочными секанцами», а главное сумел показать племяннику «наилучшие вещи, которых он убегает но глупости своей». В то же время в Кронштадт прибыл старший брат Дмитрия Сергей, который был уже морским офицером. Рассказы брата о романтике морской службы оказали благотворное действие на кадета. Он «принялся учиться вправду и не с большим в три года кончил науки и был готов в офицеры» ⁷.

Сенявин писал, что в отличие от воспитательной работы, которая была очень плохо поставлена в корпусе, «математическим и всем прочим касательно до мореплавания наукам» обучали «весьма достаточно, чтобы быть исправными офицерами». В начале обучения кадеты проходили арифметику и, сдав экзамен по этому предмету, переводились в геометрические классы. Окончив «нижний» и «верхний» геометрические классы, они попадали в тригонометрические, а затем в классы навигации. Во всех этих классах в дообеденные часы изучение математики или навигации перемежалось с занятиями иностранными языками. В послеобеденное время, когда голова была уже не так свежа и сказывалось утомление, проходили русский язык, географию, рисование и так называемые дворянские науки: историю, фехтование, танцы. Па последних годах обучения к этим дисциплинам прибавлялись: фортификация, корабельная архитектура,

«такелажное искусство» и тактика, которая сводилась тогда к эволюциям корабля и эскадры.

Нельзя считать случайным, что уровень преподавания математики и навигации в семидесятые годы XVIII столетия был высоким. Рост промышленности, торговли, мореплавания, развитие в недрах феодализма ростков капиталистических отношений предъявляли новые, повышенные требования к русской науке и прежде всего к физико-математическим и химическим наукам. Гениальные открытия Ломоносова, труды Эйлера и другие выдающиеся достижения мужей науки отвечали новым требованиям жизни.

В то время когда Сенявин учился в Морском корпусе, там преподавал Николай Гаврилович Курганов – отличный знаток математики, видный деятель морской науки и замечательный педагог. За годы своей работы учителем, а затем профессором корпуса Курганов составил учебники по арифметике, геометрии и тригонометрии, перевел с французского языка и существенно дополнил «Бугерово новое сочинение о навигации» и «Науку морскую» Вильгерта, написал капитальную «Книгу о науке военной» и другие книги. В лекциях и печатных трудах Курганова кадеты черпали также разносторонние сведения по кораблестроению, управлению кораблем, подготовке его к походу и изготовлению к бою. По вопросам обороны побережья и фортификации, как и по другим вопросам военного и военно-морского дела, Курганов высказывал свежие и интересные мысли, основанные на обобщении опыта русских и иностранных вооруженных сил. Так, он рекомендует располагать береговые батареи «ближе и ниже к воде», чтобы они могли поражать ко-

Дружеский шарж на Н. Г. Курганова.

Надпись на рисунке: навигатор, обссроатор, астро-ком. морской ходит ель. корабельный водитель, небесных звезд считатель.

рабли противника у ватерлинии, требует защиты береговых батарей с сухопутного направления и выдвигает мысль об эшелонировании береговых батарей ⁸.

Носившие творческий характер, лекции и книги Кур-га.чова отличались в то же время простотой и четкостью изложения, отсутствием заумных формулировок и увлекательностью. В аттестате, который в 1774 году подписали академики Эйлер и Котельников, говорится, что майор Николай Курганов, «правящий должность профессора вышней математики и навигации... в разсуждение его достаточна™ в тех науках знания и уважая его похвальные труды в искусном сочинении и переводах многих полезных учебных книг, признаваем за человека учена го и до-стойнаго быть действительным профессором»⁰.

Среди учителей корпуса не было в 1770-е годы никого, кто мог бы сравниться с Кургановым по универсальности познаний, научным дарованиям, педагогическому мастерству и силе влияния на учащихся. Но благодаря успехам в области математики и навигации в России высокого уровня преподавания этих дисциплин достигли и другие педагоги корпуса.

Хуже обстояло дело с преподаванием русского языка, истории, географии, иностранных языков. Эти дисциплины в сравнительно меньшей степени были езязаны с мореплаванием и военно-морским делом, и им уделялось еще мало внимания. Вместе с тем самодержавно-крепостнические основы воспитания будущих офицеров и дух сословной ограниченности особенно сильно препятствовали проникновению передовых идей в преподавание гуманитарных паук.

История изучалась не по произведениям Ломоносова и французских просветителей, а по книге некоего Голом-берга и по двенадцатитомному описанию жизни римских императоров, переведенному на русский язык Тредиакоз-ским. Методика изучения истории была примитивна и заключалась в чтении кадетами по очереди вслух учебника. После того как «несколько раз та же самая материя» прочитывалась учениками, учителя должны были выяснить, как и что из прочитанного усвоено. «II когда ничего или не так как должно переняли», следовало «повторять вновь чтение того же самого»¹⁰.

В 1775 году Голенищев-Кутузов должен был отметить, что культурный уровень выпускников корпуса остается низким и следует позаботиться о его повышении. Он писал, что после окончания русско-турецкой войны (1763– 1774 гг.) флот не испытывает уже особого недостатка в офицерах и что увеличилось количество малолетних учащихся, «кои долговременно в корпусе оставаться должны». При таких условиях стало возможным увеличить число учебных часов на историю и географию и уделить больше внимания иностранным языкам. Предложение Голсшинева-Кутузова было осуществлено, и это обстоятельство способствовало некоторому повышению уровня общеобразовательной 'Подготовки в годы, когда Сенявин учился в корпусе.

Говоря ’о преподавании гуманитарных дисциплин, нельзя не упомянуть об интересном произведении Н. Курганова, пользовавшемся широкой популярностью как в Морском корпусе, так и за его стенами. Произведение это именовалось: «Книга письмовник, а в ней наука российского языка с седмыо присовокуплениями разных учебных и полезнозабавных вещесловпп» ¹¹. По этой книге кадеты изучали грамматику. В ней же они находили «краткие замысловатые повести» и «разный стихотворства», «изъяснения» по истории, философии, естествознанию и даже «наказ врачебной».

Характерно, что в книге Курганова очень почетное место отводится собранию пословиц и поговорок. С конца 00-х годов XVIII века устное народное творчество усиленно привлекает внимание русской литературы и начинается публикация первых крупных сборников песен и пословиц, отражающих жизнь парода и его настроения. Публикации эти были вызваны к жизни возрастанием интереса и изменением отношения к народным массам. Они так же типичны для передовых людей того времени, как протест против бесчеловечного обращения с крепостными крестьянами.

Курганов включил в свою книгу народные пословицы, з которых подвергается осуждению дворянское сословное чванство, барский паразитизм, лень и тунеядство. 13 кур-гановском письмовнике кадеты находили, например, такие пословицы: «Не хвались отцом, хвались молодцом», <-По бороде Авраам, а по делам Хам», «Лишь зажить паном, а то все придет даром», «Земля любит навоз, конь – овес, а бара – принос», «Как лапотника не станет, так и бархотник не встанет», «Нищета не отнимает ии ума, ни чести».

УНИВЕРСАЛЬНА Л

НИНМЕТ И К

СС^СрЖ1^А»

Т»(.< 1Л> «гг– • >•

.......».*■•'-■

^ -•«* г;».ц •* , •

Книги, по которым Сенявин учился в Морском кпдсгсхом

корпусе.

И'«> ис*| *С »*« ».-«••••а • ц? «к#г« « »–■'»

В курганопском собрании пословиц нашло свое отражение и горькое сетование народа на крепостническое бесправие и его стремление к воле: «Царь далеко, а бог высоко», «Не сули царства небесна, да не бей кнутом», «У всякого Павла своя правда», «Как тут говорить, где ие дадут рта отворить», «Хоть па хвойке, да.на своей вольке» и т. д.

Курганов порицал дворянское сословное чванство и бесправие народа, не только подбирая для книги соответствующие пословицы и поговорки. В разделе «Краткия замысловатый повести» говорится, что «порода без достоинства мало сиятельна» и «кто породою хвалится, тот чужим хвастает». Порицаются гордые вельможи, у которых «и туфли чин имеют» п которых «мы принуждены принимать по их курсу, а ие по истинной цене», констатируется, что «бедный больше другим, нежели себе пользы приносит», и, наконец, предъявляется требование не только уметь петь, играть, плясать и «разноязычно говорить», но и быть честным человеком.

«Письмовник» Курганова не являлся революционным произведением, его автор отнюдь не покушался на самодержавно-крепостнические устои. Но эта книга безусловно примыкает к произведениям тех прогрессивных дворянских писателей, которые критиковали * отдельные наиболее отвратительные проявления помещичьего изуверства, сословной спеси и пренебрежения народной культурой. Следует также отметить, что «Письмовник» приобщал кадетов к произведениям передовой русской общественной мысли. И в первом и во втором его издании были прямые ссылки на новиковский журнал «Трутень» и приводились цитаты из этого замечательного прогрессивного журнала. То, что было напечатано в «Письмовнике», неизбежно находило отражение и в преподавательской деятельности Курганова и других передовых учителей.

В петербургском Сухопутном шляхетиом корпусе во второй половине XVIII века, по свидетельству современников, оживленно обсуждались различные философские проблемы, и споры между материалистами и идеалистами принимали иногда столь ожесточенный характер, что переходили в рукопашные схватки Кадеты Сухопутного корпуса интересовались художественной литературой и с 1749 года успешно ставили театральные пьесы Сумарокова и других русских авторов. Находившийся в Кронштадте Морской корпус ие жил такой напряженной интеллектуальной жизнью. Театр в нем создан был лишь в 1774 году, а о философских спорах ничего не было известно. Но в том, что и в Кронштадт проникали передовые идеи века, и в том, что они волновали кадетов – сверстников Сснявина, сомневаться не приходится.

Учащиеся младших классов Морского корпуса именовались кадетами, а старших классов – гардемаринами, что в переводе означает морские гвардейцы. Сеиявину присвоено было гардемаринское звание в 1777 году. А в 1778 году он впервые прошел па военном корабле «Пе-реслава» от Кронштадта до Ревеля и на корабле «Граф Орлов» от Ревеля до Кронштадта. Моряки обычно на всю жизнь сохраняют воспоминания о первом плавании. Так было и с Дмитрием Сенявиным. Через тридцать с лишним лет он с волнением вспоминал эпизоды, относящиеся ко времени первых морских походов. Причем наиболее ярко в его памяти запечатлелись встречи с простыми русскими матросами.

Приведу один из таких эпизодов, взятый из мемуаров Сеиявииа: «Будучи в Ревеле... случилось в первых числах сентября время дождливое и холодное. После просушки парусов и прикрепления их упал у нас матрос в воду с грот-брам-рея ¹².

В тот самый миг офицеры н матросы бросились все па борт. Кто кричит: «Давайте катер», другой кричит: «Посылайте барказ», иной кричит: «Бросайте, готовьте», а иной кричит: «Хватайся, хватайся», а человек еще и не вынырнул. Суматоха сделалась превеликая.

Упавший матрос был из рекрут, тепло одет, в новом косматом полушубке, крепко запоясан, что и препятствовало ему углубиться далеко. Он скоро вынырнул, не робея нисколько, отдуваясь от воды и утираясь кричал: «Добро, Петруха, дай только мне дойти на шканцы ¹³, я все расскажу: эку штуку • нашел, дурак, откуда тол-

катьСя...» Рассказав с юмором и теплотой о матросе, который в минуту смертельной опасности не потерял самообладания и спокойствия духа, Сенявин добавляет, что встречал «множество подобных примеров».

Большую часть своего последнего учебного года Сенявин провел в плаваниях. В конце 1770-х годов петербургский кабинет решительно выступил против беззастенчивых захватов, которым подвергали суда нейтральных стран англичане, воевавшие тогда против восставших североамериканских колоний и против Франции. В этой связи в конце апреля 1779 года из Ревеля вышла эскадра для защиты нейтрального судоходства в Норвежском и Баренцевом морях. В состав эскадры был включен и корабль «Переслава», на котором проходил практику гардемарин Сенявин. К концу мая эскадра прибыла к месту назначения и корабли получили районы для крейсерства. «Переслава» направилась к мысу Нордкап и оставалась там до середины сентября. Здесь Дмитрий Николаевич впервые испытал тяготы, связанные с многомесячным пребыванием в море: он подолгу сидел на одной каше и копченой оленине, участвовал в борьбе с жестокими бурями, видел, как разбушевавшаяся морская стихия уносит человеческие жизни. В этом походе Сенявин с головой окунулся в морскую службу и полюбил ее любовью сильного, мужественного человека, способного преодолевать трудности и побеждать опасности.

Будучи уже пожилым человеком и всемирно известным флотоводцем, Дмитрий Николаевич дал оценку тому, чему он научился в корпусе. Эта была в общем положительная оценка, причем с особым удовлетворением он вспоминал о длительной практике на боевых кораблях.

ГЛАВА III НАЧАЛО СЛУЖБЫ

В начале 1780 года Сенявин окончил корпус и отлично сдал выпускные экзамены. Ему был присвоен чин мичмана ¹⁴ и дано назначение на линейный корабль «Князь Владимир».

В это время Россия усилила борьбу против захватов, которым английский флот подвергал нейтральные суда и находившиеся на них грузы. Правительство Екатерины II выступило с декларацией о «вооруженном нейтралитете», настаивая на праве торговли нейтральных стран с воюющими государствами. Предметами военной контрабанды, которые можно конфисковать при попытке их провоза на нейтральных судах во вражеский порт, предлагалось считать только оружие, амуницию и другие предметы, непосредственно служащие целям войны.

Англия категорически отказалась '.принять предложение русского правительства, 'поддержанное другими государствами. Тогда летом 1780 года для защиты нейтрального судоходства были направлены три русские эскадры: в Атлантический океан, в Северное море и в Средиземное море. «Князь Владимир» был включен в состав Атлантической эскадры и провел почти два года в Атлантике.

В 1782 году Сенявин был назначен на корабль «Америка», входивший в состав Средиземноморской эскадры. Но в самый последний момент перед выходом из Кронштадта он вместе с пятнадцатью другими мичманами был

переведен на Азовскую флотилию и отправился в Керчь. Здесь он плавал на корвете «Хотин» и на только что построенном фрегате «Крым». Если в предшествующие кампании Сеиявин знакомился с Балтийским, Северным и Атлантическим морскими театрами, то сейчас его опыт расширялся плаванием на Азовском и Черном морях.

1783 год ознаменовался важными историческими событиями. После -продолжительных «переговоров с Потемкиным крымский хан Шагин-гирей был вынужден отказаться от власти, и Крым был 'присоединен к России. Корабль, на котором служил Сеняв1ии, доставил Шагин-гирея из Крыма в Петровскую крепость ¹⁵. А в апреле 1783 года этот корабль вместе с несколькими другими кораблями Азовской флотилии вошел в Ахтиарскую бухту, где решено было основать новую базу русского флота – Севастополь. Когда Дмитрий Николаевич впервые пришел в Ахтиарскую бухту, взору его представились мертвые руины Херсонеса, вокруг которых расстилалась пустынная степь, кое-где поросшая мелким лесом и кустарником. Кроме маленькой татарской деревушки Ахтиары и видневшихся кое-где стад овец, в окрестностях бухты не было ничего живого.

Русские моряки сразу же принялись за строительство адмиралтейства, пристаней, казарм, складских помещений, госпиталя, бань, часовни. Строили себе дома офицеры и женатые матросы. И вскоре на берегу Ахтиарской бухты вырос живописный поселок¹. Весной 1784 года Севастополь, по словам Сенявина, «довольно уже образовался». Несколько казенных домов и домов старших офицеров и торговцев, построенных из плитняка и кирпича с черепичными крышами, и десятки выбеленных и подкрашенных мазанок «на покатости берега делали вид очень хороший».

Самый богатый и комфортабельный дом принадлежал командиру Севастопольского порта контр-адмиралу Ме-кензи. Любивший спокойную и веселую жизнь, Мекензи не очень обременял себя служебными делами, тем более, что много времени у пего отнимали собственные коммерческие предприятия. Командир порта обладал, по словам Сенявина, большой расчетливостью и «смышленостью» и «спроворил себе» за сходную цену имение, в

Севастопольская бухта после присоединения Крыма к России.

3 За к. '173

котором выжигал известь, рубил дрова и наладил производство кирпича и других товаров, «а «которые © Севастополе был большой спрос.

Сенявин занимал должность флаг-офицера и адъютанта при Мекензи. Он принимал самое активное участие в строительстве новой базы флота, а иногда даже выполнял функции командира порта, так как тот был вечно занят устройством своих личных хозяйственных дел.

В Севастополе в то время испытывался острый недостаток -в легких судах, на которых можно было бы подвозить грузы, необходимые для строительства города. Понятно, как обрадовался Сенявин, когда ему доложили, что в районе Херсонеса на стапелях найдены четыре большие лодки, каждая водоизмещением 50 тонн, не достроенные при ханской власти. Не тревожа своего начальника, Сенявин приказал командирам кораблей выделить несколько барказов с матросами и отправился к Херсонесу. Осмотрев лодки и убедившись в том, что, приняв некоторые меры предосторожности, их можно провести к Севастополю, Сенявин приказал спустить их на воду, привязать к каждой по нескольку порожних бочек, чтобы они не затонули, и буксировать в южную бухту.

На рассвете лодки были -приведены на место и вытащены на бе-рег. Тут же Сенявин направил на корабли приказание прислать плотников со всеми наличными досками и пвоздями, -кузнецов с кузницами и инструментами и даже барказы с фальконетами и холостыми зарядами для салюта в честь пополнения флота новыми судами.

Когда Мекензи проснулся, Сенявин доложил ему, «что бог послал нам добычу – 4 лодки и что уже они на берегу». На долю командующего осталось только распить со своим адъютантом по бутылке шампанского и пригласить для такого радостного случая на обед командиров кораблей.

Когда в 1786 году Мекензи умер, на смену ему пришел еще менее подходивший для высокого поста командующего Севастопольским портом и Севастопольской корабельной эскадрой Войнович. Это был нерешительный и безынициативный человек. В молодсти он еще способен был проявлять смелость в бою и даже отличился во время Первой Архипелагской экспедиции 1769—1774 гг. Но с тех пор он, видимо, постарел душой, опустился и стал, по словам Потемкина, совершенным трусом. Занимавший при Войновиче должность адъютанта, Сенявин, как и при Мекензи, сплошь да рядом действовал за командующего, принимая решения на свой страх и риск.

Выполняя адъютантские обязанности при Мекензи и Войновиче, Сенявин не приобрел тех черт, которые нередко становились типичными для адъютантов высокопоставленных начальников. Его характеру совершенно не была присуща униженность и подобострастие в отношениях с начальством и надменность и презрение по отношению к младшим. Следует также подчеркнуть, что, занимаясь административными делами, Дмитрий Николаевич не стал «сухопутным моряком». Не проходило ни одной кампании ¹⁶, в которой бы он не принимал участия в качестве корабельного офицера. Сначала он плавал на фрегатах «Крым», «Храбрый», «Перун» и «Скорый», затем на линейном корабле «Слава Екатерины», а в 1786 году был назначен командиром .пажет-бота «Кара-бут», который доставлял депеши из Константинополя в Севастополь и обратно.

Сенявин быстро продвигался по службе. Менее чем через три года после присвоения ему мичманского чина он был произведен в лейтенанты, а еще через четыре года –в .капитан-лейтенанты. В двадцать лет он был ближайшим помощником и правой рукой командующего Севастопольским портом, а с двадцати трех лет самостоятельно командовал кораблем.

Быстрому продвижению Сенявина по службе в какой-то степени способствовали его родственные связи с адмиралом Алексеем Наумовичем Сенявиным и близость к начальству. Но Дмитрий Николаевич не только быстро продвигался по служебной лестнице. За каких-нибудь пять – шесть лет он стал вполне зрелым, опытным офицером. А тут уж влиятельные родственники и близость к начальству были абсолютно ни при чем.

При выходе из корпуса семнадцатилетннй Сенявин был, по его собственным словам, «резв до беспамятства». Он любил побалагурить с товарищами, похохотать, повеселиться, потанцевать. Во время зимовки Атлантической эскадры в Лиссабоне он каждый вечер бывал на балах. Получив офицерский чин, с увлечением занимался своим туалетом и лаже под старость не забыл, как наряжался тогда в шелковые чулки, какие носил серебряные башмачные пряжки и сколько уплатил за первую шитую золотым галуном шляпу.

И через несколько лет Дмитрий Николаевич был нс прочь повеселиться. Но в его характере уже не заметно н тени легкомыслия. Юношеская резвость перерастает в деятельную энергию, а бесшабашная удаль – в мужество. Перед нами предстает смелый, решительный и в то же время умный и распорядительный офицер.

Уже в 1787 году он, будучи капитан-лейтенантом, участвует в составлении, а быть может, самостоятельно составляет инструкции², которыми руководствуются почтенные капитаны бригадирского чипа ¹⁷. В то же время Дмитрий Николаевич все время пополняет свои знания, используя для этого частые морские походы и общение с бывалыми офицерами и адмиралами.

В первые годы службы у Сенявина было несколько замечательных начальников. Среди них особо следует выделить Михаила Тимофеевича Коняева, под начальством которого Сеплвин проходил практику гардемарином, и Федота Алексеевича Клокачева, который командовал Черноморским флотом в период основания Севастополя. Это были офицеры, участвовавшие в Первой Архипелаг-ской экспедиции и прославившие свои имена в сражениях. Клокачев в Чесменском бою 1770 года командовал линейным кораблем «Европа», который в течение получаса один сражался со всем неприятельским флотом, сгрудившимся в Чесменской бухте. Коняе© -командовал русским отрядом, нанесшим сокрушительный удар по превосходящим силам турецкого флота у Патраса (Греция) в 1772 году. Участниками Первой Архипелагской экспедиции были также Иван Федотович Сенявин, под начальством которого Дмитрий Николаевич служил на Балтике, Никифор Львович Палибин, командовавший Атлантической эскадрой, на которой Дмитрий Николаевич прослужил два года, и командующий Азовской флотилией Тимофей Гаврилович Козлянинов. Да и Мекензи и Войнович тоже участвовали »в Архипелагской экспедиции и, конечно, рассказывали о ней своему любознательному адъютанту.

Еще в корпусе Дмитрий Николаевич с жадностью слушал рассказы о подвигах русских моряков в Средиземном и Эгейском морях и стремился во всем подражать героям. Служба под начальством участников славных сражений и их рассказы еще более развивали эти настроения и обогащали познания молодого офицера в области военно-морского дела.

В то же время получали развитие те -мысли и чувства, которые заронили в душу Сенявина книги и лекции Курганова и других передовых писателей и педагогов в школьные годы. Подобно Курганову, Дмитрий Николаевич критически относился к сибаритам и бездельникам. А их он часто встречал даже среди офицеров, имевших в прошлом немалые боевые заслуги. Особенно ярко Сеня-вин описал «рабочий день» командира корабля «Владимир» князя Шаховского. Князь вставал ежедневно в шесть часов, «пил две чашки чаю, а третью с прибавлением рома и несколько лимона (что называлось тогда «адвокат»), потом, причесавши голову и завивши из своих волос длинную косу, надевал колпак, на шею повязывал розовый платок, потом надевал форменный белый сюртук, и всегда почти в туфлях, вышитых золотом торжковой работы. В 8 часов в этом наряде выходил на шканцы и очень скоро опять возвращался в каюту. В 10 часов -всегда был на молитве, после полудня тотчас обедал, а после обеда раздевался до рубашки и ложился спать. (Это называлось не спать, а отдыхать.)

Чтобы скорее и приятнее заснуть, старики имели странную *на то -привычку: заставляли искать себе в голове или рассказывать сказки. Вот и князь наш после обеда искался в голове, а ввечеру сказывали (ему) сказки. Соснувши часок, другой, а иногда и третий,– вставал, одевался снова, точно так, как был одет поутру, только на место сюртука надевал белый байковый халат с подпояскою, пил кофе, потом чай таким же манером, как поутру. Около 6 часов приходил в кают-компанию, сядет за стол и сделает банк рубль медных денег. Тут мы, мичмана, пустимся рвать, если один банк не устоит – князь делает другой и третий, а потом оставляет играть, говоря: «Несчастие», а когда выигрывает, то играет до 8 и до 9 часов, потом перестает, уходит в свою каюту ужинать и в 10 часов ложился спать.