Текст книги "Адмирал Д. Н. Сенявин"

Автор книги: Александр Шапиро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

В Петербург пришло письмо «за подписанием многих греков», которые просили адмирала Сенявина «для командования их флотом». Находившийся в русской столице представитель греческого патриотического союза «Фелике гетерия ¹⁰⁸» Булгарн доставил это письмо Мило-радовнчу ². Но царское правительство отказалось удовлетворить просьбу греческих повстанцев о назначении Се-иявииа точно так же, как оно воздержалось от посылки в Грецию войск под командованием Ермолова.

Двойственным, противоречивым было отношение царя к греческому восстанию. С одной стороны, создание дружественного России греческого государства представлялось весьма заманчивым, так как укрепило бы русское влияние на Балканах и избавило бы от угрозы английского проникновения в .район нр'оливов.

Но царь опасался обострения противоречий с другими претендентами на влияние и территориальные захваты на Балканах. К тому же революционное выступление греческого народа против «своего законного» монарха– турецкого султана – подавало опасный пример другим народам. Александр I, вкупе и влюбе с западноевропейскими реакционерами занимавшийся повсеместным удушением революционного движения, не хотел стать на сторону гречоешх повстанцев «и отказал им в вооруженном поддержке.

Передовое русское общество горячо сочувствовало восставшим грекам. Когда -прошел слух о посылке войск в Грецию и о назначении Ермолова командующим этими войсками, Рылеев написал восторженные стихи. Пушкин славил греков, свершающих «великое святое дело» своего освобождения, и стремился, подобно Байрону, стать в их ряды. Декабрист Фонвизин писал, что отказ царя от активной «помощи грекам возбудил «общее негодование русских»³.

Хорошо осведомленное об этих настроениях передового русского общества царское .правительство постаралось скрыть просьбу о назначении Селянина командующим флотом восставших греков и свои отказ удовлетворить эту просьбу.

Сеиявииу отводилась большая роль нс только в планах греческих патриотов, но »и в планах русских декабристов. Сенивииская критика аракчеевщины и гонения, которым Дмитрий Николаевич подвергался со стороны царя, привлекли к нему внимание и интерес декабристов. Немалую роль тут сыграла полемика Сенявина с Александром I по поводу выплаты денег морякам и солдатам своей эскадры. Ходили также слухи о демонстрации против царя, которую позволил себе Ссиявии после увольнения в отставку с половинной пенсией. Рассказывали, что он облачился в парадную форму и стал возле Зимнего дворца с протянутой адмиральской треуголкой. Само собою разумеется, Сеиявииу не были нужны ме-

ДЯ'КИ, которые ему подавали изумленные прохожие. Ему нужно было именно изумление и возмущение публики царем, заставившим одного из крупнейших флотоводцев просить милостыню.

Декабрист Пестель признал на следствии, что как он сам, так и другие члены тайных обществ рассчитывали на присоединение к ним многих высокопоставленных лиц, в том числе и Дмитрия Николаевича Сеяязина. Больше того, Пестель говорил «о намерении Северного общества назначить адмиралов Мордвинова м Сенявина во «Временное правление».

Рылеев, являвшийся одним из руководителей Сез&р-иого общества, предполагал, что после резолюции будет создано Временное правительство, с задачей подготовки и созыва Народного собрания, которое решит вопрос о попом государственном строе. В состав Временного правительства и был намечен, вместе с Мордвиновым, Сперанским и Ермоловым, адмирал Сенявин. То же самое подтвердил и декабрист С. Муравьсв-Лпос-гол. «Что касается до назначения адмиралов Мордвинова и Сенявина во Временное правление, – заявил ом, – то я знаю утвердительно, что князь С. Трубецкой был того мнения, но разделялось ли оно всем Северным обществом, не знаю, и также да чем особенно оно основывалось».

Знал ли Сенявин, что его кандидатура выдвинута революционерами в члены Временного правительства? Судить об этом трудно. Рылеев говорил моряку-декабри-сту Николаю Бестужеву, что в тайные общества входят «люди значительные», не желающие до поры до времени «быть объявлены обществу», а Бестужев предполагал, что Рылеев имеет в виду Сенявина. Но это было лишь заключение самого Бестужева—заключение, оснозан-нос -не на фактах, а на добрых пожеланиях. Таким образом, материалов, которые свидетельствовали бы об участи Д. II. Сенявина в декабристском движении, нет. И можно считать достоверным лишь то, что декабристы рассчитывали в случае успеха резолюции привлечь его на свою сторону и ввести в состав Временного правительства ⁴.

После подавления восстания декабристов вновь подвергся преследованиям старший сын адмирала Сенявина. В это время Николай Дмитриевич продолжал службу в

лсйб-гзардии Финляндском полку и имел чин капитана. Декабрист Персти показал на допросе, что он вовлек Сенявнна в тайное общество, руководимое Глинкой, и подтвердил, таким образом, сведения, 'поступившие в полицию еще в 1820 году от Ронова.

11 марта 1820 года капитан Сенявин был арестован и содержался в заключении три Главном штабе. Однако и -на этот раз следственным органам по удалось уличить его в участии в революционном движении. Федор Глинка отверг показания Перетца, как он отвергал и другие показания о своей причастности к революционным делам. Опрошенные о Сенявинс главные деятели декабристского движения показали, что «не знали ого членом Общества и даже знакомы с ним не были».

И все же капитан Сенявин 'был декабристом. Анализ показаний Перетца убеждает в их достоверности. Перетц не был провокатором. Он не был заинтересован в том,, чтобы -возводить напраслину на Соиявина и тем более па себя самого. И все-таки он утверждал, что не только принял И. Д. Сенявипа в тайное общество, но и поддерживал с ним связь с 1821 по 1822 год во время маневров гвардии и позже, вплоть до своего ареста. Таким образом, 'выходит, что после доноса Ронова и полицейского следствии 1820 года Николай Дмитриевич не порвал связей с тайным обществом ⁵.

Характерно,, что за месяц до овоего ареста II. Д. Се-нявип помог великому русскому писателю Грибоедову укрыть от царских ищеек компрометирующие его документы. Арестованный на Северном Кавказе но делу декабристов, Грибоедов был доставлен в Петербург и сдан офицеру (очевидно, начальнику караула. – А. Ш.) в Главном штабе. «Этот офицер,—.пишет осведомленный автор, – был некто Сеиявни, сын знаменитого адмирала, честный, благородный, славный малый. Принявши пакет (речь идет о бумагах, «которые были взяты во время обыска у Грибоедова. – А. Ш.), он положил его на стол в караульной комнате... Сенявин не мог не видеть, как Грибоедов подошел к столу, преспокойно взял пакет, как будто дело сделал, и отошел прочь. Он не сказал -ни слова: так сильно было имя Грибоедова и участие к нему»⁶. Так сильно, добавим, было сочувствие Н. Д. Сенявииа к тем, кто был арестован по делу де*. кабристов. .......

С картины художника Френц

л.

Николай Дмитриевич просидел под арестом свыше Трех месяцев. 15 июня 1826 года царь приказал выпустить его за недостаточностью улик, но к приказу об освобождении добавил слова: «вмени арест в наказание».

Сенявии-сьм« еше находился под арестом, когда Сеня-вин-отец был назначен Николаем I членом верховного суда над декабристами. Коронованный иезуит решил включить в состав суда и Мордвинова и Сперанского, которых революционеры тоже намечали в члены Временного правительства. Таким образом, царь пытался унизить их в глазах передовых людей России. В отношении Сенявииа иезуитизм царя проявился в особенно отвратительной форме: Николай I заставлял отца судить собственного сына. Легко представить себе, .каким кошмарным было для старого адмирала лето 1826 года. Празда, Николай Дмитриевич не попал под суд. Но в позорном судилише над– его друзьями, над лучшими людьми родной страны адмирал Сенявин должен был по царскому приказу принять участие. Это явилось самой мрачной страницей его биографии.

КОНЕЦ ЖИЗНЕННОГО ПУТИ

Тотчас же после вступления Николая I на престол вние-адЛрал Сеняои-н был возвращен на флот. Уже з декабре 1825 года он -получил чин генерал-адъютанта, а в августе 1826 года, в день коронации нового царя,– чин адмирала. Николай I назначил его сенатором, наградил алмазными знаками Александра Невского и выдал единовременное .пособие в 36 000 «рублей. Но. несмотря на все эТи проявления «высочайшего благоволения», постоянно чувствовалась скрытая недоброжелательность Николая I -к Дмитрию Николаевичу.

Сенявии никогда не был декабристом, но декабристы считали его своим. Николай I осыпал Сенявнна «милостями», но своим его не считал.

Едва царем он стал.

Как сразу начудесил:

Сто двадцать человек » Сибирь сослал Да пятерых повесил.

Так Пушкин охарактеризовал свирепую раепразу над декабристам]! в начале царствования Николая Палкина. Усиление реакции и полицейского гнета, крезазее подавление крестьянских волнений – вот что было особенно характерно для нового царствования. Вместе с* тем царское правительство учитывало, что для поддержания пошатнувшихся основ самодержавно-крепостнического строя недостаточно одних полицейских мер. Чтобы хоть как-нибудь укрепить существовавшую систему, царь

решил кое-что подлатать и подкрасить п ней. Это относится и к флоту. В декабре 1825 года Николай создал так называемый Комитет образования флота л приказал ему определить «число и величину линейных кораблей, число фрегатов, корветов» и других боевых кораблей, необходимых флоту, определить потребности морских сил в артиллерии и добиться общего улучшения состояния военно-морских сил.

В состав Комитета вошли Сенявин и его боевые соратники Гренг и Рожнов, выдающиеся мореплаватели Крузенштерн, Головнин н Беллинсгаузен. Привлечение их к работе Комитета имело, конечно, положительное значение. Но о коренных реформах на флоте нс могло быть и речи. В удушающей атмосфере политической реакции через правительственные учреждения крайне трудно было провести какое-либо полезное мероприятие. Вдобавок председателем Комитета был назначен реакционно настроенный и бездарный чиновник Отто фон Моллер.

Вскоре после создания Комитета образования флота царь передал на его рассмотрение записки заключенных в Петропавловскую крепость моряков-декабристов Тор-сона и Завалишина. Записки эти были написаны кровью сердца. Они смело вскрывали пороки русского флота и указывали пути к их излечению. Торсом настаивал на решительном улучшении боевой подготовки и комплектования кораблей личным составом. Завалишин вносил предложения об улучшении кораблестроительного дела, системы базирования Балтийского флота, обучения в Морском кадетском корпусе.

Комитет вынужден был признать полезность многих предложений Торсона и Завалишина и в то же время отверг их почти целиком, не желая солидаризоваться с «крамольниками» *. К чести Сенивнна надо сказать, что под этим решением нет его подписи.

В августе 1826 года царь приказал Сспявину «присутствовать» во втором департаменте Сената, а с декабря он становится сенатором. Второй департамент занимался разбором поступавших в «необъятном количестве» апелляции по судебным делам. Решения здесь принимались не слишком оперативно и, по признанию министра юстиции, нередко лежали без зсякого движения «безгласно» и «в забвении». Но заседать приходилось часто и подолгу.

Так, сразу после назначения Сенявина второй департамент собирался 23, 24, 25 и 31 августа. И впоследствии заседания проводились столь же часто, причем на некоторых рассматривались апелляции по пяти, шести, а то и семи делам.

Сеня вин должен был заниматься делом о неуплате вологодским мещанином Михаилом Шатиковым двухсот рублей по векселю, делом «об отобрании» заседателем земского суда Субботкнным у штабс-капнтанши Марии Широковой «мужняго имущества», ходатайством премьер-майорши Анны Нелидовой о возвращении ее детям полученного но духовному завещанию имения и т. д. и т. п. Если бы царь действительно стремился использовать Сенявина по назначению и доверял ему полностью, он, безусловно, нашел бы для него более подходящую должность.

Лишь изредка Сепявнн привлекался к решению флотских дел. Так, еще до назначения в Сенат Николай 1 поручил ему возглавить комиссию по расследованию «злоупотреблений, чинимых в Кронштадте продажею в частные руки казенного имущества». В ходе следствия в лавках кронштадтских купцов было обнаружено огромное количество различных вещей и материалов казенного образца и с казенным клеймом. Один номенклатурный перечень этих краденых вещей и материалов занял четырнадцать страниц. Тут были блоки, тросы, корабельные гвозди, полосовое железо, медь, свинец, кузнечные молоты, ломы, крючья, пенька, брезент, мундирное сукно и многое другое. Дело даже дошло до продажи в частных лавках ворованных морских флагов и ружейных замков.

Хищения казенного имущества не были диковинкой в тогдашней России. Они являлись неминуемым спутником самодержавно-бюрократического строя. На флоте случались дела еще более скандальные, чем расследованное Се-нявиным. Так, в 1806 году из петербургского артиллерийского магазина была похищена такая «мелочь», как десять медных пушек. В другом случае было потеряно несколько сот тысяч пудов леса, заготовленного в 1793 году в Казани, отправленного якобы на десяти баржах в Петербург п не дошедшего до места назначения.

Дела о хищениях казенных материалов в Кронштадте тоже возникали не впервые. Так, в 1824 году управляю-

щнй Морским министерством Отто Моллер обратил внимание на быстрое строительство купеческих судов из материалов, предназначенных для постройки линейного корабля.

Но чаше всего дела о хищениях замазывались или велись целыми годами и десятилетиями. Так, дело об «утере» десяти барж с корабельным лесом, в котором оказался замешанным адмирал де Рибас, тянулось восемнадцать лети было затем «оставлено без дальнейшего производства». А дело о постройке в Кронштадте купеческих судов из краденого материала было сразу приостановлено, так как в нем оказался замешанным не кто иной, как брат управляющего Морским министерством Моллера.

Нам неизвестно, были ли в 1826 году привлечены к ответственности за возмутительные хищения высшие кронштадтские чиновники. Известно одно – следствие было проведено Сенявиным быстро и без каких-либо попыток сгладить углы ².

В 1827 году Сеиявии был назначен председателем временного комитета по пересмотру правил приема чугунных орудий от заводчиков. Разработанная им инструкция не только затрудняла сдачу заводчиками недоброкачественной продукции, но и способствовала лучшему сохранению оружия. В инструкции указывалось, что каждое принятое орудие надлежит «хранить в покрытом месте на подкладках, запалом вниз, с наклонением дула, окрашивать снаружи употребляемой для сего краскою, а внутри вымазывать растопленным свежим салом» ³.

В связи с обострением русско-турецких отношении Д. Н. Сенявни надеялся, что ему будет предложен пост командующего Черноморским флотом. Однако на этом посту был оставлен Алексей Самуилович Грейг, уже известный читателю этой книги как соратник Сенявина по кампаниям 1806—1807 гг. Грейг принадлежал к фамилии, которая стояла ближе к царскому двору, чем фамилия Сенявиных. Он был крестником Екатерины И и Алексея Орлова и рано начал делать блестящую карьеру. Известно, что в XVIII веке передки были случаи, когда дворяне получали воинские чины чуть ли нс с пеленок. Грейг в этом отношении побил все рекорды. Ом получил офицерское звание еще до рождения. Когда императрица

узнала об ожидавшемся прибавлении в семействе Грей-гов, она пожаловала будущего младенца мичманом, если родится мальчик, и фрейлиной, если родится дезочка. Родился мальчик, и, таким образом, морская карьера была ему предопределена. Десяти лет он был произведен в лейтенанты и назначен флигель-адъютантом в штаб своего собственного отца ¹⁰⁹, а в двадцать три года успел уже дослужиться до чина капитана I ранга.

Когда в 1807 году началась война между Россией и Англией, Грейг, как англичанин, был отстранен от морской службы. Но затем он вновь был возвращен и в 1816 году стал командующим Черноморским флотом. А. С. Грейг был способным адмиралом. Он многому научился у Сеиявина, а за десять с лишним лет командования флотом еще более расширил свои познания. Но он, безусловно, уступал Дмитрию Николаевичу во флотоводческом искусстве. И все же Николай I отдал ему предпочтение перед Ссиявиным и привлек Дмитрия Николаевича лишь к косвенному участию в разгоревшейся на Ближнем Востоке борьбе.

Боязнь ушемить права «законного монарха» Оттоманской империи, а главное, взаимное соперничество долго мешали России, Англии и Франции договориться о совместных действиях в помощь восставшим грекам. Восстание началось еше в 1821 году, а решение России и Англии совместно выступить и потребовать предоставления автономии Греции относится лишь к 1826 году. Так как султа-н отказался выполнить это требование, Россия и Англия, а также присоединившаяся к ним Франция, послали к берегам Греции свои эскадры¹¹⁰.

С Балтики на Средиземное море в 1827 году было послано 4 линейных корабля, 4 фрегата и 2 брига под командованием Гейдена. Начальником штаба эскадры и командиром флагманского корабля «Азов» был Михаил Петрович Лазарев. Офицерами на «Азове» были Павел Степанович Нахимов и Владимир Алексеевич Корнилов. Ссиявииу, назначенному на должность командующего эс-

кадром Балтийского флота, приказано было с несколькими кораблями проводить отряд Гейдена до Портсмута и добиться на походе повышения выучки моряков.

«Высочайшая государя императора воля' есть,—’ писал Сенявнну управляющий Морским министерством Моллер,—дабы ваше высокопревосходительство во время плавания вашего приложили все старания довести эскадру экзерцициями и строгой военной дисциплиной до должного совершенства по всем частям морской службы»⁴.

На Адмиралтейств-коллегию была возложена задача подготовки для Сенявина инструкций об учениях н тренировках, «о сбережении людей и о прочем». Но были вопросы, которые царь не считал возможным передоверять кому бы то ни было. Дмитрий Николаевич получил высочайший указ, в котором ему предписывалось «во весь поход наблюдать должную форму в одежде и прочем, что до военной морской службы принадлежит». Царь специально указал, что «вахтенным офицерам быть непременно в сюртуках при эполетах; никаких неформенных шапок и шинелей ни офицерам, ни нижним чинам отнюдь не носить; на рейдах, <где бы то ни случилось, быть всем должностным в полном мундире» ⁵.

Отряд Гейдена был укомплектован людьми неопытными, ио царь не находил ъ их подготовке более важного изъяна, чем промахи в ношении формы одежды. Сеня-вин, наоборот, уделял основное внимание обучению «воинским маневрам», морской практике и прежде всего «пушечной экзерциции». Он настойчиво требовал, чтобы Гейден и другие командиры добивались «надлежащих успехов по сен части, ибо артиллерия решает победы». Сенявин уделял большое внимание и наведению строгого порядка на кораблях. Но понимал ом дисциплину совсем иначе, чем Николай I и Моллер. В этом мы еще раз убеждаемся, читая его приказы и инструкции, относящиеся к походу 1827 года. «Дошло до сведения моего,– писал Сенявин в одном из приказов по эскадре, – что господа офицеры корабля «Азов», хотя часто и по усердию к службе, но преступают меры наказания, дозволяя себе сверх того в минуту запальчивости ударять людей во время работ своими руками». В связи с этим Сенявин объявил замечание командиру корабля и арестовал несколько офицеров. Одновременно он решительно

.•раашры. хранящейся а Центральном Носюю-.морском му лег

потребовал прекращения «гнусных изречений» и «неприличных слов», употребляемых во время работ офицерами ⁶.

В инструкции, которой Сенявин снабдил Гейдена перед отправкой его из Портсмута в Средиземное море, он вновь обращал внимание «на обхождение» офицеров с нижними чинами. Указав, что некоторые офицеры «имеют ложные правила» о дисциплине своих подчиненных, Дмитрий Николаевич высказал мысль о том, что «прежде всего надлежит научить людей, что им делать, а потом взыскивать с них и накладывать взыскание за упущение». Сепявииская инструкция требовала, чтобы офицеры немедленно взыскивали за умышленное или «пренебрегателыюе» упущение, но относились снисходительно к упущениям невольным. Офицерам разъяснялось, что служба их состоит не только в том, чтобы командовать людьми. Офицеры должны знать каждого из своих подчиненных, «чаще обращаться с ними», входить в их частную жизнь. «Начальник и офицеры должны уметь возбудить соревнование к усердной службе в своих подчиненных ободрением отличнейших. Они должны знать дух русского матроса, которому иногда спасибо дороже всего». Сенявин подчеркивал, что офицеры, которые «известны о нуждах» матросов и проявляют о них постоянную заботу, приобретают доверие и искреннюю любовь подчиненных. А любовь и доверие незаменимы в боевых условиях⁷.

Нужно прмнить, что инструкция Сенявина писалась в то мрачное время, когда требования передовых людей об отмене или ограничении телесных наказаний расценивались чуть ли не как покушение на устои существующего строя. В условиях николаевской реакции и палочной дисциплины Сенявин осмеливался открыто говорить об уважении к матросу, о необходимости терпеливой воспитательной работы с личным составом. Свои требования он излагал во многих приказах и инструкциях, и в частности в инструкции контр-адмиралу Рикорду, отряд которого был отправлен из Кронштадта в Средиземное море в 1828 году. Приказав Сенявниу сопровождать этот отряд до Зунда, царь опять-таки потребовал прежде всего наблюдать за формой одежды и муштровкой офицеров и солдат. А Сенявин снова в своей инструкции рекомендует ограничить телесные наказания, заботливо отно-

биться к матросам, устанавливать тесные взаимоотношения между офицерами и подчиненными⁸. В то же время Сенявин снабжал Гейдена, Лазарева, Рикорда и других своих учеников, направлявшихся в Средиземное море, ценными сведениями об особенностях театра, о противнике, о союзниках, советовал, как лучше завязать прочные связи с балканскими народами.

Пытался Сенявин кое-что подсказать и царю. В поданной в 1828 году на имя. Николая I записке он обращал внимание на то, что турки не смогут противостоять русской армии на открытой местности и будут, вероятно, обороняться в горах. Поэтому необходимо заблаговременно подготовиться к действиям в горных условиях. Дмитрий Николаевич писал, что «жители гор Балканских, протяженных от Адриатики до Черного моря, управляются почти тем же духом, что и черногорцы, далматинцы и герцеговяне», которые оказали такую большую помощь русским регулярным войскам в горной войне в 1806 году. По опыту черногорских формирований того времени он предлагал создать отряды «горных воинских пародов па вседневное употребление их в аванпостах, для надзирания и прояснения дефилеев * и вместе с сим для ограждения наших регулярных войск от бесполезной и чувствительной потерн»⁹.

В последние годы жизни Дмитрии Николаевич испытал большое удовлетворение в связи с выдающимися успехами своих учеников на Средиземноморском театре. Действия линейного корабля «Азов» и других русских кораблей в Маваринском бою 1827 года и отлично проведенная в зимних условиях блокада Дарданелл, казавшаяся англичанам неосуществимой, убеждали Сенявнна в том, что ученики его вносят свой -вклад в развитие военно-морского искусства. Источником радости для Дмитрия Николаевича было и то, что его именем были названы открытые в 1828 году экспедицией Литке пролив в районе Чукотского полуострова и острова в западной части Тихого океана. Шлюп, на котором плавал в 1826—1829 гг. Литке, тоже носил имя Д. И. Сенявнна ¹°.

Но радость все больше омрачали недуги. В 1830 году Дмитрий Николаевич долго болел и вынужден был

♦ Дефиле – ущелье, узкий проход в горах.

уйти в отставку. А 5 апреля 1831 гола ом бкончнл-свой жизненный путь. .

Чувствуя приближение смерти, Сепявнн просил похоронить его просто и без церемоний. По в дело вмешался царь, который приказал выдать из казны 5000 рублей «на погребение тела» покойного адмирала и даже взял на себя лично командование войсками, участвовавшими

Духовская церковь Александре-Невской лавры, где похоронен Д. Н. Сепявнн.

в похоронной процессии. При этом Николай 1 заботился не столько о том, чтобы воздать заслуженную дань выдающемуся русскому флотоводцу, сколько об использовании его славы для собственного возвышения в глазах общества. При вступлении па престол Николай пытался стяжать себе популярность, возвратив Сенявина на морскую службу. Сейчас же он решил заставить говорить о себе в связи с похоронами Дмитрия Николаевича.

Сенявин был похоронен в Духовской церкви Алек-сандро-Невской лавры в Петербурге, где в то время покоились тела сына последнего грузинского царя, одного митрополита, нескольких второстепенных генералов и большого количества придворных. На надгробных памят-

никах можно было прочесть имена камергеров и камер-юнкеров, шталмейстеров и обер-гофмаршалов, статс-дам и фрейлин. На одной из надгробных плит тщательно перечислялись награды гофмейстрины и кавалерственной дамы Литта, па другой – воспевались добродетели «нежнейшей, любезнейшей и вернейшей» супруги сенатора Безобразова. Среди этих плит в Духовской церкви появилась дубовая доска с надписью: «Дмитрий Николаевич Сенявин, генерал-адъютант и адмирал, род. б августа 1763 года, умер 5 апреля 1831 года».

ГЛАВА XXX ПАМЯТЬ О СЕНЯВИНЕ

Слава пришла к Сенявину при жизни. Уже первые победы, одержанные им над наполеоновскими войсками в кампанию 1806 года, привлекли к нему внимание современников. Последовавшие затем Дарданелльское и Афонское сражения упрочили авторитет и широко распространили известность талантливого флотоводца как в России, так и за пределами ее. Сенявнн еще был жив, когда на карте мира появились географические пункты, названные его именем. Ему довелось держать в руках солидные печатные издания, посвященные его боевым делам.

Начало литературе о Сенявине было положено неоднократно упоминавшимися в этой книге мемуарами П. Свиньина «Воспоминания на флоте» и В. Броиевского «Записки морского офицера». Сразу после своего выхода в свет в 1818—1819 гг. эти произведения были замечены читающей публикой.

Оба автора мемуаров не могут быть отнесены к числу передовых представителей русской литературы.

В 30-х годах В. Броневский выступил в печати со злобной критикой пушкинской «Истории Пугачева». Тогда же он опубликовал свое очень слабое, но зато откровенно верноподданническое сочинение «История Донского войска».

По этому поводу Белинский дал уничтожающую оценку Броневскому, отнеся его к разряду" людей, «которые трудятся неутомимо, хлопочут беспрестанно, вечно заняты, считают десятками плоды своего трудолюбия, а толку ни на грош» ¹.

П. Свнныш в своих исторических работах стремился подражать апологету дворянства и дворянской государственности Карамзину. Как и Броневский, он тщательно обходил или искажал факты, которые могли выставить в невыгодном свете царя, и допускал неточности в передаче документов, чтобы не задеть репутацию высокопоставленных чиновников.

Но написанные людьми, далекими от передовой русской общественной мысли, мемуары Броневского и Свиньина охотно читались революционно настроенной молодежью декабристского периода. Вопреки желанию их авторов, «Записки морского офицера» и «Воспоминания на флоте» воспринимались как живой укор царю, который подверг опале замечательного флотоводца Д. Н. Сенявина и предпочел ему бездарных проходимцев вроде маркиза де Траверсе.

Суровую оценку, которую Белинский дал Броневскому как автору «Истории Донского войска», нельзя переносить на «Записки морского офицера». В «Записках» содержится много интересных сведений о средиземноморских кампаниях русского флота под командованием Сенявина, о балканских народах и русско-черногорских и русско-греческих отношениях. При надлежащем критическом подходе материалами Броневского и Свиньина историки с успехом могут пользоваться и сегодня.

Интересные сведения о начальном периоде деятельности Д. Н. Сенявина содержатся в статьях известного морского историка А. Висковатого, напечатанных в журнале «Славянин» в 1828 -году. Одна нз этих статей называлась «Взгляд на военные действия ,на Черном море и Дунае с 1787 по 1791 год», а другая – «Взятие острова св. Мавры капитаном 1 ранга Сенявиным в 1798 году». Подготавливая последнюю статью, Впсковатов, возможно, пользовался консультациями самого Сенявина ².

Заботы царя Николая I и его правительства об увековечении памяти Сенявина ограничились торжественными похоронами. После того как тело адмирала было опущено под пол Духовской церкви, в правительственных кругах постарались побыстрее забыть о нем. Умершему через двенадцать дней после Дмитрия Николаевича Григорию Алексеевичу Сенявину, стяжавшему себе позорную славу изуверским обращением с крестьянами, в Александре-Невской лавре был поставлен грандиозный мону-

мент, н сейчас возвышающийся над памятниками Жу-конскому, Карамзину и Достоевскому. А дубовая доска, положенная на месте погребения победителя при Дарданеллах и Афоне, была затем вовсе закрыта паркетом.

Но в русском обществе интерес к Сенявину не угас после его смерти. Недаром «Записки морского офицера в продолжении кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Д. Н. Сенявипа» в 1830-е годы выдержали повторное издание, что случалось в то время с очень немногими произведениями мемуарной литературы.

Руководители военно-морского ведомства и официальной военно-морской печати всячески игнорировали традиции Сеиявина и ничего не делали для изучения его военно-морского искусства. Имя выдающегося флотоводца очень редко упоминалось в книгах, журналах и газетах. За двадцать два года, прошедших со дня его смерти до Крымской войны, кроме двух журнальных статей и небольшой главы в книге Михайловского-Данилевского «Описание турецкой войны в царствование императора Александра», о Сенявиие почти ничего не было напечатано.

К тому, что было известно читателям воспоминаний Броневского и Свиньииа, автор одной из журнальных статей Баитыш-Каменский добавил лишь отдельные любопытные сведения, полученные, очевидно, от лиц, лично знавших Сенявина. А в книгу Михайловского-Данилевского было включено несколько выдержек из переписки Дмитрия Николаевича с царем и Чичаговым. Но обе журнальные статьи и особенно написанная «по высочайшему повелению» книга Михайловского-Данилевского должны были «украсить новым блеском» имя царя и для достижения этой цели нередко уклонялись от правды ⁸.