Текст книги "Адмирал Д. Н. Сенявин"

Автор книги: Александр Шапиро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Сенявин с тем большим нетерпением ждал ответа на свой рапорт, что Отечественная война вступила в наиболее тяжелую для русского парода стадию: после кровопролитного сражения под Смоленском армия .продолжала отходить на восток, готовясь к решающим сражениям. Но царя не было в Петербурге, а без пего дело некому было решить. Наконец 23 августа морской министр написал Дмитрию Николаевичу, что царь категорически отказал в исполнении его просьбы. При этом «его величество отозваться изволил, что и занимаемый теперь вами (Ссиявнным. – А. Ш.) пост для службы нужен».

То, в чем царь отказал Дмитрию Николаевичу, было разрешено многим морским офицерам. Их временно зачисляли в пехоту, откомандировывали в распоряжение сухопутных начальников или посылали в составе отрядов морской пехоты под Ригу и под Москву. Адмирал П. В. Чичагов даже командовал армией, участвовавшей в окружении наполеоновских войск на реке Березине. Справедливость требует признать, что армия отнюдь не выиграла от того, что в нее был принят бывший морской министр. Двигаясь с юга наперерез отступающим французским войскам, он плохо организовал разведку и взаимодействие с наступавшей с севера армией Витгенштейна. Кутузов писал, что «пустой марш Чичагова» дал Наполеону возможность спасти небольшую часть своей окруженной армии. А великий баснописец Крылов вывел Чичагова в образе зубастой щуки, которой «в мысль пришло за кошачье приняться ремесло». Хвастливая щука просила кота взять ее с собой па охоту. Известно, как плачевно для нес окончилась эта охота. Щука зря хвасталась, когда говорила: «Вот невидаль: мышей! Мы лавливали и ершен!» Нет, щука-Чнчагои никогда не отличалась и в охоте на ершей. Он был одинаково плох и как полководец, и как флотоводец.

Сенявин, наоборот, имел опыт руководства боевыми действиями против наполеоновских вооруженных сил как

на морс, так п на суше. Да «к тому же он не претендовал на должность командующего армией. Он только стремился участвовать в народной борьбе с опасным для родины врагом.

Отказывая Сенявнну в его просьбе, царь меньше всего заботился о том, чтобы сохранить его для флота. Нс случайно в 1813 году, то есть тогда, когда война против Наполеона была перенесена на Западноевропейский театр и перед флотом возникли задачи содействия сухопутным войскам в овладении приморскими крепостями и блокады занятого противником побережья, Сенявин вовсе был уволен в отставку и притом с мизерной пенсией.

В позорной для царского правительства отставке Се-нявина, как и >в многолетней задержке выплаты жалованья и призовых денег служившим под его командованием морякам, наряду с Александром I был повинен маркиз де Траверсе. Добравшись до поста морского министра, он вымещал злобу, которую затаил на Дмитрия Николаевича еще когда командовал Черноморским флотом.^ Сенявин подал тогда жалобу на Траверсе, пытавшегося кормить русских матросов всяким гнильем ®. Вероятно, подрядчики дали Траверсе солидную взятку, когда всучили ему тысячи пудов червивых сухарей. Возвращение этих сухарей с Корфу было не только оплеухой, .но и ударом по карману чванливого маркиза. Не мог он забыть и того, что Сенявин разоблачил и другие его махинации.

За несколько лет командования Черноморским флотом Траверсе успел привести его в самое плачевное состояние. В 1805 году министру внутренних дел Кочубею была подана записка, в которой излагались «художества» маркиза, пользовавшегося боевыми кораблями для всякого рода личных спекулятивных перевозок и считавшего, «что Черноморский флот для .него одного и сотворен». Автор записки с болью говорил об угрозе полного исчезновения «бедного флота», если во главе его будет оставаться человек, «никогда не командовавший кораблями и гордившийся тем, «что по русски худо знает».

Жалоба на злоупотребления и невежество маркиза была оставлена царем без внимания и расценена как пасквиль. Но в ее полной справедливости мы убеждаемся, когда сопоставляем ее с отзывом Грейга, который.

принимая после хозяйничанья Траверсе Черноморский флот, оценил его положение как отвратительное и гнусное ^1й.

Бежавший из Франции после революции Траверсе никогда не участвовал в боях и не командовал кораблем ни на французском, ни на русском флоте. И несмотря на то, что он обнаружил свою полную никчемность как командир Черноморского флота, Александр 1 назначил его управляющим морским министерством. Бездарный, очень мало смысливший в военно-морском деле н с презрением относившийся к русскому народу, иноземец возглавлял русский флот, а Сенявин, флотоводец, который вряд ли имел себе тогда равных по силе дарования, был во цвете сил выброшен за борт.

ГЛАВА XXVII ВРАГ АРАКЧЕЕВЩИНЫ

Уволенный в отставку с половинной пенсией, Сеяязин вскоре столкнулся с материальными затруднениями и попал в долги. Он писал, что испытывает «недостаток з содержании себя с семейством» и не может даже дать «полезного воспитания» своим детям. Денежные дела его осложнились еше в связи с судебным процессом из-за родового калужского имения ¹⁰⁶. Тяжело было на душе: возмущали незаслуженные обиды, причиненные царем ему самому и его бывшим подчиненным: удручало вынужденное безделье. Но более всего угнетали опального адмирала думы о родной стране и родном флоте.

Десятые и двадцатые годы характеризовались обострен нем классовых противоречий и политической борьбы в России. В. И. Ленин ухазызал, что «монархи то заигрывали с либерализмом, то являлись палачами Радищевых и «спускали» на верноподданных Аракчеевых» ¹⁰⁶. В первые годы своего царствования Александр пытался смягчить острые внутренние противоречия з стране, заигрывая с либерализмом. Но это зремя быстро миновало и сменилось годами неприкрытой реакции. Вступивший, как мы уже знаем, в году з управление Морским министерством маркиз де Тразерсе имел весьма смутное представление о морском деле. Но он был опытным царедворцем и раньше многих других почувствовал, «куда дует ветер». Не случайно его празле-

шю ознаменовалось упорным преследованием прогрес-снемых деятелей флота.

Возмутившая русских патриотов отставка Сенявиша была далеко не единственным «достижением» маркиза де Траверсе. Он начал свою деятельность в министерстве с упразднения в 1810 году полков морской пехоты, отлично за р око ме I г доили 111 и х себя п абордажных и десантных боях. Тогда же он приказал всех матросов в зимнее время обучать солдатскому искусству: стрел обе из ружья н «сухопутным маневрам». Такое обучение могло бы, конечно, принести свою пользу. Но беда заключалась в том, что на деле оно было сведено к шагистике и «строевой экзерциции».

После окончании летней кампании и ввода корабля в гавань матросы и офицеры переводились в береговые команды, носившие наименование флотских экипажей. Моряки проводили <в экипажах осень, зиму и весну, а иногда задерживались здесь даже -в июне м июле. Вес это время их тренировали изощренные «в плац-парадной муштре сухопутные офицеры и унтер-офицеры. При комплектовании экипажей все меньше заботились о сохранении сколоченных в ‘плавании команд кораблей и все больше интересовались подбором людей, «способных к фруктовой службе».

И раньше матросы и офицеры после зимнего пребывания в береговых командах далеко не всегда возвращались на своп корабли. После же 1810 года, когда во флотских экипажах воцарился дух фруитомашш, дело ухудшилось². Решительно настаивая па сохранении дружных сколоченных коллективов кораблей Средиземноморской эскадры, Сспявнн тем самым выражал свое неодобрение к системе комплектования, внедрявшейся Траверсе.

Палочная днешмшта, мордобой, шпицрутены, требованию сдирать с солдат «шкуру с затылка до пяток» и исключительный интерес к смотрам, парадам и разводам особенно распространились после Отечественной войны 1812 года. А. И. Герцен писал, что боевые офицеры, «вдохновленные идеями Суворова и Кутузова, были заменены невежественными казарменными и машинными служаками, которые браво маршировали, но не умели воевать и не знали ничего, кроме строевого устава» Т

Прусская плац-парадная муштра возникла и оформилась в западноевропейских государствах в условиях •наемнической системы комплектования вооруженных сил и предназначалась для того, чтобы превратить лишенный патриотических чувств разноплеменный сброд в сколько-нибудь боеспособную армию. Палочная дисциплина, муштра, стремление выколотить из солдата всякие проблески живой мысли и сознательности—вот средства, с помощью которых Фридрих II и его последователи пытались этого достигнуть.

Почему же прусская плац-парадная система нашла себе применение в русских вооруженных силах, которым чужда была язва наемничества? Нельзя ограничить ответ па этот вопрос простой ссылкой на приверженность правящих -кругов России к иностранным заимствованиям. Г1русская плац-парадная система потому и была позаимствована правящей верхушкой царской России, что она соответствовала классовым интересам дворянства и помогала осуществлению первейшей задачи, которую дворянство ставило перед вооруженными силами – задачи подавления сопротивления угнетенного крестьянства. Для расстрела своих восставших братьев и сестер не подходил суворовский солдат, понимающий свой маневр. Для этого необходим был вымуштрованный в духе прусской системы автомат, слепо выполняющий чуждые его классовым интересам приказы. И чем острее становились классовые противоречии в стране, тем упорнее правящие круги вводили в армии и на флоте прусскую систему обучения.

Так как подавление крестьянских восстаний непосредственно осуществляли сухопутные войска, прусская плац-парадная система насаждалась прежде всего в армии. Однако и на флоте увлечение смотрами, подмена настоящей боевой учебы рейдовыми фокус-покусами и беспощадной муштрой усиливались по мере роста революционных настроений среди моряков и среди всего народа.

Фруктом а пня неизбежно вела к резкому снижению боеспособности войск. Декабрист Поджио видел в ней «подготовку позора русской армии»⁴. Не случайно в это время сокращаются количество и сроки практических •плаваний и морских учений. Невскую губу, где в период управления маркиза де Траверсе простаивал флот, моряки метко окрестили «маркизовой лужей». Отлнчаз-

шийся наблюдательностью офицер И. И. Шанц писал, что выпускники корпуса вступали в начале двадцатых годов в службу, почти не имея опыта плавания, а расписанные по Кронштадтскому, Ревельскому и Свезборг-скому портам офицеры нс могли «навыкнуть к морскому делу», крейсируя у берегов Финского залива.

Не лучше обстояло дело на Черноморском флоте. Историк Михайловский-Данилевский, сопровождавший в 1818 году Александра I во время его поездки в Николаев и Севастополь, рассказывает, что эокадры плавали не более шести недель в год м не теряли при этом из виду берег. А через несколько лет сам командир Черноморскою флота писал, что военные корабли плавают только «в лучшее время года» и «в самом близком от своих портов разстоянии»⁵.

Сенягсин ясно видел, к каким пагубным последствиям может привести подобное .положение, и всячески подчеркивал значение, которое имеют для флота, его адмиралов, офицеров и матросов ежегодные и многолетние плавания в дальних морях. Сенявин с болью в сердце наблюдал пагубные перемены на флоте. «Пока будут делать все для глаза, – писал он, – пока будут обманывать людей, разумеется, вместе с тем и себя, до тех пор не ожидай в существе ни добра, ничего хорошего н полезного». Бессмысленной и мертвящей муштре он противопоставлял подлинную заботу о настоящей боевой выучке и высоком моральном духе солдат и матросов. «Без духа ни пиша, ни чистота, пи опрятство не делают человеку здоровье. Ему надобно дух, дух и дух».

Сеиявннская критика фруитомании перекликается с мыслями других его современников. Выдающийся деятель русского флота мореплаватель В. М. Головнин в относящейся к 1824 году записке «О состоянии российского флота» сравнил корабли Балтийского флота с «распутными девками»: «как сии последний набелены, нарумянены, наряжены и украшены снаружи, но, согни-вая внутри от греха и болезни, испускают зловонное дыхание, так и корабли наши, поставленные в строи и обманчиво снаружи выкрашенные, внутри повсюду вмещают лужи дождевой воды, груды грязи, толстые слои плесени и заразительный воздух, весь трюм их наполняющий»

•с

Сатирический рисунок нерпой четверти XIX

До «реформ» Траверсе командир в зимнее время следил за сохранением и ремонтом своего корабля. Маркиз же приказал передавать зимой корабли в распоряжение капитана над портом, полностью изъяв их из ведения командиров. Ремонт и подготовка кораблей к кампании вверялись, таким образом, людям, которые сами в кампаниях вовсе не участвовали.

Сеня-вии и Головнин, как и моряки-декабристы Н. А. Бестужев, Штейнгель, Завалишин, Торсон и другие, не раз говорили, что Россия располагает очень незначительным количеством кораблей, способных вести боевые действия. Даже вновь построенные корабли часто нельзя было выслать © море. По адмиралтейскому регламенту Петра Великого, писал в ‘Начале 1826 года Штейн-гель, уже в момент закладки корабля надлежало распределить заказы на орудия, паруса, такелаж, чтобы ко дню спуска корабля «все принадлежности он а го были в готовности. Во все министерства маркиза де Траверсе сего не наблюдалось: корабли ежегодно строились, отводились в Кронштадт и нередко гнили, не сделав ни одной кампании, и теперь более четырех или пяти кораблей нельзя выслать в море» ⁷.

Ведя борьбу с народным движением, -царизм все усиливал полицейский гнет и бюрократизацию режима и, в частности, бюрократизацию военного управления. Полицейщина и бюрократизм заглушали живую мысль, подавляли инициативу лучших офицеров и адмиралов, препятствовали продвижению по службе честных и даровитых людей и содействовали выдвижению всякого рода карьеристов и авантюристов русского и иностранного происхождения. Сенявин асритиковал правительство за опрометчивый подбор флотских руководителей и, что весьма примечательно, рекомендовал внимательно прислушиваться к тому, что о них «речет мир», или, как мы бы сейчас сказали, к обществен нам у -мнению.

Ясно, что эта рекомендация никак не подходила арахчеевым и траверсе. «Для нынешней службы нужны подлецы», – с горечью говорил Рылеев. А Головнин с возмущением писал, что люди «заведомо гиусиаго поведения», раззратные, -пьяные, ни к чему не годные занимают высокие посты на флоте, «заграждая путь» молодым достойным офицерам. Головнин даже назвал Кронштадт «богадельней морских инвалидов».

зо2

Критикуя порядки, насаждавшиеся на флоте, Сеня-иин часто оглядывался назад и ставил в пример александровским ‘Министрам деятелей екатерининского времени. В своих «Записках» он напоминает о большом количестве кораблей, которые выходили © море в .последние десятилетия XVIII века, о тогдашних победах над шведским и турецким флотами, о частых и продолжительных плаваниях, которые предпринимались, «чтобы офицеры и матросы -приобретали лучшие -познания службы своей». Старики во времена Екатерины, писал Сепявин, «мало знали, по они «знали хорошо распорядиться». А теперь «знают много, только под носом не видят ничего». Эти и другие подобные высказывания Дмитрия Николаевича свидетельствуют о том, что он склонен был к известной идеализации старины.

Но в целом критика Сенявина носила безусловно -прогрессивный характер. Решительно восставая против таких «новшеств», как аракчеевщина, Дмитрий Николаевич поддерживал действительно новое па флоте. К -прогрессивным явлениям в жизни флота он относился с явным сочувствием. А таких прогрессивных явлении в те годы было -немало. Т-раверсе и подобным ему реакционерам противостояли люди, которые упорно боролись за укрепление русского флота. Эти люди добились выдающихся успехов в области мороплавания, военно-морского искусства, строительства кораблей и совершенствования их ■вооружения.

На предприятиях, обслуживавших -морское ведомство, «вместе с -ростом числа наемных рабочих все более внедрялось машинное производство. Так, в Николаевском адмиралтействе в период между 1816 и 1828 годами появились машины: «разрезывающая, продавливающая,

сверлящая металл» и другие, причем все они приводились в действие паром. На Богоявленской суконной мануфактуре, обслужива-вшей Черноморский флот, з то же время были установлены трепальная, стригальная, чесальная, ■прядильные и другие машины, служившие, «как для успешнейшей, так н для -прочнейшей выделки сукон»⁸.

Наряду с совершенствованном парусных кораблей начинается строительство судов, приводимых в движение силон пара. В -разгар Отечественной войны 1812 года выдающийся американский изобретатель Роберт Фуль-тон предложил ввести -в России «перевозные» паровые

суда. После того как вопрос был рассмотрен в Министерстве коммерции и в Морском министерстве, царь признал предложение Фультона полезным и решил начать с ним переговоры ⁹. Однако практических результатов переговоры не дали. К созданию судовых паровых машин в Петербурге -приступили уже после окончания Отечественной воины и без участия Фультона.

В 1815 году в столице на «пруду Таврического сада появилось деревянное судно с высокой кирпичной трубой и без парусов. Это был первый русский па-

Первый русский пароход «Елизавета».

роход «Елизавета» с машиной мощностью в 16 лошадиных сил и с колесным движителем. После того как царь с царицей поднялись на борт «Елизаветы» и совершили плавание по пруду, судно было доставлено в Финский залив и ходило между Петербургом и Кронштадтом. Через два года на Ижорском заводе был построен военный пароход «Скорый» с машиной в 30 лошадиных сил, а еще через год пароходы появляются на Черном море.

Применение -паровой машины на кораблях обещало подлинную революцию <в развитии морского дела.

Припомним великолепное описание недостатков парусного корабля, которое дал в «Фрегате «Паллада» И. А. Гончаров:

«Посмотрите на постановку и уборку парусов вблизи, на сложность механизма, на эту сеть снастей, канатов, веревок, концов и веревочек, из которых каждая отправляет свое особенное назначение и есть необходимое звено в общей цепи; взгляните на число рук, приводящих их в движение. И между тем к какому неполному результату приводят все эти хитрости! Нельзя определить срок

прибытию парусного судна, нельзя бороться с противным ветром, нельзя сдвинуться назад, наткнувшись на мель, нельзя поворотить сразу в противную сторону, нельзя остановиться в одно мгновение. В штиль судно дремлет, при противном ветре лавирует, то есть виляет, обманывает ветер и выигрывает только треть прямого пути, а ведь несколько тысяч лет убито на то, чтоб выдумывать по парусу и по веревке в столетие»¹⁰.

Пока пароходы приводились в движение колесными движителями *, они не могли заменить парусные боевые корабли: колеса и паровая машина были слишком уязвимы для артиллерии противника и не обеспечивали еще хороших мореходных качеств пароходов. Кроме того, колеса закрывали значительную часть борта, мешая установке орудий **. Лишь после изобретения в тридцатых годах винтового движителя пар начинает окончательно вытеснять парус на военных флотах. Но уже и колесные пароходы с успехом использовались как в коммерческом, так и в военном флоте: на них можно было «с удобно-етшо и поспешиостию» осуществлять воинские перевозки, их можно было использовать для боя с пароходами и легкими парусными судами, для посыльной службы, разведки, буксировки парусных кораблей в штилевую погоду и для других нужд. А. С. Грейг, командовавший с 1816 года Черноморским флотом, докладывал царю, что «занятия их (пароходов. – А. Ш.) весьма обширны и совершаются с такою успсшностию и со столь малыми издержками, что первый пароход не только в течение одного лета окупился, но и «оставит некоторые суммы в избыток казне» ¹¹.

В морской артиллерии крупнейшим достижением в 1820-е годы было введение бомбических пушек, из которых можно было стрелять разрывными снарядами. Предшественниками бомбических пушек были русские единороги. Однако огонь сконструированных в 1822 году по проекту французского инженера Пексана бомбических пушек обладал значительно большей разрушительной си-

•Судовым движителем называется устройство, преобразующее механическую работу судовых двигателей в поступательное движение судна. К судовым движителям откосятся гребные колеса, винты и яр.

•• Вспомним, что артиллерийские орудия размещались тогда главным образом вдоль бортов.

лон, чем огонь единорогов. Бомбичсскнс пушки выгодно отличались и другими тактико-техническими данными. Поэтому они привлекли сразу к себе внимание моряков во всех"странах. В России такие пушки начали отливать п 1825 году на Ижорском заводе, причем испытания дали отличные результаты¹².

В 1812 году выдающийся русский ученый П. Л. Шиллинг произвел удачный опыт взрыва мин под водой посредством гальванического тока, источником которого была находившаяся на берегу батарея. Таким образом, как в деле совершенствования артиллерийского оружия, так и в деле создания минного оружия эти годы были далеко не бесплодны для русского флота.

Выдающихся успехов достигли русские мореплаватели. Исследования Головнина, Коцебу, Васильева и Шишмарева, Литке и других замечательных моряков внесли ценный вклад в науку, а открытие Антарктического материка экспедицией Беллинсгаузена – Лазарева явилось в полном смысле слова великим географическим открытием. Сенявин был лично знаком с некоторыми выдающимися русскими мореплавателями и высоко ценил их научный подвиг.

В годы своей отставки Сенявин был дружен с адмиралом Мордвиновым, с которым сблизился еще в период своей службы на Черноморском флоте и затем поддерживал связь в течение трех десятилетий. Николай Семенович Мордвинов в течение своей службы занимал ряд видных постов на флоте. Но он был неважным моряком, слабо разбирался во флотских делах и, что еще хуже, не замечал в себе этих недостатков. В полемике с Ушаковым он часто становился на неверные позиции. Однако отсюда отнюдь не следует, что он был вообще бесталанным и отсталым человеком. Мордвинов видел многие пороки существовавшего строя и отстаивал частные реформы в области народного хозяйства, государственного управления и военного дела.

К чести Мордвинова нужно сказать, что в годы аракчеевской реакции он открыто заявлял, что «правители, окружающие царя, много делают зла», что «губернаторы самовластны, чиновники канцелярий их неблагонамеренны», что «они могут самого дурного представить к награде, а самого честного опорочить», что полиция «составлена из лихоимцев». Мордвинов протестовал против

переобременении крестьян налогами и чрезмерного их притеснения. Он отстаивал проведение реформ в вооруженных силах, предлагал ликвидировать военные поселения, сократить сроки военной службы и создать в стране обученный резерв солдат и матросов ^,3.

В правительственных кругах косо смотрели на дружбу Сенявина и Мордвинова. Л некоторые современники склонны были приписать этой дружбе опалу, в которую попал Дмитрий Николаевич. В анонимном письме, которое распространялось в большом количестве списков и оценивалось правительством как «дерзкое», было сказано: «Сенявин, заслуживший своею храбростью и поведением всеобщее уважение народа, притесняем и нетерпим потому только, что он воспитанник Мордвинова, того Мордвинова, который любит говорить правду монарху» ¹⁴.

В действительности Сенявин не был воспитанником Мордвинова. Но они были близки друг другу. Мордвинов несомненно делился с Сенявиным своими критическими замечаниями и планами и во многом должен был встретить у него сочувствие. Оба адмирала во всяком случае были единодушны в своем отрицании аракчеевских порядков в вооруженных силах.

КАНДИДАТ В ЧЛЕНЫ РЕВОЛЮЦИОННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА

Едва ли не самым важным в жизни русского флота после Отечественной воины было распространение среди лучшей части моряков революционной идеологии. Эта новая идеология проявлялась не только в политической программе, которой придерживались революционно настроенные офицеры, но и в их взглядах на военное дело, с отношении к солдатам и матросам. С большей или меньшей последовательностью они выступали против самодержавно-крепостнического строя в целом и против таких его проявлений, как плац-парадная муштра, невыносимо тяжелая и бесконечно долгая солдатская и матросская служба, хозяйничанье скалозубов в армии и на флоте.

Среди революционеров десятых и двадцатых годов было немало представителей известных дворянских фамилий. С делом декабристов были связаны кое-кто из семей Суворова и Кутузова и старший сын адмирала Се-нявина Николай Дмитриевич, поручик лейб-гвардии Финляндского полка. Непримиримое отношение Сенявнна-отца к мерзостям аракчеевщины определяло духовную атмосферу в его семье и оказало влияние на Сенявина-сына. Оно подготовило почву для восприятия молодым поручиком политических идей значительно более радикальных, чем идеи его отца.

В 1820 году под влиянием усилившихся волнений в стране и в армии, а также под влиянием известий об освободительной борьбе в Испании и других западно-

европейских государствах еще более окрепли революционные настроения среди передовой части русского офицерства. Именно в этот год поручик Сенявин вступил в члены революционного кружка Федора Глинки и даже стал вовлекать в этот кружок других офицеров. Но не имея никакого опыта работы в тайных организациях, Николай Дмитриевич сразу допустил оплошность и доверился корнету Ронову, оказавшемуся доносчиком. Ронов сообщил в полицию, что некто Перетц пригласил Сеня-вина, а через Сетшииа и его, Ронова, вступить в тайное общество, «занимающееся конституцией)».

Делу был дан ход, и поручика Сеня вина стали таскать на допросы. Но он категорически отрицал свою причастность к тайным обществам. Л па очной ставке с Роновым, устроенной петербургским генерал-губернатором Милорадовнчем, он заявил, что речь шла о' вступлении в открыто существующую и не занимающуюся никакой политикой масонскую ложу, а вовсе не в тайное антиправительственное общество. И так как Ронов ничем не мог подтвердить свой донос, Милорадович назвал его лжецом и даже посадил под арест. Г1о этому поводу петербургский генерал-губернатор говорил, что полицейский следователь, который раздул дело, стянул с него, Милорадовнча, 700 рублей, «чтобы потчевать уланских офицеров и выведывать. Но уланы спокойны и офицеры в истории (речь идет о восстании 1820 года в Семеновском полку. – А. Ш.) совсем не участвуют; Ронов – молодой мальчик, л Сепявии оказался прав». На этом дело могло бы закончиться, если бы им не заинтересовался министр внутренних дел и полиции Кочубей, доложизшин обо всем самому царю.

В то самое время, когда Милорадович и Кочубей разбирали дело Ссиявиил-сына, к ним явился Сепявин-огец. Из сохранившейся протокольной записи разговора Дмитрия Николаевича с министром внутренних дел мы узнаем следующее.

Вице-адмирал Сенявин заявил, что его побудил посетить Кочубея, а также военного генерал-губернатора Милорадовнча дошедший до него накануне слух о том. «будто существует здесь какое-то общество, имеющее вредные замыслы против правительства и что почитают его (Сснявина. – А. Ш.) начальником или головою этого общества». Сенявин заявил, что слух «поразил его самым

чувствительным образом», что «служив всегда с честью, прнобрев и чины и почести, имея большое семейство и от роду 60 лет, он с прискорбием видит себя подобным образом очерненным, тогда как он вышел в отставку, живет почти в уединении и мало куда ездит».

Отвечая Сенявнпу, Кочубей пустился в рассуждения о пагубности преобразований, «подобных тем, которые за последнее время произошли в других государствах», о «ветреных молодых людях, которые прельщаются новостями», о силе и твердости правительства, которое «обратит виновных в прах», и о многом другом. Утомив Се-нявина этими нудными сентенциями, Кочубей как бы невзначай начал полицейский допрос. «Ваше превосходительство,—спросил он,– конечно, об обществах вредных слышали, так же как и я». «Никогда, – ответил Дмитрий Николаевич, – вчера только в первый раз об этом я услышал, когда было сказано мне, что я принадлежу к какому-то обществу и есть оиаго начальник». Кочубей попытался выведать, от кого Сенявип это услышал. Но его снова постигла неудача. «Позвольте, ваше сиятельство,—услышал он в ответ,– чтобы я этого, до времени по крайней мере, не открывал. Честь моя требует не компрометировать приятеля».

Что заставило Сенявина подвергать себя столь унизительному разговору? Действительно ли он так стремился обелить себя лично от слухов, которые могли уронить его в глазах царя и полиции; или он руководствовался другими мотивами? Чтобы ответить иа этот вопрос, следует учесть, что поехал он к людям, которые вели следствие по делу его сына. И хотя в протокольной записи имя поручика Сспявииа ни разу не было упомянуто, ясно, что поездка к Кочубею и Мнлорадовичу была предпринята ради него. Чтобы помочь сыну оправдаться, Дмитрий Николаевич всячески подчеркивал, что он сам и семья его живут уединенно, почти никого не принимают и сами бывают лишь в нескольких семьях почтенных и отнюдь не подозрительных людей. В самом деле, Мордвинову и Попову было по семидесяти пяти лет, а Шепелеву – восемьдесят три ¹⁰⁷. Разговор Дмитрия

Николаевича с Милорадовичем возможно способствовал оправданию Николая Дмитриевича. Но разговор с Кочубеем не снял с семьи Сенявиных подозрения в «неблагонадежности». В этом убеждает заключительная реплика министра внутренних дел. На заявление Сенявина о о своем намерении писать лично царю Кочубей ответил, «что если он уверен в невинности своей... то намерение его оправдаться пред государем не может не быть одобрено». Это «если» Кочубея характеризует подозрительность, с какой полиция относилась к замечательному русскому флотоводцу и патриоту ¹⁰⁸.

Еще более возросла подозрительность полиции в связи с греческими делами. В 1821 году, как известно, греки подняли восстание против турецкого ига. Чтобы шире использовать повстанческие силы островов Эгейского архипелага, чтобы поддерживать отряды повстанцев, действующие на берегу и хотя бы частично помешать туркам использовать свои флот, восставшие греки решили создать свои военно-морские силы. Они располагали немалым количеством легких судов, укомплектованных искусными моряками. Но своего флотоводца, который обладал бы достаточным боевым опытом, у них в то время не было. Когда возник вопрос о кандидатуре на пост командующего, греки прежде всего вспомнили русского адмирала – героя Дарданелл и Афона. Ни один тогдашний флотоводец не одерживал столь крупных побед над турецким флотом, как Сенявин. Он великолепно знал Средиземноморский театр, знал сильные и слабые стороны противника. Наконец, он зарекомендовал себя как подлинный друг греческого народа.