Текст книги "Проклятый (СИ)"

Автор книги: Александр Лимасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава 17

– Я соберу всех! И твоих людей тоже! – Рудо сидел за столом напротив Бэра и смотрел ему в глаза. – Дай мне неделю, мы все разбежимся по убежищам и поднимем подлунный народ. А я лично отправлюсь к твоему Волчонку, только дай что-нибудь, что он опознает как принадлежащее только тебе.

Бэр, не отвечая, отрезал локон волос, связал узлом.

– Он узнает. Только нужно дождаться ночи, я постараюсь укрыть твоих перевертней от чар, чтобы их не обнаружили.

– А зачем ждать ночи? Волшбу можно творить в любое время.

– Я не колдун, происхождение моей силы иное и пока что я могу повелевать ею только ночью.

– А я думал ты тогда специально ночи дожидался.

– Нет, днём я просто перевертень, такой же, как и вы.

– Это плохой знак, силы ночи – это нехорошо.

– А мне плевать. Как погибла Светлана, мне на всё плевать. – Бэр не изменился в лице, но в груди так защемило, будто снова забилось давно сгоревшее сердце.

– Я вижу, тебе крепко досталось, но нельзя хоронить себя, если что-то случилось, значит, так должно было быть. – Иешуа, до этого сидевший на лавке, вступил в разговор. Молчаливый паломник слушал и запоминал всё, что рассказывал Бэр, и сейчас старался отвратить его от мрака, в который, с каждым днём, всё глубже погружался оборотень.

– Я не спорю, должно, значит должно. Но тот, кто это определил, горько пожалеет. Как пожалели исполнители.

– Ты всё никак не смиришься. Пойми, есть силы выше человеческого понимания, и с этим ничего не поделаешь.

– Ты забываешь, что я не человек, Иешуа. И я знаю, что это за силы. Как бы далеко они ни находились, я найду их. Иешуа, это моя боль и я сам пронесу её. Рудо, позови перевертней, солнце село.

Выйдя, через некоторое время, из избы, Бэр окинул тяжёлым взглядом шестёрку перевертней, во главе с Рудо. Дюжина глаз смотрела на него с ожиданием и сомнением – всё-таки они сотни лет прятались и всё равно колдуны их находили, а тут обещают укрыть даже от колдунов. У двух-трёх в глазах теплилась надежда на возрождение города оборотней, но остальные смотрели с безразличным любопытством. Всё это Бэр отметил краем сознания, не заостряя внимания на мелочах.

Прикрыв глаза, он старался нащупать дорожку в мир духов. Раньше он просто засыпал и оказывался там, но теперь он должен подчинить его своей воле, бодрствуя. Всей силой мысли он старался уловить те нити, что связывают все живое и неживое. Раньше сыны народа русичей рождались со способностью чувствовать эти связи, и, поэтому, его далёкие и не очень предки могли разговаривать со зверьми. Теперь же лишь немногие, оставшиеся в живых волхвы, спасшиеся благодаря умению, могут это.

Бэр погнал, назойливо лезущую в голову, мысль о том, что христианство разрушает связи человека с матерью-природой, заменяя понимание знанием. Простым людям от этого ни жарко, ни холодно, но с приходом этой веры человек становится ленив, он не стремится сам познавать законы мира и богов, а слушает их в облегченном пересказе учителей, получивших знания от таких же лодырей. Никто не задумывается, что знание без понимания – пустые слова, не дающие ничего нового, потому что пополнить копилку мудрости могут лишь те, кто понял. Только вот и понимание без знания не живёт.

После ещё одного усилия Бэру, наконец, удалось полностью очистить душу от посторонних мыслей, он слился со всем миром разом, ухватил всё связи между живым, мёртвым и почти мёртвым – душами, которых при жизни любили так сильно, что уйти из этого мира оказалось выше их сил, и они остались, чтобы являться живым во снах, напутствовать, хранить. Оборотень никогда не думал, что в мире так мало любви и так много ненависти, он считал, что подобное происходит лишь с ним. Но везде, где победным шагом шагало христианство, вспыхивала ненависть людей друг к другу, однако, как ни странно, любовь там тоже появлялась чаше, но какая-то странная любовь – односторонняя, родные сердца соединялись очень редко. Перебрав среди незримых пальцев все нити, он мысленно вернулся на поляну, где серыми комками светились души оборотней.

Душа оборотня – странное сочетание человеческой и звериной сущности, распространяющая особенное неповторимое сияние. Неудивительно, что любой, получивший возможность отслеживать души, мгновенно находил их, удивительно, как всех не переловили. Что-то подсвечивало из-за спины, но Бэр не обратил внимая – угрозы не ощущалось, а отвлёкшись можно потерять хрупкую связь с миром духов.

Перевертни, их можно спрятать от незримого наблюдения, отделив человеческую составляющую, но это превратит их в простых волков, а нужно сохранить разум.

– Бог лесов, помоги, дай мне шесть душ умерших волков, даже не душ, а их отпечаток, чтобы можно было завернуть человеческую часть. Я знаю, что ты слышишь, не откажи, ведь перевертни – твои сыновья.

– Создай сам, принц, – произнёс голос из-под земли – пора вырастать из детских штанишек. Ты встал на тяжёлую дорогу, здесь тебе не будет помощников. Делай всё сам.

– Но я же не Великий Род, у меня не хватит сил.

– Ты уверен? Ты не пользуешься ими и не знаешь своих пределов, поэтому веришь в то, что сам чего-то не сможешь. Больше я тебе ничего не скажу.

– Создать! Я иду уничтожать, а не созидать. Старый хрен! А ещё бог, всё переложил на мои плечи. Создать! А вот не буду я ничего создавать, просто упрячу человеческую сущность вглубь волчьей! – Чуть напрягшись, он начал гасить сияние перевертней, скрывая его простым свечением обычных волков. Долго, конечно не продержится, но этого и не нужно – месяца вполне достаточно, чтобы доставить

весть племенам. Превращаться в людей, правда будет тяжелее.

– Хм, ты смотри, получилось. – перед ним стояли звери, ничем не отличающиеся от простых волков. Покинув мир духов, Бэр увидел перевертней в людской личине.

– Обратитесь волками, я погляжу – удержится ли маскировка.

Через несколько мгновений пред Бэром стояли волки, а он оглядывал и ощупывал их души, стараясь определить плохо упрятанные признаки перевертней. Но всё оказалось идеально.

Из-за спины всё так же что-то подсвечивало и это начало раздражать. Обернувшись, он удивлённо отметил, что сияние исходит от Иешуа. Но душа человека не может так гореть, такими могут быть лишь… БОГИ!

Бэр мгновенно оторвал от себя все нити, связывающие его с обычным миром. Весь подобрался и осклабил несуществующие клыки:

– Иешуа? Неет, я мог бы сразу догадаться! Христос! Ты лгал мне!

– Я не лгал, я назвал тебе одно из своих имён, Иешуа – так меня звал мой народ.

– Я не об имени! Я о телесной оболочке! Ты шёл вместе со мной, постоянно прячась за личиной простого человека, ты ел со мной один хлеб, а твои служители убили мою жену! Ты лицемер! О боги как я ждал этой встречи! Как я мечтал уничтожить тебя за созданную веру.

– Страдания лишь укрепляют наш дух. Я принял смерть на кресте – это моя жертва. Жена – жертва принесённая тобой…

– Я не собирался приносить такую жертву, я не жаждал этой власти! Я хотел просто жить! А ты… Ты ставишь в один ряд собственныё муки и муки, которые перенесла она! Как ты смеешь?!!!

Задыхаясь от ярости, Бэр потерял над собой контроль. На коже Христа выступил кровавый пот, а на голове появился терновый венец. Позади Иисуса взметнулся крест, и бога пришпилило к нему аршинными гвоздями.

– Ты считаешь, что это больно? Или тебе не давала покоя мысль, что твоя жертва оказалась бессмысленной, и люди не изменились? – салом на раскалённой сковороде шипел Бэр.

Он поднял такой же крест позади себя, пустил капли кровавого пота по своей коже, на теле начали появляться рубцы от жестоких ударов плетьми и розгами, водрузил такой же венец на голову и сам вогнал такие же гвозди себе в руки, ноги, грудь. Иисус старался держать лицо, но к повторной муке он оказался не готов.

– Пощади, Антихрист. Мы не должны сражаться таким образом и не мучай себя – это же ужасная пытка.

– Ах, ужасная! – спокойное лицо оборотня сменилось отвратительным оскалом. – Так почувствуй же настоящую боль, светлый бог! – кресты исчезли, а Бэр захватил сознание противника и силой начал загонять туда всё, что он перенёс. Начиная со смерти отца и заканчивая последним днём, когда страшно заболело сердце. Неразделённая любовь, смерть братьев, смерть жены, постепенное и мучительное сгорание души от осознания вины за их гибель.

– Ты не человек, ты животное, если думаешь, что телесные страдания – это действительно боль!

Иисус пал на колени.

– Забери, забери из меня это, это лишь твоя память, я знаю, но это… ЭТО НЕВЫНОСИМО!!! – бог обхватил голову руками и принялся давить её, словно вот-вот разлетится маленькими кусочками.

– Нет, я поделился с тобой воспоминаниями. Это дар, в ответ на твою веру. Ведь её служители сгубили Светлану. Убили мою жену и неродившегося ребёнка во имя веры в тебя! Простые отголоски ты не в силах вынести, простые воспоминания. Каково же было мне? Я хотел убить тебя, но теперь оставлю жить. Отправляйся к своему отцу и скажи, пусть поднимает против меня все силы, которые у него есть, пусть объединяется с Чернобогом – меня все равно не остановить. Уходи, немедленно, сейчас, ничего не объясняя Димитрию.

– Зачем тебе этот монах. – Христос шатаясь поднялся с колен и со страхом смотрел на существо, которое уже не было человеком, но ещё не превратилось в бога. – И почему ты так поступаешь? В тебе ведь нет зла, я чувствую.

– Я выше, Спаситель, я выше этих глупостей о добре и зле! У меня есть цель, и ничто меня не остановит! А то, для чего мне нужен Димитрий, тебя не касается. Я объявил вам войну, боги, готовьтесь!

Толчок непонятной силы выбросил Иисуса из мира духов, их схватка с Бэром заняла доли мгновения, прочие ничего не заметили, но он не стал рисковать – скрылся в вспышке света. Все присутствующие остолбенели от неожиданности.

– Чего это он, вервольф? – Димитрий с трудом отвёл глаза от места, на котором только что стоял Иешуа.

– Ему надоела наша компания, Димитрий. – Бэр замолчал, считая, что всё объяснил.

– Так мы отправляемся, Бэр? – Рудо поднял на оборотня вопрошающий взгляд.

– Да, мчитесь быстрее ветра. Мы с Димитрием тоже пойдём, веди всех к стенам Цареграда, но так чтобы вас не заметили. Когда прибудете, сожги мои волосы – я почувствую вас сразу же. – Не прощаясь, оборотни развернулись и скрылись в охотно поглотившей их тьме.

Бэр зажег в пышущем жаром очаге факел и поджёг дом деда. Стоя в полыхающей избе он старался заставить огнь обжечь себя, но пламя, облизывая его тело, не трогало даже шерстинки на новой волчовке. Огонь не хотел причинять боли, такой необходимой сейчас Бэру, и лишь ласково согревал, выказывая полнейшую покорность. Он стоял, пока балки, поддерживающие крышу, не рухнули.

Димитрий стоял, порываясь броситься в огонь и вытащить рехнувшегося оборотня, но пламя ревело, не собираясь подпускать его к дому. После обрушения крыши, бывший монах решил, что Бэру настал конец, но, расталкивая полыхающие брёвна, тот вылез одновременно с траурными мыслями Димитрия.

– Зачем ты это сделал?

– Чтобы некуда было возвращаться.

– Нет, зачем ты стоял в огне?

– Не знаю, просто захотелось. Идём, Димитрий, у нас впереди долгий путь.

Тучи бежали по ночному небу, не прекращаясь не на мгновение. Луна просвечивала сквозь них, но ни разу не показала свой лик. Бэр и Димитрий находились на поляне, на которой, оборотень первый раз увидел Перуна. Камни, в которые скользнула секира, оставленная старым волхвом в наследство лежали таким же нагромождением, каким он их оставил.

Бэр соскочил с Ворона, который с удивительной ловкостью пробирался по лесу, подошёл к камням и попытался заглянуть в щель, в которой, как он помнил, находится его оружие. Навалившись плечом, попытался сдвинуть. Жилы вздулись на руках, шеё, но ни один камень не шелохнулся. Забравшись на них, оборотень попытался сдвинуть, упершись ногами и руками, но все напрасно.

Спустившись на землю, он лёг на траву, попытался ощутить землю, приказать ей, но силы ушли. Смерть сказала: «чем меньше будешь тратить сил», что ж, сегодня он потратился весь. Всё-таки Христос очень сильный бог. Сломить его волю – это оказалось крайне тяжело, а ведь он даже не сопротивлялся, будь Иисус чуть решительней – один удар кинжалом решил бы спор в пользу светлых богов.

– Что мне делать братья? Я должен идти дальше, но мне нужна эта секира! Подскажите.

Два огненных росчерка прорезали темноту ночи. Ужасный грохот оглушил оборотня, небесный огонь расколол скалы на несколько частей. Подбежав, Бэр, увидел в разломе своё оружие, в булат секиры врезались два небесных камня, по виду – какой-то металл. Обжигаясь, он вытащил её под ночное небо. Небесное железо засело прочно – не вынешь, придётся переплавливать и ковать заново.

– Спасибо, родные мои. Спасибо за помощь. На этом оружии кровь врагов, которую мы проливали вместе последний раз. Я снова выкупаю её в крови. В реках крови, которые я пролью вашей памяти. Достойной жертвы так и не было, поэтому ваши души не нашли покоя. Белобог будет достойной жертвой. Я люблю вас, братья! – не имея возможности войти сейчас в мир духов, оборотень прокричал это на весь ночной лес. – Я люблю тебя, Светлана. Я никогда тебя не забуду и не разлюблю, даже в объятьях другой. Смерть – моя последняя любовь.

– Бэр, прости меня, конечно, но не пора ли подумать о ночлеге? Ты уже два дня не спал.

– У меня ещё есть дела, Димитрий, срочные дела. Идём.

Ведя коней в поводу и передвигаясь быстрым шагом, Бэр двинулся к родной деревне – там находилась ближайшая кузница. Димитрий, к своему ужасу и удивлению, двигался за ним, не отставая, как-то странно было, ничего не видя, безошибочно идти за оборотнем и не отставать, угадывая каким-то образом корни и ветви деревьев.

Довольно скоро лес кончился, впереди раскинулось поле с тяжёлыми колосьями пшеницы. Не жалея чужого труда, Бэр вскочив на коня, погнал того прямиком через посевы, направляясь к раскинувшейся недалеко веси.

Кузница оказалась незаперта. Распахнув створки, прикрывающие вход, превосходящий размерами ворота, Бэр вошел в её густой, пропахший дымом и жжёным железом мрак.

Пара ударов огнивом, затлевший трут, щепки растопки, угли горна – всё это не заняло много времени. Вскоре огонь ревел во всю мощь. Мехи здесь были старые, изношенные. Димитрий без труда раздувал огонь. Бэр аккуратно положил изуродованную секиру в ковш для переплавки и тоже вцепился в мехи.

Вместе они раздули пламя чудовищной силы. Бэр, почувствовав возвращение сил, смотрел на огонь и пламя, повинуясь горящему взгляду оборотня, превратил булат в булькающую массу, в которой постепенно таяли куски небесного металла.

Димитрий, впервые увидев полыхающие огнём глаза Бэра, едва удержался от желания бежать отсюда в суеверном ужасе. Он в странствиях видел многое: оживших мертвецов и колдунов, леших и языческих демонов. Но сейчас это казалось каким-то обыденным. Бэр же сейчас был страшнее самого Вельзевула.

Оборотень вылил плюющийся злыми брызгами металл в форму. Желтая жидкость начала остывать и твердеть, меняя свой цвет: сначала белый, затём красный, тёмно-вишнёвый.

Подхватив клещами форму, Бэр ударил её о наковальню. Растрескавшаяся глина разлетелась мелкими черепками. Пышущий жаром брусок упал на утоптанную землю пола. Клеши клацнули, хватая его, снова бросили в огонь.

– Раздувай. – велел оборотень спутнику, утирая тряпицей, стекающий грязными ручейками, пот.

Не таким уж сложным оказалось ремесло плавильщика. Увидев плавку всего пару раз. Бэр смог в точности воссоздать все действия. Сложностей не должно возникнуть и с кузнечным делом.

– Довольно. – брусок перекочевал на наковальню, молот опустился на металл. Тюк, тюк, тюк.

Оборотень возился до утра, но ничего, что хотя бы отдалённо напоминало секиру, у него не получилось, только обжёг себе руки и опалил волосы.

Наконец заявился разбуженный кузнец, тащивший в руках пару швыряльных ножёй.

– Кто тут безобразничает?! – дядя Безкосой не на шутку разозлился – Ужо я вас!

– Зайди, кузнец, помощь твоя нужна, заплачу щедро. – Голос из темноты показался странно знакомым.

Кузнец, считая, что придётся расковывать кандалы, лишь усмехнулся и шагнул внутрь. Увидев седые волосы и могучую фигуру, несколько остолбенел, но быстро пришёл в себя, сунул ножи за пояс.

– Бэр! Когда тебя уже демоны заберут?! Три раза известия приходили, что ты сгинул с концами, а ты всё живой. – старый коваль сильно сдал: на голове появилась лысина, кожа стала тонкой и похожей на бересту, спина сгорбилась.

– Я так просто не сгину кузнец. Двадцать гривен плачу за работу. – оборотень указал на лежащий в огне, изуродованный кусок булата – Секира нужна с двумя лезвиями, одно поменьше…

– Да знаю, знаю, видел такие у твоего деда. Только денег я не возьму. Секиру выкую, но ты для меня кое-что сделаешь. По рукам?

– Идёт.

– Хорошую секиру ковать нужно три дня и полировать день.

– А почему так долго?

– Хороший булат должен быть многослойным. По искоркам на твоём куске вижу, что булат хороший, но ты ведь не знаком с кузнечным делом? Слои с разной закалкой не делал? Знания об этом ремесле у тебя нет?

– Нет.

– Вот видишь. Вообще-то ковка занимает неделю, но если работать больше и быстрее чем обычно – то три дня. Буду ковать, и заодно всё расскажу о моей просьбе. – звучный шлепок рук скрепил их уговор.

– Димитрий, поставь коней в стойло.

– Месяц назад пронеслись по нашей веси грабители. Как-то странно пронеслись: спустился туман, ничего не было слышно, а когда туман сошёл, оказалось что половина домов пограблены. – старик рассказывал, разогревая заготовку. Двадцать слоёв они с Бэром уже сделали, нужно было ещё полсотни. Вынув брусок из горна и положив на наковальню, кузнец продолжил: – Народ видел страшных людей со шрамами на лице, по три-четыре полосы от носа до ушей, словно усы у кота. Дом племянницы стоял нетронутый, я думал, там всё в порядке, но два дня не показывались ни Дударик, ни Наталья. Когда я к ним пошёл, то нашёл парня в луже застывшей крови возле раскрытого погреба, видать не успел спрятаться, а Натахи нигде не было. Следы вокруг дома смотрели, смотрели: лошажьи копыта всё изрыли. Но у нас же следопыт есть, вот он указал, что поскакали те грабители к южным горам.

– А провидица что? Она ж может точно сказать, где что есть. – Бэр, помогал ковалю, придерживающему брусок, бухая самым большим молотом. Старик поправлял его, указывая ударами маленького молоточка, куда положить следующий удар.

– Провидица померла. Девчушка, что за ней ходила, перенимая науку, нашла её мёртвой в тот же день, когда напали на нас.

– Да, жаль старуху.

– Срок её пришёл. Вот что странно, посох, что ты вырезал, она из рук так и не выпустила. А когда разжали ей пальцы, то под ними бересту нашли. Представляешь, никто не знал, что она грамоте разумеет, ан нет, весь лист резами был испещрён.

– И что там говорилось?

– Дык, мы ж неграмотные. Во всей веси только дед твой, да ты с братьями наукам были обучены и вот ещё Провидица. Погано, что когда хоронили, то имени её никто не вспомнил, а может и не знали, так и отправилась в страну мёртвых – Провидицей.

– Резеда её звали, она только мне имя открыла, дескать: «остальным знать незачем, а ты, внучек, нет-нет, да и помянешь старуху» – так она сказала. От леший, жаль бабку! Столько добра от неё веси было. Бересту эту сохранили? Глянуть бы.

– И бересту и посох. Насчёт посоха-то она давно распорядилась, чтобы остался в веси, пока хозяин не объявится. Хух, пошли, передохнём, сил больше нет.

Выйдя на воздух, они присели на землю прямо перед воротами кузни.

– У кого сейчас береста?

– У головы нашего, Власа. Рисковый мужик, коли, прознают священники, что у него языческие штучки хранятся – не сносить головы.

– Влас стал старостой? – у Бэра отвисла челюсть, он помнил этого мужичка, который, пожалуй, был единственным его приятелем в этой веси. – Пастух?

– А чем плохо? Мужик он добрый, домовитый, со всеми дружит, каждому помочь во всем готов. И жёнка у него под стать: хозяйственная, умная. А что пастухом был… Ты вот постой охотник, а затем-то о-го-го – воевода княжеский. Кто бы мог подумать. – старик насмешливо скривил губы.

– Надо зайти, поздравить. Дар поднести. Дружили как-никак.

– Не надо. Ты же знаешь, за твою голову награда назначена. Если он тебя не схватит, то сам головы лишится. А он тебя, умрет, но по своей воле не схватит, на каждый праздник добрым словом поминает. Говорит, это ты его всякой премудрости научил.

– Какой там премудрости, – оборотню стало немного смешно, вот во что вылились их ночные посиделки у костра. Когда Влас пас коров, оборотень нередко заходил к нему, припозднившись на охоте. Вместе они жарили мясо и спорили, спорили. Целую ночь говорили о богах и князьях, бахвалясь, выдумывали, как бы они управляли весью, городом, всей Русью. Бэр давно всё забыл, а Влас… Молодец! Сумел подняться до шапки головы – так, разговаривали иногда.

– Если очень надо, я мальчишку пошлю, пусть старухину бересту принесёт.

– Будь добр. Старик, о твоей племяннице, что ты от меня хочешь?

– Найди её. Я один на свете остался, ни детей, ни родных, только она. Ты же видишь, что со мной происходит, ещё год-два и уже не подниму молот. Если не сможешь найти, хотя бы покарай пихитителей.

– Ясно-о-о. – протянул оборотень.

– Чем ты недоволен? Знаю, что тебе тяжело быть с нею рядом, но я и не прошу, чтобы её привёл именно ты. Спутнику своему поручи.

– Да нет, я уже давно равнодушен к ней, вот только, до южных гор – мне как раз по следам тех налётчиков, а вот дальше… Мне в Цареград надо. А ну как её увезли в другую сторону, я не могу отходить с этой дороги. И так здесь задержка эвон какая вышла.

– Пленники все одно в тех краях все собираются. Цареград – город семи больших дорог, какой бы не поехали, его не миновать. Я бы не просил, если бы не знал, что тебе это вполне по силам.

– Вот леший, слово я рановато тебе дал, не подумавши. Сделаю, всё, что смогу. Отдохнул, старый? Пойдём в кузню.

Пока Бэр без устали лупил тяжёлым молотом, Димитрий бродил по веси, собирая провиант. Вообще-то в предыдущем поселении он насобирал достаточно, но чёртовы разбойники пожрали самое вкусное, и пришлось обновлять запасы. Если бы Бэр настрого не запретил обманывать селян, он бы собрал запасов не заплатив ни монетки, но сейчас приходилось, скрепя сердце, честно отсчитывать серебряные кругляши.

Они наковали ещё пять слоёв, расплющивая булат, сгибая его и заново сваривая, каждый раз закаляя и разогревая по новой, когда прибежал, посланный кузнецом, мальчишка.

– Дедушка, вот береста.

– Вот молодец, садись и перенимай науку. Помощник вот, – сказал коваль, кивая на парнишку – только, жаль, силёнок маловато для большого молота, да и для среднего тоже. Держи, Бэр, читай.

Оборотень кивнул, благодаря, принял из рук старика берестяной свиток и, бережно развернув, принялся читать.

Кроме того, кому предназначено, да не прочтёт боле никто из смертных. Под этими словами шли непонятные знаки, скорее всего, чародейного происхождения. А под знаками были начертаны последние слова старой провидицы.

Бэр, я писала это, зная, что не увижу тебя, но ты ещё появишься у нас. Ты творишь неправду, жажда мести застилает тебе глаза, но я тебе не судья. Мой конец близок. Стараясь заглянуть в грядущее как можно дальше, я увидела силу, которую ты собрал – армию чисти и нечисти. Ты не выбираешь средства и можешь на этом сильно обжечься. Но речь не об этом. За тобой пойдёт молоденькая девушка, задержись в веси, она нагонит тебя. Посох, что ты вырезал, ты должен вручить ей. Мне-то он уже без надобности, а ей пригодится. И не гони её, она – потерявшийся щенок, которому многое дано, возможно, она даже сможет исправить несправедливость, что ты сотворишь.

И ещё раз повторю, ты творишь неправду. Воюя с богами, ты уничтожаешь людей, которые даже не знают, за что их лишают жизни. Задумайся, какова твоя цель? Не месть, а то, что будет после неё. Ты ослеплён, хотя видишь больше любого из смертных. Жажда убийства захватывает тебя, не давая думать шире. Помни, кому многое дано, с того много и спрашивается. А ты мчишься без оглядки, уничтожая всё за собой. Думай, что ты делаешь.

– Интересно, зачем она это писала?

– Что там, Бэр? Предсказания? – старый кузнец с любопытством заглядывал в свиток, хотя, похоже, чары провидицы не позволили бы ему прочитать его, даже будучи грамотным.

– Да нет, обычный старческий бред, предсказание только одно, что я должен встретить здесь какую-то девушку. Эй, малец! – Бэр окликнул придремавшего, было, от скуки мальчишку, – Сбегай ещё раз к голове и забери посох.

Паренёк подскочил и скрылся за дверью, только пыль чуть взвилась у порога.

– Ну что, кузнец, продолжим?

– Ты что, из булата? Я малым молотом бью, и то выдохся, а ты великим – и хоть бы вспотел. Давай ещё чуток отдохнём, пойдём на воздух. – кузнец пошатываясь вышел из кузни.

– Ну отдыхай, а мне дай брёвнышки дубовое, рукоять буду мастерить.

– Да вон поленница лежит, – старик указал на кучу сложенных дров, – возьми любое.

Бэр, стоявший в дверях, отошёл к указанной куче, покопался в ней немного и выудил брёвнышко без всяких трещин, пары локтей в длину и толщиной в руку. Дерево как раз немного подсохло, но ещё не обрело каменной твёрдости. Опустившись на землю в тени кузни, достал из-за голенища нож и принялся аккуратно снимать кору.

– Резьба по дубу? Такого мне видеть ещё не доводилось. – дядя Натальи подсел поближе. – Ты что, действительно будешь узор делать? Взял бы топор, обтесал, обточил и готово!

– Кузнец, я тебе советы даю, как железо ковать? Вот и ты не мешайся. Дуб не липа – одна ошибка и придётся совершенно другой рисунок делать.

– Да зачем?

– Я так хочу! Этого достаточно. – Бэр сам не ещё придумал, что он изобразит, и сможет ли вообще. Получив новые умения, он полностью забыл, как разглядеть красоту и оживить её под резцом. Просидев довольно долгое время (мальчишка уже успел вернуться с посохом, почистить и накормить коней), пробуя прикладывать нож так и этак, понял, что у него, в любом случае, получится лишь одно – прекрасный лик Смерти. Отложив на время резьбу, оборотень обратился к ковалю:

– Кузнец, ты отдохнул?

– Отдохнул малость.

– Продолжим?

Добавив угля в горнило, раскалили металл, и пошли по новой плющить его и сваривать. К последней звезде, они уложили последний десяток, кузнец окончательно раскалил заготовку и бросил в только что извлечённый из подпола травяной настой. Благоухающая разнотравьем вода злобно зашипела и выпустила облако пара, разом превратив кузню в подобие бани.

– Ну всё, сегодня нам здесь делать больше нечего, пусть до утра пропитывается, это проявит узор, потом. Пойдём ужинать, Бэр. Эх, доброе оружие получится, в крови бы его закалить! Только где ж её сейчас найдешь?

– Чья кровь нужна? Человеческая? Или звериная? Человеческую достану быстро, за звериной нужно погоняться.

– Это конечно дико, но лучше человеческая, только кого ты в заклание уготовишь?

– Какого-нибудь разбойника изловлю, из него кровь и выцежу.

– Жестокий ты.

– Есть такое слово «НАДО». А надо, значит надо.

– Ну излови, или зверя поймай, но я не хочу знать в чьей крови закаливаю оружие. Чью принесёшь, ту и принесёшь. Только водой не забудь разбавить, а то застынет до вечера.

Секира вышла великолепная, после закалки в крови и полировки лезвие засияло ярче Солнца, а темныё линии рисунка притягивали взгляд. Бэр старательно насадил её на резную рукоять и закрепил особым железным клином с расплющенным окончанием. Заклёпки намертво соединили дерево и металл.

– Ай благодарствуй, кузнец! Красота-то какая!

– Просьбу выполни. – старик отправился к завалинке, куда как раз подобралась тень от дуба.

– Костьми лягу.

Димитирий, упражнявшийся эти дни с трофейными мечами с явным неудовольствием выслушал речи Бэра о необходимости дальнейшего путешествия.

– Может, ещё пару дней отдохнём? – бывший монах украдкой взглянул на избушку в которой жила приглянувшаяся девица, даже, кажется, успел увидеть тут же спрятавшееся миловидное личико.

– Димитрий, Димитрий, ты ведь воин, ты знаешь что нельзя привязываться. Зачем терпеть лишнюю боль?

– Ты не поверишь, Вервольф, но даже в монастыре я мечтал о тихой жизни землепашца, о любящей жене, куче детишек.

– Спокойная жизнь землепашца? Димитрий, ты знаешь, о чём говоришь? Может быть, где-нибудь в Риме она и спокойная, а на Руси сотни лет одной рукой держат соху, другой – меч, а в кустах ещё лук со стрелами и, если кто может себе позволить, конь с полным воинским убранством, иначе жизнь будет очень короткой. У нас даже малые дети знают, с какого конца браться за меч.

– Я заметил, нигде нет столько злобы, как на твоей родине.

– А что ты хочешь? На Русь давят со всех сторон, больно лакомый кусок. Но постоянно ломают об неё зубы, ломали и будут ломать, всегда. Сыны моей родины – самые умелые воители, это у нас в крови, с ними никто не сравнится.

– Но по вашим землям постоянно проносятся кочевые племена, постоянно кто-то вас завоёвывает.

– Ну и где теперь те племена? А Русь была и будет, всё завоёванное мы отбивали назад и будем отбивать. Лишь бы мой народ не стал трястись за свои жизни – тогда Руси конец.

– Но ведь это нормальное желание – бояться за свою жизнь.

– Это рабское желание! В русичах течёт самая молодая и необузданная кровь, нас не поставить на колени! Я допустил ошибку, посоветовав Владимиру принять христианство и теперь должен её исправить.

– Догматы христианства прекрасны! Бэр, я пытался опровергнуть, но не получается. Эта вера – благо для всех!

– Нет. Ты помнишь заповеди?

– Не убий, не укради…

– Их десять и все правильны. Кроме одной.

– Какой?

– Подумай сам, без чего люди не могут жить?

– Без любви.

– Глупости, люди не могут жить без убийств. Из заповеди «не убий» убрали окончание. Всего два слова, но смысл в корне изменился. Человек, лишивший жизни другого совершил грех, независимо от того, напал он превым или защищал свою жизнь или жизни близких. Христианство не делает различий и это неправильно, но всех устраивает.

– Что за слова могут изменить смысл заповеди?

– «Без необходимости». Не убий без необходимости – так справедливо и оправдывает защищающегося или мстящего. Если тот, кто записал заповеди до этого не додумался – он дурак, если это специально – рабовладелец, при этом дьявольски умный, на века обезопасивший своих потомков от восстаний.

– Как ты можешь?! – вспыхнул Димтрий – Этот человек вёл свой народ по пустыне, спасая от рабства! Только благодаря этим заповедям они выжили!

– А пока он их получал, иудеи создали золотого тельца? Стоит ли такому народу быть свободным? Не лучше ли поставить его в беспрекословное подчинение, убрав всего два слова и тем самым спасти, как спасают скот? Только христианство оказалось ползучим растением и в беспрекословном подчинении уже множество народов.