Текст книги "Проклятый (СИ)"

Автор книги: Александр Лимасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Показался край огненного диска, его лучи огненными стрелами прорезали воздух, осветив слившиеся фигуры, дающие начало новой жизни. Кем он будет, его ребёнок? Превзойдёт ли своего отца в могуществе и искусстве разрушения или принесёт людям великое счастье? Сейчас для них это не имело никакого значения, существовали только они и их любовь.

К полудню, насытившись друг другом, молодые супруги заинтересовались что же такое Бэр принёс из пещеры. В тряпках оказались полуистлевшие ножны с узким клинком, шириной в три пальца. У основания, словно клыки хищного зверя, торчали зубья, образующие подобие двусторонней пилы.

– Зачем эти шипы, любимый?

– Для красоты. – ответил Бэр, хотя лгать ей очень не хотелось, но есть вещи, которые женщинам не нужно знать. Например, то, что этими шипами вспарывают горло, не рассекают, а именно вспарывают. Края получаются рваные, в ошмётках плоти, кровоточащие. Нет, она не должна такого знать.

Меч, немного тронутый ржавчиной, производил жутковатое впечатление. Рукоять для одной или двух рук, без разницы, одинаково удобно. Центр равновесия приходился примерно на ладонь от крестовины, так что рубить им можно было не опасаясь что вылетит из руки при очередном замахе. Бэр попробовал лезвие на ногте.

– Счистить ржавчину, заточить – будет как новый.

Земельный надел, собственный – то о чем оборотень мечтал с детства. Правда сейчас он невспаханный, стоит, взявшись тёмной коркой. И коня нет, чтобы тянуть соху.

– И как мы это вспашем, любимый? – супруга стояла рядом, тесно прижавшись к нему.

– Вспашем, дорогая, поверь мне, и без коня взрыхлим землю-матушку. – он поцеловал её, жарко, так как целовал в их первую ночь, заставляя забыть обо всём и безоглядно верить всем его словам. – Берись за соху.

Девушка охотно взялась за деревянные рукояти, Бэр встал на место коня, упёрся в землю. Светлана не поверила глазам, когда он шагнул, сдвинув то, что, как она думала раньше, могут утащить лишь трое сильных мужчин. Оборотень скосил горящие весельем глаза, улыбнулся, мол, и не так могём, и потащил ещё быстрее. Девушка едва успевала удерживать плуг.

– Велет! Настоящий велет! – на краю поля стоял широкоплечий мужчина и восхищённо смотрел на Бэра. – Но зачем жену истязаешь? Она ж не настолько сильна как ты.

– А что поделаешь, Усм? Денег на коня пока не хватает.

– А у меня взять тяжело? Я что ж, сволочь неблагодарная? Ты мне сына с того света вытащил, а я тебе коня не дам?

Оборотень вспомнил зимний день, когда к нему пришли родственники этого мужика и сказали, что, умирающий от жестокой простуды мальчишка, хочет видеть того, о ком слышал столько рассказов. Пусть воин возьмёт всё, что захочет, но выполнит последнюю просьбу ребёнка. Бэр не потребовал ничего – проклятое занятие искать выгоду в чужом горе.

Лучина освещала избу, тишина чуть ли не оглушала. Возле кровати больного опустился огромный человек, коснулся мертвенно бледного лица. Мальчишка приоткрыл губы, шепнул:

– Великий Бэр, ты пришёл.

– Куда ж я денусь? Возьми. – он протянул ребёнку только вчера законченного деревянного медведя. – Он будет хранить тебя. Медведи – самые мудрые жители леса, они не допустят страданий ребёнка.

– Я не ребёнок, я совсем скоро вырасту и стану воином, как ты.

– Конечно вырастешь. Вырастешь и станешь, возьми мой кинжал, Ян Усмович, он тебе пригодится в первое время.

Иссушенные болезнью пальцы вцепились в резную рукоять. – Спасибо, можно мне принять чарку из твоих рук?

– Только чарку кваса. – Бэр протянул руку, чтобы взять ковш, но зацепился за сучок, торчащий из стены, несколько капель крови упали в питьё. Он поморщился, но ковш всё-таки дал мальчику. – Пей. А мне пора. – Оборотень коснулся губами лба ребёнка. – Выздоравливай.

Выходя из избы, он едва сдерживал рычание – ещё ничего, когда жизнь уходит из тела мгновенно, с ударом секиры или меча, но видеть как она медленно угасает, словно догорающая лучина – этого его очерствевшая душа не могла вынести.

А потом паренёк неожиданно пошёл на поправку и уже через неделю бегал с остальными ребятишками, хвастая подаренным кинжалом. Как не пытался Бэр объяснить, что он здесь не при чём, его начали считать целителем, и больших трудов стоило отвадить от дома страждущих.

И теперь его отец даёт коня.

– Извини, но коня только вспахать. Скоро мои кобылы ожеребятся, тогда возьмёшь любого жеребчика.

Бэр поблагодарил и, не долго думая, впряг коня. Свистнул и принялся вспоминать забытый навык. Пласты отваливались ровные, соха шла легко, не цеплялась за корешки и камни. После полудня, он прицепил вместо плуга борону и снова погнал коня по полю. Следом шла Светлана и сыпала зерно. Оборотень тихонько запел, чего никогда с ним не случалось, но запел очень тихо, чтоб никто не услышал: голоса боги не дали. К вечеру он засеяли всё поле.

– Взрыхлил всё же с конём. – улыбнулась жена. – Молодец. Всё поле за день, ты заслужил поцелуй.

– Только поцелуй? – оскалился в улыбке оборотень. – Чтобы урожай был хорошим… – они, покрывая друг друга поцелуями, опустились в пашню.

Всходящая пшеница покрыла поле зелёным ковром, словно маленькие мечи, всходы вспарывали почву и выбирались на свет. Сегодня можно и поохотиться. Но уйти он не успел – на пороге оказался старший волхв.

– Чего тебе старейший?

– Бэр, ранним утром к нам прискакал гонец из Луговки.

– Это та, что в трёх днях пути?

– Двух, если скакать быстро. Так вот у них беда.

– А мне какое дело?

– Только не начинай, что ты своё отвоевал. Там дело посерьёзнее. Гонец говорит, что нечистые мертвецы появились. Ходят по ночам, людей убивают.

– Дурость! Посылать гонца, когда можно взять огня, разрыть могилы и упокоить их навсегда.

– Они пробовали, но не получилось. Просят помощи.

– Ну пошли воинов. Человек десять наберётся? Этого вполне достаточно.

– Мы уже набрали, но нужен ты.

– Ну вот. Только начал мирную жизнь и снова мясорубка.

– Ты боишься? – удивился волхв.

– Я ничего не боюсь! – зарычал оборотень.

Тихо подошла Светлана, прильнула к широкой груди мужа. Пальцы сомкнулись на его спине, мягкий голосок прожурчал:

– Почему именно Бэр?

– А ты знаешь более могучего воина? Мы собрали десяток лучших, он поведёт их. Так ты согласен или отказываешься? Помни, сила обязывает.

Оборотень коснулся губами лба жены:

– Всё будет хорошо, это всего лишь нежить безмозглая. Подожди на улице старейший. – волхв вышел на крыльцо, притворил за собой дверь.

– Я сразу поняла, что не жить нам спокойно, когда в тряпках меч оказался! Но ведь ты воин, это твоя жизнь, а мне ждать у окошка и, терзаясь, гадать вернёшься ты или нет! Я боюсь потерять тебя. – она прижалась к мужу сдерживая рыдания.

– Света, милая, ты меня любишь?

– Люблю. – вздохнула девушка.

– Пока ты меня любишь, со мной ничего не случится. – их губы сомкнулись. Светлана не выдержала, по щеке побежала жемчужинка слезы, но муж уже снял со стены перевязь с мечом, скрылся за дверью.

– Подожди! – закричала она, выхватывая из вороха шкур свёрток, выскочила на улицу. Бэр стоял на дороге, застёгивая ремень.

– Что случилось Света?

– Ты богатырь, положена плащаница. – свёрток в её руках распался чёрным полотнищем. – Ты рассказывал о своих братьях и вот. – В центре плаща золотом сиял круг, в нём сверкали, вышитые серебряными нитями, головы зверей: лисы, волка и медведя. Глаза обращены в центр круга к секире с двойным лезвием.

– А почему чёрный? – удивился волхв. – богатырь должен носить красное.

– Тебя не касается, волхв, но, если хочешь знать, в знак траура.

– О ком?

– О моих младших братьях. Спасибо, любимая, я вернусь. Я обязательно вернусь.

Девушка вернулась в избу и с восхищением смотрела на мужа из окошка.

– Всё-таки ты воин. – шептала она. – С мечом прекрасен как боги, а с плугом… – мужик мужиком.

Бэр не стал задерживаться, набросив плащ на плечи, двинулся за волхвом и скоро скрылся в лабиринте леса.

Когда деревья скрыли деревеньку волхвов, Бэр остановил старика:

– Теперь давай поговорим, старейший.

– Ты передумал?

– Нет, но у меня есть вопросы.

– Задавай.

– Нежить не появляется сама по себе, нужен нечистый мертвец. Откуда?

– Пошто я знаю?

– Ясно. А есть колдуны в вашем тихом месте?

– Как пришли волхвы новой веры, так прибили последнюю повитуху.

– Так что ж эти новые сами не разберутся?

– Говорят, что бьются за души человеческие с самим дьяволом, а нежить – наказание за грехи язычников, ниспосланное господом, посему надобно в смирении…

– Бред, одним словом. – перебил его Бэр. Дай старику волю, он уморит рассказами о новой вере. Интересна она ему, видите ли.

– Бред то бред, но весь почти что вымерла.

– А нас всего одиннадцать человек.

– Ну и что?

– Не понял? Ты волхв или кто? Там, где завелась нежить, каждый преставившийся пополняет её ряды. Нас, наверное, уже ждёт сотня мертвяков. Ты что этого не знаешь?

– Нет, и я удивлён, что это знаешь ты. Откуда?

– Хм, какая разница? Идём.

На обрядовой поляне, подле изображений богов стояли десять крепких парубков. Оборотень окинул их придирчивым взглядом, сказал в полголоса. – Нда, конечно не мои витязи, но тоже ничего. – проорал. – Здорово, орлы!

Парни обернулись, выстроились в одну, почти ровную линию, склонили головы в приветствии:

– Здрав буде, воевода.

Бэр чуть поперхнулся, похоже, от прозвища воеводы ему уже не избавиться. Чтобы выяснить, будут ли они слушаться, спросил:

– Все знают, куда мы идём?

Нестройный хор голосов ответил:

– Знаем.

– Идёте по доброй воле?

– Да.

– Хорошо. – он повернулся к волхву. – Есть ещё что сказать, старик?

– За лесом вас ждут кони. Ступайте с благословением светлых богов. – Бэр хотел послать его за такое благословение, но старик ведь не виноват что не знает как с оборотнем обошлись эти самые светлые боги, и смолчал.

Они скакали два дня. В веси, якобы подвергшейся атаке нежити, о таковой никто даже не слышал, да и гонца они не посылали, человека с таким именем вообще здесь не было. Бэр слишком много видел в своей недолгой жизни, чтобы гадать, что это значит.

Не щадя себя и загоняя измученных коней они неслись обратно. Одиннадцать лучших витязей деревни вернулись лишь утром четвёртого дня. Влетев в родную весь, они остановились за распахнутыми воротами.

Ветер завывая гонит пыль по утоптанной дороге. Двери домов распахнуты, некоторые болтаются на одной петле, другие лежат, словно выбитые мощным ударом. Изображения богов, возвышавшиеся посреди деревни, уничтожены огнём, остались лишь обугленные головешки. Не видно людей, не слышно собак и птиц. Настоящая тишина, мёртвая, нарушаемая лишь воем ветра.

Сердце Бэра билось, будто пойманная в силки птица, и рвалось к их со Светланой избе, но, стиснув зубы до боли в висках, он велел витязям спешиться и проверить весь на присутствие чужаков и поискать выживших. Парни побежали охотничьим шагом, сучок не хрустнет, камешек не скрипнет.

За оградой наткнулись на обезглавленные тела волхвов. Пробежались по избам – никого. Среди тел Бэр не увидел Светланы, ещё оставалась надежда. Велев парням погрести прах убитых, побежал, обгоняя ветер, к их со Светланой лесной избушке.

Он мчался по лесу, не замечая хлеставших по лицу веток, словно говорящих: «не ходи». Влетел в куст шиповника – раскровенил бровь, зарычал и ринулся дальше. В глазах горела надежда, а губы шептали:

– Ты, называющий себя моим отцом, если она уцелела, я сделаю всё, что прикажешь, я повергну в прах этот мир, возведу тебя на высший трон, только пусть с ней ничего не случилось!

Он ураганом вынесся на лужайку перед их лесным домом и застыл, раздавленный чудовищной картиной: окровавленные тела волков, до последнего защищавших свою любимую госпожу, его нежная Светлана лежала обнажённой, хрупкое тело покрывали синяки и глубокие царапины, руки были привязаны к колышкам и растянуты наподобие креста!

Завывая, Бэр бросился к телу жены. Ножом перехватил верёвки на руках, припал ухом к груди. Сердце ещё билось, неровно и со всхлипами, но стучало. Он бережно поднял девушку на руки и понёс в избу. Быстро осмотрев её, принялся врачевать. Никогда это ему не нравилось. Хотя лечил не хуже иного волхва, но не любил этого. Гораздо лучше мчаться на горячем коне и острым лезвием сносить головы, которые уже ни один волхв не приживит обратно.

Наибольшее беспокойство у него вызвали раны на ногах, оба пяточных сухожилия были перерезаны, девушка уже никогда не сможет ходить, но с этим ничего не поделаешь, лишь бы осталась жива. Промыв раны и перевязав их чистой, прокипяченной тряпицей, он принялся обрабатывать царапины и кровоподтёки.

Закончив с ранами, вскипятил воду и заварил травы. Отвары должны вернуть жизнь в истерзанное тело. Полынь – вызовет голод, чабрец – укрепит, свежая мята – должна вернуть силы. Лишь для желания жить нет зелья, его не вызовешь. Сняв отвары с огня, накрыл котелки крышками, водрузил на шкуры и укутал потеплее – настаиваться.

На этом не остановился, а пошёл во двор – колоть дрова. Не останавливаться, не думать, работать, чтобы не рехнуться от человеческой подлости и собственной тупости. Послал бы волхва вместе с той деревней, остался бы дома – ничего бы с нею не случилось.

Эти новые волхвы слишком жестоки и вероломны, крак – здоровенное полено разлетелось надвое, топор вонзился в дубовую колоду до середины лезвия. Перед глазами стояла фигура в чёрном балахоне с капюшоном, крестом на шее и книгой с золотой обложкой в руках. – голова и рука полетели в сторону, тело бухнулось в противоположную, густая кровь упала в пыль, тут же взялась грязными шариками. Вот на колоде новое полено, а перед глазами – новый свя-щён-ник, так, кажется, они себя называют. Крак. Крак. Крак. Хрясь!

Бэр недоуменно остановился. Перед ним лежала куча исколотых дров и обломки топора, точнее лезвие с куском топорища, другой кусок он всё ещё судорожно сжимал в руках. Кое-где виднелись брызги крови, грудь оказалась мокрой и красной. Оборотень оглядел себя – вроде никаких ран, лапнул подбородок. Отнял руку – красная. Провёл языком по губе – так и есть, прокусил насквозь, а боли не чувствует. Странно.

Вернувшись в избу, достал настоявшиеся и подостывшие отвары, начал понемногу вливать жене в горло. Напоил, пошлёпал по щекам – ничего. Поднял веко, заглянул в зрачок – никакой жизни. Припал ухом к груди – сердце бьётся ровнее, но всё равно слишком медленно.

– Придётся кровью. – шепнул он, вспомнив больного парнишку. – прости дорогая, но придётся

Оборотень прокалил нож, вскрыл себе вену на основании большого пальца и приложил ладонь ко рту девушки.

– У меня слишком много жизни, возьми себе её часть, радость моя.

Светлана закашлялась, открыла глаза. Распробовав вкус, принялась отплёвываться:

– Как ты мог?! Когда ты недавно порезался, я зализала ранку. В меня попало всего несколько капель твоей крови. Но вчера, когда пришли эти негодяи, я, не понимая что делаю, убила пятерых отличных воинов крохотным кинжалом! Несколько капель превратили меня в убийцу!

А теперь? Сколько я выпила?! А-а-а! – девушка разразилась рыданиями. Кровь оборотня, ударившая было в голову, разошлась по телу и истерика прекратилась, перейдя в безудержный плач. Бэр сидел на ложе, прижимая к груди несчастную жену, и молчал.

Плакала она долго. Солнце давно уже окрасило верхушки деревьев в алые цвета, скрылось за виднокраем, только что загорелась последняя звезда и небо блистало россыпью переливающихся точек, верно капельки росы на лугу в солнечных лучах – всё это его мозг замечал без осмысления, смотрел, словно со стороны, как будто на его жизнь это не влияет. Из оцепенения оборотня вывел дрожащий голос жены. Угли в очаге давно погасли, и они сидели в темноте.

– Бэр, знаешь, что они сделали?

– Догадываюсь.

– Значит, не знаешь. Бэр, я грязная, они испачкали меня. Изуродовали.

– Я вылечу тебя.

– Не вылечишь! Думаешь, я про ноги? Да тьфу на них! Они изуродовали меня внутри! Я, я… – она снова зарыдала, уткнувшись в надёжную и такую родную волосатую грудь, всегда служившую ей защитой. И вот, когда он встал на защиту других, получил такой жестокий и подлый удар.

– Бэр, ты должен убить меня. Я не уберегла нашего сына. – прошептала она сквозь всхлипы. – И у меня больше не будет детей, никогда. Вот что они со мной сделали. Сволочи! Сволочи! Сволочи-и! – так она проплакала до утра. А с первыми лучами солнца у оборотня заныли прокушенная губа и порез на ладони. Наплакавшись, девушка уснула.

Почти неделю Бэр выхаживал жену. Еды не было, налётчики забрали с собой всё, и ему иногда приходилось уходить на охоту. Добывая зверя, он старался не думать о Светлане, но вдали от неё душа была не на месте. Возвращался, готовил дичь, кормил девушку, чуть ли не насильно, снова поил отварами, не спал, урывая столько времени, сколько горит костёр, даже во сне готовый немедля вскочить и исполнить любое её желание. На седьмой день не выдержал, провалялся всю ночь труп-трупом.

Солнечный лучик пробежал по стене, седым волосам, задержался на носу. Бэр чихнул и проснулся, открыл глаза. Светлана лежала рядом и с беспокойством смотрела на мужа, что-то мешало. Он оглядел себя и ужаснулся своему виду: грудь голая, она всегда голая, но знаки, отгоняющие духов, Бэр на себе не рисовал. Это он помнил точно. Затем, травы, ещё вчера лежавшие в изголовье их супружеского ложа, теперь были разложены рядом с ним в особом порядке, усиливающем охранные знаки.

– Света, что случилось? – недоумевал он.

– Слава богам, ты себя помнишь!

– В чём дело? – настойчиво спрашивал Бэр.

– Ты кричал во сне. Кричишь уже неделю, да так страшно. А сегодня ты будто бился с кем-то. Я пыталась разбудить, но бесполезно. Это странный сон. Мне раньше доводилось видеть людей, которых не добудишься, но они как покойники, а ты кричал. Не зная чем помочь, я попробовала прогнать духов, вроде получилось.

– Я ничего не помню. – только и сказал удивленный Бэр, пожав плечами. Резво вскочил и тут же рухнул на пол. – Твою так и растак!!! – голова раскалывалась, наверное, если раскроить её топором, было бы полегче. Подниматься не хотелось страшно.

– Да что ж такое? Я, вроде, со свадьбы не пил, а болит, словно бочонок медовухи выхлестал без закуси.

– Полежи в ручье. – посоветовала жена – Вода что ледяная, остудит твою голову.

Бэр послушно поплёлся к ручью, что протекал совсем рядом с их избушкой, упал в него. Полежав немного лицом вниз, перевернулся на спину. Испустил протяжный стон:

– Хорошо-о-о.

Проламывая стену головной боли, до ушей донеслось:

– Прости, любимый! – он вскочил и метнулся к избе, даже не метнулся. Молния не разит с такой скоростью, с какой он оказался на месте. Отворил дверь и остался стоять, сбитый с ног, раздавленный, смешанный с камнями и уничтоженный открывшейся картиной.

Стояла кровать. На ней лежала Светлана, в изголовье висели ножны без меча, а клинок гордо торчал в груди красавицы жены. Меч, невероятно острый, (сам же точил, дурак!) пробил грудь, сердце, доски кровати. Под ложем уже натекла лужица, казавшаяся в тени чёрной, сверху бежала тоненькая струйка.

А он стоял. Стоял и смотрел. Смотрел не в силах пошевелиться. Последний осколок надежды на простое счастье был разбит в пыль. Впереди ждала только смерть. Какой смысл жить? Зачем? И для кого?

На их супружеском ложе лежал кусок бересты. Рука сама по себе взяла его, поднесла к глазам. «Сожги меня вместе с нашим домом. – говорилось в её записке. – Я не хочу, чтобы ты всю свою жизнь ухаживал за мной. Я слишком люблю тебя, и буду любить даже там. Прощай». И совсем неразборчивыми были последние строчки. А может это слёзы?

Сунул бересту за пазуху, закрыл глаза. Да, это слёзы – капелька покатилась по щеке. Больно. Слишком больно, чтобы думать, двигаться, дышать. Как? Как меч оказался рядом? Он же висел на стене! – оборотень стоял, не двигаясь, страшась вновь открыть глаза, потеряв счёт времени.

Солнце коснулось багровым краем потемневших деревьев, мгновенно превратив дубы в облитые золотом палицы, а ели – в тонкие, сверкающие копья. Последний луч ударил в окно, торчащий меч, отразив на стене образ. Бэр зарычал. Крест!!! Все, кто заставляет поклоняться кресту – его враги! Они должны умереть!

Он подошёл к ложу, вырвал клинок, вытер его о шкуры. Перевязь с ножнами злобно вцепилась, захлестнулась змеёй, пряжка клацнула зубами, зажимая хвост.

– Всё! Больше нет Бэра – мужа, Бэра – влюблённого, Бэра доброго и справедливого! Есть Бэр – Антихрист, сын Чернобога, ужас носящих крест! – он произносил эти слова, глядя на тело жены, готовившейся родить ему сына, на самое дорогое что было в его жизни и слезы ярости выкипали, не успевая выкатиться из глаз.

Запалив факел, поджёг шкуры, травы. Мгновение и огонь охватил весь дом. Оборотень отошёл подальше, достал бересту, исписанную любимой рукой, перечитал. Заревел как раненый зверь и бросил её в огонь, застонав от бессилия. Этот удар от супруги не оставил ему даже надежды на возмездие. В последней строчке говорилось: «Прошу, не нужно за меня мстить». Значит, не будет справедливости.

Будет убийство.