Текст книги "Закат империй"

Автор книги: Александр Лайк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

4

Магистр Меррен, кривясь, дочитал последнюю строчку и захлопнул книгу. Звук получился мягкий, но громкий. Словно кто-то призывно хлопнул в ладоши. Дверь тотчас же бесшумно распахнулась и на пороге возник Дюберри.

– Вы звали, мейрессар Анси? – радостно спросил он.

Меррен мысленно улыбнулся. Мальчишке, должно быть, здесь очень скучно, подумал он. Похуже, чем в монастыре. Кропотливая и однообразная служба притупляет восприятие. Ежедневные, расписанные до последней мелочи, бессмысленные, но неизбежные дела и делишки пожирают время, не оставляя ни минуты для размышлений. А сейчас нежданно нахлынувшая свобода вдруг обернулась бездельем и скукой. Пойти некуда – да и нельзя. Делать нечего. Поговорить не с кем. Ему осталась только одна надежда – вдруг да позовет господин. Сеньор, который пока еще воспринимается, как герой. Блистательный Магистр. Пока еще…

Надо бы поскорей придумать мальчишке занятие, да поувлекательней, подумал Меррен. Не то мишура и позолота божественного спасителя сползет с моего идеального образа, а под ней обнаружится тусклая изнанка – вялый, скучный человек, в котором нет ничего героического. Который почему-то заставляет неделями безвылазно сидеть в тоскливой башне тоскливого замка.

– Звал, – беззастенчиво соврал он и еще раз улыбнулся, увидев, как просиял Дюберри.

– Готов повиноваться, сверкающий лен! – отчеканил монашек, подчеркнуто вскинув голову, как гвардеец у дворцовых ворот. Сейчас в Дюберри уже вообще ничего не оставалось от прежнего робкого и скромного послушника-джавальера. Уж скорей он напоминал молодого пажа – или на худой конец, ученика-герольда.

– Поскольку ждать нам еще долго, мой славный Дюберри, – сказал Меррен, неспешно поднимаясь из кресла, – а ждать – самое скучное в мире занятие, я полагаю, самое время немного подумать о будущем. Это разнообразит жизнь, как ничто иное. Сейчас ты сходишь за новыми книгами, потому что старые, к сожалению, прочитаны. Заодно купишь пирожков к вину – каких захочешь, лишь бы были горячие и свежие. Говорят, на углу напротив церкви святого ад-Джаваха продают славные пирожки с гречишным медом, поджаренные в кипящем масле до хруста. Потом мы перекусим, отдохнем, и я стану читать, а ты почистишь оружие – то, которое в комнате Сирени, у западного окна. Вечером я расскажу тебе кое-что о береге Рассвета, потому что ведь надо знать, куда идешь, не так ли? А завтра утром я начну учить тебя искусству боя. Потому что истинный оруженосец должен не только носить и хранить оружие своего рыцаря, но и уметь защитить его спину в любом бою.

«Или вонзить в спину кинжал», – привычно подумал он и оценивающе оглядел Дюберри. Нет, этот в спину не ударит… пока что. «Нельзя доверяться полностью – никому, никогда и нигде». Слишком велика ставка. Но Дюберри – верный пес. Точнее, щенок. «Не пренебрегать никакой возможностью усилить себя. Никакой, нигде и никогда».

– Ты когда-нибудь пробовал свои силы в фехтовании, Дюберри? – спросил он вслух, ласково улыбаясь.

Юноша смущенно потупился.

– Только на деревянных мечах, мейрессар… с соседскими мальчишками… – он неуверенно поднял голову, – ну и еще… когда я чищу ваш меч, мейрессар, я иногда… пробую взмахнуть им или сделать выпад… Я понимаю, что это глупо – без противника, к тому же вашим оружием… но не могу сдержаться, правда! И всегда удивляюсь: как это вы с ним управляетесь? Он такой тяжелый – мне его даже просто держать одной рукой трудно…

– Я привык, – Меррен едва заметно пожал плечами. – Привыкнешь и ты. Только твой меч все равно будет куда полегче. Собственно говоря, в обычном бою я тоже буду пользоваться куда более легким мечом. Этот – на случай серьезной драки. С большим числом противников или пешим – против всадника в броне. Или против существа, значительно превосходящего меня размерами, весом и силой. Какого-нибудь дракона, например.

– Ой!.. – Дюберри даже зажал себе рот ладонью. – А драконы разве… бывают на самом деле?

– Кто знает, что бывает на самом деле? – хмыкнул Меррен. – Если верить книгам, раньше драконы бывали. Но уже много лет их никто не встречал. Возможно, их больше и не осталось, но кто знает? Даже если драконы нам и не встретятся, кто может сказать, какие звери сейчас обитают в Срединных землях? Или в глущобах Востока? Может быть, за эти столетия там завелись такие милые создания, по сравнению с которыми драконы – уютные домашние собачки?

«Парень виден насквозь, как волна на мелководье. Его наивная и невинная искренность меня поражает… или раздражает? Мне порой чудится в ней нечто искусственное. Мог ли кто-нибудь подбросить мне отравленную приманку? Невозможно. Для этого надо было знать, где я. Кто я. Зачем я… а этого не знал почти никто. Кроме Сердца Ордена. А если предатель проник в самое Сердце? Нет. Немыслимо. Но… «Подозревай всех и всегда, даже самого себя. Будь готов отразить любую опасность, какую только сможешь измыслить. А если однажды не сможешь измыслить никакой опасности, в тот час будь готов вдвойне». Так я скоро стану безумцем, не видящим ничего, кроме мнимых угроз. «Всегда и всюду будь спокоен. Твое волнение означает, что враг уже наполовину победил.» Вот и будь тут спокойным, как же! Ладно. Если Дюберри – часть сложной ловушки, я успею его распознать и сумею обезвредить.»

– Иди, мой друг, – Меррен снова опустился в кресло. – Иначе я сегодня останусь без книг, а ты – без пирожков.

– Повинуюсь, мейрессар!

Дюберри порывисто поклонился и повернулся к выходу, но не вышел, а странно замялся на пороге.

– Ты что-то хотел спросить, Дюберри? – приветливо поинтересовался Меррен, приподняв брови.

– А… простите, сверкающий лен… вы сказали, нам еще долго ждать. А чего мы ждем?

В этом был весь Дюберри. Его прямота подкупала и пугала. Иногда мальчишку хотелось пришибить на месте за дерзость, но лгать ему было стыдно. Даже Меррену ан-Назиру, постигшему искусство притворства, недомолвок и утаиваний так, как редко кому удавалось постичь.

– Нам нужны спутники и снаряжение. Это первое, – неохотно сказал магистр, глядя в стену. – Они прибудут сюда, и мы их ждем.

– Ага, – озабоченным эхом отозвался Дюберри.

– Нам нужны – нет, МНЕ нужны! – вести из Ордена. Без этого мы не можем отправиться в путь. Это второе.

Меррен посмотрел на мальчишку, но тот молчал и напряженно ждал продолжения.

– И третье. К берегу Рассвета отправимся не мы одни. Многие достойные… э-э… соискатели собираются в путь. Естественно, сохранить в тайне отправление сотен и тысяч бойцов невозможно. Люди узнают о близящемся Закате. И конечно, многие из них, движимые удалью или отчаянием, бросятся следом. Некоторое время на дорогах будет… э-э… людно. Так вот мы, мой Дюберри, не будем толкаться локтями. Мы пойдем одними из последних.

Дюберри снова вскинул голову, но на этот раз в лице его не было ни восторга, ни смущения. Он смотрел серьезно и печально.

– А если кто-то из них успеет к Рассвету раньше нас?

– Думаю, не успеет, – так же серьезно ответил Меррен. – Тем, кто выйдет первым, придется нелегко.

– Я понял, мейрессар, – Дюберри потоптался на пороге, но по-прежнему не двинулся с места.

– Что еще? – беззлобно спросил Меррен.

– Мейрессар Анси, я насчет учения еще хотел… Понимаете, я почему вообще в монастырь пошел… то есть, почему меня отослали…

– Ну? – Меррен заинтересовался.

– Я крови боюсь, мейрессар Анси. Отец иногда курицу велел зарезать… а я не мог. Просто без чувств падал, когда она… не могу смотреть, и все. Так как же я мечом… его же в человека втыкать надо! Я как представлю себе, что вот я… лезвием прямо в тело… и кровь…

– А-а, – Меррен успокоился. – Это не страшно, мой мальчик. Честно скажу, меня это тоже несколько смущало. Поначалу… А потом привык. Есть много способов бороться с этим. Если бы у нас было больше времени и несколько десятков врагов под рукой, можно было бы начать со стрельбы из лука. Понимаешь, преодоление естественного нежелания вредить ближнему состоит из двух частей – трудно причинять боль и трудно отнимать жизнь. Если первых противников убить на расстоянии, к самой смерти начинаешь относиться более спокойно. Более философски, я бы сказал. Тогда легче принять то, что в ближнем бою до того, как убьешь врага, порой приходится ему и ребра попортить. К сожалению, стрелять из лука нам с тобой не в кого, но есть и другие способы. Так что не волнуйся, с этой проблемой мы справимся. Ты вообще пока что думай об этом так: мы идем не убивать. Но защитить себя – это необходимость. Тебе будет легче, если убьют твоего спутника только потому, что ты пожалел врага?

– Спасибо, мейрессар, – искренне сказал Дюберри и повернулся к двери. Медленно. Слишком медленно.

«Черт его побери, он прозрачен, как волна на мелководье! Почему же я не могу понять, что еще его гложет? Почему?!»

– Дюберри! – окликнул Меррен.

Юноша обернулся.

– Что у тебя еще? – устало сказал магистр. – Я же вижу, в тебе сидит еще какой-то вопрос! Ну, выкладывай. Не морочь мне голову.

– Я не смею, мейрессар Анси… – Дюберри вдруг втянул голову в плечи, ссутулился, сжался в комок, став похожим на испуганного ребенка.

«Это невыносимо! Что с ним?»

– Давай же, говори! Я приказываю!

Дюберри неожиданно покраснел до такой степени, что Меррен даже сам немного испугался. На глазах его выступили злые слезы – в них было невыносимое стеснение, стыд за то, что не сдержался от слез и мучительное преодоление себя.

– Я… мейрессар Анси, не сердитесь, пожалуйста…

– Я не сержусь. Говори.

– Я хотел спросить… можно, я на площади выпью немного шерхада?

Меррен в изнеможении опрокинулся на спинку кресла, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Боги, как все просто! Так просто, что это даже в голову бы ему, магистру, не пришло!

– Конечно, можно, разрази тебя гром! Не понимаю, чего тут стесняться? Пей, сколько влезет! И это все?!

Дюберри коротко кивнул. В тут же высохших глазах веселыми чертиками прыгало истинное счастье.

«Ребенок, ну совсем ребенок, что ты с него возьмешь?»

– На будущее истинно говорю тебе, брат Дюберри, – сказал Меррен, на мгновение превращаясь в смиренного брата Савальдена, – что если ты, брат, возжелаешь горячих вафель или взбитых сливок со светленичным вареньем, тут снова возник великолепный Эстельский лен, – то сожри их, скотина, ибо простейший способ борьбы с искушением – поддаться ему! А теперь – бегом на площадь! Живо!

– Повинуюсь, сверкающий лен! – крикнул Дюберри уже откуда-то с лестницы, а мгновение спустя весь дом загудел от могучего удара тяжелой входной двери.

Меррен еще мгновение прислушивался, потом весело хмыкнул и привычно передвинул кресло на два шага вперед. Он всегда делал так, когда оставался в доме один. Здесь распахнутая дверь скрывала его от входящего, а под правую руку удобно ложился легкий меч из оружейной стойки у окна.

Затем магистр, не глядя, взял потрепанный томик из стопки на подоконнике – маленький, уже распухший от первого же прочтения, на скверной бумаге в одну восьмую листа – и начал пролистывать его, скрипя зубами от скуки и брезгливости.

На сорок пятой странице он вдруг задержался, потом стал читать внимательнее, потом увлеченно перелистнул страницу, восхищенно чмокнул и даже щелкнул пальцами. Потом негромко сказал:

– Лангкхир.

Аккуратно закрыл книгу, положил ее сверху стопки и медленно обернулся. Меч уже лежал на коленях, рукоятью под ладонь.

Седой невысокий человек в пыльной коричневой рясе был скован ядовитой паутиной подготовленного заклятия в очень неудобной позе. Его поймали на середине шага, с занесенной за голову рукой, и теперь ему приходилось стоять на одной ноге, с трудом сохраняя равновесие и стараясь не пошатнуться.

– Отпусти меня, сынок, – ласково сказал он Меррену. – Мне-то уже давно не тридцать лет. А ловушка хорошая. Мне очень понравился намек на концентрацию хаоса во втором слое. Опытного игрока он на бессознательном уровне заставит перейти в огненную защиту или поднять зеркало. Я сам чуть в струну оцепенения не врезался.

– Здравствуй, учитель, – вежливо сказал Меррен, пытаясь убрать паутину и не качнуть ее при этом. – Ты бы все-таки не рисковал. Дом нашпигован приветами для входящих без стука, как хигонская колбаска чесноком.

– Но я ведь должен был проверить, как защищен мой ученик? – возразил седой человек, высвободив руку и аккуратно раздвигая силовые линии. – Малыш сообщил мне, что ты читаешь – спиной к окну, не задернув шторы…

– Пусть твой малыш посмотрит, что я делаю сейчас, – с улыбкой сказал Меррен, убрав последние нити. – Небось так и сижу, читаю, совсем один…

Крошечный нетопырь на мгновение высунул остроухую головку из-за пазухи рясы и обиженно пискнул.

– Не ты один, крошка, не ты один, – добродушно ответил ему Меррен. Этот занавес почти никто не в состоянии разглядеть.

– Но ты, между прочим, мог попытаться, малыш, – с легкой укоризной добавил седой гость. – Твои возможности достаточно велики.

Нетопырь возмущенно хрюкнул под рясой и шумно завозился.

– Не понял? – весело сказал Меррен.

– Если дословно, то… – начал седой.

– Дословно не надо, – быстро сказал Меррен.

– Тогда… э-э… примерно так. Всякий… э-э… ну, в общем, просто всякий… Всякий горазд чужой… э-э… спиной прикрыться.

– Это правда, – согласился Меррен. – Здравствуй, учитель. Я давно тебя жду.

– Всего лишь всю жизнь, – скромно сказал седой человек и неспешно подошел ко второму креслу.

– Я сказал то, что хотел сказать, – твердо отозвался Меррен. – Всю жизнь я ждал знамения Заката, а тебя, учитель – всего лишь давно. Уже десять дней, наверное. Или даже одиннадцать. Я очень хотел тебя видеть.

– Вся наша жизнь – непрестанное обучение искусству жить, – легко сказал учитель, снял с кресла полторы дюжины книг и уселся в него сам. Жажда познания ведет нас по жизни, позволяя переносить разочарования и добиваться побед. Любопытство заставляет нас двигаться. Неутолимые желания дают нам силу. Мы учимся двигаться, познавать и желать ежесекундно, ежеминутно, ежечасно. А человек ленив. Он всегда рад переложить часть своих забот на плечи ближнего. Потому, мой добрый Анси, мы все время ждем учителя, который безвозмездно дарует нам великое знание. Всю жизнь учимся и всю жизнь ждем.

– И первое, чему мы обучаемся, – с удовольствием продолжил Меррен, то, что великие истины безвозмездно не даются никому. Нет для человека иного помощника в этом мире, кроме одиночества. Кровью и страданием мы платим за уверенность: никому не следует безоглядно доверять, ни на кого не следует полагаться в том, что для тебя поистине важно. Отталкиваясь от этого безусловного знания, мы можем продолжить рассуждение достаточно далеко, чтобы понять: великий и всезнающий учитель не придет к тебе никогда, и ни одно знание не будет даровано тебе за малую цену или вовсе без цены. И тогда мы перестаем ждать, и начинаем добиваться желаемого сами; мы начинаем действовать, что и позволяет самым умелым впечатать свои имена в книгу мира. Оттого могу твердо сказать: я действовал, учитель. А ждал тебя всего лишь одиннадцать дней, и то из самых эгоистических побуждений.

– Неплохо, – улыбнулся учитель. – На золотой штрих не потянет, но серебряный по софистике ты заработать еще в состоянии.

Меррен встал.

– Если бы ты только знал, учитель, как мне не хватало подобных диспутов последние три года, – горько сказал он. – Я чувствовал, что тупею в этом проклятом монастыре с каждым днем. Если бы… десять лет назад я бы просто не выдержал.

– Ну, оттого-то это испытание и поставлено последним, – согласно кивнул учитель. – Негоже разуму прозябать без мыслей, сказал Леверрет.

– В монастыре было ровно полтора действующих сознания, – хмыкнул Меррен. – Кстати, половину я тоже забрал с собой, так что они там ныне вполне прозябают, хоть это и негоже.

– Зато уже недолго, – успокоил его учитель. – Ты ждал вести – получи весть. Черта Заката будет проведена через сорок три дня плюс-минус сутки. К этому времени тебе надлежит перевалить Пстерский хребет и возможно дальше забраться в Нищие пески. Если дойдешь до пустыни – вообще прекрасно. Тогда можешь считать, что полдела сделано.

– Как я пойму, что Черта проведена? – сосредоточенно спросил Меррен. – И нужно ли будет сделать что-нибудь особенное?

– Отнюдь, – учитель отрицательно мотнул головой. – Ничего не надо делать, да и замечать не обязательно. Ты просто считай дни. От Черты начнется истинная гонка.

– Ночь коротка? – эти слова прозвучали в устах Меррена, как привычная присказка.

– Ночи может и вовсе не быть. Утро, встреченное в Храме после Заката, станет Рассветом.

– Не поздно ли начинать гонку с ближнего края пустыни? – с сомнением спросил Меррен.

– А что ты можешь предложить? – поинтересовался учитель. – В том-то все и дело. Насколько я знаю остальных соискателей, они постараются пересечь пустыню до Заката. Сочти дни, Анси, и ты поймешь, что этого никому не удастся сделать. Следовательно, Закат они встретят посреди пустыни, почти без припасов и на грани изнеможения. Вот и рассуди: кто будет в лучшем положении? Я бы хотел, чтобы ты был в это время в Скудном оазисе, свежий, бодрый, с полным отрядом и нерастраченным боевым запасом. Тогда и посмотрим, кто быстрее.

Меррен неуверенно кивнул.

– Я понял тебя, учитель, но я еще подумаю. Кажется мне, что пустыню меньше чем в пятнадцать дней не пересечь. Считаем так: им, уставшим, останется пол-дороги – пройдут они ее не в семь-восемь, а в десять дней. Значит, будут опережать меня на пять дней. Что-то многовато.

– Человек, который потерял силы в этой пустыне – погиб, – жестко сказал учитель. – Человек, который обессилел в Ночи – погиб дважды. Те немногие, кому удастся выбраться, будут отлеживаться у первой воды дней пять-восемь. Тебе хватит суток отдыха. Считай, по времени вы уже выровнялись. Но ты будешь в этот день на пике походной формы, а они – как только что воскрешенные мертвецы.

– Э-э! – встревожился Меррен. – Как это – на пике походной формы? По графику Савари пик у меня на третий день входа в Лес! Я все считал по Савари, у меня даже форталы по Савари настроены!

– График Савари пересмотрен, – извиняющимся голосом сказал учитель. Но ты не волнуйся, тебе не придется делать расчеты заново. Я все привез с собой, даже расходные диаграммы с учетом естественного рассеивания.

– А-а, – упавшим голосом сказал Меррен, – все равно пересчитаю. Ты же знаешь, что верить на слово – даже тебе! – мне запрещено.

– А если бы ты не сказал, что пересчитаешь, я бы тебе сейчас устроил веселую жизнь, – улыбнулся учитель. – Ты стал еще сильнее, Анси. Именно таким я и мечтал тебя увидеть сегодня. Именно таким ты можешь войти в Храм. Можешь и войдешь. Войдешь?

– А кто у меня в соперниках? – со слабым любопытством спросил магистр и поднял голову.

– Главный соперник – Вечный Отряд, – ответил учитель. – Остальные – так, мелочь. Ну, есть, конечно, несколько групп, которые не следует сбрасывать с весов, но в основном претенденты значительно слабее тебя. Кроме Вечного Отряда.

– И кто у них стал Свидетелем? – Меррен повернулся к учителю уже с гораздо большим интересом.

– Капитан Ник Уртханг, стратег Конфедерации, – со вкусом сообщил учитель. – Бывший стратег. В восьмой саир он подал в отставку.

– Вот как, – с циничной улыбкой сказал Меррен. – Старый Ник. Архистратиг, сучья мать. Интересно будет надраить ему рыло. То есть забрало.

– Это не самое легкое дело в мире, – предупредил учитель. – Уртханг очень не любит попыток тронуть его рыло.

– Тем интереснее будет, – Меррен присел на краешек стола. – Ты меня очень обнадежил, учитель. Если Ник – самый сильный претендент, то я его сделаю. Он же дуб. Непоколебимый утес. У него ж вместо мозгов запасной шлем. Если не лезть в прямое силовое противостояние с ним, то он ничего не сможет сделать. Полевой командир он, конечно, прекрасный, слов нет, но не все на этом свете решается мечом.

– А вот тебе подарок, – неприятно улыбнулся учитель и положил на подлокотник своего кресла крупный прозрачный желтый камень, гладко отшлифованный и даже отполированный в форме яйца.

Меррен глубоко наклонился и поднял камень, взвешивая его на ладони.

– Сплетник? – спросил он. – Похоже, сплетник. Хорошей воды, просветленный. С записью?

– С записью, с записью, – учитель хихикнул. – Проиграй, порадуйся.

– Почему вот только топаз? – с сомнением сказал Меррен, разглядывая камень на свет. – Не люблю я желтого запечатления…

– Ну это уж дело случая, – сказал учитель. – Какой под руку подвернулся. Не всегда же в кармане сплетник-карбункул валяется.

– У меня всегда, – веско сказал Меррен. – Только не карбункул, а сапфир. Люблю старину. А желтого трепа не люблю.

Он поставил яйцо на крошечный серебряный треножничек, отдаленно напоминающий алтари Оракулов, и дернул за шнур у окна. Мягко упала плотная портьера, в комнате стало почти темно. Нетопырь почуял сумрак, оживленно затрепыхался и выбрался из-под рясы. Меррен щелкнул пальцами. Над треножником сгустился невысокий столб серебристого сияния.

– Паролем запечатано? – спросил магистр, отодвигая в сторону очередную стопку книг.

– Обязательно, – сказал учитель, продолжая вредно улыбаться. «Магистр» на знаке Короны.

– Магистр, – сказал Меррен, делая замысловатый жест.

Посреди комнаты распахнулась пустыня.

Лоскутный шатер стоял почти в центре военного лагеря, перед шатром курился почти угасший костерок, а на заднем плане два десятка окольчуженных бойцов отрабатывали глубокий выпад фрамеей. Совсем молодой воин на правом фланге, не отставая от остальных, хрипло задавал ритм:

– Коли! Отбив! Финт! Отбив – удар! Выпад! Выпад! Отбив! Уход! Коли!

По виску молодого сержанта ползла мутная капля пота, сквозь его спину неясно просвечивала оружейная стойка у окна. Меррен чертыхнулся и еще раз потянул за шнур, плотнее прикрывая угол от дневного света.

А перед шатром стояли трое. Очень худой, рано начавший седеть островитянин с тараканьими усами, огромного роста загорелый блондин и человек в кольчуге со значком капитана. Рядом с блондином он казался невысоким, хотя и был одного роста с Мерреном.

– Однако, – несколько ошеломленно произнес магистр. – Вы проследили стратега до самого лагеря? Хорошая работа, учитель, очень хорошая.

Учитель сделал жест, призывающий к молчанию. И тут же заговорил светловолосый гигант.

– Ну что, Ники? – весело спросил он. – Снимаемся? Или тебе еще чего-то надо?

– Да собственно… – рассеянно начал Уртханг, глядя куда-то через плечо блондина. – Через часок можно сниматься. Тори, вот что я пропустил: вы отслеживали претендентов?

– Глиста следил, – блондин кивнул в сторону островитянина. – Сейчас доложить, или вечером?

– Доложи сейчас, – Уртханг стоял, широко расставив ноги и зорко осматривая горизонт.

– В основном шелуха. Три-четыре группы немного сильнее общей массы. Настоящий претендент, кроме нас, всего один. Орден Рассвета.

– Понятно, – Уртханг сощурился. – Кандидата они не меняли?

– Нет. Магистр уже в Клер-Денуа.

– Радует, – капитан хищно оскалился. – Значит, славный старый хрен де Марни. Высокий адепт, в душу его… Ты меня очень потешил, Тори.

– Это чем же?

– Если единственный приличный соперник – банда де Марни, то мы пройдем как по смазанному. Он же шакал, Тори. Хитроумная пиявка. У него вместо души учебник Леверрета. Нет, конечно, он великолепный мастер Искусства, но если не ввязываться с ним в прямые магические столкновения и не давать заморочить себе голову… Я его поимею, Тори, можешь не сомневаться. Не все на этом свете можно выдурить и выюлить, кое-где жопа не пролезет. Ладушки, плюнем на хитрожопого лена, ребята, пора принимать решение. Глиста, поставь-ка экранчик, а то надоели мне эти бабочки… ушки-глазки, понимаешь, летучие. Чего я никогда не мог понять, так это откуда звук берется – у мухи ведь ушей вроде нет? Кстати, Тори, какая-то хрень влезла ко мне в комнату и сперла…

По лицу Уртханга побежала некрасивая серая рябь и изображение погасло. Угас и столбик сияния над топазом.

– Конец записи, – довольно сказал учитель. – Понравилось?

– Впечатлило, – признался Меррен. – Очень вовремя, учитель. Ты напомнил мне, что на всякую проблему есть минимум два взгляда. Но мне не понравилось, что мы с Уртхангом рассуждали очень похоже. Уж не сближаются ли наши позиции? Это было бы, пожалуй, опасно.

– Надеюсь, что не сближаются, – задумчиво сказал учитель. – Во всяком случае, не больше допустимого. А внешнее сходство… Тебя ведь не удивляет, что в буатарне, например, когда на доске одинаковые позиции, совсем разные по стилю игры, но сильные игроки могут двинуть один и тот же камень?

– Особенно если это правильный ход, – согласился Меррен.

– Так и здесь, – сказал учитель. – Сходные ситуации, сходные задачи, сильные игроки – неудивительно, что ты оцениваешь позицию сходно с Уртхангом. Я бы скорее удивился, если бы никакого сходства не обнаружилось. Это могло бы означать, что вы мыслите совсем по-разному, и тогда, возможно, тебе не удастся предугадать и просчитать ход противника. Должно быть, это куда опаснее видимого сходства.

– Надеюсь, ты прав, – Меррен отдернул портьеру и выглянул в окно. Интересно, посылали они ко мне мух и бабочек?

– А что, разве муха могла бы проникнуть к тебе? – учитель удивленно поднял брови.

– Я полагаю, что не могла, – Меррен поджал губы. – Да и эта его… Глиста смогла увидеть только, что я в столице. Но все-таки… Надо быть еще аккуратнее. Уж если я гиена, шакал и хитрый лис… кто там я еще?.. вот что, учитель, назови все-таки остальных претендентов.

– Я не стану называть всех, – категорически сказал учитель. – Скажем так: все, кто уверился в Закате, серьезно задумываются о Рассвете. Но ты понимаешь, Анси, для большинства уже слишком поздно. Они не успевают подготовиться как следует. Многие слишком слабы. У многих нет самого необходимого – снаряжения, денег, припасов. Есть смысл говорить только о крупных группах, у которых хватает опыта, умения и ресурсов. Таких очень немного. Вечный Отряд, команда Академии Умбрета, Коллегия Таинств, наши бестолковые коллеги из ордена Эртайса – да и все, пожалуй. Как ни странно, курия до сих пор не решила, посылать ли кого-нибудь к берегу Рассвета.

– Это еще почему? – изумился Меррен.

– Теологическая проблема высшего разряда, Анси. Имеют ли право священники Эртайса предпринимать действия, направленные, по существу, на низвержение бога, которому они поклялись служить до последнего дня? И тем более пытаться заменить его самозванцем и узурпатором из числа предателей?

– Интересно! – жадно сказал Меррен, снова плюхаясь в кресло и не сводя с учителя глаз. – Ну и как они решили – имеют?

– Спорят. Этой точке зрения противостоит другая: бог, дескать, покинет нас с неизбежностью, во исполнение собственного завета, оттого надлежит принять меры, дабы наместником Эртайса – и не только на земле, но и на небесах – был один из истинно верных. А не мерв какой-нибудь. В общем, почти по канону нашего Ордена.

– А понтифекс что?

– О, его святейшество прибыли на соборную встречу конклава с высшим духовенством и долго следили за диспутом. Когда же верховный фламин бога Эдели, Радхасим Шридас, решился спросить мнение самого понтифекса, наш добрый Брега встал, окинул всех суровым взором и проникновенно изрек: «Я предан!» После чего покинул заседание.

– Браво! – восхищенно воскликнул Меррен. – Вот молодчина! Нет, все-таки есть у нашего понтифекса Эртайсово зернышко!

– Чем же он тебя так порадовал? – с едва заметной насмешкой спросил учитель.

Меррен закрыл глаза, что-то припоминая.

– «И сказал священник: в руки твои предаю себя, Господи,» – процитировал он. – «И ответил Господь: ты, верный, предаешь?!»

Учитель удовлетворенно кивнул.

– Во всех языках слова «преданность» и «предательство» звучат почти одинаково, – сказал Меррен. – И происходят от одного слова, вернее – от одного смысла. Я рад, что кое-кто это помнит.

– Или догадался в нужный миг, – сказал учитель.

– Все равно хорошо, – сказал Меррен. – Он все сказал – и ничего не сказал. Пожалуй, я сам бы не смог выкрутиться лучше.

– Лицемер, – довольно сказал учитель.

– Преданный ученик, – с непроницаемой улыбкой сказал Меррен. Значит, с курией пока что неясно. И это все?

– Ну, есть еще королевские отряды, – небрежно сказал учитель. – Но это в основном мясо. Стервятники разжиреют к Закату, Анси.

– Неужели ничего приличного? – Меррен недоверчиво покосился на учителя. – При всех королевских дворах не нашлось ни одного бойца?

– Одиночки не делают команды, Анси, – брюзгливо сказал учитель. – И уж тем более плохо играют под чужой, неумелой рукой. Они строптивы, они любят играть для себя, а не для королей – особенно когда речь идет о таких подвигах, за которые наградой смерть и забвение.

– Ну-ну, – Меррен иронично поцокал языком. – А как же верность, честь, отвага, чистота помыслов?

– Когда рушится мироздание, все вокруг начинает принимать странный облик, – сказал учитель. – Отчего же мы тебя сделали циничной гиеной, как ты думаешь?

– Грубо, грубо, учитель! – Меррен вскочил и зашагал по комнате. Циничной гиеной я сделал себя сам. Вы только помогли мне стать самой сильной из гиен. Королем гиен, демоном шакалов!

Он резко остановился и развернулся на каблуках в сторону учителя.

– Именно поэтому для меня крайне важно, учитель, – сказал он страшным шепотом, – чтобы в мире Заката оказалось побольше гиен и шакалов. Тогда я – король по праву! Иначе…

Он снова зашагал между столом и окном, потом уперся лбом в стекло и как-то обмяк. Потом негромко засмеялся.

– Иначе мы очень ошиблись, учитель. Надо было на всякий случай выращивать в реторте гордого и благородного сокола.

– А почему ты думаешь, что мы этого не делали? – отстраненно спросил учитель, глядя в сторону.

Меррен рывком повернулся и несколько мгновений всматривался в глаза учителя, словно пытаясь там что-то прочитать.

– Да, – медленно проговорил он, – да. Вы могли учесть и это.

Он вернулся к своему креслу и опустился в него.

– Надо полагать, ты больше ничего не скажешь мне об этом, – тоном скорее утверждения, нежели вопроса, сказал он.

– Об этом – не скажу, – подтвердил учитель.

Меррен широко улыбнулся.

– Прекрасно, – сказал он, – прекрасно, прекрасно! Возможно, мы встретимся по дороге, но не узнаем друг друга? Возможно, мы помешаем друг другу? Возможно, пока мы спорим, некто третий – не из вашего выводка – проскочит к Храму? А может, у вас и третий припасен?

– Ревнуешь, – со скрытым одобрением сказал учитель.

– А может… – Меррен картинно замер, будто пораженный неожиданной мыслью. – Может статься, благородный сокол – это Уртханг? А?

Учитель молчал и благодушно улыбался, покачивая головой.

– О королевских отрядах, – с прежней интонацией сказал Меррен. – Где и у кого нашлись сильные индивидуалы, эгоисты, лидеры-самородки?