Текст книги "Последний пророк"

Автор книги: Александр Каменецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

– Боже мой, бедненькие, – громко охнула Таня. – Какой ужас. Особенно этот малыш, посмотри на него только!

Самый невзрачный недоносок был покрыт с головы до ног коростой какой-то.

– Деньги у тебя? Дай им мелочи, пожалуйста! Господи, какие же они…

– Ты что, в Москве тоже всем беспризорникам подаешь? – Меня даже передернуло от брезгливости. Не люблю уличных. – Или эти чем-то лучше?

– А тебе жалко пяти копеек? Для несчастных детей тебе пяти копеек жалко?

– Папочка, мне страшно, – пролепетал мой собственный ребенок и ухватился сзади за брюки. – Я их боюсь, они плохие.

– Пошли, – потребовал я. – Что с тобой, Таня, честное слово! Тибетских книг перечиталась, на добро потянуло?

– Опять?! – В глазах исподлобья – угроза. Не глаза любимой женщины – гнезда какие-то пулеметные. – Опять все должно быть по-твоему, да? Так ты бы себе лучше собаку завел и командовал: сидеть, лежать! Ты бы лучше знаешь что…

– Хватит!

Остановился. Они тоже – встали кругом. Как волчата учатся загонять добычу, пришла мысль. Скалятся. Полез в карман, но мелочи не было. Тогда достал из сумки барсетку, расстегнул «молнию»… Все остальное произошло так внезапно, что среагировать не успел. Молниеносно. С многократно отработанной точностью. С артистизмом фокусника. Мальчишка сзади, пронзительно и тонко вскрикнув, толкнул меня в спину. Я подался вперед, теряя равновесие. В этот момент барсетка сама, как по собственной воле, соскользнула с руки. Я даже ничего не почувствовал. Опомнился – поздно! Через секунду они исчезли. Все до одного. Как растворились. Унося с собой все наши документы, деньги, кредитные карты, дорожные чеки – все. Все!!

– Police! – тонко вскрикнул я подбитой птицей. – Police!

Какая там полис… Толпа двигалась, обтекая нас, – животные, люди, повозки. Я совершенно потерял самообладание. Таня села на чемодан, завыла в голос. Машка дергала меня за палец:

– Папа, что мы теперь будем делать?

Ценой неимоверных усилий разыскал полицейского. Выяснилось, что он все время был на виду. Высоченный, метра два, детина пожарной каланчой торчал посреди площади. Вид у него был отмороженный. Наверное, со своей высоты видел больше, чем все остальные люди-карлики. Поэтому лицо утратило всякое подобие осмысленного выражения и было устремлено вдаль. Тем не менее на боку у полисмена висела внушительная черная дубинка и увесистая пистолетная кобура. По-английски он не понимал ни слова. Вообще говорил с трудом. Слова и фразы зарождались, вероятно, в самом низу его великанского тела и медленно поднимались к ротовой щели. Мозг в этом процессе, судя по выражению лица, не участвовал. Я теребил его, как лилипут Гулливера, пытаясь объяснить наши несчастья. Полицейский кивал, пытаясь сосредоточить на мне давно расфокусированный взгляд. Зрачки не поддавались. Наконец он поднял руку и простер ее в направлении кирпичного здания с новеньким национальным флагом. Там находился участок.

Кабинет, куда нам велели пройти, смотрелся поприличнее таможенного. Имелся даже ремонт, то есть стены недавно окрасили, а пол – подмели. Старенькие кресла были пригодны для сидения. Вдобавок существовал стоячий вентилятор, дура здоровенная, который с ревом перемешивал крутой воздух. Мсье капитан, как нам его представили, восседал за просторным столом, над которым в аккуратной рамочке висел портрет очередного отца нации. Вид у отца был задумчивый и вороватый. Капитан оказался примерно моего возраста, усатый крепыш в очках. На шее, под воротом расстегнутой форменной рубахи, виднелась толстая золотая цепь. Ее наполовину скрывала черная густая шерсть. Судя по всему, шерсть росла прямо от лобка и постепенно переходила в шевелюру, приплюснутую фуражкой. В остальном мне показалось, что капитан – неглупый малый. Владел английским в приличном школьном объеме. Говорил короткими предложениями, но мысль формулировал четко. Я объяснил, что к чему. В приличных, сдержанных выражениях. Как подобает заморскому гостю.

– Хорошо, понятно, – сказал мсье капитан. – Мне очень жаль. В следующий раз будьте осторожны с попрошайками. Все нищие здесь – профессиональные воры.

– Буду иметь в виду, – скорбно согласился я.

– Значит, вы утверждаете, что никаких документов, удостоверяющих личность, у вас не осталось?

– К сожалению, никаких.

– Но это невозможно!

– Очень возможно. Обратитесь в посольство, в консульство, проверьте.

– Вы – гражданные России? (Он сказал: «рашэнс»).

– Да.

– Вы имели неприятности на таможне?

– Откуда вы знаете? – удивился я.

– Ваша страна имеет дипломатические проблемы с нашей. Надеюсь, временные, – осторожно пояснил капитан, делая пометки в блокноте.

– Какие проблемы? Мы не знаем ни о каких проблемах!

– Ваш Кэй-джи-би объявил на весь мир, что наша страна укрывает некоторых чеченских повстанцев, бежавших из России (мсье капитан так и сказал: rebels, повстанцы). Тем самым ваш Кэй-джи-би утверждает, что мы поддерживаем международный терроризм. Это злобная клевета. Наш министр иностранных дел уже выступил с нотой протеста. Вы что, не читаете газет?

Нам попался весьма начитанный полицейский. Идеологически грамотный. А что касается таможни, они просто свиньи. И политика тут ни при чем.

– Простите, мы не имеем к этому никакого отношения, – торопливо заверил я. – Мы приехали отдыхать. Некоторые граждане вашей страны нас ограбили. Я рассчитываю на помощь полиции. Я могу рассчитывать на помощь полиции?

– Можете, – кивнул капитан. – Мы сделаем все, что в наших силах. В каком отеле у вас забронированы места?

– Отель «Лез Оранж-Бич резот» в Хаммарате. Но места не забронированы. У нас личная договоренность с владельцем, господином Курбаном. Он нас должен был встречать здесь, у аэропорта. К сожалению, мы так и не встретились.

Капитан напрягся и посмотрел на меня очень внимательно. Взгляд его вдруг сделался опасным.

– Вы прибыли к мсье Курбану?

– Да, а что?

– Вы знакомы с мсье Курбаном?

– Лично нет. Его невестка… – И далее пошла сбивчивая история про невестку.

Капитан слушал очень внимательно, не пропуская ни одного слова. Торопливо записывал что-то в свой блокнот. Почти стенографировал.

– Эта история кажется мне фантастичной, – нагло заявил он, когда я иссяк в своих показаниях. – Вы прекрасно говорите по-английски. У вас нет никаких документов, удостоверяющих личность. Вы везете с собой персональный компьютер. Почему я должен верить, что эти женщина и девочка – ваши жена и дочь?

– Спросите их!

– Я не владею русским. Вдобавок вы, оказывается, знакомы с мсье Мохаммедом Курбаном.

– Я ничего такого не говорил!

– Тем не менее.

– А в чем проблема? Кто он такой, этот мсье Курбан? Капитан глянул на меня с вызывающим недоверием.

– В какую игру вы с нами хотите сыграть?

О Господи! Неужели они все посходили здесь с ума? Или за то, чтобы найти наши документы и деньги, я тоже должен давать взятку? Но деньги-то украли! Ничего себе, курорт… С таким же успехом можно ездить отдыхать в Колумбию.

– Мсье Мохаммед Курбан убит, – сказал капитан. – Взорван в собственной машине. Как здесь говорят, ему спели хаддута.

– Что это значит?

– Хаддута? – Он недобро прищурился. – На жаргоне террористов – «взрывное устройство». А буквальный перевод – «сказка, которую рассказывают на ночь маленьким детям». Мы подозреваем заказное убийство. Руководство Национальной службы безопасности специальным циркуляром объявило расследование этого преступления делом государственной важности. Поэтому мы вынуждены вас задержать до выяснения всех обстоятельств.

Влипли! Я перевел новости жене. Она сгребла дочь в охапку и смотрела на меня с ужасом. Вот так и забывай талисманы… Я проклинал себя за эту поездку. Больше Машка в хореографическую школу не пойдет. Сожгу поганую богадельню к чертовой матери. Если мы вообще когда-нибудь выберемся отсюда.

– Требую встречи с российским консулом, – сказал я второй раз за день. – Требую немедленно. Вы не имеете права отказать мне.

Капитан пожал плечами:

– Хорошо. Вот телефон, звоните.

– Номер?

– Пожалуйста. – Порылся в справочнике, протянул мне листок с номером. – Только говорить вам придется по-английски. Иначе я прерву связь.

– Да, согласен, согласен!

На том конце провода (слышимость была омерзительная) сонный женский голос произнес «алло». Пяти минут разговора хватило, чтобы возненавидеть родную страну. Если я не стою на консульском учете и не имею документов, помочь они ничем не могут. Обещали дать запрос в Москву. Обещали проинформировать о результатах запроса. Адвоката консульство не предоставляет. И вообще, намекнула барышня, если вы в полиции, значит, нарушили закон. Согласно международному праву, следствие и суд будут осуществляться на территории того государства, где совершено преступление или правонарушение. Чтоб ты сдохла, сука!

– Вы все поняли? – инквизиторским тоном полюбопытствовал капитан.

– Более чем, – замогильно ответил я.

– Теперь расскажите всю правду.

– Мне нечего рассказывать! Поймите, нечего!

– Хорошо. – Капитан был пока еще миролюбив. – Посмотрите на эти снимки. Кто-нибудь вам знаком?

Он разложил передо мною веером дюжину фотокарточек: бородатые люди в чалмах со злобными физиономиями. Совершенно отпетые. Но одно лицо показалось действительно знакомым.

– Это полевой командир Хаттаб, – сказал я, указывая пальцем на снимок.

– Откуда вы его знаете? – удивился доблестный капитан.

– Часто показывали в русских «Новостях». По ти-ви.

– А этот? Этот? Этот?

– Остальных не припоминаю, извините. А кто они?

– Могли бы и сами догадаться. Террористы-фанатики, которых разыскивает Интерпол. Вы точно никого не узнаете? Взгляните еще раз, внимательно.

– Нет. Нет.

– Хорошо, допустим. – Он помолчал. – Хотите, мы заключим с вами небольшой договор?

– Насчет чего? – насторожился я.

– Вы расскажете правду, и я сделаю так, что вы с семьей окажетесь сегодня же ночью на территории российского консульства. В противном случае при обыске в ваших вещах случайно найдут пакетик с двумя-тремя граммами героина. Этого достаточно, чтобы упечь вас за решетку на четверть века. Сколько вам потребуется времени для размышлений?

– Нисколько, – сказал я.

– Итак?

– Мы прибыли сюда, чтобы убить вашего президента, его жену, детей, министра внутренних дел, разогнать парламент и сделать коммунистическую революцию. Мы – агенты Фиделя Кастро. В частности, я его сын. Вас устраивает мое признание?

Капитан рассмеялся:

– Я рад, что в самые сложные минуты жизни вы сохраняете чувство юмора.

Он нажал под столом какую-то кнопку, и в кабинет вошли двое в униформе, с пистолетами и дубинками. Отдал приказ по-арабски. Нас повели в камеру.

Мой директор школы любил говорить, что если я не исправлюсь, то рано или поздно попаду за решетку. Так оно и случилось. То была еще не тюрьма, конечно, хотя в Лефортове намного уютнее, верьте мне на слово. Представьте себе подвал, длинный коридор. Те, кто строил полицейский участок, сделали это на совесть. Французы вообще разбираются в тюрьмах, одна их Бастилия чего стоит. В подвал ведут скользкие, как положено, сырые ступени. Потом коридор – потолок едва не касается макушки. Метров двадцать длина, ширина – около двух, может, чуть меньше. Пол выложен аккуратно подогнанными бетонными плитками. Под потолком, в начале и в конце коридора, горят тусклые электрические лампы, забранные железными прутьями. Из-за этих прутьев на полу лежат пятна полосатого света. Дверь в начале коридора не решетчатая, а деревянная. Из толстенных досок, схваченных металлическими полосами. Кажется, присутствовали еще крупные ржавые головки заклепок. Дверь запирается на два могучих засова, сверху и снизу. Верхний засов – гнутый ломик в петлях, замок ему не положен. Нижний – классический амбарный, с таким же замком. Замок напоминал кинореквизит, но оказался настоящим. Дужка – толщиной в мой большой палец. Запирался и отпирался антикварным длинным ключом с узорчатыми зазубринами на конце. Сделано было, еще раз повторю, все на совесть, с уважением к традициям. С противоположной стороны в коридор вела обыкновенная решетчатая дверь, по виду довольно новая. Притом, я после обратил внимание, через нашу дверь, деревянную, вводили только заключенных. Полицейские и обслуга входили с другой стороны. И еще я подозреваю, что наш каземат – не единственный. Позже мне сказали, что город стоит на древних катакомбах. Их начали рыть еще финикийцы, продолжили римляне, затем арабы и так далее, до наших дней. Короче говоря, при желании здесь можно было обустроить шикарную подземную тюрьму. Целый ГУЛАГ, при желании. Просто грех не воспользоваться.

Камеры расположены по обе стороны коридора. Камера: помещение примерно три на три метра, отделенное от коридора толстыми прутьями решетки. Прутья установлены вертикально. Расстояние между ними – сантиметров пятнадцать – двадцать. Вход сбоку: решетчатая дверь в стене и еще одна, ведущая в камеру. Похоже на вольер в зоопарке. Если ты захочешь сбежать, придется открыть два замка, а не один, только тогда попадешь в коридор. Наша камера – третья от начала. Первые две были пусты, в камере напротив копошились двое бродяг. Сопровождавший нас безразличный полицейский попросил не нарушать порядок. В руке держал большую связку ключей. Тюремщик Монте-Кристо.

Куб душного пространства, решетка, в углу – вонючее ведро, накрытое прямоугольной доской. Больше ничего. На элементарные нары я даже не надеялся. В книгах и фильмах заключенным бросали гнилую солому, чтобы лежать. Никакой соломы. Холодный и влажный бетонный пол. Даже сидеть на нем опасно, почек у человека всего две. Свет – только в коридоре. По разреженной темноте можно догадаться, что где-то существует электричество. Состав воздуха: представьте себе ночь в бесплатном общественном туалете. Температура, несмотря на подвал, близка к тридцати градусам. Чем это объяснить, не знаю.

(Здесь хочу сказать доброе слово хозяевам Лефортовского замка: ребята, у вас отличный пятизвездочный отель! Так держать! Единственная просьба: избавьте меня от проклятого радио. Выключите его!)

Сняв с себя и с Тани кое-какие вещи, я организовал нечто вроде лежбища. По крайней мере мы смогли уложить дочку. Свернулась тугим клубком, прижавшись к матери. Спросила:

– Пап, за что нас посадили?

– Не знаю, – ответил сквозь зубы.

Жену била крупная дрожь. Тряслась, ушибаясь затылком о стену. Я пытался ей что-то сказать, но Таня не реагировала: шок. Пройдет, подумал я. Обычно шок сменяется глубокой апатией. Лучше бы им сейчас заснуть, Тане с девочкой. Если удастся.

– Папочка, я хочу домой. Забери меня отсюда, пожалуйста!

Я сел рядом на бетон, обнял несчастного Ежа.

– Потерпи, родной. Ты же большой, взрослый Ежик, надо немножко потерпеть. Завтра утром все выяснится. Все будет хорошо.

– Мы же ни в чем не виноваты, правда, папа?

– Конечно, доча. Это все недоразумение. Нас должны освободить.

– Почему эти люди такие злые? За что они нас посадили? Если бы я знал. Если бы я только знал!

– Спи, Машуник. Тебе тепло?

– Тепло.

– Вот и хорошо. Спи, маленький. Хочешь, я спою тебе колыбельную?

– Хочу!

Когда нашей дочке было три с половиной, я уже писал об этом, она слегла с крупозным воспалением легких. Бредила. Тогда и появилась эта колыбельная собственного сочинения. Вздохнув, я тихонько запел:

Спят деревья и мосты, Спят лисицы и коты, Ежик-Ежи к, засыпай, Баю-баю-бай…

Спят и солнце, и луна, И не видно ни хрена, Ежик-Ежик, засыпай, Баю-баю-бай…

Вторую строфу я выдумал около трех ночи, в таком состоянии, что лексика уже не играла роли, только ритм. Потом она прижилась, осталась. Подумав, вдруг родил еще одно четверостишие:

Ничего не бойся, Еж, Нас так просто не возьмешь, Пусть мы и в чужом краю, Силу знаем мы свою.

– Клёво! – воскликнула Машка. – Клёво, папа.

Насчет силы я был совсем не уверен. Что делать? Что происходит? Если действительно недоразумение, оно должно совсем скоро разъясниться. А если нет? Если нас, например, взяли в негласные заложники? Все может быть. Нет, нужна четкая стратегия поведения. Мы ни в чем не виноваты – раз. Мы иностранные граждане – два. Нарушение прав человека – три. Значит, надо сделать так. С самого утра потребовать свидания с каким-нибудь начальником. Написать и передать ему заявление: требуем свидания с российским консулом! Немедленно. Если откажут, объявляем голодовку. И Машка тоже объявит голодовку? Хорошо, пусть представителям России передадут женщину с ребенком. Пускай даже одного ребенка. Его нельзя в чем-либо заподозрить. Мы с женой остаемся в камере и голодаем. Требуем пресс-конференции. Нет, не так. Когда мы выйдем, дадим пресс-конференцию. Самую настоящую. Интервью Би-би-си и Си-эн-эн. На первых полосах газет: «Русские туристы в арабском подземелье!», «Коррумпированные полицейские захватили…»

Господи, ну и чушь лезет в голову!

* * *

Я обнаружил, что уже с полчаса бесцельно брожу по камере, изучая настенную живопись. Видимо, участок жил насыщенной жизнью. Разноязыкие граффити покрывали стены от пола до потолка. Английский, французский, немецкий, итальянский, испанский, арабский. Какой, однако, интернационал! Содержание надписей удручало однообразием: «Fuck you!», «Fick euch», «Merde», «Porci malagetti», «Bloody bastards»… Попадались краткие сообщения с привязкой к месту и времени: «Big Johny was here. 12.02.2000» или самокритичные: «Ich bin 'ne dumme Kuh. Susi Bohnsack. 21. Mai '98  м. Некоторые авторы изъяснялись цитатами: «I hate myself and I want to die», задумчиво выражали насущные желания: «Хочу слънца» или острили: «Przeprasemo do dupy». Рисунки я нашел банальными: фаллосы в избытке, обнаженные женщины с большой грудью, пацифистская символика… Впрочем, один женский портрет был выполнен довольно прилично. Если бы его не портил громадный член, зависший над приоткрытым ртом. Потрудившись, обнаружил и русский текст: «Я ебал вас в рот, ебаные суки!» Кратко и содержательно. Без подписи.

Мои женщины – о чудо! – спали. Нервы, хоть отчасти, были спасены. Думать о завтрашнем дне не хотелось. В тюрьме, я об этом читал, нужно научиться жить настоящим. Тем, что происходит сию минуту. Кажется, йоги имеют в виду то же самое. Я сосредоточился на бродягах в соседней клетке. Один из них, местный в засаленных лохмотьях, валялся на полу. Вроде бы спал. Другой, я пригляделся, – наш знакомый, престарелый хиппарь. На душе сделалось тепло: не мы одни! Хиппарь сидел на своей торбе, прислонившись к стене. Вид у него был угрюмый. Бодрствующий европеец в арабском подземном каземате вызвал у меня глубокую симпатию. Мы были вроде братьев по разуму среди кровожадных туземцев.

– Do you speak English? – тихонько окликнул я его.

– Ye! – тотчас отозвался хиппарь. – Ты тоже здесь паришься, русский?

– Ты не видишь?

– А за что взяли?

– Не знаю. Думают, что я убил какого-то Мохаммеда Курбана.

– Bullshit! – рассмеялся хиппарь. – Как же ты мог убить этого асхола, если приехал только сегодня?

– Он большая шишка? Ты о нем что-нибудь знаешь?

– A little bit. Очень крутой ублюдок.

– В смысле?

– Вроде местного Лаки Лучиано. Слыхал о таком?

– Приходилось.

– Вот-вот. Ну, ты же из России, парень, у вас там мафия. Слышь, а кто у русских самый крутой?

Я задумался. Перед иностранцем нужно было не ударить в грязь лицом.

– Слышь, – предположил хиппарь, – а этот мен… Boris Berjezowsky… он cool?

– Wery cool, – ответил я. – Тебя самого за что взяли?

– За наркоту, – равнодушно ответил хиппарь. – Купил на площади пару джойнтов, а тут как раз облава. Не повезло.

– И что думаешь делать?

– А ничего. Отпустят. Они американцев боятся трогать.

– Ты из Штатов?

– Да-а, живу в Европе. Здесь травка самая дешевая, я часто езжу.

– Что у них творится с алкоголем? – задал я больной вопрос. – Его запрещено ввозить, да? Спиртным вообще торгуют?

– Как тебе сказать… По закону все запрещено. За grass, видишь, грозятся посадить. А сами толкают на каждом углу. И виски тоже, в любом баре. Только на витрине не стоит. Ты, парень, не дрейфь. В отелях все по-европейски. Если у тебя белая кожа, покупаешь все, что хочешь. Мой приятель сюда без денег приехал, так он как делал. Брал выпивку в отеле и загонял на рынке. Только его замели.

– И что?

– Дал полтинник и вышел. Ну, еще часы им свои подарил. Потом очень жалел.

Мы замолчали. Я переваривал услышанное. Интересный тесть у Ариадны Ильиничны. Знает она об этом или нет?

– Слышь, русский, у тебя сигареты есть?

Я похлопал себя по карманам. Нашлась початая пачка «Мальборо».

– Есть.

– Брось парочку, будь другом!

Пришлось поделиться. Он с удовольствием подкурил мою сигарету:

– Ты классный мужик, русский. Ты из Москвы? – Да.

– Как у вас там с планом?

– Дорого, – подумав, ответил я. – В Москве все дорого.

– Fucking Uncle Sam вас подставил, парень, – авторитетно заявил хиппарь. – Он купил вашего Горби за большие бабки. А Горби уничтожил все ваши ракеты. Теперь вы в полном говне, a Uncle Sam хочет трахнуть весь мир. Он stinking fucking crazy, понял? Знаешь, что я думаю?

– Не знаю.

– Арабы должны объединиться и трахнуть дядю Сэма. Вообще все нормальные парни должны объединиться и сделать это. Русские, арабы, черные – все. I hate America! Знаешь, что я сделал одиннадцатого сентября? Надрался от радости как последняя свинья. Одному копу я крепко заехал в рыло. Это было в Амстердаме. Потом мы смывались от колов, и нас застукали на мосту. Обложили со всех сторон. Тогда я сказал им все, что думаю, и прыгнул в воду. Понял? Видел бы ты их рожи, fucken mother! – Хиппарь счастливо засмеялся и больше не сказал ни слова.

До самого утра я бродил как зверь в клетке, считая шаги. Таня моя всхлипывала во сне. Пару раз за ночь появлялся дежурный. Не просыпаясь топал по коридору. Рожи у местных полицейских были выразительно московские.

Утром, около семи, прибыла внушительная делегация. Мсье капитан, с ним неизвестный тип в штатском, рядовой состав – пятеро молодчиков в отутюженном камуфляже. Лицо у капитана было серьезным и обеспокоенным. Штатский сразу напомнил подзабытого Борис Борисыча. Где их всех штампуют, одинаковых? Нас выпустили, доставили через решетчатую – служебную – дверь наверх. Ни слова не говоря. Погрузили в джип и куда-то повезли. Через затененное стекло я разглядывал незнакомый город: мавританский стиль, иногда пышный, но чаще – неброский и провинциальный. Домики, домишки пыльного цвета, глинобитки с плоскими крышами. Ближе к центру сквозь нагромождение хибар и роскошных особняков пробивается европейская архитектура. Стекло, бетон, деловая безвкусица. Дорожное движение отсутствует. То, что творится на ухабистых, разбитых дорогах, движением назвать нельзя. Толчея, толкотня, хаос муравейника. Светофоры мигают безучастно. Они – элемент декора. Автомобили сигналят всему, что движется. Рев стоит как в аду. Всем этим кошмаром заправляют здоровенные женщины-регулировщицы в кирзовых сапогах. Такие не то что коня, наверное, грузовик на скаку остановят. Перед нашим джипом (с мигалками, да-да, с родными московскими мигалками!) автомобильная толпа расступалась в почтении.

Все первые этажи – лавчонки и магазинчики. Узкие тротуары перегорожены, как баррикадой, грудами товаров. Фрукты лежат горой. Выше человеческого роста. В ящиках, в мешках, в коробках, просто так. Рядом с фруктами – такая же гора электроники. Магнитофоны, телевизоры, видео. Свалены в кучу. Проехали огромный лоток с сияющей медной посудой, коврами, побрякушками. Через каждые два шага жарят мясо. Черный дым валит столбом. Миллион кафе, закусочных, забегаловок. Латинские буквы вывесок не складываются в слова. Однозначны лишь «Кока-кола» и «Пепси-кола». Животных не меньше, чем людей. Больше всего – бродячих собак. На втором месте ослы и верблюды. Какой-то Насреддин в тюрбане переводит своего ослика через дорогу. Осла под вьюками почти не видно, но трусит он быстро. Машины сигналят и визжат тормозами, усато-носатые водители высовываются из окон и страшно орут. Еще звуки: нечеловечески громкая восточная музыка из выставленных на тротуар динамиков. Каждый торговец считает своим долгом врубить звук на всю катушку. Без этого торговли нет. Периодически ревут верблюды. Голоса у верблюдов львиные, я всякий раз вздрагивал. Десятки живописных нищих неподвижно сидят где придется. Как камни.

Нас привезли, я так и понял, в городское управление полиции. Особняк в стиле «Тысячи и одной ночи», но поскромнее размерами. У входа: джипы, «мерседесы», «БМВ». На специальной парковке – одинокий белый «линкольн». Длинный, как арабская сказка. Очень знакомо. Охраняют управление свои омоновцы с чешскими автоматами «скор-пио». Очень бравые рослые ребята в черных беретах и сверкающих начищенных ботинках. Ходят взад-вперед, зыркают по сторонам. Народ решительный и опасный.

Через центральный вход, разумеется, не провели. Вошли через служебный, сзади, в незаметную снаружи пристроечку. Я сразу понял: особый отдел. Стерильная чистота, обитые суровым дерматином двери, зеркальный узорчатый паркет. Мраморный бюст отца нации на лестничной площадке. Ни единого человека, кроме нас. Примерно так я и рисовал себе пресловутый Кэй-джи-би. Посетить, к счастью, не довелось. Мсье капитан не поднимал глаз, заметно нервничал. Видимо, шли к высокому начальству. Штатский шагал уверенно, ровно. Здесь он был как дома.

Кабинет принадлежал большому боссу. Полированный, светлого дерева стол буквой Т размером с палубу авианосца. Кресла с высокими спинками – мягкая даже на взгляд, темно-коричневая благородная кожа. Дворцовый паркет – досочка к досочке с неуловимыми переливами оттенков. Несколько застекленных шкафов с длинными рядами одинаковых толстых переплетов. Золоченая арабская вязь по корешкам. У шкафа, в углу – узкогорлая бронзовая ваза, покрытая тонким ковровым орнаментом. Я всегда поражался их галлюцинаторной фантазии, помноженной на нечеловечески кропотливый труд. Чтобы ее создать, вазу, должно, наверное, уйти полжизни. Кондиционированный, прохладный воздух. Огромйая пальма в кадке, ее тени хватило бы на скромный караван. Аудиосистема «Yamaha» – полутораметровые серебристые колонки, страшноватая воронка сабвуфера, в которую можно просунуть кулак, матовый хром панелей. Инопланетный дизайн high-end. Очень, очень дорого.

Хозяин: оливковая униформа, ни единой складочки. Золотые галуны, генеральский аксельбант, крупные остроконечные звезды погон. Фуражка с задранной тульей сияет слепящей кокардой: когтистый орел среди венков и лучей. Лицо без выражения. Отвернувшись, невозможно вспомнить. Такие лица изготавливают в специальных лабораториях и выдают под расписку. Вместе с погонами. Нет, кое-что помню: усы. Черные, лоснящиеся, аккуратно подстриженные. Перед ним на столе – iMac с прозрачным оранжевым корпусом, похожий на открытую раковину. Очень неплохая машина, хотя у нас мало кто работает на макинтошах. Предпочитаем по старинке «Ай-би-эм». Сзади, на стене – отец нации в полный рост. Тоже в форме, но как товарищ Сталин – простенько. И так ведь все понятно, зачем лишние детали. Стоит ровно, смотрит покровительственно, а физиономия такая, что хоть сейчас под суд.

И главная деталь интерьера – еда. Сервирован специальный стол. В хрустальной вазочке – свежие цветы. Серебряный сервиз: изысканный узорчатый кофейник с длинным раздвоенным носиком, миниатюрные кокетливые чашечки.

Пахнет божественно. На круглом блюде грудой фрукты: апельсины, бананы, гранаты, финики, виноград, хурма. Печенье, сыр, еще какие-то лакомства. Французская минеральная вода «Эвиан» в поллитровых бутылках. Специально для ребенка: йогурт, клубника со сливками, шоколадные конфеты. У Машки загорелись глаза.

– Не смей ничего трогать! – сразу приказал я.

Мы, все трое, голодные как звери. И страшно хотим пить. Большой босс встал, просиял белозубой улыбкой, приветливо раскинул руки:

– Присаживайтесь, господа. Вы в полной безопасности. Вот его английский уже безупречен. Легкий, приятный кембриджский говорок. Никакого американского рыканья и местного пришепетывания. Каждое слово пропето с волнующей точностью. Мы сели, ожидая, что будет дальше. Большой босс – нет. Сопровождающие тихо стояли в стороне. Им садиться не предлагали. Свои правила.

– Господа! От имени республики, министерства внутренних дел и от себя лично приношу вам свои искренние извинения. Мои подчиненные превысили свои полномочия и будут наказаны. Мне очень, очень жаль, поверьте! Наша страна всегда славилась своим гостеприимством. Ваш случай – несчастливое стечение обстоятельств. Прошу отнестись снисходительно к нашим ошибкам. Российское консульство уже сделало насчет вас соответствующий запрос. Если вы настаиваете на встрече с консулом, она состоится в течение часа.

Мы ошарашенно молчали. Машка сглатывала кипучую слюну. Пожирала глазами холодную клубнику со сливками. Присыпанную сахарной пудрой. Жена переводила удивленно-испуганный взгляд с большого босса на меня. Я не знал, что сказать. Еще не понимал, в какую сторону оборачивается ситуация. Большой босс сел. Пригладил усы. Улыбнулся. Принял серьезный и трагический вид.

– Страна потрясена зверским убийством Мохаммеда Кур-бана. Это очень уважаемый человек, известный предприниматель и политик. Депутат Национального собрания. Вы же знаете, пять лет назад в стране была предпринята попытка государственного переворота. Власть хотели захватить экстремисты. Мы дали им решительный отпор. Республика идет по пути демократических преобразований. Мы развиваем туристический бизнес, возводим отели. Мсье Курбану принадлежала крупнейшая в стране строительная корпорация «Мелиа». В Хаммарате он построил пятизвездочные туристические комплексы: «Мелиа эль Моуриди», «Мелиа Марко Поло», «Ясмин-Бич», «Лез Оранж-Бич резот». Ему удалось привлечь в свой бизнес средства американских, английских и французских инвесторов. Даже ваши русские компании вкладывают сюда свои деньги. Но есть силы, которые желают этому воспрепятствовать. Прежде всего исламские фундаменталисты. Вам ведь не нужно объяснять, в чем дело, верно?

Я кивнул.

– Еще раз прошу минъя извинит, дорогие товарьящи. Мне очень жал, – произнес он с акцентом.

– Простите? – Мои глаза, я почувствовал, по-детски округлились.

– Я учился в Москве, – улыбнулся большой босс. – Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Правда, очень давно.

Ах вот оно что! Теперь ясно, почему он изъясняется как партработник или диктор телевидения. В Дружбе народов готовили коммунистические кадры для развивающихся стран. От президентов до партизан. И кембриджский прононс понятен. Редко где в мире так хорошо преподают классический английский. Небось и партбилет имеется.

– Мы за мирь во всьем мирье, – сказал он. – Но с теми, кто хочет дестабилизировать обстановку в стране, будем бороться беспощадно. Президент лично отдал указ как можно скорее расследовать это убийство. Кроме того, не так давно парламент принял национальную программу по борьбе с преступностью и коррупцией. Ваш арест – случайность, но моих людей тоже можно понять. Речь идет о международном престиже нашей страны. Согласитесь, кто поедет отдыхать туда, где совершаются политические убийства?