Текст книги "Последний пророк"

Автор книги: Александр Каменецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

…Американский авианосец «Джордж Вашингтон», на борту которого имеются ракеты с ядерными боеголовками, покинул базу ВМФ США на Корсике и взял курс к берегам Северной Африки.

…Российский глава государства провел срочную телефонную беседу с президентом Соединенных Штатов. В частности, речь шла о недопущении перерастания вооруженных столкновений в Северной Африке в крупномасштабную войну с участием иностранных государств. Президент России подчеркнул, что борьба с международным терроризмом должна вестись в рамках законности, и прямое вмешательство во внутренние дела суверенной страны он считает недопустимым. «Мы очень хорошо знаем, какую опасность представляет исламский терроризм для всего мира, – сказал президент, – и категорически осуждаем действия боевиков. Тем не менее мы считаем, что вопрос о применении силы должен обсуждаться в рамках ООН, и ни одно отдельно взятое государство не имеет права единолично решать вопрос о вооруженном вмешательстве».

…На подступах к курортному городу Хаммарат идут затяжные оборонительные бои. Правительственные войска несут тяжелые потери, противник превосходит их в живой силе и технике. Две с половиной тысячи иностранных туристов оказались в ловушке и ожидают помощи с моря. Авианосец «Джордж Вашингтон» вошел в территориальные воды страны. По словам капитана корабля, вице-адмирала Вильяма Хэйдбэка, судно выполняет гуманитарную миссию: спасение иностранных туристов, застигнутых врасплох гражданской войной. Помощь будет осуществляться всеми доступными средствами, с участием специальных катеров и военных вертолетов. Также капитан заявил, что имеет приказ открывать ответный огонь в случае, если авианосец подвергнется нападению в любой из возможных форм.

…Правительство низложено. Отряды боевиков заняли президентский дворец. Члены кабинета министров арестованы. Судьба президента и его семьи на сегодняшний день неизвестна. Сформирован временный кабинет во главе с Юсуфом Курбаном, лидером партии «Исламский порядок». Новый руководитель страны призывает воюющие стороны сложить оружие и обещает амнистию всем, кто сражался на стороне низложенного правительства. Тем не менее ожесточенная борьба продолжается. Генерал Абделькадер Дустум проинформировал СМИ, что формирует армию для подавления мятежа. Само собой разумеется, что Соединенные Штаты готовы всецело поддерживать Дустума, который также пользуется заслуженным авторитетом в армии. Проведший семь лет в Афганистане, оккупированном Советами, генерал-муджахид имеет немалый боевой опыт и был в свое время личным другом «пешаварского льва» Гульбетдина Хекматияра.

* * *

… Руководство расположенной в Сан-Диего охранной фирмы «Форенсиктек» объявило о том, что ее сотрудники сумели взломать защиту военных и государственных сетей США и получить доступ к секретной информации. В течение последних трех месяцев сотрудники этой фирмы с помощью широкодоступного программного обеспечения через Интернет могли читать электронные письма, получать данные о персонале и финансовую документацию ряда госучреждений США, работающих с засекреченной информацией. Президент «Форенсик-тек» Врет О'Киф пояснил, что сделал это заявление, поскольку руководство компании сочло необходимым предупредить заинтересованные организации о недостатках в защите их компьютерных сетей. По его словам, сотрудники «Форенсик-тек» были «поражены и почти напуганы» тем, насколько доступными оказались компьютеры американских военных. Сотрудники охранной фирмы, занимающейся еще и частными расследованиями, проникли в сеть американской военной базы Форт-Худ в Техасе, занимаясь делом одного из своих клиентов. Оттуда им открылся доступ в сети других военных баз и гражданских организаций, в частности, НАСА и министерства транспорта и энергетики. По словам О'Кифа, его сотрудникам удалось взломать систему без особого труда путем простейшего подбора паролей. Хотя добраться до секретной информации им все-таки не удалось, сотрудники фирмы тем не менее получили доступ к электронным письмам высокопоставленных военных чинов, номерам социального страхования и кредитных карт военнослужащих. Кроме того, они получили информацию, касающуюся радиошифровок, систем лазерного наведения и секретной курьерской службы. О'Киф не исключает, что низкий уровень защиты локальных компьютеров может вызвать серьезные трудности в работе более секретных сетей.

…Неуловимый руководитель Всемирного исламского фронта Хаджи Абу Абдалла, скрывающийся в тайном убежище в горах Гиндукуша, обратился с фетвой (посланием) ко всему исламскому миру. «Этот сенсационный документ, – считает эксперт ЦРУ Вильям Гроуб, – способен либо внести серьезнейший раскол в стан наших врагов, либо объединить их на таком уровне, которого не удавалось достичь еще ни разу за всю историю исламской религии». Не секрет, что страшнейшее пугало для Соединенных Штатов, миллиардер-оппортунист, создатель самой крупной, разветвленной и непобедимой международной экстремистской организации, весьма популярен в исламских кругах не только как последовательный враг Америки, но и как духовная особа, своеобразный «воинствующий пророк», образ которого отчетливо перекликается с образом самого создателя ислама Магомета. На этот раз Хаджи Абу Абдалла предпринял весьма рискованный шаг, который тем не менее не раз удавался его предшественникам. Таинственный бородатый старец, фотогеничный, как кинозвезда, объявил себя Хазратом Махди – сокрытым имамом суннитов, которого фетва представляет в роли Мунтазара, воина Аллаха, объявляющего тотальный джихад всему миру неверных. «От имени Аллаха, Всемилостивого и Всемогущего, я обращаюсь к сердцу каждого мусульманина, переполненному болью и надеждой. Я, Мунтазар, говорю: оставь свой мирный труд, оставь семью и детей, возьми меч и начертай на нем Имя Благословенного, чей Лик – Роза, Тело – Книга, а Дух – Сверкающее Пламя!» – так начинается это запутанное послание, переполненное специфической терминологией суфийских мистиков и велеречивыми поэтическими оборотами классической восточной поэзии. Из него следует, что Аллах, не в силах более терпеть надругательств над правоверными, велел Абу Абдалле уединиться в горах и предаваться неутолимой скорби. «Лицо мое день и ночь обливалось слезами, и слезы эти были так горячи, что выжгли рубцы на моей коже. По этим знакам узнаете вы Хазрата Махди, отмеченного печатью Аллаха». Так описывает Террорист Номер Один свои страдания. Очистившись, повествует далее фетва, Абу Абдалла вознес самую искреннюю из молитв, и душа его была принята на небесах, где восседала в роскошных хоромах и предавалась философским беседам с Магометом, его братом Али и одиннадцатью суннитскими имамами. Следом за тем некий голос поведал ему о его высоком предназначении и дал соответствующие инструкции: «Скажи мусульманам, что жизни их отныне принадлежат одному лишь Всемогущему; нет у них имущества, жен и детей, нет собственных мыслей и планов; лишь Моя Сила и Моя Воля будут отныне наполнять их сердца праведным гневом. И еще скажи: кто не пойдет за Хазратом Махди на битву с неверными, от того отрекаюсь Я и душу его ввергаю в адское пламя. И кто опустит меч, покуда жив на земле хотя бы один неверный, – будет гореть в огне его душа. И если кто осквернит себя страхом или жалостью, узнает месть Мою. Так скажи мусульманам».

Новоявленный пророк, за голову которого объявлено вознаграждение в размере одного миллиарда долларов, открывает список разыскиваемых ФБР особо опасных международных преступников. Ему вменяется в вину следующее:

– участие в подготовке и осуществлении теракта 29 декабря 1992 года в йеменской гостинице, где остановились американские солдаты, следовавшие в Сомали с гуманитарной миссией;

– участие в подготовке и осуществлении теракта 3–4 октября 1993 года в Могадишо против американцев, находившихся там с миротворческой миссией;

– участие в подготовке и осуществлении теракта 13 ноября 1995 года в центре связи Национальной гвардии в Эр-Рияде;

– участие в подготовке и осуществлении теракта 25 июня 1996 года на военно-воздушной базе Аль-Хобар в Дхаране (Саудовская Аравия);

– участие в подготовке и осуществлении попытки покушения на президента Египта Хосни Мубарака 26 июня 1995 года во время его официального визита в Аддис-Абебу;

– участие в подготовке и осуществлении терактов в американских посольствах в Кении и Танзании 7 августа 1998 года;

– участие в подготовке и осуществлении самой крупной в истории террористической атаки на башни-близнецы Центра международной торговли в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года.

Кроме того, Хаджи Абу Абдалла обвиняется в финансировании исламских боевиков во всем мире, от Чечни и Боснии до Судана и Палестины.

«Переход Абу Абдаллы в новый статус может быть чреват самыми серьезными последствиями для всего мира, – убежден Ролан Жаккар, президент Наблюдательного комитета по проблемам терроризма и Центра исследований современных факторов угрозы. – Не секрет, что Террорист Номер Один пользуется колоссальной популярностью в арабских странах, особенно среди беднейших слоев населения, выходцы из которых наиболее охотно пополняют ряды боевиков. Его имя окружено легендами, его жизнь и борьба – это современная версия истории Давида и Голиафа. Если религиозные иерархи признают Абу Абдаллу сокрытым имамом, его положение в мусульманском мире станет абсолютно легитимным, и руководители исламских государств обязаны будут подчиниться его приказам. Тем не менее я предполагаю, что мнение улемов не станет единогласным, поскольку далеко не все религиозные и политические лидеры одобряют действия этого взрывоопасного человека. Скорее всего амбициозные попытки Террориста Номер Один объединить под своими знаменами суннитов и шиитов потерпят поражение. Ряд духовных авторитетов, особенно из шиитской среды, назовет Абу Абдаллу самозванцем, и это клеймо может навсегда подорвать его карьеру, которая сейчас находится в зените. Но единственное, в чем я уверен: Хаджи Абу Абдалла не станет ждать, пока улемы вынесут свой вердикт; он способен начать открытый джихад со дня на день».

…Руководитель сатанистской секты «Дети утренней зари» (Висконсин, США) Клаус Хаммер заявил, что ему и его братьям выпала великая честь быть свидетелями прихода Антихриста и долгожданного воцарения Зверя. Отныне, сказал Хаммер, все поклонники и слуги Темной Стороны обязаны молиться и приносить жертвы Святому Имаму Востока, а также по возможности присоединяться к его Великому Воинству. Над входом в свою вис-консинскую резиденцию лидер американских сатанистов вывесил огромный портрет Хаджи Абу Абдаллы и провел перед ним ритуальную церемонию, в ходе которой был сожжен национальный флаг. Хаммер задержан полицией; его ждет тюремное заключение сроком до трех месяцев или солидный денежный штраф.

3

…Стоп, стоп. Надо остановиться – слишком забежал вперед, растерял некоторые важные подробности. Во-первых, хочется написать роман быстрее. Я не из тех людей, кто умеет делать дело медленно, я привык быстро. Времени в тюрьме навалом, а вот видите – все равно тороплюсь. Ну и во-вторых, пытаюсь использовать какие-то приемы, чтобы читать было интересно. Каждая глава заканчивается или подборкой новостей, или цитатами из моего интервью Си-эн-эн. Американцы приехали буквально на следующий день после того, как я оказался в Лефортове, опередили наших. Забавные такие. Натащили в мою камеру своей машинерии – осветительные треноги, кабели, разъемы. Корреспондентка… как же ее… а, вспомнил: мисс Вирджиния Ли, восточная такая, молоденькая, очень серьезная. Длинный список вопросов принесла и еще всякой еды – меня же в русской тюрьме плохо кормят, разумеется. Писали интервью часа три, я весь упарился, ведь этот свет телевизионный, он очень жаркий, а помещение крошечное. Настоящая сауна. Ли, потная, дышит тяжело, ей каждые десять минут протирают и пудрят лицо, чтобы не блестело. Я тоже сижу мокрый, а она смеется: «Разве вы не привыкли к жаре в пустыне?» Смейся, думаю, смейся… Кстати, это она, Ли, и надоумила меня сесть за книгу. А уже потом я через Илью Артемьева с НТВ связался с издательством «АСТ». Кстати, Артемьев хорошо и много помогал мне – и с письмами, и со всем остальным. Спасибо тебе, Илюха!

Так вот, пытаюсь сделать интереснее, а забежал вперед. Сейчас быстро объяснюсь, в двух словах, а потом расскажу все подробно. События, в которые я совсем не по своей воле ввязался, происходили с июля по сентябрь 2002 года, поэтому последние мрачные известия (сегодня 10 декабря) – взрыв дискотеки на Бали, захват заложников в Москве, теракт в кенийском отеле «Парадиз», Нобелевская премия мира для Джимми Картера, создавшего в Афганистане «исламский легион», – в мои списки новостей не вошли. И много чего не вошло, я же не информационное агентство. Еще один важный момент – как мы все общались. Ну, английский я знаю очень неплохо по роду службы, немецкий учил в школе, кое-что засело в голове. Таня, золотая медалистка и краснодип-ломница, языком Шекспира тоже владеет (правда, разницу между I have, I had и I have been я так и не сумел ей внятно растолковать, Танька просто помнит много английских слов, и это ее выручало). Ясно, фразы мы строили не так чисто, как я по-русски пишу. Но вопрос, будем считать, снят. Теперь к делу.

Когда прибежали на виллу, обнаружили новость – охрану. Шестеро серьезных, суровых штурмовиков в черном, вооруженные, сидели на веранде. Их командир, очень вежливый, представился, отрапортовал:

– Вы не должны ничего бояться. Никаких оснований для паники. Правительство гарантирует безопасность всех иностранных граждан.

Загорелый, тщательно выбритый, подтянутый человек в погонах. Ему хотелось верить. В тот момент мы еще ничего не знали, понятия не имели, что случится, но эти три короткие фразы очень насторожили меня. Испугали. Молчаливые, переглядываясь, мы вошли в дом. Вечер и ночь, я уже сказал, прошли за компьютером. Наутро, часов в шесть, этот тип настойчиво постучался в дверь:

– Собирайтесь немедленно. Берите с собой только самое необходимое. Легкие вещи. В бухте стоит американский корабль. Катера будут забирать людей с берега. У вас есть максимум пятнадцать минут. Быстрее!

…Некоторые вещи трудно забыть. Живые картины стоят перед глазами, движутся в объеме и в красках. Наполнены звуками и ощущениями. Толпа, тысячи, может быть, полторы, я могу ошибаться. Вроде футбольного матча, болельщики на трибуне. Потому что там к набережной спускается очень широкая лестница, похожая на трибуну. Люди стояли так плотно, что даже приближаться к ним было опасно. Они были, я думаю, готовы на все. С вещами, с рюкзаками, чемоданами, сумками, взрослые и дети. Некоторые кричали, очень громко, размахивали руками. Набережная, променад, на высоте метров десяти над пляжем. В песок обрывается бетонная стена, забранная прочными перилами. От нее в море уходят несколько длинных пирсов для прогулочных катеров. У проходов к пирсам толпились черные с оружием. Они хотели нормальной погрузки, нормальной эвакуации. Но когда от сине-серого силуэта на горизонте отделилось несколько движущихся пятен, толпа взревела. По ней пробежала судорога, и те, кто был у самых перил променада, посыпались на пляж. Они прыгали еще добровольно, сами, собирались быть первыми и счастливыми. Прекрасно помню, как прыгнул один пожилой, толстый и лысый, в белых шортах и панаме. В руке – металлический блестящий чемодан на колесах. Так и прыгнул – с чемоданом. Приподнялся с песка, вскрикнул и снова упал, держась за ногу. Но ему повезло, он догадался отползти в сторону, под стену. Еще человек десять встать не смогли, лежали, звали на помощь. Там слишком высоко, хоть и песок. Остальные, хромая и пошатываясь, бежали к воде. Шансов у них не было, они не могли взобраться на пирс по скользким стальным опорам. Когда катера уже были отчетливо видны, толпа взорвалась. Как будто внутри ее что-то лопнуло и брызнуло в разные стороны. Кричали все, и здоровые, и раненые. Можно было различить голоса умирающих, тех, которых затоптали. Перед смертью, оказалось, человек кричит по-особенному, не так, как во всех других случаях, когда гибель ему не грозит. Не знаю, сколько задавили и затоптали сразу, когда толпа ринулась вперед. Но следом стали давить передних, прижимая их к железным трубам ограждения. Казалось бы, ограда символическая, декоративная, но сразу она не сломалась. Потом поддалась в нескольких местах, и люди посыпались вниз лавиной. Вставал примерно каждый четвертый, а некоторые, упав, даже не поднимали головы. Я не мог поверить, что это европейцы, цивилизованные люди. Хуже всего стало тогда, когда катера причалили. Маленькие суденышки, американцы хотели, наверное, обслужить сразу несколько прибрежных городков, они ведь совсем рядом, бок о бок стоят у моря. К пяти пирсам пристало всего три катера. Человек пятьдесят мог каждый взять на борт, вряд ли больше. И еще три прогулочных судна, не знаю, куда подевались остальные. Черных смяли мгновенно, растворила в себе орда. Ринулась на пирсы, половина людей валилась на песок и в воду. Как муравьи, как какие-то мясные куклы безвольные, падали и падали. Кишели на песке, шевелились, кричали, корчились. Катера были облеплены с верхом, каждый сантиметр был занят, но никто не думал останавливаться. Невозможно было остановиться, все двигались по инерции вперед. Один катер наконец отплыл, те, кто стоял с краю, упали в воду. Слышно было, что-то орали в громкоговорители, в мегафоны, но никто не обращал внимания. Над берегом кружили вертолеты, не знаю зачем. Может, снимали все это на видео. Никогда не видел такого количества озверелых лиц, безо всякого сходства с человеческими. Есть что показывать в «Новостях».

– Unmoglich, – только и сказал Гюнтер. Мы прекрасно его поняли.

Остальное наблюдали уже из окна виллы. Эвакуация длилась часа три. Забрали примерно половину, в основном здоровых. Тех, кто добрался. Остальные ждали до глубокой ночи, жгли на пляже костры. Я расслышал, в мегафон объявили, что эвакуация будет продолжена завтра. Будут подтянуты свежие силы, новые резервы. «Господа, не толпитесь, пожалуйста, – увещевал, порыкивая, бодрый и встревоженный голос. – Возвращайтесь в свои гостиничные номера, вы в полной безопасности! Правительство Соединенных Штатов позаботится о вас…»

Комната с видом на море. Отлично помню эту комнату. Большое окно, забранное полосатыми легкими портьерами, на мраморном сером подоконнике – горшок с кривым толстым кактусом. Кактус выпускает из себя мелкие розовые цветки, собранные в веночки на концах сосисок-побегов. Кожаный диван, неправдоподобно мягкий, пахнущий чем-то из прошлого века, пара кресел к нему, в которых неудобно, из-за мягкости, сидеть. Кремовый ковер на полу имитирует чью-то косматую шкуру, какого-то дикого зверя доисторических размеров. Может, гигантского верблюда-альбиноса. На стене, напротив дивана, – эскиз Сезанна, смутно обозначенный профиль женщины. Жан-Эдерн, смеясь, рассказывал, что Джордж Себастиан купил Сезанна у частного коллекционера в Швейцарии, а сам коллекционер приобрел эскиз у наследников художника. Потом выяснилось, что эта неизвестная работа, раритет, не обозначенный в каталогах, – изящная подделка. Миллиардер, у которого было неплохо с чувством юмора и со вкусом, объявил в газетах, что прославит на весь мир гениального подражателя. Подражатель не откликнулся. Жан-Эдерну очень нравилась эта история. Где же он, сволочь?

Мы, четверо, в том числе маленький ребенок и немецкий журналист, сидим в этой комнате, на диване и в креслах, ожидая, что с нами будет. Может быть все, что угодно.

– Ну и что нам теперь делать? – Таня не может усидеть на месте, расхаживает взад-вперед по комнате. Широкими, мужскими шагами, пятки стучат о пол. Взъерошенная, бледная, темные круги под глазами. Мы, наверное, со стороны напоминали компанию наркоманов. Машет сигаретой, сыплет искрами и пеплом.

– Надо выбираться отсюда, – не слишком уверенно отвечает Гюнтер. – Надо выбираться отсюда к чертовой матери. Фердаммте мазерфакерс убьют нас и насадят головы на кол. Эти люди зинд феррюкт.

Примерно так он выражался. Я пытаюсь сохранять спокойствие:

– Сюда им будет трудно добраться. Три-четыре дня, и все уляжется. Мы сами все равно не выберемся с виллы.

– Где ваш проклятый Жан-Эдерн? – кричит Таня. – Он нас просто кинул, сбежал, как помойная крыса. Я ему не верила с самого начала. Какого рожна я сюда приехала, зачем я тебя послушалась, какого рожна, Господи?! Ты во всем виноват, ты!

– Прекрати истерику немедленно! Нужно подождать, пока придет авианосец, – раздраженно настаиваю я. – Авианосец придет обязательно. Они же обещали забрать всех туристов с побережья. Не надо дергаться, с нами же ребенок, в конце концов!

– Ну где, где авианосец? – Таня подбегает к окну в сотый раз и тычет пальцем в бескрайнее и спокойное, как на картине, Средиземное море. – Всем на нас наплевать!

– Здесь нельзя оставаться, – гнет свое Гюнтер, трагически запуская пальцы в лохматую гриву. – Пока мы здесь сидим, мазерфакерс все ближе и ближе! Может, они через час будут здесь. Подумайте о девочке!

Ужасно, конечно, но о девочке мы совсем забыли. Машка тенью ходила где-то рядом, исчезала, появлялась, но никто не обращал на нее никакого внимания. Она вроде все понимала очень хорошо. Испуганный, заплаканный, молчаливый детеныш. Мы даже не знали, ела она или нет. Сами ничего не ели или какую-то мелочь, сейчас не вспомнить. И вдруг Машка подает голос:

– Смотрите, смотрите!

– Что? Где! – Мы, толкая друг друга, метнулись к окну. Наша охрана доблестная, все шестеро громил, гуськом скрывается в апельсиновой роще. Быстренько так, скорым походным шагом. Хоть бы одна тварь оглянулась приличия ради! Секунда – и нет их. Таня садится на пол и заходится отчаянным плачем. Над ней склоняется Гюнтер, неуклюжий, гладит по волосам, шепчет:

– Ду майне гюте…

Добрый Гюнтер. Таня плачет, прижавшись к его неширокой груди. Дочь беспомощно хлопает глазенками.

– Они нас не убьют, – твердо говорю я. – Они же не идиоты. За что им нас убивать? Все обойдется, я уверен. Иностранцам дадут возможность уехать.

– Ты всегда во всем уверен, – взвизгивает Таня, захлебываясь слезами. – Как я ненавижу в тебе эту уверенность! Зачем ты затащил нас в эту чертову дыру, зачем?! Неужели нельзя было найти какое-нибудь другое место? Нет, ты всегда поступаешь так, как тебе хочется, никого не слушаешь…

– Перестань, не надо, – твержу я. – Ведь еще ничего не случилось. Ничего страшного.

– Ты никогда ни о ком не думаешь! – кричит жена. – Думаешь только о себе. Я тебя ненавижу!

– Нужно спрятать Машку в подвале, – приходит мне вдруг нелепая мысль. – Они… мало ли что с нами может случиться, но ребенка они там не найдут.

– Просто подожгут дом, – жена сквозь слезы, со злостью.

– Я не пойду в подвал! – прорезается Машкин испуганный голосок. – Я останусь здесь.

Сидим, молчим. Может, мы еще о чем-то говорили, звучали какие-то мелкие, незначительные фразы, я не помню. Нужно было готовиться умирать. Все это сознавали, даже, наверное, Машка. Трудно сказать, сколько утекло времени, прежде чем Гюнтер встал, разминая сигарету, прошелся по комнате и вдруг заговорил. Он не обидится, если я переведу его монолог на нормальный русский:

– Мне тяжело об этом говорить, друзья… Вы стали мне теперь очень близкими людьми… Но я должен сказать. Мой дед воевал на Восточном фронте. Он служил в вермахте, не в СС, у него была в Ляйпциге кондитерская лавка, и его забрали на войну. Он получил Железный крест за мужество. Мой дед был честный и храбрый человек. Он не убивал женщин и детей, он воевал только с русскими солдатами. Наверное, он убил много русских солдат, раз ему дали Железный крест. Дед считал, что исполняет свой долг. Тогда все так считали, что они исполняют свой долг. А под Сталинградом он попал в плен. Его отвезли очень далеко на юг… я забыл, как называется эта страна… где живут казаки…

– Казахстан, – сказал я.

– Да-да, Казакстан. Там строили большую железную дорогу, и зимой там очень холодно. В Ляйпциге никогда не бывает так холодно. Однажды мой дед лег на снег и начал умирать. У него не осталось сил больше работать, он хотел умереть. Тогда его просто оттащили в сторону, чтобы не мешал другим, и оставили в снегу. Наступил вечер, все ушли, только мой дед остался. Он уже был почти мертвый. Но вдруг он почувствовал, что кто-то лижет ему лицо. Это была собака, которая лизала ему лицо. Собака русского конвоира, который шел вечером посмотреть за порядком. Русский конвоир мог пристрелить моего деда, имел право его пристрелить. Но вместо этого взвалил его на плечи и понес в госпиталь. Говорят, это не был добрый конвоир, это был очень злой конвоир, все его боялись. А он спас жизнь немецкому пленному…

Гюнтер замолчал, я увидел: глаза его влажно блестят. Не-потушенная сигарета тлела у самых пальцев. Столбик пепла, изгибаясь, дрожал в воздухе.

– Папа, а почему наши с немцами воевали? – вдруг спросила Машка.

– Не знаю, – ответил я. – Людям нравится воевать.

– А почему люди такие злые? Разве добрые не могут сделать так, чтобы больше никогда не воевать?

– Добрых на войне убивают в первую очередь, – вздохнул я.

– Ребята, хотите, я вам кофе сделаю? – вдруг беспомощно сказала Таня, всхлипнув. – И девочке поесть надо.

– Прости меня, – ответил я. – Прости меня, если можешь. Я всегда вас так любил обеих, тебя и Ежа. Простите вы меня…

И в этот момент ударили выстрелы – совсем близко. Автоматные очереди, беспорядочная пальба, крики. Вот и все, подумал я, вот теперь все…

Грохнула внизу входная дверь, застучали частым перебором шаги на лестнице.

Тяжелый бег по коридору, сопение, неразборчивые ругательства по-французски – Жан-Эдерн на пороге. Багрово-красный, в пыли, в расстегнутой рубахе баттон-даун, со спортивной сумкой на плече. Явился.

– Какого черта вы еще здесь?!!

– А что мы должны делать? – ору в ответ. – Что делать, если вы нас бросили?!

– Идиоты! Яхта, яхта!!

Проклятие, мы же действительно забыли про яхту! Про яхту, которая спокойно стоит в бухте, в заливе, по ту сторону нашего мыса. Которой мы любовались. Небольшая, изящная, белоснежная. С золотой надписью по боку «Sea Star». «Морская звезда». Наша вилла тоже называется «Морская звезда». Кажется, я забыл об этом сказать раньше.

– Быстрее! – ревет, надсаживаясь, Жан-Эдерн. Рвет «молнию», расстегивает свою сумку, достает два маленьких складных автомата. Я не приглядывался, но думаю, это были чешские «скорпио». Такие же, как у штурмовиков, которые сбежали. – Мужчины берут оружие. Gredines гнались за мной по пятам. Надо задержать их, пока яхта будет готова. Да не спите же!

Спотыкаясь, совершенно забыв про вещи, мы скатились вниз. Крики звучали где-то совсем рядом, в сотне шагов, среди апельсиновых деревьев. Неужели, черт побери, мне сейчас придется стрелять?

– Нужно залить горючее в баки, – на ходу объяснял Жан-Эдерн, пока мы забирались на борт, – и подготовить двигатель. Это займет минут десять. Женщина с девочкой – в трюм, немедленно. Вы и Гюнтер лежите здесь, на корме. Оружие заряжено?

Мы кивнули. Хотя лично я абсолютно не был в этом уверен.

– Они не должны подойти ближе вон тех камней, – коротко объяснил Жан-Эдерн. – Иначе смогут бросить гранату. У них есть ручные, гранатомета нет. Патроны экономить, бить прицельно. Головы не поднимать. Выполняйте!

– Я… не могу стрелять в людей, – неожиданно, заикаясь, проговорил побледневший Гюнтер и положил автомат на доски палубы, почти выронил. – Я… мирный человек, я не могу… Verzeihung…

Рыжие от природы люди так странно бледнеют, у них сразу все веснушки загораются огнем.

– Осел! – выругался Жан-Эдерн. – Вы не мужчина. Идите, помогите мне!

Я залег, приготовился. До последнего момента не верил, что действительно случится бой. Это напоминало маскарад, кино какое-то. Где-то за спиной Жан-Эдерн возился с двигателем, материл Гюнтера. Доносился Машкин плач. Они появились из-за деревьев, человек десять, в тюрбанах, в национальных длинных жилетках, в шароварах и армейских ботах с высокими голенищами. Бородатые, с автоматами. Такими показывали по ти-ви афганских муджахидов. Телемуджахиды радовались, что русские уходят из Афганистана. Плясали и палили в воздух. Резали, наверное, баранов и варили плов. Эти мысли внезапно меня взбесили, и я непроизвольно нажал на спуск. Даже не размышляя, давнул пальцем. Совсем не собирался стрелять. Думал, нужно подготовиться, собраться с духом. Ничего не произошло, абсолютно ничего. Я растерялся – ожидал выстрелов, крови. Затем вдруг осенило: ну конечно, предохранитель! Нашарил в панике какую-то задвижку, щелкнул, и автомат задергался в руке, запрыгал. Я уронил его от неожиданности, от испуга – как еще себе в ногу не попал! Люди в тюрбанах приближались, но не стреляли. Не ожидали, что мы будем сопротивляться. Я собрался с духом, прицелился, замер, выстрелил короткой очередью, охнул: приклад больно ударил в плечо. Остро запахло гарью и нагретым металлом. Посыпались, заскакали дымящиеся гильзы. Я вдруг вспомнил, что при стрельбе обязательно должны быть гильзы. В кино их обычно не показывают. Гильз оказалось на удивление много. Одна из них, горячая, чиркнула меня по лицу. Пули прошли над головами муджахидов, никого не задели. Но они испугались, попадали, залегли. Почему-то подумалось, что они такие же бездарные вояки, как и я. У нас в таких случаях говорили раньше: обманутые пропагандой. Вид у бойцов был действительно невоенный, ободранный. И лежали не прячась, как на ладони, стыд-позор. Я выстрелил снова. Поверху – не хотел никого убивать, только припугнуть, чтоб не рыпались. И вдруг один из них, в самом центре… У него как будто взорвалась голова. Тюрбан сразу снесло, и под ним оказался какой-то красный обглоданный кочан. Издалека подробностей было не разглядеть. Ему вышибло, наверное, мозги, этому несчастному человеку. Те, что рядом, заголосили, заойкали и открыли беспорядочную пальбу по нас. Я не глядя давил на спуск, закрыл глаза от ужаса. Потом обнаружилось, что по лицу течет кровь, меня слегка оцарапало пулей. Только слегка, вполсилы. Выражение «на волосок от смерти», оказывается, имеет очень глубокий смысл.

– Все позади, – убежденно произнес Жан-Эдерн. – Можете мне поверить, все уже позади.

Море: прозрачное чуть не до самого дна, золотисто-зеленое, с такими нежными волнами, словно кто-то осторожно дул на поверхность налитого в блюдечко чая. Небо: акварельная лучистая дымка, ласково нагретая негорячим высоким солнцем. Ветер: прохладное подсоленное дыхание. Далекий берег: острая, причудливая кромка укутанных в зелень скал. Чайки: две или три кружат, распластав крылья. Парус: слепящая белизна. Доски палубы: горячие, пахнут сосновой смолой. Мы: лежим на палубе без сил, не веря, что избежали гибели.