Текст книги "Последний пророк"

Автор книги: Александр Каменецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

– Саботируешь, русский?! – заорал сразу, надсаживаясь. – Еду свою еще не отработал! Тебя, свинью, из зиндана выкупили, ты ноги нам целовать должен! Дайте ему тряпку, пусть весь день вылизывает коридор. И есть до завтра не получишь. Все, пошел отсюда!

– Я ничего делать не буду. – Голос у меня сел, звучало хрипло и неубедительно. – Я ни-че-го делать не буду. Зебе фик.

(Однажды Жан-Эдерн, увлекшись бесконечным треном, научил меня нескольким жестким арабским ругательствам. За точность произношения ручаться не берусь, но «зебе фик», или «зебе фи фамик», как пишется – понятия не имею, означает «хуй тебе в рот». Ну, знатоки поправят, если что.)

– Что-оо?!! – Рашид взвился, даже подпрыгнул на месте. – Что ты сказал?!

– Я не собираюсь с вами разговаривать. Только с Марком. Отведите меня к Марку.

Рашид закашлялся от бешенства, заклокотал. Не нашелся что ответить. Охранники сами догадались, как поступить. Один из них, тот, что стоял слева, дернул вверх ремень висевшего на плече автомата, и удар полированного приклада пришелся мне точно в пах. Заорав, согнулся пополам от боли. Тогда другой, взяв меня за волосы, с силой ударил коленом в лицо и швырнул на пол. Во рту стало горячо и солоно. Выплюнул твердый осколок – зуб.

(Мне тюремный, лефортовский врач этот зуб починил – по доброй воле. Поставил кусок металлокерамики, с первого раза и не заметишь отличия. Звать доктора Семен Наумович Берковский. Семен Наумович, ей-богу, огромное вам спасибо!)

– Будешь работать? – раздался сверху голос Рашида. – Будешь, я спрашиваю, работать, свинья?

С трудом оторвав голову от бетона, пробормотал:

– Нет.

И потерял сознание.

Очнулся в своей комнате, с перебинтованной головой. И она сильно кружилась, голова. Еще тошнило. Хрупкого мы сложения, компьютерные человечки. Очень уязвим наш драгоценный мозг. Простой удар коленом – и, пожалуйста, сотрясение. Другой бы шишкой отделался… Бесшумно вошел мужчина с чемоданчиком. Ни слова не говоря, сел рядом на койку, закатил мне рукав, сделал укол. Я даже не заметил, как он ушел. В сон провалился.

Еще два или три дня прошло, не помню. Пришел в чувство, голова больше не кружилась, только ныла противно. Не появлялись ни Рашид проклятый, ни автоматчики. Оставили в покое на время. Пока очухаюсь. Но затем явились. Внезапно, перед обедом. Рашид так на меня смотрел, что лучше бы этого взгляда не видеть. Плохо, плохо смотрел. Наверное, на расстрел, отстраненно подумал я. После уколов все сделалось как-то по фигу. Сели в лифт, поехали наверх. Вошли в ту самую комнату, где я беседовал с Марком. Значит, не убьют, мелькнула мысль. Еще немного помучают. Кроме Марка, в комнате было еще двое. Пит – перепуганный до смерти, бледный. Темнокожие люди тоже бледнеют, оказывается. На него было страшно глянуть. И еще один – рослый, безобразно тощий и косоглазый мужик неопределенного возраста с сальными нечесаными патлами до плеч. Бледный и остекленевший какой-то. В чудовищных разноцветных тряпках, с браслетами и побрякушками на шее. Сам Танака, кто же еще, догадался я. Пит говорил, что Танака – джанки. Ему специально доставляют суперчистый лабораторный продукт. Что поделаешь, гений.

Бросили меня в кресло, охранники встали за спиной. Рашид тотчас затараторил скороговоркой по-арабски. С подхалимским таким подсюсюкиванием, с кривенькой улыбочкой. Люди везде одни и те же, везде одинаковые. Выслушав, Марк поднял взгляд на меня. Отражение свое в его темных очках я нашел жалким.

– Мне доложили, что вы саботируете работу. Что вы намеренно сломали компьютер. Это серьезное обвинение.

– Я ничего не ломал. Просто надо мной издевался вот этот человек, – я кивнул в сторону Рашида. – Проверьте компьютер сами, если хотите.

– Мы проверим, – серьезно сказал Марк. – Его вы знаете? – пальцем указал на Пита.

– Нет, – вздрогнул я. – Просто видел несколько раз, и все.

– А вы? – спросил Пита.

– Нет, нет! – вскрикнул он в ужасе. – Я уже говорил вам. Я все вам рассказал, сэр.

Марк молча вынул несколько скомканных бумажек. Мои записи, алгоритм. Как он мог, бедный глупый ниггер, не уничтожить их?!

– Что это такое? Мы оба промолчали.

– Еще раз повторяю: что это такое? – Марк напрягся. – Кто это написал?

– Я… – пролепетал Пит. Шоколадное его лицо посерело.

– Поклянитесь на Коране, что это ваши бумаги, – сказал Марк и положил на стол толстую книгу.

Итальяшка чертов, думал я с ненавистью, макаронник! Продался этим гадам и еще корчит из себя мусульманина! Туда же, Коран… Дешевка. Так плюнуть ему в рожу захотелось!..

Дрожащий Пит протянул руку, положил ее на книгу, лишь едва касаясь переплета подушечками пальцев. Будто на раскаленную сковородку. Почти неслышно, запинаясь, выговорил: «Клянусь». И тотчас отдернул ладонь.

– Очень жаль, – удовлетворенно констатировал Марк. – Вы сами не оставили себе никаких шансов. Шариат гласит, что клятвопреступник подлежит смерти. Уведите!

Легко, как куклу, автоматчики подхватили довольно высокого и крупного Пита, потащили к выходу. За ним отправился мрачный Рашид.

– Please! Мистер Марк, please! – кричал Пит, вырываясь. – Простите меня, мистер Марк! Простите меня, сэр!

Дверь захлопнулась, крики стихли. Марк протянул мне бумаги:

– Ваше?

– Мое, – признался я.

– Сколько вам потребовалось времени, чтобы переписать алгоритм?

– Два или три дня.

– Что вы думаете об этом, Танака-сан?

– Очень хорошо, – скрипучим ненатуральным голосом ответил японец. – Очень, очень хорошо. Русские ничего не умеют делать руками, но вместо этого они научились работать головой.

– Согласен. – Марк сдержанно усмехнулся. – Поздравляю вас, приятель, вы выдержали испытание. Правда, никто не думал, что вы сами его себе устроите. Не сердитесь на бедного Рашида, он всего лишь исполнял мои приказы. Теперь мы увидели на деле, кто вы и что вы. Однако твердый у вас характер… Еще раз примите мои поздравления…

Он вынул из кармана рубашки крошечный мобильный телефон, долго нажимал кнопки. Протянул мне серебристую коробочку:

– Мы тоже сдерживаем свои обещания.

– Алло! Алло!

Откуда-то издалека, словно с другой планеты, сквозь шум и треск отчетливо раздался Танечкин родной голос:

– Это я! Как ты? Где ты? Что с тобой случилось?

– Со мной все нормально! – прокричал я. – Все нормально! Как вы? Где вы находитесь?

– Что? – Таня не расслышала.

– Где вы на-хо-ди-тесь?!

– Я не знаю… – долетело до меня сквозь гудящий эфир. – В какой-то деревне… Нас забрали в тот же день, что и тебя…

– Вы здоровы? Как Маша?

– Что-что? Не слышно!..

– Как Маша?!!

– Все хорошо, все хорошо!.. Пожалуйста, делай то, что они тебе говорят! Тогда нас отпустят домой…

– Конечно, конечно, родная! Дай Машке трубку!..

– Папа, папулечка! – Трубка счастливо всхлипнула. – Ты живой, папулечка!..

– Живой, Еж! – Я кричал во всю мощь легких. – Держись, Еж, слышишь! Главное, не раскисайте. Все будет хорошо!

– Мы тебя любим, папа!.. Мы тебя очень-очень любим!..

– И я вас люблю! Люблю вас!! Пи-и… пи-и… пи-и… Связь оборвалась.

Я поморгал – глаза были полны слез. Не хотелось при них плакать, но не мог сдержаться. Вдруг почувствовал, какой страшный, огромный груз давит на плечи. Какой я маленький, слабый… Беспомощный перед силой обстоятельств, перед этим зверьем, перед бессмысленной силой судьбы. Еще отчего-то вспомнил, как Томас цитировал древнего арабского поэта: «Судьба – ты мой слепой верблюд…» Зухайр, кажется, поэта звали. Слепой, верблюд в безводной пустыне… Так было тяжело, словно сам Бог положил мне на плечо свою руку.

– Поверьте, с вашими родными все в полном порядке. – Марк откинулся в кресле и закурил. – Они даже получили по флакону витаминов «Centrum». Лучшие американские витамины. Что ни говори, янки тоже кое в чем достигли успехов. Кстати, советую вам задуматься о том, что миллионы детей в Африке и Азии даже не подозревают, что в мире есть такая вещь, как витамины. Они просто умирают от голода.

– Из всех детей на свете меня интересует только моя дочь, – отрезал я.

– Значит, вы должны о ней позаботиться. Ваши способности мы оценили по достоинству. Будете работать вместе с Танака-сан. Да, совсем забыл. – Он небрежно бросил мне синий пластиковый четырехугольник VISA Gold. – Здесь пять тысяч, как и было обещано. Надеюсь, это только начало.

– И что мне с ней делать? – вздохнул я.

– Засунь ее себе в задницу! – хрипло, по-вороньему, захохотал Танака. Затем быстрым, судорожным движением достал из кармана коробочку и бросил в рот две маленькие сиреневые таблетки.

Странный у него был смех какой-то.

Кабинет японца помещался на этом же этаже, дальше по коридору, за углом (у них все рабочие помещения – под землей, а наверху, в самом дворце – только жилые, для избранных). Не клетушка Пита – кабина космолета скорее. Не знаю, откуда он выписал свою офисную мебель, она годилась для декораций к фантастическому фильму. К «Матрице», например. Изогнутые сложно, блестящие металлические поверхности, пластик и стекло. У этого наркомана был изощренный вкус. Почти полстены занимал матово-плоский экран, на который транслировалось изображение аквариума. Нет, вначале я подумал, что это и был настоящий аквариум: полумесяцы скалярий, стайки светящихся неоновых рыбок, алые стрелы меченосцев в пышных зарослях подводных разноцветных трав. Поражала лишь странная, необыкновенная глубина – казалось, за стеклом лежит целый океан, многокилометровая толща воды. Приглядевшись, я понял, что изображение, более достоверное, чем реальность, создано компьютером. Но даже с близкого расстояния рыбы и водоросли выглядели абсолютно настоящими.

– Нравится? – подмигнул Танака.

Со скорченного, как взрывом изуродованного, дырчатого столика он взял серебристый пульт, вызвал на экране меню, задал команду. Обитатели аквариума тотчас сменились. Вместо пестрой рыбной мелочи воду вспенивала громадная туша белой акулы. Здоровенная и мощная, как подводная лодка, грязно-серая тварь вначале сделала несколько плавных кругов, то удаляясь, то едва не касаясь стекла шершавым боком. Был различим каждый сантиметр наждачной, с мельчайшими зазубринами, кожи. Шевелящиеся красноватые жабры ритмично выталкивали воду, демонстрируя свое анатомическое строение. Внезапно акула заметила нас, уставившись злобным круглым глазом. Пригляделась, обеспокоилась, резко метнулась в сторону, закружила, а затем, разинув зубастую пасть, всей тушей обрушилась на тонкое стекло экрана. Я шарахнулся в сторону с криком. Танака захохотал. Пасть была воссоздана любовно, в мельчайших деталях. Кривые длинные зубы торчали в разные стороны двумя или даже тремя рядами. Желтые, в коричневых пятнах, с застрявшими кусочками кровавой плоти.

– Технология «PowerMotion», – сказал Танака, гордо тряхнув немытой, в колтунах, шевелюрой. – Самая последняя версия. С ней в Голливуде работают. Можно динозавра сделать, можно – извержение вулкана, что хочешь. Или вот такие картинки. Смотри.

Он снова щелкнул пультом, и перед нами возник поразительной красоты пейзаж: бескрайние дали, вызолоченные заходящим солнцем, щетинистый древний лес, зеркальная гладь извилистой речки, величественные и сумрачные на горизонте горы. Пейзаж не был статичным, он жил. Горело солнце, медленно текла река, шевелил ветер верхушки далеких деревьев. Обрамлялась картинка деревянным, давно не крашенным, растрескавшимся окном старого деревенского дома. Новая команда, и вот закат сменяется роскошным диким пляжем, как с рекламы «Баунти». Почувствуйте себя Робинзоном,

– Прекраснее всего – гора Фудзи, – мечтательно произнес японец. – Четыре времени года. Цвет дикой вишни, зеленые рисовые поля, ветер, срывающий желтую листву, и снегопад. Я особенно люблю осень, когда в густых тростниковых зарослях можно заметить соломенную шляпу рыбака и звучит музыка гагаку. Кроме Фудзи, много чего еще есть.

Следующие несколько минут я наблюдал, как двое китайцев сосредоточенно и деловито сдирают с живого человека кожу. Несчастный был подвешен вниз головой на толстом суку, а само действие происходило в каком-то парке, на фоне аккуратно подстриженных кустов, беседок и живописных камней. С трудом удалось сдержать рвоту. Тем более что функция программы позволяла увеличивать и показывать в деталях любой фрагмент изображения. Например, ноготь большого пальца правой ноги китайского мученика был длинен, грязен, крив и треснул посредине. При увеличении во весь экран разрешение практически не менялось. От звукового сопровождения я наотрез отказался.

– Один такой фильм на DVD стоит три-четыре тысячи долларов. Природа, конечно, дешевле. Сейчас на островах это самая последняя мода. Но я тебе покажу кое-что покруче. Чтоб ты понял, как живут нормальные люди. Которые с нами работают.

У его рабочего стола я увидел два необычных вертящихся кресла, к которым крепились многочисленные датчики. В верхнюю часть кресел были вмонтированы сложные шлемы или что-то вроде того, а к подлокотникам крепились специальные перчатки.

– Система «Digital Space Vision», – пояснил Танака. – На расстоянии ближайших пяти тысяч миль такого больше нет ни у кого. Правда, к этому креслу и машина нужна особая. Вот такая, как у меня, например.

В нескольких словах он описал свой компьютер, стоявший тут же. Никакого особенного дизайна, обычный серый ящик… нет, вдвое больше обычного. Фирма «Кансай». У нас в Москве продаются поганые китайские будильники «Кансай», дешевле доллара, но оказалось, это компания совсем другая. Японский «Кансай» (Танака с гордостью произносил «Кэнсэй». Перевел: так называли фехтовальщиков-самураев, особо отличившихся в человекоубийстве) работает только на военных и космос. Хай-энд. В качестве заставки на мониторе крупным планом красовался фюрер. Чаплинские усики, слипшаяся прядка падает на крутой лоб-яйцо, испуганно-злые, в обезьяньих морщинках, глаза…

– Смотришь? – ухмыльнулся Танака. И без того косые зенки сузил до невозможных щелок-прорезей. – Смотри-смотри. У меня все его речи есть на диске. Учу язык, но времени не хватает. – Он помолчал, словно вглядываясь куда-то, в невидимое. – Я ведь в прошлой жизни служил в СА… Это мне недавно открылось, всех подробностей еще не знаю. Помню только: ночь… город тихий, замер… обыватели забились под одеяла, дрожат… Улицы безлюдные, ни одной живой души. Даже псы попрятались. Площадь… Блестящие, скользкие после дождя булыжники… Черные здания с островерхими крышами, шпили… И небо тоже черное, ни звезды… – Голос его изменился, зазвучал низко и глухо, утробно, забубнил, словно японец входил в глубокий транс. – Весь мир замер, скованный страхом… И вдруг! Коваными сапогами по камням! Бух-бух-бух! Из-за угла появляются шеренги. Это – мы. Высокие крепкие парни со стальными бицепсами и бычьими шеями… Коротко подстриженные, пахнущие простым дешевым одеколоном. Наши мускулистые гибкие тела затянуты в черные мундиры без единой складочки. Сверкает лоснящаяся кожа ремней, портупей и сапог. Металлические подковы высекают быстрые золотые искры… Мы идем, плечо к плечу, рука к руке. От грома нашего марша дрожит город. Линкс-цво, линкс-цво-драй-фиа-линкс! Линкс! (Вместо нормального drei Танака смешно произносил «длай», «г» ему не давалось.) Справа и слева от меня мои друзья, мои верные товарищи. На наших рукавах – шелковые повязки со священным символом новой эпохи… Свастика, хакен-кройц… Мы несем факелы – много факелов… Пламя озаряет наши вдохновенные лица, пляшет в зрачках… Чернота ночи и мундиров, алый отблеск огня на голенищах сапог, удары сотен каблуков о немой булыжник… О-оо, как это прекрасно, как это прекрасно! – Танака зашелся стоном, сжал кулаки и потряс ими в воздухе. Сиреневые таблетки оказывали на него, видимо, могучее воздействие. – Никогда еще я не чувствовал столько силы, столько энергии! Мы – молот, пушечное ядро, которое летит в небеса, как в витрину еврейской лавки! Слаще всякой музыки звучит звон осколков… Мы разбиваем вдребезги этот ничтожный, трусливый мир, выпускаем ему кишки, как пух из перины, вспарываем ему вены, и грязная мутная жижа хлещет в сточные канавы!.. Какое торжество! Сколько веков унижения, мук, и вот – пробил час мести! Тысячи лет мы носили оковы, были слугами и рабами, нам выкалывали глаза, чтобы не дать увидеть своих палачей, но теперь – теперь мы будем мстить. Души прозрели, тела налились звериной силой, а умы озарил свет Истины… О, с каким наслаждением мы вытащим из-под вонючего, пропотевшего одеяла этого старого пархатого фигляра, еврейского бога, в дурацком колпаке и латаной ночной сорочке, которую он выдавал за белые одежды! Схватим его за бороду, спустим по лестнице, швырнем на мостовую, как последнюю падаль, и будем пинать ногами! Пусть он плачет и стонет, пусть молит о пощаде – напрасно! Жалкий клоун, мошенник, он так долго дурачил нас своими сказками о добре, а сам любовался нашим горем, упивался нашими страданиями, спрятавшись среди своих ватных облаков. С каким наслаждением мы швырнем факелы в его трухлявую нору, стены которой проел жук, и будем плясать, глядя на пожар, как счастливые дети, и будем кричать на всю Вселенную: «Зиг Хайль! Зиг ХайльП Зиг Хайль!!!»

Выхаркнув троекратно нацистский клич, Танака обессилен™ повалился на пол и затих. Возможно, эта комедия была затеяна для меня, ведь не может же японец и в трансе говорить по-английски. Кто знает. Возникло острейшее, непреодолимое желание бежать отсюда как можно скорее. В компании человека, место которому в лечебнице или в тюрьме, я сильно опасался за свой рассудок. Еще неизвестно, подумалось, кто хуже – Танака или Рашид. Тот по крайней мере был в своем уме…

Очухался японец быстро. Встал, протер глаза, ухмыльнулся:

– Испугался, русский?

– Вы были очень убедительны, – сказал я вежливо.

– Ничего, это так… Вспоминаю. Когда-нибудь расскажу тебе про свои прошлые жизни, если выпадет хорошая триграмма. В эпоху Хэйян я был самураем господина Ийэ и сделал себе сеппуку у ворот храма Нигосари. Перед смертью я написал прекрасное стихотворение:

Бабочка на цветке – Сколько ей жить осталось? Осень еще в пути…

Нравится?

Я кивнул. До начала осени оставалось чуть больше месяца. И правда еще в пути…

– Давай лучше полетаем. Хочешь квайлюд?

– Нет, спасибо. – Насчет сиреневых таблеток я сразу решил, что уж это – точно никогда.

– А я не люблю без квайлюдов, – беззаботно пожал плечами Танака. – Кайф не тот. Садись. – Он указал мне на кресло. – Сейчас подготовлю тебя к полету.

Это была потрясающей реалистичности компьютерная игра. Шлем, cyber-gloves и еще какие-то особенные приспособления создавали абсолютно достоверную картинку. Я находился в кабине военного самолета. Все было физически натуральным: лампочки, рычажки, приборы. Наш аэродром находился где-то в пустыне. Пейзаж был вполне знаком: приземистые желто-бурые дюны, редкий колючий кустарник, бледно-синее небо. На летном поле суетились какие-то люди из техобслуживания, доносились их неразборчивые крики. Собственно, обычная компьютерная игра-стрелялка, но выполненная с безумным совершенством. В соседнем самолете, справа, сидел Танака. Он инструктировал меня насчет приборов и техники полета.

– Тут все как в жизни, – звучал в наушниках его голос. – На таких системах тренируются американские летчики. Если летишь – то летишь, но если падаешь – то падаешь. Меня много раз сбивали, я привык, а тебе с первого раза будет не очень-то. Пойдешь у меня в хвосте, и не отрывайся смотри.

– А куда летим? – поинтересовался я.

– Увидишь, – многообещающе ответил Танака. – Сегодня они получат свое.

Взлететь мне удалось легко. Совсем скоро начался океан, который мы пересекли почти без проблем. С авианосца поднялись нам навстречу два перехватчика, но Танака расправился с ними самостоятельно и профессионально. По старой привычке (друзья, как мне не хватает в тюрьме компьютерных игр! Ночами снятся иногда то старый добрый Quake, то Diablo, то Ultima… душу бы заложил за обыкновенный Warkraft) захотелось послать в авианосец пару ракет, но японец приказал:

– Береги боезапас, пригодится.

Когда вдалеке показался берег, я понял, что наша цель – Америка. Локатор обнаружил эскадрилью, которая двигалась нам навстречу.

– Вот они! – радостно воскликнул Танака. – Ничего, пусть подойдут поближе.

Спустя секунду он заложил крутой вираж, скрывшись за облаком. Я рванул на себя одну из ручек, и моя машина ринулась следом. Закружилась голова, замелькало в глазах. Казалось, я действительно в небе, и начинается воздушный бой. Даже перепады давления вроде ощущались. Стало страшно. Совсем рядом грохнул взрыв, затем еще один.

– Стреляй! – крикнул в наушниках Танака. – Стреляй, чего ты ждешь!!

Я инстинктивно давнул на гашетку, но промахнулся, затем заложил «мертвую петлю», уходя от погони. Локатор показывал, что японец, как Покрышкин, громит врага. Меня охватывал азарт. После того как рядом разорвалась еще одна ракета, зашел истребителю в хвост и пустил свою, после чего тотчас лег на крыло, нырнул вниз, под облако. Наверху оглушительно громыхнуло, мой самолет затрясся, блеснул огонь, и повалил черный дым. Подбитый самолет врага пикировал на землю.

– Cool! – прохрипело в наушниках. – Теперь давай еще одного!

Машина шла прямо на меня, лоб в лоб. С огромной скоростью мы сближались. Игра велась на выдержку – у кого первым сдадут нервы. У меня или у компьютера. Я вел свой самолет четко по локатору прямо на него. Он принял мои правила. Все решали секунды, доли секунд. Когда расстояние стало совсем уж невозможно близким, я выстрелил и одновременно ушел в крутое пике, наращивая скорость. Его ракета взорвалась буквально над самой головой, кабина задрожала, меня встряхнуло, как на жестоком ухабе. Он, с поврежденным крылом, продолжал атаку, заходя сверху. Мое положение было невыгодным из-за маленькой высоты. Истребитель приближался. Враг экономил боезапас, хотел подобраться поближе. В этот же миг локатор показал другого врага, который шел на помощь первому, наперерез мне. Я оказался в западне.

– Танака! – крикнул я. – Танака, выручай!

– Держись! – только и ответил он.

Раненный мной истребитель был уже на расстоянии выстрела. Я рванул вверх, сделал «бочку», но он гнал меня не отставая. Наперерез, сбоку, несся другой самолет, сыпал короткими очередями. Еще немного, и раздавят меня как муху… Внезапно за спиной раздался страшный взрыв. Мой преследователь скрылся в клубах черно-алого дыма, рассыпаясь на куски.

– Банза-а-ай! – заорал Танака в наушниках. – Бей, бей второго, быстрее!

Буквально наугад, не целясь, я давнул гашетку. Второй истребитель, окрасившись пламенем, резко пошел вниз. Спустя несколько минут с эскадрильей было покончено.

– Ну как, русский? – послышался истерический смех японца. – Наложил в штаны?

Как минимум я был близок к этому. Стопроцентная достоверность происходящего не оставляла никаких сомнений. Было очень похоже на сон, где чудовища реальны, и ужас, и погоня.

…Нашей целью был Нью-Йорк. Я различал громады небоскребов острова Манхэттен. Приблизившись и легко подавив системы береговой охраны, мы были одни в небе над беззащитным городом.

– Вот теперь поехали! – воскликнул Танака. Бомбить Нью-Йорк я не собирался, ограничившись тем, что делал над Манхэттеном круги. Танака всаживал в город одну за другой ракеты. С ужасом и восторгом я наблюдал, как рассыпаются, взрываясь, многоэтажные коробки зданий. Это было сложное переживание: страх, восхищение, наслаждение, чувство грандиозности… У меня случилась эрекция, восставший член распирал тесные джинсы. Эвересты из стекла и бетона обрушивались с грохотом и дымом один за другим. Наконец, отбомбившись, Танака заложил крутой вираж над башнями Всемирного торгового центра, который он до сих пор не трогал. Я уже догадывался, что сейчас произойдет.

– Смотри, русский! – крикнул он. – Можешь так? Разогнавшись, Танака направил свой истребитель в одну из башен-близнецов. Дальнейшее в точности напоминало известные всему миру кадры хроники. Самолет врезается в середину башни, прорубая в ней громадную черную дыру, из которой бьет наружу клуб дыма, пронизывает здание насквозь и, вылетев, взрывается в воздухе. Последние вопли Танаки были по-японски. Я остановил игру: F8,' пауза.

Глубоко откинувшись в кресле, Танака напоминал мертвого. Руки бессильно свисали к полу, голова завалилась набок. Блаженная улыбка застыла на бледном взмокшем лице. Сеппуку у ворот храма Нигосари…

– Сколько раз я это ни проделывал, всегда испытывал одно и то же. – Японец раскатывал по тонкому стеклу журнального столика жирную дорожку кокаина. Кокаин был нежно-розоватого цвета, я такого никогда еще не видел, даже в фильмах. – Бесконечное счастье, непередаваемый кайф. Никакая химия не дает такого кайфа, а оргазм – просто смешно. Смерть – это огромный кайф, запомни, русский. – Он аккуратно вынюхал порошок, утер нос ладонью. – Сначала тебе страшно… так страшно, что кишка выпадает… Но надо сделать так, чтобы страх дошел до самого предела. До дна, до последней точки. Тогда открывается блаженство. Сперва я просто закрывал глаза, и вперед. Очень боялся. А потом научился наслаждаться каждым моментом. Мы с тобой сейчас проходили слабенький уровень, троечку. А на десятом – двенадцатом, там – wow! И все в реальном времени. Бои идут два-три часа. Пока до Нью-Йорка доберешься, уже сил никаких нет. На исходе, на полном пределе. Потом собираешь все силы, всю волю в кулак и – бабах! Не-е, за такую систему и миллион выложить не жалко… Пойдем, я тебе еще кое-что покажу.

К специальному, служебному лифту мы шли довольно долго, длинными извилистыми коридорами. Здесь, под землей, был действительно целый бетонный город с запутанными коммуникациями. У лифта нас встретил камуфляжный с автоматом – везде они были одинаковые, рослые, бородатые. Узнал Танаку, кивнул, набрал на никелированной панели код. Загорелась красная лампочка, двери лифта разъехались в стороны. Я заметил, они были бронированными, двери. Закрылись сразу, бесшумно, едва мы вошли. Вместо обычных кнопок с номерами этажей в стенку была встроена точно такая же панель с прорезью для чипа и монитором. Японец достал из-за пазухи – они висели у него на шее, под одеждой, как амулеты, – связку узких пластиковых полосок. Выбрал одну, сунул в прорезь. На мониторе загорелась зеленая надпись. Набрав несколько цифр, Танака потыкал пальцем в монитор. Раздался писк, и лифт начал плавно спускаться.

– Мы с тобой сработаемся, точно, – сказал он с необъяснимой уверенностью.

Спускались долго – минут десять. Лифт двигался медленно, но глубина была приблизительно метров семьдесят – сто. Что-то вроде ракетной шахты. Здесь охраны уже никакой не было, только электронные посты контроля. Использовав почти все чипы, Танака подвел меня к монолитной бронированной двери серого цвета, какие бывают, наверное, только в банках. Никаких панелей с цифрами я не заметил. Не было и прорези для чипа. Только прямоугольное окошко монитора, забранное толстенным стеклом. Японец приложил к окошку ладонь.

– Ничего круче человечество пока не выдумало, – сказал он. – Замер производится по тремстам двадцати двум точкам ладони. Каждый раз точки выбираются произвольно. Так что ошибка невозможна в принципе. Правда, сканирует долго, но ничего не поделаешь. Директор никогда не жалеет денег на такие вещи…

– Вы называете его Директором?

Окошко полыхало белым пламенем сканера минут пять. Танака переминался с ноги на ногу, ворчал. Что там, за дверью, я решил не спрашивать. Вообще не задавать вопросов. Скажет сам – хорошо, промолчит – еще лучше. Каждая тайна, в которую тебя посвящают, уменьшает шансы на спасение. Я уже догадывался, что экскурсия эта неслучайна. Не выпустят они человека, проникшего за бронированную дверь… Но не войти, упереться и остаться на пороге – глупо. Как в шахматах: тронул – ходи…

Дверь открылась бесшумно, обнаружив тесную и пыльную комнатушку. Я ожидал увидеть все, что угодно, но только не это. Интерьер трансформаторной будки. В стену литого бетона вмонтированы железные шкафы с лампочками. Лампочки мигают. Все. И что я должен здесь обнаружить?

– Кааба, – гордо сказал Танака, указывая на железные шкафы и лампочки. – Головной терминал. Вся наша работа завязана на этой системе. И не только наша. Знаешь, что такое «Аль-Нидар»?

– Нет, – ответил я.

– Исламский Интернет. Сеть, о которой не знают ни ФБР, ни ЦРУ, ни МОССАД – только мы. Чтобы войти в «Аль-Нидар», нужен специальный компьютер. Их выпускает фирма «Омрахман электронике» в Абу-Даби. Поштучно. Разумеется, владеет «Омрахманом» Директор. Это вообще его идея – свой Интернет. А транслируется все через наш собственный спутник.

– Что-о?? – выпучил я глаза.

– Не веришь?! – Танака сиял от удовольствия. – В девяносто девятом году китайцы запустили очередной спутник. По заказу правительства Малайзии там установлена как бы метеорологическая аппаратура. А на самом деле – системы компьютерной коммуникации. И еще наблюдательные приборы. Так что у нас вся Америка как на ладони! А замыкается все вот на этом терминале. Если бы янки про него узнали, сразу бы бросили ядерную бомбу, точно. Только без толку. Его даже бомба не возьмет. Толщина бетона – двенадцать метров! Но есть еще четыре станции слежения…

Вот теперь точно никогда не отпустят, с тоской подумал я.

– Сейчас Директор хочет все финансовые операции исламских банков замкнуть на «Аль-Нидаре», но система еще не готова, Я один все не тяну, А с тобой мы горы своротим! Но этим займемся позже. А пока вот что…

…Самое смешное: я даже приблизительно не могу сказать, где находится этот самый терминал. В какой именно точке необъятной пустыни Сахара. И действительно ли он головной.

После экскурсии Танака отвел меня в мою резиденцию. Что сказать?.. Серьезный отгрохал себе в пустыне дворец наркошейх. Когда я открыл дверь в свое новое обиталище, понял: покойный Пит именно о таком рае и мечтал. Входишь и попадаешь в огромную круглую гостиную. Да-да, круглую! Точнее, овально-вытянутую. Ноги утопают в пестром ковре: мусульманское великолепие, цветики-цветочки, птички-зверьки. Слева – антикварная тумба на изогнутых бронзовых ножках в форме птичьих лап. Тумба с инкрустациями, с ящичками – десятка два маленьких ящичков. На тумбе – приземистая и широкая, как Кубок Дэвиса, серебряная чаша, в чаше – фрукты горой. Жирные гроздья светлого и темного винограда, яблоки с кулак, гранаты, хурма… Обои шелковые (сначала не поверил, потом подошел, потрогал, убедился: стены обиты узорчатой шелковой тканью). Портьеры бархатные, тяжелые, с золотым шитьем и кистями, как в дорогом борделе. Посреди комнаты – кожаный глубочайший диван буквой П, кожа оттенка красного дерева, блестит жирно, и два кресла к нему. Получается как бы огражденное пространство, в центре которого – столик под стать тумбе: и ножки-лапы когтистые, и с инкрустациями полированное дерево. Сервирован на две персоны. Ах, как сервирован! Бутылка шампанского в блестящем ведерке со льдом. Аккуратный такой, хороший лед – кубиками. В хрустальных вазочках – икра: черная и красная. Свежий белый хлеб (вот что меня действительно поразило – нормальный белый хлеб! Они же все лепешки жрут, меня уже от одного их вида выворачивает, лепешек). Масло, еще какая-то мелкая закуска. Свечи – зажжены две длинных розовых свечи. Только-только зажжены, еще воск не успел оплыть. Два прибора, два бокала – интимный ужин на двоих. Кто второй? Может, сам Абу Абдалла вздумал со мной шампанского выпить, поздравить с началом работы?.. Наш любимый Санта-Клаус?..