Текст книги "Оберон - 24. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Машков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

– Тонька, ты чего завис? – сердито спрашивает меня Катя, – Уже поели все, убирай со столов!

Я быстро, чтобы опять не попало, убираю посуду, бросаю её в утилизатор.

Когда все уходят, я спрашиваю у напарницы:

– Катя, почему ребята такие агрессивные?

– А ты как хотел? Тебе хорошо, кое-что забыл, всё тебе в новинку. Через недельку тоже на всех бросаться будешь. Кстати, всё из-за тебя! Рейс отменили, новых видео не прислали, новостей нет, новых игр нет!

– Тогда, почему Василиса не позволяет их развлечь?

– Ты рисуешь недопустимые картины. Так нельзя. Нарисуй какие-нибудь джунгли на Венере-35, или динозавров на Плутоне – 15, тебе никто не скажет ни слова.

– Но я не видел, как они выглядят, как я могу нарисовать? – удивился я.

– Силой воображения, Тонечка! – едко сказала Катя, – Ты же рисуешь Землю, хотя не был там ни разу!

– Просто мне кажется, что был, – робко говорю я.

– Василиса больше не разрешит, – с грустью говорит Катя, подходя к окну, – ты можешь открыть окно? – вдруг спрашивает она меня, оборачиваясь.

– Зачем? – удивляюсь я.

– Искупаться хочу в море, голой, позагорать на песочке. Надоело купаться в бассейне, или в защитной плёнке, загорать под виртуальным солнцем.

– Скажи, Катя, – решился я, – Мы ни разу не осваивали нормальных, не брошенных, планет?

– Нет, конечно! Такие планеты исследуют совсем другие специалисты, историки, географы. Что нам там делать? И археологи там совсем другие, настоящие. Там-то можно найти следы пребывания человека. Здесь мы навряд ли что-то отыщем.

– Почему, Кать? Кто-то ведь построил это городище?

– Это заброшенное городище, бесперспективное. Детей всегда отправляют на практику в бесперспективные места. Это же практика. Научись копать аккуратно, находить мелкое, из чего можно собрать общий образ, картину быта существ, которые здесь когда-то жили.

– Кать, а там что? – махнул я рукой в сторону стеклянных сооружений.

– Там Город, – ответила мне Катя.

– Что за город? – не понял я.

– Не город, а Город! – выделила девочка название.

– И что? – тупо спросил я.

– А то, – начала злиться Катя, – там будут работать взрослые. Нам даже смотреть в ту сторону не положено. Да и далеко отсюда.

– Как далеко? – заинтересовался я. Катя пожала плечами:

– Километров сорок, примерно.

– У нас что, никакого транспорта нет? Глайдер там, флайер? – Катя подозрительно глянула на меня:

– Где-то должен быть вездеход. Но не на антиграве, обычный, наземный. И катер для эвакуации.

– Что за катер? – не понял я.

– Обычный катер. Выходит, на орбиту, где его подбирает спасательный корабль.

– Спасательный корабль постоянно дежурит? – Катя фыркнула:

– С какой стати? Они постоянно где-то работают. Когда подаётся сигнал бедствия, свободный спасатель прибывает, забирает катер, вот и всё.

Я не стал уточнять подробности, просто стоял, и смотрел на Катю.

– Ну что смотришь? Какой ты всё-таки…

– Кать, я правда, не помню ничего. Разве плохо, что-то вспомнить?

– Не плохо, но ты меня сегодня уже достал! Вечером придёт Василиса, вот у неё и спрашивай! Я отдыхать, подежурь пока один, – повернулась она в сторону кают.

– Кать, мы не кушали.

– Я не хочу, ешь один.

Катя ушла, а я, подумав, создал картину осеннего леса на сопках, среди которых вьётся дорога. Ничего так получилось. И багрец, и золото, и зелень, и синь неба с лёгкими пёрышками облаков. Скажу, что это последствия амнезии, подумал я, и задумался над Катиной просьбой открыть окно. Что-то меня смущало в этом. Какое-то чувство, что это можно сделать. Ведь за стеклом всё шевелится, как будто настоящее. За стеклом… Стеклянный город… Может, там разгадка?

Выбросив печальные мысли из головы, я взял себе полдник из сырников со сметаной и стакана компота, нашёл своё место, на этот раз не стал садиться где попало, а заметив, где никто не сидел.

Интересно, как они разбираются, куда садиться? Я же всё перемешал? И не спросишь!

За всю свою прошлую жизнь столько не получал, как здесь, за три дня! Колотят и колотят! Нет, Катя пусть бьёт, ей по статусу напарницы положено, но остальные! Выступают тут! Ну, Мишка, погоди!

Будешь меня притеснять, получишь! Я согнул правую руку в локте, потрогал то место, где должен быть бицепс. Нащупал какую-то твёрдую жилку. Да, с такими мускулами только бабушек пугать, сразу придут в ужас, и начнут откармливать худющее дитя.

Где бы только бабушку найти. Я представил напротив себя бабушку, с доброй улыбкой смотрящую на меня, и с аппетитом съел полдник, запив компотом. Вкусно! Не став размышлять, откуда всё это берётся, я сунул посуду в утилизатор и решил пройтись по станции, проверить, что я забыл из Катиных объяснений.

Почти всё. Долго я размахивал руками, пока открыл первый пульт. Что делать дальше? Почесав затылок, проверил данные подачи воздуха. Что-то делать дальше побоялся, лучше пусть Катя мне ухи покрутит, покаюсь.

– Что делаешь? – раздалось сзади.

– Катюш, как ты вовремя! – воскликнул я, – Помоги, а? Ничего не помню…

– Горе ты моё! – вздохнула Катя, – Лучше не трогай ничего, а то поубиваешь всех. Отсюда, с этого пульта, регулируется подача воздуха через регенерационную станцию. Надо задать правильную пропорцию, видишь? Вот таблица с оптимальным содержанием газов, если ты что-то перепутаешь, будет трудно дышать, или, наоборот, подашь слишком много кислорода, тоже ни к чему.

– Разве Центральный компьютер не исправит ошибку?

– Конечно, исправит! Но не сразу. На взрослой станции вообще на ручное управление обеспечение переводится только в случае аварии. На детской – всё на ручном управлении. Центральный компьютер вмешивается только при грубых ошибках, когда обитателям станции грозит гибель.

– Хм, – хмыкнул я, – сурово! Вот, влез бы я своими кривыми ручками сюда, перепутал пропорции воздуха, и что? Никто бы не вмешался?

– Пока ошибка не угрожает жизни, не вмешались бы. Другой дежурный исправил бы всё.

– А если на здоровье отразится? – Катя пожала плечами: – Сами виноваты, надо учиться лучше.

– Тогда не подпускай меня одного к приборам, хорошо?

– Хорошо. Честно говоря, я думала, что ты притворяешься. Посмотри ещё раз: Вот эталонная таблица, а вот воздух, которым мы дышим. Видишь разницу? Углекислоты стало больше. Значит, задаём в этой клетке эталонную величину. Завтра, в это же время, опять проверят соответствие с эталоном.

Если кто-то забудет исправить, и углекислота начнёт превышать критический уровень, раздастся тревожный звонок и будет мигать красный огонёк. Так на всех пультах. Ну что? Не слишком сложно для тебя?

– Катя, давай пока я потренируюсь с тобой? Потом, когда научусь, подежурю за тебя. Кстати, а ночью как? Тоже не будем спать?

– Ночью по очереди. Четыре часа ты, четыре – я. Только ни к чему не прикасайся, если что, буди меня.

– Как, будить? – засмущался я, – Ты же в своей каюте будешь спать.

Катя внимательно на меня посмотрела, ничего не сказала, поманила меня за собой в кают-компанию.

– Дежурить будешь здесь. Включишь обзорный экран, вот так, – показала Катя, – теперь будешь видеть всю территорию станции. Переключишь обеспечение на автоматический режим… сумеешь?

Что ты вообще умеешь? Картинки рисовать?

– Катюш, представь себе, что ты первый раз на станции. Что бы ты делала?

– Наверно, училась бы, – пожала плечами девочка, – вообще-то в школе есть тренажёры, да и раньше ты неплохо справлялся со всем оборудованием, даже позволял мне всю ночь спать, сам здесь сидел. Нравились тебе ночные дежурства. Но ладно, оставим это. Смотри, вот каюты, – Катя вывела план кают, – вот, моя каюта двенадцатая, мой номер двадцать четвёртый. Касаешься цифры, у меня срабатывает будильник. Ясно?

– Ясно, Катюш. Если ничего не случится, не буду тебя будить. Я выспался в изоляторе, честно! Если что-то меня насторожит, разбужу, обещаю.

Я внимательно осмотрел территорию станции. С пульта можно было приближать или удалять предметы, изменять ракурс. Найдя раскопки, осмотрел городище сверху. Что-то мне оно напомнило.

Городище имело круглую форму, стены спиралью закручивались внутрь, к центру постройки, образуя «улицы». Некоторые «улицы» были перегорожены стенами, образуя тупики, некоторые имели ложные проходы.

– Катя, – сказал я, – это не поселение, это лабиринт.

– Ну и что? – равнодушно спросила моя напарница.

– Как что? Здесь никогда не жили люди. Это культовое сооружение.

– Молодец, Тоник, пять. Что ты предлагаешь? Свернуть экспедицию? Мы археологи, или кто?

– Да, Катюш, расскажи, почему ты пошла учиться на археолога?

– Дура потому что. Романтика. Как же, каждый год новая планета, новые впечатления, новые друзья.

– Как, новые друзья? На следующий год мы уже не будем вместе?

– Не знаю. Скорее всего нет. В нашей группе психологическая несовместимость. Ругаемся, дерёмся.

Скорее всего разобьют.

– А пары, Кать, пары? Если мы захотим опять вместе?

– Кто же с тобой захочет в пару? Вася бы захотела, но ей нельзя, она воспитатель.

– А ты, Катя?

– Я? – с удивлением посмотрела на меня моя напарница, – Мы с тобой терпеть друг друга не могли. Я тебя убить была готова за… за одно дело, а ты меня в упор не видел, сидел со своими черепками. Не знаю, что теперь случилось с твоими больными мозгами.

– Ты мне нравишься, – сказал я, – ты надёжный товарищ.

– И только? – я почувствовал, что краснею, и опустил голову.

– После клинической смерти все мальчишки меняются? – спросила меня Катя, – я кивнул, а Кате стало смешно.

– Откуда ты знаешь? – спросила она, улыбаясь.

– Я побывал на Земле, немного там пожил, что-то понял, – решил объяснить я, несколько туманно.

– Заговорились мы с тобой, ребята уже собираются на ужин, – сказала Катя, – давай столы накрывать.

На ужин была гречневая каша со свиной поджаркой, бутерброды с красной рыбой, масло в маслёнке, тостики, чай, сок на выбор. На столы мы поставили вазочки с конфетами.

– Катя, может, поставить цветы, для девочек? Какие ты любишь?

– Орхидеи с Немезиды.

– Как они выглядят?

– Забудь. Придумай что-нибудь своё.

Я придумал. По букетику полевых цветов. Что вспомнил. Чтобы без резкого запаха. А то поставишь ромашки, красиво, но запах… Или лилии. У меня от них голова болит.

– Красиво, – одобрила Катя, – для меня что-нибудь придумаешь, по своему вкусу?

– Придумаю, Катюш, когда все разойдутся, – Катя кивнула, с улыбкой.

– Не забудь сегодня разобраться с Мишкой. – Настроение скатилось к точке замерзания.

– Ты должен! Из-за тебя и я страдаю! Или больше никогда не буду твоей парой…

Тут ввалились ребята, опять взвыли, кинувшись к окну, послышались восхищённые возгласы.

– Где ты это видел, Тоник? – спросил меня Ростик.

– Когда я умер, мне снились волшебные сны… – начал я.

– Тонька, прекрати свои бредни! – прикрикнула Василиса, – иначе опять запру в изолятор!

– Запирай, – вздохнул я, – там спокойно.

– Ребята, ужинать! – переключила своё внимание на галдящих детей Василиса, – Сегодня последний раз вы здесь едите. Завтра будет всё по-прежнему.

Мальчишки и девчонки побежали переодеваться.

– Кать, а мы почему не переодеваемся? Не во что?

– Мы дежурные, нам не положено. А с завтрашнего дня будет уже никому нельзя, только в своих каютах.

– Жалко, – вздохнул я, – всё детство в скафандрах…

– Да, Тоник, у меня есть замечательное платье, а поносить так и не пришлось. Иди, отдохни часик, потом я.

– Куда… идти? – сглотнув, спросил я.

– В свою каюту.

– Комнаты отдыха для дежурных не предусмотрено? – насколько было бы всё проще, подумал я: напросился в вечные дежурные, всё одно ничего в археологии не понимаю. Нет, ничего бы не получилось, сомневаюсь, что Катя согласилась бы со мной сидеть.

– Такие комнаты есть на больших станциях, так что, перестань мечтать, и иди к себе.

Я поплёлся в свою каюту. Отодвинул входную дверь, заглянул, там никого не было. Быстро сняв комбинезон, собирался уже лечь на верхнюю полку, как открылась дверь санузла, и оттуда вышел Мишка.

Увидев меня, он оторопел:

– Тебе что сказали, заморыш? Брысь в чулан!

– Что я тебе сделал?! – заныл я, думая разжалобить Мишку.

– Сам знаешь!

– Ничего я не знаю! Не помню!

– Так иди, вспоминай! – Мишка схватил меня за майку, и потащил к выходу. Сопротивляясь, я ударил его коленкой в пах, и Мишка согнулся. Тут я совершил ошибку. Вместо того, чтобы добить противника, я ждал, когда он выпрямится, боль пройдёт.

Когда Мишка смог выпрямиться, он буквально озверел. Я ничего не успел понять, как начал с грохотом летать по всей каюте. Мишка не разбирался, чем бьёт, и обо что бьёт. Почему – то все края здесь были твёрдыми, не так, как в изоляторе. Мишка загнал меня в угол, свалил на пол, и продолжал пинать ногами. Хорошо хоть, был босиком.

Наверно, на шум, в каюту забежали ребята с Василисой.

– Миша, прекрати! – Миша последний раз, примерившись, хотел ударить меня в живот, попал по рукам, постарался попасть по лицу.

– Миша, я же тебя просила, не бить его по лицу! – воскликнула Василиса.

– Он меня ударил сюда! – воскликнул в ответ Мишка, показывая куда я его ударил.

– У-у-у, запретный улар! – разочарованно загудели ребята. Я лежал, не в силах пошевелиться, изо рта что-то текло.

– Вставай, идём со мной, – сказала мне Вася. Я пошевелился, но встать, даже на четвереньки, сил не было.

– Помогите ему, ведите в мой кабинет, – услышал я голос Василисы. Меня, не очень бережно, подняли с пола, дотащили до стула в Васиной каюте, посадили и вышли.

Вася начала обрабатывать мои раны чем – то шипучим, и щиплющимся. Я терпел.

– Зачем ты ударил Мишу? – спросила она меня.

– Он выкидывал меня из каюты. Это что, не моё место? – с трудом шевелил я разбитыми губами.

– Твоё, тебе надо было мне сказать.

– Ты не знала?

– Знала, но не думала, что дойдёт до драки. Ты всегда уходил.

– И где я спал?

– В кают-компании. Пока ты её не переделал, там стоял замечательный диван. Ты там коротал время с дежурными.

– И что, я не вылезал из комбинезона?

– Вылезал, когда переодевался в скафандр.

– Но это неправильно!

– Я пыталась вмешаться, но ты не разрешил, сказал, что так тебе лучше, общался с дежурными. Когда ребята дежурят, им скучно, и они охотно болтали с тобой о всякой ерунде, – Василиса взяла шприц-пистолет и вколола что-то мне в плечо.

– Вставай. Сможешь? Давай, помогу, – Василиса подняла меня, отвела в нашу каюту, уложила на нижнюю кровать.

– Пойдём, Миша, посмотрим твои повреждения, – сказала она Мишке, – Сегодня тебе дежурить вместо Антона.

– С Катей? – спросил Мишка.

– С Настей. Завтра осмотрю Тоника, если сможет, заменит тебя.

– Ну, Тонька! – прошипел Мишка, наклоняясь ко мне, – Пожалеешь ещё! – Я съёжился под одеялом.

Наверно, Вася вколола мне снотворное, потому что я не заметил, как пришло утро.

Глава третья
Я выхожу из станции

– Кать…

– Пошёл вон!

– Ну, Кать…

– Ты ещё здесь? Мало тебе всыпали? Ещё хочешь?

– Не, не хочу. Я же говорил, не справлюсь я с Мишкой…

– Зачем тогда его бил? Запрещённым ударом?

– Мне ничего не оставалось…

– Не подходи ко мне, пока не успокоюсь! – Я отошёл, радуясь, что она не сказала «не подходи ко мне больше никогда». Всё тело ныло от побоев. Я надеялся, что детское тело быстро придёт в порядок, чудодейственные лекарства будущего излечат все раны. Я сильно ошибался. Раны у меня были, по мнению нашей фельдшерицы, пустяковыми, так что средства ко мне применили обычные: ватка-йод.

Утром я с трудом поднялся с кровати, когда прозвенел сигнал побудки. Постель была заляпана кровавыми пятнами, особенно наволочка. Зашла Василиса, показала в ванной комнате небольшой шкафчик. Внизу – утилизатор, вверху – свежее бельё.

Свалив всё, включая нательное бельё, в утилизатор, я помылся в душе и надел чистое. Василиса ещё раз смазала мои боевые раны и спросила, готов ли я на дежурство, или пойду на раскопки.

– Как Катя, так и я, – проговорил я, с трудом двигая языком.

– Тебе надо одеться в скафандр, он тебя немного оживит, – решила Вася.

Завтракали мы уже в кают-компании фрегата, а не в моей столовой.

Когда все вышли, Василиса начала обучать меня, как одеваться в скафандр.

Надо было раздеться догола, войти в душевую кабинку, где тебя обливают какой-то липкой жидкостью. Надо следить, чтобы жидкость проникла везде, во все складки. Вот Василиса и проверила, потом ещё раз загнала в душ, заставив приседать.

Затем влез в скользкий скафандр. Наставница сама надела мне подшлемник, срастила шлем со скафандром.

– Не думай, что я каждый день буду тебя одевать, – ворчала она, – Всё-таки мне кажется, что ты притворяешься специально, чтобы я за тобой поухаживала!

– Нет, Вася, нет! – открещивался я от такого сомнительного удовольствия.

– Жди меня в тамбуре, – велела мне наставница.

Дождался Василисы, и мы, наконец, вышли из станции. Ничего инопланетного не было за бортом станции, притяжение похожее на земное, небо синее, с облаками, вокруг станции насыпаны песчаные дюны. Посмотреть на Город Вася мне не позволила, сразу провела на раскопки.

Там я получил лопату и начал набирать грунт в носилки. Сначала у меня ничего не получалось: моих сил не хватало воткнуть лопату, пока какой-то мальчик не подошёл ко мне. Он на черенке лопаты нажал какую-то кнопку, лопата задрожала у меня в руках, стала вонзаться в землю, как раскалённый нож в масло.

– Ультразвук, – сказал мальчик, – ты забыл включить ультразвук.

Я понял. Лопата начинает мелко дрожать, поэтому легко входит в грунт.

– Спасибо… Ростик?

– Да, это я, – мне показалось, что мальчик улыбается.

Нам предстояло расчистить тупик, углубиться на два штыка.

Оказывается, скафандр оказывает целительное действие. Скоро я забыл о своих ранениях, работать было приятно, дышалось легко. Через некоторое время мы сели отдыхать. Сорок пять минут работы, десять-пятнадцать минут на отдых. После отдыха, где ребята поболтали о чём-то друг с другом, девчата о чём-то своём, я не болтал ни с кем, а сам с собой ещё не научился, мы поменялись. Теперь я носил носилки с Ростиком, и высыпал породу в стороне от городища. За всё время там был насыпан целый курган.

– Надо было туда кого-нибудь положить! – сказал кто-то из мальчишек.

– Чтобы следующая смена его откопала! – радостно добавил другой.

– Кого, кого… Тоньку, конечно! – это, наверно, Мишка. Я промолчал. Впрочем, нет, Мишка остался на станции. Значит, каждый второй меня не любит, не считая каждого первого? Даже Катя послала меня на верную смерть, драться с силачом Мишкой.

Однако, Ростик помог мне! Значит, я слишком сгущаю краски.

Подошёл обеденный час, и мы отправились на станцию. Там мы стали переодеваться. Василиса велела мне дождаться её. Когда я вылез из скафандра, как гусеница из кокона, она придирчиво осмотрела мою кожу, сказав, что, пока она присматривает, срастание проходит нормально. После обеда я попробую одеться сам. Потом, вечером, она проверит, вспомнил ли я, что надо делать, надевая и снимая скафандр.

– Скафандр живой, – наставляла она меня, – обращайся с ним бережно. Всегда выворачивай его наизнанку и вешай в шкафчик. Там он погрузится в питательную жидкость. Перед облачением не забывай предварительно нажать на этот квадратик, чтобы он пришёл в готовность, и только потом открывай дверцу. Иначе дверца не откроется. Каждый скафандр сделан под конкретного человека, чужой не надевай, потому что этот выращен из твоих клеток, поэтому растёт вместе с тобой.

– А когда практика закончится, что тогда? – спросил я, дождавшись перерыва в наставлениях.

– Будем переходить на корабль в скафандрах, с корабля, тоже, даже если в другом месте будет можно дышать, потому что сначала надо пройти карантин. Мало ли, какие бактерии здесь к нам могут прицепиться. Тебя тоже держали в изоляторе не зря.

– Почему ты со мной общалась без скафандра?

– Сначала я надевала скафандр, пока не убедилась, что ты не заразен.

– Как ты это узнала?

– Есть способы. Перед заселением на станцию все проходят медосмотр, данные заносятся в Центральный компьютер станции, он запоминает, какая микрофлора у человека. Подозреваемый подвергается исследованию, таким образом выявляется, заражён ты, иди нет. Как видишь, ничего сложного нет.

– А если бы я оказался заражён?

– Тебя заморозили бы и отправили на одну из Лун, для исследования.

– Живьём?

– Что живьём?

– Живьём бы заморозили?

– Ну да, – удивилась Василиса, – там бы разморозили, определили, насколько ты опасен. Я же говорила, что готовила тебя к отправке, правда, ты был чист, но мёртв.

– Подожди, подожди, ты говоришь, «там разморозят». Оживят, что ли?

– Зачем потенциальную угрозу оживлять? – спросила Василиса, – Ты бы стал рисковать жизнями миллиардов людей, спасая одного искусственного человека? Да даже настоящего наверняка бы сначала заморозили, и только потом проверили бы на безопасность. Во все века так было. А там, где жалели заразившегося, эпидемия выкашивала миллионы людей. Это космос, Тоник! Мы каждый день сталкиваемся с неизведанным.

Вот что я узнал, знакомясь с особенностями скафандра.

Обедать я сел напротив Кати. Катя, рассмотрев мою умытую физиономию, улыбнулась:

– Выглядишь, как настоящий мальчишка!

– Тебе нравится?!

– По крайней мере решился что-то сделать, – я уткнулся в свою тарелку, думая, что девчонки одинаковы во все времена. Обязательно их мальчик должен с кем-нибудь подраться. Или это древний инстинкт? Выбирают самого сильного?

После обеда был час сна. Мишка дежурил, и я без опаски расположившись в своей каюте, неплохо поспал. После сна, получив полдник, мы снова отправились на раскопки.

Как и ожидалось, ничего ценного не откопали, да и рано было надеяться на находки: возле внешней стены был вырыт шурф, глубиной более двух метров, а мы добрались только до метровой отметки. Девочки находили и здесь небольшие осколки глиняной посуды. Возможно, в последующие времена, это место использовалось, как свалка. Радиоуглеродный анализ черепков установил их возраст почти в сотню тысяч лет.

Я даже засомневался в их искусственном происхождении, но Катя сказала, что, когда я был прежним, высоко ценил эти находки, утверждая, что, когда откопаем всё городище, склею почти целую вазу, осколки которой тщательно собирал и хранил в своём шкафчике.

Я сначала хотел посмотреть, что Антон там собрал, но потом подумал, как буду глупо выглядеть, с умным видом роясь в куче мусора. К сожалению, в археологии у меня очень смутные познания. Знаю лишь, что археологи раскапывают могилы, изучают, по останкам, и вложениям в могилы, культуру и быт людей прошлых эпох. Гробокопатели, одним словом.

Думаю, в космосе таких захоронений не много. Слишком много времени прошло. Планета очень старая, цивилизация вымерла. Вот этим вопросом и занимается наша группа: отчего вымер такой плодовитый и живучий народ, как люди? Да и люди ли здесь жили? Могли и орки, эльфы, или гномы. Не обязательно они могут так называться, я имею ввиду другую расу или форму жизни.

К слову, обезьяны, они кто? Антропоиды или гуманоиды? Чем эти понятия различаются между собой?

И то, и другое обозначает одно и то же: человекоподобный.

Если этот лабиринт построили человекоподобные, куда они делись? Где сооружения более поздних эпох? Стеклянный Город не в счёт. Почему-то есть уверенность, что сооружение это, чужое на планете. Наверняка след неведомых Странников.

В этот вечер я впервые отстал от группы. Наступило время заката, меня привлекло сияние в небе, я сказал соседу: «схожу, посмотрю», и побежал к ограждению, где застыл, любуясь невиданным зрелищем. Там меня и застала Василиса…

Хорошенько отчитав, она потащила меня на станцию, но я заныл, что хочу посмотреть, и, к моему удивлению, Вася согласилась.

Насмотревшись на невероятные краски, я стал осматривать дюны. Оказывается, планета вовсе не мертва: кое где бегали маленькие ящерки, жучки катали какие-то шарики по песку, бегали паучки на длинных суставчатых ногах.

Безразличие Василисы я объяснял для себя тем, что ей всё это давно надоело.

– Вася, – спросил я её, – а крупные ящерицы здесь водятся?

– Здесь вообще никто не водится, это мёртвая планета, – скучным голосом ответила Вася, – Когда ты решил подышать свежим воздухом, в нём не оказалось даже микроорганизмов.

– А эти, мелкие? – показал я на суетящихся ящерок.

– Ничего там нет, так, игра теней, – зевнула Вася. Я обратил внимание, что к вечеру гермошлем становится прозрачным.

– Насмотрелся? Пошли, что ли…

– Какие здесь закаты красивые, Вася! – восторгался я.

– Ничего особенного. Ты ещё не видел красивых закатов. Говорят, на Земле…

– Там другие краски, – перебил я её, – хочешь, нарисую?

– Хочу, но не надо дразнить ребят.

– Почему? Думать и мечтать ведь не запретишь.

– Ах, Тоник, лучше бы ты, как прежде, перебирал свои черепки. Ты же был помешан на археологии, что случилось?

– Наверно, умер, – пожал я плечами.

– Да, тоже загадка. Вдохнув местного воздуха, ты не мог умереть. Немного помешаться, как это происходит сейчас с тобой, да. Но ты был в состоянии клинической смерти почти два часа! Ещё немного, и стал бы разлагаться!

– Ты ничего не слышала о летаргическом сне?

– Об этом я и подумала, решив повременить с твоей отправкой.

– Почему ты тогда сказала, что отправляешь меня на Землю?

– Потому что вы все туда стремитесь.

– Почему?

– Среди детей ходят легенды, что там можно найти родителей, что там есть люди, которые принимают в свою семью понравившегося ребёнка. С годами приходит понимание, что твоя мама – бездушная родовая капсула, клетки, из которых тебя зачали, взяты у таких же искусственных людей.

Так что, Тоник, не трави душу.

– Вася, но душа-то у нас есть? Чем мы отличаемся от настоящих людей?

– Тоник! Настоящих людей рожают женщины, а не родовая капсула! Питаются материнским молоком, а не синтетическими смесями, воспитываются любящими родителями! Понял?

– Понял, конечно…

– Ничего ты не понял. Ты ещё малыш, откуда тебе знать такие вещи?!

– Вася, мне понятен смысл слов: «Ты есть то, что ты ешь». Получается, мы с рождения питаемся синтетикой, и мы, выходит, синтетические люди?

– Да, только не с рождения, а с самого зачатия, у нас возраст отсчитывается со времени зачатия.

– Василис, – робко спросил я, – вам что, рожать нельзя? Самим?

– Конечно, нельзя. Мы созданы, чтобы работать. Может, когда-нибудь мы получим общие права, а пока что мы бесправные существа, делаем то, что прикажут. И вообще, Тоник! Ты меня заболтал! Раздевайся, давай!

После этого разговора я долго ходил, как мешком пристукнутый: дожили! В двадцать третьем веке оказаться на положении раба! Хорошо кормят, хорошо одевают, заботятся о тебе, но никакой свободы! Если им запрещено рожать, и в то же время производят в промышленных масштабах, то… Дикость какая-то! Это ведь живые люди, им тоже хочется любить! Меня даже покоробило.

Выходит, близкие контакты тоже запрещены.

Меня заинтересовало существование на нашей станции стабильных пар мальчик – девочка. Причём не все пары дружили друг с другом, заглядывались на других девочек или мальчиков.

Очень быстро разобрался с этим феноменом: мы были подобраны самым оптимальным образом, по генетическим таблицам, чтобы потомство появилось здоровое.

Потому нас держат рядом, чтобы долго не искать, когда придёт время брать у нас генетический материал для помещения в родовую капсулу.

Очень эффективный метод, ведь при искусственном оплодотворении из одной женской клетки можно получить до десяти близнецов!

Ну, это я уже додумал сам, для детей нашего возраста эта информация закрыта.

Нам объяснялось, что мы должны дружить со своим напарником для того, чтобы не было скучно.

Мне это напомнило школьные годы, когда детей рассаживали парами, мальчика с девочкой.

Только здесь рекомендовалось сохранять пару на всю жизнь. Хотя, если возникала психологическая несовместимость, пары разбивались, но по типу «Я хочу с ней (с ним)» могло состояться, если только генотип подойдёт. Дружить с любым членом группы не возбранялось, но пары должны были присутствовать в любой вновь созданной группе. Я даже сомневаюсь, что впоследствии они вообще узнают, что у них есть общие дети.

Как же дело обстоит с воспитателями? Наверное, могли к большой группе детей прикреплять девушку и юношу, но, в нашем случае, вероятно, подумали, что одной воспитательницы достаточно.

Сколько длится практика? Месяц?

Вот и ответ, хотя, наверняка здесь есть помещение для забора и хранения генетического материала, а то и родовая капсула.

Во времена экспансии и войн обычно предусматривались такие важные аспекты жизни, как продление рода. Когда осваивали Америку, с собой обязательно брали жён и детей, несмотря на очевидную опасность предприятия. Так что, останься мы здесь отрезанными от мира, пришлось бы выживать самим, потому что на станции есть даже минимальный набор для терраформирования, и замороженные эмбрионы «каждой твари по паре».

Эти мысли я уже додумывал, бросив свои кости на кровать, после душа. Оказывается, после нашей с Мишкой драки, его отселили от меня, поселив вместо него Ростика! С Ростиком мы не конфликтовали, наоборот, он был не прочь подружиться.

Но долго предаваться медитации мне не дала Катя. Без стука она ворвалась в нашу каюту, увидела меня, лежащего, в одних плавочках, на кровати и сказала:

– Ты уже готов? Пошли! – сама она была в белой маечке и шортиках.

– Подожди, оденусь…

– Не надо тебе одеваться, пошли.

– Опять будете издеваться? – спросил я.

– Никакого издевательства, Тоник! Нам пора в тренажёрный зал! Мальчики все так будут одеты, я вам даже завидую.

– Чего завидовать? – проворчал я, – Все свои, одевались бы так же.

– Если бы не Василиса! – засмеялась Катя, поджидая, когда я слезу с кровати.

– Кать, мы что, мало работаем на раскопках?

– Тоник остаётся Тоником! – засмеялась Катя, – Хоть и говорит, что изменился! Пошли, лентяй!

Оказывается, на станции был приличных размеров спортзал, заполненный сегодня различными тренажёрами. На них уже занимались мальчики и девочки, одетые, как мы с Катей.

К нам подошла Василиса, назначила мне упражнения с небольшими гантелями, велела попробовать подтянуться на турнике, побегать на беговой дорожке и прокатиться на велотренажёре. Всё это сделать, особо не напрягаясь. Осмотрев в зеркальной стене свою скелетоподобную фигурку, я не удивился её лояльности. Увидел там Мишку, поднимающего гири, удивлённо подумал, как он решился меня так жестоко избить, мог же и насмерть!

Вообще, все мальчики в зале были довольно развитые, даже Ростик.

Угораздило меня вселиться в этого доходягу! Впрочем, если бы он не умер, я и не вселился бы.

– Ну, Тоник, удивил ты сегодня всех! – смеялась Катя, бегая рядом со мной на дорожке.

– Чем это? – спросил я, с трудом поднимая килограммовые гантели.

– Обычно ты с девочками расчищаешь подозрительные осколки, а сегодня схватился за лопату!