Текст книги "Оберон - 24. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Машков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

Глава четвёртая
Приключения в городе Славутиче, и не только

– Тоник! – будил меня Катя. Спросонок я не понял, где нахожусь.

– Что, Кать, пора? А где папа?

– Какой папа? – изумилась Катя. Я пригляделся, и упал лицом в подушку. Мне снилось, или я на самом деле сейчас лёг спать у себя дома?

– Тоник! Просыпайся уже! Что тебе снилось?

– Ты снилась, только маленькая, ты была моей сестрёнкой.

– Сестрёнкой? – улыбнулась Катя, – Это любопытно.

– Кать, почему ты назвала меня Котичек? – Катя пожала плечами: – Не знаю, как-то вырвалось.

– Тебе не снилось, что мы маленькие? – Катя опять пожала плечами.

– Может, и снилось, не помню. Вставай, нам пора.

Сначала я был доволен, что не надо идти на покос, потом всё вспомнил, и подумал, что лучше бы пешком туда, обратно, и там, без отдыха и обеда, лишь бы не вести Катю неизвестно куда и к кому.

Несмотря на высокие слова о долге перед человечеством, я не готов бросать свою любимую под танки. Даже если она выживет, всю жизнь будет помнить об этом.

Да и про танки… Те, кто бросался под танки, обвязавшись гранатами, они что, были сиротами, у них не было любимых, жён, детей? Они защищали их жизни, отдавая свою. И дети остались живы, родились внуки, правнуки, и стали плевать на памятники своих дедов, укоряя их в жестокости к, ни в чём не повинным солдатам рейха. «Завоевали бы нас немцы, жили бы, как немцы, пили бы баварское пиво, заедая колбасками».

Человек такая скотина, что любой рай превратит в ад, и плюнет на наш с Катей памятник, если вдруг он появится, и проклянёт нас, за то, что возродили их к жизни, которую они поспешили превратить в существование.

А если узнает, каким образом их возродили? Я заскрипел своими крепкими зубами.

– Тоник! Перестань, возьми себя в руки.

Я поднялся, и пошёл в ванную комнату.

В кают-компании Катя уже накрыла на стол. Я сел, с надеждой взглянул на Хранительницу очага.

– Катя, помолимся? – Катя кивнула, посмотрев на мою кислую физиономию.

– Помолимся, Тоник, а то от твоего вида молоко скиснет.

– Какое молоко?

– Постаралась воспроизвести то молоко, что пили у славян.

Мы встали на колени, я стал молиться, просить у Хранительницы дать мне терпения. Тут мне пришла одна мысль:

– Катя, разве нет другого способа для сбора этой… гм, субстанции.

– Какой другой способ?

– Ну, в баночку, термос, ещё что…

– Тоник, надо поискать, должно быть, ведь могут быть одарённые дети, старики… – Катя выпорхнула из кают-компании, а я, с лёгкой душой, начал завтракать, не ожидая быстрого появления Кати.

Попробовал молоко. Да, Катя постаралась! Очень похоже.

Вернулась Катя. По её виду я не понял, хорошие новости она нашла, или не очень.

Катя принялась за еду, не обращая на меня внимания.

– Кать! – позвал я, – Молоко очень вкусное!

– Что? – очнулась моя любимая, – А, да! Есть такие контейнеры, именно на такой случай. Ребёнка ведь не потащишь в постель, да и дедушка, тоже… Тут уже должен работать ты.

– Я?!

– Ну да, мальчики очень стесняются девочек.

Я представил себе… Поёжился. Опускаюсь всё ниже. Растлитель малолетних!

– Дедушки, тоже?

– Ну, с дедушками проще, но самое надёжное, это старый добрый метод, сохранность 99 процентов.

– А один процент?

– Гибель, – пожала плечами Катя, – ну что, берём контейнеры?

– Конечно, берём! Понравившегося тебе объекта нежно усыпляем, и берём у него то, что нам нужно!

Катя фыркнула: – Знаю я твоё «нежно», после этого он даже дышать не сможет, не то что…

Но я несколько повеселел, всё-таки, есть шанс и рыбку съесть и… не сесть.

– Собираемся? – спросила Катя.

– Да, только надо взять с собой аптечку, что-то мы забыли об этом.

– Ты не знаешь, что на скафандре есть пояс? На поясе есть минимальный набор для выживания. Нож, аптечка, маленькая, правда, разовая, если надо срочно кого-то спасти.

– А я и не знал! – удивился я.

– Но ты хорошо придумал! Возьмём с собой большие аптечки!

Я задал направление «Мальчику», а Катя принялась учить меня пользоваться аптечками. Всего сразу не упомнишь, поэтому там прилагалась инструкция.

В аптечке были инъекции и мази для быстрой регенерации, кровоостанавливающее, препарат для ускоренного сращивания костей, заживление без шрамов, восстанавливающее потерю крови, даже восстановление утраченных органов! Конечно же, я представил утрату и выращивание своего любимого органа.

Спросил Катю. Та прыснула, но сказала, что всё может быть, но лучше не рисковать.

Въехали в зал уже слегка повеселевшими.

Как ни странно, дверь открылась туда, куда мы хотели. Здесь по-прежнему была зима. Или мы отсутствовали недолго, или прошёл год, а то и больше.

Осмотрелись, увидели свои свежие зарубки, поняли, что времени прошло немного. Тогда спокойно пошли по своей, уже знакомой, тропке.

При подходе к дозорной тропе нас остановили, потому что мы не скрывались, шли прогулочным шагом. Если бы захотели, прошли незаметно, как они сами нас учили.

– Стойте! – послышался негромкий окрик, и увидели Ладислава. Он расплылся в такой широкой улыбке, что я заподозрил и его в связи с моей женой.

Жаль, что я не чувствую нужных людей! Я бы их проредил. Да, кстати, где моя сабля?!

В тот раз так спешил, что забыл её в нашей светёлке? Пусть там полежит, подумал я, а то ещё придёт идея отрезать кому-нибудь уши.

Улыбающийся Ладислав проводил нас до ворот, и вернулся. Дежурный дружинник хмуро взглянул на нас, сказал, что вызовет Микулу сюда. Ему, дескать, не было приказа пропускать нас.

Я облегчённо вздохнул:

– Катя, пошли отсюда, нам здесь не рады, найдём другой Мир! – я сделал движение, что разворачиваюсь, взяв Катю за руку. Катя поняла меня, подыграв:

– Да, Тоник, пошли отсюда, – мы шагнули назад.

– Эй, стойте! – заволновался стражник, – сейчас вызову Микулу!

– Не нужен нам Микула! – уже откровенно, с облегчением, улыбнулся я. Катя с подозрением посмотрела на меня: – Ты серьёзно?

– Более, чем! – Катя заволновалась, упираясь:

– Тоник, мне надо!

– Нас хотят унизить!

– Я, наверное, заслужила, кто-то распустил слухи.

– Кроме твоего любимого Вольхи некому. Кстати, они все кричали тебе, чтобы ты возвращалась, что теперь произошло?

– Что звал? – услышали мы знакомый голос, и обернулись.

– Да вот, бояричи вернулись, я их задержал, ты же велел сразу тебя вызывать, а они уходят! Обиделись, наверно.

– Дубина! Я сказал тебе, меня вызывать, а не держать их на пороге! Придётся тебе ещё постоять на воротах! Лада, Ратибор! – Микула сам подбежал к нам, забыв приличия.

– Спасибо, что вернулись! Сегодня отдохнёте, а завтра с утра отправитесь в дорогу! Заходите, гости дорогие, банька уже ждёт вас, я все глаза проглядел, высматривая вас! Не сердитесь на этого дуболома!

Ошеломлённые, мы пошли вслед за Микулой.

– Как там Вольха? – спросила Катя. Микула махнул рукой:

– Лежит, сильно порвали его волки.

– Нам надо к нему, – я поморщился, хотел было уйти, но подумал, что лучше буду рядом, при мне они будут сдержаннее.

– Тоник, тебе надо успокоиться, – сказала Катя, увидев мою реакцию, – я тебе вколю чего-нибудь…

Я скривил презрительную гримасу, и Катя отвернулась.

Вольха лежал на лавке, в лечебнице, выглядел неважно, у него был жар, возможно, заражение. Всё-таки волчьи зубы далеко не стерильные.

– Разденьте его! – приказала Катя знахаркам. Заставила снять бинты, представлявшие собой ленты серой холстины. Раны были нехорошего цвета и отвратительного запаха.

– Хорошо, что ты напомнил об аптечке, – сказала мне Катя, снимая рюкзак, и вынимая чемоданчик с красным крестом. Катя намазала раны, регенерирующей мазью, что-то вколола, потом забинтовала раны белыми бинтами. Я стоял рядом, не делая попытки чем-то помочь своему бывшему лучшему другу.

Вольхе стало лучше, он открыл глаза, увидел Катю и улыбнулся:

– Лада! Вернулась ко мне, милая моя!

Мне стало противно, и я вышел из лазарета на чистый морозный воздух. Следом вышел Микула:

– Постой, Ратибор! Нельзя же так!

– А как можно?! Ославить мою жену на всю заставу! Сейчас, поди, все зубы скалят, или в очередь к ней выстраиваются! – скрипнул я зубами.

– Зачем так плохо о людях думаешь? – покачал головой Микула, – Люди сочувствуют и тебе, и Вольхе, Ладу жалеют, любят её все, но не так, как ты думаешь. В том, что произошло, ты сам виноват. Много воли своей суженой дал.

– Да, – вздохнул я, – надо было намотать косу на кулак, и всыпать розог по заднему месту, только я не самодур, женщина, она тоже человек.

– Где ты только таких слов набрался! – покачал головой Микула, – Впрочем, твоё дело, значит, поделом тебе.

«Может, и поделом», – подумал я, ожидая Катю. Что она там? Успокаивает своего… Целуется?

Катя вышла, взяла меня за руку, и повела в сторону бани.

– Там стол накрыт, Лада! – крикнул вслед Микула, – Я сказал, никому пока не входить!

Встречные дружинники кланялись нам, с улыбкой, а мне хотелось забить их улыбки в глотки, или вызвать на дуэль.

Когда остались одни, Катя сказала:

– Хорошо, что завтра уезжаем, не жить нам здесь, в каждом парне ты видишь врага.

– Так оно и есть. Они не видят меня, когда ты рядом, каждый хочет тебя!

Катя вздохнула:

– Я поняла. У меня есть сабля.

– Ну и что? – не понял я.

– Можно сделать обряд и саблей, мне казалось, что ты что-то понял, теперь вижу, что ты лучше убьёшь меня, чем кому-то отдашь. Так что…

От её слов у меня побежал мороз по коже.

– А если хочешь, вернёмся, я ничего не буду делать. Посмотришь, что со мной произойдёт, и сам, из милости, зарежешь.

– Катя… – Катя спокойно стала раздеваться. Я тоже стал вылезать из скафандра, понимая, что опять повёл себя, как ревнивый мальчишка. Ну что Катя сделала плохого? Вылечила больного парня, который, кстати, пострадал из-за меня, успокоила его, может быть сказала, что любит только своего мужа.

– Кать, что ты ему сказала? – спросил я, входя в мыльное отделение, после того, как старательно упаковал свой скафандр.

– Ничего.

– Катя, ты должна быть снисходительна к своему мужу, мне ведь больно.

– Зато мне легко и весело! Себя успокаивай, тебя успокаивай, ещё всяких придурков приводи в чувство! Я что? Железная?

– Что ты, Катя? Железо разве столько выдержит?! – Катя обернулась, посмотрела мне в глаза своими огромными тёмными глазищами, и я забыл про всё на свете. Я обнял свою жену, крепко поцеловал, задрожав от желания.

– Мы будем мыться? – засмеялась Катя.

– Не знаю, – растерялся я.

Мы ужинали в одиночестве. Мне вдруг стало не хватать ребят, с которыми мы всегда здесь чесали языки. Вольха постоянно нас развлекал, неплохо играл на гуслях и пел.

«Клянусь в вечной дружбе!», – сказали мы друг другу.

– Тоник, ты чего? – спросила Катя.

– Да так. Вольху вспомнил, скучно без него, – Катя удивлённо посмотрела на меня.

– Ну что ты смотришь? Мы же дружили, интересный он человек, для своего времени.

– Давай, устроим прощальную вечеринку, как прежде? – предложила Катя.

– Давай! Может, угостим ребят космическим сухим пайком? – Катя заразительно засмеялась:

– Ты знаешь, после надоевшей свежины, съедят за милую душу!

Выйдя из бани, мы разыскали Микулу, и предложили собраться, перед нашим отъездом.

Начальника заставы обрадовало наше решение. Он сказал, что в нашей светёлке очень тесно, он прикажет накрыть стол в своей горнице, чтобы все свободные от дежурств поместились.

Тогда мы прошли в свою уютную светёлку, где было чисто прибрано. Наше оружие было красиво развешено над нашим ложем, куда сразу захотелось завалиться.

– Тоник! Тебе мало? – смеялась Катя.

– Мне всегда мало! – отвечал я, целуя свою любимую.

– Надо гостей встречать, давай посмотрим, чем мы богаты?

Мы извлекли из рюкзаков интересные консервы. Были они крохотные, занимали мало места, помещаясь в небольшой пластиковой, как мне показалось, коробочке, но, стоило их вскрыть, на тарелку вываливалось нечто, несопоставимое с объёмом баночки.

– Что это? – удивился я, разглядывая кучу жареного мяса.

– Космический сухой паёк! – смеялась Катя, – Зачем ты вскрыл, не читая? Вот, смотри написано: «Икра красная», вот здесь написано, какой выход, вот «Крабы», «Курица».

– Живая?

– Ты знаешь, – серьёзно ответила Катя, – бывает и живая! Кстати, баночки не выбрасывай, весь секрет в них, это контейнеры малого объёма, тоже найдено космоархеологами, потом доработано нашими учёными.

– Здорово! Какие самые большие объёмы здесь помещаются? – поинтересовался я.

– Это всё зависит от баночки. Видишь, дно? Чем толще, тем больше можно вместить продуктов. Здесь написано, сколько чего можно положить.

Я озадаченно посмотрел на Катю.

– Тоник, это высшая физика, я не очень в ней смыслю, что-то, связанное с теорией поля и пространственным карманом, а в донышке – генератор поля, которое искривляет пространство. Хочешь, засуну всё это обратно? Потом высыплю горячее?

– Мм-м…

Катя взяла ложечку и переложила из тарелки всё мясо в баночку. Баночка была маленькой, в такой обычно помещалось пятьдесят грамм. Сейчас же Катя сложила туда не меньше килограмма мяса.

– Я думаю, не стоит доверчивым ребятам показывать такой фокус, – задумчиво сказал я, – а то ещё поверят, что мы Катя и Тоник, а не Лада и Ратибор.

– Да, тогда не пошлют в город, – согласилась Катя.

– Кать, ты можешь сказать, что там, в городе?

– Не знаю. Что-то, или кто-то, сильно тянет меня туда, – в это время постучали в дверь, и Микула пригласил нас к себе.

– Тоник, давай, сначала посмотрим, что у них на столе, потом постараемся удивить?

– Давай! – улыбнулся я, потому что сам не знал, что у нас в пайках.

Когда мы вышли, в горнице уже собрались дружинники. Не скрывая радости, они все встали, приветствуя нас. Мы даже смутились.

– Вот видишь, Тоник… то – есть, Ратибор, как они нам рады, не только мне.

Стол ломился от закусок, мы не знали, чем удивить ребят. Правда, беспокоило открытое мясо, зачем пропадать продукту? Я шепнул Кате, но она отмахнулась.

Нас посадили рядом, Микула сел во главе стола, напротив нас, предложил налить всем мёду.

– Завтра мы провожаем наших замечательных гостей, Ладу и Ратибора, в город, славный Славутич, передать князю злые вести. Хотят напасть на нас поганые, угнать людей в рабство, убить детей и стариков, насиловать наших жён и сестёр. Соберёт наш Князь Твердислав рать, разобьём поганых! Зная доблесть Ратибора и Лады, верю, доберутся они до князя, не струсят, падут ему в ноги. Так выпьем за успех наших гонцов! Удачи им в дороге!

Мы пригубили лёгкий пенистый мёд, навалились на закуски, состоящие, в основном, из мясных и рыбных блюд, квашеной капусты и, вместо картошки, пареной репы.

Поэтому решили угостить ребят «заморским» лакомством – картофельным пюре, морепродуктами.

Не всем пришлось по вкусу, но, после приевшегося однообразия, угощение прошло на «ура».

Слегка повеселевшие от мёда гости стали приглашать на танец Катю, по очереди. Остальные, на подручных предметах, выстукивали простую, но довольно приятную мелодию.

Я пил лёгкое, почти безалкогольное, пиво, и мне было радостно на душе, видя, как счастливы дружинники, при виде моей Кати.

Мне тоже удалось с ней потанцевать. Я ведь муж, всегда успею.

Мы готовы были гулять до утра, но суровый Микула велел нам идти, укладываться спать, иначе завтра вывалимся из седла.

Мы смеялись с Катей, уверяя, что можем даже спать в седле, а я ещё и… Но Катя прикрыла мне рот ладошкой: не к столу!

Ребята поняли, посмеялись, потом не поверили. Я не стал их убеждать, а то раскрасневшийся Путята уже хотел бежать в конюшню.

Распрощавшись со счастливыми сослуживцами, которым выпала сегодня удача повеселиться, мы отправились к себе. Обнявшись, когда закрылась дверь, мы, разгорячённые мёдом и пивом, слились в страстном поцелуе, я слышал громкий стук наших сердец, с трудом мы добрались до постели, где предались безумству. Наигравшись, долго смотрели друг на друга влюблёнными глазами, стараясь не думать о том, что ждёт нас завтра.

А назавтра Микула разбудил нас пораньше, накормил плотным завтраком, и велел собираться.

– Наденем скафандры? спросил я.

– Ты надевай… – вздохнула Катя.

– Кать, давай оденемся, ещё неизвестно, безопасен ли путь. А там… не поселят же нас в казарме? Будет, где переодеться, – я почувствовал, как деревенеют щёки, как в груди поселился холод.

– Тоничек! Любимый мой! Ну не надо! После этого похода вернёмся домой, будем долго – долго отдыхать, обещаю! – она поцеловала меня в глазки, – Конечно, одеваемся, как надо! – Катя решительно стала раздеваться, чтобы влезть в скафандр.

Когда мы вышли во двор, четыре осёдланных лошади уже ждали нас.

Лошадки нам обрадовались, заржали, здороваясь. Мы подошли, выбрали себе по паре, вернее, лошади выбрали нас. Мы проверили подпругу, кое-где подтянули, где-то ослабили.

Потом я с гордостью посмотрел, как Катя, не касаясь стремян, взлетела в седло, красиво утвердившись там, сам повторил такой же трюк.

Как ни странно, в прежней жизни я не общался с лошадьми, хотя в детстве, недалеко от нашего дома была конюшня.

Я был маленьким, и боялся их. Здесь же, когда жили у Сахов, умение пришло само собой, как будто степной воздух оказал своё действие, меня приводил в восторг простор, радовал полёт, над буйным морем ковыля. Я тогда ощущал себя кентавром, особенно, когда мы были в одних набедренных повязках, и без седла.

Сейчас я вспомнил, однажды Катя сказала, что хотела бы жить среди Сахов, и понял, что тоже не против там жить, если ещё будет домик у моря. Степь и море, что может быть лучше? Ну, ещё тайга с рекой, горы.

Что, нет таких планет в огромном космосе?!

Я издал вопль, моя Звёздочка, так я для себя назвал свою лошадку, взвилась на дыбы и полетела к воротам, ведущим в деревню. Там у нас планировался первый привал. Мы, конечно, могли скакать до вечера, но лошади не люди, им отдых нужен.

Катя тут же нагнала меня, из-под лисьего малахая сверкали радостные глаза. Я счастливо засмеялся, ловко обогнав подругу. Заводные лошади мчались за нами, застоялись, милые.

Сказочный заснеженный лес стоял вокруг, сияя первозданной чистотой, высоко вверху, выше елей, синело небо, деревья мелькали мимо, копыта стучали мягко, выбрасывая большие комья снега.

Конечно, надо было захлопнуть шлемы, но воздух был так чист, что хотелось дышать именно им, а не отфильтрованным, стерильным воздухом скафандра.

Да и разбойничков здесь не должно быть…

Разве что кто-то знал, что мы едем с посланием к князю. Кто мог знать? Что, среди дружинников появился предатель или лазутчик? Тогда можно подозревать всех. Взять, допустим, Вольху. Откуда у него столько драгоценностей? Приз? Взяли богатую добычу?

Чёрт! Так можно додуматься до всякого. Честно говоря, мне до сих пор хочется его прирезать, как вспомню его нахальную рожу. Провожать он вышел! Видел я его, стоял в дверях лазарета, поддерживаемый неизменным Дубыней. Хорошо хоть, обниматься не полез, а то рука уже стискивала рукоять сабли! Потому и помчался, с места в карьер, обрадовался, что супруга помчалась за мной.

«Буду резать всех! – подумал я, оскалясь, – Потом». Такое неожиданное решение немного развеселило меня.

Несмотря на скачку, я внимательно смотрел по сторонам, придерживая лошадку перед поворотами, как, если бы ехал на машине по незнакомой дороге.

Но ничего не произошло. По этой дороге часто ездили дружинники, в деревню. Явно в ней жили пассии наших знакомых. Деревня называлась без затей: «Крайняя».

Тут дорога повернула, и лес поредел, впереди показались покрытые снегом крыши изб. Особняком выделялась двухэтажная маленькая корчма, с постоялым двором.

Туда мы и направили своих разгорячённых лошадей. Въехав в открытые ворота, мы спешились и отдали лошадей мальчишке, немного моложе нас. Но в нашем возрасте три-четыре года представляют собой огромную разницу, мы с Катей уже выглядели почти взрослыми.

Вышедший на крыльцо хозяин низко поклонился, увидев, что к нему приехали на постой дружинники с засеки.

Мы сказали, что хотим дать отдых лошадям, попросили накормить их, ну и нас, заодно.

Хозяин, которого звали Кривонос, предложил нам пока отдохнуть в светёлке, пока готовится обед.

Мы поднялись на второй этаж, в довольно чистую светёлку с грубо сбитым столом, лавкой, и широкими нарами, заменяющими кровати. Здесь мы скинули верхнюю одежду, придав своим скафандрам, вид походной одежды, повалились на кровать, только тут поняв, как устали. Вроде всего двадцать вёрст, а умаялись! Что значит, давно не скакали верхом.

Но, полежав без движения минут, пять, начали донимать друг друга, потом беситься, катаясь по кровати, смеясь и целуясь, пока не постучали в дверь, пригласив к столу.

Спустившись вниз, мы, к своему удивлению, увидели здесь всё мужское население деревни, естественно, с вездесущими мальчишками. Не было только женщин.

Всем было интересно узнать вести с переднего края.

Никто не решался задать нам вопросы, пока мы не насытились. Пища состояла из жареных рябчиков, запечённой свинины, квашеной капусты, грубого чёрного хлеба и, вместо пива, нам налили молока.

Собравшийся народ потягивал пиво, тихо переговариваясь.

Увидев, что мы сытые и добрые, начали расспрашивать, как дела на засеке, не умышляют ли поганые набега.

Мы сказали, что бдительность никогда не бывает лишней, как ни приглядывай за засекой, враг не дремлет, и просачивается сквозь дозор, ведя разведывательную деятельность.

Мы спросили, какие новости в деревне, и нам угрюмо рассказали, что, седмицу назад, пропали мальчик и девочка двенадцати лет. Когда их нашли, те были подвешены за руки на суку осины, голыми, в мороз, ещё живыми. При этом жестоко надругавшись над ними, на телах были видны следы пыток. Дети успели замёрзнуть до каменной твёрдости.

У одного из мужчин текли из глаз слёзы, видимо, это был отец ребятишек.

Я подумал было на разведчиков поганых, но крестьяне опровергли эту мысль, сказав, что это не первый случай, и на груди у детей всегда вырезали один и тот же знак: перевёрнутую пятиконечную звезду. Мы с Катей недоумённо переглянулись: откуда на Руси могли взяться сатанинские обряды?

– Вы бы передали князю-батюшке, что завелись у нас лихие люди, деток наших убивают…

Мы с Катей пообещали рассказать всё князю. Такие преступления никак нельзя оставлять безнаказанными.

Вот такая просьба у народа деревни Крайняя, в остальном, хвала Даждьбогу, всё хорошо, с податью рассчитались, теперь можно и Коляду праздновать, деток радовать.

Отдохнув, мы пустились в дальнейший путь, уже не так беззаботно. Мы, правда, не так беззащитны, но тоже по возрасту подходим для обрядов сатанистов. Попадись они нам! Здорово они испортили нам настроение. Вспоминались дети, набившиеся в корчму: любопытные чистые глазки, симпатичные маленькие мордашки.

Находятся же выродки, которые испытывают радость о при виде мучений беззащитных жертв, прикрываясь необходимостью невинных жертв на своих дьявольских обрядах!

Вот как умудряются люди узнавать новости?! Мы, правда, скакали уже не с той скоростью, как с утра, но всё же не шагом, но нас уже ждали в воротах засеки второго круга!

Сам начальник заставы Вакула вышел нас встречать, поклонился с достоинством, повёл в свою канцелярию. По пути мы, «невзначай», прошли мимо тренировочного поля, где тренировались дружинники, сражаясь на деревянных мечах и стреляя из луков.

Дорожки были расчищены от снега, на вышке стоял караульный. К нам подбежал дневальный, забрал лошадей, повёл их в конюшню. Лошади фыркали, крутили хвостами.

Мы с Катей переглянулись, улыбнувшись: служба идёт! Было бы видно траву, покрасили бы.

В канцелярии Вакула взял у нас донесение от Микулы, внимательно прочитал его, вздохнул.

– Ожидается, значит, набег? – полувопросительно сказал Вакула. Мы сказали, что Микула не распространялся на эту тему, подробности нам неизвестны, но, в общем, так сказали пленные.

Вакула предложил нам посетить баню и отдохнуть до утра.

У меня вертелся на языке вопрос: далеко ли отсюда до города, хорошо, вовремя Катя мне сделала знак: молчи!

Я и забыл, что мы с ней, якобы живём в том самом городе, как Лада и Ратибор!

Думаю, если предложил остаться, значит, засветло не доберёмся.

На второй линии засеки всё было устроено так же, как и на первой, нас устроили в светёлке у Вакулы. В светёлке уже было жарко натоплено. Мы немного отдохнули после бани и ужина, потом решили пройтись по гарнизону. Вакула сам сопровождал нас, показал, как сражаются дружинники, как стреляют из луков.

– Конечно, здесь не так напряжённо, как на переднем крае, но мы тоже не расслабляемся! – пояснил Вакула, – Через полгода мы сменим личный состав на передней линии, сюда прибудут дружинники из города, а десяток Микулы отправится в город.

Мы были без скафандров, в зимней меховой одежде, мороз крепчал, мне было зябко. Я вспомнил детей, оставленных голыми в такой мороз, подвешенными на суку… Когда читаешь про это в тёплой избе, не представляешь, каково это: замерзать заживо, да ещё после издевательств.

– Вакула, – обратился я к десятнику, – вы слышали, в деревне кто-то убивает детей?

– Слышал, – вздохнул Вакула, – даже с отрядом выезжал. Узнали только, что было их двое, но куда делись, непонятно. Здесь проходит наезженный тракт, следы теряются.

– Через вашу заставу все проходят? – заинтересовался я.

– Проходят, – согласился Вакула, – только они могли уже уйти, тревогу селяне подняли слишком поздно: за сутки можно до города добраться.

– Значит, они городские? – спросила Катя.

– Скорее всего. Только в городах может завестись такая погань.

– Не любите город?

– Отчего же, в городе хорошо. Я имею ввиду, затеряться там легче, как крысам. У нас все на виду, каждый, как на ладони, все отличные парни!

Я видел, какие они отличные! Сломали все глазки, стараясь не разглядывать слишком откровенно мою Катю!

Надо сказать, никто из них не заинтересовал её, я даже облегчённо вздохнул, что не укрылось от моей жены, она поняла меня и улыбнулась. Дело в том, что в бане у нас ничего не было: всё-таки устали мы за день скачки, а сейчас я уже отдохнул.

– Я слышал, вы непревзойдённые стрелки из лука, – между тем не переставал нас поражать своей осведомлённостью Вакула.

– Мы не обещаем поразить вас своей меткостью, – поскромничал я, – всё же целый день в седле…

– Ничего, покажете моим увальням, как надо тренироваться, что после целого дня скачки попадать в цель без промаха!

Вакула сделал знак, и нам принесли два лука, уже снаряжённых.

Мы внимательно осмотрели вооружение, убедившись, что у Микулы луки в гораздо лучшем состоянии. Похоже, эти луки стояли в оружейной комнате, пока начальство не узнало о нашем прибытии.

– Сейчас пристреляем, – сказала Катя, вставая в стойку. Я посмотрел на неё, и вздохнул, увидев, как она прекрасна, как ребята с восторгом уставились на неё.

Катя пустила стрелу, которая сразу попала в центр мишени. Все вокруг взорвались восторженными воплями.

– Тоник, хочешь, возьми мой лук, я расскажу о его особенностях.

Я посопел, возмущаясь: что я, сам не разберусь с луком? Забыв, как опозорился в прошлый раз.

На этот раз я внимательно осмотрел свой лук, примерился, растянул, отпустил, изучая его особенности, и только после этого наложил стрелу и выстрелил. Я решил немного попижонить, и выбил Катину стрелу из мишени.

Ребята недовольно загудели. Мне стало досадно, я не понял, чего они хотели. Чтобы моя стрела ушла в молоко?

Катя решила взять реванш, и тоже выбила мою стрелу. Я отдал лук ближайшему воину, сказав, что проиграл.

– Тоник, перестань! – сердито прошептала Катя, – Что ты, как маленький? Лучше бы поучил их сабельному бою.

– Катя, пойдём отдыхать, завтра нам ещё целый день скакать.

– Да, – вздохнула Катя, – извините, но нам надо отдохнуть, – обратилась она к опечаленным зрителям.

Когда мы пришли в светёлку, на столе уже стояла крынка молока и краюха свежеиспечённого хлеба.

– Ой, какая прелесть! – восхитилась Катя, попробовав молоко с хлебом.

Я тоже попробовал, что-то зашевелилось в памяти от знакомого вкуса. Я встретился со своей женой взглядом, и она улыбнулась:

– Кто-то говорил, что устал! Ишь, как глазки загорелись! – я осторожно обнял её, ласково поцеловал, потом ещё, потом уже Катя не стала сдерживаться, крепко обняв меня, целуя всё, что попадётся.

Подхватив её на руки, понёс на кровать, удивляясь про себя, какая она стала лёгкая. Ещё совсем недавно с трудом удерживал её на руках, а теперь Катенька показалась мне невесомой. Я даже не спешил её отпускать, прижав к себе. Катя счастливо хихикала. Я тоже был счастлив.

…– Мой! – шептала Катя, взяв мою голову в свои нежные ладошки и разглядывая меня, – Ты знаешь, какой стал красивый? – Она провела рукой по моей голой спине, отчего по коже пробежала волна трепета.

– И не такой уже костлявый, сильный! Хорошо, здесь нравы строже, чем у нас, иначе не успевала бы отгонять от тебя девчонок!

– Ты мне льстишь, – шептал я в ответ, – красивее тебя я никого в жизни не видел! Все ребята при виде тебя падают в обморок, или застывают на месте! Я… – я хотел сказать, что ревную, но передумал, – я люблю тебя, Катя, по-настоящему люблю, и это не слова!

– Тоничек, а я уже говорила тебе, что ты часть меня, я просто задыхаюсь от любви, от желания. Давай ещё…

На другой день, после завтрака, Вакула проводил нас до ворот, спросив, всем ли мы довольны.

Мы чистосердечно поблагодарили гостеприимного Вакулу, особенно за молоко и хлеб.

– Мы корову держим, – улыбнулся Вакула, – и пекарня своя. Ребята сами спекли для вас каравай, подоили корову! Очень уж ты красива, Лада! Ратибору все завидуют белой и чёрной завистью.

Тепло простившись с Вакулой, мы поскакали в город. Теперь на нашем пути был только один постоялый двор, дальше нет селений. Наверно, есть какие-то хутора, но нам было неудобно об этом спрашивать.

Дорога до постоялого двора была такая же, как и предыдущая, только пару раз мы пересекли замёрзшие речки, через которые были перекинуты мосты, да однажды нагнали обоз, который повернул на наш тракт с просёлочной дороги. С обозом даже ехала охрана.

Увидев нас, обозники торопливо уступили дорогу, когда же мы приблизились, сняли шапки и низко поклонились.

До постоялого двора, где мы дали отдых лошадям, ничего не произошло.

Хозяин с дочкой, стреляющей в меня огромными синими глазами, накрыл нам на стол, в маленькой комнатушке, для господ. Мы не возражали, всё равно никого не было.

– Хозяин, седмицу назад, или раньше, может, позже, не останавливался у тебя кто-нибудь подозрительный? – спросил я.

– Подозрительный? – переспросил хозяин, назвавшийся Перваком, – Тут все подозрительные… кроме вас, конечно, бояричи, – поправился он, – Но были, были. Один мне не понравился, не нашей породы, чёрный, горбоносый, с ним был мальчишка лет семнадцати – восемнадцати, славянин.

Мы с Катей посмотрели друг на друга, решив для себя сделать зарубку на носу. На всякий случай.