Текст книги "Генерал Деникин. Симон Петлюра"

Автор книги: Александр Козлов

Соавторы: Юрий Финкельштейн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

Следует, однако, отметить, что долговременного сотрудничества практически не получилось, так как подходы к решению актуальных политических проблем на Украине у бывших противников оказались слишком разными.

Большевики в начале 1920-х исходили из того, что эти деятели были когда-то социалистами и революционерами и могли стать полезными социалистической власти. По мере формирования режима личной власти Сталина эта точка зрения радикально изменилась. Хотя можно предположить, что и в начале 1920 г. большевики просто вели свою политическую игру, заранее зная ее возможный результат. Как бы то ни было, известный петлюровец Хмара публично обратился с Петлюре с призывом вернуться на родину и прекратить борьбу по примеру Ю. Тютюнника. Но Петлюра был реалистом и понимал, что его ждет в случае возвращения в страну, где он «благословил» массовый террор. Под впечатлением целого ряда неудач Петлюра переехал в «Мекку» российских эмигрантов – Францию, где начал работу по единению украинской эмиграции. Он редактирует еженедельник «Тризуб», вокруг которого пытается объединить украинские эмигрантские группы. За два дня до своего убийства этот украинский шовинист, пытаясь оправдать свое предательство по отношению к Западной Украине, писал: «Я верю и уверен, что Украина как государство будет, и думаю, что путь к украинской государственности лежит через Киев, а не через Львов. Только когда украинская государственность закрепится на горах Днепра и около Черного моря, только тогда можно реально думать о собирании украинских земель, захваченных соседями. Другая политика – мечты, нереальные комбинации, ведущие к тому, что никакой Украины не будет».

Кровавый авантюрист и антисемит Симон Петлюра был заслуженно убит 25 мая 1926 г. Шоломом Шварцбардом, отомстившим за своих родственников и за тысячи погубленных евреев в ходе петлюровских страшных погромов. В мае 1938 г. его соратник, такой же ярый националист, садист-антисемит Коновалец был убит чекистом П. Судоплатовым. Пусть незаконным путем, но Петлюра и его подельник понесли вполне заслуженное наказание…

Такова политическая биография Симона Петлюры. По большому счету эта книга – не биография Петлюры, а историко-философское эссе на тему «Петлюра и антисемитизм» (предложенное введение исторического характера, надеемся, восполнит некоторую нехватку биографического и историко-политического материала). Нет сомнения, что книга будет полезна демократическому и плюралистическому обществу, нужна русским, украинцам, евреям – всем честным людям, желающим что-то понять в этой жизни. Думается, что главный урок, который можно было бы извлечь из этой трагической истории, заключается в том, что, независимо от самых принципиальных партийных, геополитических, экономических, социальных и иных разногласий, люди не должны опускаться до примитивного, низменного, грязного начала в межнациональных отношениях.

Загадки Симона Петлюры,

или Парадокс антисемитизма

Я хотел бы быть заодно только с правдой, но в этой стране и правые и левые сговорились, будто есть «наша правда» и «чужая», и дружно закрывают глаза на то, что правда – истина, далекая от их разногласий и пугающая обе стороны, – общая и ничья. А. Воронель. «Трепет иудейских забот»

* * *

Стоит заговорить о еврейских делах, как немедленно возникает слово «антисемитизм», чтобы не исчезнуть уже до конца разговора. Кто не знает, что отношение к евреям является важной частью самосознания многих людей и целых народов?

Почему не к англичанам, немцам, американцам, французам или даже русским?

Почему слово «семит» кажется академическим, малознакомым без приставки «анти-»?

Почему с приставкой оно ориентировано только на евреев, а не на арабов, которые ведь тоже семиты?

Почему каждое шовинистическое движение спешит проявить себя в ненависти к евреям, как будто пет иного способа засвидетельствовать свою преданность родному народу?

Почему?

Право на любовь и ненависть неотъемлемо и неоспоримо, как Первая поправка к Конституции США. Личное дело каждого – кого любить и кого ненавидеть. Однако право на нелюбовь отнюдь не предусматривает права на ограбление и убийство. Это кажется очевидным, пока речь идет об отношении к русским и итальянцам, украинцам и японцам, французам или папуасам. И это совершенно не очевидно, когда речь идет о евреях. Для них делается исключение: они – «избранный народ»!

В годы гражданской войны в России (1918–1921) погромы совершались везде, где находилось для этого достаточно евреев. Однако нигде они не имели такого размаха, не были столь кровопролитны и неотвратимы, как в Украине. Погромы унесли много десятков тысяч жизней, обескровили еврейские общины, подорвали экономику и, что тоже исключительно важно, растлили, изуродовали души тех, кто к ним приложил руку. Безнаказанность грабежа и убийства пьянила погромщиков, они чувствовали себя гигантами, «сверхчеловеками», которым дано право распоряжаться чужими жизнями. Именно в этом влекущая, сводящая с ума сила погрома, его наркотическое свойство.

Веками евреи не имели права сопротивляться насилию, как это делали другие: им запрещалось носить оружие, строить крепости, организовывать самооборону. Еврейская незащищенность была важным элементом государственной жизни, безотказным клапаном для регулирования социальных и политических страстей. Такова была участь евреев, «обыкновенных евреев для погромов, оклеветания и прочих государственных надобностей» (М. Горький).

Ранняя инфицироваиность антисемитизмом – явление вполне заурядное. Оно и понятно: детская душа восприимчива, и дух семьи да улицы, подкрепленный авторитетом не лучших носителей национально-религиозных традиций и предрассудков, беспрепятственно проникает в ее глубины. Последующие культурные влияния, адресованные скорее разуму, чем чувству, могут купировать инфекцию, как говорят врачи, но лишь в редких случаях подавить ее полностью. Она незримо тлеет и ждет своего часа. В отличие от многих дурных привычек, антисемитизм, увы, не осложняет, а облегчает жизнь его носителя, и нужна немалая нравственная сила, чтобы отказаться от предлагаемых им выгод.

История знает случаи, когда юдофобией «вдруг» заболевали люди талантливые, незаурядные. Сейчас речь пойдет о человеке, с именем которого связаны кровавые еврейские погромы в Украине в годы гражданской войны, ставшие репетицией Холокоста. Способный журналист и оратор, наделенный большим организаторским даром и немалым честолюбием, стойкий в часы испытаний, Симон Петлюра стал символом борьбы за «самостийную», т. е. независимую, Украину – в глазах одних, символом жестокого, варварского антисемитизма – в глазах других.

В революционную эпоху, как ни в какую иную, ощущается жаркое, хмельное, порою смрадное дыхание истории, призвавшей для исполнения своего очередного акта внуков и правнуков тех, кто лег костьми на этой же сцепе в предыдущие века. Теперь их тени с горьким недоумением наблюдают, как потомки, начав с отважной попытки выйти на светлый, нехоженый путь, скатываются в старую, разбитую колею, пропитанную кровью их пращуров.

Насколько мне известно, ни современники, ни последователи С. Петлюры не создали его жизнеописания. Конечно, это не случайно. Я не задаюсь целью восполнить досадный пробел. Цель данной работы и шире, и скромнее: на основании архивных материалов, воспоминаний и исторических исследований предпринята попытка выяснить истинное отношение С. Петлюры к евреям и меру его вины в их зверском истреблении. Но это лишь часть проблемы.

Почему без избиения евреев не обошлось ни одно освободительное движение в Украине? Каковы плоды этих «героических» акций? Все ли шли этой проторенной дорогой? Что мог сделать и что реально сделал С. Петлюра – вот основные вопросы, нас занимавшие. Параллельно исследовался вопрос, возможно, не менее важный, и удалось, как мне кажется, выявить существенную, но пока не исследованную причину антисемитизма как такового.

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ

МОИХ РОДИТЕЛЕЙ

Интродукция

«І не встануть з праведними

Злиі з домовини.

Діла добрьіх обновляться,

Діла злих загинуть». Тарас Шевченко. «Давидові псалми»

Симон Петлюра был застрелен Шоломом Шварцбардом (Шулимом Шварцбурдом – согласно документам Балтской городской управы от 3 декабря 1891 г.) в полдень 25 мая 1926 г. в центре Парижа, на улице Расин.

Осенью следующего года суд присяжных в Париже объявил Ш. Шварцбарда невиновным в убийстве, тем самым признав совершенное им не уголовным преступлением, а актом исторического возмездия.

Споры о законности и справедливости такого решения не затихают до сих пор. Защитники С. Петлюры упорно доказывают, что Верховный атаман совершенно не повинен или повинен лишь косвенно в погромах, так как сам он антисемитом не был. Этическая и юридическая несостоятельность подобной позиции так очевидна, что она едва ли достойна внимания. Тем не менее, нужно понять ее скрытый смысл: господам защитникам кажется, что невозможно уличить в антисемитизме С. Петлюру, человека довольно образованного и способного, немало говорившего и писавшего о своих симпатиях к евреям. А если так – по логике их рассуждений, – то виноват он в погромах лишь постольку-поскольку. Следовательно, убийство его Шварцбардом – страшное преступление, а оправдательный приговор – грубая судебная ошибка, если не хуже. Такова «логика» рассуждения, основанного на заведомо ложной посылке.

Хотя субъективное отношение С. Петлюры к евреям (любое!) не имеет ни малейшего отношения к объективной оценке его роли в погромной эпопее и ее последствиях, важно разобраться в этом частном случае ради выяснения некоторых общих закономерностей.

Теперь я считаю себя вправе утверждать, что С. Петлюра антисемитом не был. Думаю, это устроит его защитников. Однако вынужден тут же их огорчить: С. Петлюра антисемитом стал. Показать, как и почему это произошло, – одна из главных задач данной работы.

Еще одно предварительное замечание. Вскоре после убийства С. Петлюры, когда шло следствие, «украинская сторона» всячески старалась убедить «еврейскую сторону» в нежелательности для евреев же объяснять выстрелы Шварцбарда его стремлением отомстить за пролитую еврейскую кровь. «Отмежуйтесь от Шварцбарда! Согласитесь, что он агент ГПУ или умалишенный, – и дело с концом! В любом случае не нужно заострять еврейский вопрос: это может привести к новой вспышке антисемитизма!» – таковы были аргументы умеренного крыла украинской партии, к которому принадлежал Александр Шульгин – министр иностранных дел правительства УНР в эмиграции. Вот что он писал своему недавнему коллеге Арнольду Марголину: «Поймите, украинская интеллигенция делает все возможное, чтобы прекратить антисемитскую пропаганду в связи с убийством. Но сейчас не черносотенцы, не антисемиты, а сами евреи говорят: «Мы убили погромщика Петлюру». Это страшная ошибка части евреев и, если они не изменят решительно своей позиции, могут быть, я опасаюсь, самые печальные последствия. Хорошо еще если обойдется «антисемитскими чувствами». Возможно и гораздо худшее: могут начаться ужасные погромы! Опять прольется кровь невинных людей. Страшно даже подумать, что может произойти!» Если учесть, что оба корреспондента находились далеко за пределами советской Украины, то о каких погромах и где идет речь – во Франции, в США, Канаде, Украине? Вероятно, «иностранный министр» свято верил в магическую силу самой угрозы погромов и в безотказность такого «аргумента».

Итак, мысль ясна: во избежание новых погромов забудьте о погромах прежних. Обсуждать погромную тему в связи с убийством С. Петлюры, – а это неизбежно приведет к оглашению документов, заслушиванию свидетелей и жертв кровавых злодейств, демонстрации фотографий на глазах у всего мира и при несомненном внимании прессы, – защитникам «самостийности» Украины было крайне нежелательно, вне зависимости от степени вины С. Петлюры и исхода процесса. Куда спокойнее, если судить будут умалишенного или тайного агента ГПУ.

К чести еврейской стороны, «мирные предложения» украинцев были отвергнуты. Процесс должен был пролить свет на злодеяния недавнего прошлого и предупредить о грядущих опасностях, на которые закрывали глаза.

К сожалению, разбудить совесть и сознание цивилизованного мира не удалось, и Большой Холокост, эта часть мировой катастрофы, состоялся.

Без некоторого знакомства с историей Украины нам не понять кровавых событий эпохи гражданской войны и той роли, которую в них сыграл Симон Васильевич Петлюра (чтобы не походить на русских, «независимые» украинцы отчества, как правило, не используют). Итак, постараемся разглядеть черты и путь нашего героя, не забывая о той почве, которая его породила.

* * *

Рассказывая о С. Петлюре, его современники и биографы с грустью отмечают полное отсутствие чего-либо яркого, достойного публичного внимания в жизни будущего «национального героя» до момента Февральской революции. И тем не менее, кое-что найти удалось. Сын небогатого возчика, он учился в полтавской бурсе и семинарии, откуда был исключен за слишком бурное выражение симпатий в адрес украинского композитора Н. Лысенко (предположительно). После странствий по южным губерниям он добрался до Москвы и Петербурга, где служил конторщиком и бухгалтером, одновременно занимаясь журналистикой, С. Петлюра входил в национальные кружки: «Союз Автономистов», «Товарищество славянской культуры», «Кобзарь», объединявшие в Москве украинскую интеллигентно. Одно время он вместе с А. Соликовским издавал на русском языке журнал «Украинская жизнь». Его успехи достаточно скромны, да и вообще пока что Петлюра малозаметен и не рвется в лидеры.

Среди немногочисленных отзывов о нем, относящихся к той поре, особняком стоят слова видного языковеда, академика Корша, которому С. Петлюра одно время помогал в литературной работе. Сообщены они вдовою академика упомянутому выше А. Соликовскому, тем, в свою очередь, – Максиму Славинскому, коим и включены в статью «Симон Петлюра». Цепочка сложная, а потому нам остается точно воспроизвести этот отзыв, не опровергая и не утверждая его подлинность.

«Петлюра – из породы вождей, человек из того теста, что когда-то в старину основывали династии, а в наше демократическое время становятся национальными героями. Если условия изменятся, будет он вождем украинского народа. Такова его судьба».

А. Соликовский признался, что не очень-то поверил пророчеству старого ученого, к тому же дошедшему из вторых рук. Однако, кто знает, если это пророчество не было тайной для С. Петлюры, не сыграло ли оно в его жизни ту же роль, что и встреча шекспировского Макбета с тремя ведьмами в грозовую ночь? Пророчества не только предрекают события, но и провоцируют их, гонят людей навстречу судьбе.

А как же насчет антисемитизма в ту предреволюционную пору? Мне встретились три свидетельства отсутствия такового у С. Петлюры.

По словам Ивана Рудичева, одноклассника С. Петлюры, в семинарские годы его называли «еврейским батьком», так как он заступался за евреев.

Профессор Федор Щербина, который взял к себе на работу С. Петлюру после изгнания его из семинарии, говорил, что Симон всегда симпатизировал евреям.

В 1907 г. эти же чувства С. Петлюра выразил в предисловии к драме Е. Чирикова «Евреи». Вот, что он писал:

«Страдания Нахмана из «Евреев» Чирикова вызовут глубокое сочувствие у каждого, кто не принадлежит к этому народу, которому по воле исторической судьбы выпало нести тяжкий крест притеснений и насилий». И далее: «Большое значение имеет то, что эта пьеса… пробуждает в сердцах зрителей глубокую любовь к угнетенному народу, вызывает искреннее сочувствие к страдальцу; а к строю, при котором возможно такое зверское издевательство над невинными жертвами, зажигает гнев и ненависть».

Драма Чирикова с предисловием С. Петлюры была опубликована в Киеве в 1907 году, последнем году первой революции. Отсюда и тон, и мысли, причем пет никаких оснований сомневаться в искренности автора. Тогда он думал именно так. Не мне первому хотелось добраться до истоков будущих злодеяний: многих исследователей волновал этот вопрос, но ни один не обнаружил в словах и делах С. Петлюры предреволюционной поры ни тени антисемитизма. Вывод очевиден: в указанный период – до разворота кровавых событий в Украине – Симон Петлюра исповедовал не анти-, а филосемитизм, характерный для лучшей части русской и украинской интеллигенции. Не знаю, что он чувствовал в глубине души (это его дело!). Пишу о том, что он выражал.

Что же случилось потом? Едва ли мы найдем правильный ответ, не заглянув в прошлое, не вспомнив о кровавых событиях XVII–XVIII веков.

Сквозь багровый туман истории

«Їхали козаки із Дону до дому.

Підманули Галю, забрали з собою…

Загадка этой народной песни тревожила меня много лет. Я знал ее начало, знал конец или, точнее, середину:

«Везли, везли Галю темними лісами,

Прив'язали Галю до сосни косами.

Разбрелись по лісу, назбирали хмизу, (хвороста)

Підпалили сосну від гори до низу».

Я не мог найти ответа на вопрос: за что? За что лихие казаки решили изжарить на медленном огне несчастную Галю? Что она наделала? Но не знал я большую часть песни, не знал и ее конца – и ни у кого узнать не мог, а в толстенных сборниках украинских народных песен ее почему-то не было. Помнится, казаки обещали: «Краще тобі буде, ніж у рідній мами…» Подманили, увезли, привязали и сожгли… Зачем, за что?

Наконец, мои поиски увенчались успехом: специалист по украинскому фольклору композитор Д. нашел в старинном песеннике полный текст этого загадочного произведения. Что же я узнал? Ровным счетом ничего! Все было лишено смысла: и увоз, и жестокая расправа, да и сама песня не имеет конца, и мы так и не знаем, успел ли «пахарь-козаченько», услыхавший Галины призывы, подоспеть на помощь. Правда, есть в песне мораль:

«Хто дочок має, нехай научає.

Темноі ночі гулять не пускає».

Вот и все. И осталось в сердце тоскливое чувство, как после ночного кошмара. Уже много веков длится этот тяжкий сон, и пробуждение не приносит ни радости, ни облегчения.

Да что там Галя… Вспомните «Тараса Бульбу»! Не только выкрученного, неистребимого, предельно угнетенного, но так и не сломленного Янкеля, который приходит на память чаще других персонажей. От него, быть может, пошли гениальные шахматисты и математики: вывели-таки породу! Вспомните всю надрывно-прекрасную в своей кровавой нелепости повесть! Вспомните, как Тарас сковырнул неугодного ему кошевого атамана, не желавшего нарушить мирный договор с султаном, когда война была остро необходима: «Вот у меня два сына, оба молодые люди. Еще ни разу ни тот, ни другой не были на войне, а ты говоришь не имеем права… растолкуй ты мне, на что мы живем?»

Война, убийство, грабеж как образ благородной, достойной жизни! Готовность убить и быть убитым ни за понюшку табака. Гениальный Н. Гоголь, болезненно честный в описании жизни и души человеческой, не стал выдумывать высокие мотивы для описанного им рокового похода, в котором Тарас потерял обоих своих сыновей. Поход был «учебным», повод высосан из пальца, вот только кровь, своя и чужая, была настоящей. Разве что своя была перемешана с вином, а чужая – со слезами. «Казалось, больше пировали они, чем совершали поход свой. Дыбом воздвигнулись бы ныне волосы от тех страшных знаков свирепства полудикого века, которые пронесли везде запорожцы. Избитые младенцы, отрезанные груди у женщин, содранные кожи с ног по колени у выпущенных на свободу…» (гл. V). Это уже в походе, а до похода, для разгона и разогрева, перебили, утопили в Днепре почти всех «своих жидов», разграбили их лавки, сожгли и уничтожили, чего взять не смогли. Это была не месть, а святая традиция: платить торговцу и кредитору не своей, а его же кровью. Никаких нравственных мучений или жалости, унижающей душу казацкую, не было и в помине. Но ощущения греха, преступности совершаемого ведь не могло не быть, обязано было быть! Его можно временно утопить в вине, но, куда вернее, совесть свою, грех свой топить в ненависти и презрении к избиваемым и убиваемым. Ложь, клевета всегда придут на подмогу: «Теперь у жидов они (церкви) на аренде… Жидовки шьют себе юбки из поповских риз… Перевешать всю жидову! – раздалось из толпы».

Вы помните, что было дальше? В школьных хрестоматиях все эти «неаппетитные» места пропущены, а после школы немногие, увы, берут Гоголя в руки, и «хрестоматийный глянец» мешает видеть нам естество и плоть его гениальных творений, горьких, беспощадных, неистово правдивых, а потому, при всех натуралистических и мнимо-издевательских деталях, будящих не злые, а добрые чувства к тем, кого топчут, топят, режут и жгут. Мне кажется совершенно несущественным, что именно говорили или писали своим знакомым о евреях такие писатели, как Н. Гоголь, А. Чехов, Л. Толстой, которые в силу своей искренней человечности, своей изумительной способности пробуждать добрые чувства были естественными борцами против любой формы дискриминации, в том числе и против антисемитизма. К сожалению, этого нельзя сказать о Ф. Достоевском, чья канонизированная человечность была частью его философии, но не души. Так называемый антисемитизм Гоголя (и Шевченко!), мне кажется, можно понимать как своеобразную стилизацию, имитацию народного антисемитизма, который они сами воспринимали как национальную болезнь, им далеко не чуждую. Хочу добавить, что лишь в конце XIX – начале XX века отношение к евреям стало одним из критериев в оценке морального уровня человеческой личности. В ту пору настоящие интеллигенты считали для себя зазорным подать руку антисемитам любого ранга.

После Октября еврейский вопрос из разряда этических перешел в разряд политических, иначе говоря, был отдан на откуп государству и в значительной мере утратил то глубокое гуманистическое содержание, которым наделила его предыдущая эпоха.

Пушкин, Гоголь, Шевченко жили до того, как бурное общественное движение послереформенной поры, а затем погромы в России и дело Дрейфуса во Франции сделали гуманное, справедливое отношение к евреям непреложным законом цивилизованной жизни. Нарушение его грозило нравственной обструкцией. Но ведь законы, в том числе и этические, обратной силы не имеют. Не станем же мы судить царя Соломона за многоженство!

Ссылка на «Тараса Бульбу» освобождает меня от необходимости экскурса в эпоху Богдана Хмельницкого. Достаточно сказать, что Великое восстание обошлось евреям (по минимальным подсчетам украинских историков) в 120–150 тысяч жизней, а движение Гайдамаков (Колийвщина) унесло 30–40 тысяч. Еврейское население Правобережья было дважды почти начисто выкошено. Много написано о социальных, религиозных, чисто экономических корнях ненависти украинцев к евреям, которая тлела постоянно, то и дело превращаясь в истребительный пожар, на время деморализуя, уродуя психологию, «расплющивая душу» оставшихся в живых. Евреев любить было трудно: может ли покупатель любить продавца, должник – кредитора, крестьянин – арендатора, у которого приходится работать? Однако «не любить» и «убивать» – понятия совершенно различные. Дело же в том, что евреев не столько не любили, сколько убивали.

Пригретые маврами, ограбленные и гонимые испанцами, преследуемые лютеранами и кальвинистами, евреи докатились до польско-литовских земель и осели там навсегда, как они навсегда оседали в любом месте, куда их выносила штормовая волна. В отличие от цыган, они стремились к оседлости (такова наша национальная черта – черта оседлости); они не ютились в шатрах, а строили дома, лавки, мельницы, маслобойки. Не имея своих светских университетов, они были (единственные в мире!) издревле почти поголовно грамотны. С ходу перенимая чужие языки, они сохраняли и свой, древний язык, что давало им возможность почти свободного общения – через границы, через моря и континенты, через века и эпохи. Он же помог создать ту финансовую структуру, без которой не смогла бы развиваться экономика европейских стран в эпоху Средневековья и в Новое время. Еврейская забота о себе, как правило, шла на пользу другим народам. Евреи были жизненно заинтересованы в стабильности и мире: они знали, что любая смута, любые освободительные и завоевательные войны идут под аккомпанемент погромов, истребляющих жизни и имущество. Нередко они сами зарабатывали на войне: давали деньги европейским монархам, когда те в очередной раз собирались в поход; снабжали всем необходимым воюющие армии, кормили их и поили. Вспомните нелепого, верткого, неистребимого Янкеля, готового и льстить «родным братьям запорожцам», и отречься от «тех жидов, что арендаторствуют на Украине», которые и вообще-то «не жиды, а черт знает что», уцелевшего благодаря своей жизненной цепкости, верткости и заступничеству Тараса. Того Янкеля, который, потеряв, казалось, все, пристроил-таки свой воз между казацкими возами, чтобы в походе продавать казакам все необходимое «по такой дешевой цене, по какой еще ни один жид не продавал». Да и не станут торговаться да мелочиться «широкодушные» казаки, коли повезет им вернуться из боя с богатым трофеем: кошелем золотых дукатов, драгоценным оружием и перстнями, снятыми с неостывших пальцев поверженных врагов. А коли нечем будет расплатиться с жидом, коли очередной королевский, или казачий, поход завершится не викторией, а позорной конфузией, тогда, вспомнив все обиды, начиная с «Христового распятия» до недавнего заклада, можно, не опасаясь возмездия, рубануть кривою саблей по гонкой жидовской шее, вспороть беременное брюхо его поганой Хайке, поднять на вострые пики верещащих по-поросячьи детей, да и забрать все, что поднакопил и припрятал проклятый жид. В те глухие времена еще не стояла задача «окончательного решения еврейского вопроса»: это придет на более высокой ступени цивилизации, когда появится достаточно «национальных кадров», чтобы заполнить бреши в науке, промышленности, финансах, да и в культуре, что менее существенно. А в те дикие времена, подивившись живучести «иудина племени», ему давали подняться из пепла, восстановить хоть отчасти свое «поголовье», опять наладить хозяйство и поднакопить деньжат – и так до новой резни.

Нет ничего удивительного в погромах: они естественны как град, как мор и как чума. Удивительно другое: что мы все-таки выжили и не стали ни глупее, ни слабее. Скорее наоборот: «Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат…» (А. Пушкин). Это ставит в тупик антисемитов и распаляет их душу: многие «приличные народы» уже давно исчезли с лица Земли, а это вот, сатанинское племя, живет и процветает.

Низкий поклон Н. В. Гоголю за то, что он, как истинно великий художник, показал естество и плоть народного антисемитизма, при этом не пожалев красок ни для своих, ни для чужих. Его самого захлестывала неудержимая, как икота, истерия антисемитизма. Уверен, что в такие минуты отвращение к самому себе не было ему чуждо. Оно могло стать одной из причин безумия гениального художника.

Исповедь больной совести продолжил Тарас Шевченко, особенно в поэме «Гайдамаки». Автора душит ненависть, темная, хмельная ярость от сознания абсурдности и неразрешимости жизненного конфликта, в наше время окрещенного словом «беспредел».

«Чтобы не было раздора между вольными людьми», Стенька Разин утопил ни в чем, кроме красы своей, не повинную персидскую княжну. Гайдамак Гонта идет дальше: согласно поэтической легенде, он убивает своих сыновей – не за измену Отчизне, как Тарас Бульба, а за то, что их мать-католичка отдала маленьких сынов своих в учение иезуитам.

Все темно и невнятно в этой кровавой истории. Сам Гонта был сотником в охране Стефана Потоцкого, и благодаря его измене сюзерену Максим Железняк сумел взять Умань, где учинил бойню, в ходе которой Гонта будто бы и зарезал своих сыновей, чтобы продемонстрировать верность (в который уже раз!) украинскому народу и православию. Залил же он свое горе реками крови – польской и еврейской. Страшна история Колийвщины. Спровоцированная в определенной мере Россией, она охватила Киевщину, Брацлавщину, Подолию, Волынь и грозила перекинуться на Левобережье, т. е. в зону непосредственно российских интересов. Тогда Екатерина II приказала своему генералу Михаилу Кречетникову «протянуть руку братской помощи» Польше, где королем в это время был ее любовник Станислав Понятовский. Генерал Кречетников пригласил Железняка, Гонту и других атаманов на банкет, предательски захватил их и выдал полякам. После нечеловеческих пыток Гонта был изжарен и изрублен в куски.

Кровь, грязь, предательство, пьяный разгул и похмельная одурь – такова атмосфера той «романтической» эпохи. Я не говорю о простых крестьянах-хлеборобах, о духовенстве, в этом чаду пытавшемся насадить и вырастить что-то доброе и разумное, – не они творили историю, не они правили пир. Казацкая старшина, много лет сражавшаяся с польской короной за расширение «реестра», т. е. за право быть на платной службе (со всеми «бенефитами») у польского короля, теперь стремилась, подобно своим родичам и бывшим единоверцам, а ныне ополяченным украинцам и злейшим врагам вольного казачества – Вишневецким, Збарским, Корецким, – стать владетельными князьями у себя дома и драть шкуру с холопов без оглядки на Варшаву или Москву. У лих под рукой были тысячи вольных казаков, «хлопцив», не знавших иного труда, кроме труда ратного. Они искали войну, жили войной, а в момент особого обострения событий увлекали за собой и молодую часть вполне мирного крестьянства, которое тоже было не прочь «вдохнуть воздух свободы», погулять в условиях вседозволенности, а заодно прихватить трофеев. Казацкие возы, если уж возвращались из похода, то не пустыми. Часто не возвращались, как и их хозяева. Что ж, такова профессия.

Романтика казацкой жизни, кровавой и хмельной, лишенной стержня и перспективы, имела своеобразную, сдвинутую шкалу ценностей и требовала безостановочного, бездумного действия. Остановиться, задуматься – умереть.

«Все йде, все минає – і краю немое.　

Куди ж вот ділось? Відкіля взялось?　

І дурень, і мудрий нічого не знає,

Живе… умирає».

А рядом, здесь же вот – рукой можно достать – совершенно другой мир, другие, непонятные люди. Они не разрушают дома, а до бесконечности, с нелепым упорством восстанавливают их после очередного погрома, будто он последний. Детей своих учат не воевать, а торговать да ремеслам всяким. А главное – читать да писать учат всех подряд, как тех бурсаков да монахов. Горилку, как надо, не пьют. Жен не колотят, не «учат». Деньги копят, а не раскидывают по сторонам широкою рукой. Куда там!

«Жидюга дрижить, ізгнувиїись