Текст книги "Генерал Деникин. Симон Петлюра"

Автор книги: Александр Козлов

Соавторы: Юрий Финкельштейн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

Деникин, отсутствовавший на заседании, эти постановления утвердил, но внес поправку в пункт, касающийся Польши: вопрос ее восточной границы, по его мнению, должен быть «решен договором общерусского и польского правительств на этнографических основах». Мак-Киндер выразил недовольство и просил пересмотреть возражение, настоятельно советуя согласиться и на присоединение Бессарабии к Румынии. Соколов заявил, что заключенный договор существенно поколебал «догмат о единстве России». Деникин не согласился с такой оценкой, выставив спорный аргумент: признание правительств окраин не равносильно признанию государств и не исключает окончательных санкций Всероссийского учредительного собрания, но устраняет ненужный и вредный ригоризм.

Вероятно, произошедшее не было тайной для Врангеля. В записке, поданной Деникину, барон сообщал, что в связи с неудачами на фронте среди казачества, при особой позиции терского, ярко обозначились недоверие к высшему командованию и стремление к созданию общеказачьей власти, опирающейся на казачьи армии, для чего 15 января в Екатеринодаре собирается казачья дума. Некоторые казаки связывали новую власть с возможностью достигнуть соглашение с большевиками. Казаки, писал Врангель, вторично не пойдут вглубь России под знаменем «великой, единой, неделимой России». Они могут подняться только под флагом «права и вольности казачества», но, вероятно, и в этом случае ограничатся лишь очищением своих земель. Далее он предлагал перенести борьбу в западные районы страны, где планировал сосредоточить свои главные силы и заключить соглашение с Польшей, что позволило бы образовать фронт от Балтийского до Черного моря при гарантии прочного тыла и обеспеченного снабжения, удержать в своих руках Юг Новороссии, главную базу перенести из Новороссийска в Одессу. Записка свидетельствовала о крутой переориентации ее автора. Из претендента на роль вождя казачества Врангель превратился в ярого пропагандиста разрыва отношений с ним.

После отступления армии за Дон Деникин все больше терял контроль над событиями, хотя не оставлял надежды превратить Северный Кавказ в плацдарм, где можно было бы отсидеться до весны и тогда снова двинуться походом на север. Но уже мало кто обращал внимания на него самого. Никто не хотел подчиняться. Белое движение захлестывали стихия и хаос. Красная армия не давала опомниться, прочно удерживала инициативу в своих руках. Ее Южный фронт, реорганизовавшись в Юго-Западный, развернулся в сторону Крыма и Правобережной Украины, чтобы докончить там противника и прикрыть Киевский район от возможного наступления белополяков. Юго-Восточный фронт, переименованный 16 января в Кавказский, упорно ломал на 400-километровом рубеже сопротивление деникинцев, которые дрались на выгодных оборонительных рубежах вдоль Дона и Маныча с упорством обреченных.

18 января 1920 г. в Екатеринодаре собрался Верховный казачий круг (по 50 членов от Донского, Кубанского и Терского войск) под председательством председателя Кубанской рады Тимошенко. Собрание сразу же приступило к «установлению независимого союзного государства», объявив себя верховной властью по общим делам Дона, Кубани и Терека. «Вольная Кубань» 10 января писала: «В тылу жизнь приняла уродливую форму, власть Верховного круга сможет создать новые армии, снабдить их необходимым, прокормить и устроить жизнь в тылу при ближайшем участии и поддержке всего населения».

На Круге выступил Богаевский с целью урезонить присутствующих, чтобы не порывали с Деникиным. «Не забудьте того, – говорил он, – что союзники обещали свою материальную помощь только генералу Деникину. Не забудьте, что Деникин при прорыве фронта Буденным приказал Добровольческой армии идти на соединение с Донской, Добровольческая армия выполнила тяжелый фланговый отход. «Если же теперь, – сказал мне Деникин, – казачество не пожелает идти рука об руку со мной, что делать… У меня есть Крым, Польша… Но России я не изменю». И, господа, Деникин своему слову не изменяет. Пусть вы порвете с генералом Деникиным, – его армия уйдет. Уверены ли вы, что Ваши части устоят? Я предлагаю не выбрасывать лучшего работника на благо России. От ваших решений зависит – быть или не быть России, быть или не быть казачеству». Кубанский атаман Букретов тотчас уличил Богаевского: «Генерал Хольман, глава английской миссии, любезно обещал дать все нужное для Кубанской армии».

С первого дня работы на Круге обозначились три главных течения. Первое – часть донцов и почти все терцы во главе с Богаевским и Сидориным стояли за продолжение борьбы в единении с главнокомандующим Деникиным, предрекая военную катастрофу в случае ухода добровольцев. Второе – большинство кубанцев, оба крайних сомкнувшихся фланга – «левых» и «правых» – донцов (Агеев, Гнилорыбов, Янов) и несколько терцев с «левого» фланга реакционного Круга – настаивало на полном разрыве с Деникиным и установлении союза с Петлюрой, уверяло в возможности получения живой силы из Грузии и Азербайджана, поддержки со стороны кубанских «зеленых» Пелюка, Крикуна, братьев Рябоволов и др. Кубанский атаман Букретов вступил от их имени в переговоры с английским и французским представителями, но англичанин Хольман охладил их, заявив в газетах, что это возможно, но только через главнокомандующего. Третье – левые фланги донцов и кубанцев предпочитали открытым выступлениям тайные сходки, ибо склонялись к прекращению борьбы с большевиками. Кроме того, донцы и терцы единодушно обвиняли кубанцев в потворствовании частям, оставляющим фронт. Внутри делегаций тоже шла борьба. Так, в донской велась кампания против Богаевского и Харламова, в кубанской – по-прежнему ломали копья линейцы и черноморцы. Набирал силу общий призыв – «защита только родных краев».

Но все были едины в одном – в беспощадной критике Деникина и его Добровольческой армии. Встреченный громом аплодисментов, Мамонтов говорил депутатам Круга: «Высокий идеал, провозглашенный Деникиным, «за великую, единую и неделимую» нам оказался не по плечу. Ни для кого не секрет, что Деникиным были допущены ошибки. При нем не было казаков, его советчиками были люди, чуждые казачеству. Они губили народное дело. Мы продвигались вперед, а за армией ехали губернаторы и везли с собой становых приставов и помещиков. Мне самому говорили русские мужики: «Вы нас обманули. Мы вас ждали, а вы отдали нас в рабство помещикам, предложив два дня работать на себя, а третий на помещика». Неужели при генерале Деникине не нашлось ни одного умного человека, который сказал бы: если нужен армии хлеб, возьми третий сноп и отдай интендантству, но не устанавливайте барщины». Мамонтова поддержал сотник Филимонов, племянник бывшего атамана, заявивший: «Наша борьба должна быть ограничена рамками наших краев. Дальше мы не пойдем, не имеем права этого делать. Казаки шли недавно освобождать… а вышло, что мы шли устанавливать старые порядки. Наш поход оказался действительно походом контрреволюции».

Деникина сильно обеспокоили эти действия. Он не на шутку встревожился, как бы они не вызвали разрыва с казаками и не послужили катализатором настроений среди них в пользу примирения с большевиками, что вызвало бы немедленную катастрофу всего его дела. Потому ему пришлось маневрировать и делать уступки казачьим верхам. Ради этого он принес в жертву ближайшего своего сподвижника, но особенно одиозного в их глазах, Лукомского. Он освободил его от обязанностей главы правительства и назначил главнокомандующим войсками, сосредоточившимся в Черноморской губернии и на юге Кубани. Правительство теперь возглавил Богаевской, в нем также были введены должности по делам казачьих войск – Донского, Кубанского и Терского. Наконец, Деникин согласился и с созданием Кубанской армии, назначив ее командующим Шкуро, а не рвавшегося на эту должность Врангеля. Разрушив честолюбивые помыслы последнего, он отправил его заниматься всего лишь организацией обороны Новороссийска и Таманского полуострова от наседавших там партизан.

Отношения с новым соперником на роль российского диктатора Деникин испортил окончательно. Между тем Врангель превратился в знамя отъявленных мракобесов из самых крайних реакционеров. На Деникина такие смотрели с подозрением и потому развернули активную борьбу за движение Врангеля. И сам он, оказавшись в Новороссийске, не сидел сложа руки, стал источником широко циркулировавших слухов по дискредитации Деникина. Вскоре барон запросился в Одессу, чтобы устранить там руководителя группы войск генерала Шиллинга, а также для формирования там конницы и подготовки новых операций. В начале 20-х чисел бывшее Особое совещание командировало к Деникину делегацию в составе Н. И. Астрова, Н. В. Мавича, В. Н. Челищева с рядом предложений: образовать собственное правительство, независимое от казачества, и перенести центр действия в Крым и Новороссию – на собственную территорию, как они именовали ее в отличие от казачьих областей. Астров, как бы между прочим, предложил перевести Врангеля в Одессу для «привлечения его к делу». Деникин же понял, что речь идет о подготовке ему замены. Но он не мог просто игнорировать это предложение, отражавшее позицию стоявших за ним сил. Поэтому Деникин, якобы демонстрируя согласие, несколько повременив, назначил Врангеля, вопреки его амбициям и честолюбию, всего лишь чтобы воздействовать на Верховный круг, помощником Шиллинга по военной части, когда судьба Одессы уже висела на волоске. Но Красная армия, освободив город, «сняла проблему».

25 января Деникин вызвал в Ставку, находившуюся в Тихорецкой, атаманов, правителей, командующих и потребовал от них немедленного подтверждения готовности и дальше бороться за единство России и армии. Совещание в целом осудило течения, возобладавшие на Верховном круге. Но кубанский атаман Букретов тут же обвинил «добровольцев» в бегстве и нежелании защищать Кубань. Это вызвало взрыв негодования. В ответ Богаевский заявил, что, наоборот, кубанцы всаживают нож в спину «добровольцев». Ширящиеся разговоры о мире и борьбе только за собственный казачий очаг Харламов назвал заразой, охватившей слабых людей. Донцы, заверял он, свободны от этой болезни. Председатель Донского Круга подчеркивал, что победа возможна только на путях государственности, а для этого необходимо российское единство, ибо демократические лозунги погубят казачество. В таком же духе говорили представители Терека – председатель Круга П. Д. Губарев и глава правительства Абрамов. Первый обратил внимание на то, что на Верховном круге не произносится даже слово «Россия», а вопрос о борьбе с большевиками проходит очень тяжело. Кубанцы расценили такие обвинения как оскорбление и непонимание элементарных вещей. Атаман Букретов разъяснял: то, что сейчас происходит, «это не смута, а движение народа, которому нужно пойти навстречу и удовлетворить массу. Надо, быть может, посчитаться с личностями (это – выпад против меня, заметил Деникин. – А. К.). Нужны уступки, чтобы идти скорее в наступление». Председатель Рады Тимошенко, не отказываясь от повиновения верховному главнокомандующему в вопросах стратегии, указал, что центр тяжести гражданской войны лежит в политической жизни, в чем и должен участвовать Круг. Он призвал понять причины нынешнего настроения масс, убеждая, что единство России необходимо, но нельзя звать казачество к походу на Москву. В общей свалке, в конце концов, выяснилось также, что горские пароды Северного Кавказа не признают власти Верховного круга, а офицеры, как и все «добровольчество», за благополучие одного казачества класть головы не будут. Заверения совещания о единстве носили декларативный характер. Оно наглядно показало, что реальной власти у Деникина осталось совсем немного. Ему уже пришлось признать, что остатки Добровольческой армии не подчиняются местной власти.

Белое движение повисло на волоске и держалось только на поддержке Антанты, откуда исправно продолжала поступать помощь подчеркнуто в адрес Деникина. В январе – феврале Англия, Франция и США доставили 6631 вагон военных грузов. Но фронт получил едва треть – 2328. Объясняется это тем, говорилось в одной докладной записке, что «рабочие под влиянием большевистской агитации… уклоняются под всевозможными предлогами от работ по выгрузке военных грузов». На юго-востоке Черноморской губернии развернулось так называемое Крестьянское ополчение, в котором большевики, действуя нелегально, заняли ключевые посты (Е. С. Казанский, И. Б. Шевцов и др.). За неделю, с 28 января, оно изгнало деникинцев с побережья от Адлера до Сочи. Клокотали Дагестан и Терек. Партизаны получали прямую помощь от советской власти. Группа повстанческих сил во главе с Н. Гикало, отряды X. Псациева, Д. Тогаева, А. Хорошева, А. Шерипова также превратились в реальную военную силу. Удары с тыла разрушали белогвардейскую «империю» как карточный домик.

Тимошенко обратился к Деникину с настоятельной просьбой посетить заседание Верховного казачьего круга. Умеряя честолюбие под тяжестью внутренних и внешних обстоятельств, главнокомандующий приехал в Екатеринодар. Хлынувшие посетители умоляли его пойти на дальнейшие уступки казачьим лидерам и предотвратить разрыв с ними. На том же настаивали представители английской и французской миссий. С текстом заготовленной речи он предварительно ознакомил генералов Сидорина и Кутепова, а в полдень 29 января произнес ее на заседании Круга, подведя итоги прошедшему и начертав контуры предстоящей политики критического периода, ставшего заключительным актом и всей драмы гражданской войны на Юге России и личной его карьеры как военного и политика.

«Теперь, – сказал Деникин, – все ищут, но не обнаруживают причин наших неудач. Правые видят их в слабости при проведении программы, левые – в реакционности правительства; одни – в нетерпимости к новым государственным образованиям, другие – в главном командовании; и все – в грабежах и бесчинствах войск». Стремясь вдохновить и мобилизовать присутствующих, он подчеркивал, что не все еще потеряно, спасение – в укреплении фронта. Причину своего поражения в Харьковско-Воронежской операции он объяснил превосходством сил Красной Армии, а под Ростовом и Новочеркасском, где соотношение войск, наоборот, было на стороне его войск, – подорванностью их духа, что явилось следствием отступления и безудержной пропаганды по подрыву авторитета командования и затемнением целей борьбы. Теперь, заверял оратор, рисуя радужную картину, фронт поправился, численный перевес большевиков сейчас невелик, а конница их либо разбита, либо существенно потрепана, силы их выдохлись. И поэтому не страшно стало даже отступление.

Показ столь благостной картины потребовался Деникину для того, чтобы выставить кубанцев, которых на фронте всего 8,5 тыс., главными виновниками катастрофы. Призвав к напряжению всех сил и к воодушевлению борцов, он обвинил затем Екатеринодар в том, что он устранил Россию и создает казачье государство, готовится к принятию всей полноты власти, но одного не принимает во внимание, что Добровольческая армия и ее главнокомандующий служат России, а не Верховному Кругу, речи в котором породили неуверенность на фронте, разрушают идею борьбы, ее стратегию, основывавшуюся на единстве. Далее Деникин пустил в ход угрозы – самое сильное из всего, что осталось в его арсенале. Если, говорил он, этот круг откажется от общерусской власти и поставит своей армии задачу только самозащиты, то Добровольческая армия уйдет на поиск других путей спасения России, а вместе с нею уйдут и технические части казачьих войск, укомплектованные русскими офицерами. И тогда, предупреждал он, рухнет фронт, а большевики не дадут вам пощады. Через 2–3 месяца ограбленные казаки вновь восстанут, но тогда уже они проклянут вас за то, что сейчас вы сбиваете их с толку. В качестве первого шага он требовал немедленной отправки кубанцев на фронт, указывая, что только это спасет его.

Далее после разъяснения смысла своей борьбы – не за власть, а за Россию, что, однако, подчеркивал он, невозможно без полноты власти главнокомандующего, – Деникин изложил позитивную часть программы конкретных действий. Ее основы уложились в девять пунктов. На первое место выдвигались главные лозунги в прежнем виде: «Единая, великая, неделимая Россия»; «борьба до конца с большевиками»; «Всероссийское учредительное собрание, устанавливающее форму правления в стране», «Донская и Кубанская армии, управляемые одними законами и единой властью». Но теперь декларировались автономия окраины и казачьих войск, широкое самоуправление губерний и областей. Провозглашалась готовность создания правительства из лиц, не принадлежащих к крайним воззрениям, с вхождением в него казачьих представителей, и законосовещательного представительного учреждения. Спасительная роль отводилась двум туманным по смыслу пунктам: «Земля крестьянам и трудовому казачеству» и «широкое обеспечение профессиональных интересов рабочих». В заключение Деникин снова подчеркивал то главное, что составляло весь смысл его устремлений: вопрос о форме правления России решит сам народ, а он готов честно служить и монархии, и республике.

Тимошенко немедленно парировал выпады Деникина, обнажив то, что старательно им маскировалось. «В борьбе с большевиками мы подошли к Москве, но наши войска во главе с блестящими полководцами, – язвил он, – были отброшены вахмистрами Буденным и Думенко. В выяснении причин не будем слушать ни правых, ни левых, но надо исходить из того, что победа возможна только с народом и через народ, а главнокомандующий, чей стратегический талант мы ценим, должен учитывать и политическую сторону гражданской войны, смысл которой заключается в борьбе «за формы правления». Победителем в ней станет лишь тот, кто выставит близкие и понятные народу лозунги. Что касается лозунгов «Земля – трудовому народу и казачеству», и «Учредительного собрания», то их следовало бы выставлять с самого начала борьбы, ибо «диктатурой Россию не победить». И в том, что мало кубанцев на фронте, повинны не они, а насильники, изъявшие два месяца назад вождей Кубани. Мы не мыслим себя отдельными от России и за нее пойдем сражаться, но не как рабы, а как свободные граждане, которые не подчинятся диктатуре, как бы не был велик диктатор. Существующие разногласия с главкомом необходимо устранить, в противном случае они помогут Троцкому осуществить его мечты «о единой, великой и неделимой Совдепии».

По заключению Деникина, сделанному позднее Тимошенко фальшивил, а его единомышленники не хотели бороться ни в роли рабов, ни свободных граждан, они печалились о судьбе трудового народа России, но обездолили своих иногородних. В доказательство тому он указывал на переход к большевикам в последующем и самого Тимошенко, и Гнилорыбова, и Агеева.

К середине февраля обе стороны пришли к соглашению под давлением обстановки – без особой радости и без больших надежд. Деникин заверял о своем стремлении к осуществлению народного представительства, но считал, что в борьбе с коммунистической диктатурой успех могла обеспечить только военная диктатура. Итогом явилось провозглашение южнорусской власти, установленной соглашением между главным командованием Вооруженных сил Юга России и Всероссийского учредительного собрания. Первым ее главой был назван Деникин. Учреждалась законодательная палата, обеспечивающая преемственность власти главы государства и законодательную власть. Функции исполнительной власти передавались главнокомандующему и ответственному перед Законодательной палатой Совету министров, кроме министров военного и путей сообщения. Глава южнорусской власти наделялся широчайшими полномочиями распускать Законодательную палату, назначать председателя Совета министров, накладывать вето, разрешающее вторичное рассмотрение закона не ранее, чем через 4 месяца.

Деникин рассматривал это нововведение как переход от диктатуры к конституционным формам правления, хотя неограниченная власть главнокомандующего да еще при существовавших нравах на практике если и не сводили его к нулю, то существенно обесценивали. Во всяком случае, Верховный круг сразу же отказался от требования законодательных функций до созыва Палаты. Казачьи верхи снова проиграли. Богаевский был освобожден от обязанностей главы правительства. На пост председателя Совета министров донцы и терцы выдвинули кадета Н. Н. Мельникова, кубанцы – Тимошенко. Деникин, естественно, предпочел первого. Он вообще не пригласил в правительство ни одного кубанского самостийника, что вызвало у них новый приступ негодования и лишило его поддержки с их стороны. Новое правительство Верховный круг встретил недоброжелательно, Кубанское правительство Иваниса – отказом признавать его компетенцию на территории Кубани, общероссийская буржуазная общественность – подозрительно. Эсеры при участии Тимошенко и Аргунова обсуждали возможность переворота, меньшевики осудили его и потребовали соглашения с большевиками. Поддержанное лишь кадетами, которые сами к тому времени в глазах общественного мнения растеряли весь свой кредит доверия, правительство оказалось в вакууме, собственно так и не сумев развернуть своей работы.

Врангель и его сторонники активизировались. Чтобы вырваться из-под жесткой опеки Деникина, барон подал рапорт об отставке, сообщив о своем намерении уехать в Крым «на покой». 17 февраля Лукомский своей властью удовлетворил его просьбу. Еще до прибытия Врангеля в Севастополь его сторонники потребовали от Шиллинга, обвинившего его в сдаче Одессы, передать власть Врангелю, не спрашивая разрешения Деникина. Лукомский, оказавшийся там в связи со смертью его матери, тоже перешел на сторону Врангеля. Генерал Слащев, командовавший корпусом, заявил, что он будет подчиняться только Деникину и Шиллингу. Узнав об этом, главнокомандующий отказался заменить Шиллинга Врангелем. Группа деятелей из Ялты телеграфировала Деникину: «События неминуемо поведут к гибели дело обороны Крыма, если во главе власти в Крыму не будет безотлагательно поставлен барон Врангель». Шиллинг запросил разрешения сдать власть. Ночью, 21 февраля в 1 час 15 минут, Деникин срочно ответил телеграммой: «Совершенно не допускаю участия генерала Врангеля. Уверен, что Вы положите предел разрухе». Через два часа Шиллинг приказал Врангелю немедленно покинуть пределы Крыма. В тот же день был уволен в отставку и Лукомский. Врангель не подчинился. Спустя некоторое время, генерал Хольман от своего имени подтвердил приказ.

Врангель уехал в Константинополь. Но перед тем он отправил письмо-памфлет Деникину, разошедшееся потом в тысячах экземпляров в Крыму, в армии и за границей. «Вы, – говорилось в нем, – отравленный ядом честолюбия, вкусивший власть и окруженный бесчестными льстецами, уже не думаете о спасении Отечества и цепляетесь за власть, кругом ищите крамолу и мятеж. Армия, воспитанная на произволе, грабежах и пьянстве, ведомая начальниками, примером своим развращающими войска, – такая армия не могла создать Россию! Русское общество стало прозревать… Во мне увидели человека, способного дать то, что жаждали все…» Деникин ответил кратко: «Для подрыва власти и развала Вы делаете, что можете. Когда-то, во время тяжелой болезни, постигшей Вас, Вы говорили Юзефовичу, что Бог карает вас за непомерное честолюбие… Пусть Он и теперь простит Вас за сделанное Вами русскому делу зло».

Верхи метались в панике. Низы вообще вышли из повиновения. Деникин потом вспоминал: «Если и раньше наш тыл представлял из себя в широком масштабе настоящий вертеп, то в начале 1920 г., перед нависшей и ожидаемой катастрофой, извращение всех сторон жизни, всех сторон общественной морали достигло размеров исключительных». Началось бегство за море. Чтобы разрядить обстановку, он издал 3 февраля директиву об эвакуации из Одессы, Севастополя и Новороссийска на английских кораблях в Салоники, славянские страны Балканского полуострова, на Кипр, Принцевы острова. В первую очередь отправлялись больные и раненые, семьи фронтовиков, военных и гражданских служащих, во вторую – прочие, если позволяли время и место, в последнюю – начальники. Но так было в идеале. Главными же регуляторами очередности на деле являлись протекционизм и взяточничество. Официальную правительственную помощь получили 40 тыс., неофициально выехало еще больше. Деникин обратился к Антанте «решительно и незамедлительно принять меры к охране флотом Черноморской губернии».

Главнокомандующий нервничал. Но действия его не утратили четкости и логики. Теперь вообще многое держалось только на нем. Как никогда еще ему нужен был хоть самый маленький, но успех на фронте. С ним он связывал все свои последние надежды. И он создал крупный кулак из казачьей кавалерии. Генерал Павлов, возглавивший группу в 12 тыс. сабель, тотчас отправился в рейд вдоль южного берега Маны-ча, чтобы сокрушить с фланга советские 1-ю Конную и 10-ю армии. Ему удалось оттеснить их за Маныч и ринутся на Торговую, но там он натолкнулся на ударную группу М. Д. Великанова из 10 армии, на помощь которой устремились конники Буденного. Завязались ожесточенные бои. Чтобы отвлечь части Красной армии от Павлова. Деникин прямо на Ростов бросил Добровольческий корпус, который, воспользовавшись внезапностью, 21 февраля ворвался в город. У главкома заликовало сердце, а пропаганда уже начала свою кампанию.

Но радость оказалась преждевременной. Натиск группы Павлова захлебнулся. Вытесненная на леденящий ветер в степь, покрытую глубоким снегом, она только замерзшими потеряла около 5 тыс. казаков и свыше 2 тыс. коней. Преследуя Павлова, 1 Конная очистила Средний Егорлык, а группа Великанова – Песчанокопскую. У Горькой Балки советские конники наголову разбили 1 Кубанский корпус, пленив 4,5 тыс. человек.

Тем временем советские войска 8-ой армии, перегруппировавшись, 23 февраля выбросили деникинцев из Ростова за Дон. Деникин в срочном порядке перевел свою Ставку из Тихорецкой в Екатеринодар. 25 февраля в районе Среднего Егорлыка разыгрался встречный бой больших кавалерийских масс. Казачья конница понесла большие потери и не выдержала натиска. Бросив 29 орудий, 120 пулеметов, около тысячи повозок, множество пленных и лошадей, она обратилась в бегство. Через несколько дней, 29 февраля, деникинцы потеряли Ставрополь. Кавказский фронт Красной армии наседал со всех сторон. Партизанская Красная армия Черноморья освободила Туапсе, а Советская зеленая армия во главе с П. Моринцом, возникшая там в конце 1919 – начале 1920 г., обложила с двух сторон Новороссийск, из тюрьмы которого подпольщики сумели увести около 500 обреченных на смерть политических заключенных.

Надежды Деникина рухнули. Поступившие сообщения об активизации подготовлений Польши к нападению на Советскую Республику ничего изменить уже не могли. Он понимал неотвратимость развязки и главную свою задачу видел теперь в том, чтобы продержаться лишний день и перебросить побольше войск в Крым. Там он надеялся отсидеться и оправиться от поражения, чтобы еще раз попытать счастье в схватке с большевиками. Никакой опоры больше не осталось, никто ничем не управлял. Пилюк поднял восстание в двух станицах под Екатеринодаром. Букретов подавил его с предельной жестокостью – многих перевешал и устроил почти поголовную публичную порку плетьми. В Верховном круге, сцепившись, донцы требовали от кубанцев усилить борьбу с большевиками. На этот раз кубанцы пошли на уступки «старшим братьям», согласившись послать карательные отряды для принуждения станичников к выходу на фронт. В результате Донская дивизия немедленно «навела железный порядок» в нескольких станицах. Букретов приступил к подготовке замены южнорусской власти директорией из трех атаманов. Черноморцы, не доверяя кубанским генералам, собирались поставить во главе военного переворота Сидорина или Кельчевского. Разочаровавшись в Букретове, они заговорили о его замене Бычем, Иванисом или Макаренко и объявлении кубанского атамана единственной верховной властью. Казаки в большинстве своем не хотели воевать ни за деникинскую Россию, ни за Кубань, ни против Советов и охотно прислушивались к речам: «Большевики теперь уже совсем не те, что были. Они оставят нам казачий уклад и не тронут нашего добра».

На фронте сражались только более или менее сохранившие стойкость донские казаки, отступившие на юг, наученные горьким опытом расказачивания и боявшиеся нового возмездия, да еле сохранившиеся офицерские части поредевшего Добровольческого корпуса. Первые рвались в бой, не утратив еще надежды на возвращение в родные станицы, до которых было рукой подать, вторые – ослепленные классовой ненавистью к повергшим их большевикам. Деникинский фронт еще как-то держался, но не столько благодаря стойкости его войск, сколько из-за малочисленности наступавших советских. По признанию тогдашнего Главкома Красной армии С. С. Каменева, некомплект частей Кавказского фронта был «очень велик». Боевой состав стрелковых дивизий в среднем не превышал 2,5 тыс. штыков, кавалерийских – 1,7 тыс. сабель. Командование с нетерпением ожидало открытия навигации на реках, чтобы подбросить туда пополнения из Уральского военного округа, где мобилизацией руководил в то время предреввоенсовета Республики Л. Д. Троцкий, предложивший, чтобы переломить политические настроения крестьян в пользу Советской власти, отменить продразверстку и установить твердое обложение налогом. К тому же тогда в связи с приготовлениями Польши к нападению на Советскую Россию главком Каменев, согласно указаниям В. И. Ленина «подготовиться к войне с Польшей», приказал перебросить с Кавказского фронта на Западный шесть дивизий – три стрелковых и три кавалерийских из 1 Конной армии. И, несмотря на все эти благоприятные обстоятельства, деникинцы не выдерживали натиска красных. На главном Тихорецком направлении их конница временами в два раза превосходила советскую, но пораженная душевным недугом и лишенная воли из-за неверия в собственные силы, она избегала серьезного боя и в конце концов слилась с общей толпой беженцев. Под давлением советских частей с фронта и партизанских с тыла белогвардейцы 14 марта оставили Минеральные Воды, 15 марта – Пятигорск и Геленджик, 17 марта – Грозный.

Батальоны Красной армии Черноморья, перевалив через горы, вышли на Кубань по линии Абадзехская – Курджинская – Ширванская – Апшеронская – Хадыженская – Кабардинская – Линейная – Горячий Ключ.

Чтобы выиграть время для организации переправ через Кубань, Деникин приказал войскам прикрыть Екатеринодарское и Туапсинское направления, а правому крылу Донской армии перейти в наступление. Но донские корпуса не выполнили поставленной перед ними задачи. И к 18 марта в двух переходах от Екатеринодара сбились в кучу Добровольческий корпус, Донская и частично Кубанская армии. Ставка покинула Екатеринодар и перебралась в Новороссийск, поближе к пароходам. Главнокомандующий в тот день заверил подчиненных, что линия рек Кубань – Лаба, в крайности Белая, явятся последним оплотом, за которым легко можно и необходимо оказать упорное сопротивление и изменить ход операции в свою пользу. Но деморализованные войска, разлагаясь каждодневно, уже не были способны на это. Теперь болезнь перекинулась и на офицерский состав. Деникин перестал доверять казачьей массе, а последняя ему. Тяжелые удары судьбы вызвали глубокую подавленность. Озлобленность и отчаяние толкали на поиск виновников. Донцы низвергли неказака Павлова с поста командира конной группы и поставила на него своего – генерала Секретева. И хотя это самоуправство являлось грозным симптомом развала на верхах военной иерархии, Сидорин уже ничего не мог с этим поделать.