Текст книги "Красный сфинкс"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 41 страниц)

Х. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ЧИТАТЕЛЬ ВНОВЬ ВСТРЕЧАЕТСЯ СО СТАРЫМ ДРУГОМ

Как только Виктор Амедей вышел, кардинал сел за стол и написал следующее письмо:

Государь!

Если переход нашей боевой техники через горы благополучно завершился на глазах Вашего Величества, на что Бог позволяет мне надеяться, я покорнейше прошу своего повелителя отдать приказ, чтобы артиллерия, зарядные ящики и прочая техника были срочно перевезены в Шомон, куда король незамедлительно отправится по моей просьбе, ибо время начала военных действий, если только не последует контрприказа Вашего Величества, назначено на утро 6 марта, то есть на среду. В ходе беседы с принцем Виктором Амедеем мне пришлось дать слово от имени Вашего Величества, и я полагаю, что не следует отказываться от него, не будь на то веских оснований.

Итак, я с нетерпением жду ответа Вашего Величества либо приезда Вашего Величества, что еще предпочтительнее.

Я посылаю к Вашему Величеству надежного человека, на которого можно положиться во всем и даже взять его с собой в качестве спутника, в том случае если Ваше Величество пожелает путешествовать ночью и инкогнито.

Примите, Государь, нижайший поклон покорнейшего слуги и преданнейшего подданного Вашего Величества.

Арман Ришелье.

Написав и запечатав это письмо, кардинал крикнул:

– Этьенн!

Дверь тотчас же отворилась и на пороге появился наш старый знакомый из гостиницы «Крашеная борода» Этьенн Латиль; он вошел не так, как, если вы помните, входил в кабинет кардинала в Шайо, то есть с бледным лицом и дрожащими ногами, опираясь о стену, чтобы не упасть, и с трудом выговаривая слова преданности своему господину; нет, Латиль теперь твердо стоял на ногах, голова его была гордо поднята, а усы лихо закручены вверх; в правой руке он держал шляпу, а его левая рука покоилась на эфесе шпаги – одним словом, он выглядел как истинный капитан у Калло.

В самом деле, прошло уже четыре месяца с того дня, как наш старый знакомый, получивший одновременно два страшных удара от маркиза Пизани и Сукарьера, рухнул без чувств на пол гостиницы метра Солея.

Однако, поскольку обе раны оказались не смертельными, такому крепкому малому, как Этьенн Латиль, понадобилось немного времени, чтобы снова встать на ноги и почувствовать себя как никогда сильным и жизнерадостным.

В предвкушении военных действий на его лице появилось веселое выражение, не ускользнувшее от взгляда кардинала.

– Этьенн, – сказал Ришелье, – надо немедленно сесть в седло, если только ты не предпочитаешь ради собственного удобства отправиться в путь пешком. Делай как знаешь, но это письмо исключительной важности должно быть доставлено королю не позже десяти часов вечера.

– Не угодно ли вашему высокопреосвященству сказать мне, который час?

Кардинал достал часы.

– Сейчас около полудня.

– Король находится в Ульсе?

– Да.

– В восемь часов король получит ваше письмо, если только я не угону в Доре.

– Постарайтесь не утонуть – это бы меня огорчило, и передайте королю письмо – это было бы мне приятно.

– Я надеюсь, что смогу исполнить оба пожелания вашего высокопреосвященства.

Кардинал, знавший, что Латиль – человек слова, счел излишним повторять свои указания и лишь взмахнул рукой, отпуская посланца.

В самом деле, Этьенн поспешил в конюшню, чтобы выбрать хорошую лошадь, а затем зашел к кузнецу, чтобы подковать ее на шипы; покончив с этим, он вскочил в седло и поскакал в направлении Ульса.

Дорога оказалась лучше, чем он ожидал. Работавшие там саперы старались сделать ее более удобной, чтобы можно было перевезти пушки и другую боевую технику.

В четыре часа Латиль был уже в Сен-Лоре, а в половине восьмого он приехал в Ульс.

Король в это время ужинал; ему прислуживал Сен-Симон, сменивший на этом посту Барада. В дальнем углу стола сидел одетый во все новое л’Анжели. Как только королю доложили, что прибыло письмо от кардинала, Людовик XIII приказал привести к нему посланца.

Латиль, прекрасно осведомленный о правилах этикета – он освоил данную науку, еще будучи пажом герцога д’Эпернона, – был не из тех, кто робеет в присутствии его королевского величества.

Решительно войдя в зал, гонец направился к королю, стал на одно колено и подал Людовику XIII послание кардинала на тулье своей шляпы.

Король посмотрел на Латиля с некоторым удивлением – тот действовал в соответствии с правилами старинного этикета.

– Ба! – воскликнул король, взяв конверт, – кто научил вас этим прекрасным манерам, сударь?

– Ваше величество, разве не так подавали письма вашему прославленному отцу, блаженной памяти Генриху Четвертому?

– Безусловно! Однако с тех пор эти правила несколько устарели.

– Поскольку наше почтение к королю не изменилось, государь, я полагаю, что и этикет должен был остаться прежним.

– Не слишком ли ты сведущ в этикете для простого солдата?

– Поначалу я был пажом господина герцога д’Эпернона, и в ту пору мне не раз доводилось подавать письма королю Генриху Четвертому таким же образом, как только что я имел честь подать послание его сыну.

– Паж герцога д’Эпернона, – задумчиво повторил король.

– Будучи таковым, государь, я находился на ступеньке кареты, проезжавшей по улице Железного ряда четырнадцатого мая тысяча шестьсот десятого года. Вашему величеству не рассказывали, что убийцу задержал какой-то паж? Он ухватился за плащ убийцы и не отпускал его, невзирая на удары ножа, сыпавшиеся на его руки.

– Да, я слышал об этом. Не ты ли, случайно, был тем пажом?

Латиль, все еще стоявший перед королем на колене, снял замшевые перчатки и показал Людовику XIII свои руки, испещренные множеством шрамов.

– Государь, взгляните, – сказал он.

Король посмотрел на посланца с очевидным волнением и произнес:

– Эти руки явно принадлежат благородному человеку. Дай мне свои руки, милейший.

С этими словами он взял руки Латиля и пожал их.

– А теперь вставай, – сказал король.

Этьенн поднялся и произнес:

– Государь, король Генрих Четвертый был великим королем.

– Да, и пусть Бог поможет мне быть достойным отца.

– Вот как раз благоприятный случай, ваше величество, – ответил Латиль, указывая на привезенное им письмо.

– Я постараюсь, – сказал король, распечатывая письмо. – О! – воскликнул он, прочитан послание. – Господин кардинал говорит, что он поклялся нашей честью и ждет нас, чтобы исполнить свое обещание; не будем же заставлять его ждать… Сен-Симон, известите господ де Креки и де Бассомпьера, что я должен немедленно с ними поговорить.

Оба маршала остановились в здании, прилегающем к дому короля. Таким образом, через несколько минут они узнали о том, что г-н де Шомберг находится в Экзиле, а г-н де Монморанси – в Сен-Лоре.

Король пересказал маршалам письмо г-на де Ришелье и приказал как можно скорее доставить артиллерию и боеприпасы в Шомон, заявив, что все это должно прибыть туда на следующий день.

Он добавил, что будет ждать их во вторник вечером на военном совете, где предстоит выбрать способ предстоящего на следующий день наступления.

В десять часов вечера, в беспросветной снежной мгле – на небе не было ни луны, ни звезд – король отправился в путь верхом; его сопровождали только два человека – Сен-Симон и л’Анжели. Поскольку лошадей предусмотрительно не стали подковывать на шипы, Латиль, собиравшийся проделать тот же путь в третий раз, уговорил короля сесть на его, Латиля, лошадь, а сам решил идти пешком, чтобы лучше видеть дорогу.

Никогда еще король не чувствовал себя так хорошо и не жил в таком согласии с самим собой; как мы уже говорили, Людовик XIII был наделен не столько силой, сколько чувством величия; ему предстояло сменить свой черный плюмаж на белый – не могла ли в связи с этим Суза составить пару Иври?

Латиль шагал впереди лошади короля, прощупывая землю палкой, окованной железом; время от времени он останавливался, выискивая лучший проход, брал коня за узду и помогал ему миновать трудный участок пути. На каждом посту король заявлял о себе, отдавал приказ направлять войска в Шомон и наслаждаясь тем, что ему повинуются, – в этом заключается одно из самых приятных достоинств власти.

Незадолго до прибытия в Сен-Лоре Латиль догадался по усилившемуся северному ветру, что приближается ураган, именуемый в горных районах метелью.

Он попросил Людовика XIII спуститься на землю и расположиться между ним, Сен-Симоном и л’Анжели, но король пожелал остаться в седле, заявив, что раз уж он стал солдатом, то и должен вести себя как солдат. Он лишь плотнее закутался в свой плащ и приготовился ждать.

Вихрь не заставил себя ждать и со свистом обрушился на всадников.

Л’Анжели и Сен-Симон встали по бокам короля. Латиль схватился обеими руками за удила коня и повернулся присной к грозно ревущему урагану.

Всадники чувствовали, как дрожат под ними лошади: во время стихийных бедствий животные разделяют страх человека.

Шелковый шнур, удерживавший головной убор короля, порвался, и черная фетровая шляпа с перьями унеслась в темноту как зловещая ночная птица. Затем в мгновение ока дорогу занесло снегом, высота которого достигала двух футов.

Приехав в Сен-Лоре, король осведомился о том, где остановился г-н де Монморанси. Был час ночи. Господин де Монморанси так устал, то лег спать не раздеваясь.

Как только ему доложили о прибытии короля, он помчался вниз по лестнице и, в тот же миг оказавшись у входа, стал ожидать распоряжений его величества.

Людовик XIII был доволен подобным проворством и, не питая особой симпатии к г-ну де Монморанси, который, как известно, был страстно влюблен в королеву, тем не менее встретил его дружелюбно.

Герцог предложил королю сопровождать его, а также предоставить ему эскорт. Однако Людовик XIII заметил в ответ, что чувствует себя в безопасности, ибо находится на французской земле и считает, что его эскорта ему довольно, ибо состоит он из людей преданных. Он лишь пригласил герцога пожаловать на следующий день в Шомон, где в девять часов вечера должен был состояться военный совет.

Единственно, на что согласился король, – так это взять другую шляпу; надевая ее, он заметил, что она украшена тремя белыми перьями, и вспомнил о сражении при Иври.

– Это хорошая примета, – сказал он.

Когда всадники уезжали из Сен-Лоре, кругом намело такие сугробы, что Латиль попросил его величество спешиться.

Король согласился.

Латиль взял королевскую, точнее свою, лошадь за узду; л’Анжели и Сен-Симон двигались за ним; таким образом, Людовик XIII шел последним по дороге, которую ему прокладывали трое мужчин и три лошади.

Сен-Симон, желавший оказать кардиналу услугу в знак признательности за его покровительство, расхваливал королю меры предосторожности, принятые его высокопреосвященством, и превозносил дальновидность кардинала.

– Да, да, – сказал Людовик XIII, – господин кардинал – прекрасный слуга; я сомневаюсь, чтобы мой брат, будучи на его месте, так бы позаботился обо мне.

Два часа спустя король благополучно добрался до гостиницы «Золотой можжевельник»; он гордился потерей шляпы и ночной прогулкой точно так же, как гордятся боевой раной или победой в сражении.

Людовик XIII попросил не будить кардинала.

– Его высокопреосвященство не спит, – сообщил ему метр Жермен.

– Что же он делает в столь поздний час? – удивился король.

– Я работаю во славу величия моего государя, – ответил внезапно появившийся кардинал, – и господин де Понтис помогает мне в этом славном труде изо всех сил.

Кардинал пригласил короля в свою комнату, где действительно ярко пылал огонь в камине, и на столе была разложена огромная карта местности, составленная г-ном де Понтисом.

XI. ГЛАВА, В КОТОРОЙ КАРДИНАЛ НАХОДИТ НЕОБХОДИМОГО ПРОВОДНИКА

Одна из выдающихся заслуг кардинала состояла не в том, что он приписывал королю качества, которых у того не было, а в том, что ему удавалось внушить Людовику XIII веру в эти мнимые достоинства его.

Король был вялым и томным – кардинал заставил его поверить в собственную активность; король был робким и подозрительным – кардинал заставил его поверить в собственную отвагу; король был жестоким и бесчеловечным – кардинал заставил его поверить в собственную справедливость.

Ришелье сказал Людовику, что его присутствие в столь поздний час не требуется, и в то же время стал превозносить стремление короля к славе и его заботу о величии Франции, благодаря которым он проделал подобный путь в непогоду, ночью, в страшной темноте, и явился к кардиналу по его первому зову; затем кардинал потребовал, чтобы король немедленно отправился спать – впереди был еще целый день.

К тому же на рассвете по всей дороге были разосланы гонцы с приказом, в котором войскам, расположенным в Сен-Лоре, Экзиле и Сео, предписывалось двигаться в направлении Шомона.

Эти части находились под началом графа де Суасона, герцогов де Лонгвиля, де Ла Тремуя, д’Аллима и де Ла Валетта, а также графов д’Аркура и де Со, маркизов де Канапля, де Мортемара, де Таванна, де Валанса и де Туара.

Верховное командование осуществляли маршалы де Креки, де Бассомпьер, де Шомберг и герцог де Монморанси.

Однако над всем витал дух Ришелье; у кардинала рождались идеи, а король отдавал приказы.

Поскольку событие, о котором мы собираемся рассказать, является наряду с осадой Ла-Рошели, о чем мы поведали в своей книге «Три мушкетера», звездным часом царствования Людовика XIII, да позволит нам читатель подробнее остановиться на сражении в Сузском проходе, которому официальные историки придают столь важное значение.

Покидая Ришелье, Виктор Амедей пожелал эффектно уйти со сцены, как говорят в театре, и заявил, что направляется в Риволи, где его ожидает герцог, его отец (в данном случае речь идет не о Риволи, прославившемся благодаря победе Бонапарта, а о Риволи, расположенном в трех-четырех километрах от Турина), а также пообещал, что через сутки он привезет ультиматум Карла Эммануила; однако, когда принц прибыл в Риволи, герцог Савойский, всегда старавшийся затягивать дела, уже уехал в Турин.

Поэтому около пяти часов вечера кардиналу доложили о том, что явился не Виктор Амедей, а первый министр принца граф де Веррю.

Услышав это, Ришелье повернулся к королю и спросил:

– Ваше величество соблаговолит его принять или предоставит данную заботу мне?

– Будь это Виктор Амедей, я бы его принял, – ответил король, но раз герцог Савойский считает уместным направить ко мне своего первого министра, мой первый министр по праву может его принять.

– Значит, ваше величество предоставляет мне свободу действий? – спросил кардинал.

– Полную свободу.

– Впрочем, – продолжал Ришелье, открывая дверь, – ваше величество услышит нашу беседу и, если государю что-либо не понравится в моих речах, он может войти и опровергнуть меня.

Людовик XIII кивнул в знак согласия. Ришелье прошел в комнату, где его ожидал граф де Веррю, и оставил дверь открытой.

Графу де Веррю, которого не следует пугать с его внуком, мужем знаменитой Жанны д’Альбер де Люинь, любовницы Виктора Амедея II, известной также по прозвищу «Сладострастница», – этому графу де Веррю, не оставившему почти никакого следа в истории, было в ту пору сорок лет; это был человек выдающегося ума, наделенный прямодушием и недюжинной смелостью; на него была возложена трудная миссия, и он собирался исполнить ее как можно более чистосердечно, если это вообще было возможно для посланца Карла Эммануила в столь запутанном деле.

Оказавшись перед лицом гениального человека, который удерживал в равновесии всех монархов Европы, глядя на суровое лицо кардинала с пронизывающими человека насквозь глазами, граф низко и почтительно поклонился.

– Монсеньер, – сказал он, – я прибыл от имени и по поручению принца Виктора Амедея; принц был вынужден остаться подле герцога, своего отца, который столь тяжело занемог, что, когда его сын прибыл вчера вечером в Риволи после встречи с вашим высокопреосвященством, он решил переехать в Турин.

– Стало быть, господин граф, – спросил Ришелье, – герцог Савойский предоставил вам неограниченные полномочия?

– Я прибыл известить вас о том, монсеньер, что герцог Савойский вскоре будет здесь: его привезут в портшезе; он хочет лично оправдаться перед его величеством.

– И когда, по вашему мнению, он прибудет, господин граф?

– Учитывая слабость его высочества и небольшую скорость данного средства передвижения, я полагаю, что не раньше, чем послезавтра.

– В котором часу?

– Я не рискнул бы ожидать его раньше полудня.

– Это приводит меня в отчаяние, господин граф, ведь я дал слово принцу Виктору Амедею, что наши войска атакуют Сузские укрепления на рассвете; стало быть, на рассвете мы перейдем в наступление.

– Я надеюсь, что ваше высокопреосвященство откажется от этого категоричного решения, – сказал граф де Веррю, – когда узнает, что герцог Савойский не собирается закрывать проход.

– Что ж, в таком случае, – заметил Ришелье, – если мы придем к согласию, необходимость в свидании с герцогом отпадет.

– Правда, – немного смущенно добавил граф де Веррю, – его высочество ставит одно условие, точнее, сохраняет одну надежду.

– О-о! – улыбнулся кардинал. – И чего же он хочет?

– Так вот, его высочество герцог надеется, что в ответ на эту почтительность и принесенную им немалую жертву, его христианнейшее величество заставит герцога Мантуанского уступить ему ту часть Монферрата, которую испанский король собирался отдать ему во время раздела; если же герцог Мантуанский не захочет уступить ему эти земли, пусть он подарит их его сестре, и в таком случае проходы будут завтра открыты.

Кардинал на миг пристально посмотрел на графа – тот не смог выдержать его взгляда и опустил глаза; Ришелье тотчас же, словно он ждал только этого, заявил:

– Господин граф, у всей Европы сложилось высокое мнение о справедливости короля, моего повелителя, и я не понимаю, с какой стати герцог Савойский вообразил, что его величество согласится на подобное предложение; со своей стороны я уверен, что король никогда на это не пойдет. Испанский король, разумеется, мог пообещать часть не принадлежащих ему владений, чтобы побудить господина герцога содействовать незаконному захвату, но король, мой повелитель, преодолевший горы, спеша на помощь попавшему в беду принцу, ни в коем случае не станет распоряжаться собственностью своего союзника подобным образом. Если господин герцог забыл, на что способен король Франции, то послезавтра ему об этом напомнят.

– Могу ли я, по крайней мере, надеяться, что ваше высокопреосвященство доведет эти последние предложения до сведения его величества?

– Не стоит, господин граф, – произнес голос за спиной кардинала, – король все слышал и удивляется, что человек, который должен хорошо его знать, хочет сделать нам предложение, рискующее запятнать нашу честь и поставить под угрозу честь Франции. Если завтра проходы не будут открыты без каких-либо условий, то послезавтра на рассвете их возьмут силой.

Затем Людовик XIII принял гордый вид и выставил вперед ногу с достоинством, которое временами он умел на себя напускать.

– Я лично собираюсь при этом присутствовать, – продолжал король, – меня можно будет узнать по этим белым перьям: такой же плюмаж являлся отличительным знаком моего августейшего отца при Иври. Я надеюсь, что господин герцог соблаговолит выбрать себе подобный же знак, чтобы в разгаре сражения было видно, где мы с ним находимся. Передайте герцогу мои слова, сударь – это единственные слова, за которые я могу и должен поручиться.

И взмахом руки он попрощался с графом; тот отвесил ему низкий поклон и удалился.

Весь вечер и всю ночь войска продолжали стягиваться вокруг Шомона; на следующий вечер под началом короля уже было двадцать три тысячи пехотинцев и четыре тысячи кавалеристов.

Около десяти часов вечера артиллерия и вся техника армии разместились в окрестностях Шомона; жерла орудий были обращены в сторону территории противника. Король распорядился, чтобы осмотрели зарядные ящики и доложили ему о том, сколько выстрелов можно будет сделать. В ту пору, когда штык еще не был изобретен, все решали пушка и мушкет.

В наши дни ружье снова заняло второстепенное место, которое ему отводится на учениях одной особо воинственной нации.

Как и предсказывал маршал Саксонский, оно превратилось в рукоятку штыка.

Военный совет начался в полночь. На нем присутствовали король, кардинал, герцог де Монморанси и три маршала: Бассомпьер, Шомберг и Креки.

Первым взял слово Бассомпьер, самый старший из военачальников; бросив взгляд на карту, он рассмотрел позиции неприятеля, которые были досконально известны благодаря донесениям графа де Море.

– Если нет лучшего мнения, то вот мое предложение, государь, – произнес маршал.

Поклонившись королю и господину кардиналу, чтобы показать, что он обращается только к ним, Бассомпьер продолжал:

– Я предлагаю поставить впереди полки французской и швейцарской гвардии, а Наваррский полк и полк д’Эстисака разместить на левом фланге. Оба крыла выделят по двести мушкетеров, и те поднимутся на вершины Монморонского и Монтабонского хребтов. Взойдя туда, они легко смогут присоединиться к его высокопреосвященству и занять оборону на заграждениях; как только сверху послышится первый выстрел, мы перейдем в наступление; в то время как мушкетеры будут атаковать заграждения с тыла, мы ударим с фронта двумя полками гвардейцев. Подойдите к карте, господа, посмотрите на позицию неприятеля и, если можете предложить план лучше моего, смело изложите его.

Маршалы де Креки и де Шомберг изучили карту и присоединились к мнению де Бассомпьера.

Оставался лишь герцог де Монморанси.

Он славился скорее дерзкой отвагой, доходившей до безрассудства, нежели искусной стратегией, дальновидностью и осмотрительностью на поле брани; вдобавок он изъяснялся не без труда, заикаясь в начале своих выступлений, но, по мере того как он говорил, его речь становилась лучше.

Тем не менее, герцог отважно взял слово с разрешения короля.

– Государь, – сказал он, – я согласен с мнением господина маршала де Бассомпьера, а также господ де Креки и де Шомберга, которые знают, как высоко я ценю их мужество и опыт; я не сомневаюсь, что нам удастся взять заграждения и редуты, но после этого мы столкнемся с самым сложным препятствием – равелином полностью преградившим нам дорогу. Нет ли возможности прибегнуть в этой части укреплений к тому, что господин де Бассомпьер столь резонно предложил проделать в отношении редутов? Одним словом, нельзя ли обойти эту позицию по какой-нибудь горной тропе, сколь бы крутой и неприступной она ни была, а затем, спустившись вниз между равелином и Сузой, атаковать неприятеля с тыла, в то время как он ожидает нас с фронта? Для этого требуется лишь найти надежного проводника и бесстрашного офицера, что не представляется мне столь уж невозможным.

– Вы слышали предложения господина де Монморанси, – спросил король, – одобряете ли вы их?

– Они превосходны! – воскликнули маршалы одновременно, – но время не терпит, мы должны срочно отыскать проводника и офицера.

В тот же миг Этьенн Латиль прошептал что-то на ухо кардиналу, и лицо Ришелье просияло.

– Господа, – произнес он, – я нахожу что само Провидение посылает нам надежного проводника и бесстрашного офицера в лице одного и того же человека.

Обернувшись к Этьенну, который ожидал его распоряжений, кардинал приказал:

– Капитан Латиль, пригласите господина графа де Море.

Латиль поклонился.

Пять минут спустя вошел граф де Море, и, несмотря на скромное одеяние горца, все узнали в молодом человеке, благодаря его сходству со своим августейшим отцом – это сходство внушало зависть королю Людовику XIII, – славного сына Генриха IV. Он только что прибыл из Мантуи по воле самого Провидения, как выразился герцог де Ришелье.