Текст книги "Перепелка — птица полевая"
Автор книги: Александр Доронин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Потом два раза заходил на комбинат за квитанцией на лес. Кассирша одно говорила: «К самому заходи». А у Потешкина тоже свое: «Подожди немножко, вот перетряхнем план, что-нибудь придумаем». Об этом пришлось сказать лесорубам. Как не скажешь – бревна не иголки, мужики заметили пропажу, но смолчали. Когда Фёдор Иванович им сказал об этом, те на дыбы встали. Кому нравится бесплатно гнуть спину?
Потешкин, считай, половину дневного заработка увез. И, видать, после этого жалобы пошли наверх.
… Выходит, деньги – Потешкину, а ему трястись. Как не будешь бояться – делянка под его рукой, на каждом дереве своя отметина. Приедет такой ревизор, который у них спит, украденное сразу заметит. Много ума не надо – все перед глазами, только умей считать.
Утром, когда Виктор с гостем сели за стол, Федор Иванович спросил:
– Как думаешь, сынок, пешком доберусь до Кочелая?
– Зачем отправляться по грязной дороге? Отдохни-подлечись, а тетю Лену сам навещу, – Виктор догадался, о ком думал отец.
– В Кочелай вызывают? – из-за печки высунула голову хозяйка.
– Посмотришь, как и что, сразу сообщишь мне, – только им знакомым языком сказал старший Пичинкин.
У Виктора есть мотоцикл, до больницы недолго ехать. Заодно и сестру Наталью навестит, та давно домой не приезжала. Некогда, видимо.
Когда парни уехали, Федор Иванович надел валенки и спустился с печки чаевничать. Сегодня он не пойдет на делянку – прекратили рубку леса: дороги испортились. И самому незачем сбивать старые ноги. Всему свое время…
* * *
Потешкин все же успел внести деньги в кассу. Да и, по правде сказать, за три дня (на столько Николая посылали из Саранска) хорошую ревизию не проведешь, здесь полмесяца провозишься. И в лес не зайдешь – грязи по шею. Придется приехать, когда все подсохнет.
В пути Виктор Пичинкин спрашивал ревизора о их министерстве. Николай рассказывал с неохотой, каждое слово еле выцеживал. Да из услышанного вполне понятно: там работников – хоть пруд пруди! Виктор сам однажды видел, что в каждом кабинете сидят по два-три мужика с большими животами – «работают». Вот кого пригнать в их цех, пять срубов срубили бы за день!
– Платят вам как, по-нашему – по капельке? – после долгого молчания вновь бросил Пичинкин.
Ревизор пристально смотрел на льдинистую дорогу, вцепившись за спину Виктора. Наконец буркнул:
– Платят, как всем, не больше. Правда, сейчас оклады повысились, да только что купишь на эти деревянные? Мясо с базара, молоко тоже, овощи, сам знаешь, в городе не растут. Всё покупное!
– По-твоему, наше лесничество быков откармливает? – недовольно спросил Пичинкин.
– Понимаю, и вам нелегко… На песчаных землях абрикосы не цветут. Но все равно о мясе, думаю, забот не знаете – лосей вон сколько шатается!
Ревизор, видимо, вспомнил о сегодняшней поездке в лесничество, когда на их дорогу выходили два лося. Тогда он хотел остановиться, но Виктор не разрешил: самца дразнить опасно. Одним копытом может убить.
– Тогда кто же из вашего лесничества лосятину возит в министерство? – неожиданно выпалил ревизор.
Пичинкин растерялся и не знал, что ответить. Выходит, вот в чем дело… Не зря он находил в лесу лосиные кости. Рога домой брал, ими разукрашен весь чулан. Одни вот ему, Николаю, подарил. Большие, как волшебный куст.
– Кто, спрашиваешь, возит мясо в Саранск? – отвлекся Виктор от тягостных мыслей. – Те, кто лосей валит. Я ружье не чаще двух раз беру в руки и то на куропаток. Вот приедешь, разочек сходим. Во-он куда! – показал в левую сторону, где толстой серой веревкой тянулась Сура.
Доехав до кирпичной, с высокими куполами церкви, Пичинкин остановился и, прощаясь с Николаем, сказал:
– Приедешь в лесничество, не забывай, заходи.
В больницу он направился через загороженный штакетником стадион, так намного короче. Несколько двухэтажных домов белели совсем около леса.
В приемной спросил, где найти Пичинкину. Сказали, что Наталью Федоровну вызвали в Саранск, вернется только завтра. У Вити сразу испортилось настроение. Он давно не видел сестренку. Ничего не поделаешь…
Тётю Лену Варакину он нашел сразу. Ее палата находилась на первом этаже крайнего дома. Она, поднимая мешок муки, упала на спину и сильно ушиблась. Лежа на железной койке, все спрашивала, как там Матрена. Как живет? Да все по-старому. С утра до вечера возится во дворе. Держит корову, двух быков, несколько овец и поросенка. За ними уход и уход нужен.
Муж с сыном на работе, о скотине не знают забот. Привыкли уже к этому.
Пока говорили, в палату зашел дядя Федя. Поздоровался, поцеловал жену в щечку. Поцелуй Виктора удивил: таких ласк от Варакина не ожидал. По характеру он молчаливый, почти пасмурный, разговаривал всегда на повышенных тонах, а здесь, смотри-ка…
Правду сказать, дядя Федя им приходится родней. Он брат матери. Роднится же его жена. Виктор как не поедет в Вармазейку, ночевать заходит в две семьи: к тетке Казань Олде или к ним, Варакиным. Тетя Лена радуется каждому его приходу, будто своего брата встречает. Дядя привез ее с Оренбурга, где служил. Эрзянский язык она, русская, так освоила, что разговаривала, словно орехи щелкала. Ее полюбила вся родня. Матрена Логиновна, мать Виктора, когда хотела ехать в Вармазейку, не говорила: «Идемте к брату Федору». Говорила так: «Сестру Лену бы навестить, давно ее не видела…»
У больной Витя задержался недолго. Домой отправился через Вармазейку, с дядей, оставив мотоцикл в Кочелае. Недавно Варакин купил «Жигули», обещал прокатить с ветерком. Поехать не пришлось – асфальт был во многих местах в рытвинах, заполненных водой.
У села, около заброшенной гидростанции, увидели людей. Те, от мала до велика, смотрели половодье.
Остановили машину у обочины, подошли к собравшимся. Разве удержишься – половодье не каждый день бывает.
Береговой воздух был наполнен гулом ломающихся льдин и людскими голосами. Ликовали, кто как мог.
День был тёплым, солнце зависло над горизонтом и смотрело вниз, будто хотело спуститься к людям.
– Смотрите, смотрите, ивы как остриженные, – показывая на тот берег, кричал Казань Эмель. Несмотря на то, что недавно ему исполнилось семьдесят два, старость он не чувствовал: бегал по пригорку, прогонял от бурливой воды мальчишек:
– Кыш, горшочки, зевнете – река унесет!
То и дело слышались удивленные голоса:
– Вай, сколько досок!
– Полстога плывет!
Пичинкин подошел к стоявшим в сторонке мужчинам. Это были председатель колхоза Вечканов, агроном Комзолов и Судосев Ферапонт Нилыч. На кузнеце красовалась новая шуба, обут он в теплые резиновые сапоги. Протирая платком вспотевший лоб, он, журя, говорил:
– Видите, сколько добра пропадает? То-то… Доски-то, доски откуда в реке?
– У соседей незавершенный мост рухнул. Осенью начали строить, оставили с морозами, и вот тебе… – не выдержал Вечканов.
– Иван Дмитриевич, а бетонный мост мы можем поставить? – спросил Комзолов.
– Почему не можем, можем. Только деньги где взять: мост ведь не конюшня. Мешок денег потребуется, – исподлобья посмотрел председатель. И стал рассказывать, как он по этому поводу много раз заходил к Атякшову. Тот только ссуды обещал. Но ссуда требует проценты. Ее не дают за красивые глазки.
– Правильно делаешь: ссуды нечего брать. Прошли те времена, когда деньги из госбанка мешками возили, – не удержался Варакин, который до сих пор слушал молча. – Сейчас хозрасчет.
– Так-то так, но и без поддержки далеко не уедешь. Вот вчера кассирша вновь с пустыми руками вернулась, – разозлился председатель. И добавил:
– Смотрите, где ваши деньги – по воде плывут! – он махнул в сторону реки, по которой на огромной льдине плыло полстога сена.
– Кормовозы проворонили… Они что, не хозяева? За всеми не уследишь…
– Зря расстраиваешься, Иван Дмитриевич, – вступил в разговор агроном. – О кормах пусть заведующие фермами беспокоятся, а не ты. Трое их, втроем ждут, когда им привезут под нос. Недавно, возвращаясь из Саранска, заезжал в хозяйство Пешонова, там дела обстоят по-другому.
– И чему он тебя научил? – съязвил председатель. Он не любил Пешонова, который лет десять тому назад покинул их село и сейчас на новом месте верховодил.
– Брал на ферму. Там телят откармливают. Они, понятно, хорошей породы, да я не об этом. О кормах хочу сказать. Сено, солома и силос они держат прямо у фермы. Думаешь, кто над ними хозяева? Сами животноводы! Поэтому и клочка сена у них не пропадает…
К ним подошло еще несколько человек. Ферапонт Нилыч Судосев, который долго был механиком колхоза, когда с линии Волжской гидростанции провели электричество в Вармазейку, станция на Суре осталась безхозной. Кто-то даже решил ее сломать на кирпич. Но отец Вечканова, Дмитрий Макарович, который в те годы председательствовал, не разрешил. На колхозном собрании так и сказал:
«Кирпичи своими руками замесим: глины у нас полно. Станцию сломаем – Сура обмелеет».
Умно говорил старый Вечканов: плотина поднимала сурские воды. Где много воды – там и рыба, густые пойменные луга.
Тридцать лет стоит станция на Суре, столько же лет женщины белят мелом ее высокие стены, и со стороны села она кажется плывущим кораблем.
Разлив… Половодье… Кто не знает, что это такое, тот никогда не почувствует настоящую красоту! Это не только пробуждение природы и волнение души – с разливом в человеке рождается что-то большое, неизмеримое, будто в саму бесконечность, как в эти воды, устремляются все его мечты.
Люди любовались бурлящей Сурой. Река, ломая льдины, спешила к восходу солнца. Там она встретится с Волгой, и та станет еще более полноводной.
– Ферапонт Нилыч, как думаешь, Волга скоро поднимется? – вдруг обратился Пичинкин к старику Судосеву.
– Вчера Числав звонил из Ульяновска, сказал, что пока еще молчит, видимо, силы копит.
Числав с Виктором сидели за одной партой. После окончания школы милиции друг женился, и жена-учительница потянула его в институт.
– Эх, как мне нужно в Ульяновск! – вздохнул Вечканов.
– Что там тебе делать? – удивился агроном.
– «Уазик» без мотора!
– Выходит, готовь весной телегу, а зимой сани, – засмеялся Варакин. – А что, в Ульяновске моторы без нарядов раздают?
– Наряд достану, да дороги закрыты. На спине мотор не потащишь.
– Без машины, значит, пропадешь? – вновь свое твердил Варакин. – Запряги, как наш агроном, рысака и катайся. Так, Павел Иванович?
Комзолов улыбался. Виктор понял: дядя Федя насмехается над председателем, того и гляди, поругаются. Он знал, они давно не ладили. Подтянул Варакина за рукав пальто и сказал:
– Мне пора уходить, айда проводи, – и они направились к «Жигулям».
Дядя молчал, да и Виктору не о чем было говорить. Неловкое молчание прервал Варакин:
– Как там Лисин, все чужие деньги считает?
– Считает, куда денешься, такая работа.
Варакин спрашивал о главбухе лесокомбината, с которым служил в армии.
– Ой, чуть не забыл… С отцом лодку подправьте. Вчера чуть не уплыла. Как оставили непривязанной за моей баней, так всю зиму и пролежала. Хорошо, что вовремя спохватился, с соседом в огород занес!
– Вот сойдет вода, тогда с отцом придем. Сейчас некогда. Нам две лодки нужны, одной не хватает.
– Смотрите, это ваше дело. Только досок не просите.
Дядя подвез Виктора до опушки, оттуда Виктор пошел пешком. Пять километров для него не расстояние, по лесу не столько прохаживает.
* * *
Главбух Лисин отгуливал отпуск. Время зря не терял – к дому из трех комнат пристроил веранду. Сейчас с Виктором Пичинкиным там пили чай и говорили о делах.
Лисину около пятидесяти. Сын служит прапорщиком, дочь учится в Саранске, сегодня приехала навестить. Стеснительная, тихая. Проходя около Виктора, покраснела.
– Как думаешь, квартальный осилим? – спросил главбух.
– Отступать стыдно… Правда, машины сейчас не заедут в лес, да уж как-нибудь…
Лесокомбинат на хозрасчете. На охрану леса и его посадку он выделяет деньги. А вот зарплату рабочие сами должны зарабатывать. Рубят лес на бани и дворы, делают для домов стропилы, строгают щепу, пилят доски.
– Как насчет твоего рацпредложения, польза есть от него?
Разговор шел о дровах. Жителям района продажу дров Пичинкин ведет по-своему: квитанции раздал лесникам, а те дрова отдают прямо с делянок. Деньги несут в кассу лесокомбината.
– Смотри, петлю бы не повесили тебе на шею, – учил главбух, которого за глаза нарекли «главбогом». – Я иногда хожу будто по ножу, только душу перед всеми не открываю. Таких дров наломаешь – всю жизнь будешь проклинать себя.
Наставления «главбога» Пичинкин считает насмешкой. Все деревья не счесть. Вон сколько повалено их бураном и ветром, гниют-пропадают, лучше бы их продать и не гноить.
В лесу, несмотря ни на что, жгут костры, жарят шашлыки, слоняются с ружьями. Разве за всеми уследишь? В прошлом году кто-то оставил непотушенным костер – двадцать гектаров слизал огонь. И в самом деле, зачем вспоминать о возе дров? Что еще очень плохо – люди, видать, думают, что лес бесконечный, неизмеримый, поэтому на дрова рубят стройные березы, осину и ольху и за деревья не считают. Какой уж там лес в лесничестве – одни пустые поляны!
У главбуха Пичинкин долго не задержался: у того дочь приехала, пусть поговорят о своем. Пошел бродить по лесничеству.
Поселок находился в лесу, дома длинные, похожи на казармы: только гнездо у Киргизова будто купеческое – высокое, в восемь окон, с передней и задней половинками. Недавно его поставили, под окнами еще не убран мусор.
Дошел Виктор до магазина, спичкой осветил приклеенное объявление, прочел написанное: в Вармазейском клубе сегодня демонстрируют фильм. Туда не успели. Времени восемь часов, кино уже началось.
Парень постоял немного и пошел по спускающему к Суре проулку. Остановился перед домом с тремя окнами. Постоял. Здесь живет Зоя Чиндяскина, кассирша лесничества. Виктор не стал стучаться в дверь, сбросил защелку и зашел.
Женщина что-то стряпала на кухне. Четырехлетний сынок возился в передней с игрушками. За полмесяца, сколько был здесь, ничего не изменилось. Такой же грязный пол, сморщенные от зимней сырости обои.
Виктор хотел поцеловать женщину, та всколыхнула плечики, которые виднелись под тонким халатом, чуть отстранилась. Парень заметил, что от его прихода она растерялась.
– Почему так плохо встречаешь? – не удержался парень.
– Ты что, пропал на полгода, теперь ждешь, что на шею брошусь? Зашел – хорошо, – недовольно сказала она из-за печки.
– Смотри-ка, я по-хорошему, а ты от злости перья распустила…
С испорченным настроением Пичинкин прошел в переднюю, стал играть с мальчиком. Вскоре зашла Зоя. Хотела что-то сказать, но не успела: кто-то стукнул в дверь в сенях. Хозяйка испуганно посмотрела на незваного гостя, вышла открывать.
Из сеней раздался густой бас. Пичинкин сразу узнал, что пришел лесничий. «Чего ему тут надо?» – мелькнуло в голове у парня. Самому стало неловко, будто поймали на воровстве. Захара Даниловича он хорошо знал: сорвется с его языка слово – ветром не догонишь. Вот и сейчас сказал прямо с порога:
– Э-э, друг, нашел, где отдыхать!
Виктор только догадался, для кого готовила Зоя. Выходит, они «кумовья», кто же еще?.. Ему стало неприятно. Да и Захар Данилович ерзал на стуле, будто у него выскочил чирий на мягком месте. Наконец-то, хитровато улыбаясь, молча вышел.
– Этот мерин давно заходит? – Пичинкин не стал выбирать подходящие слова и прямо сказал.
– Ой, ты, кажется, с ума сошел… Как не заходить к соседям?..
– Это уж твоя забота… Высокому начальству высокая встреча, – и кивнув в сторону кухни, тем самым показывая – вон, мол, по какому поводу жаришь мясо, – Виктор захлопнул дверь.
Настроение у парня испортилось. Голова гудела, как пустой чугун. Все вокруг казалось не просто темным – черным. Мысли тянулись длинными, как веревки, лентами. У каждой – своя окраска…
Летом Виктор прилег бы и стал смотреть на небо. Будто не в лес, а в середину моря попал бы, где пенистые волны и бесконечная синева…
Моря Пичинкин видел. Видел и женщин, только никак не поймет Зою. Какие волны поднял в ее груди этот старый, грубый лесничий? Нехороший человек он и не только есть пироги приходит.
Витя и сам сюда раньше часто заходил. Потом встретил Олю Митряшкину, живущую в городе. С ней встретился в вармазейском клубе, два раза ездил и в Саранск. Как не поедешь, если сердце тянет?
Думая о девушке, Пичинкин вернулся к себе. Он занимал угол барака шириной несколько метров. Зимой каждую субботу ходил на Пикшенский кордон. Летом задерживался в лесничестве только из-за Зои. До кордона около восьми километров, идти туда через лес – одно удовольствие. И сегодня ушел бы домой, но пригласил главбух. Как-то неловко было не остаться – Петр Петрович живет один, в прошлом году схоронил жену. В пустой квартире не живут и клопы, не только люди…
Виктор потушил свет, залез под толстое одеяло и вскоре сладко уснул.
Проснулся рано. Умылся, утерся, вскипятил чай и стал завтракать. На улице моросил дождь…
Наконец Виктор вышел, стал готовить мотоцикл в дорогу. Долго пришлось возиться с карбюратором.
Проезжая по песчаной сырой дороге, мотоцикл будто чихал. Ехал Пичинкин, поглядывая на молодой ельник. Он радовал его. Деревья посадили вармазейские колхозники. Когда-то земля здесь пропадала, зарастая полынью. Люди даже скотину по ней не пускали. Пустая была земля. Сейчас же здесь шумят молодые деревья, завтрашнее богатство.
Чуть подальше начался березняк. Березы высокие, стройные. Махали и махали кудрявыми макушками. В прошлый год из-под них лукошками грибы таскали. Но все равно придется его почистить – очень уж летом травой зарастает. У дороги всем в глаза бросается, даже неудобно из-за него. Звено женщин, которое занято чисткой леса, делать это не всегда успевает. Женщины работают из-за выделенных им сенокосных участков, а так бы ушли.
В этом году тоже придется обратиться в Вармазейкскую школу. Она всегда помогала лесничеству.
Дождь перестал моросить. Синее небо обещало ясный день. Не переставая пели птицы, у каждой – свой голос, свои трели. Как им не петь – лето пришло, новая жизнь началась.
У Пор-горы, будто на ладони, раскинулась Вармазейка. Виктор остановился, разглядывая эту красоту. С левой стороны сверкало озеро Сега. Подальше сиротела Петровка. В деревне около десятка домов – не больше. И те приосели, съежились, будто придавленные тяжестью. Защемило сердце у Виктора. Здесь он родился, учился в школе. Потом отца послали в Инелеевский обход, оттуда переехали на Пикшенский кордон. Стали жить в стороне от людей.
Парню захотелось посмотреть на родные места, отчий дом. Когда доехал, еще больше расстроился: все дома повалились, вокруг их усадьбы от ветра скрипели двухметровые сухие лопухи. Колодец почти сгнил, тронь пальцем – обрушится.
Дверь дома держалась на одной петле, вот-вот упадет. Виктор хотел заглянуть внутрь, только сделал шаг, как из сеней выпорхнули две жирные вороны, распоров криком грустную тишину. На гнилом полу лежал мертвый лосенок. Видно, поранили несчастного, зашел сюда и…
Осели и другие дома. А ведь недавно, лет десять назад, в деревне щебетали детские голоса и шумели свадьбы. Виктор и сейчас помнит, как они бегали босиком по зеленой траве. В летнюю ночь, после возвращения с полей и из леса, под окнами собиралась молодежь со всей округи. Вениамин Судосев выносил гармошку, и ночь наполнялась песнями и плясками. Они и сейчас звенят у него в ушах, будто с приходом в родную деревню вновь возвратились те незабываемые ночи.
Подрезаны у Петровки корни… Ни людей здесь, ни домов, ни колодцев. Разве у сельчан совсем пропала любовь к родным местам? Разъехались и забыли свою землю? Не верится. Почему бы не возродить деревню, не пустить со старых корней новые всходы?..
Об этом думал Виктор и во время езды в лес. Доехал до нужной делянки и еще больше расстроился. Валили те деревья, которые посадил его дед. Они поднимались на его глазах в последние тридцать лет. От острых бензопил они стонали и скрипели. Сосны вовсю зеленели, а здесь за две минуты их свалят на стропила. В весенние теплые дни, когда они дышали смолой, их ветви держали гнезда поющих птиц. Стоя около сложенных в стороне бревен, Пичинкин думал об этом и даже забыл, зачем приехал. Наконец-то, оторвавшись от тяжелых дум, подошел к трактору и остановил его. Тракторист спрыгнул из кабины, поздоровался с ним. Это был приемный сын Вармазейского председателя колхоза Коля Вечканов. В лесничестве работает первый год, в прошлую осень вернулся из армии. Виктор стал расспрашивать, кто измял растущие в конце делянки молодые березы. Тот вытер пот с лица и сказал:
– Я две недели работал в мастерской, в лес не выходил. Видать, кто-нибудь из ваших… Не туда повалили деревья – и вот тебе…
– Выходит, вали, как можешь, руби, сколько вздумается. Лес – общее богатство. Где общее – там никакого начальства. Вот из-за чего с самолета виднеются одни пустые делянки. Да почему с самолета, пешеходу тоже видно. Ни одной муравьиной кучки не встретишь, – возмущался Виктор.
– Ты почему не ладишь с Потешкиным? – неожиданно спросил Вечканов. – Слышал, он косо смотрит на тебя.
Коля сказал правду: директор комбината давно зубы точит. Недавно и премию не дал. Забыл, говорит, о сосновой лапке. Муку из лапок заготавливают они каждую зиму для района. И в этом году цеху Пичинкина задание давали. Только кого в лес послать, производство ведь не бросишь!
– Не пообедаем? – обратился тракторист. Белые, будто головки чеснока, его зубы блестели… – Мать что-то положила в котомку…
Виктор только сейчас почувствовал, что проголодался. От нескольких яиц и чая долго сыт не будешь.
Коля достал из кабины газету, положил на нее соленые огурцы, кусочек сала, варенье, мясо, бутылку молока.
– Лесничество не бросишь? – прямо спросил тракторист.
Он уже поел, и лежа на расстеленной фуфайке, смотрел в небо.
– Не знаю. Что-то не думал об этом.
– Пойдем в наш колхоз, возьмем Петровку в аренду – сами станем хозяевами. Земли там хорошие, паши, сей, расти, что хочешь.
– А твой отец как на это посмотрит, Иван Дмитриевич?
– Уговорим, – улыбнулся тракторист. Лицо у него обветренное, большие глаза синели глубоким колодцем. Почему он пришел в лесничество, вон как печется о родной земле? Наверное, и он душой хлебороб…
– А как с невестой дела? – засмеялся Вечканов. Понятно, вспомнил Олю Митряшкину. Раньше вдвоем бегали за ней. Девушка его выбрала, Пичинкина. Николай, говорит, еще очень молод, пусть себе ровню ищет. Будто сама уже совсем взрослая – не восемнадцать ей!
– Дела, как детские забавы: дадут тебе малыша – день-деньской крутишься около, – сказал Виктор. Встал, подал руку трактористу, добавил: – Большое спасибо тебе за еду. А сейчас пойду к тем варварам, кто деревья валит, шеи им намылю, – и направился в сторону лесорубов.
* * *
На осинах и в орешниках поправляли свои старые гнезда вороны и сороки. С освободивших от снега полей, ожидая пахоту, спешили грачи. На полянах почувствовали пришедшее тепло бабочки. Желтые, белые, серые, красные – они порхали над шелковистой травой, словно радовались пробуждению природы. У сосен и елей иголки заострились – пальцем не тронь – уколят. Облезлые белки спускались с деревьев и безбоязненно бегали по тропкам. Земля высохла, вдоволь напилась талой водой. Где были срублены сосны, раньше времени стала подниматься из-за сухих веток крапива. Кое-где виднелись листья малины. В низинах кое-где еще лежали подушки снега.
Больше всех порадовали Федора Ивановича березы под Пор-горой. От зимней спячки пробудились они очень рано, разлился по их кронам сладкий сок. Каждый раз, возвращаясь на кордон, Пичинкин привозил подарки жене: в алюминиевой фляжке березовый сок и ветки распустившейся вербы. Матрена Логиновна, как всегда, встречала его у крыльца. Брала подарки, приглашала в дом. Федору Ивановичу становилось приятно. Шагая за ней, он нюхал весенний запах и совсем забывал свои лесные заботы.
Еще лучше становилось ему после ужина. Когда он стоял перед открытой форточкой, от дующего в лицо ветра, пахнущего диким луком и анисом, тихо шевелились его седые волосы. Шум разлива Суры до кордона не доходил, и Федору Ивановичу иногда казалось, что они с женой живут на самом краю земли.
В одну из таких ночей, с ветром от Суры в дом залетело несколько комаров. Здесь ничего нового и не было – комары каждое лето оживают. Только сейчас они были не такими, как раньше – какие-то зеленоватые и длинные, будто стрекозы. Матрена Логиновна поймала одного, поднесла Федору Ивановичу под нос.
– Посмотри-ка, какие «гости».
– Да уж «гости». – Пичинкин улыбнулся сначала, потом задумчиво сказал: – Что-то это мне не нравится. Таких никогда не видел.
Матрена Логиновна отпустила комара и закрыла форточку. Оставшиеся сразу же стали кружится около лампочки.
«Гости» всю ночь не давали покоя. Бились в оконные стекла, шумно летали по дому. Муж с женой залезли на печку, накрылись одеялами, но и это не помогало.
Утром хозяйка разогнала комаров сырым веником, натянула на форточку марлю, перед дверью ее тоже повесила. Комары снова не унимались.
Пичинкин разозлился, и как следует не позавтракав, ушел на Суру поить Орлика. Река, как всегда в последние дни, гнала свои воды. В этом году снега было не очень много, но все равно Сура бурлила. Федор Иванович довел лошадь до того места, где каждый год делал для жены настил для полоскания белья и удивился: весь берег был покрыт пеной с комарами.
Орлик с неохотой обнюхал дрожащими ноздрями воду и, захлебнув раза два, поднял голову и удивленно посмотрел на хозяина.
– Что, друг, не нравится? – тяжело вздохнул тот. Орлик вздрогнул всем телом, вновь прижал губы к зеленой воде. Федор Иванович сломал ветку вербы, стал разгонять комаров от лошади. Хоть от этого старому мерину было не легче, но больше пить он не стал. Когда они вышли к лесной дороге, Пичинкин дал себе зарок – не водить лошадь к реке до тех пор, пока вода не очистится.
Комары досаждали каждую ночь. Пичинкины сначала старались бороться с ними: все окна обтянули сетками, в магазине лесничества купили морилки. Только «гости» к клеевым бумажкам не приставали. Не мухи – не обманешь.
Одно хорошо – не слишком шибко кусались. Вскоре они не стали обращать на них внимание, забыли будто. Пусть летают по дому – других забот у них нет. Так вышло и сейчас.
Федор Иванович не удержался, бросил жене:
– Этих комаров, бабка, высушила бы.
– Для чего? – начала та шевелить губами.
– Зимой где червей для рыбалки возьму? В самый раз сажать их на крючок.
– А-а, болтун… – наконец та поняла его насмешку. Махнула рукой и принялась хлопотать по дому.
В последние два дня Федор Иванович приходил с делянок поздней ночью: началась заготовка леса и дров, глаз да глаз нужен. Вчера парни чуть не свалили семенные сосны. Здесь еще с лесничества надоедали. Все что-то считают, вроде ревизию начали. «Ищите, ищите, – рассуждал он про себя, – ворон ворону глаз не выклюет. Измерите, прикинете и вновь разойдетесь».
Иногда Федор Иванович ходил на рыбалку. С зарей вытаскивал из реки ивовый вершок, а там с десяток пескариков – на уху хватит. Виктор ночевать не приходил. Видать, некогда – цех начал готовить доски. Здесь еще в Вармазейке какой-то пруд роют, и оттуда заказали дубовые сваи. Об этом он услышал от лесорубов. Бычий овраг, конечно, никуда не годится, леса вокруг нет, но все равно нельзя разрушать то, что подарил Инешке. Это к хорошему не приведет. Это же храм природы! Раньше такие сосны росли вокруг него – двумя руками не обхватишь. Война их повалила. Для мостов и землянок, для далекого фронта. Рубили тогда лес не жалея. Победим, говорят, врагов – новый посадим. До сих пор сажают… По гектару в год, и то для показа. Не лес – одни слезы. Вскоре и кордон выйдет в поле…
Думая об этом, Федор Иванович вспомнил недавний разговор с Виктором. Было это в лесничестве на квартире сына. Во время чаепития тот неожиданно сказал: «Не поругаешь, отец, если переселюсь в Петровку? Подправлю родимое гнездо, куплю с десяток бычков, буду откармливать. А там, возможно, и землю куплю». – «Деньги откуда возьмешь, из погреба у Зои?» – засмеялся он тогда. Имя кассирши лесничества он произнес не зря – один раз Витя привозил ее к ним. – «Зачем из погреба, займу у государства. Сейчас все свои фермы открывают, технику берут. Пустой земли навалом». – «Выходит, кулаком хочешь стать, за богатством гонишься?» – «Богатство, отец, не стыд, оно к человеку приходит через труд и ум. Что, если карманы пустые, тогда душа чище?» – не отступал и Виктор.
Федор Иванович спросил сына, как будет он жить в Петровке – один, без жены? Жена, говорит, подождет, ему мужская помощь нужна. Одному не срубить дом и дворы.
«Возьми и меня тогда с собой, мать оставлю на кордоне», – улыбнулся тогда он сыну. – «Придет время, и вы вернетесь, а сейчас в лесу от тебя больше пользы. – И добавил: – Скоро, я слышал, министр должен заехать в лесничество, к тебе наверняка зайдет. Ты ведь наш лесной капитан».
После этого обедать Федор Иванович каждый день ездил на кордон. Но гость не появлялся… Да и, честно сказать, ему с гостями некогда мотаться по лесу, устраивать им экскурсии. Приедут, посмотрят и вновь уедут в Саранск. Потом, только и жди, жалобы настрочат Киргизову, а то и самому Потешкину. А те всю вину свалят на них, лесников, сделают их крайними, будут на каждом собрании песочить.
Пока Федор Иванович запрягал Орлика, жена успела положить в телегу завернутую в платок еду.
– Сегодня тоже вернешься в полночь? – проворчала она.
– Закончатся дела – приеду. Не трясись, лесные русалки все равно вымерли, на шею не бросятся, – улыбаясь, ответил Матрёне. Лесная дорога высохла, лишь изредка попадались сырые места. Лошадь шла тихо, изредка хватая из-под ног траву.
– Давай прибавляй скорость, так до обеда не доедем! – крикнул Федор Иванович и хлестнул вожжами. Орлик слов будто и не услышал. «Оба постарели, пора на пенсию», – грустно подумал лесник. Поднял кнут – мерин пошел мелкой рысью.
На четвертый обход добрались через полчаса. Там уже стояла машина. Лесорубы не спешили браться за дела, отдыхая на бревнах, курили. Один встал, стиснул руку Пичинкину, сказал:
– К тебе сам министр поехал, а ты здесь. Потешкин, наш барин, тоже с ним…
– Навстречу никто не попался, видать, по нижней дороге поехали. – Пичинкин не стал обманывать, что ждет гостей.
– Так, так, вдоль Суры поехали, там «Волга» лучше проедет. Брезгуют по лесу ездить, это только показывают себя, что и они любители леса, – засмеялся Коля Вечканов. – Тон, Федя покштяй, сынст кисэ иля мелявто, бути эряват, сынсь мутадызь12.
Действительно, зачем он будет возвращаться? Приедут – пусть приедут, нет – беда небольшая, без министра не пропадет. Знает Пал Палыча, в прошлом году тоже за кордоном с ним жарил шашлыки. Приезжал не один – с тремя друзьями, те тоже были тузами. Сейчас вот директора комбината взял с собой… Вновь дубки будут просить?..
