Текст книги "Смертный страж. Тетралогия"

Автор книги: Александр Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 53 страниц)

– А нам в школе говорили, что астрономия была нужна древним земледельцам, чтобы знать о начале сельскохозяйственного сезона и вовремя сажать хлеб, – любезно подсказал Варнак.

– Правда? – как-то недружелюбно покосилась на него Дамира Маратовна. – Вы картошку когда-нибудь сажали, Еремей?

– Да, у мамы на участке, – кивнул бывший лейтенант.

– Какой астрономический справочник для этого выписывали, Кембриджский или Оклахомский?

– Картошку сажают, когда листья на березах с копеечную монету становятся, – хмыкнул Варнак. – Какой на хрен справочник?

Дамира вопросительно вскинула брови.

– Все, можно не продолжать, – виновато поднял руки Еремей. – Сам все понял. Пахарю вся эта астрономия нужна, как рыбе зонтик. Он по погоде сажает, а не по планетам.

– Меня вот что смущало в твоем рассказе… – Женщина положила ладонь на руку своего избранника. – Слова больно умные они все употребляют: «диссонанс», «альтернатива», «гипербола»… Откуда они их знали?

– Надо же, – удивился Варнак, – а я ничего такого не заметил.

– Каждый слышит свое, – ответила археологине Геката. – Нуары говорят с вашим разумом, а не слуховым центром. Были бы тут иностранцы, они бы еще и на разных языках все воспринимали.

– Ну да, – спохватилась Дамира. – Это уже я увлеклась, все забыла. Мой Шеньшун все языки мира свободно понимает, если собеседник рядом. А через радио или телевизор ни слова различить не может… А как выглядели обсерватории древних змеев? Может, мы про разные строения говорим?

– Я ни одной не видел, только слышал планы богов, – виновато развел руками нуар. – Они хотели делать некий маленький маячок, а в сотне шагов от него ставить пометки на равном удалении друг от друга. Глазаст должен выбирать место так, чтобы звезда находилась точно на маячке. По тому, на какой метке находится глазаст, легко определить угол на звезду по высоте и по горизонту. Сравнив углы из разных приборов в разных краях земли, можно определить расстояние до звезды.

– М-мда, похоже, – задумчиво кивнула Дамира. – А храмы – как выглядели они? Ты рассказывал, как я понимаю, про Нан-Мадол. Неважно, про старый или новый.[21] Но если храмы твоих богов строились в воде, они должны быть раскиданы по морям. А ты, между прочим, в Пакистане искал святилище на суше, а в Перу – так и вообще в горах.

– Ты все время забываешь самое главное, единственная моя, – поцеловал ее руку могучий рассказчик. – Храмы строились не для богов. Они возводились для кладок.

– Это как? – и вправду не поняла археологиня.

– В Эпоху Прозрения и даже в Эпоху Аскезы число храмов исчислялось многими тысячами, даже десятками тысяч, – тихо, словно себе под нос, произнесла «деловая» ипостась Гекаты.

– Следуя древним традициям, в них никто и никогда не оберегал кладки, – эхом отозвалась «лягушонка».

– Да и сами храмы Плетения представляли собой обычные луговины возле скал, теплые песчаные поляны или водоемы неподалеку от гор.

– Но в Эпоху Мудрости богов осталось очень мало. Опасно мало. Каждый новый вылупившийся сородич превращался в огромную ценность.

– И повелители начали беспокоиться за безопасность отложенных яиц.

– Только во имя сохранности кладок они и начали возводить монументальные строения, удобные для созревания яиц, но недоступные для хищников, ищущих легкой добычи.

– А почему просто не поставить охрану, дорогой? – спросила археологиня.

– У богов никогда не было такой традиции, девочка моя, – опять вместо нуара ответила Геката. – Великая вещь традиция: между родственниками не спариваются, людей не кушают, от однополой любви воротит. Хотя, по большому счету, все эти явления безвредны и в ряде культур даже обыденны. К тому же, у богов даже собственные стражи появились только после создания смертных. Можно сказать, совсем недавно. А ящера возле кладки на посту оставишь – он же сам первый ее и пожрет.

– Наверное, нам тоже не доверяли, – буднично пожал плечами Шеньшун. – Но ты зря беспокоишься, Дамира. Храмы сберегали кладки очень надежно. Обычно богини оставляли яйца в камерах, немногим больше твоей комнаты. Двери немедленно замуровывались до следующего праздника, и попасть внутрь никто не мог.

– Как же тогда выбирались сами малыши?

– Для них делались маленькие ходы, – развел нуар руки сантиметров на двадцать. – Вполне хватало, чтобы новорожденные выползли на свет. А чтобы внутрь не пробрались мелкие хищники, ходы делались так, чтобы вылезти из них было легко, а забраться снаружи сложно. В храме Океанов они вели в море. Сухопутным зверям подводного лаза не найти, морские в сухую камеру не полезут. В горах эти ходы выводились на высокие и гладкие каменные склоны, такие, что ни трава не растет, ни воды не скапливается. Или просто повыше в горах храмы строили, там, где никто вовсе не обитает. На равнинах у храмов делали высокие стены, похожие на мертвые каменные склоны. Тоже чтобы никакие дикие твари там не лазили. В храме Луны так и вовсе сперва вокруг святилища глубокую реку прорыли, потом еще башню выстроили, ходы для будущих богов на самый верх вывели, и перед каждым праздником Плетения охоту вокруг устраивали, специально жрунов, мордатиков и нуаров туда пригоняли. Вот как старались! Без всякой охраны каждая кладка, как в сейфах ваших, надежно хранилась, созревала и пробуждалась.

– Допустим, так. Теперь ответь: боги могли прилетать на праздник в любой из храмов или были ограничения? – вскинула палец Дамира.

– Твердых правил не существовало… – замялся нуар. – Известного ученого с уважением встречали всегда и везде, на празднике в любом храме. Простого чужака могли не пустить. Во время важных событий в своей истории каждый род созывал гостей из других концов света. Как это случилось, например, в год освящения храма Океанов. Великий день, большое торжество. Нередко случалось, что в прославленный храм гости напрашивались сами. Как это не раз случалось в храме Ари после открытий Повелителя Драконов или в храме Океанов после создания смертных. Ученые стремились приехать, дабы ознакомиться с новыми достижениями, получить образцы…

– Так родственные связи между богами имелись или нет? – уточнила вопрос Дамира.

– Только по местонахождению главного гнездовья, – ответила за стража Геката, «деловая» ипостась которой неторопливо вкушала полувыдохшееся шампанское. – Если ты выбрала местом жизни Пермь, то ближайший храм находился за Пологими горами, и на праздник ты отправлялась туда. И становилась богом из рода Ари. А те, кто жил в Индонезии, считались родом Океанов. Техасцы, мексиканцы – это род Кетсоатль… Ну, и так далее. А кто твой отец или кого из молодых богов ты можешь назвать своим отпрыском – никто никогда не знал. Да и потребности узнать об этом не испытывал.

– Ладно, допустим, – опять кивнула археологиня. – Но вот все эти праздники… Я правильно понимаю, что боги пару раз в году собирались в одно священное место с конкретно сексуальными целями и там, по ходу дела, заодно решали разные научные проблемы?

– Деточка моя, – скрипнула зубами богиня, – не нужно ровнять всех вокруг по своим рыбьим стайным инстинктам! Если вас интересует только секс и место в трале, это не значит, что другие мыслят точно такими же категориями. Боги рождены одиночками. Ради возможности продолжать род природа дважды в год присущую им страсть к одиночеству ослабляет, и повелители перестают чувствовать раздражение от близости сородичей. В эти дни и решаются самые сложные вопросы. Все прочее время боги живут по одному, и лишь ненадолго могут встретиться с кем-то из привычных соседей. Пиво, экстези и толкучка в ночных клубах их не прельстит. Это может нравиться только тухлым сельдям в бочке.

– И никакие мы не рыбы! – вспыхнула Дамира. – Генетики, между прочим, доказали, что люди и шимпанзе на девяносто девять процентов одинаковы.

– Боже мой, где ты набралась такой чуши?! – поперхнулась вином Геката. – Тебя сто лет держали в нафталине?

– А что, не так? – вскинула брови археологиня.

– Эта побасенка, про девяносто девять процентов, гуляла лет пятьдесят назад, когда старикашки из третьесортных институтов пребывали в уверенности, что молодая наука генетика станет с визгом и радостью подтверждать их ветхие теории, – вместо «деловой» широко улыбнулась Дамире «лягушонка». – Но получилось-то все с точностью до наоборот. Как только начались серьезные исследования, тут же выяснилось, что из двух тысяч проверенных генов тысяча четыреста восемнадцать у человека и шимпанзе разные![22] То есть как минимум шесть с половиной процентов отличий. После этого иезуиты вбухали кучу денег, чтобы вернуть эволюционного родственника в семью, но стало только хуже. Разница прыгнула до десяти процентов и продолжает расти, окончательно переместив обезьян из числа «ближайших родственников» в ряды «прочих животных», куда-то между крысами и асцидиями.[23]

– Не может быть… – Дамира дернула плечом, скидывая руку нуара, схватилась за телефон.

– Милая, а на часы ты когда последний раз смотрела? – ласково поинтересовалась Геката.

– Пять утра?! Надо же… Да, сейчас лучше не звонить, – отложила трубку археологиня. – Проверю потом.

– Ты лучше ответь, отчего это вдруг в организме человека и обезьян белковый состав на семьдесят с лишним процентов различается? Они ведь, вроде как, должны быть с одной планеты? Почему строение организмов разное? Генетики тебе об этом как – не сказывали?

– Откуда ты об этом знаешь, Геката?

– Вообще-то, я богиня мудрости, если ты еще не забыла, – рассмеялись «деловая» ипостась и «лягушонка». Толстуха, скорее всего, спала в соседней комнате, точно так же, как спал под диваном Вывей, позволяя своей человеческой половине сохранять бодрость. Челеби и фария могли обходиться без сна сколь угодно долго. А вот сколько еще протянут за столом смертная с нуаром, было неизвестно.

– Если ты такая умная, тогда скажи, сколько общих генов у человека с дельфином? – нашлась археологиня.

– Столько же, сколько с обезьяной! У дельфина сорок четыре хромосомы, у человека сорок шесть, у шимпанзе сорок восемь. Налицо прямая эволюционная линия развития от китов к обезьянам, – ехидно хмыкнула «деловая». – Но только не забывай: я богиня мудрости, а не справочник по переменным величинам. Я указываю путь, а не рассыпаю готовые ответы. К сожалению, ваши стайные инстинкты, деточка, на корню истребляют любые научные начинания. Четыре раза! Четыре раза я пыталась приучить смертных к познанию мира. И каждый раз после короткого всплеска любопытства все превращалось в тупоголовую, бессмысленную грызню за приоритеты и старшинство, за табель о рангах, за место в стаде. Вот и твоя генетика… Иезуиты хотят доказать, что бог сотворил Вселенную и человека через эволюцию, от Большого взрыва и до нынешних смокингов и кофе с коньяком, экклезиасты вполне справедливо подозревают их в подтасовке фактов, посторонние в этой сваре ничего не понимают, а на реальное происхождение нашего мира всем наплевать. Для ваших рыбьих мозгов самое главное – оказаться сверху, а не найти истину!

– Неправда! – вскинулась Дамира, вовремя вспомнив одну из бесед со слащавым монахом. – Есть еще профессор Алистер Харди! Он аж пятьдесят лет назад доказал, что человек из воды произошел![24] У него еще институт то ли в Оксфорде, то ли в Кембридже…

– Ну и как, – широко улыбнулась лягушонка, – открытие заценили? Или остепененные смертные по-прежнему бьются за место в старой стае, соревнуясь, кто лучше обоснует библейскую теорию? Ведь старая стая больше и круче, находиться в ней даже мелким дураком приятнее, нежели реально искать истину. Инстинкты, дитя мое, инстинкты. Все вы жалкие жертвы стайных инстинктов, и даже не замечаете, какие дикие противоречия сидят в ваших мозгах. Вы веруете во множественность миров – но не верите в появление инопланетян, вы веруете в эволюцию – но не верите в происхождение от лемуров, вы веруете в древность пирамид – но не верите в возможность высокоразвитых древних цивилизаций. А все почему? Потому что ощущать принадлежность к стае для вас важнее того, во что эта стая верит. Плевать на логику, факты и противоречия! Важен только размер стада. Инстинкт…

– Стой! – чуть не подпрыгнула на месте Дамира. – Что ты сказала?

– Что вы цените в науке не аргументы в пользу теории, а только размеры собравшегося вокруг стада и авторитет вожака, – с хорошо ощутимым злорадством повторила Геката. – Ничем вас не пронять.

– Значит, ты все-таки пыталась, триединая? – спросил Варнак. – Пыталась насадить среди людей законы богов и их науку?

– И не один раз. Меня ведь не просто так…

– Пирамиды, – перебив богиню, громко сказала археологиня. – Во всех пирамидах сделаны камеры размером с мою комнату, во всех пирамидах есть ведущие наружу узкие каналы, так называемые «вентиляционные шахты», все камеры надежно замурованы снаружи, а каналы ведут к верхней части гладких стен. Туда, куда никакие хищные животные не доберутся. Да и не полезут: чего им на мертвом гладком камне искать? Каналы начинаются не от потолка, как это было бы логично для вентиляции, а снизу, примерно с высоты колена. Для вентиляции это плохо, но вот маленьким змеям вылезать по таким норам было бы удобно. Вот проклятье, все сходится! Точно под описание ложится!

– Подождите, Дамира Маратовна, – забеспокоился Еремей. – А разве это не погребальные помещения?

– За всю историю науки в пирамидах Гизы не было найдено ни одного признака захоронения, – сухо ответила археологиня. – В других местах мумии были. В ступенчатых мастабах, в подземных захоронениях, в долине царей их сколько угодно. А вот великие пирамиды девственно пусты.

– В школе говорили, они все были разграблены еще в древности.

– Ну… – пожала плечами Дамира. – При всем уважении… Достоверно известно, что в восемьсот втором году младший сын Гаруна аль-Рашида, один из образованнейших людей своего времени, арабский халиф аль-Мамун взломал Великую пирамиду. Это была непростая задача, работали много людей и не один месяц. Зато халиф мог быть совершенно уверен, что проникает внутрь первым. Проделать подобный труд до него и не оставить следов – не по силам никакому вору. Но когда аль-Мамун наконец-то добрался до цели, то нашел лишь пустую пыльную комнатку размером с эту, с двумя вентиляционными шахтами и без каких-либо украшений. Полное и документированное ничего. Можно говорить о разграблении других пирамид – хотя непонятно, зачем ворам уносить мумии и сопутствующий разорению мусор. Ведь мертвецы ценности для воров не представляют, в других гробницах они брошены за ненадобностью даже с частью украшений. Но уж в пирамиде Хеопса никого не хоронили абсолютно точно. Однако, если это главная часть храма змеиных богов в Гизе… То все становится на свои места. Храм богов отдельно, человеческие могильники отдельно. Ведь храмов для… э-э-э… «плетения» богов было всего по три-четыре на континент. Я правильно поняла, Шеньшун?

– Да, где-то так, – согласился нуар. – Но только я не помню никакого святилища возле Нила. Там было очень холодно.

– И выглядят пирамиды подозрительно новенькими, – ухмыльнулся Варнак, заметив то, на что не обратили внимание влюбленные: – Что-то наша богиня мудрости вдруг приумолкла. На нее это совсем не похоже. Мне почему-то кажется, что последние боги Древнего Египта совершенно случайно оказались враждебными к богам ее рода. Так, Геката? Просвети нас, дремучих, триединая, сделай милость!

– Не все боги сгинули при «ударе милосердия», не все спали так долго, как повелитель Шеньшуна, – лаконично ответила «лягушонка». – Не стоит отвлекаться, а то ведь упустим самое интересное. Так что там было дальше, нуар? Ты остановился на празднике в храме Океанов.

– Ты что-то скрываешь, триединая! – не дал себя отвлечь Варнак.

– Я скрываю то, что знаю, – пожала плечами деловая ипостась. – А Шеньшун рассказывает о неизвестном. Пока историю стража богов до конца не дослушаю, о себе ни слова не добавлю. Вопросы есть?

– Есть.

– Запиши в блокнотик, – посоветовала лягушонка. – Будет из чего кораблики делать долгими зимними вечерами. Так что было дальше, нуар?

Шеньшун, потянувшись, сел ближе к археологине и обнял ее, привлек к себе.

– Ты наверняка знаешь, фария, – продолжил он свое повествование, – что в первые три дня празднества боги обсуждают свои открытия и загадки, потом постепенно забывают о беседе, сплетаясь в клубки, в длинные живые плети, стекаясь и расплескиваясь, подобно водным потокам. Итак, к пятому вечеру к ним пришла усталость. Повелители замерли там, где их настиг сумрак, и в ночной тьме богини заползли в храмы, чтобы оставить свои кладки в неприступных каменных схронах. Последний, шестой день стал временем расставания, когда боги утратили друг к другу всякий интерес и даже не помышляли начинать новые споры. Однако у Повелителя Драконов разум оказался сильнее любого обычая. Он помнил о своем желании получить ледяные растения и после праздника отправился не на север, в свое гнездовье, а на юг, на самый дальний континент нашей планеты. Разумеется, мы с ним летели вдвоем, в стороне от других повелителей. На Полуледнике он встретился с Чернушкой и получил у нее указания, где найти живущих в холоде червей и водоросли. Но оказалось, что эти существа, стоило перенести их в тепло, тут же погибали. Поэтому пришлось задержаться, сделать для них укрытия, проверить их и только потом возвращаться через всю планету. В общем, застряли мы надолго, а жизнь в угодьях Дракона тем временем вовсе не замерла…

Часть втораяТОЛЬКО ТЫ И Я

Глава тринадцатая

Они остановились в развале между двумя скальными уступами, подмытыми медлительной рекой, что плавно уносила свои воды в сторону заката. Сахун, придирчиво осмотрев сужающуюся наверх расселину, удовлетворенно кивнул:

– Никто крупный не пролезет… – И, резко развернувшись, полез в воду.

– Ты куда? – Уставшая женщина присела на сложенную вдвое и туго скатанную подстилку.

– Есть хочется. Грибами да ягодами не насытишься. Это так, только брюхо набить… – рассеянно ответил он, ощупывая булыжники в каменистом русле. Выбрал один, вскинул над головой и с размаху расколотил о другой камень сразу на несколько частей. Подобрал средний, несколькими размеренными ударами разбил вдоль на продолговатые куски с острыми гранями, взвесил в кулаке: – Крокодила бы сейчас – наелись бы от пуза. Сюда ведь заплывать должны, протока широкая. Ну да ладно…

Под внимательным взглядом Волерики он несколькими сильными ударами подрубил сосенку в полторы руки толщиной, скинул одежду и полез в воду, ловко и привычно ворочая валуны на дне. Как-никак, несколько лет этой работе успел отдать. За полдня Сахун выковырял на мелководье яму по пояс глубиной, оставив на дне только песок, а камни выложил вокруг в две стены, направленные друг к другу от берега под тупым углом. Одна доходила почти до середины русла, вторая обрывалась в трех шагах от края воды, на шаг не доходя до первой. Получилось что-то похожее на воронку, нацеленную на яму. Попасть в нее было легко, просто двигаясь вдоль любого каменного вала. Выбраться – труднее, поскольку для этого в конце короткой стенки нужно остановиться и повернуть практически в обратную сторону. Сразу и человек не догадается.

Сперва закатив на нужное место крупные валуны, Сахун заложил проемы между ними камнями поменьше – некоторые пришлось для этого даже обколоть, – оставшиеся просветы забил мелкими окатышами, а на оставшиеся махнул рукой:

– Прочая мелюзга пусть уплывает – только мараться.

– И что это будет? – спросила предсказательница.

– Утром узнаем.

Юноше было не до разговоров. День клонился к закату, а он еще не успел сделать всего самого нужного. Пока не обуваясь, Сахун пошел вдоль берега, острым краем каменного осколка срезая длинные ветки прибрежных ив. Вернувшись к спутнице, сел рядом, быстро связал кончики десятка прутьев и стал вплетать оставшуюся лозу между ними, наскоро изготавливая простенькую остроконечную корзинку. – Нужно успеть, пока влажные…

Уже в темноте, под звездным небом, он нарубил лапника, который толстым слоем сложил под одной из скал, сверху застелил свежесорванной травой и устало свалился сверху.

– Как тут мягко, – развернув покрывало и устраиваясь рядом, похвалила Волерика. – Лучше, чем дома.

Но Сахун уже спал.

На рассвете юноша тоже поднялся первым. Глянул на небо, затем на реку, поправил покрывало на женщине, подобрал слегу, что помогала ему весь вчерашний день, и, обогнув скалы, углубился в лес, приглядываясь к валежнику и упавшим деревцам. Вернулся назад он с охапкой хвороста, несколькими полосками тонкой бересты и обломком сухой гнилушки.

Дальше все было проще. Растерев пальцами гнилушку на полоску бересты, Сахун несколько раз вскользь ударил над ней одним осколком матово поблескивающего камня по другому, пока какая-то из редко вылетающих искр не упала в серую древесную пыль. Почти сразу от нее потянулась вверх тонкая струйка полупрозрачного сизого дымка.

– Ты что делаешь? – спросила проснувшаяся от стука Волерика.

– Тепло добываю… – Юноша склонился над слабо тлеющим трутом, подул на крохотную красную точку, заставляя ее разрастись, поднес тонкий краешек бересты, подул снова. Дымок стал чуть гуще, береста полыхнула, и Сахун тут же переложил ее к сложенному в шалашик хворосту. Огонь, жадно потрескивая, с готовностью перескочил на ветки. – Получилось!

Он придавил разгорающийся костер двумя увесистыми валежинами, подхватил корзинку, легкой походкой спустился к реке, по краешку подобрался к вырытой накануне яме, широким жестом зачерпнул оттуда воду. Та легко протекла меж прутьями, а внутри корзины тяжело запрыгали четыре крупные красноперые рыбины.

Вскоре выпотрошенные на прибрежном камне тушки уже запекались над огнем, нанизанные на заточенные еловые веточки. Растянувшийся рядом на траве Сахун, поглядывая на дозревающее угощение, вслух прикинул планы на будущее:

– Первым делом расселину валунами нужно заложить. Когда стену поставим, ни одна зверюга к нам уже не подберется, за ней спать спокойно будем, хоть даже жрун сюда ночью забредет. И крышей, конечно, надо закрыть. Под крышей да с костерком в любую погоду уютно будет. Еще несколько ловушек выше и ниже по течению поставлю – тогда о еде можно не беспокоиться. Десяток рыбешек в день всяко попадется. А коли крокодил заплывет или иная тварь с крепкой шкурой, то и вовсе хорошо. Покрывало второе сделаем, одежду теплую сошьем – и жить можно.

– Жить? – не поняла Волерика. – Но ведь боги… Боги решили, что меня быть не должно.

– Ну и что? – пожал плечами Сахун, поправляя рыбу, провисшую слишком близко к огню. – Я знаю эту реку, мы тут неподалеку в прошлом году работали. Она уходит в леса, за которыми нет гнездовий, а ручей к Родильному древу сделан от притока выше по течению. Здесь никто не бывает. Нет надобности. А будет неладно – уйдем еще дальше.

– Но ведь это нарушит волю богов, Сахун, – взяла его за руку женщина. – Богам нельзя перечить. Мы должны выполнить их желание.

– Они хотели, чтобы тебя не было, – после короткой заминки ответил юноша, – и тебя больше нет. Они могут растить себе другую. Для гнездовья ты теперь как мертвая.

Рожденный по звериному обычаю, от женщины, Сахун тоже был воспитан в послушании богам и тоже превыше всего чтил их волю. Но отнюдь не до такой степени, чтобы по первой прихоти дарить свою жизнь.

– Но ведь это не так, – покачала головой Волерика. – Это обман. Боги желают, чтобы меня не было. А я есть.

– Ну и что? – Юноша подтянул ноги и сел на корточки. – Они нас здесь не найдут. Так что никакой разницы.

– Мы должны вернуться, Сахун, – уже тверже потребовала женщина. – Если они не могут нас найти, мы обязаны вернуться как можно скорее. Воля богов должна быть исполнена всегда и в любом случае!

– Ты что, не понимаешь? – вскочив, замотал головой юноша. – Тогда ты умрешь!

– Воля богов должна быть исполнена. Всегда!

– Значит… Значит, воля богов? – Сахун ощутил внутри себя неприятный холодок, в душу гадким слизняком вползало опустошение, ощущение полной бессмысленности происходящего.

Рожденные Древом не способны мыслить себя без повелителей. Нуары, памятники, слухачи. Об этом знали все смертные, но… На миг ему показалось, что к его воспитаннице это не относится. Что жизнь все-таки важнее покорности.

Ошибся…

Юноша снял с веточек запеченную рыбу, осторожно отложил ее на крупную гальку возле кострища, спустился к воде и вскоре вернулся с окатанным камнем размером с кулак. Опустился перед Волерикой на колени и протянул ей.

– Что это? – не поняла предсказательница.

– Я мужчина, ты женщина, – пожал плечами Сахун. – Я знаю, ты самая лучшая. Ты самая красивая, добрая и отзывчивая. Я думал, мы останемся вместе навсегда.

– Но мы останемся вместе! Разве нет? – забеспокоилась Волерика. – Ты не пойдешь со мной?

– Если ты моя женщина, я должен заботиться о тебе и защищать. Если ты голодна, я должен принести тебе еду. Если тебе холодно, я должен найти тебе одежду и добыть огонь. Если тебе грозит опасность, я должен встать между тобой и зверем. Если тебе грозит смерть, я должен спасти тебя или умереть первым, – изложил Сахун нехитрую звериную мораль. – Я знаю, как поступить, если тебе будет угрожать жрун или медведь, как защитить тебя от холода или бури. Но я не понимаю, что делать, если ты хочешь умереть сама. Однако я сделал свой выбор и не стану его менять даже сейчас. Я твой мужчина, ты моя женщина. Если тебя ждет смерть, я должен умереть первым.

– Нет, – попятилась предсказательница, начиная понимать смысл его действий.

– Я твой мужчина, я должен тебя защищать, – повторил Сахун и вложил камень в ее руку. – Раз боги хотят тебя убить, я не отпущу тебя на смерть. Но есть способ…

– Как ты можешь так говорить?! – Она отшвырнула камень и попятилась дальше. – Я не стану тебя бить!

– Тебе придется, – пожал плечами Сахун. – Ведь ты выбираешь смерть.

– Не нужно, не нужно так! – Волерика кинулась вперед и крепко его обняла. – Тебе незачем идти со мной. Ты останешься, а я уйду. И все будет хорошо!

– Не будет, Волерика, – погладил он ее по пышным волосам, которые так часто расчесывал в минувшие дни. – Я думал, ты часть меня. Я думал, спасу тебя, и мы всегда будем вместе. Получается – нет. Ты лучше умрешь, чем разделишь со мной жизнь. Не ожидал, что настолько тебе отвратителен.

– Неправда! Неправда! – крикнула она Сахуну в самое ухо. – Ты, ты… Я…

Волерика остановилась, явно не зная, что еще можно сказать. Опыта женщины всего двух десятков дней от роду не хватало, чтобы справиться с обрушившимися на нее сложностями.

– Ты не хочешь быть моей, – поцеловал он ее шею. – А я уже не понимаю, как можно существовать без тебя. Глупо было надеяться. Сам виноват.

– Ты самый лучший, – зашептала она. – Самый-самый. Я рада, что провела жизнь рядом с тобой. Но волю богов нарушать нельзя. Пойдем назад.

– Я твой мужчина, – покачал головой Сахун. – Я не отпущу тебя на смерть.

– Ты мой мужчина. Ты не станешь заставлять меня силой, – разжала она свои объятия и немножко отодвинулась. Потом еще на шаг.

Пусть она и была совсем юным, практически новорожденным существом, но вложенных Родильным древом первых навыков оказалось достаточно, чтобы осознать самое главное: Сахун действительно не попытался схватить ее, связать, удержать как-то еще. Он слишком дорожил Волерикой, чтобы причинить ей боль.

– Боги ждут… – Он прошел мимо нее, поднял рыбу, разломил: – Поешь, пока не остыло, голодная ведь.

– Нужно идти, – нетерпеливо помялась она с ноги на ногу.

– Куда спешить? – не понял юноша. – Возьми, поешь. Чего с пустым брюхом путешествовать?

Предсказательница, поколебавшись, села возле костра, взялась за угощение. Вскоре от утренней добычи остались только белые ароматные косточки.

– Теперь идем? – снова предложила она.

– Шагать обратно в такую даль только для того, чтобы умереть? Нет, Волерика, не пойду, – отказался Сахун. – Это и здесь нетрудно сделать.

Он взялся было за слегу, но тут же отбросил:

– Чего это я? Стена теперь не нужна. Лишняя морока.

Женщина, осмотрев руки, сполоснула их у берега в воде, тщательно вытерла о тунику, вернулась к очагу, вытянула ладони над огнем, отерла еще раз и снова предложила:

– Пойдем назад, к богам…

Сахун только отрицательно покачал головой, глядя в радостно приплясывающий огонь. В душе его было холодно и темно, словно в глубоком омуте. Жить не хотелось. Но и стаптывать ноги ради мучительной смерти – тоже.

Волерика, смиренно опустив голову, прошла с десяток шагов вниз по течению, описала небольшой полукруг и вернулась обратно:

– Сахун, но ведь мы должны к ним прийти. Обязаны! Такова воля богов.

– Ты дороже мне любого из повелителей, Волерика, – устало ответил он. – Пропади они все пропадом!

– Но я не могу без тебя уйти, Сахун! – в отчаянии воскликнула она. – Ты со мною всю жизнь, всегда рядом! Когда ты отдаляешься, у меня словно что-то из груди пропадает и на тонкой жилке следом тянется. Больно и страшно. Не оставляй меня, Сахун. Умоляю, не оставляй!

В груди юноши горячо бухнуло сердце и начало биться так, словно он только что перекопал целую реку. Сахун наконец-то услышал то, ради чего действительно стоило умереть. Но самое главное – умирать ради этого не требовалось.

– Кажется, мне нужно собрать еще валежника, – сглотнув, сказал он. – А то запас очень маленький. И еще нужно подобрать тяжелые валуны для стены. Легкие жрун раскатит.

– А как же боги? – В голосе женщины все еще звучала тревога.

– Забудь про них, – подобрал слегу юноша. – Есть кое-что поважнее богов.

– Что?

– То, – остановился Сахун перед ней, – что держится одним кончиком в твоей груди, а другим – в моей. То, что больно растягивать и невозможно разорвать. Боги не придумали этому названия. Но они все равно не способны это победить.

Глава четырнадцатая

У Чернушки, несмотря на ее молодость, было чему поучиться. Богиня нашла способ путешествовать во льдах! Для этого вокруг ее тела вытягивались полтора десятка крупных мохнатых белок, переделанных так, чтобы между передними и задними лапами росла толстая кожаная перепонка. Эти горячие зверьки, точно живые покрывальца, обнимали свою хозяйку и грели ее в любой холод. Правда, ползти сама она при этом не могла, и десять смертных несли ее в длинном пологе, сшитом из четырех медвежьих шкур.

Повелитель Драконов участия в экспедиции не принял: в совсем небольшом гнездовье южной богини для него не хватило бы перепончатых белок. Да и путешествовать бок о бок с сородичем богу было бы некомфортно. Одно дело – встретиться ненадолго для беседы, держась на уважительном удалении, и совсем другое – находиться поблизости день за днем. Даже на побережье, посетив гнездовье Чернушки, он с разрешения хозяйки обосновался примерно в дне пути, превратив густые, цветущие белыми гроздьями, заросли в плотную уютную нору для себя и нуара.