Текст книги "Смертный страж. Тетралогия"

Автор книги: Александр Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 53 страниц)

– Фу-у-у, какой ты грязный! – брезгливо поморщилась незнакомка, и Вывей едва не застонал, млея от звуков ее голоса. – Больше так не делай, не то душу высосу. Пожалуй, сперва тебя нужно помыть, а уже потом все остальное. Пошли, поищем выход к реке.

– Наехало тут нищеты бездомной, – пройдя совсем рядом, буркнула какая-то горожанка, глядя в другую сторону.

Сказочная незнакомка вздрогнула, повернула голову ей вслед, чуть выждала, потом вдруг оскалилась и зашипела. У горожанки нога зацепилась носком туфельки за другую, она вскрикнула, взмахнув руками, и во весь рост растянулась на пыльном горячем асфальте.

– Нет, не пойдем. Дело важнее всего, – передумала незнакомка, присела перед Вывеем на колени, крепко взяла его за щеки и внезапно горячо и сильно дунула в нос…

…Варнак вздрогнул от неожиданности, дернулся и приподнялся в постели, тяжело дыша и глядя в белый потолок. Рядом что-то испуганно запищало, что-то взвыло на низкой утробной ноте, потом часто-часто запикало. Вдалеке послышался нежный двухтональный сигнал, который сменился торопливыми шагами. Через несколько секунд распахнулась дверь, в палату заскочила медсестра лет тридцати, ободряюще улыбнулась:

– Ну, теперь точно все самое страшное позади. Теперь отдыхать! Обязательно отдыхать! – И она умело вонзила ему в плечо иглу одноразового шприца…

* * *

Когда Еремей пришел в себя снова, комнату наполнял знакомый аромат сирени, хорошо перемешанной с запахом оружейной смазки, пота и зубной пасты.

– У меня дежа-вю… – простонал он, не открывая глаз.

– А-а-а, значит, не меня одного обуревает это чувство, – обрадовался полковник Широков. – Должен сказать, Варнак, ты живуч, как кошка. В сквере на Садовой улице тебя даже признали мертвым, однако при подъезде к госпиталю фельдшер все же заметил признаки слабого дыхания и нащупал пульс. И только благодаря этому ты попал не в морг, а в палату для особо охраняемых коматозников. Но даже в коме тебе тихо не лежалось, решил вчера девочку напугать.

– Это разве не Ростов? – скривился Еремей, приоткрывая глаза. – Чего вы тут делаете, Сергей Васильевич?

– А ты забыл? Так я тебе напомню, – широко ухмыльнулся фээсбэшник, доставая из кармана машинописный листок и разворачивая. – В результате взрыва, спровоцированного гражданином Варнаком, было разрушено зеленых насаждений: деревьев тридцатилетних шесть штук, кустов декоративных тридцать погонных метров, повреждено покрытие с травой газонной на площади ноль восемь га. Кроме того, повреждено мусорных бачков два и выбиты стекла в восьмидесяти четырех квартирах. Таким образом, общий ущерб от действий гражданина Варнака составляет один миллион восемьсот шесть тысяч рублей двадцать семь копеек, что превышает предел административной ответственности и подпадает под статью семь-семь уголовного кодекса.

– Про двадцать семь копеек умилило особо.

– Зря умиляешься. Ты валяешься здесь, а не в тюремной больнице, исключительно потому, что до сих пор числишься пребывающим в глубокой коме. И вроде бы даже безнадежным. Без этой, как ее… ЭКГ-активности[7] коры головного мозга. Но я могу и перепутать.

– И за что на этот раз? Я же обезвредил террориста и заминированную машину.

– Еще как обезвредил! – зловеще захохотал полковник. – На глазах полусотни свидетелей, из которых четверо вообще наблюдали все от начала до конца! И теперь, Ерема, все МВД в радиусе двухсот километров отчаянно хочет знать: а как ты догадался, гастролер московский, что нужно обезвреживать именно этого недоеденного эл-ка-эн и его драную повозку? Так шта-а, пытать тебя здесь намерены куда сильнее самого подрывника. Ибо он мелкая сошка и явно ничего не знает.

– От него тротилом пахло.

– Не морочь мне голову, тротил не пахнет.

– А как его, по-вашему, собаки находят?

– Но ты же не собака! – скомкал бумажку Широков и кинул под кровать. Судя по тому, как метился – внизу стояла мусорная корзина. – Ладно, так и быть. Снизойду к твоим мольбам и спасу тебя, бедолагу, пока не налетели цепные псы Нургалиева. Слушай, и запоминай…

Полковник достал другую бумагу, откинулся на спинку стула и неторопливо зачитал:

– Я, оперативный работник управления, псевдоним Вепс, выполняя задание полковника Широкова по обеспечению безопасности сотрудника ЦЕРНа Кристофера Истланда, заметил в машине марки «ВАЗ-2106» белого цвета гражданина, по описанию похожего на террориста, о котором мне стало известно из агентурных сведении, предоставленных полковником Широковым. Приняв меры к проверке документов неизвестного, я столкнулся с активным сопротивлением и заметил следы нештатной проводки, смонтированной на кузове. Все вышеизложенное привело меня к пониманию того, что я обнаружил автомобиль, подготовленный к взрыву. Завладев автомобилем, я отогнал его в безлюдное место и покинул салон. Дальнейших событий не помню, поскольку пострадал от случившегося взрыва. С моих слов записано верно. Дата, подпись. Все понял? Это – твое донесение мне, и сейчас я поеду затыкать им рот здешним пинкертонам, на все вопросы отвечая только то, что это служебная или секретная информация. Да еще с присущей мне наглостью потребую приставить к тебе охрану, вещи твои заберу и через месяц, когда врачи разрешат, вывезу в Питер. В охране они, понятно, откажут и будут безмерно гордиться своей независимостью. Но к тебе больше и близко не подойдут.

– Я на вас не работаю и работать никогда не стану! – покачал головой Варнак.

– Еремей, ты совсем забыл, – ухмыльнулся полковник. – Твоего согласия никто никогда не спрашивал. Контузия, да? Ничего, теперь поправишься. Доктор сказал, к концу лета опять будешь мне нервы мотать. В смысле, окрепнешь достаточно, чтобы снова через день из драки в поножовщину перескакивать. Только успевай от статей уголовных отмазывать.

– Ну, так и не отмазывайте.

– Не знаю, не знаю. Привык уже к такой жизни. Я тебя по старой памяти выручаю – ты мне по старой памяти позваниваешь, когда жареный петух клюет. Тебе свобода – мне премия и благодарность президента «с занесением». Ты, конечно, только в последний год главной моей головной болью оказался – но ведь и звездочка на погон тоже через тебя упала. Так что, так и быть. Разрешаю и дальше в моей агентуре числиться. Можешь не благодарить.

– Экий вы сегодня веселый, Сергей Васильевич…

– Это потому, Ерема, что в этот раз ты на удивление никого не убил. Раскрытие есть – жертв нет. Так что ныне я весь в белом. Могу под настроение тебе авансом что-нибудь хорошее сделать. Пожелания имеются? Все, что угодно! Хочешь, килограмм мандаринов принесу?

– Спать хочу.

– Как скажешь. Исполняю! – Гость поднялся со стула. – Но ты про донесение свое агентурное все же не забывай. На случай, если кто спросит. После чего ссылайся на секретность.

– А что там, кстати, были за агентурные сведения? Ну, о подозреваемых?

– Ты сам, Еремей, одно большое «сведенье», – хмыкнул полковник. – У тебя такой исключительный талант искать себе на попу приключения, что я только диву даюсь. Если у нас в стране на все сто сорок миллионов населения останутся лишь пять уголовников – то зуб даю, все пятеро ухитрятся за одну неделю встретиться именно с тобой в тихом и глухом темном переулке. На свою и на мою голову. Ладно, выздоравливай, герой. Удачи. Дома попытаюсь к госнаграде тебя как-нибудь пропихнуть. Как лицо гражданское, но патриотично настроенное. Все же, на этот раз ты чисто сработал. Жалко, с биографией у тебя нелады, пункты нехорошие висят. Но если мимо «конторы», то, может, и прокатит. Ладно, все! Ухожу!

Еремей прикрыл глаза и действительно надолго провалился в небытие, полностью оказавшись в своей мохнатой части – на пляже, вытянувшимся вдоль полотенца. Незнакомка, испускающая невыносимо притягательный запах, кокетничала с каким-то молодым человеком, постоянно смеясь. И несмотря на то, что при этом она становилась натурально похожей на лягушонка с пастью от уха до уха, улыбка придавала ей некоторый шарм. Видимо, чем шире человек способен ухмыляться – тем привлекательнее он кажется окружающим.

– Ну-с, и что тут у нас, молодой человек… – вернул большую его часть обратно в палату мужской голос. – Говорят, вы уже способны осмысленно общаться?

– А чего в этом сложного, доктор, – открыв глаза, ответил Варнак. – Вы ведь общаетесь?

– Меня не привозят в каталке почти без пульса, и я не валяюсь в коме без признаков мозговой деятельности… – Перед ним стоял совершенно седой и морщинистый, щуплый малорослик с коротенькой козлиной бородкой. Впрочем, смотрел он дружелюбно, пах лекарствами и дрожжевым тестом, а пальцы его, словно живущие своей жизнью, действовали стремительно и профессионально, ощупывая шею и виски, оттягивая веки, постукивая по щекам крепкими ногтями. – Реакции нормальные, пульс наполненный. У вас, молодой человек, или страдать в голове было нечему, или мозг из титанового сплава отливали. Ну-ка, за молотком последите… А если только левым глазом?.. А правым?.. Ну, надо же! И с этим все в норме. А если так…

Он наклонился к лицу, по очереди заглянул в зрачки через отверстие в подсвеченном зеркальце, громко хмыкнул:

– Н-нда… Пожалуй, клеммы и датчики с вас можно снимать за ненадобностью. Витаминчики мы вам поколем, чтобы зря не пропадали, и кавинтоном для улучшения мозговой деятельности угостим. Еще бы вам хорошо холодца покушать и квасом запить. Но этого всего у нас в меню не числится. Родственники или знакомые в городе есть?

– Нет. И сообщать никому не надо. А то только напугаете маму понапрасну. Примчатся с сестрой, будут сидеть над душой. Со мной ведь теперь все в порядке, правильно?

– Да, молодой человек, свою душу вы держали зубами, и чертовски крепко. Почему не отлетела, никто не знает. Но теперь все позади. Боли в груди, кашля, хрипа нет? Кровью не харкаете?

– Нет. Это плохо?

– При такой контузии у вас все внутренние органы должны быть отбиты. И жить после нее полагается только на питательном растворе через трубочку. А вы даже не кашляете!

– Простите, доктор. Чес-слово, я не симулянт!

– Я знаю. На камере слежения вы метров пятнадцать по воздуху пролетели. Правда, вместе с ботинками. Вот и не верь в приметы после этого! – Медик сдернул одеяло, тщательно прощупал его живот: – Сколько будет пятью шесть?

– Тридцать. Таблицу умножения не забыл.

– При чем тут она? Вы кричать от боли должны, когда я вам желудок и селезенку трогаю. А вы даже не крякнули.

– Вы бы хоть предупредили. Я бы тогда…

– Ты бы тогда соврал, – поднял одеяло обратно доктор. – Такими, как ты, сваи впору заколачивать. Никаких следов контузии. Даже синяки уже рассасываются. Какие-нибудь препараты принимал? Наркотики, стимуляторы, мази наружного применения?

– Нет, что вы!

– А жаль. Было бы хоть какое осмысленное объяснение. Ладно, будем считать, что ты крайне везучий уникум. Есть счастливчики, что и с ломом в голове выживают, и с пулей в сердце в травму являются. Принимать пищу я тебе от греха пока запрещаю. Сперва сироп сахарный попьешь, а коли не отравишься, то на бульон густой переведу. Недельку понаблюдаем, потом решим, что дальше делать. А чтобы не скучал – еще и снотворного получишь. Солдат спит, организм здоровеет.

– Жалко, вы не были нашим старшиной, доктор.

– Не жалей, – подмигнул малорослик. – Ты меня плохо знаешь.

И еще почти сутки он спал, приходя в себя лишь ненадолго, дабы выпить стакан переслащенной воды и получить в бедро несколько уколов. И длилось это до тех пор, пока незнакомка не взяла снова его волчью морду в ладони и не дунула в нос:

– Хватит валяться, каждый день на счету. Вечерний обход кончился, так что вылезай из койки и спускайся вниз, машина уже у входа. Ты ее узнаешь, трудно не заметить. Вперед, я жду.

Если бы волк умел говорить – Еремей, конечно, попытался бы хоть что-то ответить или спросить, но… Но пока он понял лишь то, что незнакомка догадывается, с кем имеет дело. А потому колебаться не стал: откинул одеяло, поднялся, размял изрядно затекшие руки и ноги, осмотрел комнату в поисках хоть какой-то одежды, не нашел, сдернул простыню и обернул вокруг чресел. Осторожно приоткрыл дверь. Из коридора сильно пахло спиртом и лекарствами и слабо-цветочным чаем. Позвякивающая где-то далеко ложечка подсказывала, что медсестра размешивает сахар в комнате для персонала. Варнак, пользуясь моментом, быстро прошел по коридору. Следуя стрелкам на стенах, нашел лестницу, спустился вниз, прокрался по холодному бетонному полу, скользнул мимо пустой будки вахтера, толкнул входную дверь – и оказался в темном, но теплом вечернем парке, под ветвями плакучей ивы. От одноэтажной узкой улочки с трамвайными путями его отделяла симпатичная железная решетка из множества прямоугольников, словно специально созданная для того, чтобы по ней лазить. Вот только одежда Варнака для такого занятия была явно неподходящей.

У темно-синего «Хаммера», стоящего правыми колесами на широком тротуаре, открылись дверцы, наружу вышли две женщины. Одна грудастая и широкобедрая, в деловом костюме, больших темных очках и с собранными на затылке волосами. Вторая – натуральная пышка, круглолицая и розовощекая, в платке, вязаной кофте и длинной мешковатой юбке.

– Надо же! Об этом я не подумала, – хмыкнула «деловая».

– Тебе нужна одежда, – добавила толстуха.

– А я уже ужин в ресторане заказала.

– Куда тебя теперь в таком виде?

– И магазины все закрыты.

– Вы чего, русалки? – насторожился Варнак.

– Сам ты русалка.

– Русалки – плесень речная.

– Никчемная.

– И дурная.

– Еще раз такое скажешь, – неведомо где крепко взяла Вывея за загривок ароматная незнакомка, – и очень больно получишь по ушам. Русалки – это мелкие и жалкие стражи вод. Их спасает от вымирания лишь число и умение рожать потомство. Я же – великая фария, несущая смерть и справедливость.

– Вы чего, вместе? – не понял Еремей.

– А ты? – ответила вопросом на вопрос «деловая». Толстушка же открыла заднюю дверцу машины: – Ныряй сюда. Давай-давай, прыгай! Никто твою голую задницу в инет выкладывать не собирается.

Варнак вздохнул, подбежал к ограждению, подпрыгнул, уже теряя простыню, поставил ногу на поперечную планку, перемахнул решетку и шустро скакнул внутрь темного салона.

– Да ты прям кузнечик, – засмеялась незнакомка и потрепала волка возле уха.

Еремей рыкнул и захлопнул за собой дверцу.

– И куда тебя теперь везти? – «Деловая» забралась на место пассажирки.

– Дай подумать. – Толстуха уселась за руль, завела мотор. – О, знаю!

– На вокзале ларьки должны работать.

– Они там круглосуточные. – Толстуха отпустила стояночный и вырулила на проезжую часть.

– Кто такие фарии? И кто вы такие? Чего вам нужно? Как вас хотя бы зовут? – выпалил Еремей, устраиваясь на широком кожаном диване.

– Вежливые люди сперва представляются сами…

– …а не спрашивают имени у женщины.

– Коли она пожелает, назовет его сама.

– А то вы не знаете, кого встречали? – хмыкнул Варнак.

– Ты любимчик Укрона.

– Ты давал ему клятву.

– Он уверен в твоей честности.

– И ты единственный живой челеби.

– Чем подробнее вы рассказываете, тем меньше я понимаю, – вздохнул бывший лейтенант. – Попробую начать еще раз с самого начала. Милые дамы, меня зовут Еремей Варнак, а мою мохнатую половину – Вывеем. Очень рад нашей совершенно случайной встрече.

– Зови меня Гекатой, – ответила толстушка.

Еремей чуть выждал, осторожно уточнил:

– Я буду общаться только с тобой?

– Ты разве еще не понял? – скривилась «деловая».

– Для челеби ты заметно глуповат, – погладила волка незнакомка.

– Я фария, смертный, – закончила толстуха. – Я непререкаема и триедина. Я – Геката.

На вокзал за одеждой Варнак по понятным причинам не пошел. Фария, отойдя всего на пару минут, вернулась с семейными трусами ужасающего размера, столь же огромной футболкой и тренировочным костюмом из скрипучей синтетики.

– Обувь сам потом купишь, – кинув в него тряпьем, сказала толстуха.

– С размером на глаз не угадать, – пояснила «деловая». – Мерять надо.

– Но пока и так походишь, – захлопнула дверцу толстуха.

«Хаммер» помчался дальше по желтым от электрического света улицам. Еремей завозился позади, влезая в одежду, и, куда его везли, толком не разглядел. Пока он оборвал все ярлычки и разобрался с завязками, зачем-то притороченными и на штаны, и на куртку, машина уже затормозила возле какого-то домика из цилиндрованного бревна, с выходящим в сторону реки высоким балконом. Вслед за женщинами Варнак пересек обширный, заставленный столиками зал и поднялся на второй этаж, увешанный тяжелыми портьерами. Геката откинула одну из занавесей, и за ней обнаружилась комната с овальным столом в центре, несколькими стульями вокруг и довольно широким кожаным диваном у стены. Потолок над диваном заменяло большое зеркало. За окнами открывался вид на реку, что слабо отражала в своей ряби сияние звезд и тоненького полумесяца. Посреди этой красоты медленно пробирался против течения подсвеченный сигнальными огнями, небольшой грузовой пароходик. Во всяком случае, ни одного иллюминатора на нем не светилось.

Глава пятая

– Обожаю креветок в фондю! – сообщила Геката, и обе женщины разом, наколов на шпажки по очищенной креветке из выложенной на блюде горки, макнули их в бурлящую на спиртовке густую желтую массу. Толстушка тут же присела к столу, убавляя огонь, а «деловая» распахнула окно, шумно втянула воздух.

– Так откуда вы знаете Укрона, милые дамы? Или дама?

– Все равно, – ответили от окна.

– Хоть одна, хоть много, – добавила толстуха.

– Я привыкла.

– Ты ешь. Половина креветок твоя.

– Тебе нужно восстанавливать силы.

– А креветки – самая лучшая возможная еда для смертных.

– Она из вашего мира.

– Из какого? – От скачущих из стороны в сторону реплик у Еремея начала кружиться голова.

– Из моря, – вернулась к столу «деловая».

– При чем тут море?

– Ешь! Пока не съешь половины, не получишь ни одного ответа.

В животе у Варнака было пусто, как в казне деревенской церкви, и потому спорить он не стал. По примеру женщин принялся накалывать креветок и макать в соус, оказавшийся густым горячим сыром с какими-то пряными примесями. Странно, что запаха от этого варева не исходило никакого. Через минуту стройный официант в безупречно белой накрахмаленной сорочке принес бутылку красного вина. Открыл, разлил по бокалам. Но сорочка его воняла так, что определить сорт напитка Еремей не смог. Пить, естественно, тоже.

– Горячее принеси через час, – распорядилась Геката. – Нас будет уже пятеро.

Официант поклонился и исчез.

– Так откуда ты знаешь Укрона? – еще раз попытался узнать Варнак. – Он тебя тоже спас?

– Не-ет, все было ровно наоборот, – рассмеялись дамы.

– Он хотел меня убить, – уточнила «пышка».

– И не раз.

– Правда, я его тоже.

– Но у меня получилось еще хуже.

– Так вы враги? – вставил Еремей.

– Какой ты радикалист, – укоризненно покачала головой толстушка.

– Все тебе – или враг, или друг, – пригубила вино «деловая».

– На самом деле все намного, намного проще.

– Куда уж проще! – хмыкнул Еремей.

– Попытаюсь ответить образно. – Геката взяла бокалы сразу двумя своими телами.

– Представь себе большой и красивый дворец.

– Богатый, уютный.

– Со всеми удобствами.

– Крепкий и спокойный.

– И представь себе, что хозяева дворца уехали.

– Уехали надолго. Так далеко, что про них все успели толком забыть. Забыть совершенно начисто. – Толстуха с видимым наслаждением осушила бокал.

– И много, много лет во дворце сытно и припеваючи жили камердинер, служанка, сторож, стряпуха… Ну, и кое-кто еще, – закончила за нее «деловая». – Дворец! Роскошный! Богатый! Удобный! Принадлежал только им, и никому более. Много, много лет. Покой, все виды удовольствия, сытость, безделье и безмятежность.

– И вдруг они узнали, что хозяева возвращаются, – налила себе еще вина толстушка.

Варнак рассмеялся:

– Да уж, представляю их лица! Сюрприз высшей категории.

– Ты должен запомнить одну вещь, Еремей, – вскинула палец «деловая». – И камердинер, и сторож, и даже служанка безусловно честны! На их места не могут попасть существа, в душе которых есть хоть капля лжи или предательства. Все они будут служить хозяевам в полной мере, честно и искренне.

– Но ты должен понимать, смертный челеби, – снова отпила вино толстуха, – что при всей их честности и преданности, их желания не совсем совпадают с их обязанностями.

– Все очень просто.

– Они готовы служить хозяину.

– Но им не хочется, чтобы он возвращался.

– Они не собираются его предавать.

– Но предпочли бы жить без него, – опять заметались реплики между женщинами, по предложению перепрыгивая с уст на уста.

– Они увидели привратника у ворот дома.

– Привратника хозяина.

– Они честны и преданны.

– Но они не хотят…

– …чтобы привратник…

– …открыл двери.

– Без хозяина всем нам так хорошо в его роскошном дворце! – откинула полог похожая на лягушонка юная незнакомка, и пушистый на удивление Вывей скользнул в комнату прямо между ее стройными ногами.

– Я начинаю понимать. – Варнак макнул в расплавленный сыр очередную креветку. – Камердинер и служанка могут ссориться ради бутылки вина или удобной комнаты, однако они скорее союзники, чем враги, когда нужно предотвратить возвращение хозяина, или…

– Или когда нужно сохранить сам дворец, отремонтировать его, навести порядок, – закончила за него широкоротая гостья, взяла из горки креветку и подбросила в сторону волка. Варнак и подумать ничего не успел, как его мохнатая половина щелкнула в прыжке челюстями и проглотила подачку. – Никто и никогда не станет спорить с хозяином, смертный. Коли он вернется, все лишь покорно склонят голову. Но вот остановить привратника… Это уже не вызывает в слугах такого неодолимого сопротивления. Или, точнее, у некоторых из слуг. Вот ты, например, на это способен.

– Здорово, – кивнул Еремей. – Но я пока не понимаю самого главного. Как соотносится эта захватывающая сказка с реальностью?

– Рассказываю, – перешла на диван «деловая» ипостась. – Но вкратце. Первое: когда-то на Земле жили боги, а весь прочий живой мир был создан ими и служил им со всей возможной преданностью. Второе: между богами случилась война, и многие из них, не желая погибать в битвах, спрятались в убежищах. Третье: чтобы убежища не были разрушены стихией, временем или злым умыслом, боги создали хранителей, которые оберегают их усыпальницы на суше и под водой. Укрон – хранитель суши. Русалки – хранители воды. Они постоянно ссорятся, стремясь расширить свое влияние, но служат одной цели. Боги наделили их всей возможной силой и властью, дабы ничто не могло погубить их самих или помешать им в их служении.

– Укрон, выходит, и есть тот самый камердинер? – хмыкнул Еремей. – А русалки, стало быть, служанки? Вот, значит, в чем смысл той ссоры, в которую я ввязался? И ради этого я рисковал своей шкурой? Ради этого гибли люди?

– Я не знаю, чем ты занимался, – пожала плечами толстушка.

– Но наступление Укрона на степи я обломала, – закончила «лягушонка». – А теперь вполне успешно отодвигаю его на север.

– Ты тоже хранительница? – повернулся к ней Варнак.

– Нет, – ответила в спину «деловая». – Я воин.

– На третьем этапе все закончилось только для тех богов и их стражей, что скрылись в убежищах, – снова наполнила бокал толстушка. – Для остальных же началась война. В своих битвах боги и их слуги часто погибают. А в этой ужасной войне было слишком много жертв. Богам пришлось создавать воинов, неуязвимых для придуманных ранее способов уничтожения. Так появились мы, фарии. Мы рождаемся с разными телами, но общим разумом и силой. Если попытаться убить кого-то из нас, то сколь страшны бы ни оказались раны, погибшая выздоровеет, поскольку к ней будет перетекать сила тех, кто уцелел. Ее можно вернуть, восстановить даже из горстки пепла, если кто-то захочет сжечь ее тело и развеять пепел по ветру. Или, точнее, ее после исчезновения можно снова впустить в другое тело. Фария жива до тех пор, пока не будут убиты все три тела, причем одновременно. Но это очень и очень сложно. Даже в спокойные дни мы стараемся держаться подальше друг от друга. Если же нам угрожает опасность, мы и вовсе разъезжаемся в разные края.

– Сегодня мы встретились только ради тебя, – улыбнулась «лягушонка». – Хотелось увидеть любимца Укрона и показаться самим. Дабы ты знал, с кем общаешься, если увидишь кого-то одного.

– А то ведь подчас столько непонимания вокруг, – хихикнула толстуха. – То про омоложение, всякие байки рассказывают, то про изменение внешности, то про кражу душ и тел.

– Но если честно, иногда и самой хочется собраться вместе, – призналась «деловая». – Так что сильно не гордись. Ты просто удачный повод. Или неудачный? Чаще всего фарии погибают именно так. В час общего пира. В тот миг, когда мир вокруг кажется добрым и безопасным.

За занавесью кто-то потоптался, кашлянул и громко заявил:

– Ваше жаркое!

Откинув полог, в кабинет вошел официант с подносом, принялся расставлять тарелки. Комната наполнилась густым ароматом мяса. У Варнака, несмотря на уже съеденные креветки, подвело желудок, и даже Вывей, всему предпочитающий парную дичь, жалобно подвыл. Геката замолчала всеми тремя ртами, дожидаясь, пока юноша выполнит свою работу.

– Что-нибудь еще? – отступил тот, прижав поднос к животу.

– Массандру и херес, – потребовала толстушка.

– Крымские, – уточнила «лягушонка».

– Сейчас принесу, – с поклоном исчез официант.

– Ты кушай, кушай. Тебе силы восстанавливать нужно. – «Лягушонка» вроде как обратилась к Еремею, но взятый бифштекс протянула волку. И Варнак, не в силах устоять перед ее обаянием, принялся, есть из рук.

– Так что там числилось под четвертым пунктом? – спросил он, отвернувшись к «деловой» ипостаси собеседницы.

– Боги создали нас, фарий, – ответила она. – Ну, и еще кое-кого попроще. Мы воины, и поэтому мы единственные создания, способные убивать богов. Остальные живые существа перед ними бессильны. Но у тебя все же есть важное достоинство, смертный. Ты челеби, а значит, тоже имеешь защиту от смерти в бою. А еще ты саморожденный. И хотя в тебе есть врожденное преклонение перед богами – тебе никто и никогда не приказывал охранять и беречь усыпальницу. Ты обычный смертный, этой задачи ты недостоин.

– Подожди, Геката, – вскинул руки Варнак. – Чем челеби отличаются от фарий? Только тем, что у меня рука на бога не поднимется? Которого я, кстати, никогда в жизни не видел и могу шлепнуть просто по незнанию.

– Я создана триединой – тебя соединил с волком Укрон. Вы были уже взрослыми, и поэтому единение ваших разумов не столь прочно, как мое. А еще сдвоенное существо убить намного легче, – ответила толстушка.

– А почему я его любимчик? За что такая честь?

– За то, что ты единственный, – широко улыбнулась «лягушонка». – Сильные слуги богов довольно часто создают из людей и зверей единого челеби. Это очень простой и надежный способ спасти от гибели сильное молодое существо, если за него кто-то просит или оно само достойно выживания. Но в большинстве случаев это заканчивается обычным исцелением. Смертные принимают свои переживания в зверином облике за болезненный бред и исторгают его из памяти, едва встают с одра болезни. Мало кто сберегает прочную связь с источником жизни. Но и из таких не каждый становится истинным двуединым. Девять из десяти считают себя душевнобольными. Либо такими их считают окружающие. Итог общий: лечение – сейчас, цепь и подвал – в прошлом. А еще смертные придумали такую хитрую штуку, как костер. Между тем звериная сущность не способна воссоздавать смертных из пепла. Это умеют только фарии.

– Значит, я единственный? – вычленил главное Варнак. – Полагаю, ты потратила столько сил на поиски жалкого челеби и столько терпения – на ожидание выздоровления не просто так? Других фарий тебе оказалось недостаточно?

– Такие, как я, не рождаются уже много тысячелетии, – признала толстушка. – При всех своих возможностях иногда мы все-таки гибнем. Сегодня в здешних землях только мы двое способны вести войну. Все прочие либо слишком беззащитны, либо чересчур преданны… Что-то долго он вина найти не может. Придется наказать.

– Что означает «чересчур преданны»?

– Укрон и русалки имеют свои желания. Но они все равно станут защищать усыпальницу и привратника, покуда у них достанет сил. Исполнить их желание способны только мы. Двое.

– Так они нам будут еще и мешать? – хмыкнул Еремей. – Исполнить приказ командира вопреки его сопротивлению. Такое со мной учудилось впервые. Хорошо, попробуем. Излагай задачу, фария.

– Укрон ощутил, что одна из усыпальниц вскрыта. Из нее вышел привратник. Его нужно найти и развеять в прах, пока он не пробудил своего хозяина. Стражи богов очень живучи, с ними лучше не рисковать.

– Они подобны тебе?

– Нет. Ведь они заснули еще до начала войны. Но они все равно создавались для битв, а не для мирного труда.

– Какие приметы? Куда он отправился? Почему? Чего хочет? Страна большая…

Геката мимолетно пожала шестью плечами. Варнак хмыкнул, качая головой:

– Ничего себе у меня карьера киллера начинается. Убить неведомо где непонятно кого.

– Не забывай, смертный, в здешнем роскошном дворце живут не только камердинеры и слуги, – подала голос «деловая» ипостась Гекаты. – Вы тоже пользуетесь свободой лишь до тех пор, пока хозяин апартаментов в отъезде.

– Это я и сам понял, – пододвинул к себе тарелку с мясом Варнак. – Поэтому слегка придушил совесть и не протестую, хотя твое задание звучит весьма мерзопакостно. Просто у меня есть встречное предложение. Не маяться ерундой с поисками смертельно опасного непонятно кого, где и зачем, а просто заложить во вскрытую усыпальницу пару кило тротила и закрыть вопрос раз и навсегда. Без всякого душегубства. Даже не уничтожать, а присыпать хорошенько – и все. Чтобы завала еще на десяток тысячелетий хватило. Укрон ведь знает, где она находится?

– У тебя не получится.

– Как два байта переслать! Общению с тротилом меня учили сперва в пехотном, потом в спецназе. Служил я тут в трехстах километрах, полигон знаю как облупленный. Там всегда можно пару неразорвавшихся снарядов копнуть. Нам на стрельбы ведь самое старье выдавали – по мишеням гвоздить. Случались отказы взрывателей. Думаю, у артиллерии и танкистов та же петрушка, а из их «чемоданов» можно столько тротила натопить, что на пирамиду Хеопса хватит.

– Не получится. Хранители не позволят. Но отчего не попытаться? – задумчиво произнесла «лягушонка». – Попробуй.

Часть втораяПо следу

Глава шестая

Забравшись в салон «Гелендвагена», капитан Олашев испытал настоящее наслаждение, плавно переходящее в испуг. Наслаждение от того, что после тридцатиградусной жары попал в нежную приятную прохладу. Испуг же от того, что за время работы на месте происшествия капитан так вспотел, что сухими остались только подошвы ботинок и козырек фуражки. Так что в холодке Олашев рисковал быстро и качественно получить воспаление легких.