Текст книги "Дао Кенгуру"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

…Дайвинг завораживает. Подводный мир – почти другая планета, с серебряным небом, неощутимой гравитацией и мягкими полутонами, смещенными в синюю зону спектра. Коралловые рыбки кажутся вам причудливыми, но они – дома, это вы – инопланетянин. Поэтому, рыбки смотрят на вас круглыми от удивления глазами: «что за фигня в нашей родной акватории»? Нервные осьминоги бледнеют от ужаса, а потом мигом принимают окраску окружающих кораллов и будто исчезают. А вы продолжаете парить в плотной пустоте, над сюрреалистическими коралловыми каньонами, с причудливо-скользящим узором из полутонов и полутеней. А впереди все обрываются в темную бездну... Если смотреть с поверхности, то Голубая Дыра имеет цвет, а под водой это жерло тьмы. Но (удивительное дело) спускаясь в нее, вы не переходите границу тьмы, а просто краски окружающего мира сливается в однотонную синеватую зелень. Потом, появляется дно, такое же однотонное. А если глянуть вверх, то там мерцающее пятно – далекое солнце.

Кого-то это приводит в невообразимый восторг, а вот Корвин был равнодушен к зову глубины. Для него за отметкой 5 метров начиналась зона осознанного риска. Никаких эмоций, только разумная настороженность, как за штурвалом самолета в ходе боевых действий. Сейчас он просто был видео-оператором – снимал на камеру, как резвятся в «подводном космосе» три радостные обнаженные девушки – кйоккенмодингеры. Они воспринимают глубину, как стихию-мать, и хотят выразить это в подводном танце, и задача Корвина – снимать так, чтобы это восприятие и желание отразились в фильме.

…Позже, кйоккенмоддингеры уговорили его стать ненадолго «киноактером», и тоже немного поплавать в стиле натуралистического фридайвинга. Он нырнул поочередно в компании Эрлкег, Лирлав и Ригдис. Не до дна, а метров на десять. После съемки этого тройного эпизода, команда вернулась на берег, чтобы перейти к следующему пункту программы: пикник у водопада в лесу гигантских деревьев кау. Водопад с мелодичным щебетом вливался в заводь, основательно заросшую восхитительными кувшинками, и кйоккенмоддингеры придумали новое развлечение: украсив себя стеблями цветущих кувшинок сыграть русалок. Получилось не очень убедительно, зато весело. А за чаем с булочками Корвин рассказал, как понапе (античные туземцы Косраэ) делали каноэ из пустотелых стволов кау, и пересекали всю Микронезию под парусами из циновок. Эта история вызвала легкую грусть (чем были понапе, и чем стали их потомки, попавшие в зависимость от миссионеров и прочих оффи). Но, таков был пролог к главному пункту экскурсии: руинам циклопического каменного лабиринта на островке Лелу.

Стены лабиринта были похожи на поленницу, только сложенную не из деревяшек, а из многотонных глыб темно-серого камня, имеющих почти правильную форму.

– Зачем люди понапе это строили? – тихо спросила Ригдис.

– Не знаю, – Корвин пожал плечами, – никто не знает зачем, и никто не знает, как.

– Вопрос «как», – заметила Лирлав, – много где непонятен. Есть Стоунхэндж, и великая колоннада Баальбека, и пирамиды в Египте и в Мексике.

– Дело в том, – ответил штаб-капитан, – что в странах, которые ты назвала, можно было собрать огромную толпу рабочих. А на Понпеи и на Косраэ, никогда не обитало более дюжины тысяч людей. И 2000 км до ближайшей земли со значительным населением.

– Ладно, – сказала Лирлав, – значит, в Микронезии на одну загадку больше. А какие есть предположения? Что говорит наука, и что говорят мифы?

– Мифы есть разные. Про маленьких троллей – менехуна, строивших стены за время от заката до восхода. Про магов, двигавших каменные блоки по воздуху. И про драконов Лемурии, плавивших базальтовые скалы своим дыханием. В фирме «S.A.M», семейной команде Малколмов, где я работал, легенда о драконах Лемурии очень популярна. Вы знакомы с мичманом Рут Малколм, она, наверное, рассказывала вам.

– Да, Рут рассказывала, – Лирлав кивнула, – это красивая легенда. Ну, а как наука?

– Наука тоже говорит про Лемурию. В центре Микронезии мог существовать остров, примерно того же размера, как Вити-Леву, крупнейший остров Фиджи. Но это было примерно в конце последнего Ледникового периода, 10 тысяч лет назад.

– А в Микронезии тогда уже были люди?

– Неизвестно. Первобытная история тут началась между 5 и 45 тысячами лет назад.

– История – точная наука, – ехидно прокомментировала Эрлкег, – мы это поняли еще в Канаде, когда правительственные агитаторы против сект пытались доказать, что древние кйоккенмоддингеры не были кроманьонцами, и у них не было матриархата. Профессор Найджел Эйк, автор нашего научного фундамента, растер этих агитаторов в порошок.

Корвин немного удивленно погладил макушку.

– Первый раз слышу о том, что у вас такой весомый научный фундамент.

– Профессор Эйк, – сказала Ригдис.– классный дядька, вроде тебя, но раза в два старше.

– Хэх! – штаб-капитан улыбнулся. – Хотел бы я остаться классным дядькой к его годам.

– А хочешь прочесть его книгу «Эхо лунной богини»? – спросила она.

– С удовольствием, – сказал он, – название сразу внушает…

– Сегодня, – встряла Лирлав, – начинается Неделя силы Полной Луны.

– И… – продолжила Эрлкег, вопросительно посмотрев на Ригдис.

– …Мы тебя приглашаем, кэп Корвин, – договорила та.

– ОК, – он кивнул, – а когда и куда приходить?

– На восходе Луны, на мангровую отмель Инуа, что напротив парковки «Матаатуа».

…

Вечер и ночь 21 – 23 мая. Мангровая отмель Инуа.

Здесь мангровые заросли, захватившие берег и литораль, расступались, пропуская в залив Лелу еле заметный миниатюрный полуостров – как песчаный язык, осторожно лакающий морскую воду. Перед восходом Луны, кйоккенмоддингеры разожгли маленький костер и сварили в глиняном котелке горьковатый освежающий травяной напиток. Корвин не без оснований подозревал, что это – экстракт какого-то галлюциногена (из тех, что обычно применяются в шаманских ритуалах), но нет. Психотропный эффект был совсем легким, примерно как у кофе, или скорее, как у мате.

– Зачем что-то еще, если есть Луна? – отозвалась Ригдис, отвечая на его невысказанные подозрения.

– Я не спец, и просто не знаю, – ответил штаб-капитан.

– Зачем сейчас знать? Просто слушай шепот неба, – посоветовала Эрлкег.

– Девчонки! – воскликнула Лирлав, – Надо все-таки объяснить кэпу!

– Спросит – объясним, – лаконично ответила Ригдис.

– Ну… – произнес он, – …Мне вообще странно. Я думал у вас чисто женские фестивали.

– Некоторые да, – ответила она, – но не этот.

– Понятно. А есть какие-то правила? Или роли. Или…

– …Нет! – весело перебила она, и пружинисто вскочила на ноги, – Мы играем с Луной, и правила не нужны. Попробуй, поймай меня!

…С абстрактной точки зрения, взрослому дядьке не к лицу играть в пятнашки, но если смотреть более конкретно, с учетом компании, то почему бы и нет? Матч (или забег по умеренно-пересеченной местности с полосами мелководья) длился минут пять. Можно признаться, что этот бег был поводом, чтобы Ригдис, осматриваясь при неярком свете взошедшей Луны, нашла площадку, на которой она желает быть пойманной. Корвин «поймал» ее, осторожно взяв за руку.

– Мне кажется, – тихо и чуть иронично сказала она, – что ты боишься, кэп.

– Скажем так: я не совсем ориентируюсь в ситуации, – ответил он.

– Кэп, не усложняй, и не говори лишних слов.

К такой рекомендации следовало прислушаться, и Корвин повел себя естественно, без оглядки на специфику кйоккенмоддингера. «Пусть, – сказал он себе, – это будет просто романтическое свидание на природе при луне, такая вспышка любви, не затененная ни прошлым, ни будущим». Кажется, так сказала себе и эта девушка с глазами цвета льда, однако ей не хватало элементарного опыта. «Вот так случай, – подумал Корвин, – что за мужчины у нее были? Баптисты-невротики? Ладно, будем исходить из постулата, что у здоровой девушки непременно есть здоровые инстинкты, и надо только включить их». Около четверти часа прошло в фазе неопределенности, и только потом постулат начал подтверждаться. Движения Ригдис приобрели четкий ритм: плавный, непрерывный, и ускоряющийся. Корвин успел подумать: «у нее зверски сильное тело!», а несколькими минутами позже: «ух, блин, это у нее оргазм такой?!». И не ошибся.

Потом он просто лежал рядом и осторожно разглаживал тело Ригдис. Ноги снизу вверх, дальше слишком напряженные мышцы живота, затем грудь, шею…

– Корвин… – тихо сказала она.

– А? – отозвался он.

– Просто, Корвин… Корвин… Корвин…

– Ригдис, – он улыбнулся, и провел пальцем по ее боку, едва касаясь кожи.

– Щекотно, – сообщила кйоккенмодингер, а потом переместилась в сидячее положение, похлопала себя ладонями по бедрам и вздохнула, – Все как-то очень странно.

– Влияние Луны? – спросил штаб-капитан.

– Не знаю… – она встала на ноги и гибко потянулась, будто хотела достать кончиками пальцев до мерцающих искорок звезд… – подожди здесь 10 минут, кэп, ладно?

– Aita pe-a, – сказал он, – а ты уверена, что 10 минут вам хватит, чтобы посекретничать?

– Да, я уверена. Мы успеем посекретничать и сварить еще порцию травяного чая.

…

Когда Корвин вернулся к стоянке в оговоренное время, там была только Эрлкег. Она улыбалась, глядя на язычки пламени в костре.

– Я не помешаю? – спросил он.

– Как раз нет, – она покачала головой, – хочешь чая?

– С удовольствием. А ты составишь компанию?

– Да, – девушка с фиалковыми глазами наполнила две чашки травяным чаем, – расскажи какую-нибудь историю, кэп. Любую, на твой выбор.

– Тогда, – сказал он, – могу предложить историю человека по фамилии Брейвик.

– Тот дядька, Андерс Брейвик, норвежский стрелок 2011 года? – спросила она.

– Нет, та девушка, Брюн Брейвик, бывшая фельдфебель спецназа Бундесвера.

– А! Брюн! Я не знала, что она Брейвик!

– Просто вы с ней мало общались на верфи «Kraken Kraal».

– Да, мы мало общались, она мечется, как биллиардный шар, бум-бум-бум от бортов. Совершенно такой же характер, как у ее бой-френда.

– В общем, да, – согласился Корвин, – характеры у фельдфебеля Брюн Брейвик и обер-лейтенанта Рикса Крюгера похожи. Может, поэтому они оказались в одном батальоне миротворцев YEFOR в Аденском заливе, и далее, уехали на атолл Фараулеп по моему рабочему приглашению. А послезавтра они приедут сюда. На Фараулепе им уже стало немного скучно, там теперь налаженное производство. Впрочем, главное – другое.

Эрлкег артистично расширила глаза и прошептала:

– Какая-то интрига?

– Ну, типа того. Ты что-то говорила про биллиардный шар. E-oe?

– E-o. А при чем тут биллиардный шар.

– Ну, дело в том, что Брюн Брейвик объективно собирается стать мамой, а для девушки североевропейского происхождения природная среда холмистого острова вроде Косраэ подходит лучше, чем природная среда атолла Фараулеп, где ландшафт плоский, где нет пресноводных озер и речек, и где вся флора – кокосовые пальмы и колючие кусты.

– Надо же… – протянула Эрлкег, – …Я не могу представить себе Брюн с животиком.

– Мне тоже трудно представить, хотя месяца через три мы, вероятно, это увидим. Но, я полагаю, что причина переезда Брюн и Рикса сюда связана еще и с германцами. С теми ребятами, неохиппи, которые прилетят к нам 25 мая.

– Тяга к соотечественникам? – предположила она.

– В обе стороны, – уточнил он, – у соотечественников тоже тяга к ним. Несостоявшаяся свадьба Крюгера и Брейвик в Йемене из-за отказа Брейвик поменять «анти-исламскую фамилию» на «политкорректную» фамилию мужа, и их смелое дезертирство по Мосту Хареба через Сомали… Пиратская романтика. Хэх! В общем, они стали говоримы о.

– Смелое дезертирство?– переспросила Эрлкег.

– Звучит странно, – признал Корвин, – но в той ситуации, это был смелый поступок. И воспользоваться Мостом Хареба, это не менее смелый шаг.

– Кэп, если бы я еще знала, что такое «Мост Хареба»…

– Это название воздушного моста, созданного Ашуром Харебом для переброски как бы фермеров народа шангаам, сомалийских огнепоклонников, сюда в Микронезию.

– КАК БЫ фермеров? – с подозрением в голосе произнесла она.

– Да. Как бы. Но это другая история. Короче: Брюн и Рикс смелая парочка.

Кйоккенмоддингер с фиалковыми глазами, соглашаясь, кивнула.

– Да уж. Я бы сдрейфила лететь по такому мосту с сомалийскими КАК БЫ фермерами.

– На самом деле, – сказал он, – эти шангаам нормальные ребята. Ты увидишь. Команда Хареба занимает позиции в 1000 км к востоку от нас, на Бутаритари в Вест-Кирибати.

– Ни фига себе соседи… – пробурчала она.

– Эрлкег, я же говорю: они нормальные, и это другая история.

– Ладно, кэп. А какая история – та?

– Вот! – он поднял палец к небу, – Та история – про банду Черных Акул из народа чуук.

– Еще какие-то сомалийские пираты?

– Нет, это туземцы. Вспомни карту. Острова Чуук, это в 700 милях от нас. Если идти на восток отсюда, то сначала будет Понпеи, потом Чуук, потом Волеаи и Фараулеп, потом Гранд-Йап, и архипелаг Палау, за которым Филиппинское море.

– Да, я помню. Просто ты начал про Сомали, и я как-то не сориентировалась.

Штаб-капитан улыбнулся и продолжил:

– Чуук попал под каток американской помощи несколько иначе, чем Косраэ. Здесь, на Косраэ было 6000 жителей, и на всех хватило риса и бройлеров, и льготных кредитов. Другое дело – Чуук, где при той же площади 100 квадрат-км, 50 тысяч жителей, и там не хватило. При этом Чуук – это Гибралтар северной Океании. Транспортный узел. Мне приходилось бывать на центральном атолле. Там треть суши и литорали была завалена металлоломом, еще треть занята асфальтом, складами и офисами, а на последней трети непонятно как жили туземцы. Они что-то воровали для перекупщиков-китайцев, а если повезет, то обслуживали иностранных туристов-дайверов. Так было год назад.

– Что ж, – сказала Эрлкег, – все лучше, чем умирать от ожирения, как туземцы Косраэ.

– Наверное, лучше, – согласился он, и продолжил, – в туристический бизнес было не пробиться юниорам из нищих семей, и они придумали продавать туристам сувениры с кораблей затонувших в лагунах в ходе авиа-налетов Второй Мировой войны. Вот эти юниоры назвали себя бандой Черных Акул. Банда – поскольку бизнес нелегальный, и рискованный. Лазать в режиме фридайвинга в корпуса старых кораблей – не шутки.

– Еще бы! – со знанием вопроса подтвердила кйоккенмоддингер.

– Это, – сказал Корвин, – кормило банду Черных Акул до конца января текущего года, а потом Чуук перешел под контроль Конвента, и туризм завял. Вероятно, эти юниоры в поисках денег вляпались бы в говно, если бы Крюгер не нашел их раньше. Так что мы получим полсотни реальных туземцев-понапе. Это позитивно!

– Кэп, у тебя такая интонация, будто речь идет о сиамских кошках. А это ведь люди!

– Да, это люди, мальчишки и девчонки, которым мы можем помочь.

– Ты знаешь, как, кэп? Ты когда-нибудь работал с трудными подростками?

– Я работал с разными ребятами, и знаю: чем они моложе, тем легче перестраиваются. Конечно, надо заинтересовать их, но кое-что уже придумано и реализуется. Вот так.

Эрлкег протянула руку и провела ладонью по его плечу.

– Трудно тебе поверить, кэп, но ты, кажется, обычно не бросаешь слова на ветер.

– «Кажется» и «обычно», – с улыбкой, отметил Корвин, – типа, комплимент, да?

– Просто, – пояснила она, – я на опыте убедилась, что нельзя доверять мужчинам.

– Не доверяй, если ты считаешь такую стратегию правильной.

– Тебе, кэп, я почему-то доверяю.

– Подумай как следует, Эрлкег. Может, лучше доверять не мне, а своему опыту?

– Вот, черт! – она вздохнула, – Неправильный поворот! Давай, сделаем шаг назад!

– Как далеко назад? – спросил он.

– Не знаю… Черт!.. Не надо делать шаг назад, кэп. Давай лучше шаг вперед!

По обстановке не требовалось пояснений, что такое «шаг вперед». И, что удивительно, предшествовавший сумбурный разговор создал какой-то особый контакт между штаб-капитаном и мечтательно-резковатой девушкой-кйоккенмоддингером. Довольно редко бывает, что двое понимают друг друга с первого прикосновения эротической игры, не отдавая себе отчет в том, почему и как это происходит. Просто звук дыхания, мимика, напряжение мышц, прикосновения к коже, дарят чувство партнера настолько четкое и безошибочное, как если бы один мог взглянуть на мир глазами другого…

…Получился гармоничный, нежный танец двух сплетающихся и расплетающихся тел. Почему-то Эрлкег хотела, чтобы местом игры был не берег, а мелководье, где волны, совершенно не океанские, а мягкие и пологие, создают такое странное ощущение, для которого Корвин придумал название. И, он сообщил это Эрлкег, когда они лежали на мокром песке, глядя в небо, по которому медленно катился яркий диск Луны.

– Волшебный секс втроем: женщина, мужчина и кусочек океана.

– А Луна? – спросила кйоккенмоддингер.

– Мне кажется, – ответил штаб-капитан, – Луна – не участник, а такой медитирующий наблюдатель. Но, я не буду спорить, если ты скажешь, что лунный свет участвует.

– Луна всегда участвует, как и океан, – тихо сообщила Эрлкег, – жизнь это дар Луны и океана. Миллиарды лет назад первые существа зародились в полосе приливов, а ведь приливами и отливами управляет Луна.

– Кажется, – сказал Корвин, – это профессор Найджел Эйк, «Эхо лунной богини».

– Да, верно! – Эрлкег удивилась, – А ты уже прочел?

– Пока я добрался только до третьей главы, а это во второй.

– Да, кэп. А ты хочешь спросить про Лирлав?

– В такую ночь, я предпочитаю не спрашивать. Вдруг, это нарушит какое-то правило.

– Ригдис тебе говорила: когда мы играем с Луной, правила не нужны. Спрашивай.

– ОК. И как дела у Лирлав?

– Лирлав рыжая и зеленоглазая, – ответила Эрлкег.

– Хэх… Я в курсе. И что это значит?

– Это связь с Солнцем, разве непонятно?

– Ну… Наверное, в магическом смысле это так, – согласился Корвин.

– Поэтому, – продолжила кйоккенмоддингер, – скорее всего, она придет, когда начнут бледнеть звезды. Или когда небо на востоке приобретет цвет зари. Или, когда сверкнет первый солнечный луч. Хотя, она, как и все мы, сама решает, когда прийти.

– Хороший принцип в жизни, – заметил штаб-капитан.

– Да, – сказала она, и предложила, – плыви к яхте, кэп. Ты, наверное, хочешь посмотреть электронную почту и новости. А потом ложись спать. Мы втроем еще побудем здесь.

…

Доплыть до «Матаатуа», стоявшей у причала, было делом пяти минут. За эти минуты Корвин сбросил некоторую сонливость, накатившуюся после необычной секс-сессии, и пришел к выводу, что Эрлкег права: надо глянуть и почту, и новости. Взобравшись по шторм-трапу на борт, он устроился с ноутбуком на циновке прямо на палубе, где очень умеренно обдувал ночной бриз, и в воздухе чувствовался легкий, но резкий запах цветов.

Закурив крепкую «фиделевскую» сигару, штаб-капитан открыл почту. В ящике, кроме обычной чепухи, было несколько писем от товарищей по авиа-отряду, и от случайных подружек. Все в стиле «Хэй, как дела?» или «Мы классно оторвались, оцени клип!!!». Ответив им в том же легком стиле, он перешел к деловым письмам. Несколько персон заказывали цикло-парусные яхты «легкой» (10-метровой) версии. Коллеги по авиации интересовались его мнением по новым проектам, и со своей стороны излагали мнение относительно модели «колесного» автожира (йолоптера). Знакомые эксперты-физики из Университета Таити давали умеренно-позитивную оценку FPE-двигателя Штельцера… Напечатав десяток ответов, Корвин пока завершил дела с почтой, выпил стаканчик хинного тоника со льдом (кофе как-то не хотелось), и переключился на свой любимый новостной сайт – новозеландский дайджест «Kiwi SMS Info» (KSI).

За день 21 мая ничего принципиально нового в планетарной политике не произошло.

По крайней мере, так сообщали ведущие мировые СМИ.

Некоторый объем текущих новостей относился к Океании.

«Кровавый хаос, созданный террористическими действиями боевиков Конвента, был практически преодолен» (такова была формулировка CNN).

«Переходное правительство Накамуры» (как это называли политологи) пригласило на «разоренные острова, стоящие на грани гуманитарной катастрофы» миротворцев ООН, первые из которых должны были прибыть на Острова Кука через две недели.

Будущее Конфедерации Меганезия виделось TV-обозревателям, как «восстановление суверенитета малых тихоокеанских стран в рамках конфедеративного содружества под наблюдением Совбеза ООН». Бывшие французские колонии в Полинезии и Меланезии должны были войти в это содружество, как «самоуправляемые территории в свободной ассоциации с Францией».

Разумеется, еще предстояло восстановить работу банков, вернуть земли их «законным собственникам», созвать Учредительное собрание, и принять конституцию Меганезии «аналогичную Вестминстерскому статуту для Британского Содружества».

У международных аналитиков не было сомнений, что все это произойдет примерно к Новому году, после принятия необходимых резолюций Генеральной ассамблеей ООН.

…

Корвин закрыл сайт KSI, и подумал: «Нам повезло, что мировой истеблишмент впал в маразм со времен краха Восточного блока и снятия угрозы термоядерной войны. Они убеждены: все, кроме, разве что, условно-красного Континентального Китая, обязаны подчиниться им, но Континентальный Китай уже стал привычной константой. Они не допускают даже мысли, что Накамура морочит им голову, как при игре в покер». Тут Корвин посмотрел в угол, где были цифры таймера, и решил: пора ложиться спать.

Приняв жестко-контрастный душ, он пошел в каюту, завалился в койку, и мгновенно выключился под шелест пластиковых шторок под легким ветерком… Наверное, он бы проспал до 9 утра, но в какой-то момент, в поток легких иллюзий, начало пробиваться ощущение, что рядом есть кто-то… А потом – тихий шепот на ухо:

– Кэп, ты такой смешной, когда спишь.

– Лирлав? – пробурчал Корвин, открывая глаза.

– Да, я подумала: вдруг ты захочешь встретить рассвет вдвоем с кем-нибудь?

– Точно захочу, после того, как приведу себя в порядок.

– Приводи и возвращайся быстрее, а то я буду скучать.

– Ясно, – сказал он, и пошел приводить себя в порядок, по дороге бросив взгляд на часы. Время: 5 утра. До астрономического рассвета еще примерно час…

…В ходе приведения себя в порядок, Корвин подумал: «надо ли бриться?». Обычно он вставал в 7:30 и брился между физзарядкой и завтраком. Это была не какая-то военная привычка, а рабочая. Штаб-капитан считал себя, в основном, гражданским субъектом, поэтому даже на войне старался организовать для своих бойцов что-то близкое к быту мирного времени. А сейчас, кстати, время считалось КАК БЫ мирным, хотя некоторые команды (в частности, его, Корвина, команда) были по умеренно-секретной директиве милитаризованы с середины апреля. Короче: время в минуте от войны, но никому пока неизвестно, в какой момент эта минута истечет… Тут, Корвин одернул себя, выбросив посторонние в данный момент мысли на периферию мозгов. «Вот еще не хватало мне думать про милитаризацию ни свет ни заря! – подумал он, – И, кстати, бриться не надо, поскольку морда не очень обросла, а легкая колючесть нравится многим девушкам. По околонаучной версии, это будит в них генетические воспоминания о до-человеческих временах, когда здоровые мужские особи отличались крепкой упругой шерстью…».

Штаб-капитан отправился на свидание в свою каюту слегка небритым. Там Лирлав по неизвестной причине включила лампочку над рабочим столом, и ее короткая стрижка выглядела, как слишком рыжее солнышко на детском рисунке.

– Кэп, я похожа на ведьму? – полюбопытствовала она.

– Вопрос сложный, – произнес он, укладываясь на койку. Койка, между прочим, была слишком узкой для двух особей homo sapiens, и Лирлав, быстро повернувшись, заняла удобную позицию: лежа одним боком на койке, а другим – на Корвине.

– А почему это сложный вопрос?

– Ну, понимаешь, ведьмы бывают североатлантические, они рыжие и зеленоглазые. А бывают африканские, монгольские, южноамериканские, и здешние австронезийские.

– Значит, я похожа на североатлантическую ведьму, – заключила Лирлав.

– Так точно. А это для тебя имеет значение в данный момент жизни?

– Конечно! Разве ты не знаешь, как важно для женщины видеть себя со стороны?

– Я про это слышал.

– Ага! Ты слышал! А почему ты мной не восхищаешься? Знаешь, как это важно?

– Все ОК, я восхищаюсь, – возразил он, – просто, я еще не начал это выражать. Сейчас я определю точку старта, и от нее начну восхищаться. Пусть этой точкой будет нос. Это маленький, гордый, чуть вздернутый носик, с развитыми крыльями, способными, если захотят, ярко выражать эмоции. Например, удивленное любопытство, как сейчас. Мы, конечно, не остановимся на носе, а перейдем… Например, к лопаткам. Но, тебе надо перевернуться, потому что сейчас они вне моего обзора… Вот так. Теперь ими можно восхищаться. Лопатки нежные и чувствительные. Вот, я провожу по ним ладонью…

…Лирлав оказалась совершенно не готова к тому, что ее тезис о восхищении будет так буквально воспринят. Корвин еще не успел дойти в своем предметном восхищении до живота и бедер, а рыжеволосая кйоккенмоддингер уже балансировала на грани легкого эротического экстаза. Тогда же, приближающийся восход солнца сделал лампочку над столом – ненужной. До первого солнечного луча оставались считанные минуты…

…Следующий час провалился куда-то. Точнее, он лежал будто в другой реальности, и покинув эту реальность, было сложно вспомнить цепочку событий, как сложно бывает восстановить логическую последовательность сюжета пролетевшего сна. Лирлав снова заняла позицию: одним боком на койке, а другим – на Корвине.

– Кэп, скажи, а почему все вот так?

– Как вот так? – спросил он, любуясь солнечными бликами, будто запутавшимися в ее рыжих волосах.

– Почему мне кажется, что ночь любви ничего не поменяла между нами?

– Поменяла, – возразил он, – теперь мы лучше знаем друг друга.

– Нет, я не об этом, – чуть сердито сказала она, – везде сказано, что после этого мужчина начинает воспринимать женщину, как свою собственность.

– Лирлав, ты, пожалуйста, не обижайся, но книжки, которые ты читала по этой теме, не представляют мнения всех психологов, и вряд ли слово «везде» тут годится.

– Но, кэп, в жизни это так! Иногда после первого секса, и почти всегда после свадьбы.

– Хочешь, пойдем на топ-бридж, выпьем горячего шоколада? – спросил штаб-капитан.

– Классно! – заявила она, – Пошли быстрее, пока солнце только над горизонтом!

Топ-бридж – это именно такая площадка, на которой позитивнее всего пить утренний шоколад (чай, кофе, водку, пиво – в общем, то, что данный экипаж предпочитает рано утром при тихой солнечной погоде). Всего 5 метров над палубой, но обзор уже совсем другой, гораздо более впечатляющий.

– Кэп, а ты можешь одновременно общаться? – спросила Лирлав, глядя, как Корвин со сноровкой спеца по мелким бытовым машинам, орудует у мини-камбуза.

– Могу. В этом процессе у меня, в общем, мозг не занят.

– Ага! Тогда, может, все-таки, ты ответишь на мой вопрос?

– Лирлав, я, вообще-то, не психолог. Я инженер-менеджер и штаб-капитан авиации.

– Ага! Ты менеджер и военный офицер, значит, ты дважды психолог. Ты сам объяснял, почему эти профессии требуют знания психологии. Помнишь?

– Помню, – он улыбнулся, – как говорят копы-янки: «все, сказанное вами, может быть использовано против вас». Ладно. Но это не психология, а политэкономия. Брак, как говорят марксисты, это одобряемая властями форма проституции. А секс вне брака не одобряется властями. Мужчина, лояльный к властям, хочет формализовать секс через брак, и считает жену своей личной проституткой. Лояльную женщину это устраивает, поскольку власти дают высокий статус жене богатого мужчины. Если ей потом удастся грамотно развестись, то она получит долю его денег. Я думал, тебе это известно. Ты же родилась и выросла в Канаде, в стране классической буржуазной демократии.

Кйоккенмоддингер утвердительно кивнула.

– Да, мне известно, и поэтому, я не верю, что во всем виноваты власти, в смысле, оффи. Канадские власти никого не принуждают к браку. Принуждает общество!

– Ты хотела сказать: общественное мнение? – уточнил он.

– Да, конечно. Я не имела в виду, что общество физически принуждает к браку.

– ОК! – штаб-капитан энергично кивнул, – Ты исправила мой некорректный тезис. Оффи принуждают людей к коммерциализации домашнего секса не напрямую, а через, как бы, общественное мнение, которое оффи сами диктуют этому обществу через TV, и через подконтрольный Интернет. Вот такой контроль над основным инстинктом.

– Что? – переспросила она.

– Контроль над основным инстинктом, – повторил он, – без него не может работать оффи-система. В Древнем Риме доступ к сексу с рабынями был наградой для рабов, послушно пашущих на плантации. В современном Первом мире схема немного тоньше, но суть не изменилась. Кто держит в руках СМИ и доступ к основному инстинкту, тот рулит. Два таких рычага позволяют даже убедительно поддерживать иллюзию демократии. Если ты держишь рабов одной рукой за мозги, а другой – за гениталии, то ты можешь без риска разрешить им самим выбирать рабовладельца. Они выберут того, на кого ты укажешь.

– Блин! Просто контроль над основным инстинктом! А я об этом не задумывалась…

Корвин пожал плечами.

– Это понятно. Ты выросла в Канаде, а там, как и во всем Первом мире, вопрос о целях государственного регулирования сексуальной сферы – это табу.

– В Канаде никто никогда не запрещал это обсуждать, – возразила она,

– Так, разумеется! Табу, это не то, что запрещается, а то, о чем умалчивается, – ответил Корвин, – а у нас в Меганезии, как ты знаешь, есть 1-й и 8-й артикулы Хартии.

– Знаю. Запрет любых институтов государства и запрет любого физического рабства.

– Вот-вот. А брак, это, грубо говоря, акт регистрации монополии на использование тела другого человека для секса. Поэтому, даже агитация за брак пресекается ВМГС.

– Но, – заметила кйоккенмоддингер, – вряд ли это снимает все проблемы психологии. В смысле, люди же не с неба свалились в Меганезию. Они привезли с собой привычки с родины. А назови мне хоть одну страну, где не было обычаев брака.

– Не назову. Но, прикинь: наши ребята приехали сюда именно потому, что порядки на родине их радикально не устраивали. И мы воевали за то, чтобы таких порядков здесь никогда не было ни под каким видом. Мы воевали за Хартию, и для нас это не просто кодекс законов. Если что-то в Хартии иногда вызывает субъективный дискомфорт, мы задумываемся: почему? Может, мы тащим в подсознании что-то лишнее с той родины, которую обоснованно отвергли? Обычно так и оказывается. А в случае секса – всегда. Впрочем, за 100 дней войны почти все мы привыкли к «военно-морской любви», как с юмором выразился известный вам комэск-инженер, стимпанк Йожин Збажин…

– Значит, вот как это называется, – весело прокомментировала кйоккенмоддингер.

– Да, типа того. Короче, мы к этому привыкли, и нам не так трудно перешагнуть через ошметки евро-культуры в своей голове. А пройдет еще пара лет, и эти ошметки просто распадутся в пыль, которую ветер унесет в Хелль. Извини за древнеисландский стиль.