Текст книги "Дао Кенгуру"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Тут флит-капитан INDEMI сделал паузу, прикурил сигарету, и полюбовался искренне удивленными лицами слушателей, после чего продолжил.

– Да, наука современной Греции не считается авангардной, а последние четверть века страдала от финансовых трудностей, но греческие молодые ученые собрали весь свой интеллект в один могучий кулак и, вспомнив великих античных отцов науки Эллады, вернули Средиземноморью плейстоценового мега-зайца. Реставрированное существо получилось удивительно быстрорастущим и плодовитым. Это был фурор! На молодых ученых посыпались призы и выгодные предложения. Но сразу появились завистники, которые начали критиковать это выдающееся исследование. Ситуация перешла в фазу жесткого научного спора, который, увы, завершился не в пользу молодых талантов.

– А в чем была проблема? – поинтересовалась Ригдис.

– Говоря кратко, – ответил он, – афинскую научную группу обвинили в фальсификации методов. Говорилось, что они выдали за клон доисторического нуралага совсем иное существо: искусственный гибрид сурка и лемминга, который не имеет отношения ни к доисторическим, ни к современным зайцам. Просто он получился с длинными ушами.

– Какой сурок? – возмутилась Лирлав, – Мы трое из Канады, сурков видели. Не бывает сурков тяжелее пятнадцати кило, а эти нуралаги весят вдвое больше.

– Искусственные гибриды, – спокойно пояснил разведчик, – часто получаются крупнее самого крупного из исходных существ. Главная удача, что удалось сохранить у гибрида продуктивность, характерную для леммингов. Вы представляете себе леммингов?

Лирлав утвердительно кивнула.

– Еще как представляем! Эти бешеные хомяки размножаются пять раз в год, и у них до десятка детенышей за раз. Те, что родились в начале лета, начинают плодиться к осени. Леммингов жрут все, кому не лень, но в урожайные годы леммингов столько, что они превращают тундру в пустыню. Они сжирают за день вдвое больше, чем весят сами.

– Как поэтично! – оценил фон Зейл, – А теперь об афере. Идея была в том, чтобы обойти запрет на генное конструирование сверх-продуктивных существ для животноводства. В начале казалось, что под разговоры о реконструкции фауны плейстоцена это удастся, но вскоре кто-то провел подробный ДНК-анализ, и закричал: «мега-зайцы фальшивые!». Стартовало разбирательство, и над авторами мега-зайцев нависла угроза тюрьмы, а над самими мега-зайцами – угроза тотального геноцида. Но вмешалась рука судьба.

– Рука судьбы, это ты что ли, Хелм? – нетактично спросила Эрлкег.

– Я понимаю, что не похож, – ответил он, – и, тем не менее, мне досталась эта задача. Я переправил их через Евразию до Владивостока, а дальше – по Мосту Махно на Палау.

– «Их», это греческих ученых или фальшивых мега-зайцев? – спросил Корвин.

– И тех и других, просто разными рейсами, – сказал фон Зейл, потом улыбнулся, в своем стиле, чуть заметно, и добавил, – попутная акция, в программе ее не было, а получился симпатичный результат. Вот, и ребятам неохиппи эти нуралаги пригодились. У меня за сезон было две попутные акции, и обе удачные. А с программных акций все согласно статистике: три четверти, грубо говоря, порожняк. Как после этого не верить в судьбу?

– Как-то я не поняла, что ты сейчас сказал, – заметила Ригдис.

– В шпионском сезоне всегда есть программа, – пояснил разведчик, – в этой программе содержатся процедурные принципы и собственно, акции, ради которых все затевается. Например: что-то украсть, или кого-то завербовать. А иногда подворачивается что-то интересное, но не запланированное заранее. Это и есть попутные акции.

Джон Саммерс Корвин задумчиво отбил ритм ложкой по тарелке.

– Про попутную акцию с мега-зайцами ты рассказал. Про плановые акции, понятно, не спрашиваю. А какая была вторая попутная акция?

– Мифриловые пчелы, – ответил разведчик, и снова улыбнулся, – кстати, мне обещали вторую тарелку этого чудесного супа.

– Aita pe-a, – сказала Лирлав и плюхнула в его тарелку добавку супа, – а что за пчелы?

– Maururoa, – поблагодарил он, – а мифриловые пчелы, они, как сказал бы Вини-Пух, не совсем правильные, и делают не совсем правильный мед. Из-за генной модификации, они вырабатывают фермент, преобразующий мирцен – компонент эфирных масел медоносных цветов – в мифрил, каннабиноид киркеренового класса.

– Короче, получается мед с ганджубасом. E-oe? – напрямик спросила Эрлкег.

– По действию, – уточнил разведчик, – мифрил ближе к экстази, чем к ганджубасу. Это придумали в Амстердаме для чайных спайс-смесей. Но полиция, в свете ужесточения наркоконтроля, не оценила этой шутки, и пришлось спасать GM -пчелок от геноцида.

– Надо порадовать наших неохиппи, – заключила Ригдис, – где существует это чудо?

– Ферма-лаборатория на острове Митиаро, юго-восток островов Кука, – ответил он.

– Ясно, – сказала она, – а теперь немного о фестивале. Ты готов участвовать?

– Готов, если немного высплюсь.

– Хэх… – она посмотрела на часы, – …До рассвета 8 часов, но нужна подготовка.

– Кому нужна подготовка?

– Тебе, Хелм, – пояснила Лирлав, – у тебя на щеке шрам в виде руны Eolh, знака силы Восходящего солнца. У меня тоже есть солнечные знаки, поэтому я угадываю.

– Допустим, ты угадала даже, что я язычник, но с чего ты взяла, что я умею колдовать?

– Извини, Хелм, но странно было бы думать, что ты не умеешь.

– Допустим, я умею, но очень немного.

– А много и не надо, – сказала она, – просто, приманить удачу в дом хороших людей.

– Только и всего… – проворчал он, – …Ладно, надо будет встать за час до рассвета.

…

3 сентября, там же, на восточном берегу Косраэ.

Древние кельтские колдуны, видимо, могли бы гордиться фон Зейлом если не в смысле магических способностей, то в смысле знания астрономии и геометрии, и еще в смысле находчивости. Его идея быстро установить на берегу ворота из трех больших камней с расчетом, чтобы сквозь них первый луч солнца упал на стройплощадку, нашла отклик в пестрой компании участников. Точность была достигнута почти идеальная (поскольку использовалась современная измерительная техника). И, лишь только ожидаемый луч сверкнул сквозь просвет ворот, на площадке была включена соответствующая музыка, раздались вопли восторга, и на их фоне негромко загудели строительные машины.

Собственно, монтаж дома для семьи Бюлофф-Хаффнер-Ингер-Шторх (БХИШ) не был особенно сложным делом. Структура дома была блочно-свайная, и все элементы, еще с вечера лежали так, чтобы их удобно было двигать «в один прием». Для ритма отлично подошла старая пиратская песня «Die blutrote Fahne» (Алый флаг).

Wir lieben die Sturme, die brausenden Wogen,

Der eiskalten winde Rauhes Gesicht.

Wir sind schon der Meere so viele gezogen

Und dennoch sank unsre Fahne nicht.

(Мы любим шторм и бушующие волны,

Суровое лицо ледяных ветров.

Мы прошли уже многие моря,

И все же не склонили наш флаг!)

Для неохиппи было принципиально, что германские пираты в песне совершали рейды именно под алым анархо-социалистическим флагом (так что получалось не какое-то криминальное пиратство, а пиратство интеллектуальное, философски обоснованное). Аргумент о том, что во времена появления этой песни интеллектуального пиратства и социалистического анархизма даже в зачатке не было – неохиппи гордо игнорировали.

…

Первая, шумная и пыльная стадия была завершена за час до полудня, и «коробка дома» теперь стояла прочно и надежно. Очередь была за более тонкой работой: кровля, сети, фурнитура… Внутри дома, разумеется, не хватало места на всю толпу участников, но в программе это учитывалось. Пришло время фольклорной музыки – как ее понимают продвинутые неохиппи. Знаете ли вы, как звучит 1000-литровая бочка, примененная в качестве резонатора для мембраны из дакрона? И знакомы ли вы с дудкой-вувузилой, сделанной из двухметрового раструба лабораторной аэродинамической установки? В сравнении с этим меркнет даже слава знаменитых африканских тамтамов.

После такой «эмоциональной накачки» заводить публику больше не требовалось. Все происходило в естественном, и по-своему, практичном ритме. Менялись работающие команды, а завершившие свою роль в строительстве приобщались к пальмовому пиву, зачерпываемому прямо из бочки, и говорили что-нибудь обнадеживающее насчет того близкого будущего, когда заработает привезенная мини-пивоварня. Кольцо пляшущих обнаженных людей вокруг площадки уже начало приобретать настоящий первобытный колорит. Кто-то притащил краску для body-art, и публика сходу оценила это достойное дополнение: через час все были разрисованы экспромтами в стиле граффити.

Дом был как-то незаметно завершен, когда до заката еще оставалось часа два. Чтобы не ломать программу вечеринки, «приемочная комиссия» (мэр Форнит, констебль Йо Дэ-У, магистр Кео-Ми, и два капитана – Саммерс и фон Зейл) немного затянули контроль, и синхронное включение всех ламп состоялось, когда чуть красноватый солнечный диск наполовину сполз за причудливый силуэт центральной горы острова. Иллюминация в новеньком доме стала сигналом для следующего раунда танцевального марафона. Но, поскольку публика слегка устала, танцы были медленные. Это зрелище завораживало: тускло блестящие человеческие тела напоминали живую волну, которая разлетелась на большие независимые капли, но продолжала ритмичное циклическое движение…

…А два персонажа, незаметно улизнули в домашний ангар-лабораторию fare Саммерс, включили кофейник-автомат, и настроились поговорить в спокойной обстановке.

– Интересно тут у тебя, – произнес фон Зейл, – маленький музей научной фантастики.

– Просто, необычные авиамодели, – ответил Корвин, – на фаббере их несложно делать.

– А это что? – флит-капитан INDEMI похлопал ладонью по корпусу полутораметровой летающей тарелки, похожей на макет для голливудского фильма про инопланетян.

– О! Это гиперзвуковая ракета «Pye-Wacket», разработанная в США в 1960 году. Она не пошла в серию, и это хорошо. О ней известно только тем, кто интересуется. Мы нашли полные протоколы механических и аэродинамических тестов. Для гиперзвука ей нужен мощный бустер, но нам достаточно обычной сверхзвуковой скорости.

– Такая игрушка может перейти звуковой барьер? – удивился фон Зейл.

– Да, ведь она для этого и была создана. Представь, какой политико-психологический эффект можно получить, если показать ее сверхзвуковой полет в удачной обстановке.

– Представляю… Гм… А в боевом отношении она?..

– …Ноль, – ответил Корвин, – это же летучая пластиковая игрушка с FPE-импеллером.

Флит-капитан покивал головой.

– Политико-психологический эффект. Надо подумать. А этот дракончик тоже летает?

– Конечно! Это сделано по архивам лаборатории Пало-Альто 20-летней давности. Там занимались моделированием полета птеродактилей, а у нас есть свои птеродактили, и девчонки заинтересовались темой. Я, конечно, поощряю такой интерес.

– У вас есть птеродактили?... – переспросил фон Зейл, – …В смысле летучие лисицы?

– Да, – Корвин кивнул, – они живут в мансарде, и мы их слегка одомашнили.

– Я уже заметил… Вообще, девчонки замечательные. Но сложные.

– Все мы непростые, – ответил Корвин, и бросил взгляд на кофейник, на котором уже загорелся зеленый огонек, свидетельствующий о завершении процесса, – тебе как? С сахаром, со сливками, с ромом, или чистый?

– С сахаром и капелькой рома.

– ОК, – Корвин снова кивнул, поколдовал с кофейником, и через полминуты, протянул разведчику чашку, – вот, держи. Капельку я определил интуитивно.

Хелм фон Зейл сделал глоток и объявил:

– У тебя развита телепатия. Ты определил капельку ровно так, как я подумал.

– Эмпатия, – поправил штаб-капитан, – как ты верно заметил, люди вокруг сложные, и приходится наблюдать, исследовать, угадывать, определять. Но мне это нравится.

– Понятно, – сказал разведчик, – Не зря хабитанты тут называют тебя ariki, а девчонки называют тебя «кэп», что с учетом обстоятельств означает то же самое.

– Ну… Так исторически сложилось.

– Вижу, что сложилось. Я теперь понимаю смысл твоих разговоров про этнос. Тогда, в самолете, я не думал, что это настолько серьезно, а сегодня увидел все в реальности, и прихожу к выводу, что у тебя получается этот фокус с формированием этноса.

– Ну, Хелм, до успеха тут еще далеко.

– Не так уж далеко, – возразил фон Зейл, – и поэтому вот какой вопрос Корвин, как ты считаешь, твой опыт можно тиражировать?

– Опыт или фокус?

– Не важно, как это называть. Вопрос понятен. E-oe?

– E-o, – сказал Корвин, – вопрос понятен, но как ответить, я не знаю. Давай подумаем вместе. Ты ведь не на один день приехал. Ты понаблюдаешь, и обсудим, ОК?

– ОК! Это я и хотел тебе предложить. Но, я не хочу быть просто наблюдателем. Скажи, Корвин, тебе пригодится еще один тест-пилот для вот этого крылатого автожира? – тут разведчик показал ладонью на размещенный ближе к воротам ангара легкий автожир с характерным замкнутым крылом-ромбом, охватывающим кабину и толкающий винт.

Штаб-капитан сделал очередной глоток кофе и улыбнулся.

– Тест-пилот пригодится. Наша модель «йолоптер», в общем, обкатана, но свежий взгляд никогда не бывает лишним. Только просьба: не увлекаться экстримом.

– Тебе кажется, что я склонен к пилотскому экстриму? – спросил фон Зейл.

– Так, – Корвин пожал плечами, – слышал я про одну историю на Гуадалканале…

– А-а… – флит-капитан INDEMI вздохнул, – …В начале января я узнал про семью, и на некоторое время утратил адекватность. Меня потянуло в камикадзе. Так бывает.

– Да, – лаконично сказал Корвин, – так бывает. Главное тут не оставаться одному.

– Это точно. Знаешь, мне повезло, что рядом оказался флит-лейтенант Татокиа.

– Ты имеешь в виду Фуо-Па-Леле Татокиа, короля атолла Номуавау?

– Вот-вот. Я впервые увидел человека, который не просто верит в загробную жизнь на берегу Океана Звезд, а считает эту жизнь чем-то само собой разумеющимся.

– Король Фуо, он такой…– задумчиво согласился Джон Саммерс Корвин.

16. Бомбейская кошка.

14 сентября. Бывшее королевство Тонга. Остров Ниуафо-Оу.

По «Черному конкордату» о разделе Тонга в декабре прошлого года фиджийской хунте генерала Тимбера отошли три центральные провинции, вместе с тонгайской столицей Нукуалофа. А полевые командиры Конвента забрали маленькие островки и коралловые банки дальнего юго-запада (у границ акватории Новой Зеландии), и крайнего севера (соседствующие с бывшей французской территорией Увеа-и-Футуна).

Остров Ниуафо-Оу, самый северный: 250 км к зюйд от Увеа, 300 км к ост-зюйд-ост от Футуна, в 400 км к вест-зюйд-вест от Германского Самоа, и 100 км к норд-норд-ост от атолла Номуавау. Отсюда ясно, что Фуопалеле Тотакиа, король атолла Номуавау, знал Ниуафо-Оу, как свои пять пальцев, и, кстати, называл этот остров Тин-Кен (на морской английский манер). Тут требуется пояснение. По форме Ниуафо-Оу – бублик диаметром около пяти миль, с дыркой: пресноводным озером в вулканическом кратере. Мореходы наполняли здесь свои «tins» (бочки и жестянки), и на картах XVIII века около силуэта Ниуаофо-Оу написано «Tin can be fill here», или сокращенно: «Тин-Кен». Плодородные вулканические почвы Ниуафо-Оу, это своеобразное чудо. Благодаря им, остров покрыт густым лесом, а на распаханных участках можно снимать четыре урожая батата в год. Подводные извержения вулкана (с частотой примерно 8 раз за столетие) обычно лишь выбрасывают пар в воздух, но порой на сушу из озера обрушиваются потоки кипятка и раскаленной лавы. Две туземные деревни расположены в секторах на севере и на юго-востоке, где при извержении не так высок риск. Еще одна обитаемая точка, это порт на западном краю бублика, где старые лавовые языки, вытянувшиеся в океан, образовали естественные волноломы и пирсы. Он называется Пулу.

Утром 14 сентября король Фуопалеле прибыл в порт Пулу, и двинулся к Шастхадхару Кшапанидхи приятелю-индусу, державшему в двух шагах от порта кафе «Бомбей» с черной бомбейской кошкой на вывеске. С этой кошки и начался разговор.

– Aloha, Шаст! – произнес король, хлопая индуса по плечам, – знаешь, что я узнал?

– Aloha, Фуо. И что?

– Вот что: бомбейская кошка не из Бомбея, и вообще не из Индии. Ее изобрели янки!

– Э… – индус нахмурил брови, и задумался, так интенсивно, что на его смуглом лице с крупными округлыми очертаниями, выступили капельки пота, – Э…Эй! Мадхави! Иди быстро сюда! Мадхави, ну где ты, а?

– Тише папа! – прошипела девчонка лет 15, выскакивая из двери позади стойки, – Ты посмотри, сколько сейчас времени! Сейчас семь утра! Мама спит! О! Aloha, Фуо!

– Aloha, Хати! – король стремительно выбросил вперед обе руки, схватил девушку, с легкостью подбросил в воздух, и поставил на ноги, – Хэй! Шаст, твоя дочка уже такая красивая, что парни, наверное, замирают и хлопают глазами от восторга!

Шастхадхар, глядя на дочь, одетую в короткую открытую тунику, явно самодельную, сшитую из оранжевого парашютного шелка, покивал головой, вздохнул и сказал:

– Арандхати, приготовь гостю завтрак, ладно? Только, сначала свари кофе ему и мне, и посмотри в Интернет, откуда появилась бомбейская кошка.

– Про кошку я тебе сразу скажу, папа. Ее вывели янки в штате Кентукки в 1950-м.

– Что? Янки? О, боги и демоны! Но почему тогда она бомбейская?

– Потому папа, что янки специально вывели кошку, похожую на черную пантеру. А в Бомбее родился британец Киплинг, сочинивший книжку Маугли про Индию, и там, в книжке, есть черная пантера Багира. А те янки из Кентукки любили эту книжку. Ну, я начинаю варить кофе, а вы садитесь куда-нибудь, что вы оба стоите посреди холла?

– Да, верно, – согласился Шастхадхар, схватил гостя за локоть, повел на балкон, откуда открывался вид на новый нарядный припортовый квартал, и усадил за столик.

– Как красиво! – сказал король, – Я смотрю, уже латинский маркет работает. Сколько тут ребят из Сальвадора, а?

– Примерно пятьсот, – ответил индус, – две сотни на корабельной верфи, сотня на верфи легких экранопланов, еще по сотне в порту и на аэродроме.

– Ха! Это хорошо. А теперь послушай Шаст: мне нужно быстро перевести все вот это с индийского на английский, – Фуопалеле Татокиа положил перед собеседником ноутбук компактного формата, уже включенный, и с открытым файлом на экране.

– Фуо, – сказал Шастхадхар, – тут сверху написано: «Top secret, for high-staff only».

– Это ерунда, не обращай внимания. А что дальше?

– Дальше сказано, что это разработка научного центра GVH, Хайдарабад для концерна «Dappal» по теме: биотехнология концентрирования Thoriyama из морских осадочных грунтов. Но я не знаю, что значит «Thoriyama».

– Это торий, такая химическая руда, она стоит хороших денег.

Тут их прервала Арандхати, притащив бронзовый поднос с кофейником и чашками.

– Mauru-roa tama-hine nehe-nehe, – сказал король.

– Maeva te iaora, ariki, – ответила она.

– Хати, помоги перевести быстро вот это, – Шастхадхар передал ей ноутбук.

– Да, папа! Aita pe-a! – ответила она, и, танцующим шагом направилась за стойку.

– Эх, – вздохнул Шастхадхар, – ты уже заметил, Фуо, что моя дочка стала женщиной?

– Да, я заметил. А у нее пока просто так, или постоянный парень?

– Два! – ответил индус и снова вздохнул, – Два парня, сальвадорцы, близнецы, их зовут Фарабундо и Фабиано. Они вышли в резерв из саперно-диверсионного чего-то там.

– Хорошая инженерная профессия, – одобрил король.

– Фуо, ты не понял. Моя дочь живет с ними обоими. Как жена живет с мужем.

– Ну, Шаст, а как еще женщине жить с мужчиной? Так природа устроила, ага.

– Фуо ты меня услышал, или нет? У нее не один мужчина, а двое! Мадхави, моя жена, переживает. Она говорит: наша девочка еще маленькая, ей рано жить с мужчиной, а с двоими сразу, это совсем невиданное дело, и они солдаты, они могут быть грубыми!

Король Номуавау поднял ладонь с растопыренными пальцами.

– Подожди, Шаст. Что ты смешал все в кучу? Давай по порядку. Хати молодая, но не маленькая, у нее могут быть мужчины. Это раз. (Фуо загнул один палец и продолжил). Любому видно, что ее мужчины с ней ласковы, и вид у нее счастливый. Это два. Твоя vahine Мадхави беспокоится, что у дочки двое мужчин, но так получается потому, что девушка красивая и горячая в любви. Это три. Тебе, конечно, пригодятся в хозяйстве дополнительные руки. Это четыре. То, что парни были солдатами, а теперь у них есть мирные дела, очень хорошо, потому что дисциплина осталась. Это пять. Все! Вот!

– Эх… – произнес индус, глядя на пять загнутых пальцев короля, – Ладно, может, все и устроится. Лишь бы не было войны, погромов и голода. Знаешь, Фуо, как мы бежали с Фиджи, когда здесь разрасталась ваша революция, а там к власти пришли националы-путчисты генерала Тимбера? Это было ужасно, мы думали, нас убьют.

– Зря вы так думали, – сообщил Фуо Тотакиа, – Конвент встречался с Тевау Тимбером в самом начале. Конвент сказал: «Тевау, мы тебе поможем сбросить проклятых оффи, но обещай, что не будет погромов. Хочешь выгнать кого-то из страны – выгоняй, но ты не должен убивать и калечить людей, которые ни на кого не нападают». Вот, так было.

– Да, – грустно подтвердил Шастхадхар, – Нам разрешили погрузить на баркас немного вещей, и уйти сюда. Но мы остались бездомными и нищими.

– Шаст, извини, – король положил ладонь ему на плечо, – я понимаю, получилось очень хреново, но не прошло и года, а у тебя уже есть и дом, и бизнес. Я правду говорю?

Шастхадхар отхлебнул кофе из чашечки и несколько раз кивнул.

– Да, друг, ты говоришь правду. Но я думаю: а что будет завтра?

– Завтра будет суббота, – проинформировал Фуо, глянув на командирские часы.

– Нет, я не про это. Я думаю: что будет через месяц, или через год? Вдруг нам придется снова бежать, бросив все? Ведь в Океании неспокойно, и ходят нехорошие слухи.

– Какие слухи, Шаст? – спросил король, с шумом втягивая в себя кофе.

– Люди говорят: всю Полинезию купили сингапурские китайцы и арабы-мусульмане.

– Да? – король фыркнул, – Что-то я такого не заметил.

– Ты не заметил? А китайцы, которые везде появились?

– О чем ты, Шаст? Это же хмонги. Они с континента, из Красного Китая. Они хорошие ребята, у меня на корабле кок, второй механик, и двое матросов – хмонги. И на атолле Номуавау у меня несколько семей хмонгов, они строители. Так, откуда твои слухи?

– От наших, – признался индус, – много наших сейчас осели здесь и неподалеку. Мы не теряем связь. Ладно, Фуо, я согласен, что китайцы – хмонги не сингапурские, но что ты скажешь про мусульман на Тинтунге, в Лантоне, в столице? Люди говорят: там тысячи мусульман, много тысяч. И они уже устанавливают свои порядки. И на острове Науру, который на северо-западе, тоже мусульмане. Что, если они доберутся и сюда?

– Они устанавливают свои порядки? – переспросил король.

– Да. Так говорят люди.

– Хм-хм… А эти люди сами видели, или пересказывают чужую болтовню?

– Друг, эти люди уехали с атолла Тинтунг и с острова Науру сюда, на Ниуафо-Оу из-за мусульман. Не мусульманину тяжело жить там, где мусульманские порядки.

– Что за дела? – искренне удивился Фуо, – А почему эти люди не пошли в суд?

– Суд дело такое, – индус пожал плечами, – кто знает, на чьей стороне сейчас судьи?

Король Номуавау ударил кулаком по столу, так что звякнули чашки.

– Суд на стороне Великой Хартии! И так будет всегда! Выше Хартии – только звезды, которые на небе! Передай это своим людям. Пусть они не болтают, а идут в суд!

– Я-то передам, – ответил Шастхадхар, – Но поверят ли они мне?

– Ш-ш… – выдохнул Фуо, вытаскивая из кармана коммуникатор, – Вот, дела! Ну, так я сейчас сам позвоню и разберусь.

…

16 сентября. Сессия на Ниуафо-Оу. Директива судьи Малколма.

Преторианский взвод: двадцать гаитянских негров рассыпались по кафе «Бомбей» так незаметно, что впору было поверить в призраков. Только что в зале было лишь полтора десятка индусов, а сейчас в каждой «контрольной точке» торчит фигура в камуфляже.

– Я лейтенант Ауку, – ровным, спокойным тоном сообщил командир взвода, – Я прошу никого не нервничать, а свидетелей прошу приготовиться, чтобы рассказать про атолл Тинтунг. Сейчас придут судьи, и будет сессия. Вот… Вуфу! Поехали!

– Да, командир, – раздался короткий ответ со стороны кухни и оттуда, в сопровождении преторианского сержанта, вышли трое очных судей: относительно светлокожий креол примерно 45 лет, и две очень молодые чернокожие девушки, одна карибская мулатка, а другая африканка банту.

– Так! – произнес креол, и деловито потер руки, – Я сообщаю очный состав сессии суда. Амели Ломо, судья по жребию…

(карибская мулатка элегантно поклонилась)

… – Уитни Мнгва, судья по жребию…

(африканка банту коротко козырнула)

… – Глип Малколм, судья по рейтингу и председатель сессии. Это я.

Креол сделал паузу, и продолжил

– Я попрошу мистера Шастха Кшатрия… Извините, если я ошибся в произношении…

– Меня зовут Шастхадхар Кшапанидхи, сен судья, – поправил хозяин кафе, – Но, я уже привык, что все путаются. Называйте меня просто Шаст.

– ОК, сен Шаст. Вы не могли бы налить нам всем по чашке кофе?

– С удовольствием, сен судья. Обычно я варю кофе с гвоздикой и корочкой лайма.

– Это должно быть вкусно, – заметила Уитни Мгнва.

– А мне еще шоколадку, – попросила Амели Ломо, – я привыкла к кофе с шоколадом.

– Thik-haai, – сказал хозяин кафе, – будет шоколадка. Aita pe-a.

– Faafe! – поблагодарила карибская мулатка, – и повернулась к Малколму.

– Глип, мы уже начинаем, или что?

– Да, Амели. Поехали по списку в алфавитном порядке.

– Ага, – сказала она, глядя на экран ноутбука, – сен Айчара, Кишам есть в зале?

Высокий пожилой индус в старомодном, аккуратно выглаженном сером европейском костюме поднялся из-за столика и произнес.

– Namaskar! Maim Kisham Aychara hum, balki maim kriyola bata nahim.

– Этот мужчина говорит, – встряла девчонка-индуска в оранжевой тунике, – что Кишам Айчара это он, но он плохо понимает по-креольски.

– А ты кто? – поинтересовалась Уитни Мнгва.

– Я Арандхати Кшапанидхи, можно просто Хати.

– Моя дочка, – пояснил Шастхадхар, – вечно влезает в разговоры.

– Но, папа, я ведь для пользы дела! – заявила она.

– Очень хорошо, – Глип улыбнулся, – значит, мы попросим Хати быть переводчицей.

– Легко! – ответила она и повернулась к Кишаму Айчаре, – Kisham, ki apa ko Tintunge hu-a?

– Musalamana mi;;i ke a;ka;e ke satha meri dukana ko nasta kara diya, – сказал он.

– Kyom nahim? – спросила она, – Kisa li-e?

– Vahamm nagna anka;a hai, – пояснил, Кишам, и изобразил ладонями в воздухе какую-то сложную фигуру, – Kamasutra. Unhonne kaha ki yaha sariyata ke khilapha hai.

– Dhan-yavada! – Хати кивнула ему и повернулась к судьям, – Кишам рассказал мне, что мусульмане на Тинтунге разгромили его магазинчик с глиняными фигурками. Они это сделали потому, что фигурки голые. Камасутра. Они сказали: это нарушение шариата.

– Упс… – настороженно произнесла Уитни Мнгва.

– Хати, – сказал Глип, – переведи, пожалуйста, мистеру Айчаре, что мы благодарим его за информацию, и возможно, попросим уточнить детали. А сейчас… Амели, кто дальше по алфавиту?

– Ананда, Басмати, – ответила карибская мулатка.

Из-за столика вскочила смуглая женщина лет 30, полная, круглолицая и, судя по всему, склонная к яркой экспрессии. Не дожидаясь вопросов, она сразу же обратилась к Хати с длинным рассказом, сопровождаемым активной жестикуляцией. Жестикулировала она только левой рукой, а правая, очевидно, травмированная, была на перевязи.

– …Басмати рассказывает, – начала переводить Хати, – мусульманин ударил ее палкой по голове за то, что она шла с открытым лицом и шеей мимо какого-то места на улице, где мусульмане молятся. Она прикрыла голову рукой, и ей повредили руку…

– Упс… – повторила Уитни Мнгва, и тут все свидетели (видимо, заведенные экспрессией Басмати Ананды) заговорили одновременно. Хати старалась переводить, что успевала.

– …Вот тот мужчина, беженец с Фиджи на остров Науру, рассказывает, что мусульмане разбили все бутылки в его лавке, и сказали, что шариат запрещает торговать алкоголем.

– …А вот эта женщина говорит, что мусульмане подожгли дом, потому что там кто-то сдавал комнату девушкам, которые водили мужчин за деньги.

– …А та девушка с синяком говорит, что мусульмане ее побили за открытое лицо…

– Стоп, – перебил Глип, – у меня к тебе просьба, Хати. Объясни людям, что мы их всех выслушаем, но по очереди. Нам надо поименно зафиксировать, что с кем случилось.

…

20 сентября. Ночь. Микронезия. Восточные Каролинские острова. Косраэ.

Почти 4 месяца назад резерв-штаб-капитан Джон Саммерс Корвин был (скажем так) «практически проинформирован» что, во-первых, секс-ориентация трех его младших компаньонок – кйоккенмоддингеров не «лесби», а «би», и что, во-вторых, объектом их общего гетеросексуального интереса является именно он, Корвин. При этом связного понимания жизненной философии этих трех девушек у Корвина так и не возникло. Он продолжал относиться к их странным манерам, как к малоизученному биологическому феномену. Если вдуматься, то для каждого из нас манеры окружающих людей в чем-то загадочны и необъяснимы. Такие дела…

…Около полвторого ночи 20 сентября Корвин проснулся и негромко спросил.

– Это кто тут?

– Угадай, – раздался шепот, а потом последовал несильный тычок ладонью в бок. Если уточнять, то это был второй тычок, а проснулся Корвин от первого.

– Эрлкег, – определил он, – кстати, не обязательно тыкать спящих товарищей в ребра. Я замечу, в аспекте магической этнографии, что по верованиям папуасов, резкие методы побудки человека ухудшают репутацию его тени, странствующей в верхнем мире. Это примерно как нарушение этикета за столом, когда кто-либо из гостей вдруг исчезает не попрощавшись. Именно так все это выглядит в верхнем мире, когда тень разбуженного субъекта вынуждена экстренно возвращаться в его организм.

– Если тебе снился хороший сон, то извини, – невозмутимо ответила она, – просто, мне почему-то стало одиноко, а девчонки спали, и я пришла к тебе.

– Ну, это нормально, – сказал Корвин, протянул руку и включил неяркую лампочку на столике около лежбища – а сон, честно говоря, мне снился хреновый.

– Расскажи, – отреагировала кйоккенмоддингер с фиалковыми глазами.

– Короче так, – ответил он, – мы с ребятами из авиаотряда сидим под навесом, играем в преферанс, а снаружи дождь, как из ведра. Тут появляется комэск, и говорит: «У нас сектор-29 еще не зачищен, график никто не отменял». Тогда я вспоминаю, что сектор-29 правда не зачищен. Надо лететь. Мы выползаем под дождь, на летное поле, и начинаем проверять машины, по инструкции. Механотроника, топливо, связь, оружие… Потом полетели. Ничего особенного. Отбомбились, вернулись, думали доиграть, только сели – опять заходит комэск, и говорит: «У нас сектор-14 еще не зачищен». Так я и катался со своим авиаотрядом на плановые зачистки, пока ты не разбудила.