Текст книги "Дао Кенгуру"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

***

…Так Корвин втянулся в сетевую баталию, и почти выпал из физического мира. Хотя, конечно, это преувеличение. На самом деле, он отмечал происходящее вокруг. От его внимания не ускользнуло, что кйоккенмоддингеры – все трое расселись за его спиной, наблюдая за форумом через его плечо. Примерно через полтора часа, когда он вышел из электоральной зоны, к нему обратилась Ригдис – условно-старшая в этой тройке.

– Скажи, кэп Корвин! Ты уже решил, за какие формулировки запроса проголосуешь по выборам правительства?

– Нет. Я займусь этим через пару дней, когда на форумах выкристаллизуются толковые формулировки. Мое мнение вряд ли очень оригинально. Я хочу примерно того же, чего хотят еще несколько сотен фрилансеров, работающих в мобильно-инженерной сфере. Я бросаю какие-то идеи на форум. Я надеюсь, что там появится несколько формулировок, которые мне понравятся, и я скопирую их в клетки своего электорального бланка.

– Корвин! – тихо сказала Ригдис, – А что делать нам, кйоккенмоддингерам? Мы желаем не совсем того, чего хотят сотни других. Мы отличаемся, и ты это знаешь.

– Хэх… Ты о чем?

– Ты это знаешь, – повторила она, – нас мало. Как обеспечить защиту наших идеалов?

– О, Мауи и Пеле, держащие мир! – проворчал Корвин, – при чем тут ваш феминизм?

– Это не феминизм! – возмущенно возразила Лирлав, – Это непринятие нами той роли, которую традиционное общество отводит женщине! Пока шла война, всем было не до традиций, но теперь мы опасаемся, что в Меганезии традиционализм наберет силу…

– Какой, в жопу, традиционализм!? – прорычал он, – О чем вы беспокоитесь?

– Не нервничай, – сказала Эрлкег, – мы просто хотим заявить свой социальный запрос, обязывающий правительство защищать женщин от прессинга традиционной роли.

Корвин выразительно развел руками.

– Девчонки, зачем формулировать запрос про то, что уже записано в Хартии? Никакая традиция в Меганезии не может никого прессовать никакой ролью! За такую попытку прессинга по каким-то традициям тут – ВМГС, понятно?

– Эх, Корвин, – вздохнула она, – если бы ты знал, сколько красивых слов о культурном выборе и равенстве мужчин и женщин написано в канадских законах. А практически, женщина теряет все права, если решила жить иначе, чем предписано.

– Женщина, – добавила Ригдис, – не может распорядиться даже своим телом. Лесбийская любовь криминализована главными церквями, а право на аборт задавлено запретами...

– Блин!!! – перебил Корвин, – Мы говорим сейчас о Меганезии! У нас есть Хартия! И за попытку регулировать что-либо в сексе в Меганезии расстреливают! ВМГС! Пуф-пуф!

Он сделал паузу, и уже более спокойным тоном добавил:

– Кстати, аборт, это некомфортно и вредно для здоровья. В некоторых случаях этого не избежать, например, если женщина хотела ребенка, а потом обстоятельства радикально изменились. Но, в сто раз чаще аборты в мире делаются, чтобы прервать беременность, которая была заведомо нежелательна. И для таких типовых случаев разработан штамм «Моргенштерн». Не вдаваясь в детали: это искусственный псевдо-вирус, избирательно разрушающий созревшие яйцеклетки, неоплодотворенные или оплодотворенные. Для других клеток «Моргенштерн» безвреден, и разрушается в организме за сто часов.

– Откуда такие познания? – полюбопытствовала Ригдис.

– Просто, я был командиром авиа-роты, и инструктировал бойцов про аптечку. Почти половина бойцов – девчонки, так что «Моргенштерн» входил в обычный «вечерний коктейль», наряду с вирусами-фагами для профилактики типичных инфекций.

– М-м… – Ригдис пригладила свои волосы, белые, как шерсть кошки-альбиноса, – а как обстоят дела с надежностью этой штуки?

– Дела обстоят так, – сказал он, – за полгода тестов на крысах, и за три месяца тестов на прекрасной половине Народного флота, не выявлено ни одной осечки. А надо сказать: активность сексуальной жизни у девчонок в боевых подразделениях была, выражаясь поэтически: безудержная. На войне каждый час может стать последним. Поэтому, вот.

Возникла пауза, в течение которой Корвин успел подумать: «Вообще-то я виноват, что кйоккемоддингеры, хотя уже месяц и неделю, как переселились в Меганезию, а еще не освоили элементарных бытовых меганезийских вещей. Все потому, что я их таскаю по рабочим спецзаданиям. Сейчас вообще в Японии. Блин, пора уже завязывать с кочевой фронтовой жизнью, и оседать на Косраэ. Все же, какая-никакая родина, блин. Хотя, с логической точки зрения, для кйоккенмоддингеров всякая контрацепция неактуальна, поскольку у них, секс-ориентация, как бы, лесби… Вроде бы…».

Тут пауза оборвалась. Лирлав выдала комментарий:

– Теперь я понимаю, почему девчонки так безбашенно отрываются в Y-клубах.

– В частности, поэтому, – согласился штаб-капитан.

– Кэп, а в обычных аптеках этот «Моргенштерн» продается?

– Конечно. В Меганезии он есть везде, и не дороже аспирина. Но в большей части мира препараты такого класса запрещены по Конвенции ООН о репродуктивной биоэтике.

Ригдис покивала головой.

– Классно! Надо бы переправить эту штуку подружкам в Канаду. Ты поможешь, кэп?

– Aita pe-a. Я помогу.

– Минутку, кэп, – встряла Эрлкег, – а я верно поняла, что «Моргенштерн» действует до первого деления оплодотворенной яйцеклетки, значит, только сутки после секса?

– Да. Но, плюс «Моргенштерна» в том, что он, в отличие от гормональных препаратов, абсолютно безвреден. Лучше принять его лишний раз, чем прозевать, и потом глотать таблетки с побочными эффектами. Я говорил это бойцам на каждых политзанятиях.

– Ух! Я не знала, что в Народном флоте есть политзанятия. Это как вообще?

– Это как у нас с вами сейчас, – Корвин улыбнулся, – командир подразделения обязан не меньше двух часов в неделю резервировать для ответов на вопросы бойцов о политике.

– Ага! – сказала Лирлав, – Я как раз хочу задать вопрос про политику!

– Валяй, задавай.

– Вопрос такой, кэп. В странах Первого мира в 1960-х, в разгар Первой Холодной войны, буржуазные власти боялись Красного блока, и не давили на граждан своих стран, чтобы не проиграть на идеологическом фронте. И была сексуальная революция. Потом, победив в этой войне, буржуазные правители закрутили гайки обратно. Так бывает.

– Да, так бывает, а к чему ты это, Лирлав?

– К тому, кэп, что я не вижу гарантий против такого завинчивания гаек в Меганезии.

– Так! – произнес Корвин, – Я врубился! Вы прилетели только в конце февраля, поэтому пропустили ряд событий, в частности, зачистку социальной базы евро-морали. По CNN говорили: от репрессий погибла четверть населения. Реально меньше, но хватило.

– Ты говоришь так, будто участвовал в репрессиях, – вмешалась Эрлкег.

– На Увеа-и-Футуна я действительно участвовал в репрессиях. Иначе не получалось.

– Что? Ты расстреливал?

– Да. Я расстреливал. Белым фосфором с автожира, по площадкам сосредоточения потенциально-контрреволюционных элементов. Такие дела.

Возникла пауза, в течение которой Корвин успел закурить сигару-самокрутку. Потом Ригдис тряхнула головой.

– Ладно. Я поняла. Поговорим еще, кэп Корвин?

– Поговорим, – согласился он.

– Ага! – она снова тряхнула головой, – Слушай, мы собирались строить свой бизнес без мужчин. Мужчины – компаньоны, это нежелательно. Объяснить, почему?

– Не надо. Я примерно представляю себе принципы движения кйоккенмодингеров.

– Ты считаешь наши принципы дурацкими?

– Я считаю их вашими. Это вопрос личных вкусов, вот и все.

– Нет, не все! – Эрлкег порывисто вскочила на ноги, – Есть факт: когда у женщин такие принципы, мужчин это задевает! А ты делаешь вид, что тебе это по фиг! А ведь ты не супермен с железными нервами!

– E-o, – он улыбнулся и выпустил изо рта кривоватое колечко дыма, – я простой парень, менеджер-директор одной из бизнес-сетей, обычных для нашей страны. Моя работа – это отношения между людьми в процессе проектирования и производства техники. Очень разные люди делают общее дело, и получается результат, выгодный всем. Такая схема.

– На войне тоже было так? – спросила она.

– Да. На войне тем более. Война, это тоже бизнес, это сложная опасная работа, которая, кстати, мне не нравится. Просто, пришлось этим заниматься.

Эрлкег и Лирлав посмотрели на Ригдис. Она скрестила пальцы и спросила:

– Корвин, ты изучаешь психологию всех этих разных людей, с которыми работаешь?

– Уф… – Корвин сосредоточенно подвигал бровями, – изучать психологию, это что-то академическое, а у меня просто практика, ничего такого.

– Ты ведь понял, о чем я, – сказала она.

– Да, – ответил он, – я это делаю, как, наверное, каждый любознательный человек.

– Слушай, Корвин, как у тебя получается все время соскальзывать?

– Типа... – он улыбнулся, – У меня есть опыт. Когда мы войдем в наши воды, то сможем отдохнуть и поговорить о королях и капусте, в смысле, о психологии и бизнесе, но мы сейчас в зоне условного контроля потенциальных противников. У нас, как бы, мирные отношения, но не надо слишком расслабляться. Вот почему я пока соскальзываю.

…

Это же время. 7 апреля. Япония. Остров Кюсю. Плавучий док в порту Ибусуки.

Обычный плавучий док имеет размеры рабочей площадки 250x50 метров, и способен обслуживать корабли весом до 50.000 тонн. Работа с 50-метровой ультра-яхтой весом «всего-то» 800 тонн не была сложной по докерским меркам. Некоторое беспокойство вызывала лишь 30-метровая мачта-башня, державшая осевой агрегат ротора с парой 25-метровых лопастей (будто какой-то шутник отпилил крылья среднего авиалайнера и приспособил их к ветряной мельнице). Лопасти были зафиксированы в парковочном положении (вдоль мачты), ну, а вдруг освободятся и завертятся? То-то же! Страшно!

Сейчас «Матаатуа» висела вдоль оси центрального канала дока, опираясь бортами на продольные подвижные платформы. Куроки Сатоши, бригадир докеров, не торопясь, спустился по трапу, подошел к огромной торпеде килевого противовеса (балластного бункера) яхты, жестом подозвал майора полиции, и объявил:

– Вот, мы подняли. ****ец. Давай, тащи сюда сканер или чего там у тебя есть.

– Сканер для таких случаев не изобретен, – ответил ему Тахакаси Нобуо, – тут толщина металлической стенки больше сантиметра. Поэтому, нужно просто открыть бункер.

– Майор, ты тут где-нибудь крышку видишь? – ехидно спросил Куроки Сатоши.

– Не вижу, – признался Тахакаси, – но я не спец по яхтам.

– Ты ее не видишь, – сказал Куроки, – потому, что ее нет, и ****ец.

– Как – нет? – удивился майор.

– А так – нет. На хрен она тут? Балласт загрузили, заварили сваркой и ****ец.

– М-м… И как теперь посмотреть, что внутри?

– Как-как, – бригадир докеров фыркнул, – резать автогеном, и ****ец.

– Хорошо, давайте резать автогеном.

– Кто – давайте? – переспросил Куроки.

– У вас же есть спецы по автогенной резке, – пояснил свою мысль Тахакаси.

– Есть, и что?

– Попросите, чтобы он разрезал корпус бункера.

В ответ бригадир докеров выразительно оттопырил нижнюю губу и сообщил:

– Держи карман шире, майор. Так автогенный спец и взялся резать бункер, у которого неизвестно что внутри. Он скажет: «А вдруг, там динамит? Взорвемся, и ****ец».

– Сатоши, с чего там быть динамиту?

– А с чего бы там не быть динамиту? Знаешь, наши парни уже посмотрели TV про этого Саммерса Корвина. Он на Новой Каледонии воевал, там был ****ец. А ты меня будешь убеждать, что он тонну динамита пожалел добавить к кокаину, чтоб не лезли всякие?

Майор Тахакаси Нобуо не впервые общался с докерами, и знал, как выходить из такой, казалось бы, неразрешимой ситуации. Надо задать единственный вопрос:

– Но, Сатоши, наверняка что-то можно придумать.

– Подумать надо, – сосредоточенно ответил бригадир докеров, и минуту делал вид, что напрягает мыслительные процессы до звона в извилинах мозга, а потом объявил, – надо позвать Есикаво Тесунори. Он вообще ничего не боится. Только плати, и ****ец.

– Тогда, зовите этого Есикаво.

– Сейчас, – с готовностью согласился Куроки Сатоши, и вынул из кармана телефон…

…

Есикаво Тесунори оказался молодым парнем в зеленой спецовке, покрытой пятнами ржавчины, солидола, и какой-то химии. Вместо «здравствуйте», он спросил:

– Ну?

– Это майор Тахакаси из спецназа полиции, – сообщил ему Куроки Сатоши.

– Ну? – снова спросил «бесстрашный спец по автогену».

– Видишь эту хреновину? – вопросом на вопрос ответил Куроки, и постучал кулаком по «торпеде» килевого балластного бункера.

– Ну? – в третий раз произнес Есикаво Тесунори.

– …Мы, – продолжил бригадир докеров, – подгоним под нее 100-футовый лихтер. Ты ее срежешь на хрен с киля. Потом мы отбуксируем лихтер с этой хреновиной к северному отстойнику, где все ржавое дерьмо, и поставим между старыми баржами. А ты вот так срежешь по кругу концевую крышку, чтобы майор мог залезть внутрь, и посмотреть.

Тут Майор Тахакаси Нобуо удивленно вмешался.

– Минутку, Сатоши, какого черта отрезать бункер куда-то буксировать? Почему нельзя вскрыть его здесь? Он очень удобно расположен!

– Потому, что инженер по безопасности запретит. Вдруг это тут взорвется, и ****ец?

– Понятно… – буркнул майор, прикидывая, насколько вырастет ущерб ультра-яхте.

– Ну? – флегматично спросил Есикаво Тесунори.

– Делаем! – решительно согласился майор.

– Миллион, – лаконично назвал цену «бесстрашный спец по автогену».

Сумма в миллион иен (около 10.000 USD) показалась Тахакаси явно непомерной.

– Слушай, Тесунори, давай смотреть на цены реально.

– Бери автоген, и долбись сам, – без малейших раздумий ответил Есикаво.

– Понятно… – снова буркнул майор, вытащил телефон, и стал звонить начальству. Он, конечно, не собирался ни платить миллион иен из своего кармана, ни «долбиться сам». Переговоры с начальством заняли четверть часа, но результат был предрешен. Трудно спорить с профсоюзной мафией докеров, если вас приперли обстоятельства. Так что, примерно через полчаса согласие было получено, заказ подписан, и пошла работа. Еще примерно через три часа буксир потащил лихтер с отрезанной «торпедой» на север от главной портовой зоны и, после нескольких непростых маневров, загнал этот лихтер в довольно узкую полосу воды между двумя огромными чудовищно-ржавыми баржами.

– Ну… – сказал Есикаво, надвинул на лицо защитную маску, и надел перчатки.

– Ты что делаешь, зараза! – завопил капитан буксира, – Подожди пока мы отъедем!

– Ладно, подожду, – Есикаво поднял маску, снял перчатки, вытащил из кармана мятую сигарету и закурил, провожая взглядом отъезжающий буксир.

– Нобуо-сан, – осторожно спросил у майора один из бойцов физзащиты, – а нам хотя бы премию заплатят за риск?

– Задницу нам надерут вместо премии, – авторитетно ответил Тахакаси Нобуо.

– Это почему, Нобуо-сан?

– Это потому, парень, что нам сегодня не повезло с заданием.

Боец, наверное, спросил бы что-нибудь еще, но тут раздалось ядовитое шипение. Это «бесстрашный спец по автогену» включил свою адскую машинку. Майор Тахакаси с облегчением выругался, позвонил по телефону, и поторопил группу на катере, где был фотограф, химики-криминалисты и двое понятых (свои внештатные сотрудники). Они подъехали через несколько минут, и увидели, как под огнем автогена разогревается до зловещего красного цвета первая точка на боку бункера около торца. Кто-то стал тихо произносить мантру «Namu Amida Buddha», видимо надеясь, что Будда отвлечется от нирваны и помешает взорваться динамиту, или чему-то еще, что есть в этой чертовой торпеде. Людям в такой ситуации остается надеяться только на богов, духов и магию. Посредине пылающего пятна, тем временем, возникла черная точка – первая дырка, и… Ничего не случилось. Есикаво продолжил работу, и дырка превратилась в штрих. Все выдохнули. А пламя автогена продолжало вспарывать металл. Как-то незаметно солнце сползло к иззубренному хребту полуострова Сацума, и пламя автогена стало ярче, чем естественное освещение. Пришлось включить прожекторы на катере.

Еще два часа и, уже в окружении вечерней тьмы, срезанный торец «торпеды» с глухим лязгом рухнул на стальную палубу лихтера. Следом, из «торпеды» посыпались мелкие тяжелые шарики: железная дробь, как и было обещано капитаном Джоном Саммерсом Корвином. Еще оставалась слабая надежда, что где-то в недрах «торпеды», среди этой железной дроби прячется хотя бы один пакет кокаина, или еще что-нибудь этакое. Но, примерно к полуночи, были извлечены последние дробинки, и внутри цилиндрической полости не осталось ничего, кроме бликов прожектора на гладких стенках. Упс…

Пришла пора снова звонить начальству.

…

Несколько позже. Отель-рекан «Kumamoto-Beppu».

Резерв-штаб-капитан Корвин прожевал маленький суши с черной икрой, запил глотком имбирного чая, и покрутил в руках не конвенциональный составной оригами, сделанный несколько минут назад из листа канцелярской бумаги, при помощи ножниц и клея. Не конвенциональный – потому, что в искусстве оригами по правилам не применяют клей.

– Что-то тут у меня не так… – пробурчал он.

– Ты придумал новый вид роторного паруса? – спросила Эрлкег, которая в очередной раз вылезла из термального бассейна, чтобы немного остыть.

– Нет, это для автожира. Несущий винт типа «воздушное колесо». Минус: такое колесо не разобрать так легко, как обычный ротор автожира. Плюс: по теории, диаметр получится в полтора раза меньше при таком же полетном весе машины, и оно почти не будет шуметь. Сейчас ставим это, как бы, колесо на, как бы, фюзеляж… Ну, как оно тебе на вид?

– Хэх! Выглядит прикольно! Похоже на йоло.

– На что? – переспросил Корвин.

– Йоло, – повторила она, – или Йоль, или Юла. Колесо года в нордическом язычестве.

– Ясно, Эрлкег. Ну, давай назовем это «йолоптер», если оно будет летать.

– Хэх! А оно будет летать?

– Ну, теоретически, оно должно, а практически надо посмотреть.

– Кэп, а так кто-нибудь раньше делал?

– В точности так – нет, но аналогов много, например, еще в 1940-е годы…

От развития рассуждений его отвлек негромкий стук по раме двери. Сама дверь, как и внутренние стены в фольклорном отеле были бумажные, и для стука не годились.

– Войдите, – сказала Ригдис, и добавила на ломаном японском, – Onegai ni kuru.

– Konbanwa. Добрый вечер, – произнесла вошедшая девушка – официантка, аккуратно одетая в традиционное кимоно (какие уже лет двести носят только артисты на сцене в спектаклях со средневековым сюжетом, и персонал в таких вот фольклорных отелях).

Официантка аккуратно начала расставлять на низких бамбуковых столиках маленькие лакированные коробочки с закусками и чайники с напитками. Иногда она с некоторым суеверным ужасом бросала взгляд то на команду Саммерсов, то на загадочный хаос из обрезков листков бумаги на полу. Эта японская официантка повидала на работе немало экзотических гостей. Ее вовсе не удивляло, что мужчина, одетый только в полотенце на бедрах, развлекается здесь в компании трех обнаженных девушек. Но ее поражало, как именно он развлекается. Согласитесь: нормальный мужчина в такой компании должен действовать как мужчина, а не изготавливать бумажных птичек.

Но, конечно, официантка ничего не сказала гостям на эту тему, и только вернувшись в комнату персонала, начала сплетничать с такими же японскими девчонками, о крайне странных и возможно патологических сексуальных извращениях нези.

А в апартаментах, Лирлав, осмотрев очередную перемену блюд, заявила:

– Слушайте! Давайте, придумаем что-нибудь этакое, для тонуса!

– Давайте, – согласилась Эрлкег, – у меня идея: я знаю, что Ригдис купила укулеле.

– Да, – Ригдис утвердительно кивнула и улеглась на бордюре бассейна, вытянувшись во весь рост, – я давно хотела такую гавайскую гитару.

– О! – Эрлкег округлила глаза и шепотом спросила, – Ты умеешь на ней играть?

– Нет, но научиться, наверное, не так сложно.

– Ригдис, а почему ты выбрала именно укулеле? – поинтересовалась Лирлав.

– Ну, это маленькая тайна, но близким друзьям тет-а-тет, я могу рассказать.

– Aita pe-a, – сказал Корвин, и поднялся на ноги, – я пойду типа в кабинет и разберу электронную почту. Хорошо, что тут есть рабочий кабинет.

Эрлкег вскочила и, положив руки ему на плечи, резко надавила вниз. Конечно, ей не удалось силовым путем усадить его обратно на татами – штаб-капитан был довольно тренированным субъектом, на дюжину кило тяжелее ее, и значительно сильнее.

– Вот, черт! – сказала она, решив перейти к вербальным объяснениям, – Какая, на фиг, электронная почта? Минуту назад у тебя и в мыслях не было идти смотреть E-box!

– Что дальше? – спросил он.

– Ну… – неопределенно протянула Эрлкег, убрала ладони с его плеч.

– …Корвин, ты неправильно меня понял, – пояснила Ригдис.

– E-oe? – он улыбнулся, – Так-таки и неправильно?

– Да! Неправильно!

– Сядь, пожалуйста, – добавила Лирлав.

– Ладно, – Корвин вполне по-японски уселся на циновку.

– Вот, так гораздо лучше, – объявила Ригдис, – слушайте! Это дурацкая история из моей жизни в Торонто. У меня со школы был любимый писатель: Джек Лондон, и любимая книга: «Лунная Долина». Я была дура и нахваталась оттуда романтического бреда про то, какими чудесными могут быть отношения между женщиной и мужчиной. Надо только правильно выбрать мужчину, поймать его в свои невидимые сети, и всю последующую жизнь расчетливо управлять им. В книге все это рассказывает старая дама, играющая на гавайской гитаре – укулеле. И главная героиня, восприняв эту идею, преодолевает кое-какие трудности, перебирается из неопрятного, дефективного города на природу, к теплому океану, и там создает вместе с правильно выбранным мужчиной маленький рай среди сообщества натуралистических фермеров. Мужчина, конечно, сильный, нежный, тактичный, неглупый и верный. Укулеле всегда остается с главной героиней, как путеводная звездочка. Вот такая история.

Ригдис замолчала, ожидая реакции слушателей.

– А что? – сказала Лирлав, – Замечательный сюжет для английского романа 1900-го года. Конечно, в реальности таких мужчин не бывает, но это же литература.

– Слушай, Ригдис, – вкрадчиво спросила Эрлкег, – а не из-за этого ли романа ты пошла заниматься женским натуралистическим фридайвингом, и познакомилась с нами?

– Наверное, да… – Ригдис чуть пожала плечами, – Скорее всего, из-за этого. Ведь там, в романе, все лучшее происходит в натуралистической деревне у океана, я говорила.

– Вот и отлично! – Эрлкег потерла руки, – значит, Джек Лондон пошел тебе в прок!

– В прок, – согласилась Ригдис, – если не считать провала попытки правильно выбрать мужчину и поймать его в сети. Получилось хреново, и закончилось абортом в 16 лет.

– Не вороши старый мусор! – воскликнула Лирлав, порывисто обняв подругу, – У нас, знаешь ли, у всех было что-то такое, но мы это закопали и засеяли подсолнухами!

– Эй, девчонки! – Эрлкег похлопала их обеих по спинам, – Я с чего начала? Давайте учиться играть на укулеле, раз Ригдис ее купила! Найдем самоучитель в Интернет…

– Вообще-то, – негромко сказал Корвин, – я немного играю на укулеле, хотя, я не знаю, получится ли из меня инструктор. Возможно, Интернет – самоучитель, будет лучше.

– На фиг самоучитель! – объявила Эрлкег, – Лучше мы будем эксплуатировать нашего капитана! Я правильно говорю, девчонки? Ригдис, тащи сюда укулеле!

Ригдис издала дикий вопль, как самурай в атаке, затем метнулась в кабинет и уже через минуту принесла маленькую гавайскую гитару.

– Держи, Корвин! Если у тебя есть любимая песенка…

– Есть одна песенка, – сказал он, повертев гитару в руках, – простая песенка о жизни. Я последний раз спел ее после Новой Каледонии. Кажется, вечность назад. Как-то так…

Ia orana, ia orana, ia orana e te vahine Tahiti!

Aue, aue, te nehe nehe te vahine Tahiti.

Tiare, tiare, tiare, Moorea e

Aue, aue, te noa noa te tiare Moorea.

To fare niau e i Bora-Bora nui e

A here iau ia oe Bora-Bora e

Na te moana e ua reva tau tama iti e

A here iau ia oe tau tama iti e.

– …Вот, – заключил он, еще раз коснувшись струны.

– Я точно слышала эту песню! – заявила Лирлав.

– Вероятно, ты слышала, – сказал Корвин, – это часто поют на островах Социэте.

– А перевод? – спросила Ригдис.

– Перевод примерно такой: «Счастливо, женщина Таити, прекрасная женщина Таити, цветок Муреа, ароматный цветок Муреа. Из моего дома на Большом Бора-Бора, моего любимого места на Бора-Бора, будет день, когда через океан, я вернусь к тебе. Будет прекрасный день, когда я вернусь».

– Немного грустно, – заметила Ригдис.

– Немного грустно, – согласился он, – мы потеряли на Новой Каледонии 78 ребят, и еще немало раненых, которых эвакуировали, не считая. После боя было очень жарко, хотя, наверное, мне просто так казалось, а на самом деле, перед рассветом там относительно прохладно. Я еще сидел в кабине моего «Апельсиновоза», поскольку надо было сделать срочные звонки. Потом, когда я уже просто курил, подошел комдив Гремлин, постучал пальцем по фронтальному стеклу, и сказал: «ты родился под счастливой звездой». Там в плексигласе были две дырки от пуль из крупнокалиберной трещотки. Как они меня не зацепили – хрен знает. Потом поминали ребят. Пили какое-то вино из кружки. А кто-то нашел укулеле. Неудобно было петь в такой момент, но это традиция. Вот, мы вышли в море, бросили на волны белые цветы, и я спел. Такая грустная история…

…

Снова послышался осторожный стук по дверной раме.

– Войдите. Onegai ni kuru, – уже почти привычно откликнулась Ригдис.

– Konbanwa. Добрый вечер, – произнес вошедший персонаж.

– Ни хрена себе… – удивленно выдохнула Лирлав, – в смысле, здравствуйте, майор.

– Да. Здравствуйте, – произнес предельно смущенный майор Тахакаси Нобуо, пытаясь повернуться так, чтобы взгляд не падал на обнаженных девушек, – Извините, если я не вовремя. Я могу выйти и подождать, пока вы оденетесь, леди…

– …Это неконструктивно, – сказала Ригдис, – тогда вам придется ждать до утра, а у вас, наверное, есть к нам дела или важное сообщение.

– Не напрягайтесь, майор, – добавила Эрлкег, – у нас привычка ходить дома голыми.

– Все ОК, – веско резюмировал Корвин, – присаживайтесь, Нобуо-сан. Хотите саке?

– Извините, я на службе… – начал майор Тахакаси, и тут меганезийский резерв-штаб-капитан, широко улыбнувшись, повторил приглашение уже по-японски:

– Watashi wa anata o shotai ishi nomu sake.

– Umaki, – согласился майор, уселся на циновку и добавил, – Arigato! Спасибо!

– Doitashimashite, всегда пожалуйста, – ответил Корвин, передавая ему чашку.

Тахакаси Нобуо сделал глоток, и сказал:

– Замечательный саке! Еще раз спасибо. И позвольте, я перейду к делу.

– Да, разумеется, Нобуо-сан.

– …От лица руководства и от своего лица, – продолжил майор, – я приношу глубокие извинения вам, капитан Джон Саммерс, и вашему экипажу, за действия полицейского департамента. Я должен сказать также, что ущерб, который нанесен вашей яхте в ходе контрольных мероприятий, будет, по возможности, исправлен в ближайшие часы. Эту задачу решают сейчас старшие офицеры нашего департамента. Еще раз извините.

– Извинения принимаются, – ответил Корвин, – а можно ли узнать характер ущерба?

– Я скажу прямо, капитан. Балластный бункер срезан с пилонов, и вскрыт. Балластный материал утрачен. Больше мы ничего не трогали. Яхта пришвартована к понтону.

– Хэх… Зачем было срезать бункер с пилонов?

– Видите ли, докеры опасались, что бункер заминирован, и пришлось вскрывать его в отстойнике, где вокруг нет мирных граждан.

Корвин кивнул.

– Понятно. Плохая ситуация. А как ваше руководство намерено это исправить?

– Руководство, – ответил японский майор, – связалось с предприятием «Tochu-Kokubu» холдинга «Tochu» в городе Кирисима здесь же в заливе. Господин Фудзивара Нибори, президент холдинга, и господин Фудзивара Ямато, его сын, любят отдыхать в Ибусуки, репутация городка им небезразлична, а к просьбе моего начальства присоединил свою просьбу господин Ониши Мамору, вице-мэр Ибусуки. Семья Фудзивара обещала нам помощь, и господин Фудзивара Ямато с часу на час прилетит сюда. Он сам яхтсмен, и разбирается в конструкциях яхт. Вот почему можно надеяться на быстрое решение.

– Холдинг «Tochu» – серьезная фирма, – уважительно отметил Корвин.

– Очень серьезная, – подтвердил Тахакаси Нобуо, – я хочу добавить, что вице-мэр тоже намерен посетить вас. Хотя час уже поздний, но он знает, что вы не спите.

– Что ж, – Корвин улыбнулся, – подождем, пока все соберутся, и обсудим, как быстрее вернуть в строй нашу красавицу «Матаатуа». Кстати, как вам она?

Японский майор смутился.

– Простите, капитан Саммерс, но я не яхтсмен, и мало что в этом понимаю.

– Нобуо-сан, – вмешалась Лирлав, – разве чувство гармонии есть только у яхтсменов?

– И, – добавила Ригдис, – вы ведь служили на флоте.

– Моряк всегда отличит хороший корабль от плохого, – резюмировала Эрлкег.

– Если вы настаиваете… – тут Тахакаси сделал еще глоток саке, – …То я выскажу свое мнение. Она по-своему прекрасна, но это не яхта, а какой-то другой класс кораблей.

– Вот это интересно! – Лирлав придвинулась поближе и, наливая себе очередную чашку имбирного чая, спросила. – А к какому классу вы бы отнесли нашу «Матаатуа»?

– Позвольте, – сказал Тахакаси, – я буду рассуждать вслух. Яхта в моем понимании, это корабль, спроектированный для отдыха очень богатых людей, которые любят роскошь. «Матаатуа» никак не подходит на эту роль. Она строгая и выверенная, как меч самурая. Значит, ее предназначение должно быть связано с какой-то практически важной целью. Например, как клиперы, скоростные парусные суда середины XIX века, очень красивые корабли, пересекавшие океан с грузом китайского чая или австралийской шерсти. Я бы назвал «Матаатуа» клипером, несмотря на то, что эра грузовых парусников прошла.

– Как я понимаю, – заметила Эрлкег, – аналитики полиции не были уверены, что эта эра прошла. Ведь они полагали, что «Матаатуа» перевозит контрабанду. Кстати, какую?

– Кокаин, – неохотно ответил японский майор, – но это другое дело. Нелегальные грузы перевозятся на любых кораблях, которые есть в распоряжении криминальной группы.

Девушка-кйоккенмоддингер с фиалковыми глазами коротко кивнула.

– Ясно. И все же, вы думаете, что «Матаатуа» – клипер, хотя эра клиперов прошла?

– Да. Эра клиперов, как грузовых кораблей, прошла. Но что, если это учебный клипер? Знаете, на многих военных флотах есть учебные парусники. Я сам, когда был кадетом, проходил практику на четырехмачтовом барке «Нихон Мару». Учеба на паруснике, по мнению многих авторитетных преподавателей, имеет глубокий смысл, она прививает молодому моряку понимание моря, как особой стихии. На моторном корабле этому не научишься. Но, есть один минус, как мне кажется: это парусная оснастка. Эти тросы и огромные полотна. Конечно, со стороны они красивы, но управлять всем этим…

Японский майор показал руками, как он сплетает, расплетает и перетягивает какой-то огромный невидимый клубок веревок.