Текст книги "Неандертальский томагавк в астроархеологии"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 40 страниц)

7
Титанида у Сатурналия
Разбор полетов и «Великое кольцо»

Через 3 часа, Арто и Нокс, вышли на связь со скэтером, уже устроившись на отдых в кабине шаттла. Тесно, но, по крайней мере, можно снять скафандры. Имитационное тестирование среды (т. е. мониторинг состояния культуры человеческих клеток в пробирке, куда поступал воздух Титаниды) еще не завершилось, а инструкция требовала использовать на планете скафандры до получения позитивного ответа на этот тест.

Скэтер за это время успел преобразиться. Теперь его дополняла надувная бочка, в патрульном обиходе называемая «орбитальным кубриком». Не великий комфорт для четверых, но, все же, нормальные койки, санитарно-технические условия, и техника питания, а главное (благодаря чему возможно все перечисленное) – существенная гравитация. Точнее – эрзац гравитация, порождаемая вращением скэтера и «кубрика» вокруг общего центра масс. Говоря по школьному – центробежная сила.

– Ну??!! – в один голос воскликнули Укли и Ван, которым до этого момента поступал видео– и аудио– поток без каких-либо комментариев.

– Ну, – произнес в ответ Арто, – моя оценка ситуации: это грандиозная срань.

– По-моему, вы зря туда полезли, – заметил Ван.

– Я доверился Ноксу, – ответил шкипер, – Мне на месте было понятно, что он владеет ситуацией, и я решил пойти на некоторый риск под свою ответственность.

– Нокс, а Нокс, – спросила Укли, – Ты, правда, владел ситуацией?

– Мы вдвоем со шкипом владели ситуацией, – ответил матрос-универсал, – Никаких принципиальных сложностей не возникло. Энергосистема модуля «ковчега» сейчас работает, ремонтно-восстановительные операции идут в автоматическом режиме. Расчетное время выполнения – 130 часов, плюс – минус десять.

– Через трое земных суток на Тикубе начнется ночь, – напомнила она.

– Роботам это не помеха, – сказал Нокс, – А мы со шкипом смоемся к вам. Так, шкип?

– Так, – Арто кивнул, – А пока, не кажется ли тебе, что нам надо кое-что обсудить?

Матрос-универсал сосредоточенно почесал в затылке.

– Шкип, а обязательно прямо сейчас?

– А чего тянуть, Нокс? Сейчас как раз есть пара свободных часов. Конечно, если ты предпочитаешь поговорить об этом со мной с глазу на глаз, это твое право. Если ты сошлешься на приват-жизнь, это тоже твое право. Я просто предлагаю…

– Шкип, не надо этой ерунды на счет прав, – перебил Нокс, – мы патрульная команда, верно? А меня учили, что в патрульной команде так: прямой вопрос – прямой ответ.

– Прямой вопрос, – сказал Арто, – где тебя учили проходить лабиринты с ловушками?

– Я сам учился. Долго. Лет восемь. Я чувствовал, что пригодится… Или надеялся, что пригодится. Есть теория, что первый контакт с кем-нибудь… – Нокс выпучил глаза и приставил ладони к ушам, изображая «кого-нибудь» (в смысле, представителя некого внеземного разума)… – начнется не с чего-то функционирующего, а с руин.

– Пригодилось, – констатировал шкипер, – Но это не объясняет, почему ты настолько хорошо знаешь устройство «ковчегов».

– Я уже говорил, ребята: история технологий это мое хобби. А «ковчеги» тут играют особую роль. Но я сразу предупреждаю: это гипотеза, почти фантастика. То, что она сегодня совпала с реальностью, еще нельзя считать полным подтверждением.

Ван помассировал лоб кончиками пальцев.

– Нокс, я не понял, к чему это туманное предисловие?

– К тому, чтобы вы не доверяли этой гипотезе слишком сильно, – пояснил матрос-универсал, – субъекты, которые это выдумали, были либо параноики, либо почти…

– Нокс, мы уже поняли, – перебила Укли, – давай, излагай гипотезу.

– Ну… – произнес матрос-универсал, – гипотеза называется «Великое кольцо». Само название придумал Иван Ефремов, НФ-автор середины XX века. В то время она не считалась гипотезой. Просто, мечта. В далеком будущем, люди поймают сигналы от братьев по разуму, а те – от других братьев, а те – еще от других, и так, все развитые цивилизации окажутся соединены в информационное кольцо, по которому сигнал от любого к любому будет пробегать по принципу цепочки древних почтовых станций. Постепенно, у цивилизаций-участников формируется общий, универсальный язык, и общая универсальная этика. Потом начинаются личные контакты…

– …Межвидовая эротика, – встряла Укли.

Нокс улыбнулся и кивнул.

– Кстати, да. Иван Ефремов считал, что все разумные существа антропоморфны. Скоро биокибернетика опровергла универсально-антропоморфный тезис, но мечта о кольце миров, населенных именно существами, похожими на нас, осталась. Поэтому, ближе к концу XX века другой НФ-автор, Георгий Шах изобразил «Великое кольцо» уже как связную структуру из планет, колонизированных людьми в системах разных звезд. В начале XXI века астрономия научилась дистанционно определять ряд характеристик планетных систем у других звезд, и стало понятно, что «Великое кольцо» Ефремова возможно только в интерпретации Шаха. Вроде бы, все к тому и шло само собой. В середине XXI века начался ренессанс астронавтики, а затем – первый старт к системе Центавра. Кажется, мечта начинала сбываться, но не тут-то было! Экипаж «Space-Age» следовал совсем другой футурологической доктрине, и Калифорния-Кэйт на Центавре никак не годилась на роль первого… Или второго, считая Солнечную систему, звена «Великого кольца». Тогда, энтузиасты доктрины Ефремова – Шаха, назовем это так, решили, что человечеству нужен толчок к правильному расселению по звездам.

– К правильному? – переспросил Ван.

– Да, к правильному, – повторил Нокс, – Когда речь идет о доктрине, сразу возникает дихотомия: правильно в смысле данной доктрины, или неправильно.

– А ты ко всему этому каким боком? – поинтересовался Арто.

– В школьном и студенческом возрасте, – ответил матрос-универсал, – я был просто влюблен в идею Ефремова. Но не Ефремова-Шаха, а Ефремова – Саймака. Клиффорд Саймак предложил свой вариант «Великого кольца» из разумных видов, совершенно разных по биодизайну, от осьминогов до облачков тумана. Я болтался на множестве тусовок, связанных с темой Ефремова, и там мы порой спорили до хрипоты, какая же интерпретация правильнее. Соответственно, вставал вопрос и о «ковчегах»…

Укли потрясла, головой пытаясь уложить в ней все услышанное.

– Стоп-стоп! А при чем тут «ковчеги»?

– Теория заговора, – пояснил Нокс, – Предположим, что, группа фанатиков доктрины Ефремова-Шаха специально устроила пандемию ГК-чумы, и в критический момент подбросила миллионам людей «ковчеги», как, якобы, единственный путь к спасению. Подбросила вместе с планом, куда лететь, и что делать. С планом «Великого кольца».

– У тебя что, нервный стресс? – поинтересовался Арто, толкнув Нокса плечом.

– Я в порядке, шкип. Я же говорю: это теория заговора. Теория этого жанра вовсе не обязана отвечать критерию достоверности. Главное, чтобы в ней был драйв. Тогда возникает субстрат для интересных дискуссий. Например, о том, какова будет судьба замкнутой группы астронавтов, отправленных к далекой звезде. Я выступал против массовой отправки людей на «ковчегах», и в качестве одного из аргумента приводил гипотезу Роберта Хайнлайна. Это тоже НФ-автор середины XX века. В одном из его сюжетов, к звездам отправляется группа, состоящая из немногих профессионалов и большого количества колонистов. В ходе полета, все очень быстро деградируют до средневекового уровня. Феодалы, монахи-лжеученые, крепостные, и разбойники.

– Каннибализм там тоже появляется? – спросил Арто.

– А то как же! – ответил матрос-универсал, – мятежная часть колонистов занимает насколько палуб корабля, налаживает кустарное производство холодного орудия, и начинает охотиться на остальных ради мяса. А что им еще делать, если от обычных источников пищи их отсекли отряды центрального корабельного правительства?

– И ты освоил ролевую игру «война на палубах корабля»? – предположила Укли.

Матрос-универсал подмигнул в видео-камеру и сделал зверское лицо.

– Еще как! Я устойчиво входил в группу мастеров палубной охоты. Я условно съел столько оппонентов и зазевавшихся фермеров, что и сосчитать трудно!

– Брр! – Укли передернула плечами, – С учетом реальной ситуации вокруг данного «ковчега», шутка получается не очень смешная.

– Наверное, – согласился Нокс, – Но зато навык оказался полезным.

– Эти игры проходили в модели настоящего «ковчега»? – спросил Ван.

– Да. Чаще, в виртуальной 3D модели, но иногда и в реальном, физическом муляже корабля. Так что, я помню наизусть все повороты, лестницы, люки, и что где есть.

Арто похлопал его по колену.

– Это меня больше всего поразило.

– Кстати, – заметил навигатор, – ты, наверное, и фехтовать умеешь.

– Умею на некоторых видах оружия.

– Надо же! И столько времени молчал! Ты же знаешь, что фехтование – мое хобби!

– Знаю, Ван. Но это разные области. У тебя катана на площадке, а у меня тесак типа мачете, или топор, или стальная спица, и не на площадке, а на палубах и лестницах.

– Но это же очень интересно! – возразил Ван, – покажешь?

– Никаких проблем! – Нокс улыбнулся.

– Кстати, – вмешался Арто, – я работал твоим альпинистским молотком, и заметил особенность обратной стороны инструмента. Это ведь томагавк?

– Так, приблизительная реконструкция, – скромно ответил матрос-универсал.

…

8
Возвращение на орбиту
Кое-что о стратегии колонизации

Через три «земных» дня шаттл аккуратно пришвартовался к переходному узлу в центре вращающейся конструкции скэтер-кубрик. А в кубрике их, разумеется, ждала теплая встреча и праздничный ужин (именно ужин, поскольку на острове Тикуба наступила длинная, 250-часовая ночь). После ужина, Укли утащила шкипера в один из удобных «релаксационных» сегментов кубрика, а навигатор и матрос-универсал отправились в рубку скэтера, чтобы не мешать релаксации. В рубке тоже была эрзац-гравитация, совсем слабая, но достаточная, чтобы пить кофе из нормальных чашек. Ван серьезно заинтересовался оригинальным альпинистским молотком Нокса, и минут десять они болтали о холодном оружии, а потом разговор соскользнул на другую тему.

– Вот о чем я думаю, – произнес навигатор, возвращая матросу-универсалу молоток-томагавк, – авторы проекта «спасение на ковчегах» прогнозировали сценарии?

– Трудно сказать, Ван. Я думаю, да, но это мое мнение без доказательств.

Навигатор коротко кивнул.

– Вот и мне кажется, что да. Хотя, по логике, зачем им было об этом думать? Для них главное было выпихнуть «ковчеги» к нужной точке, чтобы создать видимость, а что получится в пункте назначения… Какая им разница?

– По логике, никакой, – ответил Нокс, – А по социальной психологии, приходилось все делать, как для настоящего проекта межзвездной колонизации. В разработке и самом строительстве «ковчегов» были заняты тысячи людей, достаточно квалифицированных, чтобы отличить проект корабля-колонии от проекта коллективного саркофага.

– …А о том, что это просто афера по распилу денег знали только несколько десятков человек в верхушке «Unijet-prop» и в политических лобби-группах? – уточнил Ван.

– Получается так, – Нокс кивнул, – а остальные неплохо сделали свою работу.

– Кроме персонала, – снова уточнил навигатор.

Матрос-универсал опять кивнул.

– Да. Ни экипаж, ни пассажиры, очевидно, не соответствовали задаче колонизации.

– Обидно, – медленно произнес навигатор, – Долететь на такую дистанцию, успешно приземлиться в подходящей местности, имея на борту все необходимое для создания колонии, и так глупо, бессмысленно погибнуть.

– Ван, ты же сам сказал, что у них не было главного: профессиональных колонистов. Значит: никаких шансов. И они сделали лучшее, на что были способны.

– Что они сделали? – не понял Ван.

– Они умерли, почти не испортив технику, – ответил матрос-универсал.

Возникла длинная пауза. Навигатор собирался с мыслями, сосредоточенно массируя подушечкой указательного пальца кончик носа.

– Блин… Нокс, а тебе не кажется, что было бы гораздо лучше, если бы они выжили и совсем не испортили технику? По-моему, это было не особенно сложно.

– К сожалению, Ван, ты сильно ошибаешься. Для такого состава, это было не просто сложно. Это было практически невыполнимо. Динамика социума определяется парой векторов: физические условия плюс человеческий состав. Подставляем эти векторы в оператор-функцию, и получаем пакет вероятных социальных траекторий.

– Тогда, – заметил навигатор, – лучше было не тащить сюда этих людей, а погрузить в «ковчеги» побольше техники. Я имею в виду, было бы целесообразно забросить сюда материалы и машины впрок, чтобы следующая экспедиция могла прилететь налегке и быстро организовать станцию для будущей колонии. Мы с Укли уже разрисовали, что можно сделать с той техникой, которая там есть. Станцию для колонии мы все равно можем построить, но умеренно-комфортную. В жанре спартанского минимализма.

– Концепт вы сами придумали, или взяли откуда-нибудь? – спросил Нокс.

– Второе, – ответил навигатор, – Кстати, большое тебе мерси.

– За что?

– За Вакатанга.

Снова возникла пауза. Теперь уже задумался Нокс. Он подпер кулаками подбородок, слегка сгорбился, и стал вдруг похож на монумент «Сквозь четверть миллиона лет»: бронзового неандертальца в Тасиилаке, на юго-восточном берегу Гренландии, почти напротив исландского Рейкьявика, что на другой стороне 300-мильного пролива.

– Только не подумай, что мы рылись в твоей биографии, – сказал Ван.

– А почему я должен так подумать? – спокойно спросил матрос-универсал.

– Ну… – навигатор пожал плечами, – … Укли и я просто искали концепт колонии на планете у другой звезды. Таких всего три. Калифорния-Кэйт на Эврике у Центавра, Лавкрафт на Ктулху у Немезиды и Вакатанга на Рохи у Мангароа.

– Немезида и Мангароа, это не звезды, – педантично поправил Нокс.

Навигатор чуть кивнул головой.

– Формально это околосолнечные субкоричневые карлики, или, как сейчас пишут в навигационных каталогах, ТЮОС «Термальные Юпитеры Оортовой Сферы». Но на тамошних станциях свой ТЮОС называют не иначе, как «Солнце», и это понятно: до настоящего Солнца там намного больше тысячи астрономических единиц, его не так просто найти на небе, а ТЮОС – вот он: огромный, багровый, теплый…

– Ты там бывал? – спросил матрос-универсал.

– Только на Ктулху, – уточнил Ван, – Я летал пилотом-стажером в паре с Арто. Так и познакомились. Но станция Лавкрафт на Ктулху, это не тот концепт. Она ведь не на планете, а над планетой. Типа, как блуми. И Калифорния-Кэйт на Эврике тоже не тот концепт. Там первая станция была в доставляемом модуле корабля, а поселок потом расползался по ландшафту, в процессе роста населения. Поэтому – Вакатанга. Мы удивились, когда увидели, что концепт-эскиз твой. Мы сначала подумали, что это, наверное, другой Нокс из Диксона. А оказалось: не другой, а тот самый.

– Тот самый, – отозвался Нокс, – И что дальше?

– Просто: большое мерси, – сказал навигатор, – Мало кто в студенческие годы может придумать такой красивый и сбалансированный концепт для сверхдальней станции. Знаешь, Нокс, у тебя настоящий талант. Я не понимаю, почему ты не занялся этим профессионально, а пошел в Патруль. Это здорово, что такой парень, как ты, есть у нас в команде, но за твой талант немного обидно. Хотя, если посмотреть с другой стороны, то это карма. Теперь по твоему концепту будет самая отдаленная обитаемая станция. Ну, в смысле, когда сюда прилетят колонисты.

Матрос-универсал, оставаясь все в той же позе бронзового неандертальца, спросил:

– Думаешь, они прилетят?

– А как же? – авторитетно ответил Ван, – Готовая поляна, есть кислород, есть океан в котором уже полно псевдо-планктона, и есть готовая станция. И вообще, красиво.

– Негатива на Титаниде тоже хватает, – заметил Нокс, – Когда мы сняли скафандры, то почувствовали, что там действительно холодно. Ветер с океана почти минус 20, и это летом-днем. А каково там зимой-ночью, когда температура падает до минус полста?

– Ну, и что? – сказал Ван, – кое-кому нравится жить в Антарктиде, где примерно то же самое. Вопрос вкуса. Несколько тысяч любителей найдется легко… Нокс, а концепт станции Вакатанга как-то связан с идеей «Великого кольца»?

– Да, – подтвердил Нокс, – Это я попробовал нарисовать мечту. Как бы, получилось.

– У тебя прекрасно получилось! А ты рисовал еще что-нибудь концептуальное?

– Так, в общем… – задумчиво начал матрос-универсал…

И в этот момент в рубку скэтера грациозно вплыла Укли в натуральном виде, если не принимать во внимание комбинезон, артистично переброшенный через плечо.

– Мальчишки! Алло! Шкип сказал, что я самая сексуальная женская особь в галактике. Теоретически такое возможно, или нет?

– Это зависит, – сообщил Ван, – от свойств отображения векторного критерия женской сексуальности на множество действительных чисел от нуля до единицы. Если можно отыскать такое отображение, при котором вектор твоих и только твоих характеристик сексуальности отображается на единицу, то тезис шкипа имеет шанс быть верным.

– Обалдеть… – выдохнула Укли, – А я-то подумала, что Арто пошутил.

– Что ты! – включился Нокс, – шкип никогда не шутит. То, что иногда кажется нам его шутками, на самом деле представляет собой гениальные системологические теории. Например, в данном случае, его тезис еще глубже, чем предположил Ван. Системный анализ требует, в начале, решить вопрос о том, какая особь является женской. Иногда полагают, что женская особь, это такая, организм которой формирует плодное яйцо. Однако, как быть, если плодное яйцо на ранней фазе своего развития откладывается в организм особи другого пола, затем вынашивается, рождается и вскармливается этой особью? Очевидно, что функция материнства будет в этом случае отнесена ко второй особи. Парадокс: по критерию формирования плодного яйца женской является первая особь, а по критерию социальной функции, женской окажется вторая.

Укли в некотором изумлении потерла ладонями уши, после чего объявила.

– Нокс! У тебя радикально извращенная сексуальная фантазия!

– Ничего подобного, – возразил он, поиграл пальцами на одном из пультов бортового компьютера, и вытащил на экран статью из энциклопедии, – прочти вот это.

– Ну… – произнесла бортинженер, оттолкнулась ногами, проплыла над его головой в длинном прыжке-полете, и остановилась над его креслом, опершись ладошкой на его плечо, – …и что мы тут видим?

– Читай вслух! – потребовал Ван.

– Ну… – растеряно сказала она, и прочла, – самка морского конька откладывает яйца, которые самец вынашивает в выводковой камере своего тела, образованной двумя кожными складками… Блин!..

– Художественная гимнастика, а? – предположил Арто, появляясь в рубке.

– Нет, – ответила Укли, – Лекция о репродуктивной этике «Великого кольца».

– Что-что?..

– Нокс, – важно пояснила она, – проинформировал нас о том, что по универсальным этическим принципам «Великого кольца», вынашивание и вскармливание потомства относятся к мужской роли в сексуально-репродуктивных отношениях. Вот здесь есть подробная статья на эту тему. Можешь ознакомиться.

– Клянусь Ктулху, – произнес шкипер, – Это «Великое кольцо» сразу показалось мне подозрительным. Любая универсальная этика приходит к какой-нибудь херне…

…

Бортинженер Укли (внутренний монолог).С инфо, выкачанной из бортовых мозгов «ковчега», я возилась часов сорок. Дурацкие устаревшие инфо-субстраты, дурацкие форматы данных, дурацкие дефекты носителей, и сами данные тоже дурацкие. Как объяснил Нокс, это шифрованный бортжурнал, где есть все исходные задания этой экспедиции, и вся ее хроника. Ключ к шифру знал капитан «ковчега», еще кто-то из старших в экипаже, а теперь не знает никто. Все, что осталось от экипажа, а также от пассажиров, по приказу Арто, роботы-мусорщики сожгли на берегу, а пепел и копоть просто смыли в море. Наверное, это был самый правильный выход.

В общем, у нас теперь есть несколько терабайт этого ковчежного бортжурнала, и наш бортовой электро-мозг, следуя моим инструкциям, методично вычисляет ключ. Уже известно, что ключ к шифру имеет комбинаторную мощность порядка гугол-квадрат, поэтому перебором вариантов его не найти. Но имеется теория паттернов усеченно-фрактальной свертки и, если я правильно составила инструкции, то через полста тысяч секунд золотой ключик будет у нас. А если неправильно, то придется повторить.

Завершив этот ментальный подвиг к половине первого ночи по корабельному времени (через полтора часа после общего отбоя), я ощутила эмоциональный подъем и решила юркнуть в койку к Ноксу. Вообще, все наши мальчишки реагируют на это по-разному. Арто мгновенно просыпается с адекватным порывом. Он физически любит чуть-чуть жестко, но именно чуть-чуть. Он очень предсказуем, но мне все равно с ним всегда здорово. Ван сначала смешно ворчит, а потом начинает читать мне на ухо китайские стихи, и одновременно рисует на мне пальцем их текст. Иероглифы. Это щекотно, но почему-то зверски возбуждает. В общем, с ним тоже здорово. А Нокс, он странный. Может быть, это его неандертальские гены. Я никогда не могу определить, в какой момент он просыпается. Он как будто действует во сне, очень мягко и нежно. Мне начинает казаться, что я сама тоже сплю и вижу сон. Какие-то яркие картинки перед глазами сливаются с ощущением от его ладоней. И эти ладони почему-то кажутся огромными, очень мягкими, и очень теплыми, почти горячими. Иногда это чуть-чуть пугает, но только для адреналина, как «страшный» аттракцион в Луна-парке. Это так заводит, что потом, в пиковый момент, я визжу, как счастливая мартовская кошка.

Блин… Наверное, я разбудила остальных мальчишек. Так и есть. Навострив ушки, я слышу, как Ван с хрустом потянулся и зевнул в своей секции. Потом, из секции Арто раздалось его коронное ворчание: «О, Ктулху! Это детский сад, а не экипаж!»…

А Луна-парк, между прочим, меня ни капли не заводит. На предпоследних длинных каникулах я зашла в Луна-парк Юрского периода на островке Кокос-де-Коста-Рика, который, по рейтингам, самый страшный. Никакого эффекта. Зато, я там склеила мальчишку-скандинава. Вот это был реальный конь!.. А биопластиковые динозавры Юрского периода вспоминаются мне сейчас, как трогательные существа, наподобие лошадок-пони… Вот, те, условно выражаясь, люди, которые были на «ковчеге», это действительно Юрский период. А может, даже Каменноугольный, который был вдвое раньше Юрского (триста миллионов лет против полтораста миллионов), и примерно в двадцать раз страшнее в смысле хищной фауны. Тогдашние жабо-крокодилы еще не освоены в кино-триллерах, и тогдашние мега-стрекозы тоже. А зря, очень зря…

Вот, ловлю себя на мысли, что очень хочется перевести эту историю с «ковчегом» в разряд шуток юмора. Потому, что иначе получается очень тошно. Лучше я вообще не буду думать про «ковчег», а буду думать про Нокса. Сейчас я лежу у него на пузе, и собираюсь засыпать. Казалось бы, это странная идея: спать на одной узкой койке с мужчиной, если в трех метрах отсюда – моя койка, совершенно свободная. Тем более, организм у Нокса, хотя и невысокий (даже чуть ниже моего), но крупный, поэтому, в ширину занимает всю койку, и лечь можно только поверх него. У неандертальцев интересное телосложение. Хомо другой расы при таком росте и 90 килограммах веса получился бы толстым, а неандерталец получается не толстый, а широкоформатный.

Впрочем, неизвестно, неандерталец Нокс, или нет. Внешность – не доказательство. За последние полтора века построено немало генетических артефактов хомо, похожих на какую-нибудь интересную старую расу. Я сама наполовину артефактная. Моя мама – лемурийка, а биопапа (с маминых слов) – мадагаскарец, но по фенотипу я вся в маму, однако, на Коста-Рике меня легко принимали за туземку карибской расы «замбо».

Про себя-то я точно знаю, а вот про Нокса… Можно, конечно, посмотреть ген-карту, которая есть в бортовых электро-мозгах, но это неэтично. Точнее, это свинство, без приглашения или без крайней необходимости совать свой нос в чужую генетику, и в чужую приватную биографию. Хотя, крайне любопытно: почему у Нокса возраст в ID указан с разбросом плюс-минус два года? Бывают всякие несчастные случаи, после которых остаются совсем маленькие дети, которые не знают своего возраста, а тесты обычно дают разброс два месяца туда-сюда. Два месяца, а не два года! Конечно, чисто теоретически, может случиться, что взрослому организму начисто отобьет память, а никаких файлов на него нет. Тогда тест может дать разброс два года туда – сюда. Но, случай Нокса совсем другой. По биографии, которая в ID, он в 15 – 19 лет поступил в астроинженерный колледж. Я не великий биолог, но могу на глаз, без всяких тестов, отличить: 15 лет парню, или 19. Хотя, нет. У некоторых рас, особенно у тех, которые построены в эру становления креативной хомо-генетики, развитие организма может происходить по-всякому: или очень резко лет с пяти, или очень плавно до сорока. И получается, что разброс плюс-минус два года при обычном тесте вполне возможен.

Конечно, если взять ген-карту организма, и выбрать по ней специальный тест из банка данных, то возраст определится более точно, но в любом ли случае надо это делать? Наверное, не в любом, а только при практической необходимости, или если человеку самому интересно. А если ни то, ни другое, то зачем в это лезть? По логике, незачем.

Мне, например (если отбросить нормальное женское любопытство) совсем не важен точный возраст Нокса. Гораздо более интересный вопрос: почему на его широком неандертальском пузе мне иногда уютнее, чем на вполне эргономичной койке. Я бы, наверное, предпочла, чтобы рыжая шерсть, растущая на этом пузе, была бы не такой колючей, но это я просто капризничаю. Может, наоборот, немножко колючая шерсть придает пузу Нокса дополнительный шарм. Может, это важный фактор… Рр…Рр…

…

Через дюжину дней на Титаниду пришла весна (следующая, с учетом особенностей собственного и орбитального вращения, почти сразу за наступлением утра после 250– часовой ночи-зимы). Уже начал вскрываться лед у берегов острова Тикуба, но ветер, дующий уже несколько часов с ночной-зимней стороны, притащил облака, и из них медленно падали огромные пушистые снежинки. Укли сняла с левой руки толстую перчатку и поймала одну снежинку на ладонь. Раз – и кружево льда превратилось в несколько блестящих капелек воды…

– Не хулигань, – строго сказал Ван, – А то обморозишь лапку.

– Давай, ты сейчас не будешь таким инструктивным занудой? – предложила она.

– Ладно, не буду, – согласился навигатор и, после паузы, спросил, – ты, кажется, собираешься начать скучать по этому маленькому пустому городку?

Бортинженер, до этого смотревшая на покрытый мозаикой ледяных полей океан, повернулась в сторону конструктивно-простого но при этом необычного таунхауза, воспроизводящего ранний биоорганический постмодернизм в стиле Кисе Курокава. Невысокое длинное здание из стекла и светлого пенобетона разлеглось в долине, как спящая на боку сытая кошка. Так и хотелось подойти и почесать эту кошку за ухом.

Кошкин хвост соединялся с отмытым, нарядным модулем «ковчега», гостеприимно опустившем на грунт огромные транспортные аппарели. Солнце (точнее, Эпсилон Индейца) стояло визуально на три ладони выше горизонта, и его оранжевые лучи, прорываясь сквозь просветы в облаках, играли на прозрачном усеченном цилиндре оранжереи. Сквозь прозрачную стену уже можно было разглядеть яркую зелень бананового бамбука, разросшегося в условиях влажного тепла и яркого света от люминесцентных ламп. Настоящая роща, возникшая всего за две недели…

– Я не знаю, Ван. В любом симпатичном уголке природы, в последний день бывает грустно. Может быть, я буду немного скучать. А может быть, мне кажется, что мы не доделали здесь что-то, что могли бы. Например, здесь явно не хватает зверушек. Мне обидно, что такие отличные урожаи бананов роботы просто будут замораживать. А зверушки бы с удовольствием ели свежие бананы.

– Ну, что делать, – навигатор развел руками, – эмбриональный банк фауны это ведь не растительные споры, которые могут храниться просто в сухом холодном воздухе. Как только модуль «ковчега» потерял энергообеспечение, банк фауны погиб. Но, в любом случае, никакая земная фауна не смогла бы здесь жить на открытой местности.

– Пингвины бы смогли, – возразила Укли, – Живут же они в Антарктиде.

– На побережье, – уточнил Ван, – Там температура не падает до такой, как здесь зимой-ночью. И потом: что бы пингвины здесь ели?

– Так бананы же! – напомнила она.

– Пингвины едят только рыбу, – сообщил навигатор.

– Значит, – констатировала бортинженер, – надо построить расу особо морозостойких пингвинов, которые едят бананы.

– Почему именно пингвинов?

– А почему нет? – сказала Укли, – Они хорошенькие, пушистые, трогательные, они привыкли к такому ландшафту, и они первые пришли мне в голову.