Текст книги "Два пера горной индейки"

Автор книги: Александр Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

12

Котлов открыл ключом дверь комнаты Хударова и отпрянул. Тогда и мы заглянули в открытую дверь. На кровати спала девушка. Она не пользовалась ни ночной рубашкой, ни пижамой, а в комнате было жарко. Отстранив нас рукой, Котлов вновь вошел и прикрыл простыней разметавшуюся во сне молодую женщину. Ее поза и весь вид как бы конкурировали с развешанными по стенам цветными картинками с изображением женщин в подобных «костюмах».

Андрей осторожно потряс ее за плечо:

– Проснитесь, просыпайтесь...

Девушка открыла глаза, посмотрела на него и со смаком потянулась. Но вдруг уставилась на Котлова, и выражение блаженства сменилось на ее лице сначала удивлением, потом ужасом.

– Спокойно, не волнуйтесь, – сказал Котлов, – милиция. Одевайтесь, мы подождем. – И попятился к двери.

Комната Хударова, в которую мы вернулись через несколько минут, находилась в полуподвале, в том же коридоре, где жил и Амарян. Высоко расположенное окно очищено снаружи от снега, что видно при неплотно закрывающей его занавеске. Кровать, шкаф, стол, два стула и тумбочка. А вот на тумбочке стояла вещь необычная для такого жилья. На ней стоял небольшой сейф. Старый, облезлый, видимо, давно списанный, но надежно закрытый.

– Я оперуполномоченный уголовного розыска Котлов, – представился Андрей и раскрыл перед дамой свое удостоверение. – Будьте добры, предъявите ваши документы.

– Документы? Какие документы? – хлопала глазами девица. Веки у нее не зеленые и не голубые, а лицо просто ребячье.

– Паспорт у вас есть?

– Паспорт есть, паспорт есть, – залопотала она испуганно и стала рыться в спортивной сумке. – Вот паспорт. Только я ничего не знаю.

– Мухина Ольга Леонидовна, – читал Котлов, листая паспорт. А мы глядели на растерянную девушку, едва-едва успевшую натянуть на себя тренировочный костюм, – 12 июля 1965 года. Город Кисловодск. Русская. 4-е отделение милиции, 1 августа 1981 года.

– Где работаете?

– Воспитательницей детского сада номер шесть. Но я ничего не знаю. А где Толик?

Смотрел я на испуганную девочку и вспоминал ее гордую осанку и победоносный взгляд, который она подарила на прощание бару.

– Кем вы доводитесь Хударову? – продолжал допрос Котлов.

– Как?..

– Жена, невеста, знакомая...

– Знакомая, – опустила голову девушка.

– Где вы были сегодня, вернее, вчера вечером?

– Мы в баре с Толиком были. Он пошел на работу, а я сюда.

– В котором часу вы ушли из бара?

– Часов в десять.

– И больше вы не выходили из этой комнаты до нашего прихода?

– Нет. Я спала. А где Толик?

Котлов подошел к окну и убедился в том, что его можно открыть и вылезти через него на улицу. Хотя для этого пришлось бы извиваться змеей.

– Вопросы буду задавать я, – отрезал он. – Сейчас в вашем присутствии мы произведем здесь обыск.

Андрей начал перебирать связку ключей Хударова и выбрал два из них, похожих друг на друга сложной конфигурацией. Он подошел с ними к сейфу и без труда открыл сначала дверцу сейфа, а затем отделение в верхней его половине. Мы молча наблюдали, как Котлов выкладывал из сейфа на стол пачки денег, блоки сигарет «Мальборо», две коробки с креплениями «Соломон», бутылку французского коньяка...

– Вот это уже совсем интересно, – проговорил Андрей, кладя на стол пачку табака, коробку с папиросными гильзами и приспособление для набивки папирос.

Он вынул из дальнего угла сейфа две цилиндрические банки из-под кофе и подцепил ключом крышку одной из них.

– А вот и травка! Анаша. – Он протянул банку Юре.

Тот заглянул в нее, понюхал и сказал:

– Вот как она пахнет... дикая конопля.

Понюхал и я. Пахло резко и ни на что не похоже. Пожалуй, этот запах ни с чем не спутаешь.

И тут мы услышали, как Котлов смачно крякнул:

– Н-н-н-да...

Андрей держал в руках тот самый несессер, который мы с ним видели в верхнем баре. Хударов хотел передать его Абдулле, но тот не взял. «Вот они и драгоценности», – подумал я. Андрей положил несессер на стол и раскрыл его. В нем лежали пачки стодолларовых банкнот США. Наш детектив сел их считать. Мы стояли и смотрели на него молча и, надо сказать, не без изумления. Никто из нас такого не видел.

– Десять тысяч, – закончил подсчет Котлов, – десять тысяч долларов.

Найденные в сейфе советские деньги Котлов поручил пересчитать мне вместе с Ольгой. Их оказалось одна тысяча четыреста двадцать шесть рублей. Пока мы считали, Котлов продолжал сантиметр за сантиметром осматривать комнату. Но больше ничего интересного не нашел. Составив протокол обыска, он сложил все обратно в сейф и запер его. Но, подумав, вновь открыл, достал несессер, завернул доллары в газету, а его взял с собой. Протокол Андрей дал подписать и девушке как свидетельнице.

– Сидите здесь и никому не открывайте, кроме меня, понимаете? Это может быть опасным, – сказал он девушке.

– А Толику? – спросила девица.

– Разве только Толику, – последовал ответ.

Светало. Небо очистилось от облаков, но еще не набрало утренней синевы, было блекло-голубым. Сильно подмораживало, снег немного осел, сделался более плотным и леденистым.

– Сначала, как всегда, общий осмотр, – командовал Котлов, – пока ничего не трогаем.

– Да чего тут, Андрей Петрович! Что тут осматривать? – не выдержал я. – Вот, пожалуйста! – Я указал рукой на снег возле стены котельной. Он был выровнен, и на нем видны были следы в виде заледеневших уже полосок.

Открыли котельную, взяли две лопаты, и мы с Юрой начали отбрасывать снег у стены. Почти у самой земли обнаружили пистолет.

Осмотрев его через лупу, Котлов сказал:

– Отпечатков пальцев на металле уже не выявить. Пистолет Коровина, «ТОЗ», калибр 6,35.

– Вот это да! – восхитился Юра. – Вот это работа! Пистолет Коровина, калибр 6,35. Все точно!

Котлов не возражал. Самодовольная улыбка не сходила с его губ. Но тем не менее он сказал:

– Я думаю, нам надо пойти выпить крепкого чаю и поразмышлять.

– «Чисто английское убийство», – пытался я пошутить, когда мы поднимались по пустынной лестнице на второй этаж.

Юра горячо возразил:

– Черта с два! Насколько я помню, там все действующие лица приехали на автомобилях и уехали на них. И дорогу бульдозерами не чистили. Там снегом присыпало лишь цветники и газоны, а растаял он через два дня. У нас до июня будет лежать.

– И вертолетов не было, – сказал Котлов. Когда мы вошли в комнату, он спросил: – Как вы думаете, погода будет? Вертолет прилетит?

– Должна быть, – ответил Юра. – Дополнительная связь через час.

Я понимал, что дожидаться опергруппы и сидеть сложа руки Котлов не станет. Видимо, у него был уже какой-то план, но он о нем не говорил. Я поставил на плитку чайник и спросил:

– Ну, что теперь?

– Как только народ проснется, я осмотрю все окна первого этажа, – ответил он.

Хоть меня и не спрашивали, я все же решил высказаться:

– Не поискать ли того, кто привез валюту? Того, кто передал Толику несессер для Абдуллы. Возможно, он и убил Толика. Ведь от Хударова вы бы пришли к нему. И он одним махом отрезал нам этот путь, не пожалел десяти тысяч долларов.

– Просто так убивают только маньяки, – недовольно проворчал Котлов. – Ясно, что здесь должен быть мотив. Возможно, если бы я вышел через Хударова на убийцу, то обнаружил бы за ним кое-что покрупнее... Скорее всего, группу. А группа беспощадна, предателей или свидетелей не оставляет в живых. Но могли ведь убить и просто из-за денег. Меня интересуют факты, а не предположения. Поэтому сразу после завтрака я займусь окнами первого этажа.

– Давайте все-таки посмотрим, кто приехал одновременно с вами или чуть раньше, – стоял я на своем.

– Голубев когда приехал? – спросил Котлов.

– Этот давно. Недели две назад. Жил в общем номере, пока ждал свою цацу.

– Кораблевы?

– Дней пять-шесть назад.

Заклинился он на Шамиле, Голубеве и Кораблеве. Юра предложил объявить об убийстве по радио и попросить всех, кто может что-нибудь сообщить по этому поводу, явиться к нам. Но Котлов отверг предложение Юры: кино кончилось без двадцати десять, обещанных старшим инструктором танцев в фойе не было, ибо оказалась неисправной радиоаппаратура. Лыжники разошлись по своим комнатам уже к десяти часам, даже раньше, из гостиницы никого не выпускали. Вряд ли то-то мог что-нибудь видеть. Послушать нас Котлов послушал, а действовать стал по-своему. Вызвал опять одного Кораблева, без Лены. Пришлось его разбудить до завтрака.

– В прошлый раз вы показали, Николай Алексеевич, – сказал Андрей, – что незнакомы с Абдуллой Бабаевым и не бывали у него в коттедже. Правильно я вас понял?

– Да, – отвечал Кораблев.

– Вы говорите неправду, Кораблев. А ведь я вас предупреждал об ответственности за дачу ложных показаний. Что заставило вас врать?

Кораблев смутился и стал вилять:

– Я думал, вы про этот год говорите. В этом году я действительно не был у Абдуллы.

– Бросьте, Кораблев, вы прекрасно знаете, о чем я говорил. Я вас еще раз спрашиваю: что заставило вас говорить заведомую неправду?!

Коля опустил голову.

– Жена, – с трудом проговорил он. – Она не должна знать. И я вас прошу, Андрей Петрович...

– Кто там был? Что за люди? Чем занимались? – игнорировал Андрей последние слова Кораблева.

– Приезжие люди, я их не знаю. Много пили, пели...

– Женщины? – спросил Котлов.

– Да.

– Баня?

– Да, все было, – вновь опустил голову Кораблев.

Ай да Коля-Николай! Парень не промах! Я был рад, что выяснилось именно это, а не что-то другое. Но в то же время мне жаль было Леночку, не хотелось разрушать их семью, этот прекрасный дуэт. Неужели Котлов не пожалеет ее?

– Расскажите теперь о вчерашнем вечере, – продолжал допрос Котлов. – Постарайтесь вспомнить все: когда пришли, когда ушли, о чем вы говорили с Голубевым и Катей, как они себя вели.

И Николай сказал, что сидели они в баре примерно с девяти вечера до одиннадцати, место им было занято Голубевым, сидели они вместе с ними, за одним столиком. Пили кофе с коньяком. Разговаривали о литературе, о кино. Катя рассказывала много интересного о писателях. Но у него сложилось впечатление, что между ними назрела ссора, Катя несколько раз отвечала Глебу резко и даже издевалась над ним. Глеб терпел эти оскорбления, но был расстроен. Особенно к концу.

– За эти два часа, что вы вместе сидели, никто из вас не выходил из бара? – спросил Андрей.

– Мы вместе пришли и вместе ушли, – ответил Коля.

Котлов записал в протокол несколько вопросов и ответов и отпустил Кораблева. Ведение протокола занимало много времени. Я еще при первом допросе Голубева предложил Андрею вести протокол, но он заявил, что в таком случае протокол не будет иметь юридической силы, составлять его может только он. И теперь, пока писал протокол, мы опоздали к завтраку.

В первый же день после приезда Котлова Козлов распорядился отвести нам отдельный столик в углу зала. К нам присоединился и Юра. С одной стороны, это было удобно, нас видели вместе, считали друзьями и мы могли разговаривать за столом. При общем шуме в зале нас не слышали. Но вот с другой стороны... Я с опаской поглядывал на заранее поставленный на наш стол чайник. Что стоило бросить в него яд? Если у преступника был пистолет, то почему бы и не быть яду? Избавиться от нас одним махом, и делу конец!

Словно читая мои мысли, Юра, не дожидаясь официантки, пошел на кухню и принес оттуда на подносе котлеты с гарниром, а затем чайник, другой, с более горячим чаем.

– Мухиной тоже ведь надо позавтракать, – вспомнил я, жуя котлету, – а то сидит наша спящая красавица взаперти.

– Сходите за ней, – приказал Котлов. – Ключ у нее есть.

– Нет уж... Идите сами, – ответил я. – Она же, кроме вас, никому не откроет.

Командный тон Андрея уже не раздражал меня, за ним можно было признать право так разговаривать. Честно говоря, после убийства Толика мне стало как-то не по себе. Нас трое, мы на виду, а кто стоит против нас, мы не знаем. Возимся с Шамилем, Голубевым и Кораблевым, а тут действует «мафия» Абдуллы. Это же было ясно с самого начала. Они народ опасный, очень опасный... Скорее бы прибыла опергруппа, было бы спокойнее.

13

Только мы вернулись с завтрака, явился Голубев. Вид у него был удрученный. Сев на кровать, он сказал:

– Раз дело так серьезно, раз дошло до убийства, я должен все сказать.

– Что, вам известно об убийстве? – спросил Котлов.

– Да бросьте, Андрей Петрович, все уже знают. Видели, как выносили его из котельной.

– Так что же вы хотите нам сказать? – Андрей поглядел на меня, чтобы убедиться в том, что я слышал слова Голубева.

– Вы меня спрашивали, каковы наши отношения с Абдуллой. Так вот, он дважды просил меня купить для него в Москве драгоценности. Один раз я купил ему кольцо с бриллиантами за две тысячи восемьсот, а второй раз отказался. Он просил купить в магазине «Алмаз» в Столешниковом переулке золотой браслет с изумрудами за пять шестьсот. Мне все это было очень... неприятно. И я отказался. Должен, конечно, молчать. Но раз такое дело... Покупка в магазине ведь не преступление?

– Когда это было?

– Что?

– Когда вы купили кольцо и когда отказались покупать браслет? – пояснил Андрей.

– Кольцо в прошлом году, нет, в позапрошлом, а браслет в этом.

На Глеба жалко было смотреть, он весь поник, сжался. Я невольно вспомнил, как он держался, как развалился на стуле, придя сюда впервые.

– Вы подтвердите это письменно?

– Да, подпишу, – выдавил из себя Глеб. – И еще, – не дожидаясь вопросов, продолжал Голубев, – я должен сказать, что прошлый раз ввел вас в заблуждение. В люксе живу не я, в нем живет Катя. Я туда только прихожу. И ни разу там не ночевал, у меня есть место в общем номере.

Настал наш черед удивляться. Я поймал себя на том, что уставился на Голубева, открыв рот.

– Так в каких же вы с ней отношениях? – спросил быстро пришедший в себя Андрей.

– Были в самых близких, – услышали мы в ответ, – но она и в Москве никогда не оставляла меня ночевать у себя. Вы понимаете, она... в общем, она развратна, она извращенка. Мы поссорились с ней и разошлись. Вчера. Я ее ненавижу! – вспыхнул Глеб неожиданно и замолчал. А потом добавил: – Вот я вам все сказал, от подробностей избавьте меня.

Подробности, честно говоря, были бы весьма интересны. Но Котлов вел протокол, а поэтому насупился и спросил:

– Почему же вы делали вид, что это ваш номер?

– Так она хотела.

– По какой причине?

– Ну, не знаю. Так ей удобнее. Женщина любит сильное покровительство. Такое положение меня угнетало. Но она ни с чем не считается.

– Когда вы познакомились? – продолжал допрос Котлов.

– В прошлом году. Здесь.

– И поддерживали эту связь весь год, встречаясь в Москве, в ее квартире?

– Да. Но очень редко. Всего три раза, если считать поездку в Архангельское.

– Теперь скажите, в каких отношениях она с Абдуллой? Покупала она для него драгоценности?

– Не знаю, – отвечал Голубев. – Она очень скрытна. Но допускаю. Какие-то дела у нее с Абдуллой есть. Она бывала у него.

– В каких отношениях она была с Хударовым? С Толиком, – пояснил Котлов, ибо Глеб его сначала не понял. А когда услышал имя Толик, на лице его появилось мучительное выражение, гримаса отвращения.

– Он приходил к ней, это я сам видел. А в каких отношениях они были, я не знаю. Но все могу допустить теперь. Этот Толик такой примитив, – замотал он головой, – такая скотина! Я никак не мог этого понять...

– Вам знакома эта вещь? – Котлов вынул из ящика и положил перед Голубевым несессер.

Чуть подумав, тот ответил:

– Это несессер чехословацкий, я видел его в Москве у Кати.

– Почему вы думаете, что это он?

– Я не утверждаю, что тот самый, я говорю, что видел такой. А запомнил потому, что это мужская вещь. Но спрашивать у нее не стал, она этого не любит.

– Расскажите теперь, что вы делали вчера вечером.

– После ужина пошли в бар и сидели там до одиннадцати часов. Она бы еще сидела, но я ушел, и ей пришлось уйти. Она весь вечер вызывала меня на ссору. И мы... Это было так некрасиво! Около двенадцати я ушел от нее и лег спать. Но так и не заснул.

– Пока вы сидели в баре, вы ни разу не выходили?

– Один раз. В туалет.

– А она?

– Тоже один раз. Мы выходили с Колей Кораблевым, а она с Леной.

– И последний вопрос, – многозначительно произнес Котлов, не спуская глаз с Голубева. – Катя употребляет наркотики?

– Нет, – категорически отверг это предположение Глеб. – Иначе я бы знал. Не колется, не нюхает, не курит и ничего такого... Это точно.

– Подумайте, Голубев, подумайте хорошо. Что еще вы можете нам сообщить, чего недоговорили? Чем помочь следствию? Вы теперь знаете, совершено два убийства. И если вы вновь что-то утаили от следствия... Это может расцениваться как ложные показания. Тогда вам уже не отмыться, Голубев.

Но Глеб заверил Котлова, что добавить ему нечего, он сказал все, что знал. Подписал протокол и ушел.

– Мразь... – процедил сквозь зубы Андрей.

– Да уж... так о любимой женщине... Чуть запахло жареным, сразу прибежал. Это месть.

Визит Голубева не доставил удовольствия ни мне, ни Андрею. При всей серьезности положения.

– Но одна зацепочка тут есть, – сказал Андрей, – и может быть, очень даже важная. Бегом за Кораблевыми, Саша. Бегом. Пусть заходят сразу оба.

Я привел их, и мы сели на кровать. На одной кровати – Котлов, напротив – мы втроем.

– У меня к вам один вопрос, – начал Андрей, – один-единственный. Голубев показал, что где-то около десяти часов вы выходили в туалет. Почему вы не сказали мне об этом, Николай Алексеевич?

Лена зарделась, а Коля сказал:

– Мы выходили вместе с Глебом и вместе вернулись. А Лена с Катей.

– Нет, – тихо произнесла вдруг Кораблева. – Мы вышли вместе, а вернулись врозь. Катя предпочла пойти в свой номер.

– И долго отсутствовала? – Котлов был похож на сеттера в стойке.

– Минут пять. Может быть, чуть больше, – услышали мы в ответ.

– Спасибо! – И Котлов опять начал писать протокол. Не может без этого.

Когда Кораблевы ушли, Андрей начал вдруг делать в нашей комнате перестановку. Он отодвинул от окна письменный стол, чтобы сидеть за ним спиной к свету. Перевернул его ящиками к окну и втиснул между ним и окном стул. Другой стул он поставил напротив себя, через стол. Сел, попробовал открыть средний ящик и дверцы стола. Сзади его подпирала батарея, и поэтому ящик почти не открывался. Но это его не смутило.

– Что ж... приглашай! – произнес он многозначительно. – Попроси взять с собой паспорт. Мы даже фамилии ее не знаем.

Я шел по коридору и отовсюду слышал звуки гитар и песни. Из дальних комнат доносился только ритм, отбиваемый по струнам. А песни кричали самозабвенно, взахлеб. Катя сказала, что сию минуту будет, и пришла не задерживаясь.

Она, как всегда, была идеально причесана. Розовый комбинезон поверх белоснежного свитера, на ногах новенькие адидасовские кроссовки. Сев на предложенный ей стул, она положила перед Котловым паспорт, зафиксировав этот жест на долю секунды пальчиками с безукоризненным неярким маникюром.

– Я старший оперуполномоченный МУРа Котлов Андрей Петрович, – представился Андрей. – Вы вызваны ко мне на допрос в качестве свидетеля. – И он начал листать ее паспорт.

– Я знаю это, Андрей Петрович, так же как знаю, что убит истопник. Давайте разговаривать откровенно.

– Откуда такая информация? – мрачно спросил Котлов, продолжая изучать ее паспорт.

– Людям ведь нечего делать, взаперти сидят, – пыталась она своей улыбкой рассеять суровость Котлова, – а больше половины их – женщины. Слухи распространяются молниеносно. За завтраком уже было все известно.

– Еленская Екатерина Федоровна, – читал Андрей, – 12 февраля 1952 года, город Сочи, выдан там же. Так... Семейное положение. Зарегистрирован брак с гражданином Италии Лино Бертони. Вы замужем за иностранцем?

– Да... – вздохнула Катя. – Он итальянец. Но брак наш неудачен. Он не принес счастья ни мне, ни ему. Я не могу покинуть родину, не хочу, а он настаивает на этом. Нам придется разойтись. Я сделала непростительную ошибку.

– Вы не работаете?

– Почему же... Работаю.

– Тогда – место работы и должность, пожалуйста.

– Я литературный секретарь, – отвечала она с некоторой лукавинкой.

– Что такое литературный секретарь? – не понял Котлов.

– Я секретарь писателя Надземского.

Котлов смотрел на нее выжидающе.

– Я вижу, вы не знаете такого писателя, – улыбнулась Катя, – писателей скоро будет больше, чем читателей. И не знаете, видимо, что каждый член Союза писателей имеет право нанять литературного секретаря. Как мы с вами можем нанять домработницу, так писатель – секретаря.

– И он платит вам зарплату из своих денег? – Котлов, как и я, впервые услышал о такой профессии.

– Да, платит по договору. Такая же работа, как и всякая другая. Она заносится в трудовую книжку, и при этом идет стаж. Мало того, у меня даже есть профсоюз, который защищает мои права, – очаровательно улыбалась Еленская.

– В чем же заключается ваша работа? – спросил Котлов.

– Сижу в библиотеках, подбираю литературу, делаю выписки, печатаю на машинке, веду издательские дела... Забот хватает.

Она рассказала, что Надземский пишет исторические романы, что ему нет и пятидесяти, что он очень плодовит и много путешествует. Сейчас он в ФРГ, не сегодня завтра должен вернуться. Поэтому ей срочно нужно лететь в Москву. Просила помочь ей улететь первым же вертолетом. Вещи уже собраны, она хотела выехать вместе с Марианной Львовной, но дорогу закрыли, они не успели...

– Попрошу вас ответить на несколько моих вопросов, – прервал ее соловьиную песню Котлов. – Скажите, не могли бы вспомнить, где вы были восемнадцатого ноября прошлого года и что делали?

Катя рассмеялась и замахала на Андрея руками:

– Бог с вами, Андрей Петрович, как можно вспомнить, что было в прошлом году?! Если бы я вас спросила об этом же, вы бы смогли мне ответить?

– Это не так сложно, как вам кажется, – Котлов помрачнел еще больше. – Во-первых, это всего два месяца назад, а не два года, а во-вторых, восемнадцатое ноября была суббота. Выходной день. Может быть, это вам поможет.

– Суббота? Суббота... Что же я делала тогда по субботам?

Она наморщила свой высокий лобик.

– Всю осень мы с Глебом проводили выходные дни вместе. Ходили по музеям, по театрам. Он прекрасный специалист своего дела, но так мало знаком с искусством... Восемнадцатое ноября, суббота?.. Да, вспомнила! Мы были с Глебом в Архангельском. В музее и гуляли по парку. Еще не опали все листья с деревьев, шуршали под ногами на аллеях.

– Голубев показывал, что в Архангельском вы были в воскресенье.

Она ничуть не смутилась.

– Возможно, и в воскресенье. Разве теперь вспомнить? Но день был чудесный, и он остался в памяти. У меня, к сожалению, прескверная память. Если я, например, смотрю вечером телевизор, то на другой день уже не могу вспомнить, что смотрела.

– Теперь скажите, вы были знакомы с Хударовым Анатолием Эдуардовичем?

– Этот самый Толик, что ли? Да, была немного знакома. Теперь совестно, что я так потешалась над ним. Он же был кумиром всех местных дам. Всегда такой яркий, такой якобы мужественный, такой неотразимый! Мне всегда становилось смешно, когда он проявлял ко мне внимание. Может быть, нехорошо так говорить... теперь. Но ведь я должна вам говорить правду. Он даже заходил к нам как-то.

– К нам – это куда?

– К нам с Глебом.

И Котлов не стал с ней церемониться.

– Вы ведь не живете вместе с Глебом Семеновичем в одном номере. Глеб ночует совсем в другом месте. Он нам только что об этом рассказывал. – Котлов внимательно смотрел ей в глаза.

Взглянул и я. И как раз в тот момент, когда в них короткой вспышкой промелькнуло выражение ярости, злобы и лютой ненависти. Кажется, останови этот взгляд на две-три секунды, он прожжет насквозь.

Еленская печально вздохнула:

– Это сугубо личное, Андрей Петрович.

И сделалась она вдруг такой несчастной, такой обиженной, брошенной и забытой, что сердце всякого мужчины должно было дрогнуть, а сам он сейчас же бросится ей на помощь. Но Андрей не дрогнул.

– Вы не заполняли карточки туриста. Все приехавшие регистрировались по приезде, а вы нет. Почему?

– Андрей Петрович... – с укоризной произнесла Еленская, – о чем вы говорите? Это же чистая формальность. Кому нужен этот бюрократизм? А вы заполняли эту карточку? О чем мы говорим? Я вас не понимаю.

Теперь ухмыльнулся Котлов. Прижатый столом к окну, он с трудом приоткрыл ящик стола и вынул из него несессер. Я посмотрел на Катю. В лице ее ничего не изменилось.

– Ваша вещь? – спросил Котлов, положив несессер на стол.

– Моя?! – изумилась Еленская. – Почему моя?

– Голубев показал, что видел этот несессер у вас в Москве.

– Но послушайте, Андрей Петрович, – с легким упреком проговорила она, – это же ширпотребовская вещь. Я купила такой несессер для своего писателя. Он много ездит. Здесь мыльница, бритвенный прибор, коробочка для зубной щетки и пасты, зеркало... А Глеб... приревновал. Ох, этот Глеб! Как дитя малое!

В вопросах и ответах протокола этот диалог выглядел совсем иначе. «Да». – «Нет». Не видно в нем было аромата эмоций. Не было интонаций, выражения глаз, мимики лиц и движения рук.

– Гениальная актриса, – сказал я, когда она вышла.

– Да... – протянул Андрей. – Все врет, все. Но как?! Это в ее-то положении, когда лапа у нее уже в капкане. Непростая штучка... Но теперь пятак у меня в правом кулаке. В правом!

На мой вопросительный взгляд Котлов сказал:

– Всего-то не мог понять простой вещи: лыжи и все снаряжение у нее элитное, а на подъемник она проходит через очередь. Самая, что называется, «жар-птица», а перышки свои прикрывает каким-то Голубевым. Несоответствие... Сработала ваша классификация, Саша, еще как сработала!

– Вы уверены?

Андрей нахмурился.

– Подождем результатов обыска. Обыск нужен немедленно. Бегом за Амаряном!

...– Что там у вас? – спросил Котлов чуть ли не маршальским тоном. Во всяком случае, так говорил Ульянов, игравший Жукова.

И начспас начал коротко и четко докладывать:

– Погода окончательно установилась. Вертолет должен быть в ближайшие час-два. Ведется расчистка площадки для вертолета. Снизу, из города, бульдозеры и снегоочистители идут с ночи. Но к нам пробьются не скоро, дня через два-три, не раньше.

Котлов слушал его с недовольным выражением лица, как будто все это он давно знает и вот теперь его заставляют помирать от скуки. Но Юра был, как всегда, спокоен и ничем не выражал своего отношения к неизвестно откуда взявшемуся молодому начальнику.

– Слушайте меня внимательно, – проговорил Котлов, когда Амарян закончил свой доклад. – Я подозреваю в убийстве Хударова гражданку Еленскую Екатерину Федоровну. Юрий Михайлович, вы сейчас идете на первый этаж и ждете нас у дверей ее номера. Мы с Александром Владимировичем проводим тем временем короткий эксперимент. Мне надо знать, сколько минут потребуется для того, чтобы из бара дойти до люкса Еленской, потом до котельной и вернуться обратно. Встречаемся у ее дверей. Вы оба – понятые.

Эксперимент занял у нас четыре минуты восемь секунд. Когда мы все собрались в коридоре, Андрей кивнул в знак одобрения и постучал в дверь.

– Гражданка Еленская, – заявил Котлов, когда мы вошли, – вы подозреваетесь в убийстве Хударова Анатолия Эдуардовича. Я, оперуполномоченный Московского управления уголовного розыска Котлов, произведу у вас обыск. Это понятые – Амарян и Муравьев.

– У вас есть санкция прокурора на обыск? – удивилась Катя. – Насколько я понимаю, в детективных фильмах обыски производятся только с разрешения прокуратуры.

– В экстренных случаях я имею право на обыск без санкции прокурора с последующим его уведомлением, – отрезал Котлов. – Прошу вас сесть в это кресло и не вставать с него, пока мы не закончим обыск.

Со словами: «Что ж... раз так нужно...» – Катя провалилась в кресло, но тут же выпрямилась, приняла изящную позу и застыла в ней. Прямо снегурочка в своем розовом комбинезоне!

После общего осмотра знакомых нам комнат Котлов убедился, что подход с улицы к окну спальни не был до конца расчищен, и занялся окном, выходящим на котельную. Раскрыв его, он начал исследовать с лупой в руках подоконник и нижнюю часть окна.

– Ну и что вы там нашли? – В тоне Еленской прозвучала издевка. – Я сто раз вылезала в это окно еще до снегопада. – И добавила сердито: – Бросьте заниматься ерундой и закройте окно! Холодно!

Окно действительно ничего не дало. Тогда Котлов стал копаться в двух сумках Еленской, ибо шкафы оказались пустыми, она собрала вещи к отъезду. Он приказал нам не отходить от него ни на шаг и стал выкладывать содержимое сумок на диван. Еленская смотрела на него изучающе. Взгляд ее был мрачен, а весь облик как-то вдруг утратил свойственные ей женственность и изящество. То ли переменила позу, то ли опять потеряла над собой контроль, не знаю, но стала совсем иной женщиной. В этот раз метаморфоза длилась не долю секунды, а несколько секунд. После этого она вновь вернулась в свое привычное обличье.

– Чем я могу вам помочь, Андрей Петрович? – с улыбкой проворковала она.

Оборотень, чистейший оборотень! Никогда не видел такого. Аж оторопь берет! Раньше бы ее сожгли за эти превращения на костре как ведьму. Мороз по коже! Меняется не только поведение, голос, меняется внешность! Какая же в ней сидит скрытая сила!

Андрей не отвечал. Он достал из сумки красные перчатки и рассматривал их через лупу.

– Ваши перчатки? – спросил он Еленскую.

– Нет, не мои, – ответила она. – Я нашла их в шкафу, кто-то оставил. Это ведь гостиница, проходной двор.

– Почему же они лежат в вашей сумке? – терпеливо поинтересовался Андрей.

– Хорошие перчатки, чего их выбрасывать? Я хотела постирать, да забыла про них.

– Я их забираю. – Котлов опустил перчатки в полиэтиленовый мешочек.

Покончив с сумками, Котлов переворошил постель, поднимал диван и даже ковер. Не выдвигал, а вынимал все ящики шкафов и трельяжа и отодвигал их от стены. Наконец, он пошел в туалет и вернулся оттуда с веником.

– Веник конфискуется, – заявил он и сел писать протокол.

Еленская тем временем хотела было начать прибирать, но Котлов запретил ей вставать с кресла и сказал, что она соберет вещи и наведет порядок, когда мы уйдем. Подписать протокол Еленская отказалась. Пожелав ей всего хорошего, мы вновь собрались в нашей маленькой комнате.

– Отпечатки пальцев мы возьмем у нее официальным путем, – говорил Андрей, – вертолет вот-вот должен быть. На ее матерчатых перчатках – угольная пыль и жирные пятна.

– Гильзы искала? – предположил я.

Котлов взглянул на меня с неудовольствием:

– Рано еще говорить. Что это – копоть, мазут, каменноугольная пыль, может сказать только экспертиза.

Юра сказал, что он должен идти. Ведется расчистка посадочной площадки. Лыжники расчищают теннисный корт, до вертолетной не добраться. Ему там надо быть. Котлов не стал его держать. Он положил на стол веник Еленской и достал найденную перед котельной веточку проса. Она точно совпадала с обломом на венике.