Текст книги "Два пера горной индейки"

Автор книги: Александр Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

10

В антикварном магазине «Бронза» народу собралось много, магазин просто битком набит. К прилавку не подойти. Люди смотрели на статуэтки, подсвечники, шандалы, лампы, рамки из бронзы и на самые различные предметы начиная от маленькой пепельницы и кончая огромными каминными часами. Смотрели через головы других и, увидев желанную вещь, пробивались вперед, вставали у прилавка во второй ряд и терпеливо ждали, пока очередной счастливец, держа свою бронзу над головой, не отойдет от прилавка. Тогда на его место, тесня друг друга, пытались встать сразу несколько человек. Добрую половину покупателей составляли иностранцы. Они громко переговаривались на английском, французском и немецком языках, но чаще всего слышалась финская речь. Было много и поляков.

Григорий огляделся и подошел к парню, стоявшему возле сваленных на полу люстр. Здесь народа толпилось поменьше.

– Где Сережа?

Парень внимательно посмотрел на меня и ответил громко и развязно:

– Покупает себе носки в желтую полоску.

Мы вышли, перешли улицу и вошли в Гостиный двор. Бесцеремонно расталкивая покупателей, Григорий прошел отдел игрушек, отделы детской обуви и одежды и остановился перед галантереей. Тут он показал глазами на группу мужчин из четырех человек, стоящую в конце прилавка, там, где не было покупателей.

– Вон тот, толстый, – сказал Адаров. – Сережа его зовут. Иди.

– А вы не подойдете?

– Здесь постою. Вчера ему продал. За семьсот. Иди. – И он подтолкнул меня плечом.

– Пойдем вместе. – Я боялся, что он сбежит. – Я же его не знаю.

– Узнаешь... Иди, говорю, так лучше.

Я подошел к тем четверым и остановился около них.

– ...возникал, выступал, а увидел тебя – завял и сразу слинял, – донесся до меня обрывок разговора.

Указанный мне Адаровым человек посмотрел мне в глаза, говорящий сразу замолчал, и все четверо выжидательно уставились на меня.

– Можно с вами поговорить? – обратился я к полному и, как оказалось, молодому еще человеку. Около тридцати, не больше.

На нем был хорошо сидящий джинсовый костюм. Американский. Черные курчавые волосы, черные глаза, глаза умного и уверенного в себе человека. Лицо холеное, малоподвижное. Весь его облик внушал ощущение силы, воли и авторитета. Так мог выглядеть руководитель крупного строительства, директор завода, начальник какого-нибудь геологического управления или кинорежиссер, наконец, «Сережа», как-то не вязалось это имя с его обликом.

– Пожалуйста, – ответил он, ничуть не удивившись, словно он здесь только для того, чтобы отвечать на вопросы посетителей универмага.

Остальные трое смотрели на меня настороженно и с затаенным любопытством. Слегка восточное лицо Сережи выглядело совершенно непроницаемым.

– Нам лучше поговорить вдвоем, – сказал я.

Он сделал небрежный жест, просто повел в сторону кистью руки, и стоящие около нас трое парней моментально отошли и остановились в сторонке. Оглянувшись на вход в галантерейный отдел, я увидел, что Адарова там уже нет. «Ах, негодяй, – подумал я, – опять надул меня. А если этот Сережа скажет, что ничего не знает о пелене?»

– Я хочу поговорить с вами о «Владимирской Богоматери», – сказал я.

– О... – слегка иронически улыбнулся Сережа, – я обожаю поговорить на такие темы.

Он сделал легкий кивок головой в сторону входной двери. И тотчас же один из троих парней исчез.

– Строгановская пелена семнадцатого века, которую вы вчера купили, краденая. Ее украли из музея Сольвычегодска. Надо ее вернуть.

– Вот те на! – сказал Сережа. – Вот и верь людям после этого. Какая неприятность... – сокрушенно покачал он головой. – Я краденое не покупаю. Нет, нет, мы такого не мостырим. Что же теперь делать?

– Я хочу выкупить ее и вернуть музею.

Сережа посмотрел на меня долгим изучающим взглядом. Надо полагать, для него это было признаком крайнего изумления.

– Прекрасно, – похвалил он меня. – Просто замечательно!

Тут я увидел, что к нам подходит Адаров в сопровождении двух парней. Один из них тот, что вышел по сигналу Сережи. Парни шли по бокам Григория и немного сзади. Вид у Адарова был потерянный.

Сережа подождал, пока они подойдут, и сказал Григорию:

– Молодой человек утверждает, что вы продали мне краденую вещь. А я ведь краденое не покупаю. Я антиквар, а не перекупщик. Ваш знакомый, – спокойно и с чуть заметной улыбкой продолжал говорить Сережа, – хочет вернуть эту вещь музею. Правильно я вас понял, коллега? – посмотрел он на меня. – Ну что ж... Я пойду вам навстречу. Деньги у вас с собой?

– Деньги у него, – кивнул я на Адарова.

– Вот как, деньги у вас? – повернулся он к Григорию.

– Деньги у меня дома, – сказал тот.

Сережа улыбнулся, улыбнулся снисходительно, как улыбаются малым детям.

– Это не беда, – сказал он мне, – я на колесах. Можем скатать за деньгами, а потом я привезу эту вещь. Избави бог от таких неприятностей.

«Ложь, все ложь, – подумал я, – надо немедленно выбираться из этой паутины. Скорее в милицию». И в тон Сереже ответил:

– Давайте сделаем так: встретимся завтра здесь же и в это же время. Он привезет деньги, а вы пелену.

– Прекрасно, – сказал Сережа. Он сделался самим добродушием. – Завтра так завтра. Встретимся здесь и в это же время. Вы ничего не имеете против? – повернулся Сережа к Адарову.

Тот не ответил.

– Ну вот и хорошо, – мягко и очень вежливо произнес Сережа, – договорились.

Я понимал, что они видят меня насквозь, и сам не обманывался этой вежливостью и учтивостью. Мне дано было понять, что я могу уйти, и я сделаю это с удовольствием, у меня давно уже было желание поскорее выбраться из этой компании. Сережа несколько театрально поклонился, парни с серьезными и сосредоточенными лицами расступились. Я посмотрел на Адарова, но он отвел глаза.

– До свидания, до завтра, – сказал я.

– Всего вам доброго, – ответил за всех Сережа.

Я вышел на улицу и пошел по Садовой вдоль Гостиного двора. «Пойду в нашу районную, она ближе», – решил я.

Пока дошел до Невского, позади меня в галерее Гостиного мелькнули парни из окружения Сережи. Мне так хотелось поскорее избавиться от них, что я тут же нырнул в подземный переход и, выйдя из него на другой стороне Невского, нашел глазами милиционера. Убедившись, что никто за мной не идет, я зашагал в сторону милиции.

11

Но уже у ресторана «Нева» меня нагнал Адаров.

– Мы договорились, – сказал он, – все в порядке. Отдаю. Сережа хочет от нее поскорее избавиться. Через два часа я тебе ее принесу.

И снова передо мной стоял совсем иной человек. Теперь он был жалким, беспомощным, с бегающими глазами и трясущимися руками.

– Хорошо, – согласился я, – приезжайте. Обсудим все спокойно и найдем выход.

– Ты сейчас куда? – спросил он.

Я на секунду задумался.

– Раз так, то пойду домой. Зайду только в магазин, жена просила мясо купить.

– Ну смотри, я честно, и ты честно.

Я молча пожал плечами.

– Заложишь, не жить тебе. А так будешь иметь. – Он повернулся и пошел в сторону метро.

Стоя в очереди за мясом, а потом в кассу, я судорожно обдумывал ситуацию. Он хочет отдать мне пелену в награду за молчание. Скорее всего, потребует с меня эти же деньги. Во всяком случае, даром не отдаст, будет торговаться. Но ведь это не подойдет. Все равно без милиции не обойтись. Ну и влип я в историю... Да еще эта компания... Никакого разговора у нас с ним не получится. Пришла минута действовать решительно.

Я покопался в кошельке. Два пятиалтынных. Выйдя из магазина, зашел в телефон-автомат и набрал номер Котлярова. Он оказался на месте.

– Вася, – сказал я, – дело плохо. Ситуация чрезвычайная. Надо действовать быстро и решительно...

– Можешь ты мне сказать наконец, что происходит? – перебил он меня.

– Украдена из музея пелена. Очень ценная...

– Какая пелена? Ты что, рехнулся? Что такое пелена?

– Долго объяснять. Короче, преступник будет у меня дома часа через полтора, может быть, через час. Дело пахнет высшей мерой... Грозятся меня убить. Я был сейчас в самом их логове, страшные люди... Боюсь, что просто так не отдадут. Понимаешь, я сделал глупость, не сообщил вовремя. Теперь ответственность лежит на мне, я обязан довести дело до конца...

– Ты где сейчас? – спросил Котляров.

– Я на Невском, говорю из автомата.

– Слушай теперь меня, – в голосе моего друга зазвучали так хорошо мне знакомые металлические нотки, – иди сейчас же домой, запрись на все замки и никому не открывай. Понял? Через пятнадцать минут приеду с милицией.

– Очень хорошо. – Я почувствовал сразу облегчение. – Пожалуй, это лучший выход. Мне в милицию идти уже некогда. У тебя машина?

– Да, да, я быстро. Иди и запрись, я сейчас буду.

Ободренный разговором, я зашагал по Невскому и вскоре свернул на канал Грибоедова. Впереди в лучах весеннего солнца сверкал Спас на крови. Хотя в нем и нет чистоты архитектурных форм, хотя весь он только подделка под древнюю Русь, все равно мне всегда доставляет удовольствие смотреть на эти яркие, сочные краски мозаик, на знакомые с детства контуры, на отраженные в воде канала пестрые купола.

Возле нашего дома только что расковыряли асфальт, и обнажилась полоса замусоренной земли. «Надо вывести сюда погулять Оладью», – подумал я. Ходить с собакой нам приходилось очень далеко – всюду асфальт. В сквере же на площади Искусств гулять с собаками не разрешают.

Пройдя под аркой во двор, я вошел в наш темный подъезд и только привычным движением нашел рукой перила, как почувствовал удар в спину и острую боль в груди. Хотел крикнуть, но не мог набрать в себя воздуха. Сознание померкло.

12

Вот и вся история. Я получил ножевое ранение левого легкого, но, как видите, выжил. Спасло меня, может быть, то, что не было задето сердце, и то, что я был очень быстро найден Котляровым и на его машине тут же доставлен в реанимацию. В больнице я пробыл без малого три месяца и по выходе из нее попал прямо на суд.

Не хочется вспоминать об этом суде. Но каждому рассказу нужна развязка, и в качестве развязки приведу здесь сохранившийся у меня приговор.

ПРИГОВОР

Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики.

28 декабря 1972 года выездная сессия Архангельского областного суда в составе: председательствующей Ананичевой Л. И., народных заседателей Скуббы В. А., Чернявского А. П., с участием прокурора Столярова В. И., адвоката в лице Балтера А. В., при секретаре Басовой Е. К., рассмотрев на открытом заседании дело по обвинению АДАРОВА Григория Петровича 18.I.1944 года рождения, уроженца дер. Лохта Котласского района Архангельской области, русского, б/п, образование неполное высшее, женатого, ранее судимого 2.IV.63 по ст. 206 ч. УК РСФСР к двум годам л/свободы, неотбытое наказание 7 мес. 14 дней исправительных работ, работающего в должности инженера по очистке вод на целлюлозно-бумажном комбинате Коряжмы, проживающего в пос. Коряжма, ул. Онежская, д. 33, кв. 16 по ст. 93-1 и ст. 15-103 УК РСФСР; проверив материалы дела, выслушав подсудимого, потерпевшего, свидетелей, речи прокурора и адвоката, суд

УСТАНОВИЛ:

Адаров виновен в том, что 14 июля 1969 года похитил из историко-художественного музея г. Сольвычегодска памятник древнерусского искусства строгановскую пелену «Богоматерь Владимирская», имеющую стоимость не менее чем 50 тысяч рублей.

Адаров виновен в том, что 8 мая 1972 года покушался на жизнь гражданина Д., умышленно нанеся ему удар ножом в спину в подъезде дома № 8 по каналу Грибоедова г. Ленинграда.

По предъявленному обвинению в совершении преступлений по ст. 93-1 и ст. 15-103 УК РСФСР подсудимый признал себя виновным.

В 1966 году Адаров стал собирать русские иконы после того, как познакомился в г. Архангельске с художником Курбатовым В. И. и, увидев его коллекцию, узнал, что старинные иконы могут представлять из себя большую материальную ценность. Иконы Адаров привозил из служебных поездок по области. На основании показаний свидетелей – жены подсудимого Адаровой Л. Н., соседки по квартире Смараговой Л. В, и художника Д. – установлено, что Адаров не интересовался художественными достоинствами икон, не разбирался в истории древнерусской живописи, а был заинтересован только их стоимостью. Адаров не раз пытался продавать иконы, для чего вывозил их в Архангельск и Ленинград. Следствию и суду не удалось выяснить, продавал ли их там Адаров, но из показаний Адаровой Л. Н. и Тихоновой Н. А. стало известно, что часть икон Адаров привозил обратно. При аресте Адарова было изъято 38 икон. Некоторые из них представляют собой художественную ценность.

14 июля 1969 года Адаров отправился по делам службы на катере в район Сольвычегодска и в этот же день осуществил похищение пелены «Богоматерь Владимирская» из историко-художественного музея г. Сольвычегодска. Похищенная пелена представляет собой художественную вышивку и является ценнейшим памятником русской культуры и искусства первой половины XVII века. Комиссией научных сотрудников музеев Московского Кремля «Богоматерь Владимирская» была оценена не менее чем в 50 тысяч рублей. Как установлено следствием, воспользовавшись отсутствием в зале дежурной, Адаров пальцами отогнул скобки, которые скрепляли пелену с покрывающим ее стеклом, вытащил пелену из-под стекла, не снимая его со стены. Пропажа была обнаружена дежурной Поповой М. В. только во время вечернего обхода музея.

Вина подсудимого подтверждается показаниями свидетелей Поповой М. В., Степановой Н. Б. и Тамановой Р. Г.

Далее следует пересказ известных нам событий, которые мы опускаем.

...Материалы следствия, в частности показания свидетелей Котлярова В. С. и Прохоровой А. И., – говорится дальше в приговоре, – подтверждают, что Адаров действовал по хорошо разработанному и заранее продуманному плану. Считая, что он убил Д. и тем самым избавился от единственного свидетеля своего преступления, Адаров тут же на метро доехал до своего общежития (Ново-Измайловский проспект, дом 16, корп. 9), влез в окно уборной первого этажа, поднялся по черной лестнице к себе в комнату № 341 и разбил оконное стекло. Приблизительно через час, в присутствии коменданта общежития Прохоровой А. И., был составлен акт о разбитом стекле, в котором Адарову удалось обозначить время его покушения на Д., проставить время пятнадцать часов тридцать минут, хотя на самом деле стекло разбито около шестнадцати часов. Этим самым Адаров пытался создать себе алиби. Адаров, заплатив штраф, рассчитался с общежитием и в тот же день уехал из Ленинграда.

В начале следствия Адаров отрицал попытку убить Д., ибо не знал еще, что Д. остался жив. Когда же Д. смог дать подробные свидетельские показания и была проведена очная ставка Адарова с Д., он вынужден был под давлением улик сознаться в покушении.

Таким образом, суд, исследовав все доказательства в их совокупности, приходит к убеждению, что действия осужденного Адарова по ст. 93-1 и ст. 15-103 УК РСФСР квалифицируются правильно, так как были умышленно направленными на хищение крупной государственной собственности и на лишение жизни Д., в последнем умысле его действия не были доведены до конца по независящим от него причинам.

Обсуждая вопрос о мере наказания в отношении подсудимого, суд учитывает содеянное – тяжесть и опасность совершенных им преступлений, а также личность его (ранее отбывал наказание в местах заключения, но правильных выводов для себя не сделал). Учитывая изложенное выше и руководствуясь ст. 303-817 УК РСФСР, суд

ПРИГОВОРИЛ:

Признать Адарова Григория Петровича виновным по ст. 93-1 и по ст. 15-103 УК РСФСР и определить ему по совокупности наказание в виде тринадцати лет лишения свободы с отбыванием в исправительно-трудовой колонии строгого режима. Меру пресечения Адарову оставить прежнюю – содержание под стражей. Приговор может быть обжалован и опротестован в Архангельском областном суде в течение 7 суток со дня провозглашения, а для Адарова в тот же срок со дня вручения копии приговора.

Уголовное дело гр. Д., обвиняемого в попытке недонесения о совершении тяжкого преступления, за отсутствием состава преступления прекратить и передать его в товарищеский суд по месту работы.

Народный судья                                  Секретарь

Народные заседатели                         Подписи

В основу этой повести положены действительные события. 14 июля 1969 года из историко-художественного музея города Сольвычегодска была похищена пелена «Богоматерь Владимирская», изготовленная в мастерских Строгановых в первой половине XVII века. Долгое время о ней ничего не было известно, пока автор случайно не обнаружил ее в Коряжме в одной частной коллекции.

Конечно, последовавшие за этим события несколько изменены, как заменены и имена действующих лиц.

Сидит и смотрит в огонь

...Когда человек уезжает в далекие края...

...Есть грубую и простую пищу вместо изысканных блюд, носить мягкие, бесформенные мокасины вместо кожаной обуви, спать на снегу, а не на пуховой постели – ко всему этому в конце концов привыкнуть можно.

Но самое трудное – это выработать в себе должное отношение ко всему окружающему и особенно к своим ближним. Ибо обычную учтивость он должен заменить в себе терпимостью. Так, и только так он может заслужить драгоценную награду – истинную товарищескую преданность. От него не требуется слов благодарности, – он должен доказать ее на деле, платя той же монетой: короче – заменить видимость сущностью.

Джек Лондон

1

Ясное дело, он не спит, в половине восьмого мы всегда просыпаемся. В восемь у нас наблюдения. Даже если бы будильник не зазвенел, он бы все равно проснулся. Он знает, что сегодня мое дежурство, и знает, что я болен. Ишь, притих. Не сопит и не ворочается. Вчера вечером меня здорово ломало, но мерить температуру я не стал. Что толку? Только подумает, что это для него. Вроде повода, чтобы заговорить с ним. Просить его не буду. Встану и сам все сделаю. Мне не привыкать за него работать, а уж свое дежурство как-нибудь отбуду. И кого он хотел обмануть? Я же не термограф-самописец, мне сразу стало ясно, что он схалтурил. А он снял ленты с приборов и решил, что я ничего не замечу. В постели провалялся, пока я в лес ходил искать мохноногого сыча, и вписал показания «с потолка». А вечернего отсчета на лентах нет, забыл черкнуть. Убивать за это надо. Я, конечно, погорячился. Хорошо, что он не тронул меня, а то я трахнул бы его топором.

Осенью он сказал мне:

– Слушай, мне все равно делать нечего. Ты занимайся своими птичками, а я буду готовить и заниматься хозяйством.

Хорош гусь! А я-то принял его всерьез.

– Нет, все поровну. Моя научная работа, это моя работа. Тебя она не касается. Ты дежуришь в четные дни, а я – в нечетные.

– А что я буду делать, когда все книги по три раза перечитаю? – спросил он.

Помню этот разговор отлично. Обрадовался даже и, хоть отнекивался, втайне надеялся, что так и будет, станет он мне помогать.

– Дела найдутся. Хочешь, изучай со мной английский язык, хочешь, научу тебя чучела птиц делать. Будешь мне помогать и специальность ценную приобретешь, верный кусок хлеба. Толковых чучельников, или, как их называют, таксидермистов, у нас мало.

Не раскусил я его сразу, когда он сказал на это, что не может в кишках копаться, не по нему такая работа, а английский ему ни к чему, в Америку не собирается. В первое время, с месяц наверное, он действительно готовил в дни моего дежурства. А потом залег... Теперь все на мне. Да я особенно и не спорил. Дрова, вода – это вместо зарядки. Пока готовлю, приноровился слова английские учить. Такая экономия времени только организует, укрепляет принятый раз навсегда распорядок, а что помогает самодисциплине, я делаю всегда с удовольствием. Ни одного дня у меня еще не пропало зря. Что намечал, все было сделано. Не разболеться бы только теперь. Когда свалюсь без памяти, на него надежда плоха. Я бы его вылечил, а он представления не имеет, что такое норсульфазол или цитрамон. Если к вечеру не станет легче, надо будет сообщить по радио о моей болезни. Скоро весна, пролет пойдет, обидно будет лежать в постели.

Валяется, скотина. Полная неорганизованность. Встанет к готовому завтраку, поест и ложится. После обеда то же самое. Весь день лежит, а ночью уснуть не может – курит без конца, ворочается, плюется.

Пора уж вставать, но я не тороплюсь: прыгнуть в валенки, добежать до метеоплощадки дело минутное. Погода, кажется, хорошая, хоть вечером и шел снежок. В самой верхней части окна мне виден кусок неба. Сейчас еще не разберешь, синее оно или серое. Весь остальной проем окна занимает знакомый крутой склон. Пока нет солнца и еще не совсем светло, на нем различаются только два цвета: белый – снег и черный – скалы. Словно черно-белая фотография в ванночке с медленно действующим проявителем, эти цвета становятся все контрастнее. Скоро загорится розовым цветом вершина гребня, и тогда появятся коричневые, желтые, зеленоватые тона, а небо сделается синим.

Не вытерпел, мерзавец, посмотрел на часы. Но не поворачивается, так и лежит носом к стене. Надо вставать, он все равно не поднимется.

Станция у нас маленькая. Это, собственно, и не станция, а метеопост с расширенной программой наблюдений. Ведро Третьякова для измерения осадков, самопишущие термограф и барограф, пяток термометров да снегомерные рейки. Хозяйство немудреное и необременительное. Здесь, по совести говоря, и одному-то нечего делать. Правда, приходится еще ежедневно замерять уровень воды в реке и раз в месяц проводить снегосъемку на ледниках. Но это тоже не страшно. На реку мы все равно каждый день ходим за водой, а снегосъемку совмещаем с охотой.

Он ест только мясо, никаких каш не признает. Одного тэке[10]10
  Тэке – киргизское название козерога, горного козла.


[Закрыть] нам едва на месяц хватает.

Да, денек отличный. На небе ни облачка, слегка морозит. Услышав скрип двери, собаки кидаются мне навстречу, радостно прыгают, стараясь лизнуть в лицо, чуть не валят с ног. Одна из этих здоровенных киргизских овчарок называется Аю, что значит «медведь», а другая – Ит – собака. Они молодые и веселые, а Аю к тому же незаменим при охоте на козла. От него не уходил еще ни один подранок.

От холодного воздуха меня опять начал бить сухой кашель. Кашляя и отмахиваясь от собак, я вдруг стал задыхаться. Появилась одышка и боль в груди. Но я добрел до площадки, записал все показания, заменил ведра. Пока кашель не успокоился и не перестало непривычно колотиться сердце, я стоял, прислонившись к чердачной лестнице. А что, если это воспаление легких? Вообще похоже. Большую оплошность мы сделали, что не достали для зимовки медицинского справочника. Организм ослаб, плохо борется с болезнью. Все это от проклятого самогона и от табака. Какой все-таки негодяй! Ведь прекрасно видит, что я болен, и пальцем не пошевелит. Ждет, когда я скажу ему, попрошу...

Захожу в дом, ставлю на холодную печку осадки, чтобы их растопить и измерить, записываю в книгу показания. Он набивает трубку. Хмурый, злой, на меня не смотрит. Совестно, наверное... Хоть бы умылся. В бороде у него крошки табака и пух. С неделю уже не умывался. По крайней мере, я не видел. Пока я чищу зубы, Аю ударом могучей лапы открывает дверь и улыбается с порога. За ним видна довольная и хитрая рожа Ита. А этот хватает с пола валенок и запускает им в собак. Взять бы этот валенок – да по голове ему что есть силы. Но я молча беру ведра и иду за водой.

Река почти за полкилометра. Летом у самого нашего дома бьет чистый, прозрачный родник, а на зиму он исчезает. Видно, где-то под землей есть большое озеро. Летом тающие ледники переполняют его и оно вытекает через край вот такими родниками. А зимой, наверное, его чаша не наполняется до краев.

Собаки бегут впереди. Тропинка узкая, и когда нога не попадает в старый след, проваливается до колена. Псы с лаем уносятся в лес по следу елика[11]11
  Елик – киргизское название косули.


[Закрыть]. След свежий, ночной. Косулю им не догнать, но и звать их бесполезно. Пусть разомнутся. Никогда не забуду ему этого четырехмесячного елика. В ноябре это было. Принес и бросил у печки. Я как глянул, загорелось у меня все внутри.

– Браконьер! Сволочь последняя! Где у тебя совесть?!

– Ничего, – отвечает, – сожрешь за милую душу...

– Елик вообще под запретом, а ты малыша застрелил.

– Для кого под запретом, а для кого нет. Кто нам может указывать, во всем ущелье никого, кроме нас, нет. Мы и хозяева.

– Если ты сам не соображаешь, я тебе запрещаю.

– А если я плюю на тебя? Понял?! Какой добрый нашелся. Этих еликов лупят по всей Киргизии. И не смотрят, под запретом они или нет. И сколько ему месяцев, не смотрят. А тебя совесть одолела.

И что бы я ему ни толковал, он свое:

– Не хочешь, не надо. Просить не стану. Жри свою козлятину вонючую. А я сейчас из него такое сделаю, что во рту таять будет.