Текст книги "Два пера горной индейки"

Автор книги: Александр Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

– Покупает человек такие дорогие вещи, и никто не спрашивает у него, где он взял деньги? – не верилось мне.

– Даже фамилии не спрашивают. Купил, и до свиданья! Но Васильеву запомнили, ибо такие покупки чаще делают мужчины. В магазине всегда дежурит милиционер, но у него одна задача – охрана. Остальное его не касается.

Тут подошла моя группа, и я покатил с ними вниз. У меня своя метода обучения: я показываю, они подражают. Объяснять ничего не надо, обезьяна сидит в нас глубоко. Я еду и делаю сто раз поворот к склону. То в одну сторону, то в другую. Они повторяют за мной. Следующий спуск делаю поворот от склона. А если они успеют подняться в третий раз, я соединяю оба поворота, и ребята уже идут у меня сопряженными поворотами. А это значит, что они всегда могут и повернуть в любом месте, и остановиться, считай, что освоили горнолыжную технику. Дальше идет отработка. И тоже никакой теории. Книжки по технике горнолыжного спорта они у меня сами читают. Так за неделю я ставлю новичков на лыжи. Спустил я ребят и опять поднялся к хижине. Смотрю, Котлов стоит возле посадки на третий подъемник и наблюдает. Подошел я, а он и говорит:

– Гляжу, как отбирают билеты. Мятый он рвет, а гладкие, чистые складывает в пачку.

– Дело известное, – отвечаю, – многие лыжники нарочно, назло им, мнут билеты, чтобы их нельзя было использовать по нескольку раз.

– Кресла идут через каждые десять секунд, подъемник работает с девяти до семнадцати, восемь часов, – прикидывает в уме Андрей, – в одном часе 3600 секунд, 360 человек. Умножим на восемь – две тысячи восемьсот восемьдесят человек, почти три тысячи. На одном три, да на другом три, да на третьем... Это только кресельные подъемники. Да еще бугельные. Пусть десять тысяч подъемов в день, это уже четыре тысячи. В день! А билеты, видимо, используются несколько раз. Золотое дно!

– Прибавьте к этому «ворон», – подсказываю я Котлову, – и не указанные в отчетах дни работы канатки. Бывает, что подъемник в отчете не работает из-за плохой погоды, а он шпарит вовсю на старых билетах. О, если тут копнуть, то получатся миллионы! А поборы с шашлычных? А прокат лыж? А буфеты, бары, рестораны? Помните, какой мы пили кофе? А дефицитное снаряжение? А детская спортивная школа?! Я уж не говорю, какая кормушка бассейн и каток, сколько народа из этого корыта хлебает... Тут не разобраться. И каждый ведь не только берет, но и дает, наверх дает. Круговая порука и круговая оборона.

– Разберемся... – обнадежил Андрей. – Только сейчас не мое это дело. ОБХСС будет здесь разбираться. Моя задача найти убийцу Васильевой.

– Если только московский ОБХСС. Местному не по плечу, зубы сломает.

Когда мы вернулись домой, Андрей сказал:

– Нужна небольшая лаборатория. Где бы нам ее устроить?

– Фотограф у нас есть, у него можно. Только он холуй Абдуллы.

– Не подойдет, – отрицательно покачал головой Котлов.

– Юра же фотографией занимается! – осенило меня. – Лавины снимает, снег, разрезы... Что же лучше! У него тоже оборудовано, и он один.

Решили поговорить с Юрой.

5

Юра Амарян пригласил нас к себе.

– Посмотрите, как я живу, – говорил он Котлову, – если интересно, могу показать свое хозяйство, спасательное и приборы. Кофеварка у меня неплохая.

Мы прошли по подвальному коридору мимо проката лыж, мимо железной двери спасательного фонда, на которой крупно изображен спасательный знак (обведенный красным квадрат, внутри которого красуется Ушба[15]15
  Ушба – одна из сложнейших вершин Кавказа.


[Закрыть] на фоне синего неба, а под ней надпись: «Спасательный отряд». И красный крест в правом нижнем углу). Юра открыл ключом дверь с таким же знаком, только с надписью «Начспас». Тут было две комнаты с окнами под потолком; в первой Юра жил, а во второй работал. Там у него стоял стол с фотоувеличителем и еще один, заваленный бумагами письменный стол. Все стены обклеены фотографиями, на большинстве из них – дети и снежные лавины.

Мы разместились в первой комнате, где, кроме кровати и тумбочки с телевизором, стояли диван и два раскладных кресла. Перед диваном – журнальный столик. Вдоль стены укреплены специальными прижимами шесть пар горных лыж самых разных размеров и достоинств. Они принадлежали его жене и детям. Ребята его недавно уехали, все зимние каникулы катались у нас.

– Я в этом районе работаю уже двадцать лет и с тех пор знал старика Хасана Бабаева. Когда я с ним познакомился, он не был стариком, ему, наверное, и пятидесяти не было. По моим подсчетам, он девятьсот пятнадцатого года рождения. Какая тут гражданская война? Что он, пяти лет, что ли, скакал на коне с шашкой в руках? Абдулла его старший сын, а ему сорок девять лет. Но нужен был герой, и вот Хасан начал стремительно стареть на моих глазах. Сначала ему за год шло три, потом пять и, наконец, десять. Старики ему говорили: «Хасан, когда я женился, ты еще подпаском был. Почему же мне семьдесят лет, а тебе девяносто?» И бедный старик отвечал, что это Абдулла так считает, а он сам неграмотный. Хасан прятался от Абдуллы, зарывался в сено, когда тот приезжал. А сын его находил, надевал на него новую черкеску и вез сидеть в президиуме или выступать. Старик ни слова не знал по-русски. Вытащат его на трибуну, он скажет несколько слов, а Абдулла с полчаса переводит.

Теперь все молчат, не только старики, но и молодые. Все у Абдуллы в кулаке, пикнуть никто не смеет. Так иной раз хочется встать и сказать молодым ребятам: «Чего вы боитесь?! Вы же не рабы!» Но выступить против него – значит потерять работу, мало того, придется уехать отсюда. Все, что я о нем говорю, ему моментально передают. Я здесь последний год. Защищусь так, чтобы никто из них не знал, где и когда, и уеду в Москву. Его дружки и прикончить могут, я за детей стал бояться.

Я вижу в этом большое социальное зло. Ведь местные ребята не успевают еще подрасти, а уже знают, что вранье живет и процветает, что правды нет и быть не может, что так устроена жизнь – на воровстве, на взятках, на силе, на страхе.

Когда Юра разлил кофе и мы втроем собрались у столика, Котлов спросил:

– Как я понял, вы здесь круглый год живете?

– Да, осенью и весной обычно в Москву выбираюсь.

– В ноябре, в середине ноября, вы здесь были? – Он смотрел в окно, за которым в свете фонаря был виден падающий снег.

– Весь ноябрь был здесь и до сегодняшнего дня. В ноябре тут проводилась республиканская альпиниада. На праздники, седьмого и восьмого ноября, погода была плохая, ждали десять дней. Восхождение удалось сделать семнадцатого и восемнадцатого ноября. Поднялись на вершину девять человек, а в газетах двести шестьдесят. Тоже работа Абдуллы. Кому нужны эти цифры?! Это вранье!

– Неужели он сам поднимался на вершину? – посмотрел Котлов на Амаряна.

– Выходил во главе колонны, помахал флагом, но высоко не поднимался, сидел в гостинице. А после возвращения альпинистов его снимали в кино и он проводил митинг.

Так... Абдулла получил алиби, насколько я понимаю. Мы невольно переглянулись с Андреем.

– Юрий Михайлович, – продолжал он, – я вам сейчас покажу фотографию спортивной сумки. Посмотрите на нее внимательно, не видели ли такую у кого-нибудь из местных.

Котлов вынул фотографию и протянул Амаряну. Юра взял, посмотрел и отрицательно покачал головой:

– Нет, не припомню. Сумка обыкновенная... Не обращал внимания.

Я тоже посмотрел фотографию. Длинная сумка из современной клеенки и со словом «Спорт». Таких много.

– И еще один вопрос, Юрий Михайлович, – не успокаивался Котлов. – Вы не припомните, никто из ваших знакомых не бывал на охоте в сентябре – октябре? Никто не добывал улара?

Амарян давно уже понял, с кем имеет дело, хотя и делал вид, что ведет светскую беседу на интересующую гостя тему, и тут наконец Андрей представился:

– Вы меня извините, что я сразу не сказал вам, я из МУРа, оперуполномоченный, веду расследование.

– Да, я это уже понял, – ответил начспас. – В сентябре я как раз был в Москве, а вот в октябре Абдулла с очень высоким московским начальством и со своим братом летал на вертолете стрелять туров. Якобы отстрел в научных целях. На подхвате у них были Толик и Шамиль. Шамиль прекрасный охотник! Наследственный, можно сказать. Он уларов приносил в свое время, а его бывает труднее добыть, чем тура. Правда, это давно было, теперь у него руки трясутся, да и улар под запретом. У нас тут строго. Только, к сожалению, не для всех. Шамиль у Абдуллы в неграх – поднести, принести, шашлык зажарить... Что они добыли – не знаю, вертолет здесь уже не садился. Да ведь все равно бы не сказали: браконьерствуют. Если и имели лицензию на одного тура, то завалили пять.

– Вы знакомы с Голубевым. – Андрей, наверное, видел их вместе. – Скажите, что за человек Голубев?

Я сидел, слушал.

– Что Голубев? Любит горы и лыжи. Человек образованный и, я бы сказал, талантливый. Понимаете, он тонко чувствует. Тут он как-то стихи читал, так чуть ли не целый час. Самолюбивый, тщеславный, но, в общем-то, неплохой человек. Видимо, хороший специалист. Только не нравится мне его контакт с Абдуллой. Ведь видит, с кем имеет дело, понимает и все равно... При нашем ажиотаже, когда так трудно достать путевку, люди ищут любые способы... А тут эта Катя... Она моложе его лет на двадцать. Впрочем, трудно сказать, эта женщина не имеет возраста. Все при ней, лицо, фигура, волосы, вкус... И не глупа. С ней и поговорить приятно. В большом порядке женщина!

– А Кораблевых вы знаете?

– Конечно, кто же их не знает. Наши барды.

– Как вы думаете, могут у них быть какие-нибудь дела с Абдуллой?

– Вряд ли... – задумался Юрий Михайлович. – Хотя... Николай-то бывал у него в коттедже. Слава об этих вечерах идет... не очень... Когда Коля без жены приезжал, он там бывал. Бы-вал... – многозначительно протянул Амарян. – Я туда не хожу, но наслышан...

– Что же там такое особенное происходит? – поинтересовался Андрей.

– Сам не видел, сплетничать не хочу, – ответил начспас.

Котлов попросил Юру рассказать о его приборах, и начспас показал свои электронные самописцы. Многое из того, о чем они говорили, я не понял. Не моих птичьих мозгов это дело. Если по-простому, то можно объяснить так: на лавинных склонах поставлены стальные арматурные вышки, а на них датчики, регистрирующие скорость и давление сходящей лавины. Как только лавина начинает сходить, датчики автоматически включаются и передают эту информацию самописцами. Это позволяет изучать лавину как бы изнутри.

Кроме научной работы на Юре руководство по профилактике несчастных случаев и оказание помощи пострадавшим. На нем большая ответственность. Он закрывает для катания лавиноопасные склоны, после обильных снегопадов, запрещает всякие выходы в горы и прекращает работу канатных дорог. В его распоряжении кроме спасателей врач, радист, машина «скорой помощи», спасательный фонд. Летом у него спасатели из альпинистов, зимой – из горнолыжников. Набирает он их, как правило, из москвичей и ленинградцев, любители гор проводят таким образом свой отпуск.

Наконец Котлов спросил Юру:

– Вы не разрешите мне на короткий срок устроить у вас небольшую и примитивную лабораторию? Потребуется увеличитель и все необходимое для проявления пленки и печатания небольшого числа фотографий.

Юра не возражал, тут же передал Андрею запасной ключ от своей квартиры и показал, что где лежит из фотоматериалов.

– Ну что ж... Посмотрим теперь Голубева, – сказал Андрей, когда мы вернулись. – А вас, Саша, я прошу поговорить с Шамилем. Подробности охоты – кто был, убили ли улара, если да, кто его нес и в чем. И сумка, конечно, сумка. Ведите его сюда.

В общем, он мог и не разжевывать мне задачу. Я уже сам прекрасно представлял, что может быть интересным для дела и на что обратить внимание. Тем более как подойти к Шамилю.

6

На следующий день шел снег с сильным ветром. Я поднял своих ребят по первой канатке, а вторая не работает, в такой ветер опасно пускать. Ветер холодный, пронизывающий насквозь, но ребята не уходят, ждут: может, переменится погода. Фанатики!

Удивительное дело, горные лыжи сделались за считанные годы не только модой, но и всеобщей страстью. И не только где-нибудь в Австрии, где каждый третий горнолыжник; не только в Японии, где горные лыжи называют национальным бедствием, но и у нас, где появились они сравнительно недавно, на моей памяти. Когда я еще школьником ездил с родителями по воскресеньям на лыжах, на Савеловском вокзале среди леса равнинных лыж, лыж гоночных и туристских изредка можно было встретить горные лыжи. А теперь у станции «Турист» склоны «захвачены» компаниями, установившими на оврагах Парамонки и Комарихи свои подъемники. На какие только ухищрения не идут энтузиасты горнолыжного катания, чтобы на колхозной земле построить свои канатки и даже дома для катающихся!

Недавно, будучи в гостях у своих друзей в новом доме на Мичуринском проспекте, я увидел из окна насыпанную экскаватором гору.

– Что это такое? – спрашиваю.

– Горнолыжники сооружают гору. На общественных началах, – сообщил мне хозяин дома, радостно потирая руки, – метров двести будет, в овраг уходит. Даже слаломную трассу можно будет ставить. Представляешь, под окном?!

Уходящий в овраг склон стал для него главным достоинством нового жилья.

В чем тут дело? В чем притягательная сила горнолыжного катания, в чем его волшебство? Красота гор? Безусловно. Но ведь катаются и на «малых горах». ЗИЛ построил себе горнолыжную базу под Мценском. Работа мускулам, движение, которого нам так недостает? Но с гиподинамией можно справляться и при помощи эспандера или бега трусцой. Мода и престиж? Есть и это. Может быть, вставая на горные лыжи и летя вниз, мы получаем радость от своей ловкости, от умения владеть своим телом? Скорее всего – все вместе. Во всяком случае, горнолыжное катание вместе с горным солнцем, физической нагрузкой, окружающей красотой, яркими костюмами и беззаботной веселостью лучше всего лечат отпускные души.

– О чем задумался, Саня? – дотронулся до моего плеча Юра Амарян.

– Да вот думаю о том, что этих друзей, – кивнул я на своих ребят, – заставляет мерзнуть и ждать погоду. Вот ты старый горный волк, скажи мне, отчего клиент не уходит? Ты заметил, теперь даже в Москве все стали носить горнолыжные шапочки с петушиным гребнем, которые пошли от сборной Франции. Человека в пальто и в шляпе теперь редко увидишь, все оделись в куртки, похожие на пуховки, и в горнолыжные шапочки.

Юра хмыкнул.

– А ведь верно.

– Откуда такая любовь к катанию?

Юра на минутку задумался.

– Видишь, тут много причин. Во-первых, стремление к самосовершенствованию. Они с каждым разом хоть на йоту улучшают технику. Во-вторых, горные лыжи не могут надоесть, ибо совершенствование – процесс бесконечный. Даже один и тот же склон не надоедает. А в-третьих, в-третьих, для горных лыж годится любой возраст и любое здоровье. Вон Голубев. Чувствует себя спортсменом. Загорелый, молодой... И никаких отрицательных эмоций! А ребят ты спускай, – добавил он, – погоды не будет, канатку закрываю. – Юра посмотрел на затянувшееся свинцовой мглой небо: – Это надолго. Как бы не было большого снегопада. Второй день сыплет без перерыва.

Шамиля я нашел у шашлычной. Он стоял под навесом и выглядывал знакомых. Рядом с ним висела самодельная афиша, приглашавшая на лекцию доцента Пятигорского пединститута на тему: «Любила ли Марина Влади Высоцкого?» Свободных стульев из дюралевых трубок у таких же легких столиков не было. Народ спускался с горы и устремлялся к шашлычным. Оживился и расположившийся рядом базар, торговавший шерстью, свитерами, рукавицами, шапочками, шарфами.

У меня Шамиль просить не стал. По заведенному им самим кодексу чести два раза подряд он ни у кого не брал. Оглушительно хрипел из репродуктора голос Высоцкого.

– Шамиль, ты когда-нибудь убивал улара? – спросил я, приблизив свои губы к его уху.

– А как же! Я один только и убивал, один из всех этих... – повел он рукой в сторону шашлычника и его помощника, к жаровне которых выстроилась очередь.

– Ты ведь знаешь, я орнитолог, изучаю птиц, и мне давно хотелось поговорить с тобой об уларах. Я слышал, ты хороший охотник.

На его черном небритом лице появилось самодовольное выражение.

– Хэ! – хмыкнул он. – Мой отец по три штуки приносил. Ты же его знаешь. Вот охотник! Я с ним ходил... Только теперь... запрещено, штрафуют, – доносились отдельные его слова сквозь завывание нечистой силы: Высоцкого сменил какой-то американский ансамбль.

– Слушай, – прокричал я ему в ухо, – пойдем ко мне. Посидим, поговорим. Для науки надо. Каспийский улар плохо изучен. Пошли!

– А найдется?.. – Он подмигнул и сморщил свою продубленную немилосердным солнцем физиономию.

Я взял его за рукав давно не чищенной «вецеэспеэсовской» пуховки:

– Пойдем, пойдем...

Котлов сидел за столом и изучал личные дела сотрудников гостиницы. Когда мы вошли, он сложил их и засунул в ящик письменного стола. Заварили хорошего индийского чаю, нашлась пачка печенья и простенькие конфеты.

– Ты знаешь, как они в гору бегут? Никому не догнать. Кто за ними бежит, тот дурак, – рассказывал Шамиль. – А потом «улю-улю-улю» и пошли вниз, на другой склон. Вверх они лететь не могут, только вниз. Перелетят, а там снова бегут вверх. Прыгают по камням и крыльями... – Он замахал руками, как петух.

Я взял блокнот и сделал вид, что записываю каждое его слово.

– Самцы и курицы у них без разницы. Петух, что в рододендронах живет, черный, и курица у него серая.

– Кавказский тетерев, – подсказал я.

– Ага, тетерев. А у уларов без разницы. Мясо очень полезное. Старухи говорили, когда чума была или оспа, то за одного улара давали пять хороших лошадей. Кто мясо улара ел, тот не умирал.

– А гнездо тебе приходилось находить? – совершенно искренне поинтересовался я.

– Нет, гнезд их не видел. Говорят, на самой вершине скалы, а скала отвесная. (Здесь он загибает, гнезд у уларов не бывает, птицы просто откладывают яйца в ямку под скалой. В ней несколько перьев, и все.)

Цыплят я ловил, – продолжает Шамиль, – но они не живут. Пестренькие и прячутся. Не заметишь. У нас раньше куропаток держали, а улары не живут, очень нежные. Пока до дома донесешь, он уже готов.

– Когда ты в последний раз добывал улара? – осторожно подвожу я Шамиля к делу.

Андрей не вмешивается в наш разговор, он взял горнолыжную книжку и делает вид, что читает.

– Недавно. В сентябре или в октябре, не помню точно. Абдулла меня позвал на охоту. Абдулла знает, какой я охотник. Гости у него приехали из Москвы.

Шамиль назвал должности двух московских гостей. Они настолько высоки, что, я думаю, он слегка преувеличил.

– Они туров стреляли. Вертолет. Сперва полетели и нашли стадо туров. Рогачи. – Мозг его скрипел от усиленной работы. – Тогда нас с Толиком опустили в Бабаюрт, а сами они сели за хребет. Нам выгонять на гребень. Толик шел плохо, все садился и материл их... Тут я и убил. Он на скалу вышел, на Толика смотрел, а я его – раз! Он – со скалы и готов.

– И что ты с ним сделал?

– Гостям пришлось отдать.

– Сколько туров убили?

Шамиль взглянул на меня и заулыбался:

– Этого никто не знает. И я не знаю. Не видел.

Задавая еще несколько вопросов Шамилю об уларах (когда они линяют, что едят, да смотрел ли он когда-нибудь желудок), я ждал, не покажет ли Котлов Шамилю фотографию сумки. Но он этого не сделал. С того самого момента, как выяснилось, что улар убит Шамилем, на языке у меня вертелся вопрос о сумке, но я так и не сумел его задать. Поскольку Андрей продолжал молчать, я спросил Шамиля:

– Ты Колю Кораблева знаешь?

– Гитариста, что ли? Знаю.

– Они вроде с Абдуллой друзья?

Шамиль насторожился. Посмотрел недоуменно на меня, на углубившегося в чтение Котлова.

– Какие друзья... – скривился Шамиль. – Играет он у него. Абдулла меня за ним посылал.

– И ты с ними был?

– Меня не приглашают, – усмехнулся Шамиль. – Если только баню топить, тогда поднесут. А то и так...

– А кто там бывает?

Шамиль насупился и посмотрел на меня с неудовольствием.

– Откуда я знаю?! Ты мне рупь дай. Что мне твой чай?!

– Лет десять назад я был у них дома, – сказал я, когда Шамиль ушел. – У него четыре брата и замечательный, мудрый старик. Пастухи они. Спускались домой по двое на праздники. На него я и попал. Пели, танцевали, пили в меру. Прекрасные люди, трудяги, честные, открытые, правда, горячие. Соблюдение обычаев и традиций, религиозность, уважение к старшим – вот на чем они держались.

– Не думаю, что, убив улара внизу, они несли его на гребень в сумке, а не в рюкзаке, – не слушал меня Андрей. – Птица ведь большая?

– С гуся.

– В рюкзаке, конечно, несли. А потом рюкзак, видимо, понадобился и улара переложили в сумку. Надо было навести его... Тяжело ли тащить, сколько весил?.. Ну ничего, мы и так немало узнали.

Отпечатков пальцев Голубева в квартире Васильевой предположительно нет. Утверждать это без экспертизы не могу, – перешел Андрей к другой теме. – Теперь этот самый Толик. Личное дело его довольно любопытно. – Котлов полез в стол, вытащил папку личных дел и нашел нужное. – Хударов Анатолий Эдуардович, родился в Ташкенте в 1952 году. Образование специальное среднее – электрик. Трудовой книжки нет. По личной карточке учета кадров работал электромонтером и сварщиком в различных организациях Ташкента, Калининграда, Грозного, Миасса. Вот как его носило.

– Женат? – спросил я.

– По карточке – холост. Как его приняли без трудовой книжки? Это мы узнаем. А пока нужны отпечатки пальцев. В столовой он не питается, надо идти в бар. – Андрей взял стакан Шамиля всеми пятью пальцами за край и поставил его на подоконник. – А пока допросим Кораблевых. Найдите их, Саша, и приведите прямо сейчас.